В России конца XVIII - начала XIX в. складывается риторическая школа российских академиков, давшая импульс развитию университетской школы красноречия. Среди риторических сочинений особое место занимают «Правила высшего красноречия» М.М. Сперанского, написанные в 1792 г. При жизни автора рукопись не была напечатана, и только через пять лет после смерти Сперанского, в 1844 г., «Правила» подготовил к публикации профессор Санкт - Петербургской духовной академии И.Я. Ветринский.
Первым условием успеха оратора Сперанский считает природное дарование: красноречие «есть дар потрясать души, переливать в них свои страсти и сообщать им образ своих понятий». Природному дару помочь в этом может наука. Сравнивая хорошую речь с драгоценными камнями, Сперанский говорит, что необходимо изучать, каким образом усилить сияние этих камней, очищая, отделывая их и располагая в наиболее удачном месте.
Для возбуждения страстей, считает Сперанский, «оратор должен быть сам пронзен страстью». Но при этом не умаляется значение мысли как неотъемлемой стороны истинного словесного мастерства.
Исходя из древнего афоризма Поэтами рождаются, ораторами становятся, Сперанский советовал усиливать собственное красноречие чтением правил, изучением образцов и упражнениями в сочинении. Сам автор, бесспорно, владел тайнами слова.
На рубеже XVIII—XIX вв. в развитии риторической науки в России одно из видных мест занимают труды академика И.С. Рижеского. Славу ему принесли «Логика», «Опытриторики». «Политическое состояние Древнего Рима». Книги Рижского были признаны классическими. Первый ректор Харьковского университета и первый профессор красноречия, стихотворства и языка российского в этом университете, он читал курсы по теории красноречия, истории российской словесности. Продолжая работать над риторикой, автор внес немало исправлений и дополнений, так что третье издание книги вышло под названием: «Опыт риторики, сочиненный и ныне вновь исправленный и пополненный Иваном Рижским» (1809). Это издание риторики оказалось самым популярным.
Книга начинается с главы, посвященной вопросам чистоты языка, отношению к двуязычию — смешению славянской и русской речи. Это было продиктовано необходимостью нормализации и усовершенствования литературного языка. Оратор должен в совершенстве владеть родным языком, для чего необходимо, считает Рижский, чтение книг, общение с просвещенными людьми и частое обращение к Словарю российского языка.
Необычно построение риторики: книга содержит четыре части, материал в них расположен по - новому. Наиболее традиционной является вторая часть - «О совершенствах слова, которые происходят от мыслей, или О изобретении» (главой об изобретении обычно начинались другие риторики). Третья часть — «О расположении и о различных родах прозаических сочинений» - представляет собой изложение теории жанров прозаической литературы XVIII в. (от жанра писем до исторических сочинений). Четвертая часть называется «О слоге, или О совершенствах слога». Авторы риторик обычно включали раздел о слоге в главу об украшениях, но И.С. Рижский выделил тему о слоге в отдельную часть, и тому были весомые основания. Теория слога в истории русского литературного языка конца XVIII в. была чрезвычайно актуальна в связи с проблемой двуязычия.
Риторика Рижского близка по содержанию к практической стилистике. Свидетельство тому - параграфы о пристойности слов и выражений, оточности слов, о ясности сочинения, о плавности и благозвучии речи. Вот один из советов для «витии»: «Должно остерегаться стечения многих согласных или гласных букв, например. "Приношение жертв в страхе" или "Знание философии и истории". Обучение красноречию имело практическую направленность и считалось обязательным в высших учебных заведениях того времени. По мнению Рижского, внимательное упражнение в российском слове способствует задаче «хорошо изъяснять свои мысли и здраво рассуждать».
Благодаря трудам Рижского культура русской речи стала одной из центральных проблем эпохи.
Рассматривая великих русских риториков нельзя не упомянуть А.С. Никольского, который в истории риторики известен как ученый-словесник и переводчик. Самым популярным был его перевод Квинтилиана «Двенадцать книг риторических наставлений». В 1802 г. ученый был удостоен звания академика.
Особенность трудов Никольского в том, что грамматика и риторика у него дополняли одна другую. Автор рассматривал их как фундаментальные основы курса словесности. Он поставил во главу угла анализ текста и его синтаксических компонентов, стараясь дать системное представление о разных, но взаимообусловленных частях произведения.
Отличительная черта риторики Никольского — обостренное внимание к проблемам жанров. Автор характеризует прозаическую, ораторскую и стихотворную речи, что определило специфику всего теоретического курса. Рассуждая о сходстве «слога с родом сочинений», автор классифицировал слог в зависимости от жанра: философский трактат, история, басня, роман, театральная пьеса должны быть написаны по-разному.
В последней главе риторики «О произношении» автор показывает преимущества звучащей речи, рассуждая о правильности выговора «речений и периодов», о темпе речи, интонации, о повышении и понижении голоса, его напряжении и ослаблении. Это обращает внимание на особенности публично произнесенного слова.
А.Ф. Мерзляков (1778—1830) профессор Московского университета, один из самых видных представителей филологической науки в первой половине XIX в. Он был в свое время известным поэтом, переводчиком, литературным критиком. Его риторика, предназначенная учащимся светских учебных заведений, пользовалась большой популярностью. Первое издание книги вышло в Москве в 1809 г. под названием « Краткая риторика, или Правила, относящиеся ко всем родам сочинений прозаических. В пользу благородных воспитанников университетского пансиона». В пособии детально разработана теория слога.
О своеобразии слога можно рассуждать, учитывая характер писателя; «сущность материи, которую избрал, и цель, которую он поставил». К существенным признакам хорошего слога автор относит «правильность, ясность, пристойность и приличие, благородство, живость, красоту и благозвучие».
Ясность является важнейшим свойством слога. Автор перечислил основные погрешности «против чистоты и правильности языка». Во-первых, не следует использовать слова, «которые необыкновенны, т.е. или слишком стары, или слишком новы, или образованы не свойственно гению языка». Во-вторых, необходимо соблюдать правила синтаксиса. В-третьих, не следует употреблять слова в несвойственном им значении или вводить «провинциализмы», которые не известны широкому кругу людей.
Отдельные главы учебника посвящены правилам сочинения писем, диалогов, ораторских речей.
К разряду учебных риторик принадлежит и книга «Основания красноречия, преподаваемые учителем Малиновским». Интересно, что с правилами красноречия автор знакомит, используя метод Сократа. Родоначальник диалектики, Сократ учил молодежь постигать истины в споре. в столкновении мнений. Малиновский по его примеру в основу изложения материала положил метод вопросов и ответов. Центральное место в пособии отводится культуре речи. Автор убежден, что речь должна быть ясной. чистой, правдивой, одушевленной по мысли, разнообразнойи полной по содержанию. В книге Малиновского прослеживается связь с античной риторикой, теорией ораторского искусства Древнего Рима.
На разработку риторических знаний в России оказал влияние новый этап развития литературного языка и художественной литературы, связанный с деятельностью Н.М. Карамзина. В центре внимания писателей и филологов, принявших активное участие влингвистической полемике начала XIX в., оказалось учение о слоге, которое предусматривало «рассмотрение эстетического совершенства мыслей и языка». Наиболее яркое отражение идеи этого направления нашли в сочинениях по риторике Н.Ф. Кошанского.
Н.Ф. Кошанский - доктор философии и свободных искусств, профессор русской и латинской словесности в Царскосельском лицее. Его учебники «Общая риторика» и «Частная риторика» были широко известны в России.
«Общая риторика» состоит изтрехтрадиционныхразделов: «Изобретение», «Расположение», «Выражение мыслей». По Кошанскому, изобретение - это умение с разных сторон во множестве аспектов увидеть и понять избранный предмстописания. Автор называет «источники изобретения», которые развивают мысли, рождают ассоциации. «Они укажет вам, с какой точки зрения должно смотреть на предмет, или на мысль; вы взглянете, и в юном уме вашем пробудятся новые мысли, согласные с вашею, близкие к ней, соседние, знакомые, дружественные, родные». В этой части риторики анализируются также способы соединения мыслей, или предложений, в периодах. Раздел «Изобретение» завершается размышлением автора о свойствах изящной прозы, которая требует особого подхода. Автор формулирует правила создания прозаических произведений.
Вторая часть «Обшей риторики» учит, как создавать ораторское сочинение. Важно, чтобы все было на своем месте, естественно, занимательно.
Третья часть - «Выражение мыслей» - посвящена проблеме слога, он должен соответствовать предмету изложения и быть закреплен за определенным жанром. Например, отличительные особенности простого слога - «простота в мыслях, в чувствах, в словах и выражениях». По мнению Кошанского, простым слогом следует писать письма, романы, «ученые сочинения», басни, сказки, комедии, стихотворные произведения «пастушеской поэзии» и мелкие стихотворения. Средним слогом обычно пишут «о простых предметах с некоторым достоинством и благородством и о важных с некоторой умеренностью». Сфера применения этого слога - деловые бумаги, исторические сочинения, послания. В ораторских речах, в похвальных и надгробных словах, в поэмах и трагедиях звучит возвышенный слог. Он помогает выразить высокие мысли и чувства. Автор настаивает на соответствии стиля изображаемому предмету. Слог должен соответствовать предмету: простои предмет описывается простым слогом, важный — высоким. Если же простое описывается высоким слогом, а важное - простым, то произведение получается шуточным.
Другая книга Н.Ф. Кошанского —«Частная риторика», в ней представлены пять видов красноречия: «письма», «разговоры», «повествование», «ораторство» и «ученость». Труды этого автора внимательно изучались современниками, вызывая среди них споры. В. Г. Белинский относился к риторическим сочинениям Кошанского критически.
Автор сочинений по риторике в первой четверти XIX в. А.И. Галич — один из самых ярких представителей русского просветительства. Он преподавал в высших учебных заведениях Санкт-Петербурга и в Царскосельском лицее, был любимым учителем А.С. Пушкина. А.И. Галичу принадлежали широко известные работы по философии, эстетике («История философских систем», «Всеобщее право», «Черты умозрительной философии» и др.). Книга Галича «Теория красноречия для всех родов прозаических сочинений» (1830) представляет собой фундаментальное теоретическое исследование по риторике. Автор показывает общие свойства «совершенного, или... ораторского языка». Это чистота, правильность, ясность, определенность и точность - единство, сила и выразительность, благозвучие.
А.И. Галичем была предложена оригинальная классификация стилей («родов слога»): 1) сухой; 2) простодушный, безыскусственный; 3) цветущий, щеголеватый, кудрявый; 4) растянутый, обильный; 5) сжатый; 6) пылкий, страстный (патетический), увлекающий, стремительный. Автор учитывал своеобразные формы общения, выделяя монологи, разговоры, письма, деловые бумаги, исторические сочинения, сочинения поучительные, ораторские речи.
Вызывает интерес специальная глава книги, в которой Галич рассматривает особенности деловой прозы («деловых бумаг»). К числу «деловых» автор относил широкий круг текстов. Это государственные договоры, манифесты, министерские документы, грамоты, прошения, жалобы, указы, завещания, заявления и т.п.
А.И. Галич отказался от традиционного разделения на «фигуры слов» и «фигуры мыслей». Он выделил три типа фигур по их функции и характеру образования — грамматические, ораторские и поэтические. Различие между ними автор видит в следующем: «Если грамматик в своих фигурах играет словами, а оратор мыслями, то поэт играет картинами».
Интересным учебным пособием для гимназий и университетов стал учебник профессора К. П. Зеленецкого, вышедший в Одессе в 1849 г. под названием « Курс русской словесности для учащихся». Первую часть книги составила «Общая риторика», а вторую — «Частная риторика».
Особенность первой книги втом, что автор отказался от традиционного учения об «изобретении» и «распространении», а подробно разработал вопросы, связанные с логической основой речи и с се языковыми особенностями. Автор считает, что необходимыми «условиями любой письменной речи являются ясность, естественность и благородство». Наиболее значимая часть этого пособия К.П. Зслснсцкого — раздел «О чистоте письменной речи русской "в лексическом отношении"». Здесь дана оценка заимствованиям, архаизмам, областным словам, неологизмам и т.д.
В «Частной риторике» Зеленецкий охарактеризовал жанры повествований разного рода истории, летописи, жизнеописания, анекдоты и т.д. Частная риторика показывала, как в пределах определенного жанра можно удачно выразить мысль и чувство. При этом нужно помнить о тех этических, эстетических и языковых нормах, без соблюдения которых сочинение не может получить одобрения и автор не достигнет своих целей.

