Орфографическая реформа 1917--1918 годов состояла в изменении ряда правил русского правописания, что наиболее заметным образом проявилось в виде исключения нескольких букв из состава русского алфавита.

Реформа обсуждалась и готовилась задолго до её практического проведения. Впервые она оформилась в виде «Предварительного сообщения» Орфографической подкомиссии при Императорской Академии наук под председательством А. А. Шахматова (1904). В 1911 году особое совещание при Академии наук в общем виде одобрило работы предварительной комиссии и вынесло по этому поводу свою резолюцию: детально разработать основные части реформы; соответствующее постановление было опубликовано в 1912 году. С этого времени появляются единичные издания, напечатанные по новой орфографии. Официально реформа была объявлена 11 (24) мая 1917 года в виде «Постановлений совещания по вопросу об упрощении русского правописания», а 17 (30) мая на основании указанных материалов Министерство народного просвещения Временного правительства предписало попечителям округов немедленно провести реформу русского правописания; ещё один циркуляр вышел 22 июня (5 июля).

Декретом за подписью советского Народного комиссара по просвещению А. В. Луначарского, опубликованным (без даты) 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года), «всем правительственным и государственным изданиям» (среди прочих) предписывалось с 1 января (ст. ст.) 1918 года «печататься согласно новому правописанию». С нового года (по ст. ст.) первый номер официального органа печати СНК газеты «Газета Временнаго Рабочаго и Крестьянскаго Правительства» вышел (равно как и последующие) в реформированной орфографии, в точном соответствии с изменениями, предусмотренными в Декрете (в частности, с использованием буквы «ъ» только в разделительной функции). Однако прочая периодическая печать на территории, контролировавшийся большевиками, продолжала выходить, в основном, в дореформенном исполнении; в частности, официальный орган ВЦИК «Известия» ограничился лишь неиспользованием «ъ», в том числе и в разделительной функции (заменяя букву апострофом); так же печатался партийный орган газета «Правда». «Декрет о введении новой орфографии» (с 15 октября того же года) за подписью Покровского и Бонч-Бруевича от 10 октября 1918 года, опубликованный в «Известиях» 13 октября, возымел фактическое действие, хотя и с опозданием: «Известия» перешли на новое правописание с 19 октября того же года, в заглавии газеты -- после 25 октября; «Правда» также перешла на новую орфографию с 19 октября (№ 226 -- не все материалы). Содержание реформы

В соответствии с реформой:

· из алфавита исключались буквы? (ять), ? (фита), І («и десятеричное»); вместо них должны употребляться, соответственно, Е, Ф, И;

· исключался твёрдый знак (Ъ) на конце слов и частей сложных слов, но сохранялся в качестве разделительного знака (подъём, адъютант);

· изменялось правило написания приставок на з/с: теперь все они (кроме собственно с-) кончались на с перед любой глухой согласной и на з перед звонкими согласными и перед гласными (разбить, разораться, расступиться > разбить, разораться, но расступиться);

· в родительном и винительном падежах прилагательных и причастий окончание -аго после шипящих заменялось на -его (лучшаго > лучшего), во всех остальных случаях -аго заменялось на -ого, а -яго на -его (например, новаго > нового, ранняго > раннего), в именительном и винительном падежах множественного числа женского и среднего родов -ыя, -ія -- на -ые, -ие (новыя (книги, изданія) > новые);

· словоформы женского рода множественного числа он?, одн?, одн?хъ, одн?мъ, одн?ми заменялись на они, одни, одних, одним, одними;

· словоформа родительного падежа единственного числа ея (нея) -- на её (неё).

В последних пунктах реформа, вообще говоря, затрагивала не только орфографию, но и орфоэпию и грамматику, так как написания он?, одн?, ея (воспроизводившие церковнославянскую орфографию) в некоторой степени успели войти в русское произношение, особенно в поэзию (там, где участвовали в рифме: он?/жен? у Пушкина, моя/нея у Тютчева и т. п.).

В документах орфографической реформы 1917--1918 гг. ничего не говорилось о судьбе редкой и выходившей из практического употребления ещё до 1917 года буквы? (ижицы); на практике после реформы она окончательно исчезла из алфавита.

Практическая реализация. Согласно декрету от 10 октября 1918 года «О введении новой орфографии», «все правительственные издания, периодические (газеты и журналы) и непериодические (научные труды, сборники и т. п.), все документы и бумаги должны с 15 октября 1918 г. печататься согласно при сем прилагаемому новому правописанию». «Принудительное переучивание тех, кто уже усвоил правила прежнего правописания» в обоих декретах (от 23.12.1917 и от 10.10.1918) не допускалось.

Государственная власть достаточно скоро установила монополию на печатную продукцию и весьма строго следила за исполнением декрета. Частой практикой было изъятие из типографских касс не только букв I, фиты и ятя, но и Ъ. Из-за этого получило широкое распространение написание апострофа как разделительного знака на месте Ъ (под"ём, ад"ютант), которое стало восприниматься как часть реформы, хотя на самом деле с точки зрения декрета Совнаркома такие написания являлись ошибочными. Тем не менее, некоторые научные издания, связанные с публикацией старых произведений и документов, а также издания, набор которых начался ещё до революции, выходили по старой орфографии (кроме титульного листа и, часто, предисловий) вплоть до 1929 года.

