Альберт эйнштейн - гениальный физик, донжуан и прогульщик. Начало научной карьеры

Обмен – хождение по мукам Итак, нашим приютом, после особняка и отдельной квартиры, стало убогое жилище в одном из бесчисленных тупиков огромного города. За несколько столетий его название неоднократно менялось. Он возник вдоль стены Покровского монастыря. И стал

отрывок из книги

Бог Эйнштейна

Религия и свобода воли в неопределенном
мире квантовой механики.

Религиозность и научный метод могут показаться несовместимыми лишь на первый взгляд. В течение всей жизни ученый, чьи революционные открытия в области физики определили вcю последующую историю человечества, пытался объяснить свое понимание Бога, - как высшего разума, обнаруживающего себя в непостижимой вселенной и вдохновляющего всякое истинное искусство и науку. T&P публикуют главу из книги Уолтера Айзексона об Альберте Эйнштейне , готовящейся к выпуску издательством Corpus.

Однажды вечером в Берлине на званом ужине, где присутствовали Эйнштейн с женой, один из гостей заявил, что верит в астрологию. Эйнштейн поднял его на смех, назвав подобное заявление чистой воды суеверием. В разговор вступил другой гость, который столь же пренебрежительно отозвался о религии. Вера в Бога, настаивал он, тоже является суеверием.

Хозяин попытался остановить его, заметив, что в Бога верит даже Эйнштейн.

«Быть такого не может», - заметил скептически настроенный гость, повернувшись к Эйнштейну, чтобы узнать, действительно ли он религиозен.

«Да, можно назвать это и так, - спокойно ответил Эйнштейн. - Попробуйте, используя наши ограниченные возможности, понять секреты природы, и обнаружите, что за всеми различимыми законами и связями остается что-то неуловимое, нематериальное и непостижимое. Почитание силы, стоящей за тем, что поддается нашему осмыслению, и является моей религией. В этом смысле я действительно религиозен».

Эйнштейн-мальчик верил восторженно, но затем миновал переходной возраст, и он восстал против религии. Следующие тридцать лет он старался поменьше высказываться на эту тему. Но ближе к пятидесяти в статьях, интервью и письмах Эйнштейн стал четче формулировать, что все глубже осознает свою принадлежность к еврейскому народу и, кроме того, говорить о своей вере и своих представления о Боге, хотя и достаточно обезличенном и деистическом.

Вероятно, кроме естественной склонности человека, приближающегося к пятидесяти годам, размышлять о вечном для этого были и другие причины. Из-за продолжавшегося притеснения евреев у Эйнштейна возникало ощущение родства с соплеменниками, которое, в свою очередь, в какой-то мере снова пробудило его религиозное чувство. Но главным образом эта вера была, по-видимому, следствием благоговейного трепета и ощущения трансцендентного порядка, открывавшегося через занятия наукой.

И захваченный красотой уравнений гравитационного поля, и отрицая неопределенность квантовой механики, Эйнштейн испытывал непоколебимую веру в упорядоченность Вселенной. Это было основой не только его научного, но и религиозного мировоззрения. «Наибольшее удовлетворение испытывает ученый», - написал он в 1929 году, осознав, «что сам Господь Бог не мог бы сделать эти соотношения другими, а не такими, какие они есть, и более того, не в Его власти было сделать так, чтобы четыре не было самым важным числом».

Для Эйнштейна, как и для большинства людей, вера во что-то, превосходящее тебя самого, стала чувством первостепенной важности. Она порождала в нем некую смесь убежденности и покорности, замешанную на простоте. При склонности ориентироваться на себя самого такую благодать можно только приветствовать. Умение шутить и склонность к самоанализу помогали ему избежать претенциозности и помпезности, которые могли бы поразить даже самый знаменитый ум в мире.

«Каждый серьезно занимающийся наукой приходит к убеждению, что в законах Вселенной проявляется духовное начало, несоизмеримо превосходящее духовные возможности человека»

Религиозное чувство благоговения и простоты проявлялось у Эйнштейна и в потребности социальной справедливости. Даже признаки иерархичности или классовых различий вызывали у него отвращение, что побуждало его остерегаться излишеств, не быть слишком практичным, помогать беженцам и угнетенным.

Вскоре после своего пятидесятилетия Эйнштейн дал поразительное интервью, где как никогда откровенно высказался о своих религиозных воззрениях. Он говорил с высокопарным, но обворожительным поэтом и пропагандистом по имени Джордж Сильвестр Вирек. Вирек родился в Германии, ребенком уехал в Америку, став взрослым, писал безвкусные эротические стихи, интервьюировал великих людей и рассказывал о своей многосложной любви к родине.

В свою копилку он собрал столь разных людей, как Фрейд, Гитлер и кайзер, и со временем из интервью с ними составил книгу, называвшуюся Glimpses of the Great («Короткие встречи с великими»). Ему удалось добиться встречи с Эйнштейном. Их разговор проходил в его берлинской квартире. Эльза подала малиновый сок и фруктовый салат, а затем они поднялись наверх, в кабинет Эйнштейна, где их никто не мог побеспокоить. Не совсем понятно, почему Эйнштейн решил, что Вирек еврей. На самом деле Вирек с гордостью вел свою родословную от семьи кайзера, позднее стал поклонником нацистов и во время Второй мировой войны был посажен в Америке в тюрьму как немецкий агитатор.

Вирек прежде всего поинтересовался у Эйнштейна, считает ли он себя евреем или немцем. «Можно быть и тем и другим, - ответил Эйнштейн. - Национализм - детская болезнь, корь человечества».

«Следует ли евреям ассимилироваться?» - «Чтобы приспособиться, мы, евреи, слишком уж охотно готовы были пожертвовать своей индивидуальностью».

«До какой степени на вас повлияло христианство?» - «Ребенком меня обучали и Библии, и Талмуду. Я еврей, но я покорен излучающей свет личностью Назарянина».

«Вы считаете, что Иисус - историческая фигура?» - «Безусловно! Нельзя читать Евангелие и не чувствовать реального присутствия Иисуса. Его индивидуальность слышится в каждом слове. Нет других мифов, столь наполненных жизнью».