Красноречие Древней Руси, воспринявшей высокие традиции оратор­ского искусства античности, Византии и южнославянских стран, зарождается в XI веке.

В историческом аспекте развитие отечественной риторики проходило через определенные этапы:

1) ораторское искусство Древней Руси;

2) учение о красноречии в трудах М. Ломоносова и его последователей;

3) риторическая школа российских академиков, а затем и университетская школа красноречия, сложившаяся в конце 18 - начале 19 веков;

4) риторические сочинения 30-40 гг. XIX века (работы А.И. Галича, А. Мерзлякова, К. Зеленецкого);

5) русское судебное красноречие в 60-е годы XIX в. (труды А.Ф. Кони, П.С. Пороховикого, В.Д. Спасовича);

6) новые формы ораторского искусства в России в начале XX века, развив­шиеся в связи с деятельностью Государственной Думы, законодательных ор­ганов и др.

1) С искусством ораторской речи Русь познакомилась уже в конце Х - на­чале XI веков по лучшим образцам византийской и южнославянской культу­ры. После принятия христианства в истории древнерусской культуры начи­нается период освоения духовных богатств христианских стран. Важную роль в этом сыграли жанры ораторской прозы. Важно подчеркнуть, что в ис­тории древнерусского ораторства отсутствует период ученичества и уже со­чинения первых русских риторов - Иллариона, Феодосия Печерского, Ки­рилла Туровского (Х1-ХП вв.), как подчеркивают исследователи, поражают совершенством формы, глубиной и оригинальностью идей, новизной поэти­ческих находок. Характерно, что на Руси не получила распространения прак­тика устного публичного выступления. Красноречие Киевской Руси является фактом литературы, принадлежит литературе.

2) Золотым веком русской литературы и периодом расцвета древнерус­ского красноречия стал XII в. Его вершиной являются «Слова» Кирилла Ту­ровского.

3) При монастырях, являющихся центрами культуры и грамотности, в XIV - ХУвв. начинается обучение риторике. В качестве учебников используются европейские риторики, написанные на латинском языке.

4) Самая ран­няя из дошедших до нас отечественных риторик относится к началу XVII в., ее автор - митрополит Макарий.

5) Первый оригинальный учебник на русском языке принадле­жит М.В. Ломоносову. Он называется «Краткое руководство к красноречию» (1748). Вот как Ломоносов определяет риторику: «Риторика есть наука о вся­кой сложной матери красно говорить и писать». Риторика Ломоносова состо­ит из трех частей: «О изображении», «О украшении», «О расположении». Основные теоретические положения в книге М.В. Ломоносова сопровожда­ются цитатами из сочинений знаменитых писателей Древней Греции и Древ­него Рима, средневековья. Возрождения и нового времени, данными в автор­ском переводе. Для красноречия, по М.В. Ломоносову, необходимы, прежде всего, дарования душевные (острый ум и память) и телесные (громкий голос, «долгое дыхание», приятная внешность и осанка). Однако одних природных качеств недостаточно, чтобы стать оратором. Одним из важнейших требова­ний является знание законов построения публичной речи, а также умение ар­гументировать. Все позднейшие русские риторики опирались на труды М.В. Ломоносова.

6) Обобщенным для своего времени на рубеже XVIII - XIX вв. стал «Опыт риторики» И.С. Рижского, который преподавал риторику в 1786 - 1796 гг. в Санкт-Петербургском горном корпусе.Вопросы чистоты и правильности русской речи оказываются в центре внимания «Опыта риторики« И.С. Рижского. «Говорить и писать исправно, т.е. чистым российским языком есть долг всякого благовоспитанного россиянина,» - писал он. Мно­гие из общих соображений И.С. Рижского и сейчас не утратили своей актуальности. Чистота речи, как считал Рижский, может быть нарушена, если исполь­зуются немотивированное иностранные слова вместо русских, словосочета­ния, нарушающие правила русского языка, иностранные выражения, свойст­венные только иностранному языку, простонародные, областные (диалект­ные) слова, а также неологизмы, не отвечающие законам русского языка.

7) Среди других теоретических работ следует назвать «Краткую ритори­ку» А.Ф. Мерзлякова, учебники по риторике Н.Ф. Кошанского, А.И. Галича.

8) В России пик развития риторики пришелся на первую половину XIX века. Искусство светского публичного слова в России связано с раз­витием университетского красноречия, зародившемся в 18 веке. Именно в университетской аудитории жи­вое слово имело возможность свободно развиваться и совершенствоваться. Основоположник - президент Российской Академии Наук Дашко­ва Е.Р., которая добилась разрешения открыть общедоступные курсы «на российском языке» по основным отраслям наук для всех желающих. Ежедневно в течение четырех месяцев крупные специалисты читали публичные лекции по основным отраслям наук: математике, химии, минералогии, физи­ке. Это нововведение должно было способствовать распространению про­свещения. 9) Расцвет академического красноречия в России приходится на XIX в. и связан с пробуждением общественно-политической жизни страны. Наиболь­шую популярность приобретает вузовская лекция, которая постепенно пре­вращается в общедоступную, публичную. Со второй половины XIX в. лекции уже читаются учеными специально для широкой аудитории, т.е. возникает научно-популярная лекция. Многолюдные аудитории собирали на свои лек­ции замечательные ученые-историки профессора Московского университета Грановский Т.Н. и Ключевский В.О. Во второй половине XIX в. - начале XX в. с блеском читали свои вузовские научно-популярные лекции физик И.М. Сеченов, химик Д.И. Менделеев, биолог И.И. Мечников, анатом П.Ф. Лесгафт, ботаник К.А. Тимирязев, геохимик В.И. Вернадский, минеролог А.Е. Ферсман, биолог Н.И. Вавилов, физик Л.Д. Ландау и другие.

М.ВЛомоносов, называя три известных в античном мире рода красно­речия (эпидейктическое, совещательное, судебное), подчеркнул, что судеб­ное красноречие отсутствует в России. Так было вплоть до реформы 1864 г., которая заложила новые принципы судопроизводства. Слушание дел стало гласным, в процесс судопроизводства ввели прокурора, адвоката, присяжных заседателей (судьи-непрофессионалы). Суд стал местом публичных заседа­ний, полем словесных битв чинов прокуратуры и защитников. Прения сторон в открытых судебных процессах обязывали к тому, чтобы и прокурор, и ад­вокат, и представитель суда выступали убедительно, доходчиво, ярко. Благо­даря этим изменениям во второй половине XIX века русское судебное крас­норечие выдвинулось на первый план и достигло высокого уровня развития, как в практической сфере, так и в области разработки теории ораторского ис­кусства. Появилась плеяда блестящих судебных ораторов Н.П. Карабчевский, Ф.Н. Плевако, С.А. Андреевский. Оригинальный труд по истории русского судебного красноречия «Искусство речи на суде» был на­писан П.С. Пороховщиковым (псевдоним - П. Сергеич).

Школой политического красноречия в России стала Государственная Дума (1906-1917 гг.), где рождались основы парламентской речи. В годы революции и гражданской войны получили большое распространение агитационные и митинговые речи. Известными ораторами революции стали В.И. Ленин, Н.И. Бухарин, Л.Д. Троцкий, А.М. Коллонтай, А.В. Луначарский, С.М. Киров.Интересным явлением в истории отечественной риторической мысли было открытие в Петрограде Института Живого Слова (1918 - 1924). У ис­токов которого стояли выдающиеся общественные и политические деятели:В.Э. Мейерхольд, Н.А. Энгельгард, А.Ф. Кони, Л.В. Щерба. Была начата раз­работка теории красноречия, теории спора. Однако к началу 30-х годов ин­ститут прекратил свое существование. Разработка теории риторики была прервана на несколько десятилетий, и риторика как учебная дисциплина бы­ла исключена из школьного и вузовского образования. Лишь с конца 70-х го­дов (и особенно в конце 80-х - начале 90-х годов) в отечественной лингвис­тике вновь пробудился интерес к риторике, который в значительной мере поддерживался достижениями неориторики в Европе и США.

