Характеристика харлампия диогеновича. Анализ рассказа Фазиля Искандера «Тринадцатый подвиг Геракла. Тринадцатый подвиг Геракла

В любом случае, если краткое заключение Аллегории 3 относится к победе над злым из тех, кто несет Слово Божие, суть трех элементов последовательности посвящена моральному определению Добродетель силы, так как он может быть полезен на этой земле. Это практическое закрепление, далекое от общей ориентации, придаваемой характеру Геркулеса в морализированном Овиде, четко подчеркивается в Глазе 3 с помощью трех наборов высказываний. Прежде всего, акцент делается на определении «силы» как морального качества, поскольку это не только «физическая сила, но постоянство и твердость», так что пример Геркулес «вдвойне важен», как модель «совершения рыцарства» и «сильной и мужественной».

Во-вторых, объяснение мифа, которое будет повторяться в «Мутасион де Фортуне», подчеркивает исторический характер подвигов этого «Рыцаря Греции, чудесной силы», которые были вызваны поэтами в манере басни, «когда они оспаривают, что он отправился в ад адским князьям, и что змеи и гордые звери сражались». Наконец, два замечательных сравнения отражают то, что можно было бы назвать общественной полезностью примера, принесенного Геркулесом: И, таким образом, поскольку ясность сула является предвосхищаемой для всех, может быть хорошим примером.

Сикомм говорит философу: «Зерно пшеницы, когда оно находится в хорошей почве, все это приемлемо». Обратите внимание, особенно на это воскрешение Геракла как на солнечный характер: это предполагает сравнение с Самсоном, из которого часто встречается древний герой был своего рода двойником, что подтверждается отрывком из «Мутации удачи», который предшествует рассказу о гибели Геркулеса.

Таким образом, можно суммировать этапы анализа, изложенные в последовательности 3 «Эпитре»: «сила» - это прежде всего «постоянство и твердость, которые должен иметь хороший рыцарь во всех своих действиях»; это также «сила противостоять противоречиям, которые могут привести к будущему, или несчастьям или невзгодам», а точнее, как сказано в «Аллегории», то, что не нарушается в невзгодах и не гордится процветанием; С другой стороны, он стремится «защищать навесы добродетелей» «подчиненным правосудием»; она «смелая в опасности», и, наконец, показывает себя «жесткой против чахотства».

Точка, в которой достигается это отражение в образной добродетели Геркулеса, конечно, очень далека от самого характера, поскольку он нарисован традицией, например, когда речь идет о сопротивлении плотским желаниям; но в этой Кристине не отклоняется от обычного метода экзегетики, как это практикуется, например, в морализированном Овидии. Однако мы должны вернуться к характеру Геракла и к уже упомянутому любопытным устройствам, которые из первого элемента последовательности 3 вносят вклад в сферу, которая выходит за рамки индивидуальной морали рыцаря.

Из сорока стихов первоначального текста около тридцати посвящено отрицательному воскрешению экспедиции в ад, а затем другим подвигам героя. В этих терминах Отея обращается к Гектору, предложив ему в качестве примера его «благородные и сильные добродетели».

Эти рекомендации очень похожи на те, которые Жиль де Рид развивает о «силе мужества» или «силе добродетели», которую он представляет после Аристотеля как посредника между страхом и безрассудством: князья покажут это если они сражаются только ради блага королевства, избегая совершать себя по невежеству, глупости или безумию. Фигуративное изложение этой темы в Послании Отеи, если оно стремится приблизить работу к княжеским зеркалам, также предполагает, что связь с морализированным Овидом, вероятно, более уместна на примере Геракла на первый взгляд.

Действительно, приключение Тесей и Пиритуса, которое превратилось бы в катастрофу без вмешательства Геркулеса, явно описывается как свободный поиск подвига. Проект исходит от Пиритоюса, который говорит своему спутнику, что после очищения земли от многих монстров они должны отправиться в ад, чтобы выполнить достойное их действие и увеличить свою славу. В этом столетии не так много удачи.

Ты не смеешь сметь. Поскольку мы не находим приключенческую землю, чтобы доказать нам, в аду ее найдут. Друзья, ну, пусть любит твою любовь, Думая делает тебя таким праздником. Морир в победе, так как тебе это нравится. Смерть вы меня не раздражаете. Но именно эта беззаботная безрассудство реальных возможностей и последствий действия - это чисто индивидуалистическое стремление к славе, которое направлено на последовательность 3 в связи с одним Геркулесом, чьи другие бои в то же время упорядочены в категорию ненужных подвигов, в отличие от аллегорий Овидия, которые делают их символами борьбы с Злом.

Обратите внимание, что в Эпитре другие последовательности ссылаются на серьезные ошибки, совершенные рыцарями, например, непослушание Гектора или «сумасшедших рук» Аякса. Кристина будет настаивать на ее критике авантюрного рыцарства, в частности в Книге Человеческого Продюси и в Книге Корпуса полиции.