«Вы верите в Бога?» - «Я не атеист. Эта проблема слишком обширна для нашего ограниченного ума. Мы находимся в положении ребенка, зашедшего в огромную библиотеку, забитую книгами на разных языках. Ребенок знает, что кто-то должен был эти книги написать. Но он не знает, как это удалось сделать. Он не понимает языков, на которых они написаны. Ребенок смутно подозревает, что в расстановке книг есть некий мистический порядок, но не знает какой. Так, мне кажется, соотносятся с Богом даже самые умные люди. Мы видим удивительно устроенную, подчиняющуюся определенным законам Вселенную, но лишь неясно понимаем, что это за законы».

«Это представление евреев о Боге?» - «Я детерминист. Я не верю в свободу воли. Евреи в свободу воли верят. Они верят, что человек сам творец своей жизни. Эту доктрину я отрицаю. В этом отношении я не еврей».

«Это Бог Спинозы?» - «Меня восхищает пантеизм Спинозы, но даже больше я ценю его вклад в современный процесс познания, поскольку это первый философ, рассматривавший душу и тело как единое целое, а не как две отдельные сущности».

Откуда возникли его идеи? «Я в достаточной мере мастер своего дела и могу свободно распоряжаться своим воображением. Воображение важнее знания. Знание ограниченно. Воображение обозначает пределы мира».

«Вы верите в бессмертие?» - «Нет. Мне достаточно и одной жизни».

Эйнштейн пытался выражаться ясно. Это было нужно и ему, и всем тем, кто хотел от него самого получить простой ответ на вопрос о его вере. Поэтому летом 1930 года во время отдыха в Капутте, плавая по парусом, он обдумывал этот волновавший его вопрос и сформулировал свой символ веры в статье «Во что я верю». В конце ее он объяснял, что имеет в виду, когда говорит, что религиозен:

Самая прекрасная эмоция, которую нам дано испытать, - ощущение тайны. Это основополагающая эмоция, стоящая у истоков всякого истинного искусства и науки. Тот, кому эта эмоция незнакома, кто больше не может удивляться, замерев в восторге, и испытывать благоговейный страх, все равно что мертв, он - потухшая свеча. Чувствовать, что за всем, что дано нам в ощущениях, есть нечто, не доступное нашему пониманию, чью красоту и величественность мы осознаем только опосредованно, - это и значит быть религиозным. В этом, и только в этом, смысле я истинно религиозный человек.

Многие находили, что этот текст заставляет думать, даже зовет к вере. В разных переводах он перепечатывался много раз. Но неудивительно, что он не удовлетворил тех, кто хотел получить простой, прямой ответ на вопрос, верит ли Эйнштейн в Бога. Теперь попытки заставить Эйнштейна лаконично объяснить, во что он верит, заменили собой предшествующее безумное стремление добиться объяснения теории относительности в одном предложении.

Банкир из Колорадо написал, что он уже получил от двадцати четырех лауреатов Нобелевской премии ответ на вопрос, верят ли они в Бога, и попросил Эйнштейна присоединиться к ним. «Я не могу представить себе личностного Бога, непосредственно влияющего на поведение отдельного человека или вершащего суд над своими собственными созданиями, - неразборчиво от руки написал Эйнштейн на этом письме. - Моя религиозность заключается в смиренном восхищении беспредельно превосходящим нас духом, открывающим себя в том малом, что мы можем осмыслить в доступном нашему познанию мире. Это глубоко эмоциональное убеждение в существовании высшего разума, обнаруживающего себя в непостижимой вселенной, и составляет мою идею Бога».

Девочка-подросток, ученица шестого класса воскресной школы в Нью-Йорке, поставила тот же вопрос несколько по-другому. «Молятся ли ученые?» - спросила она. Эйнштейн отнесся к ней серьезно. «В основе научных исследований лежит предположение, что все происходящее определяется законами природы, это же справедливо и по отношению к действиям людей, - объяснял он. - Поэтому трудно поверить, что ученый будет склонен верить, что на происходящие события может повлиять молитва, то есть пожелание, адресованное сверхъестественному существу».

Однако это не означает, что не существует Всевышнего, нет превосходящего нас духовного начала. И Эйнштейн продолжает объяснять девочке:

Каждый серьезно занимающийся наукой приходит к убеждению, что в законах Вселенной проявляется духовное начало, несоизмеримо превосходящее духовные возможности человека. Перед лицом этого духа мы со своими скромными силами должны чувствовать смирение. Таким образом, занятия наукой приводят к появлению особого религиозного чувства, которое на самом деле существенно отличается от более наивной религиозности других людей.

Те, кто под религиозностью понимал только веру в личностного Бога, контролирующего нашу повседневную жизнь, считали, что идея Эйнштейна об обезличенном космическом духовном начале, как и его теория относительности, должны быть названы своим истинным именем. «У меня есть серьезные сомнения в том, что сам Эйнштейн по-настоящему понимает, к чему он клонит», - говорил архиепископ Бостона кардинал Уильям Генри О"Коннелл. Но одно ему было очевидно - это безбожие. «Итог этих исканий и туманные умозаключения о времени и пространстве - это маска, под которой скрывается наводящий ужас призрак атеизма».

Публичное проклятие кардинала побудило известного главу ортодоксальных евреев Нью-Йорка равви Герберта С. Голдстейна отправить Эйнштейну телеграмму, спрашивая прямо: «Вы верите в Бога? Конец. Ответ оплачен. 50 слов». Эйнштейн использовал только около половины предоставленных в его распоряжение слов. Этот текст - самый знаменитый вариант ответа на вопрос, который ему так часто задавали: «Я верю в Бога Спинозы, проявляющего себя во всем сущем, подвластном законам гармонии, но не в Бога, занятого судьбой и делами человечества».

И этот ответ Эйнштейна удовлетворил не всех. Например, некоторые религиозные евреи отмечали, что за эти верования Спиноза был исключен из еврейской общины Амстердама, мало того, католическая церковь его тоже осудила. «Кардинал О"Коннелл поступил бы правильно, если бы не нападал на теорию Эйнштейна, - сказал один раввин из Бронкса. - А Эйнштейн лучше бы не объявлял о своем неверии в Бога, озабоченного судьбами и делами людей. Оба занялись вопросами, не подпадающими под их юрисдикцию».

Тем не менее ответ Эйнштейна удовлетворил большинство людей независимо от того, были они согласны с ним или нет, поскольку они смогли оценить сказанное. Идея безличностного Бога, не вмешивающегося в повседневную жизнь людей, рука которого чувствуется в величии космоса, - составная часть философской традиции, принятой как в Европе, так и в Америке. Эту идею можно встретить у любимых философов Эйнштейна, а в целом она согласуется и с религиозными представлениями отцов основателей американского государства, таких как Джефферсон и Франклин.