Отечественная традиция (по кн.: Л.К. Граудина, Г.И. Миськевич.«Теория и практика русского красноречия»).

Правила пользования словом существовали в Древней Руси. Риторические знания распространялись вместе с сочинениями христианских писателей. В слову относились почтительно. Пустословие и празднословие – грех. Первые труды появились в монастырях. Первая русская риторика – Макария, митрополита Новгородского и Великолуцкого, относится к 17 веку . Затем риторические традиции были продолжены в Киево-Могилянской и Московской славяно-греко-латинской академиях. В Киево-МогилянскойФ. Прокопович в начале 18 века прочитал на латинском языке курс лекций по истории поэзии и на латинском же языке создал учебник по гомилетике (созданию проповедей) «DeartepoeticaDearterhetorica». В Московской Славяно-греко-латинской академии существовала инструкция: обучать красноречию российскому и латинскому: по Пн, Ср, Пт читать речи Цицерона и «делать имитации», а по ВТ, ЧТ и СБ – речи Ломоносова. «К большему успеху чаще содержать учеников в риторических упражнениях».

РольМ.В.Ломоносова. Академия наук отвергла первую «Краткую риторику» Ломоносова по той причине, что она была написана на русском языке (1743 г.). В 1747 г. Елизавета утвердила русский, наряду с латинским, в качестве официального языка Академии наук. И в 1748 г. была издана следующая, «пространная риторика» («Краткое руководство к красноречию»). Еще через 10 лет вышла книга «О пользе книг церковных», где была изложена теория 3-х штилей. Главным и новым было то, что Ломоносов ориентировался на строй русского языка и на языковую ситуацию своего времени.

Важные вехи :

Рубеж 18-19 вв. «Опыт риторики» акад. Н.И. Рижского. Рижский прозорливо формулирует «критерии нормативности»: «Общее мнение и согласие просвещенных граждан должно решать жребий всякого речения» (узус + авторитетность источника). В 1802 г. та же мысль прозвучала на заседании Академии наук: «Общее употребление дает правило, а не правило дает общее употребление».

1-ая пол. 19 века – эпоха становления норм национального языка и развития функциональных стилей. Законы красноречия распространяются на разговоры, письма, научные сочинения и деловые бумаги. В риториках разрабатываются теории соразмерности и сообразности (содержания – выражению). Утверждается приоритет содержания. Авторы побуждают к простоте и естественности слога. Труды: «Общая риторика» Н.Ф. Кошанского (проф. Царскосельского лицея с 1811 по 1928); «Общая» и «частная» риторики К.П. Зеленецкого. Совершенно в духе сегодняшнего дня Зеленецкий пишет: «Слововыражение зависит от того, кто, о чем, когда, с какой целью и для какого круга пишет».

В 19 веке как самостоятельное направление возникает и академическое красноречие. Много ярких фигур (Н.Т. Грановский, В.О. Ключевский, Д.И. Менделеев). Во второй пол. 19 века мощно развивается судебное красноречие.

Но в целом к середине 19 века наблюдается закат риторики. Как теория она себя исчерпала, как практическая деятельность не находила применения. Сказался авторитет Белинского (негативно отозвался на риторику Н.Ф. Кошанского). В.В.Виноградов об этом периоде: «риторика влачит жалкое, анонимное существование».

Проблематика КР, главным образом её нормативного аспекта, затрагивалась в трудах лингвистов. А.Х. Востоков в основу изучения грамматики кладет живой разговорный язык («Сокращенная грамматика для низших учебных заведений», 1831 г.). О том же говорит Ф.И. Буслаев «О преподавании отечественного языка» (1844). Во второй половине 19 века выходят монументальные труды Я.К. Грота по нормам правописания («Русское правописание», СПб, 1885).

Но и лингвисты отходят от проблем КР в конце 19 века. Филологи этого времени разделяют точку зрения акад. А.А. Шахматова: не навязывать нормы, а описывать факты. На фоне игнорирования нормализаторской деятельности яркое и крупное явление - выход в свет в 1909 г. работы Чернышева «Правильность и чистота русской речи. Опыт русской стилистической грамматики» (затем были переиздания, автор вносил коррективы). Сильные стороны работы – историзм, отсутствие категоричной оценочности.

Затем судьбу разработок в области риторики, стилистики, КР во многом решил социальный взрыв 1917 г.

В 20-гг. термин «риторика» был вытеснен новым понятием – КР. Причины и социальные и научные. О социальных: риторика воспринималась как культурная категория старого мира и буржуазная наука. То, что преподавалось в гимназиях, действительно, было далеко от нужд малограмотного населения. В 20-е гг. главной задачей стало воспитание элементарной культуры речи. А это требовало научных разработок литературно-языковых норм. Таким образом, научная предпосылка смены термина для названия дисциплины о хорошей речи – изменение предмета. В словарях риторику стали определять как речь внешне красивую, но малосодержательную. Термин КР, напротив, отвечал задаче учить говорить народ. В.И. Аннушкин: «Предмет КР – чисто русский, возникший и развившийся в на отечественной почве в советское время».

До конца 50-х гг. КР развивалась как учение о языковой норме. За это время наука обогатилась ценными исследованиями. Чтобы пропагандировать нормы, надо было изучить поток живой речи. Экспедиции…Словари. С 1918 по 1962 гг. вышло 9000 словарей.

60-70 гг: разрабатывается стилистическая норма.

80-е гг. учение о коммуникативных качествах речи

90-е: трехуровневая структура КР.

К этому моменту КР развивается в тесном взаимодействии со стилистикой и риторикой.

Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века Потапчук И. В.

ПОРТРЕТЫ И БИОГРАФИИ

ПОРТРЕТЫ И БИОГРАФИИ

АНДРЕЕВСКИЙ СЕРГЕЙ АРКАДЬЕВИЧ 1847-1919

Родился 29 декабря 1847 года в Екатеринославе. В 1865 году с золотой медалью окончил курс местной гимназии и поступил на юридический факультет Харьковского университета. После окончания в 1869 году университета был принят кандидатом на должность при прокуроре Харьковской судебной палаты, затем следователем в г. Карачеве, товарищем прокурора Казанского окружного суда.

В 1873 году при непосредственном участии А. Ф. Кони, с которым он был близок по совместной работе, С. А. Андреевский переводится товарищем прокурора Петербургского окружного суда, где он зарекомендовал себя как первоклассный судебный оратор.

В 1878 году подготавливалось к слушанию дело по обвинению В. Засулич в покушении на убийство Петербургского градоначальника Трепова. В недрах Министерства юстиции тщательно отрабатывались вопросы, связанные с рассмотрением этого дела. Большое внимание уделялось составу суда и роли обвинителя в процессе. Выбор пал на двух прокуроров - С. А. Андреевского и В. И. Жуковского - однако они участвовать в этом процессе отказались.

Самостоятельный в своих суждениях, смелый во взглядах, Андреевский поставил условие предоставить ему право в своей речи дать общественную оценку поступка Трепова и его личности. Министерство юстиции на такое требование Андреевского не согласилось. После рассмотрения дела В. Засулич Андреевский был уволен.

В связи с уходом Андреевского из прокуратуры А. Ф. Кони 16 июня 1878 года писал ему: «Милый Сергей Аркадьевич, не унывайте, мой милый друг, и не падайте духом. Я твердо убежден, что Ваше положение скоро определится и будет блистательно. Оно Вам даст свободу и обеспечение, даст Вам отсутствие сознания обидной подчиненности всяким ничтожным личностям. Я даже рад за Вас, что судьба вовремя выталкивает Вас на дорогу свободной профессии. Зачем она не сделала того со мной лет 10 тому назад?»

Вскоре А. Ф. Кони подыскал ему место юрисконсульта в одном из петербургских банков. В этом же 1878 году Андреевский вступил в адвокатуру.

Уже первый процесс, в котором выступил Андреевский (речь в защиту обвиняемого в убийстве Зайцева), создал ему репутацию сильного адвоката по уголовным делам. Речь по делу Сарры Беккер в защиту Мироновича принесла ему репутацию одного из блестящих ораторов по уголовным делам и широкую известность за пределами России. Методы осуществления защиты у него были иные, чем, скажем, у Александрова.

В основе речей Андреевского почти не встретишь тщательного разбора улик, острой полемики с прокурором; редко он подвергал глубокому и обстоятельному разбору материалы предварительного и судебного следствия; в основу речи всегда выдвигал личность подсудимого, условия его жизни, внутренние «пружины» преступления. «Не стройте вашего решения на доказанности его поступка,- говорил он по одному делу, защищая подсудимого,- а загляните в его душу и в то, что неотвратимо вызывало подсудимого на его образ действий».

Андреевский умело пользовался красивыми сравнениями. Для осуществления защиты часто использовал и острые сопоставления как для опровержения доводов обвинения, так и для обоснования своих выводов. В своих речах он почти не касался больших общественно-политических проблем. В борьбе с уликовым материалом он всегда был на высоте, допуская иногда «защиту ради защиты». Широко проповедовал в своих речах идеи гуманности и человеколюбия. Психологический анализ действий подсудимого Андреевский давал всегда глубоко, живо, ярко и убедительно. Его без преувеличения можно назвать мастером психологической защиты.

Осуществляя защиту по сложным делам, построенных на косвенных уликах, он выбирал только наиболее удобные для защиты пункты, правда, давал им всегда тщательный анализ. Как судебный оратор, С. А. Андреевский был оригинален, самостоятелен, ораторское творчество его окрашено яркой индивидуальностью.

Основной особенностью его как судебного оратора является широкое внесение литературно-художественных приемов в защитительной речи. Рассматривая адвокатсткую деятельность как искусство, он защитника называл «говорящим писателем».