Примечательно, что на российских, а позже советских железных дорогах эксплуатировались паровозы с обозначениями серий І, ? и?. Несмотря на реформу орфографии, наименования серий оставались неизменными вплоть до списания этих паровозов (1950-е).

Положительные стороны реформы. Реформа сократила количество орфографических правил, не имевших опоры в произношении, например, необходимость заучивания длинного списка слов, пишущихся через «ять» (причём относительно состава этого списка среди лингвистов велись споры, а различные орфографические руководства местами противоречили друг другу).

Реформа привела к некоторой экономии при письме и типографском наборе, исключив Ъ на конце слов (по оценкам Л. В. Успенского, текст в новой орфографии становится примерно на 1/30 короче).

Реформа устранила из русского алфавита пары полностью омофоничных графем (? и Е; ? и Ф; І, ? и И), приблизив алфавит к реальной фонологической системе русского языка.

Критика реформы До осуществления. Пока реформа обсуждалась, относительно неё высказывались различные возражения, например такие:

· никто не имеет права насильственно производить изменения в системе установившейся орфографии… допустимы только такие изменения, которые происходят незаметно, под влиянием живого примера образцовых писателей;

· в реформе нет никакой настоятельной надобности: усвоение правописания затрудняется не столько самим правописанием, сколько плохими методами обучения…;

· реформа совершенно неосуществима…:

· нужно, чтобы одновременно с проведением реформы орфографии в школе были перепечатаны по новому все школьные учебники…

· а десятки и даже сотни тысяч домашних библиотек… составленных нередко на последние гроши в наследство детям? Ведь Пушкин и Гончаров оказались бы этим детям тем же, что нынешним читателям допетровские печати;

· необходимо, чтобы весь преподавательский персонал, сразу, с полной готовностью и с полной убеждённостью в правоте дела принял единогласно новое правописание и держался его…;

· нужно… чтобы бонны, гувернантки, матери, отцы и все лица, дающие детям первоначальное обучение, занялись изучением нового правописания и с готовностью и убежденностью обучали ему…;

· нужно наконец, чтобы все образованное общество встретило реформу орфографии с полным сочувствием. Иначе рознь между обществом и школой окончательно дискредитирует авторитет последней, и школьная орфография покажется самим учащимся коверканием письма…

Всё это заставляет предполагать, что намеченное упрощение правописания целиком, с исключением из алфавита четырёх букв, в ближайшем будущем в жизнь не войдет.

После осуществления. Несмотря на то, что реформа была разработана задолго до революции без каких-либо политических целей профессиональными лингвистами (более того, среди её разработчиков был член крайне правого Союза русского народа академик Алексей Иванович Соболевский, предложивший, в частности, исключить ять и окончания -ыя/-ія), первые шаги к её практической реализации произошли после революции, а реально принята и внедрена она была большевиками. Это определило резко критическое отношение к ней со стороны политических противников большевизма (данное отношение афористично выразил И. А. Бунин: «По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию»). Она не использовалась в большинстве изданий, печатавшихся на контролируемых белыми территориях, а затем и в эмиграции. Издания русского зарубежья в массе своей перешли на новую орфографию только в 1940-е -- 1950-е годы, в связи со второй волной эмиграции из СССР; хотя некоторые издаются по-старому до сих пор. Протоколы заседания Синода РПЦЗ также ведутся с использованием дореформенной орфографии.

Реформа встретила также лингвистическую критику: её обвиняли в недостаточном устранении непоследовательности старой орфографии (Н. С. Трубецкой):

По-моему, покойный Шахматов большой грех на душу взял, что освятил своим авторитетом новую орфографию. Особенно с апострофами («под"ем» при «дьячек») трудно согласиться, да и вообще не многим выходит лучше, чем до реформы: основная проблема состояла в том, что в кириллице нет буквы для обозначения «о после смягченной согласной», а эта проблема и в новой орфографии осталась неразрешенной. (Письмо к Р. О. Якобсону от 1 февраля 1921)

Как видно, Трубецкой был не совсем точен, считая, что широко применявшийся на практике апостроф требовался реформой (в действительности официально сохранившей в этой функции твёрдый знак).

Известна критика орфографической реформы Ивана Александровича Ильина, содержащая элементы как лингвистические (в частности, Ильин упрекал новую орфографию в увеличении количества омографов и омонимов после исчезновения различий вроде есть/?сть, миръ/міръ), так и общественно-политические :

Зачем все эти искажения? Для чего это умопомрачающее снижение? Кому нужна эта смута в мысли и в языковом творчестве?

Ответ может быть только один: всё это нужно врагам национальной России. Им; именно им, и только им.