Некоторые религиозные люди не признавали за Эйнштейном права часто использовать слово «Бог» просто как фигуру речи. Так же к этому относились и некоторые неверующие. Он называл Его, иногда достаточно шутливо, по-разному. Он мог сказать и der Herrgott (Господь Бог), и der Alte (Старик). Но не в характере Эйнштейна было изворачиваться, подлаживаясь к чьим-то вкусам. На самом деле все было совсем наоборот. Поэтому отдадим ему должное и поверим на слово, когда он настаивает, повторяя раз за разом, что эти слова не простой маскировочный семантический прием и что на самом деле он не атеист.

Всю жизнь Эйнштейн последовательно отрицал обвинение в атеизме. «Есть люди, говорящие, что Бога нет, - сказал он другу. - Но что меня действительно раздражает, так это ссылки на меня для обоснования подобных воззрений».

В отличие от Зигмунда Фрейда, Бертрана Рассела или Джорджа Бернарда Шоу Эйнштейн никогда не ощущал потребности порочить тех, кто верит в Бога. Скорее, он не поощрял атеистов. «От большинства так называемых атеистов меня отделяет ощущение полного смирения перед недоступными нам секретами гармонии космоса», - объяснял он.

«Люди, овощи или космическая пыль, все мы исполняем танец под непостижимую мелодию, которую издалека наигрывает невидимый музыкант»

На самом деле более критически Эйнштейн относился не к религиозным людям, а к обличителям религии, не страдавшим от избытка смирения и чувства благоговейного трепета. «Фанатики-атеисты, - объяснял он в одном из писем, - похожи на рабов, все еще чувствующих вес цепей, сброшенных после тяжкой борьбы. Этим созданиям, называющим традиционную религию опиумом для народа, недоступна музыка сфер».

Эту же тему Эйнштейн позднее обсудит с лейтенантом ВМС США, которого он никогда не встречал. Правда ли это, спросил моряк, что священник-иезуит обратил вас в верующего? Это абсурд, ответил Эйнштейн. Он продолжил, указав, что считает веру в Бога, ведущего себя как отец, результатом «ребяческих аналогий». Позволит ли Эйнштейн, спросил моряк, процитировать его ответ в споре с более религиозными товарищами по плаванию? Эйнштейн предупредил, что нельзя все понимать слишком упрощенно. «Вы можете назвать меня агностиком, но я не разделяю воинственный пыл профессиональных атеистов, чье рвение обусловлено главным образом освобождением от пут религиозного воспитания, полученного в детстве, - пояснил он. - Я предпочитаю сдержанность, которая соответствует нашему слабому интеллекту, не способному понять природу, объяснить наше собственное существование».

В Санта-Барбаре, 1933 г.

Как же такое инстинктивно-религиозное чувство соотносилось с наукой? Для Эйнштейна преимущество его веры было как раз в том, что она скорее направляла и вдохновляла его, но не вступала в конфликт с научной работой. «Религиозное космическое чувство, - говорил он, - самый значимый и благородный мотив для научной работы».

Позднее Эйнштейн объяснил свое понимание соотношения между наукой и религией на конференции в Нью-Йоркской объединенной теологической семинарии, посвященной этому вопросу. В сферу науки, сказал он, входит выяснение того, что имеет место, но не оценка того, что человек думает о том, как должно быть. У религии совсем другое предназначение. Но бывает, их усилия складываются. «Наука может создаваться только теми, кого переполняет стремление к истине и пониманию, - говорил он. - Однако именно религия является источником этого чувства».

В газетах эта речь освещалась как главная новость, а ее лаконичное заключение стало знаменитым: «Эту ситуацию можно изобразить так: наука без религии увечна, религия без науки слепа».

Но с одной религиозной концепцией, продолжал настаивать Эйнштейн, наука согласиться не может. Речь идет о божестве, которое по своей прихоти может вмешиваться в ход событий в сотворенном им мире и в жизни своих созданий. «На сегодняшний день главный источник конфликта между религией и наукой связан с представлением о личностном Боге», - утверждал он. Цель ученых - открывать непреложные законы, управляющие реальностью, и, делая это, они должны отбросить представление о том, что священная воля или, коли на то пошло, воля человека могут привести к нарушению этого всеобщего принципа причинности.

Вера в причинный детерминизм, будучи неотъемлемой частью научного мировоззрения Эйнштейна, вступала в конфликт не только с представлением о личностном Боге. Она была, по крайней мере по мнению Эйнштейна, несовместима и с представлением о свободе воли человека. Хотя он был глубоко моральным человеком, вера в строгий детерминизм затрудняла для него восприятие таких понятий, как нравственный выбор и индивидуальная ответственность, являющихся основой большинства этических систем.

Как правило, и еврейские, и христианские теологи верят, что людям дарована свобода воли и что они ответственны за свои действия. Они настолько свободны, что могут даже, как говорит Библия, манкировать указаниями Господа, хотя, как кажется, это противоречит вере во всемогущего и всеведущего Бога.

Я совсем не верю в свободу воли в философском смысле. Каждый из нас действует не только под влиянием внешних причин, но и в соответствии с внутренними потребностями. Высказывание Шопенгауэра: «Человек может поступать, как того желает, но не может желать по своему желанию», - вдохновляло меня со времен моей юности; оно постоянно служило мне утешением перед лицом жизненных трудностей, моих собственных и других людей и неиссякающим источником толерантности.

Поверите ли, у Эйнштейна однажды спросили, свободны ли люди в своих поступках. «Нет, я детерминист, - ответил он. - Все, начало в той же мере, что и конец, определяется силами, которые мы контролировать не можем. Все предопределено как для насекомого, так и для звезды. Люди, овощи или космическая пыль, все мы исполняем танец под непостижимую мелодию, которую издалека наигрывает невидимый музыкант».

Эти взгляды приводили в смятение некоторых его друзей. Например, Макс Борн считал, что они полностью подрывают основы человеческой морали. «Я не могу понять, как вы объединяете в одно целое полностью механистическую вселенную и свободу нравственного человека, - написал он Эйнштейну. - Полностью детерминистский мир мне претит. Может быть, вы и правы и мир именно таков, как вы говорите. Но в данный момент, похоже, даже в физике это не так, не говоря уже обо всем остальном мире».