Его современники говорили, что слог Андреевского прост, ясен, хотя и несколько напыщен. Андреевский был очень сильным оратором, имеющим богатый словарный запас и огромный опыт судебной работы. Речи его стройные, плавные, полные ярких запоминающихся образов, но увлечение психологическим анализом нередко мешало ему дать глубокое исследование доказательств, что в ряде случаев сильно ослабляло речь.

С. А. Андреевский занимался и литературной деятельностью. Его перу принадлежит много поэм и стихотворений на лирические темы. С начала восьмидесятых годов он печатается в «Вестнике Европы», в книге «Литературное чтение» (1881 г.) опубликованы его литературно-прозаические и публицистические произведения - ряд критических статей о Баратынском, Некрасове, Тургеневе; Достоевском и Гаршине.

АРСЕНЬЕВ КОНСТАНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ 1837-1919

Один из виднейших организаторов русской адвокатуры. Родился 24 января 1837 года в семье известного академика К. И. Арсеньева. В 1849 году поступает в Императорское училище правоведения и в 1855 году, по окончании училища, определяется на службу в департамент Министерства юстиции. К. К. Арсеньев не был профессиональным адвокатом, хотя работе в адвокатуре он посвятил около десяти лет жизни. Диапазон общественной деятельности его весьма широк - он проявил себя и как публицист, и как критик, крупный теоретик в области права, и как общественный деятель. К. К. Арсеньев был одним из редакторов «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона, ряд лет являлся председателем Литературного фонда. Опубликовав несколько работ о творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина, А. Н. Плещеева, В. Г. Короленко, А. П. Чехова и др., он был избран почетным академиком по разряду изящной словесности.

В 1858-1863 гг. он занимает пост редактора «Журнала Министерства юстиции». С 1864 года оставляет службу и посвящает себя литературной деятельности: сотрудничает в «Отечественных записках» и «С.-Петербургских ведомостях» и в этом же году отправляется за границу в Боннский университет для пополнения своего образования. По возвращении из-за границы Арсеньев поступает в присяжные поверенные Петербургской судебной палаты, где вскоре избирается председателем Совета. На этом посту он пробыл около восьми лет. К этому периоду жизни и относится, по преимуществу, его деятельность на поприще адвоката. В дальнейшем (с 1874 года) он вновь служил в Министерстве юстиции, был товарищем обер-прокурора гражданского кассационного департамента правительствующего Сената, а затем (примерно с 1880 года) окончательно оставляет службу и всецело отдается литературной работе. Лишь в 1884 году он вновь на короткое время вступает в присяжные поверенные с той лишь целью, чтобы принять на себя защиту в Петербургской судебной палате интересов Петербурга по известному в то время делу об отказе Общества водопроводов в устройстве водоочистительных фильтров.

Современники Арсеньева высоко ценили его деятельность в адвокатуре, особенно в период нахождения его на посту председателя Совета, отмечая его бескорыстие, стремление к организационному укреплению адвокатуры и внедрению в адвокатскую практику нравственных принципов. «Избранный в председатели Петербургского совета присяжных поверенных в 1867 году,- писал о нем Л. Д. Ляховецкий,- он все время состояния своего в корпорации руководил ею как глава с большим тактом и достоинством. Чуткий к вопросам профессиональной этики, исполненный глубокого уважения к адвокатской деятельности, в которой он видел одну из форм общественного служения на скользком, усеянном соблазном быстрой и легкой наживы поприще, К. К. Арсеньев более всех других содействовал и личным примером, и влиянием на дисциплинарную деятельность Совета выработке симпатичного типа адвоката. Он был одним из самых деятельных и энергичных организаторов адвокатуры в жизни».

В своих теоретических работах, посвященных русской адвокатуре, К. К. Арсеньев также неустанно проповедовал те высокие идеалы, которые он своей практической деятельностью стремился воплотить в организационные начала адвокатской корпорации. В этом отношении особенно заслуживает внимания его книга «Заметки о русской адвокатуре», в которой он осветил вопрос о нравственных принципах в адвокатской практике. Его перу принадлежит также ряд работ об иностранной адвокатуре («О современном состоянии французской адвокатуры», «Французская адвокатура, ее сильные и слабые стороны», «Преобразование германской адвокатуры» и др.). Характерно, однако, что и эти работы он подчиняет своей основной идее - необходимости внедрения в адвокатскую деятельность высоких моральных устоев, нравственных и этических начал.

Талант и самобытность К. К. Арсеньева как адвоката-практика проявились в его защитительных речах по ряду крупных процессов. Ему не были свойственны эффектные тирады, красивые фразы и пламенное красноречие. Его речь отличалась скупостью красок и художественных образов. Он старался убедить суд скупыми, но четкими суждениями, точными характеристиками и доводами, построенными на анализе даже самых мелких фактов и обстоятельств. Он, по его образному выражению, старался «низвести дело с той высоты, на которую возносит его предшественник». К. К. Арсеньев, выступая в процессах, выше всего ставил свое убеждение, ничто не могло на него повлиять. Это придавало его речам высокий темперамент, большую силу. Стиль его речей, так же как и печатных произведений,- ровный, деловой, спокойный, лишенный нервных порывов и резкостей. Как отмечают современники Арсеньева, он говорил плавно, но быстро. Быстрота речи не позволяла детально стенографировать его выступления, вследствие чего многие из его опубликованных речей в той или иной мере, нередко в значительной, отличаются от произнесенных перед судом. Тем не менее, это не умаляет их достоинств.

Речи по делу Мясниковых и по делу Рыбаковой довольно отчетливо характеризуют его как судебного оратора. Глубокий и последовательный анализ доказательств, внимательный и всесторонний разбор доводов обвинителя при сравнительно простой структуре речей, отсутствие излишнего полемического задора свойственны и той, и другой его речам. С точки зрения их восприимчивости они по сравнению с речами ряда других ораторов (Андреевского, Плевако, Карабчевского), представляются несколько скучноватыми, однако это ни в какой мере не отражается на их ценности и богатстве как судебных речей.

БОБРИЩЕВ-ПУШКИН АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ 1851-1903

Судебный деятель, писатель, воспитывался в Императорском училище правоведения. Занимал должности председателя Петербургского окружного суда и товарища обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената, один из стойких служителей Судебных уставов, верный их духу и заветам первых годов Судебной реформы. Не ограничиваясь практической деятельностью, он посвятил много труда вдумчивому изучению условий и результатов судебной работы представителей общественной совести. Его «Электрические законы деятельности русского суда присяжных» с атласом таблиц и диаграмм представляют собой богатые и разнообразные выводы из наблюдений над разнородными проявлениями этого суда. В сенатской своей деятельности он горячо отдался стремлению к правильному проведению дел о расколе и сектанстве. Понимая, что ни заботливое слово пастыря, ни разумные указания учителя не приходят в широкой и должной мере на помощь народу, бродящему в полутьме и гнетомому суровой природой, вековыми суевериями и заменой духа писания мертвящей буквой, он находил, что от диких взглядов изуверства до чистых рационалистических воззрений существует целый ряд оттенков и отдельных учений, судить которые одним масштабом было бы неправомерно. Признавая поэтому, что судья, который во всех многообразных случаях, относящихся к проявлению сектанства и расколоучения, механически применяет кару, не учитывая смысл и нравственную сторону учения, преследуемого подсудимым, действует с автоматическим бездушием, Бобрищев-Пушкин в стремлении устранить подобные случаи и защитить свободу совести толковал и разъяснял уголовный закон, встречая противодействие, непонимание и недовольство. Его книга «Суд и раскольники-сектанты» представляет собой замечательное руководство для судебного деятеля, содержащее богатый фактический и исторический материал, объединенный требованиями истинной справедливости и законного сострадания.

В практической своей деятельности, главным образом в качестве председателя Петербургского окружного суда, он оставался неизменно верен великим началам Судебных уставов. Излюбленные в конце девяностых годов приемы следствия с привлечением обвиняемого в самом конце процесса, чтобы избежать его активной самозащиты, и с искусственным обращением полицейских и секретных документов в следственные акты, читаемые на суде, встречали в нем горячий и тягостный для него по своим служебным последствиям отпор. В этом отношении он пережил много тревожных минут одинокой борьбы.

Бобрищев-Пушкин был любителем истории, литературы и служителем поэзии. В его собственных стихах, напечатанных во «Всемирном вестнике» уже после его смерти, чувствуется гнетущая его душу усталость от деловых тревог и житейских разочарований. Но в жизни он не опускал рук и был энергичным работником. Его писательская деятельность вызвала избрание его председателем литературно-художественного кружка имени поэта Полонского, в который он внес своими заботами, докладами и блестящими возражениями, полными разнородных сведений, большое умственное оживление. Он скончался в полном расцвете душевных сил и могучего здоровья от последствий операции в одном из курортов в окрестностях Дрездена.

ГЕРАРД ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ 1839-1903

Один из самых известных русских адвокатов. Окончив в 1859 г. курс наук в Императорском училище правоведения и прослужив несколько лет в Сенате и в Царстве Польском (в юридической комиссии, подготовлявшей введение там Судебных уставов), был назначен в 1866 г. членом только что открытого Санкт-Петербургского окружного суда. В 1868 г. поступил в присяжные поверенные округа Санкт-Петербургской судебной палаты; в 1868 г. избран в члены совета присяжных поверенных, состоял товарищем председателя Совета.

Принадлежа и по происхождению, и по месту воспитания (как правовед) к привилегированному меньшинству судебных деятелей и имея впереди, благодаря хорошим связям, обеспеченную, блестящую служебную карьеру, Герард добровольно и исключительно по нравственному влечению избрал и предпочел заманчивое, но трудное адвокатское поприще. Карьера эта может дать иногда славу, реже богатство, но отнюдь не способна утолить жажду внешних отличий, властолюбия и честолюбия. Это широко открытое только для соревнования таланту и знанию демократическое поприще, как известно, совершенно уравнивает своих деятелей без различия происхождения и общественного положения. Каждый адвокат сам завоевывает себе место в сословии, и никакие усилия высоких покровителей и «кумушек» не побудят клиентов вверить дела «по протекции».