Помню, как я в 1921 году в упор поставил Мануйлову вопрос, зачем он ввел это уродство; помню, как он, не думая защищать содеянное, беспомощно сослался на настойчивое требование Герасимова. Помню, как я в 1919 году поставил тот же вопрос Герасимову и как он, сославшись на Академию Наук, разразился такою грубою вспышкою гнева, что я повернулся и ушел из комнаты, не желая спускать моему гостю такие выходки. Лишь позднее узнал я, членом какой международной организации был Герасимов.

Поэт-символист Вячеслав Иванович Иванов критиковал реформу с эстетических позиций: Язык наш запечатлевается в благолепных письменах: измышляют новое, на вид упрощённое, на деле же более затруднительное, -- ибо менее отчётливое, как стёртая монета, -- правописание, которым нарушается преемственно сложившаяся соразмерность и законченность его начертательных форм, отражающая верным зеркалом его морфологическое строение. Но чувство формы нам претит: разнообразие форм противно началу все изглаживающего равенства. А преемственностью может ли дорожить умонастроение, почитающее единственным мерилом действенной мощи -- ненависть, первым условием творчества -- разрыв?

орфография письмо реформа критика

Орфографическая реформа 1918-го - единственная в мире столь масштабная языковая реформа, которую удалось реализовать без компромиссов

Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Фото: ru.wikipedia.org

В начале 1918 года «старый мир, как пёс безродный», отступал в тень. По-новому назывались органы власти. Менялся календарь. Менялась устная речь - менялась и письменная. Орфографическая реформа 1918 года уникальна тем, что это была единственная столь масштабная языковая реформа, которую удалось реализовать без компромиссов. Помогла революционная атмосфера.

Когда и кто затеял орфографическую реформу?

Филипп Фёдорович Фортунатов (рус. дореф. - Филиппъ Ѳедоровичъ Фортунатовъ, (1848-1914) - российский лингвист, профессор

Никакого отношения к социалистической идеологии этот замысел не имел. Орфографическая подкомиссия Петербургской академии наук взялась за разработку реформы еще в 1904 году.

В комиссию вошли такие выдающиеся учёные, как Филипп Фортунатов и Алексей Шахматов . Они намеревались сделать «русский письменный» более логичным и упростить грамматические правила. Все сходились на том, что перемены необходимы.

Алексей Александрович Шахматов (1864-1920) - русский филолог, лингвист и историк

Многие существовавшие тогда орфографические нормы не имели опоры в произношении, нередко в устной речи один и тот же звук обозначали на письме разными буквами. Комиссия взялась за очищение русского письменного от этих атавизмов.

Президентом академии тогда был - философски настроенный поэт, который в своих просветительских предприятиях был осторожным дипломатом. Он не был инициатором реформы. С прожектами преобразований выступали лингвисты. Профессионалы.

Это они мутили воду - и слава богу. Реформу подготовили люди сведущие, хорошо знавшие иностранные аналоги.

Великий князь Константин Константинович, поэтический псевдоним К. Р. (1858-1915)

Сравнительно быстро были предложены все пункты будущей реформы. Но ученые продолжали обсуждать нюансы и отбиваться от критиков. Грамотеи и писатели, как правило, скептически

относятся к любым орфографическим новациям. Ведь мы считаем свой язык каноническим. И реформаторы, заседавшие в комиссии, понимали, что общество к радикальным переменам не готово.

Правописание менялось постепенно. Так, фита и ижица и без официальных указов исчезали из употребления. Их использовали в словах греческого происхождения, да и то не во всех, а в самых-пресамых греческих. Например, мѵро (церковное благовоние), сѵнод, ѳеатр. Петр Великий в реформаторском порыве хотел оставить в алфавите только фиту, уничтожив хорошо известную нам букву «ф» («ферт»). Но эта задумка императора не прошла. Уже к середине XIX века ферт побеждал за явным преимуществом. И ижицу, и фиту всё чаще игнорировали и в прессе, и в издательствах. Наибольший консерватизм, как всегда, проявляла церковь. Но на кардинальную реформу государство не решалось. В свое время даже Петру Великому пришлось отступить перед консерваторами и вернуть в письменный обиход отмененную было ижицу… А Николай II и вовсе не собирался менять орфографическую реальность. К проекту академиков он отнёсся скептически.

Какую роль сыграли в реформе революционеры?

Александр Фёдорович Керенский (1881-1970)

Их не слишком интересовали вопросы правописания. Но в пропаганде они толк знали. Привычная орфография стала символом старого мира - архаичного, нежизнеспособного, крепко связанного с церковной традицией. Это понимали лидеры Февральской революции, выпустившие официальное «Постановление совещания по вопросу об упрощении русского правописания». Но Временное правительство оказалось верным себе: провозгласив реформу, со товарищи не смогли сдвинуть с места типографскую машину. Они даже собственные указы продолжали печатать с ятями и обилием твердых знаков. А у большевиков слово с делом не расходилось. Декрет Луначарского от 5 января 1918-го предписывал всем

Анатолий Васильевич Луначарский (1875-1933)

изданиям «печататься согласно новому правописанию». Это уже был не «протокол о намерениях», а руководство к действию. В октябре Совнарком подкрепил реформу вторым декретом - «О введении новой орфографии». В условиях «мирового пожара» менять орфографию легче, нежели в спокойном 1904-м или 1913-м. Хватило бы политической воли.