Но в действительности басня предлагает в этой работе особенности, которые сильно отличаются от версии Овидия, которая точно воспроизводится в Мутасионе: таким образом, чтобы дать только два примера, которые касаются основных артикуляций повествования, Дежанир, который только что женился из Геркулеса, представлена ​​в Истории как связанная с Нессом взаимной привязанностью; кроме того, жена героя вручает ему отравленную рубашку на его рост, о которой она не знает о роковом характере, так что он берет ее за нее в утреннюю темноту.

С другой стороны, большинство важных обстоятельств повествования о морализированном Овиде обнаруживаются в Мутасионе, и отцовство все менее сомнительно, что Кристина прямо ссылается на Овида в представлении героя, который она ставит во главе своего повествования и на котором мы вернемся. Эти сокращения связаны, в частности, с диалогими и монологами, которые часто очень длинны, из Овидия: таким образом, исчезают жалобы безнадзорной жены и гибели Геркулеса, которые бесполезны для действий, в то время как другие элементы такого рода, например, умелые слова, которые Несус обращается к жене Геркулеса, сокращены.

Эта перестановка, которая оставляет достаточно деталей для того, чтобы история оставалась интересной, в то же время приобретая живость, в целом довольно близка к тому, что Гийом де Махаут действует в «Комфорте друга» из того же источника. Но Кристина имеет тенденцию трансформировать характеры повествования, возможно, более глубоко и в любом случае когерентно.

Отправной точкой этой работы является эвбемистическая презентация характера Геракла. В отличие от морализированного Овида, христианское повествование, введенное этой преамбулой, будет поэтому расположено в плоскости «истинной истории»: оно должно отражать значение «умагов» и «писания», рассказчик увидел в зале замка Фортуны. Эта история будет логически смягчена из наиболее подходящих мифологических элементов: только основные элементы сохранены, поскольку они составляют басню, как и эпизод Несса и отравленной рубашки.

Эти отвратительные размышления в основном основаны на устоявшейся традиции женоненавистничества: жена Геркулеса, которая слушает последние советы кентавра, как и ее соплеменники, немыслима и доверчива; в любви герой изображен авилем и страшен, у ног прекрасного, который любит «афолетир»; наконец, при ее смерти ее друг плачет и царапает лицо, но быстро успокаивается.

Доу-цюер смеется и кричит из-за гордости. И все ее у нее есть на грантах кюэра. Она забыла в поре. Ради своего друга, которого он кладет в землю, Эл расходует еще одну ссору. Ничто в этом роде не может наблюдаться со стороны Кристины, и ее рассказ, который, безусловно, очень облегчен по сравнению с морализированным Овидом, уменьшает такие сцены до пропорций простой любовной игры. С другой стороны, следует подчеркнуть, что смерть Геркулеса традиционно ассоциировалась с судом над женщинами, часто намного превышающим фиктивные размышления о морализированном Овидии.

В романе Жана де Меунга о Розе эпизод занимает видное место среди знаменитой тирады по этому вопросу: утверждается, что Геракл, одержав победу над двенадцатью монстрами, не может одержать победу над тринадцатым, Дежиниром, Таким образом, он гибнет «благодаря славе даровать», как Самсон. Даже если бы авторы, возобновляя это общее место, действительно находились на некотором расстоянии от него, для современных читателей эпизод смерти Геркулеса должен был стать очень наглядной иллюстрацией женщин-злодеев.

В этой связи мы можем задаться вопросом об обмене женскими именами в этой главе Мутасиона, где Дежинир - это имя, данное новому другу Геркулеса, а жена, которую он покидает, называется Ило. Не исключено, что это «ошибка», которая исправляется как таковая в рукописи. После увольнения это имя, часто занимавшее место среди тех преступных женщин, забытая жена изменила лицо и легче могла считаться невиновным инструментом Фортуны. Это, однако, только напоминание лейтмотива о работе, а ремоделирование данных, заимствованных у морализированного Овиде, имеет более важное следствие: характер Геркулеса более ясен и живо чтобы три атрибута, которые составляют его в этом эпизоде, доблесть, любовь и несчастье, очень облегчают.

Все трое доведены до превосходного уровня, так как автор самых экстраординарных подвигов также является любовником, который подталкивает большую часть любви к любви, прежде чем узнает самый трагический конец. Такая симметрия подчеркивается возобновлением в более развитой форме урока, извлеченного из катастрофы, поразившей героя. Около тридцати стихов после прохода, который мы цитировали, Кристина, таким образом, представляет новую историю, которую она начнет.

Как уже говорилось о Геркулесе, это будет прославленная, истинная и в то же время поучительная история о многих неожиданных «поворотах» Фортуны; но это будет, в первую очередь, и, следовательно, «очень приятная история»: вряд ли можно сомневаться в том, что эта оценка может также относиться к только что закончившейся эпизоду.