Нужно было действительно глубокое внутреннее влечение к этой трудной, но столь привлекательной для людей независимого характера свободной профессии, чтобы предпочесть ее другой, более спокойной, обеспеченной и блестящей, с точки зрения честолюбия, коронной службе. Нужен был немалый нравственный закал, чтобы благополучно обойти подводные камни, которыми так изобилует адвокатское поприще и о которых так легко и часто разбиваются неустойчивые адвокаты, даже одаренные крупным талантом.

В. Д. Спасович отметил в деятельности Герарда как выдающиеся черты его светскость, галантность, джентльменство, благовоспитанность, мягкость, благодушие. Эти черты далеко не так маловажны, как это может показаться с первого взгляда. Живое, теплое, даже горячее, страстное отношение к делу не только возможно, но и необходимо для адвоката, мало-мальски добросовестно и по призванию исполняющего свои профессиональные обязанности. Тут, как и везде, необходимо чувство меры и такта, иначе ведение дела превращается в бой обозленных петухов или грызню зверей.

Герард и был по преимуществу пропагандистом «цивилизованных», «рыцарских» приемов Судебной реформы. Для удачного исполнения этой миссии сама природа отпустила ему все данные и средства: внешнее изящество, привлекательная наружность, мягкий баритон, врожденная деликатность, развитая воспитанием, утонченная, чисто французская вежливость и предупредительность, которая не только на турнире, а на самом поле настоящей битвы уступает первый выстрел противнику.

Только тот, кто близко знаком с интимною стороною адвокатской профессии, знает те чрезвычайные трудности, которые представляет она для адвоката, смотрящего на свою деятельность как на серьезное общественное служение. Недаром еще Квинтилиан наряду с техническим элементом, с умением говорить, с даром слова ставил элемент этический, нравственную порядочность, адвокатскую чистоплотность. Без этого нравственного элемента адвокатская профессия превращается в одно из самых несимпатичных, антисоциальных, грязных ремесел, близких к умственной и нравственной проституции, ибо что может быть ниже, гаже и оскорбительнее для человеческого достоинства, как торговать оптом и в розницу своим словом, мыслью, всем своим нравственным существом, не имея иной цели и побуждения, как или слава непобедимого софиста, или, того хуже, грубый материальный расчет. Существование такого адвокатского типа, к сожалению, факт, не подлежащий сомнению. Но не он, к счастью, давал тон русской адвокатуре.

Лучшие ее представители сразу поняли и оценили важное гражданское значение адвокатской когорты в России как единственной почти публицистической кафедры для распространения в обществе начал законности, равноправности, гуманности и честности.

А для удачного выполнения такой благородной программы необходимы: а) тщательный выбор дела и аргументов по делу, с точки зрения нравственной и законной; б) бесстрашное, беззаветное служение делу «до последней капли крови», по известной присяжной форме, раз только сделан такой именно тщательный выбор. В этих двух пунктах «весь закон и пророки» адвокатского поведения, альфа и омега адвокатского нравственного кодекса.

«Секрет моего успеха,- сказал однажды Герард,- очень прост. Я всегда относился строго к выбору дел, брал исключительно дела, которые я должен выиграть или, по крайней мере, также, за которые не краснел бы, если бы и проиграл. Другая привычка моя - строгий выбор аргументов, приводимых по делу, хотя бы и такому, которому бы я не сочувствовал, но которое обязан был вести по назначению от суда. Только этому примеру следовал я и могу рекомендовать своим молодым коллегам».

Герард играл выдающуюся роль в корпоративной жизни петербургской адвокатуры, служа ей не только образцами своей личной профессиональной деятельности, но и как член сословного представительства. В течение всей жизни Герард был видным и энергичным сословным деятелем, беспрерывно участвуя, в качестве члена или товарища председателя Совета, в выработке тех профессиональных правил поведения, которые составляют драгоценный капитал не только петербургской, но и всей вообще русской присяжной адвокатуры.

Хорошо понимая все серьезное значение для будущности адвокатуры правильного и разумного устройства школы для молодых адвокатов, Владимир Николаевич и сам отдавал много времени и любви для занятий со своими личными помощниками и сильно отстаивал необходимость организации сословных учреждений, без которых невозможно воспитание помощников присяжных поверенных в духе традиций присяжной адвокатуры.

ГРОМНИЦКИЙ МИХАИЛ ФЕДОРОВИЧ

Один из первых прокуроров Московского окружного суда был, без сомнения, не только одним из самых выдающихся русских обвинителей, но и первым представителем тех приемов обвинения, которыми руководствовалась в первые годы Судебной реформы русская прокуратура, выгодно отличаясь в своих доводах на суде и от французского деланного пафоса, и от немецкого канцелярского характера речи. Речи Громницкого представляют прекрасный образец для изучения и подражания, несмотря на то, что появлению его на прокурорской трибуне не предшествовала какая-либо практическая школа, облегчающая знакомство с приемами и способами судоговорения.

Простой губернский стряпчий из провинции, он сразу и без всякой систематической подготовки занял выдающееся место как судебный оратор. Сочетание силы слова с простотою, отсутствие всяких ненужных вступлений и какого-либо пафоса, спокойное в своей твердости убеждение и самое подробное изучение и знание всех обстоятельств и особенностей разбираемого преступления делали из его речи то неотразимое «стальное копье закона», о котором говорит король Лир. Почти по всем большим и сложным делам того времени Громницкий выступал обвинителем, являясь не только достойным, но и опасным противником талантливых защитников, которых в изобилии выделяла из своей среды тогдашняя московская адвокатура. Иногда и самая случайная обстановка судебного заседания придавала особое значение его речи. В своей статье о Громницком А. Ф. Кони писал: «Я помню громкое дело студента Данилова, убившего ростовщика и его служанку в обстановке, аналогичной с описанием Достоевским преступления Раскольникова, и впоследствии сродни с убийством, совершенным Ландсбергом в Петербурге, причем надо заметить, что Достоевский написал свой роман до преступления Данилова (12 января 1866 года), но напечатал первую его часть позже, в «Русском вестнике», вышедшем в самом конце января 1866 г. В заседании по этому делу, взволновавшему всю Москву, едва Громницкий встал, чтобы начать свою речь в зале суда, который начинали окутывать ранние сумерки, совсем рядом, в Чудовом монастыре, ударили к вечерне, и звуки колокола с такой силой влились в зал, что прокурор мог начать свою речь, лишь когда прозвучал последний удар колокола. Спокойствие, беспристрастие и привлекательная простота приемов Громницкого оказывали несомненное влияние на присяжных» . Это сказалось в знаменитом процессе Матовых, обвинявшихся в устройстве в окрестностях Москвы умело организованной шайки для подделки кредитных билетов. Подсудимых было более двадцати человек и столько же защитников, так что заседание пришлось открыть в знаменитой ротонде московского Сенатского здания. Оно длилось много дней, и когда Громницкий встал, чтобы возражать своим противникам, встал и старшина присяжных и от их имени заявил председателю, что заседатели просят прокурора не утруждать себя возражением, т. к. они достаточно усвоили себе его обвинительную речь. Назначенный по неисповедимым бюрократическим соображениям, вменившим в ничто его талант судебного борца, членом гражданского департамента Судебной палаты, Громницкий ушел в адвокатуру Судебной палаты и стал изредка выступать обвинителем в окружном суде по сложным и трудным делам...

ЖУКОВСКИЙ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ 1836-1899

Окончил юридический факультет Петербургского университета в звании кандидата прав в 1861 году. В 1862 году поступил на должность судебного следователя в Оренбургской губернии. В последующем работал на различных судебных должностях. В 1870 году назначается товарищем прокурора Петербургского окружного суда.

Современники Жуковского считали его одним из талантливейших обвинителей. Именно в роли обвинителя наиболее полно проявился его дар как судебного оратора. Н. П. Карабчевский писал о Жуковском в день его смерти: «Худощавый, небольшого роста, со слабым, несколько хрипловатым голосом, с острыми линиями профиля, наводившими на мысль о профиле Мефистофеля в статуе Антокольского, этот с виду тщедушный и слабый человек проявил необычайную мощь, как только ему удалось попасть в свою сферу - сферу судебного обвинителя, язвящего людские грехи и пороки. Еще будучи товарищем прокурора, он составил себе имя первоклассного судебного оратора. Процесс Овсянникова, которого он обвинял в поджоге, упрочил за ним эту славу навсегда» .

Однако В. И. Жуковский вынужден был оставить поприще обвинителя. Л. Д. Ляховецкий, учитывая возможности выступления в печати в условиях цензуры, с осторожностью писал по поводу ухода Жуковского из прокуратуры: «Отставка Жуковского произошла при тех же условиях, при которых оставил службу по Министерству юстиции С. А. Андреевский» . Андреевский же, как известно, оставил службу в прокуратуре в связи с отказом от предложения принять на себя функции обвинителя по делу Веры Засулич.

С 1878 года В. И. Жуковский в адвокатуре. Он принимает участие в рассмотрении многих известных уголовных дел в качестве защитника. Однако ближе всего ему были функции представителя гражданского истца. «Перейдя в адвокатуру,- писал Н. П. Карабчевский,- он специализировался на роли гражданского истца в уголовном процессе, т. е. по-прежнему продолжал обвинять. Бывали, однако, процессы, в которых он был незаменим и в качестве защитника. В делах больших и сложных, где усилия прокуратуры надо было ослабить тонким анализом самой конструкции обвинения, «хватившего через край», он наряду с другими защитниками, выполнявшими иные функции, бывал великолепен и совершенно незаменим. В подобных случаях он обыкновенно предупреждал своих товарищей: «Ну, вы там защищайте ваших, а я уж буду обвинять “прокурора”. И действительно, его обвинения по адресу прокурора бывали подчас не менее чувствительны и опасны, чем по адресу подсудимых» .

Однако и как защитник В. И. Жуковский ярко проявил свои способности и особенности своего таланта. В качестве защитника он выступал почти по всем сенсационным в это время групповым делам, в рассмотрении которых принимали участие наиболее видные профессиональные адвокаты. Несмотря на отсутствие опыта профессионального защитника, он всегда шел в ногу с последними.