Помогла и цензура. Без неё не удалось бы за два-три года выкорчевать из типографий, школ и газет приметы старой орфографии. Литеры с «опальными» буквами изымались из типографских помещений как крамола. Изымались и «твердые знаки». В результате и разделительный твёрдый знак пришлось заменять апострофом. Естественно, книги, отпечатанные до реформы, никто не запрещал. Они долго оставались основой публичных и личных библиотек. И только к 1960-м стали библиографической редкостью.

Какие буквы пропали?

Те самые, на которые замахнулись академики еще в 1904 году. Из алфавита исключались буквы «ять» (Ѣ), «фита» (Ѳ), «и десятеричное» (І). Многострадальный «ер» (Ъ) на конце слов и частей сложных слов тоже канул в Лету. Эту букву сохранили только в качестве разделительного знака. Исчезла необходимость заучивания длинного списка слов, в которых употреблялся ять, и вышла из употребления известная гимназическая потешка, в которой можно было с помощью нехитрой рифмовки заучить слова, где надо писать эту букву:

Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ

Убѣжалъ голодный въ лѣсъ… - и так далее. Утомительное было занятие зубрить эти списки.

Исчезновение нескольких букв, разумеется, повлияло и на оттенки смысла слов. Появилось много новых омонимов. Так, пропало различие между словами «мiръ» в значении «вселенная» или «община» и «миръ» в значении «отсутствие войны». На восприятие толстовского романа это не повлияло: его только однажды, то ли по ошибке, то ли ради эксперимента, напечатали со словом «мiръ» в заглавии. А вот поэма утратила отличие от толстовского заголовка (у поэта было «Война и мiръ»). Правда, Владимир Владимирович не протестовал. Сложнее обстоит дело с пушкинским:

И мощная рука к нему с дарами мира
Не простирается из-за пределов мира…

Реформа превратила эту рифму в тавтологическую.

Что еще изменила реформа?

Упразднением букв реформаторы не ограничились. Списывали в архив многие формы, казавшиеся устаревшими или алогичными.

Вместо высокопарной формы местоимения «ея» новые правила велели писать «её».

Прошлись и по окончаниям. Вместо «новыя» стали писать «новые», вместо «светлаго» - «светлого». И так далее. Но спорили, главным образом, о приставках. С ними обошлись строго.

Приставки, оканчивающиеся на «з», перед любой буквой, обозначающей глухой согласный, теперь должны были писаться с буквой «с» на конце (вместо «разступиться» - «расступиться»). При этом приставка «без-» обернулась «бесом». Противники советской власти, любившие по любому поводу вворачивать религиозные материи, взяли на вооружение этот довод: «Большевики запустили в русскую письменную речь беса!» (Мало кого интересовало, почему же тогда веками никто не шарахался от слова «беседа»?)

Главное - стало трудно редактировать переиздания старых книг, особенно поэтических. Адаптация под новые правила нередко оборачивалась грубым вмешательством в замысел поэта. Разве можно заменить, например, пушкинское: «И жало мудрыя змеи»? Классику старались не переиначивать, но, конечно, без шероховатостей не обошлось. Зато у филологов появилась новая работа - сверять издания на старой и новой орфографии.

Как откликались на реформу?

Учиться стало легче. Хотя педагогам на первых порах стало труднее: пришлось отказаться от привычных наработок. Зато утонченная интеллигенция (за исключением лингвистов и Анатолия Луначарского!) негодовала.

Любимые книги, стихи, слова поменяли облик. Такое насилие трудно стерпеть.

Вячеслав Иванович Иванов (1866-1949)

Вячеслав Иванов возмущался велеречиво: «Что до эстетики, элементарное музыкальное чувство предписывает, например, сохранение твердого знака для ознаменования иррационального полугласного звучания, подобного обертону или кратчайшей паузе, в словах нашего языка, ищущих лапидарной замкнутости, перенагруженных согласными звуками, часто даже кончающихся целыми гнездами согласных и потому нуждающихся в опоре немой полугласной буквы, коей несомненно принадлежит и некая фонетическая значимость».

Александр Александрович Блок (1880-1921)

Не принял реформу и : «Я поднимаю вопрос об орфографии. Главное мое возражение — что она относится к технике творчества, в которую государство не должно вмешиваться. Старых писателей, которые пользовались ятями, как одним из средств для выражения своего творчества, надо издавать со старой орфографией» . Для поэта и хлеб, и лес, написанные через «е», теряли запах.

Письменная речь влияет на устную. Валериан Чудновский опасался, что «Вместо языка, на коем говорил , раздастся дикий говор футуристов».

Георгий Владимирович Иванов (1894-1958)

Что уж говорить о яростных противниках революции! Иван Ильин окрестил новые правила «кривописанием». На проклятия новой орфографии не скупились , Георгий Иванов, … Эти оценки трудно отделить от политических мотивов. Шла война умов.