Для Борна неопределенность квантовой механике позволяла разрешить эту дилемму. Как и некоторые другие философы того времени, он ухватился за неопределенность, присущую квантовой механике, как за возможность избавиться от «противоречия между нравственной свободой и строгими законами природы». Эйнштейн, признавая, что квантовая механика ставит под сомнение строгий детерминизм, ответил Борну, что все еще в него верит, как в отношении поведения людей, так и в области физики.

Борн объяснил суть разногласий своей достаточно нервозной жене Хедвиге, всегда готовой поспорить с Эйнштейном. В этот раз она сказала, что так же, как и Эйнштейн, «не может поверить в Бога, играющего в кости», - другими словами, в отличие от своего мужа она отвергала квантово-механическое представление о Вселенной, основанной на неопределенности и вероятности. Но, добавила она, «я также не могу поверить, что вы, как мне сказал Макс, верите, что ваше абсолютное верховенство закона означает предопределенность всего, например, собираюсь ли я сделать ребенку прививку». Это будет означать, указывала она, конец всякой морали.

На берегу океана, в Санта-Барбаре, 1933 г.

В философии Эйнштейна выход из этого затруднительного положения состоял в следующем. Свободу воли следует рассматривать как нечто полезное, даже необходимое, для цивилизованного общества, поскольку именно это заставляет людей принимать на себя ответственность за свои поступки. Когда человек действует так, как если бы он был ответственен за свои поступки, это и с точки зрения психологии, и на практике побуждает его к более ответственному поведению. «Я вынужден действовать так, будто свобода воли существует, - объяснял он, - поскольку если я хочу жить в цивилизованном обществе, я должен действовать ответственно». Он даже был готов считать людей ответственными за все хорошее или дурное, что они делают, поскольку это был и прагматический, и разумный подход к жизни, продолжая при этом верить, что действия каждого предопределены. «Я знаю, что с точки зрения философа убийца не несет ответственности за свое преступление, - говорил он, - но я предпочитаю не пить с ним чай».

В оправдание Эйнштейна, как и Макса и Хедвиги Борнов, следует заметить, что философы веками пытались, иногда не слишком ловко и не очень успешно, примирить свободу воли с детерминизмом и всезнающим Богом. Неважно, знал ли Эйнштейн что-то большее, чем другие, что позволило бы ему разрубить этот гордиев узел, одно неоспоримо: он был способен сформулировать и применять на практике строгие принципы личной морали. Это справедливо по крайней мере когда речь идет о всем человечестве, но не всегда, когда дело касается членов его семьи. И философствование по поводу этих неразрешимых вопросов ему не препятствовало. «Самое важное стремление человека - борьба за нравственность его поведения, - написал он бруклинскому священнику. - Наше внутреннее равновесие и даже само наше существование зависят от этого. Только нравственность наших поступков может обеспечить жизни красоту и достоинство».

Если вы хотите жить, принося пользу человечеству, верил Эйнштейн, основы морали должны для вас быть важнее «исключительно личного». Временами он был жесток по отношению к самым близким, что только означает: как и все мы, люди, он был не без греха. Однако чаще, чем большинство других людей, он искренне, а иногда это требовало и смелости, пытался способствовать прогрессу и защите свободы личности, считая, что это важнее собственных, эгоистичных желаний. Вообще он был сердечен, добр, благороден и скромен. Когда они с Эльзой в 1922 году покидали Японию, он дал ее дочерям совет, как жить нравственно. «Сами довольствуйтесь малым, - сказал он, - а другим давайте много».

В 1931 году Институт интеллектуального сотрудничества с подачи Лиги наций (прообраза ООН) предложил Альберту Эйнштейну обменяться взглядами на политику и пути достижения всеобщего мира с любым мыслителем по его выбору. Тот выбрал Зигмунда Фрейда, с которым коротко пересекался в 1927 году. Несмотря на то что великий физик скептически относился к психоанализу, он восхищался работами Фрейда.

Первое письмо психологу Эйнштейн написал 29 апреля 1931 года. Фрейд принял приглашение к дискуссии – но предупредил, что его взгляд может показаться слишком пессимистичным. За год мыслители обменялись несколькими письмами. По иронии судьбы, они были опубликованы только в 1933 году – после того, как в Германии пришел к власти Гитлер, который в конечном счете изгнал из страны и Фрейда, и Эйнштейна. Вот несколько отрывков, опубликованных в книге «К чему нам война? Письмо Альберта Эйнштейна Зигмунду Фрейду от 1932 года и ответ на него».

Эйнштейн – Фрейду

«Как человек позволяет довести себя до такого дикого энтузиазма, который заставляет его жертвовать собственной жизнью? Ответ может быть только один: жажда ненависти и разрушения находится в самом человеке. В мирное время это устремление существует в скрытой форме и проявляется только в неординарных обстоятельствах. Но оказывается сравнительно легко вступить с ним в игру и раздуть его до мощи коллективного психоза. Именно в этом, видимо, заключается скрытая сущность всего комплекса рассматриваемых факторов, загадка, которую может решить только эксперт в области человеческих инстинктов. (...)

Вы поражены, что людей столь легко заразить военной лихорадкой, и полагаете, что за этим должно стоять нечто реальное – инстинкт ненависти и уничтожения, заложенный в самом человеке

Возможно ли контролировать ментальную эволюцию рода человеческого таким образом, чтобы сделать его устойчивым против психозов жестокости и разрушения? Здесь я имею в виду не только так называемые необразованные массы. Опыт показывает, что чаще именно так называемая интеллигенция склонна воспринимать это гибельное коллективное внушение, поскольку интеллектуал не имеет прямого контакта с «грубой» действительностью, но встречается с ее спиритуалистической, искусственной формой на страницах печати. (...)

Я знаю, что в Ваших трудах мы можем найти, явно или намеком, пояснения ко всем проявлениям этой срочной и захватывающей проблемы. Однако Вы сделаете огромную услугу нам всем, если представите проблему всемирного замирения в свете Ваших последних исследований, и тогда, быть может, свет истины озарит путь для новых и плодотворных способов действий».

Альберт Эйнштейн во время интервью с антропологом Эшли Монтегю, 1946

Фрейд – Эйнштейну

«Вы поражены, что людей столь легко заразить военной лихорадкой, и полагаете, что за этим должно стоять нечто реальное – инстинкт ненависти и уничтожения, заложенный в самом человеке, которым манипулируют подстрекатели войны. Я полностью согласен с Вами. Я верю в существование этого инстинкта и совсем недавно с болью наблюдал его оголтелые проявления. (...)