Главное в ораторском даровании Жуковского - остроумие и находчивость, которые имели почву в глубоком изучении дела и основательной предварительной подготовке к нему. «В. И. Жуковский,- писал Л. Д. Ляховецкий,- по всей справедливости считался самым остроумным человеком в адвокатской корпорации. Сарказмы сыплются у Жуковского непринужденно в речи, произносимой тихо и с виду добродушно. Подобно греческому литографу Гипериду, он не видит той раны, которой причиняет острием своего меча противнику, не слышит стона, исторгнутого из груди несчастного. Жуковский умеет улавливать комические черты в поступках людских, в нравах, в характерах, комбинировать их в комические картины и передавать их в неподражаемой игривости речи, усиливая ее впечатление соотвественными жестами и движениями. «Жала» Жуковского боятся все противники. Бороться с ним доводами трудно. Он легко разрушает сильную аргументацию удачной шуткой, меткой остротой» .

Как судебный оратор, Жуковский исключительно внимателен к своим выступлениям. Предварительная большая подготовка к процессу давала ему уверенность в своей позиции, т. к. детальным знанием дела в сочетании с находчивостью и остроумием он мог противостоять любому противнику.

Защитительные речи Жуковского не лишены, однако, недостатков. Он больше надеялся на успех полемики с прокурором и на свое ораторское дарование; как юрист же он нередко мало уделял внимания необходимости тщательного и всестороннего анализа обстоятельств дела.

Упреки в его адрес по этому поводу делали ему и современники. Однако особенности его красноречия вполне заслуженно принесли ему славу не только на поприще обвинителя, но и гражданского истца и уголовного защитника. В воспоминаниях о Жуковском современники часто отмечали, что его записанные речи далеко не воспроизводят речей, произнесенных им в суде. Его судебные речи составляли неразрывное единство с мимикой, жестикуляцией и иным внешним дополнением красноречия, без которых стенограммы его выступлений в суде кажутся нередко либо беспомощными, либо чрезмерно усложненными. Л. Д. Ляховецкий писал об этой особенности ораторского творчества Жуковского: «Он произносит свою речь, словно сидит с вами в веселом обществе за чайным столом, спокойно без всякой торжественности и приподнятости тона, разговорным языком, в котором жесты самой по себе комической фигурки удачно дополняют и иллюстрируют недосказанное. Центр объяснения с аудиторией переносится искусно в движение и жесты, а отрывочные слова становятся как бы вспомогательным орудием».

Таковы особенности ораторского искусства В. И. Жуковского. Было бы, однако, неполным закончить на этом его характеристику, не указав на то, что ему были свойственны, как человеку, исключительная сердечность, теплота и внимание в людям, редкостная гуманность, уживавшаяся с жестокостью к порокам и недобродетельности. «...Когда обсуждались вопросы чести, когда речь шла о попранной правде,- писал П. Г. Миронович, также известный адвокат,- лицо Владимира Ивановича пылало негодованием, а голос звучал гневом. Он не умел мириться со злом, не знал уступок в вопросах чести. Но сколько сердечности, сколько душевной мягкости проявлял он, когда речь шла о людских слабостях или ошибках, сколько было желания принести пользу, когда обсуждались вопросы корпоративной жизни» .

КОНИ АНАТОЛИЙ ФЕДОРОВИЧ 1844-1927

Известный судебный деятель и оратор. Родился 28 января 1844 г. в Санкт-Петербурге. До 12 лет воспитывался дома, потом в немецком училище св. Анны, откуда перешел во Вторую гимназию; из 6 класса гимназии в мае 1861 года держал экзамен для поступления в Санкт-Петербургский университет на математическое отделение, а по закрытии в 1862 году Санкт-Петербургского университета перешел на 2 курс юридического факультета Московского университета, где и окончил курс в 1865 году со степенью кандидата. По представлении им диссертации «О праве необходимой обороны» («Московские университетские известия», 1866) Кони должен был отправиться за границу, но вследствие приостановки этой командировки поступил на службу, сначала во Временную ревизионную комиссию при Государственном контроле, потом в Военное министерство, где состоял в распоряжении начальника главного штаба графа Гейдена, для юридических работ. С введением Судебной реформы Кони перешел на службу в Санкт-Петербургскую судебную палату на должность помощника секретаря, а в 1867 г.- в Москву, секретарем прокурора Московской судебной палаты Ровинского; в том же году был назначен товарищем прокурора сначала Сумского, затем Харьковского окружных судов. После кратковременного пребывания в 1870 г. товарищем прокурора Санкт-Петербургского окружного суда и самарским губернским прокурором, он участвовал в введении Судебной реформы в Казанском округе в качестве прокурора Казанского окружного суда. В 1871 г. переведен на ту же должность в Санкт-Петербургский окружной суд, через четыре года назначен вице-директором департамента Министерства юстиции, в 1877 г.- председателем С.-Петербургского окружного суда, в 1881 г.- председателем гражданского департамента Судебной палаты, в 1885 г.- обер-прокурором кассационного департамента Сената, а в октябре следующего года на него вновь возложены обязанности обер-прокурора того же департамента Сената с оставлением в звании сенатора.

Таким образом, Кони провел на важных судебных постах первое тридцатилетие судебных преобразований и был свидетелем тех изменений, которые выпали за это время на долю судебного дела, в отношениях к нему как правительственной власти, так и общественной. Будущий историк внутренней жизни России за указанный период времени найдет в судебной и общественной деятельности Кони ценные указания для определения характера и свойств тех приливов и отливов, которые испытала Россия начиная с середины 60-х годов. В 1875 году Кони был назначен членом Совета управления учреждений Великой княгини Елены Павловны; в 1876 году он был одним из учредителей Санкт-Петербургского общества при университете, с 1876 по 1883 гг. состоял членом Высочайше учрежденной комиссии под председательством графа Баранова для исследования железнодорожного дела в России, причем участвовал в составлении общего устава Российских железных дорог, с того же 1876 по 1883 гг. состоял преподавателем теории и практики уголовного судопроизводства в Императорском училище правоведения, в 1877 году был избран в столичные почетные мировые судьи, а в 1878 году в почетные судьи Санкт-Петербургского и Петергофского уездов; в 1883 году в члены общества психиатров при военно-медицинской академии; в 1888 году командирован в Харьков для исследования причин крушения императорского поезда 17 октября того же года и для руководства следствием по этому делу, а в 1894 году в Одессу для направления дела о гибели парохода «Владимир»; в 1890 году Харьковским университетом возведен в звание доктора уголовного права; в 1892 году избран Московским университетом в почетные его члены; в 1894 году назначен членом комиссии для пересмотра законоположений по судебной части.

Таковы главные фазы, через которые проходила деятельность Кони, обогащая его теми разнообразными сведениями и богатым опытом, которые при широком научном и литературном его образовании и выдающихся способностях дали ему особое в судебном ведомстве положение, вооружив могущественными средствами действия в качестве прокурора и судьи. Судебной реформе Кони отдал все свои силы и с неизменной привязанностью служил Судебным уставам, как в период романтического увлечения ими, так и в период следовавшего за тем скептического к ним отношения. Такое неустанное служение делу правосудия представлялось нелегким. Проникнувшись духом Судебных уставов, он создал в лице своем живой тип судьи и прокурора, доказав своим примером, что можно служить государственной охране правовых интересов, не забывая личности подсудимого и не превращая его в простой объект исследования. В качестве судьи он сводил - выражаясь его словами - «доступное человеку в условиях места и времени великое начало справедливости в земные, людские отношения», а в качестве прокурора «был обвиняющим судьею, умевшим отличать преступление от несчастья, навет от правдивого свидетельского показания».

Русскому обществу Кони известен в особенности как судебный оратор. Переполненные залы судебных заседаний по делам, рассматривавшимся с его участием, стечение многочисленной публики, привлекавшейся его литературными и научными речами, служат тому подтверждением. Причина этого успеха Кони кроется в его личных свойствах. Еще в отдаленной древности выяснена зависимость успеха оратора от его личных качеств: Платон находил, что только истинный философ может быть оратором; Цицерон держался того же взгляда и указывал притом на необходимость изучения ораторами поэтов; Квинтилиан высказывал мнение, что оратор должен быть хорошим человеком. Кони соответствовал этим воззрениям. Он воспитывался под влиянием литературной и артистической среды, к которой принадлежали его родители. В Московском университете он слушал лекции Крылова, Чичерина, Бабста, Дмитриева, Беляева, Соловьева. Слушание этих лекций заложило в него прочные основы философского и юридического образования, а личные отношения со многими представителями науки, изящной литературы и практической деятельности поддерживали в нем интерес к разнообразным явлениям умственной, общественной и государственной жизни. Обширные, не ограничивающиеся специальной областью знания, эрудиция при счастливой памяти давали ему, как об этом свидетельствуют его речи, обильный материал, которым он умел всегда пользоваться как художник слова.

По содержанию своему судебные речи Кони отличались всегда высоким психологическим интересом, развивавшимся на почве всестороннего изучения индивидуальных обстоятельств каждого данного случая. Характер человека служил для него предметом наблюдений не со стороны внешних, только образовавшихся в нем наслоений, но также со стороны тех особых психологических элементов, из которых слагается «Я» человека. Установив последние, он выяснял затем, какое влияние могли оказать они на зарождение осуществившейся в преступлении воли, причем тщательно отмечал меру участия благоприятных или неблагоприятных условий жизни данного лица. В житейской обстановке деятеля находил он «лучший материал для верного суждения о деле», т. к. «краски, которые накладывает сама жизнь, всегда верны и не стираются никогда».

Под аналитическим ножом Кони раскрывали тайну своей организации самые разнообразные типы людей, а также разновидности одного и того же типа. Таковы, например, типы Солодовникова, Седкова, княгини Щербатовой, а также люди с дефектами воли, как Чихачев, умевший «всего желать» и ничего не умевший «хотеть», или Никитин, «который все оценивает умом, а сердце и совесть стоят позади в большом отдалении».