Но к сороковым годам мало кто мог разделить возмущения консерваторов. К новым правилам привыкли. И даже эмигрантская пресса переходила на «большевистскую» орфографию.

Зато следующая попытка реформы провалилась: в 1960-е новые предложения лингвистов не прошли. Реформаторам не хватило революционной ситуации. И мы до сих пор пишем слово «заяц» не через «е».

Особое совещание при Академии наук в общем виде одобрило работы предварительной комиссии и вынесло по этому поводу свою резолюцию: детально разработать основные части реформы; соответствующее постановление было опубликовано в 1912 году . С этого времени появляются единичные издания, напечатанные по новой орфографии . Официально реформа была объявлена 11 (24) мая 1917 года в виде «Постановлений совещания по вопросу об упрощении русского правописания», а 17 (30) мая на основании указанных материалов Министерство народного просвещения Временного правительства предписало попечителям округов немедленно провести реформу русского правописания; ещё один циркуляр вышел 22 июня (5 июля) . Впрочем, реформа тогда началась только в школе, что было подтверждено декретом советского Народного комиссариата просвещения от 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года по новому стилю). Для прессы и делопроизводства обязательным стал только декрет Совета народных комиссаров от 10 октября 1918 года (опубликован в «Известиях » 13 октября) и постановление президиума Высшего совета народного хозяйства «Об изъятии из обращения общих букв русского языка» (имеются в виду буквы с общим значением: і=и, ѣ =е, ѳ =ф), опубликованное на следующий день.

В соответствии с реформой:

• из алфавита исключались буквы ять , фита , («и десятеричное»); вместо них должны употребляться, соответственно, , , ;
• исключался твёрдый знак (Ъ) на конце слов и частей сложных слов, но сохранялся в качестве разделительного знака (подъём , адъютант );
• изменялось правило написания приставок на з/с : теперь все они (кроме собственно с- ) кончались на с перед любой глухой согласной и на з перед звонкими согласными и перед гласными (разбить, разораться, разступиться → разбить, разораться , но расступиться );
• в родительном и винительном падежах прилагательных , и причастий окончания -аго , -яго заменялось на -ого , -его (например, новаго → нового, лучшаго → лучшего, ранняго → раннего ), в именительном и винительном падежах множественного числа женского и среднего родов -ыя , -ія - на -ые , -ие (новыя (книги, изданія) → новые );
• словоформы женского рода множественного числа онѣ, однѣ, однѣхъ, однѣмъ, однѣми заменялись на они, одни, одних, одним, одними ;
• словоформа родительного падежа единственного числа ея (нея ) - на её (неё ).

В последних пунктах реформа, вообще говоря, затрагивала не только орфографию, но и орфоэпию и грамматику , так как написания онѣ, однѣ, ея (воспроизводившие церковнославянскую орфографию) в некоторой степени успели войти в русское произношение, особенно в поэзию (там, где участвовали в рифме: онѣ/женѣ у Пушкина, моя/нея у Тютчева и т. п.).

Реформа ничего не говорила о судьбе редкой и выходящей из практического употребления ещё до 1917 года буквы Ѵ (ижицы); на практике после реформы она также окончательно исчезла из алфавита.

Практическая реализация

Согласно декрету, «все правительственные издания, периодические (газеты и журналы) и непериодические (научные труды, сборники и т. п.), все документы и бумаги должны с 15 октября 1918 г. печататься согласно при сем прилагаемому новому правописанию».

Таким образом, частные издания формально могли печататься по старой (или вообще какой угодно) орфографии. Переучивание ранее обученных старой норме согласно декрету не допускалось.

На практике же государственная власть достаточно скоро установила монополию на печатную продукцию и весьма строго следила за исполнением декрета. Частой практикой было изъятие из типографских касс не только букв I, фиты и ятя, но и Ъ. Из-за этого получило широкое распространение написание апострофа как разделительного знака на месте Ъ (под’ём, ад’ютант ), которое стало восприниматься как часть реформы (хотя на самом деле, с точки зрения буквы декрета Совнаркома, такие написания являлись ошибочными). Тем не менее, некоторые научные издания (связанные с публикацией старых произведений и документов; издания, набор которых начался ещё до революции) выходили по старой орфографии (кроме титульного листа и, часто, предисловий) вплоть до 1929 года .

Положительные стороны реформы

Реформа сократила количество орфографических правил, не имевших опоры в произношении, например, различие родов во множественном числе или необходимость заучивания длинного списка слов, пишущихся через «ять» (причём относительно состава этого списка среди лингвистов велись споры, а различные орфографические руководства местами противоречили друг другу).

Реформа привела к некоторой экономии при письме и типографском наборе, исключив Ъ на конце слов (по оценкам Л. В. Успенского , текст в новой орфографии становится примерно на 1/30 короче).

Реформа устранила из русского алфавита пары полностью омофоничных графем (ять и Е, фита и Ф, И и I), приблизив алфавит к реальной фонологической системе русского языка.