Этот инстинкт, без преувеличения, действует повсеместно, приводя к разрушениям и стремясь низвести жизнь до уровня косной материи. Со всею серьезностью он заслуживает названия инстинкта смерти, в то время как эротические влечения представляют собой борьбу за жизнь.

Направляясь на внешние цели, инстинкт смерти проявляется в виде инстинкта разрушения. Живое существо сохраняет свою жизнь, разрушая чужую. В некоторых проявлениях инстинкт смерти действует внутри живых существ. Мы видели много нормальных и патологических явлений такого обращения разрушительных инстинктов. Мы даже впали в такое заблуждение, что стали объяснять происхождение нашей совести подобным «обращением» внутрь агрессивных импульсов. Как Вы понимаете, если этот внутренний процесс начинает разрастаться, это поистине ужасно, и потому перенесение разрушительных импульсов во внешний мир должно приносить эффект облегчения.

Таким образом, мы приходим к биологическому оправданию всех мерзких, пагубных наклонностей, с которыми мы ведем неустанную борьбу. Остается заключить, что они даже более в природе вещей, чем наша борьба с ними.

Говорят, в тех счастливых уголках земли, где природа дарует человеку свои плоды в изобилии, жизнь народов протекает в неге, не зная принуждения и агрессии. Мне тяжело в это поверить

Умозрительный анализ позволяет с уверенностью утверждать, что нет возможности подавить агрессивные устремления человечества. Говорят, что в тех счастливых уголках земли, где природа дарует человеку свои плоды в изобилии, жизнь народов протекает в неге, не зная принуждения и агрессии. Мне тяжело в это поверить (...)

Большевики также стремятся покончить с человеческой агрессивностью, гарантируя удовлетворение материальных потребностей и предписывая равенство между людьми. Я полагаю, что эти упования обречены на провал. Между прочим, большевики деловито совершенствуют свои вооружения, и их ненависть к тем, кто не с ними, играет далеко не последнюю роль в их единстве. Таким образом, как и в Вашей постановке задачи, подавление человеческой агрессивности не стоит на повестке дня; единственное, на что мы способны, - попытаться выпустить пар другим путем, избегая военных столкновений.

Если склонность к войне вызывается инстинктом разрушения, то противоядие ему – Эрос. Все, что создает чувство общности между людьми, служит средством против войн. Эта общность может быть двух видов. Первый – такая связь, как влечение к объекту любви. Психоаналитики не стесняются называть ее любовью. Религия использует тот же язык: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Это набожное суждение легко произнести, но трудно исполнить. Вторая возможность достижения общности – посредством идентификации. Все, что подчеркивает сходство интересов людей, дает возможность проявиться чувству общности, идентичности, на котором, по большому счету, и основано все здание человеческого общества.(...)

Война отнимает жизнь, полную надежд; она унижает достоинство человека, принуждая его убивать ближних против своей воли

Идеальным состоянием для общества является, очевидно, ситуация, когда каждый человек подчиняет свои инстинкты диктату разума. Ничто иное не может повлечь столь полного и столь длительного союза между людьми, даже если это образует прорехи в сети взаимной общности чувств. Однако природа вещей такова, что это не более чем утопия. Другие косвенные методы предотвращения войны, конечно, более выполнимы, но не могут повлечь за собой быстрых результатов. Они более напоминают мельницу, которая мелет столь медленно, что люди скорее умрут от голода, чем дождутся ее помола». (...)

Каждый человек обладает возможностью превзойти самого себя. Война же отнимает жизнь, полную надежд; она унижает достоинство человека, принуждая его убивать ближних против своей воли. Она уничтожает материальные блага, плоды человеческого труда и многое другое. Кроме того, современные способы ведения войны почти не оставляют места проявлениям истинного героизма и могут привести к полному истреблению одной или обеих воюющих сторон, учитывая высокое совершенство современных методов уничтожения. Это настолько верно, что мы можем не задаться вопросом: почему всеобщим решением ведение войны еще не запрещено».

Легендарный ученый, создавший теорию относительности, по сей день остается одной из самых загадочных фигур научного мира. Несмотря на десятки опубликованных биографий и мемуаров, истинность многих фактов биографии Эйнштейна так же относительна, как и его теория.

Чтобы пролить свет на жизнь ученого исследователям пришлось ждать много лет. В 2006 году архив Еврейского университета Иерусалима обнародовал закрытую прежде переписку гениального физика с женами, любовницами и детьми.

Из писем следует, что Эйнштейн имел не менее десяти любовниц. Предпочитал скучным лекциям в университете игру на скрипке, а самым близким человеком считал приемную дочь Марго, которая и отдала почти 3500 писем отчима в дар Еврейскому университету Иерусалима с условием, что обнародовать корреспонденцию университет сможет только через 20 лет после ее смерти, пишут "Известия" .

Впрочем, и без донжуанского списка жизнь гениального ученого всегда представляла огромный интерес как для людей науки, так и для простых обывателей.

От компаса до интегралов

Будущий нобелевский лауреат появился на свет 14 марта 1879 года в немецком городке Ульме. Поначалу ничто не предвещало ребенку великого будущего: мальчик начал говорить поздно, и его речь была несколько замедленной. Первое научное исследование Эйнштейна состоялось, когда ему исполнилось три года. На день рождения родители подарили ему компас, ставший впоследствии его любимой игрушкой. Мальчика чрезвычайно удивляло то, что стрелка компаса все время указывала на одну и ту же точку в комнате, как бы его не крутили.

Между тем, родителей Эйнштейна волновали его проблемы с речью. Как рассказывала младшая сестра ученого Майя Винтелер-Эйнштейн, каждую фразу, которую он готовился произнести, даже самую простую, мальчик долго повторял про себя, шевеля губами. Привычка медленно говорить впоследствии стала раздражать и преподавателей Эйнштейна. Однако, несмотря на это, уже после первых дней учебы в католической начальной школе его определили как способного ученика и перевели во второй класс.