Соответственно содержанию, и форма речей Кони отмечена чертами, свидетельствующими о выдающемся его ораторском таланте: его речи всегда просты и чужды риторических украшений. Его слово оправдывает верность изречения Паскаля, что истинное красноречие смеется над красноречием как искусством, развивающимся по правилам риторики. В его речах нет фраз, которым Гораций дал характерное название «губных фраз». Он не следовал приемам древних ораторов, стремившихся влиять на судью посредством лести, запугивания и вообще возбуждения страстей, и тем не менее он в редкой степени обладал способностью, отличавшей лучших представителей античного красноречия: он умел в своем слове увеличивать объем вещей, не извращая отношения, в котором они находились в действительности. Отношение его к подсудимым и вообще к участвовавшим в процессе лицам было истинно гуманное. Злоба и ожесточение, легко овладевающие сердцем человека, долго оперирующего патологические явления душевной жизни, ему чужды. Умеренность его была, однако, далека от слабости и не исключала применение едкой иронии и суровой оценки, которые едва ли в состоянии бывали забыть лица, их вызвавшие. Выражавшееся в его словах и приемах чувство меры находит свое объяснение в том, что в нем, по справедливому замечанию К. К. Арсеньева, дар психологического анализа соединен с темпераментом художника. В общем, можно сказать, что Кони не столько увлекал, сколько овладевал теми лицами, к которым обращалась его речь, изобиловавшая образами, сравнениями, обобщениями и меткими замечаниями, придававшими ей жизнь и красоту.

МУРАВЬЕВ НИКОЛАЙ ВАЛЕРЬЯНОВИЧ 1850-1908

Государственный деятель, талантливый обвинитель. Выдержав экзамен на кандидата прав, поступил на службу в судебное ведомство. Занимая должность товарища прокурора в Москве, выдержал магистерский экзамен по уголовному праву и читал в университете лекции по уголовному процессу. В 1881 г. назначен прокурором Петербургской судебной палаты, в 1884 г. переведен на ту же должность в Москву, в 1891 г. назначен обер-прокурором уголовного кассационного департамента, в 1892 г.- государственным секретарем. С 1 января 1894 г. по 14 января 1905 г. был министром юстиции, затем послом в Риме. Его обвинительные речи обратили на себя всеобщее внимание, равно как некоторые обер-прокурорские заключения. Университетские лекции его пользовались большим успехом. Книги о прокурорском надзоре и о кандидатах на судебные должности и статьи, изданные в сборнике «Из прошлой деятельности», читались с неизменным интересом.

В бытность его министром юстиции было осуществлено учреждение трех судебных палат (Иркутской, Омской и Ташкентской) и 23 окружных судов, 22 марта 1903 года издано Уголовное уложение, значительно продвинуты работы по составлению Гражданского уложения, раздел которого о внебрачных детях был издан в виде закона 3 июня 1902 г., проведены законы об упорядочении вызова свидетелей по уголовным делам (1896 г.), о наказуемости и порядке преследования несовершеннолетних и малолетних преступников (1897 г.), об отмене ссылки (1900 г.), новый вексельный устав (1902 г.), закон об отмене жестоких телесных наказаний для каторжных и ссыльных (1903 г.) и др. К министерству юстиции присоединено Главное тюремное управление (1895 г.), преобразованы старые департаменты Сената (1898 г.), увеличено содержание членов окружных судов (1896, 1899 гг.), образовано благотворительное общество судебного ведомства (1895 г.), возобновлено издание «Журнала Министерства юстиции» (1894 г.). Учрежденная в 1894 г. особая комиссия по пересмотру законоположений о судебной части под председательством Муравьева наметила целый ряд значительных изменений в Судебных уставах. Резко расходясь по многим пунктам с основными началами Реформы 1864 г., Муравьев находил, что «суд должен быть прежде всего верным и верноподданным проводником и исполнителем самодержавной воли монарха» и «как один из органов правительства, должен быть солидарен с другими его органами во всех их законных действиях и начинаниях». На первое место Муравьев ставил «изменение действующих правил о судейской несменяемости, которые в нынешней своей постановке не отвечают условиям нашего государственного устройства и не дают высшей судебной администрации достаточных средств к устранению из судейской среды недостойных деятелей». Николай Валерьянович Муравьев являл собой в прокуратуре то же самое, что в адвокатуре представлял собой Плевако. Его речи, полные самого глубокого содержания, до такой степени были красочны, что, когда он рисовал какую-нибудь картину, слушателю казалось, что он реальнейшим образом эту картину видит собственными глазами. Несомненно, что ни ранее, ни потом публике не удавалось слышать ничего подобного.

ОБНИНСКИЙ ПЕТР НАРКИЗОВИЧ 1837-1904

Известный судебный деятель и публицист. В 1859 г. окончил Московский университет. Он имел радость слушать Грановского, имел счастье служить с Виктором Антоновичем Арцимовичем. Образы того и другого светили ему и грели его и в годы жадной до деятельности молодости, и в годы страдальческой старости. Он сам соединял их в одно благородное воспоминание, говоря, что Арцимович делал то, чему учил Грановский. В университете ему пришлось пережить тот перелом взглядов и веяний, который произошел во всем русском обществе со вступлением на престол Александра II. Он окончил курс в то время, когда, по его выражению, нужно было отдать свои силы на воплощение в жизнь идей права и свободы. Судьба уберегла его от бесплодности единичных усилий, от кипения «в действии пустом» и от тех разочарований на первых же шагах, которые часто кладут печать безволия на всю дальнейшую жизнь. Он получил возможность сказать про себя: «Блажен, кто свой челнок привяжет к корме большого корабля». Этим кораблем была Крестьянская реформа, а кормчим в Калужской губернии был Арцимович, к деятельности и памяти которого Обнинский не раз возвращался с умилением и благодарностью, ставя его привлекательную и величавую личность в непосредственную духовную близость с дорогими и любимыми московскими профессорами Грановским, Кудрявцевым и Никитой Крыловым.

Назначенный мировым посредником «первого призыва», Обнинский сразу попал в область кипучей работы, где приходилось не только применять Положение 19 февраля, еще девственно чистое и не обросшее циркулярами и всевозможными разъяснениями, но и творить многое, в нем лишь намеченное, но требуемое жизнью, творить, конечно, в духе Положения, понимаемого широко и применяемого беспристрастно.

С уходом Арцимовича, назначенного в московские департаменты Сената, настали другие времена и другое отношение к мировым посредникам, но главное дело - введение Положения 19 февраля и составление Уставных грамот - было сделано, а между тем начала осуществляться другая великая реформа - Судебная. К ней приобщился в качестве участкового мирового судьи Обнинский и слился с нею и с ее основоположением - Судебными уставами - всею душою, служа словом и пером выяснению необходимых условий успеха первой и защищая вторые от переделок, искажений и прикосновений нечистых рук, движимых личным честолюбием или трусливой угодливостью.

Его служба Судебным уставам никогда не ограничивалась только их защитой и критикой работы их исказителей. Он принял живое участие в разработке тех вопросов техники и судебной этики, которых по существу своему не мог коснуться положительный закон; он проводил в своей прокурорской деятельности те начала и приемы, в которых должен был проявиться тип обвинителя, соответствующий намерению и ожиданию творцов Судебной реформы. Вопрос о том, чем будет на практике русский публичный обвинитель, представлял особую важность. Поэтому нужно было пойти своей дорогой и самостоятельно выработать тип обвинителя.

Одесский Государственный Университет

Николаевский Учебный Центр

РЕФЕРАТ По Ораторскому Искусству На тему: «Российские судебные ораторы второй половины XIX начала XX века»
Студента гр. 317

Шнейдерис Е. Л.

Николаев, 1999 г.
Российские судебные ораторы

второй половины XIX начала XX века.

Дореволюционная русская адвокатура имела в своих рядах много известных судебных ораторов, которые были не только популярными защитниками, успешно выступающими в уголовных процессах, но и крупными учеными-юристами, писателями, критиками, видными общественными деятелями либерального направления.

Александров Петр Акимович (1838-1893)

По окончании юридического факультета Петербургского университета он с 1860 года в течении 15 лет занимал различные должности по Министерству юстиции. Прочные знания, большие способности и одаренность обеспечили ему быстрое продвижение по служебной лестнице: товарищ прокурора Петербургского окружного суда, прокурор Псковского окружного суда, товарищ прокурора Петербургской судебной палаты и, наконец товарищ оберпрокурора кассационного департамента Правительствующего Сената. В 1876 году Александров после служебного конфликта, вызванного неодобрением начальства его заключения в суде по одному из дел, где он выступил по одному из дел, где он выступил в защиту свободы печати, вышел в отставку и в этом же году поступил в адвокатуру.

Как защитник Александров обратил на себя внимание выступлением в известном политическом процессе «193-х». Дело слушалось в 1878 году в Петербургском окружном суде при закрытых дверях. В качестве защитников принимали участие лучшие силы Петербургской адвокатуры.

Выступая в этом процессе, Александров, малоизвестный как адвокат, впервые обратил на себя внимание общественности продуманной речью, убедительной полемикой с прокурором.

Вскоре, вслед за этим делом, в Петербургском окружном суде слушалось дело по обвинению Веры Засулич в покушении на убийство Петербургского градоначальника Трепова. Речь, произнесенная Александровым в защиты Веры Засулич, принесла ему широкую известность не только в России, но и за рубежом. Речь его полностью воспроизводилась на иностранные языки. Надо прямо отметить, что речь Александрова оказала большое влияние формирование решения присяжных заседателей по делу. В этой речи проявился большой талант даровитого, мужественного судебного оратора.

Уважая свою профессию, П. А. Александров всегда был сдержан в своих речах. Речи его отличаются тщательностью отделки основных положений, внутренней согласованностью всех их частей. Произносил он их тихо, убедительно, с большой внутренней силой. Будучи блестящим оратором, он никогда не полагался только на свое ораторское мастерство, придавая большое значение досудебной подготовке к делу и судебному следствию. Он всегда тщательно продумывал свои речи.