Критика реформы

До осуществления

Пока реформа обсуждалась, относительно неё высказывались различные возражения :

• никто не имѣетъ права насильственно производить измѣненія въ системѣ установившейся орѳографіи… допустимы только такія измѣненія, которыя происходятъ незамѣтно, подъ вліяніемъ живаго примѣра образцовыхъ писателей;
• |въ реформѣ нѣтъ никакой настоятельной надобности: усвоеніе правописанія затрудняется не столько самимъ правописаніемъ, сколько плохими методами обученія…;
• реформа совершенно неосуществима…:
  • нужно, чтобы одновременно съ проведеніемъ реформы орѳографіи въ школѣ были перепечатаны по новому всѣ школьные учебники…
  • далѣе нужно перепечатать всѣхъ классическихъ авторовъ, Карамзина, Островскаго, Тургенева и др.;
  • а десятки и даже сотни тысячъ домашнихъ библіотекъ… составленныхъ нерѣдко на послѣдніе гроши въ наслѣдство дѣтямъ? Вѣдь Пушкинъ и Гончаровъ оказались бы этимъ дѣтямъ тѣмъ же, что нынѣшнимъ читателямъ допетровскія печати;
  • необходимо, чтобы весь преподавательскій персоналъ, сразу, съ полной готовностью и съ полной убѣжденностью въ правотѣ дѣла принялъ единогласно новое правописаніе и держался его…;
  • нужно… чтобы бонны, гувернантки, матери, отцы и всѣ лица, дающія дѣтямъ первоначальное обученіе, занялись изученіемъ новаго правописанія и съ готовностью и убѣжденностью обучали ему…;
  • нужно наконецъ, чтобы все образованное общество встрѣтило реформу орѳографіи съ полнымъ сочувствіемъ. Иначе рознь между обществомъ и школой окончательно дискредитируетъ авторитетъ послѣдней, и школьная орѳографія покажется самимъ учащимся коверканіемъ письма…

Отсюда делался вывод: «Все это заставляетъ предполагать, что намѣченное упрощеніе правописанія цѣликомъ, съ исключеніемъ изъ алфавита четырехъ буквъ, въ ближайшемъ будущемъ въ жизнь не войдетъ» . Ждать, однако, оставалось только пять лет.

После осуществления

Несмотря на то, что реформа была разработана задолго до революции без каких-либо политических целей профессиональными лингвистами (более того, среди её разработчиков был член крайне правого Союза русского народа академик Алексей Иванович Соболевский , предложивший, в частности, исключить ять и окончания -ыя/-ія ), первые шаги к её практической реализации произошли после революции, а реально принята и внедрена она была большевиками . Это определило резко критическое отношение к ней со стороны политических противников большевизма (данное отношение афористично выразил И. А. Бунин : «По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию»). Она не использовалась в большинстве изданий, печатавшихся на контролируемых белыми территориях, а затем и в эмиграции. Издания русского зарубежья в массе своей перешли на новую орфографию только в 1940-е - 1950-е годы, хотя некоторые издаются по-старому до сих пор.

По-моему, покойный Шахматов большой грех на душу взял, что освятил своим авторитетом новую орфографию. Особенно с апострофами («под’ем» при «дьячек») трудно согласиться, да и вообще не многим выходит лучше, чем до реформы: основная проблема состояла в том, что в кириллице нет буквы для обозначения «о после смягченной согласной», а эта проблема и в новой орфографии осталась неразрешенной.

Зачѣмъ всѣ эти искаженія? Для чего это умопомрачающее сниженіе? Кому нужна эта смута въ мысли и въ языковомъ творчествѣ??
Отвѣтъ можетъ быть только одинъ: все это нужно врагамъ національной Россіи. Имъ; именно имъ, и только имъ.

5 января 1918 года был опубликован декрет наркома просвещения Луначарского, который обязывал все печатные издания Советской России «печататься согласно новому правописанию». Так был дан старт самой грандиозной реформе русского языка.

Писатель Иван Бунин говорил: «...никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию».

«Орфография должна быть экономной»

Итак, 7 ноября большевики штурмом взяли Зимний дворец, а меньше через два месяца решили, что для нормальной жизни трудовому народу не хватает «правильного» русского языка.

Напомним, что ключевым решением стало удаление из алфавита букв Ѣ (ять), Ѳ (фита), І («и десятеричное»), а также исключение твёрдого знака на конце слов и частей сложных слов. Чем же не угодили эти буквы большевикам, да так не угодили, что, едва укрепившись во власти, они поспешили избавиться от них. Вероятно, у такое решения много причин, но главная – экономическая. Большевики получили страну с 80-процентным уровнем безграмотности, который после легко прогнозируемого отъезда за границу большой части «грамотного» населения, а также усмирением недовольных, грозил перерасти в 90-93%.

Еще до взятия Зимнего дворца большевики знали, что залог их власти в правильной пропаганде, а главное оружие – печатное слово. Иными словами им предстояло в рекордно сжатые сроки ликвидировать тотальную безграмотность, чтобы народ был способен элементарно воспринять эту самую пропаганду. А это миллиардные инвестиции. Сокращение букв в алфавите делала стандартный русскоязычный текст короче, что экономило тысячи тонн бумаги, краски, металла, затраченного на типографские клише.