После переезда семьи в Мюнхен, Эйнштейн начал обучаться в гимназии. Однако здесь вместо занятий он предпочитал изучать любимые науки самостоятельно, что и дало свои результаты: в точных науках Эйнштейн далеко опередил сверстников. В 16 лет он владел дифференциальными и интегральными исчислениями. При этом Эйнштейн много читал и прекрасно играл на скрипке. Позднее, когда ученого спрашивали, что натолкнуло его на создание теории относительности, он ссылался на романы Федора Достоевского и философию Древнего Китая, пишет портал cde.osu.ru .

Провал

Не окончив гимназию, 16-летний Альберт отправился поступать в политехническое училище, в Цюрих, однако "завалил" вступительные экзамены по языкам, ботанике и зоологии. При этом Эйнштейн блестяще сдал математику и физику, после чего его пригласили сразу в старший класс кантональной школы в Аарау, по окончании которой он стал студентом Цюрихского политехникума. Здесь его учителем был математик Герман Минковский. Говорят, что именно Минковскому принадлежит заслуга придания теории относительности законченной математической формы.

Эйнштейну удалось окончить университет с высоким баллом и с отрицательной характеристикой преподавателей: в учебном заведении будущий нобелевский лауреат слыл заядлым прогульщиком. Позднее Эйнштейн говорил, что у него "просто времени не было ходить на занятия".

Долгое время выпускник не мог найти работу. "Я был третируем моими профессорами, которые не любили меня из-за моей независимости и закрыли мне путь в науку", - приводит слова Эйнштейна "Википедия" .

Великий донжуан

Еще в университете Эйнштейн слыл отчаянным женолюбом, однако со временем остановил свой выбор на Милеве Марич, с которой он познакомился в Цюрихе. Милева была старше Эйнштейна на четыре года, но училась на одном с ним курсе.

"Она изучала физику, и с Эйнштейном ее сблизил интерес к трудам великих ученых. Эйнштейн испытывал потребность в товарище, с которым он мог бы делиться мыслями о прочитанном. Милева была пассивным слушателем, но Эйнштейн вполне удовлетворялся этим. В тот период судьба не столкнула его ни с товарищем, равным ему по силе ума (в полной мере этого не произошло и позже), ни с девушкой, чье обаяние не нуждалось в общей научной платформе", - писал советский "эйнштейновед" Борис Григорьевич Кузнецов.

Супруга Эйнштейна "блистала по математике и физике": она прекрасно умела производить алгебраические вычисления и неплохо ориентировалась в аналитической механике. Благодаря этим качествам Марич могла принимать самое деятельное участие в написании всех основных работ мужа, пишет freelook.ru .

Союз Марич и Эйнштейна разрушило непостоянство последнего. Альберт Эйнштейн пользовался огромным успехом у женщин, и его супругу постоянно мучила ревность. Позднее их сын Ганс-Альберт писал: "Мать была типичной славянкой с очень сильными и устойчивыми отрицательными эмоциями. Она никогда не прощала обид…" В 1919 году, пара рассталась, заранее договорившись о том, что Нобелевскую премию Эйнштейн отдаст своей бывшей супруге и двум сыновьям - Эдуарду и Гансу.

Во второй раз ученый женился на своей двоюродной сестре Эльзе. Современники считали ее женщиной недалекой, круг интересов которой ограничивался нарядами, драгоценностями и сладостями.

Судя по письмам, опубликованным в 2006 году, во время второго брака у Эйнштейна было около десяти романов, включая связь с секретаршей и одной светской дамой по имени Этель Мичановски. Последняя преследовала его так агрессивно, что, по словам Эйнштейна, "она совершенно не контролировала свои поступки”.

В отличие от Марич, Эльза не обращала внимания на многочисленные измены мужа. Она по-своему помогала ученому: поддерживала подлинный порядок во всем, что касалось материальных аспектов его жизни.

"Просто нужно выучить арифметику"

Как и любой гений Альберт Эйнштейн порой страдал от рассеянности. Рассказывают, что однажды, зайдя в берлинский трамвай , он по привычке углубился в чтение. Потом, не глядя на кондуктора, вынул из кармана заранее отсчитанные на билет деньги.

Здесь не хватает, - сказал кондуктор.

Не может быть, - ответил ученый, не отрываясь от книжки.

А я вам говорю - не хватает.

Эйнштейн еще раз покачал головой, дескать, такого не может быть. Кондуктор возмутился:

Тогда считайте, вот - 15 пфеннигов. Так что не хватает еще пяти.

Эйнштейн пошарил рукой в кармане и действительно нашел нужную монету. Ему стало неловко, но кондуктор, улыбаясь, сказал: "Ничего, дедушка, просто нужно выучить арифметику".

Однажды в бернском патентном бюро Эйнштейну вручили большой конверт. Увидев, что на нем напечатан непонятный текст для некоего Тинштейна, он выбросил письмо в урну. Только позже выяснилось, что в конверте было приглашение на кальвиновские торжества и извещение о присуждении Эйнштейну степени почетного доктора Женевского университета.

Об этом случае есть упоминание в книге Э. Дюкаса и Б. Хофмана "Альберт Эйнштейн как человек" , в основу которой легли отрывки из ранее не публиковавшихся писем Эйнштейна.

Неудачное вложение

Свой шедевр - общую теорию относительности - Эйнштейн завершил в 1915 году в Берлине. В ней излагалась совершенно новое представление о пространстве и времени. Помимо прочих явлений, работа предсказывала отклонение световых лучей в гравитационном поле, что впоследствии и подтвердили английские ученые.

Нобелевскую премию по физике Эйнштейн получил в 1922 году, но не за свою гениальную теорию, а за объяснение фотоэффекта (выбивание электронов из некоторых веществ под действием света). Всего за одну ночь ученый стал знаменит на весь мир. В обнародованной три года назад переписке ученого рассказывается, что большую часть Нобелевской премии Эйнштейн инвестировал в Соединенные Штаты, потеряв при этом почти все из-за Великой депрессии.

Несмотря на признание, в Германии ученый постоянно подвергался преследованиям, причем не только из-за национальной принадлежности, но и из-за своих антимилитаристских взглядов. "Мой пацифизм - это инстинктивное чувство, которое владеет мной потому, что убийство человека отвратительно. Моё отношение исходит не из какой-либо умозрительной теории, а основано на глубочайшей антипатии к любому виду жестокости и ненависти", - писал ученый в поддержку своей антивоенной позиции.

В конце 1922 года Эйнштейн покидает Германию и отправляется в путешествие. Оказавшись в Палестине, он торжественно открывает Еврейский Университет в Иерусалиме.