Однако реформа русской орфографии преследовала не только меркантильные цели. В противном бы случае она ограничилась ликвидацией нескольких «ненужных» букв. Дело в том, что среди лидеров большевиков было не так много людей с безупречной грамотностью. Так, некие послабления реформы, когда, например, допускалось слитное и раздельное написание в наречиях, составленных из сложения существительных, прилагательных и числительных с предлогами (встороне и в стороне, втечение и в течение, сверху и с верху, вдвое и в двое), были, по легенде, связаны с частными просьбами некоторых «вождей революции».

«Новое хорошо заставляет забывать старое»

Изменяя язык, большевики смотрели далеко вперед. С введением новой реформы они фактически отрезали будущие поколения от «царского книжного наследия» без уничтожения оного. У человека, обучавшегося по новым правилам русского языка, контакт с книгами, напечатанными при прошлом режиме, был бы весьма затруднительным. Попробуйте почитать на болгарском или сербо-хорватском языках.

Русский язык был призван эволюционировать из языка Пушкина и Гоголя, которых большевики не планировали «переводить» по "новым правилам", стать языком Ленина, Троцкого и прочих товарищей. Чем это могло закончиться для русской культуры, даже страшно представить.

«Старая новая реформа»

Однако не надо думать, что большевистские лингвисты стразу засели за проект реформы после октябрьской революции. Отнюдь. «Советы», как классические двоечники, просто воспользовались проектом реформы, подготовленным еще «царской» академией наук в 1912 году. Тогда из-за радикальности «революция в орфографии» была свернута, а спустя несколько лет нашла себе новых, не пугающихся экспериментов сторонников. Правда, «царские» реформаторы просто хотели сделать язык удобнее, новые же видели в нем весьма эффективное оружие, заменяющее булыжник пролетариата.

«Я есть, чтобы есть» и «Я за мир во всем мире»

После ликвидации ряда букв в стихии русского языка возникла некоторая путаница: некоторые омофоны (одинаковые по звучанию слову, но разные по написанию) превратились в омонимы (одинаковые и по звучанию и написанию).

Многие представители русской интеллигенции, например, философ Иван Ильин, видели в этом злой умысел большевиков: дескать, одинаковое написание «есть» (потреблять что-то в пищу) и есть (существовать) будет создавать с самого детства у людей установку на грубую материальность. Интересно, что чуть позднее ряд психолингвистов также подтверждали, что чтение какого-нибудь философского трактата на реформированном русском языке с большим количеством слов «есть» может вызывать непроизвольное слюноотделение у голодного читателя. Так, в коротком труде «О русской идее» того же Ильина слово «есть» (в смысле «являться») употребляется 26 раз среди 3500 других слов, что довольно много. Цитата из трактата "Россия не есть пустое вместилище, в которое можно механически, по произволу, вложить все, что угодно, не считаясь с законами ее духовного организма” должна, по мысли лингвистов, вызвать у неподготовленного читателя приступ голода и существенно воспрепятствовать пониманию авторской мысли.

Интересно, что опус Льва Троцкого, одного из вождей большевиков, «Задачи коммунистического воспитания», исходя из этой логики, выглядит и вовсе как законспирированная «Книга о вкусной и здоровой пище». По объему он примерно совпадает с текстом Ильина, но значительно уступает по употреблению слова «есть». Однако Троцкий компенсирует это агрессивным употреблением сочетания «есть продукт», которое использует трижды. Например, фраза «…мы знаем, что человек есть продукт общественных условий и выскочить из них он не может» выглядит настоящим приговором как для философа Ильина, так и для читателей.

Однако фактор "есть-есть" вряд ли был злым умыслом большевиков. Скорее всего, это стало побочным эффектом реформы. Кстати, большевики могли парировать своим критикам: с удалением границ между смыслами «кушать» и «являться», исчез барьер и между словами «миръ» (дружба, отсутствие войны) и міръ (планета, Вселенная), что можно было трактовать «природным миролюбием» коммунистов.

Тайна «Ижицы»

В декрете Луначарского об изменениях в русском языке нет упоминания о букве Ѵ («ижица»), которая была последней буквой в дореволюционном алфавите. К моменту реформы она встречалась крайне редко, и ее можно было найти в основном только в церковных текстах. В гражданском же языке «ижица» фактически употреблялась только в слове «миро». В молчаливом отказе большевиков от «ижици» многие увидели знамение: Советская власть как бы отказывалась от одного из семи таинств – миропомазания, через которое православному подаются дары Святого Духа, призванные укрепить его в духовной жизни.

Любопытно, что незадокументированное удаление «ижицы», последней буквы в алфавите и официальная ликвидации предпоследней - «фиты» сделали заключительной алфавитной буквой – «я». Интеллигенция увидела в этом еще одну злонамеренность новых властей, которые намеренно пожертвовали двумя буквами, чтобы поставить в конец литеру, выражающую человеческую личность, индивидуальность.