Исключение из "Манхэттенского проекта"

Между тем в Германии политическая ситуация становилась все более напряженной. Во время одной из лекций реакционно настроенные студенты вынудили ученого прервать лекцию в Берлинском университете и покинуть аудиторию. Вскоре в одной из газет появился призыв к убийству ученого. В 1933 году к власти пришел Гитлер. В этом же году Альберт Эйнштейн принял окончательное решение покинуть Германию.

В марте 1933 он заявил о своем выходе из Прусской Академии наук и вскоре переехал в США, где начал работать в институте фундаментальных физических исследований в Принстоне. После прихода Гитлера к власти ученый уже более никогда не бывал в Германии.

В США Эйнштейн получил американское гражданство, одновременно оставаясь гражданином Швейцарии. В 1939 году он поставил свою подпись в письме президенту Рузвельту, в котором говорилось об угрозе создания нацистами ядерного оружия. В письме ученые также указывали, что в интересах Рузвельта готов начать исследования по разработке такого оружия.

Это письмо считается основанием "Манхэттенского проекта" - программы, во время которой были созданы атомные бомбы, сброшенные на Японию в 1945 году.

Участие Эйнштейна в "Манхэттенском проекте" ограничилось только этим письмом. В том же 1939 году его отстранили от участия в секретных правительственных разработках, уличив в связи с коммунистическими группами США.

Отказ от поста президента

В последние годы жизни Эйнштейн оценивал ядерное оружие уже с точки зрения пацифиста. Он и еще несколько крупнейших ученых мира обратились к правительствам всех стран с предупреждением об опасности применения водородной бомбы.

На склоне лет ученому представился шанс попробовать себя в политике. Когда не стало израильского президента Хаима Вейзманна в 1952 году, премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион пригласил Эйнштейна на должность президента страны, пишет xage.ru . На что великий физик ответил: "Я глубоко тронут предложением государства Израиль, но с сожалением и прискорбием должен его отклонить".

Смерть великого ученого окружена тайной. О похоронах Эйнштейна знал только ограниченный круг людей. По легенде, вместе с ним закопали пепел его работ, которые он сжег перед кончиной. Эйнштейн считал, что они могут навредить человечеству. Исследователи считают, что секрет, который унес с собой Эйнштейн, действительно мог перевернуть мир. Речь не идет о бомбе - по сравнению с последними разработками ученого, считают эксперты, даже она показалась бы детской игрушкой.

Относительность теории относительности

Величайшего ученого не стало больше полувека тому назад, однако над его теорией относительности специалисты не устают спорить до сих пор. Кто-то пытается доказать ее несостоятельность, есть даже те, кто попросту считают, что "нельзя увидеть во сне решение такой серьезной проблемы".

С опровержением теории Эйнштейна выступали и отечественные ученые. Так, профессор МГУ Аркадий Тимирязев писал, что "так называемые опытные подтверждения теории относительности - искривления световых лучей вблизи Солнца, смещение спектральных линий в гравитационном поле и движения перигелия Меркурия - не являются доказательством истинности теории относительности".

Другой советский ученый, академик РАН Виктор Филиппович Журавлев считал, что общая теория относительности имеет сомнительный мировоззренческий характер, поскольку здесь вступает в роль чисто философская компонента: "Если вы стоите на позициях вульгарного материализма, то можете утверждать, что мир искривлён. Если вы разделяете позитивизм Пуанкаре, то должны признать, что всё это лишь язык. Тогда прав Л.Бриллюен и современная космология это мифотворчество. В любом случае шум вокруг релятивизма это явление политическое, а не научное".

В начале этого года кандидат биологических наук, автор диссертации об экологии кавказских индеек (уларов), член общественной Медико-технической академии Джабраил Базиев заявил, что разработал новую физическую теорию, опровергающую, в частности, теорию относительности Эйнштейна.

На пресс-конференции в Москве 10 марта Базиев заявил, что скорость света не является постоянной величиной (300 тысяч километров в секунду), а зависит от длины волны и может достигать, в частности, в случае гамма-излучения 5 миллионов километров в секунду. Базиев утверждает, что провел эксперимент, в котором он замерил скорость распространения пучков света одной длины волны (одного цвета в видимом диапазоне) и получил разные значения для синего, зеленого и красного лучей. А в теории относительности, как известно, скорость у света постоянна.

В свою очередь ученый-физик Виктор Саврин называет "чушью" теорию Базиева, якобы опровергающую теорию относительности, и полагает, что он не обладает достаточной квалификацией и не знает того, что опровергает.

Материал подготовлен интернет-редакцией www.rian.ru на основе информации РИА Новости и открытых источников

Вейланд, Ленард и антирелятивисты

Но на самом деле весело ему не было. Какое-то время Эйнштейн даже подумывал уехать из Берлина

В середине выступления Герке по залу прошёл шепоток: «Эйнштейн, Эйнштейн». Он пришёл посмотреть на этот цирк и, хотя не собирался ни привлекать внимание к своей персоне, ни вступать в дебаты, не смог удержаться от смеха. Как заметил приятель Эйнштейна Филипп Франк, он всегда рассматривал события окружающего мира как зритель в театре. Сидя среди публики вместе со своим другом-химиком Вальтером Нернстом, он временами громко хмыкал, а в конце заявил, что всё это мероприятие было невероятно забавным.

Но на самом деле весело ему не было. Какое-то время Эйнштейн даже подумывал уехать из Берлина. В раздражении он сделал тактическую ошибку - написал длинный гневный ответ, опубликованный тремя днями позже на первой странице либеральной ежедневной газеты Berliner Tageblatt, которая принадлежала его еврейским друзьям. Я абсолютно уверен, что эти два докладчика не заслуживают моего ответа, писал он, но, не ограничившись этим, продолжил. Выступления Герке и Вейланда явно антисемитскими не были, и евреев они открыто не критиковали. Но Эйнштейн утверждал, что его работа не подвергалась бы нападкам, будь он немецким националистом, со свастикой или без неё, а не евреем.

Основное место в статье Эйнштейна было отдано опровержению Герке и Вейланда. Однако в ней были нападки и на более значимую фигуру - известного физика Филиппа Ленарда, который на этом собрании не присутствовал, но антирелятивистскую истерию поддерживал.

Ленард, лауреат Нобелевской премии за 1905 год, был первым экспериментатором, описавшим основные закономерности фотоэлектрического эффекта. Когда-то Эйнштейн им восхищался.