Тень латиницы, или слишком много букв

Мало кто знает, что реформа Луначарского носила временный характер. В 1918 году большевики бредили мировой революцией, а кириллическое письмо в этой ситуации было не самой эффективной платформой для пропаганды. Во-первых, большинство пролетариев в мире, которых следовало объединить, воспринимали только латинское письмо, а, во-вторых, в латинице всего 26 букв. Чудесная экономия в бумаге и типографском наборе!

В первые годы Советской власти было много идей по дальнейшему развитию реформы языка. Одни предлагали оставить кириллицу только для крестьян, а городское население перевести на латинское письмо. Другие говорили, что вообще трудящемуся человеку не обязательно знать грамоту: дескать, в эпоху кинематографа чтение вообще становится пережитком прошлого. Третьи горячие головы утверждали, что нужно изобрести новое письмо, иероглифическое, где роли литер бы выполняли пиктограммы, основанные на коммунистической и рабоче-крестянской символикой. Однако после того, как одна за другой захлебнулись революции в Европе, власти потеряли интерес языку, а народ стал довольствоваться тем, что есть. Точнее – что осталось…

Некоторые из букв славянской азбуки оказались дублетными: перенесённые из греческого алфавита «о» и «?» служили обозначением разных звуков греческого языка, [о] краткого и [о] долгого, но в славянских языках эти звуки не различались; буквы? (кси) и? (пси) были дублетами буквосочетаний «кс» и «пс», поскольку предназначались для передачи частотных в греческом, но редких в славянском языке сочетаний [кс] и [пс] и т. д.

Борьба с «лишними» буквами происходила в истории русского письма на протяжении долгих веков.

Часть из них была исключена из алфавита в результате реформ Петра I (1708-1710 гг.): по его замыслу русская азбука должна была измениться в своих начертаниях подобно тому, как и русскому человеку следовало отныне одеваться в платье иноземного покроя. Реформа коснулась не только внешнего облика букв, приблизив кириллицу к латинице: из алфавита были вычеркнуты? (пси), ? (омега), йотированное э, йотированное а, r, b и a.

я (юс малый) заменен на «я», появились строчные буквы.

Петровская реформа была продолжена распоряжением Российской Академии наук (1735), исключившей буквы? (кси) и т (зело).

Однако изменения «азбучной истины» не ограничивались только устранением избыточных букв: реформой 1735 г. были добавлены «э» и «й». Появление первой было встречено весьма неприветливо. А.П. Сумароков обозвал эту букву «уродом», а М.В. Ломоносов в «Российской грамматике» отметил, что «вновь вымышленное или, справедливее сказать, старое «е», на другую сторону обороченное, в российском языке не нужно, ибо <…> ежели для иностранных выговоров вымышлять новые буквы, то будет наша азбука с китайскую». В самом деле, «э» употребляется по преимуществу в заимствованных словах (из русских только в местоимениях и междометиях: этот, этакий, эхма, эвон, эге-ге …). Однако именно она помогает правильно читать такие, например, имена собственные, как Эврипид, Эвклид, Эрмитаж , в которых начальному [э] не предшествует [j], но Египет, Европа - с [э] йотированным, тогда как до появления «э» в нашем письме такое различение было невозможным.

Необходимость введения в славянский алфавит буквы «й» также не раз оспаривалась филологами. Еще в конце ХVII в. хорватский учёный Юрий Крижанич заметил, что «ь» и «й» никогда не употребляются в одинаковых позициях («ь» возможна лишь после согласных, а «й» лишь после гласных), и потому предложил использовать только «ь» и писать краь, стоь, пеьте и т. п.

Три века спустя с Крижаничем согласился и Р. Якобсон, отмечавший, что при замене «й» на «ь» ненужной сделалась бы и буква «ё», так как написание льот позволило бы прочесть как мягкий звук [л], так и йотированное [о].

Новая гражданская азбука была узаконена Академией наук в 1758 г. и передана в руководство типографии для набора и издания светских (не церковных) книг. И с тех пор в русском алфавите появилась лишь одна новая буква - «ё», введенная в типографскую практику Н.М. Карамзиным, который в 1797 году, при издании второй «книжки» «Аонид», единожды употребил графему «ё» в слове слёзы, рифмующемся с розы, и сопроводил такое нововведение следующим примечанием: «Буква е съ двумя точками на верьху замняетъ їф».

К началу XIX в. в гражданскую азбуку входило 37 знаков, но среди них все еще оставались дублетные буквы (И десятиричное, Ижица, Ять, Фита), которые были исключены из алфавита лишь реформой орфографии 1917-1918 гг.

Орфографическая реформа 1917-1918 гг. исключила из состава русского алфавита буквы I, ?, ? , . И до недавнего времени их начертания можно было увидеть разве что на страницах книг, изданных до 1918 г., и на тех немногочисленных дореволюционных памятниках, которые избежали разрушения, а их названия встретить во фразеологизмах и произведениях русской литературы.