Публичный обмен любезностями, ставший следствием антирелятивистского собрания, подогрел интерес к предстоящему годичному собранию немецких учёных

Пауль Эренфест был ещё более резок. «Ни моя жена, ни я никак не можем поверить, что вы сами написали некоторые фразы этой статьи, - горячился он. - Если вы действительно написали их своей собственной рукой, значит, этим грязным свиньям удалось наконец затронуть вашу душу. Я заклинаю вас всем, чем могу: не тратьте больше ни слова на это прожорливое чудовище, публику».

Эйнштейн был несколько смущён. «Не судите меня слишком строго, - ответил он Борнам. - Время от времени каждый должен приносить жертву на алтарь глупости, чтобы задобрить и Бога, и род людской. Это в полной мере мне удалось сделать своей статьёй». Но он не извинился за то, что пренебрёг правилом избегать публичности. «Мне необходимо было это сделать, если я хочу остаться в Берлине, где каждый ребёнок узнаёт меня по фотографиям, - сказал он Эренфесту. - Если ты сам веришь в демократию, то и публике надо предоставить такое право».

Неудивительно, что Ленард был возмущён статьёй Эйнштейна. Он настаивал на извинении, поскольку даже не принимал участия в антирелятивистском собрании. Арнольд Зоммерфельд, возглавлявший Немецкое физическое общество, хотел выступить посредником и уговаривал Эйнштейна «написать несколько примирительных слов Ленарду». Но это ему не удалось. Эйнштейн отступать отказался, а Ленард ещё на шаг приблизился к кромке, отделявшей его от откровенного антисемитизма. Позднее он стал нацистом.

(У этого события имелся странный заключительный аккорд. Согласно документам из рассекреченного в 1953 году досье ФБР на Эйнштейна в отделении ФБР в Майами появился хорошо одетый немец. Он заявил дежурному офицеру, что согласно его информации Эйнштейн в опубликованной в 1920 году статье в Berliner Tageblatt признался, что является коммунистом. Этим услужливым информатором был не кто иной, как Пауль Вейланд, добравшийся до Майами и пытавшийся эмигрировать в Соединённые Штаты. До этого много лет этот отъявленный мошенник и жулик скитался по всему миру. Глава ФБР Джон Эдгар Гувер стремился доказать, что Эйнштейн был коммунистом, но безуспешно, и дело пришлось закрыть. Через три месяца в Бюро наконец отыскали и перевели статью. В ней ничто не указывало на то, что Эйнштейн был коммунистом, но Вейланд тем не менее получил американское гражданство.)

Публичный обмен любезностями, ставший следствием антирелятивистского собрания, подогрел интерес к предстоящему годичному собранию немецких учёных, которое должно было состояться в конце сентября на бальнеологическом курорте Бад-Наухайм. Эйнштейн и Ленард планировали на нём присутствовать, и в конце ответа газете Эйнштейн предложил именно там публично обсудить теорию относительности. «Каждый, кто осмелится предстать перед лицом научного собрания, может высказать здесь свои возражения», - заявил он, бросая перчатку Ленарду.

Поскольку теория относительности, к сожалению,
не позволяет нам продлить абсолютное время настолько, чтобы его хватило
на это заседание, - сказал
он, - я вынужден его закрыть

На время недельного собрания в Бад-Наухайме Эйнштейн остановился у Макса Борна, жившего во Франкфурте в 20 милях от курортного городка, куда они каждый день ездили на поезде. Решающий поединок, в котором, как предполагалось, примут участие и Эйнштейн, и Ленард, состоялся во второй половине дня 23 сентября. Эйнштейн забыл взять что-нибудь, чем можно было бы писать, поэтому он одолжил карандаш у своего соседа и приготовился делать заметки во время выступления Ленарда.

Председательствующим был Планк, и только благодаря его авторитету и увещеваниям персональных нападок удалось избежать. Возражения Ленарда, касающиеся теории относительности, были во многом сходны с теми, которые высказывали другие люди, не занимающиеся теорией. Она строится скорее на уравнениях, а не на наблюдениях, сказал Ленард, и «с точки зрения любого учёного грешит против здравого смысла». Эйнштейн ответил, что со временем меняется «кажущееся очевидным». И это справедливо даже для механики Галилея.

Это был первый раз, когда Эйнштейн и Ленард встретились лично, но они не пожали друг другу руки и не разговаривали. И хотя в официальном протоколе собрания это никак не было отмечено, похоже, в какой-то момент Эйнштейн потерял самообладание. «Эйнштейна вывели из себя и вынудили ответить язвительно», - вспоминал Борн. А через несколько недель в письме Борну Эйнштейн уверял, что он «никогда больше не позволит себе опять так волноваться, как в Наухайме».

Наконец усталому Планку удалось закончить заседание шуткой, без кровопролития. «Поскольку теория относительности, к сожалению, не позволяет нам продлить абсолютное время настолько, чтобы его хватило на это заседание, - сказал он, - я вынужден его закрыть». На следующий день газеты вышли без броских заголовков, а антирелятивистское движение на какое-то время ушло в тень.

Что касается Ленарда, он дистанцировался от исходной, достаточно странной группы антирелятивистов. «К сожалению, Вейланд оказался проходимцем», - сказал он позднее. Но антипатию к Эйнштейну Ленард не преодолел. После собрания в Бад-Наухайме его атаки на Эйнштейна и «жидовскую науку» становились всё более резкими и антисемитскими. Он стал поборником создания Deutsche Physik - «немецкой физики», очищенной от еврейского влияния, примером которого для него была теория относительности Эйнштейна с её абстрактным, теоретическим, неэкспериментальным подходом и духом (по крайней мере для него) релятивизма, отрицающего абсолют, порядок и достоверность.

Через несколько месяцев, в начале января 1921 года, эту тему подхватил неприметный мюнхенский партийный функционер. «Наука, являющаяся нашей национальной гордостью, в настоящий момент направляется иудеями», - написал Адольф Гитлер в пылу газетной полемики. Отголоски этой полемики пересекли Атлантику. В апреле того же года в еженедельнике Dearborn Independent, принадлежавшем известному антисемиту, автомобильному магнату Генри Форду, вышла статья, кричащий заголовок которой занимал почти всю первую страницу. «Эйнштейн - плагиатор?» - с осуждением вопрошала газета.