Андреевский Сергей Аркадьевич (1847-1918)

Очень талантливый дореволюционный адвокат. После окончания в 1869 году юридического факультета Харьковского университета был кандидатом на судебную должность при прокуроре Харьковской судебной палаты, судебным следователем в г. Карачеве, товарищем прокурора Казанского окружного суда, где проявил себя как талантливый обвинитель. В 1873 году при непосредственном участии А. Ф. Кони, с которым он был близок по совместной работе, С. А. Андреевский переводится товарищем прокурора Петербургского окружного суда.

В 1878 году царская юстиция подготавливала к слушанию дело по обвинению Веры Засулич в покушении на убийство Петербургского градоначальника Трепова. В недрах Министерства юстиции тщательно обрабатывались вопросы, связанные с рассмотрением этого дела. Большое внимание уделялось составу суда и роли обвинителя в процессе. Министерством юстиции было предложено выступить в качестве обвинителя по этому делу - С.А. Андреевскому и В. И. Жуковскому. Однако оба они участвовать в процессе отказались.

Уже первый процесс в котором выступил, Андреевский (речь в защиту обвиняемого в деле об убийстве Зайцева), создал ему репутацию сильного адвоката по уголовным делам.

В отличие от Александрова, он не заботился о глубоком, всестороннем анализе материалов дела, недостаточно уделял внимания выводам предварительного следствия. Основное внимание им уделялось личности подсудимого, анализу обстановки, в которой тот жил, и условий, в которых подсудимый совершил преступление. Психологический анализ действий подсудимого Андриевский давал всегда глубоко, живо, ярко и убедительно. Его без преувеличения можно назвать мастером психологической защиты. Раскрытые им образы всегда составляют неотразимое впечатление.

В делах, где требовалось не только последовательность и непогрешимая логика, но и строгое юридическое мышление, исследование законодательного материала, он, как адвокат был не на высоте, и успех ему изменял. Как судебный оратор С. А. Андреевский был оригинален, самостоятелен.

Основной особенностью его является широкое внесение литературно-художественных приемов в защитную речь. Рассматривая адвокатскую деятельность как искусство, он называл защитника «говорящим писателем». В своей работе «Об уголовной защите», отмечая роль психологического раскрытия внутреннего мира подсудимого, Андреевский писал: «…художественная литература, с ее великим раскрытием души человеческой, должна была сделаться основною учительницей уголовных адвокатов». Отмечая необходимость внесения в уголовную защиту приемов художественной литературы, он считал, что «…приемы художественной литературы должны быть внесены в уголовную защиту полностью, смело и откровенно, без всяких колебаний».

Эти взгляды на защиту он не только высказывал в печати, но и практически осуществлял в суде. Речи Андриевский всегда тщательно отделывал. В них много ярких образных сравнений, метких слов, правдивых воспроизведений событий преступления. Правда, речи его не лишены некоего пафоса, стремления к чрезмерной красноречивости.

Его современники говорили, что слог Андреевского прост, ясен, хотя несколько напыщен. Речи его стройные, плавные, тщательно распланированные, полные ярких запоминающихся образов и красок, но увлечение психологическим анализом нередко мешало ему дать глубокий анализ доказательств, что в ряде случаев сильно ослабляло речь.

С. А. Андреевский занимался и литературной деятельностью. Его перу принадлежит много поэм и стихотворений на лирические темы. С начала 80-х годов он печатается в «Вестнике Европы», в книге «Литературное чтение» опубликован ряд его произведений и критических статей о Бартынском, Некрасове, Тургеневе, Достоевском и Гаршине. В 1886 году опубликован сборник его стихов.

Судебные речи Андреевского изданы отдельной книгой.

Жуковский Владимир Иванович (1836-1901)

Окончил юридический факультет Петербургского университета в звании кандидата. В 1861 году поступил на должность судебного следователя в Оренбургской губернии. В последующем работал на различных судебных должностях. В 1870 году назначается товарищем прокурора Петербургского окружного суда. Успешно выступал в качестве обвинителя. Своей речью по нашумевшему в свое время уголовному делу о поджоге мельницы купцом Овсянниковым Жуковский зарекомендовал себя как талантливый оратор.

В 1878 году по тем же причинам что и С.А. Андреевский Жуковский вынужден был уйти из прокуратуры и поступил в адвокатуру Он успешно выступал во многих групповых делах в качестве защитника и гражданского истца. Широко известен был как в Петербурге, так и на периферии. Его выступления в суде всегда были просты и доходчивы легко воспринимаемы слушателями. Особенно зарекомендовал он себя как представитель гражданского истца. Речи Жуковский произносил тихо, непринужденно. От его наблюдательного взора не ускользали комические ситуации. Блестяще владел он иронией и умело пользовался ей в суде.

Свои речи Жуковский тщательно отделывал, много уделяя внимание тому, чтобы они были доступны и хорошо воспринимались слушателями В своих речах он всегда находил место для едкой шутки, делая это как большой мастер. Умело полемизировал с прокурором, однако не всегда уделял внимание глубокому и обстоятельному анализу доказательств Современники Жуковского отмечали что стенографические записи его речей далеко не полно передают характер отдельные детали речи приобретающие особое значение в тоне, мимике и жесте, которыми блестяще владел В. И. Жуковский.

Карабчевский Николай Платонович (1851-1925).

В 1869 году поступил на естественный факультет Петербургского университета. Увлеченный лекциями известных дореволюционных юристов – профессоров Редькина П. Г., Таганцева Н. С., Градовского А.Д., перешел на юридический факультет, который в 1874 году успешно окончил со степенью кандидата, в этом же году поступил в адвокатуру. Пять лет был помощником присяжного поверенного, а с 1879 года состоял присяжным поверенным при Петербургской судебной палате. Быстро завоевал популярность, как один из способных защитников по уголовным делам. Неоднократно выступал защитительными речами в политических процессах.

Будучи молодым адвокатом, успешно выступал в процессе «193-х», защищая Брешковскую, Рогачеву и Андрееву. Хорошо зарекомендовал себя, выступая в большом процессе «Об интендантских злоупотреблениях во время русско-турецкой войны», рассматриваемом военным окружным судом. В этом большом, трудоемком деле Карабчевский проявил себя серьезным адвокатом, умеющим дать полный, обстоятельный разбор многочисленных доказательств в сложных, запутанных делах.

К числу наиболее известных его речей по уголовным делам относится речь в защиту Ольги Палем, обвиняющейся в умышленном убийстве студента Довнара, в защиту братьев Скитских, в защиту Мултанских вотяков, в разрешении судьбы которых принимал участие В. Г. Короленко. Большой известностью пользовалась его речь по делу о крушении парахода «Владимир». Широко известны его речи по делам политическим, в защиту Гершуни, Сазонова, Бейлиса.

Помимо адвокатской деятельности, Карабчевский занмался литературной работой. Его перу принадлежит ряд литературных произведений-прозаических и поэтических, опубликованных в сборнике «Поднятая завеса». Воспоминания и статьи по юридическим вопросам опубликованы в его книге «Около правосудия». Также он известен и как редактор выходившего в свое время журнала «Юрист». Умер за границей в эмиграции.

Плевако Федор Никифорович (1842-1908)

Окончил Московский университет. Состоял присяжным поверенным при Московской судебной палате. Более 40 лет работал адвокатом. Одаренный судебный оратор. Постепенно, от процесса к процессу, он своими речами завоевал широкое признание. Тщательно готовился к делу, глубоко знал все его обстоятельства, умел анализировать доказательства и показать суду внутренний смысл тех или иных явлений. Речи его отличались большой психологической глубиной, житейской мудростью, простотой и доходчивостью. Сложные человеческие отношения, неразрешимые под час житейские комбинации освещал он проникновенно, в доступной для слушателей форме.

Выступая во многих крупных процессах, он проявил себя как острый и находчивый полемист.

Спасович Владимир Данилович (1829-1906)

В 1849 году окончил юридический факультет Петербургского университета. По окончании работал чиновником в палате уголовного суда. В 22 года он защитил магистерскую диссертацию по кафедре международного права. Занимался педагогической работой. Переводил польских писателей на русский язык. Был близок с ученым-историком К. Д. Кавелиным, по рекомендации которого занял в Петербургском Университете кафедру уголовного права. Одаренный криминалист, известный своими теоретическими работами в области уголовного процесса, Спасович был автором одного из лучших в свое время учебников по русскому уголовному праву. Спасович пользовался у студентов большой популярностью. Его лекции привлекали большое количество студентов. Спасович был врагрутинных взглядов в науке уголовного права и процесса, чем вызывал недовольство университетского начальства.

В 1861 году вместе с группой передовых ученых оставил Петербургский университет в связи со студенческими волнениями. В адвокатуре с 1866 года. Выступал в качестве защитника по ряду политических дел.

Хартулари Константин Федорович (1841-1897)

После окончания юридического факультета Петербургского университета служил в начале в Министерстве Юстиции, а с 1868 года – присяжным поверенным при Петербургской судебной палате. Известен как исключительно уравновешенный адвокат, далекий от каких либо попыток насытить свою речь излишней красноречивостью.

Его выступления в суде отличаются обстоятельным и глубоким разбором доказательств, умением найти в деле основные моменты и дать им правильное освещение. Характерная особенность его речей – тщательная отделка, соразмерность их частей, глубоко продуманная подача материала. Лучшей его речью является его выступление по нашумевшему уголовному делу по обвинению в убийстве Маргариты Жюжан. Правда эта речь лишена ярких красок, острой ситуации и глубоких психологических образов, рисовать которые он не умел. Речь по делу Маргариты Жюжан является образцом делового глубокого анализа доказательств, строгой последовательности и логичности, что делает ее доходчивой и убедительной. Адвокат не оставил ни одной улики без обстоятельно разбора и тщательного сопоставления с другими доказательствами. В этой речи умело сгруппированы и последовательно изложены все доказательства, подтверждающие невиновность Маргариты Жюжан. Это в значительной мере обеспечило оправдательный вердикт.

Совершенно в другом плане произнесена речь в защиту Марии Левенштейн и Разнотовского, обвиняемых в покушении на убийство. Здесь Хартулари показал себя хорошим психологом, большим наблюдателем, ярким бытоописателем.

Холев Николай Иосифович (1858-1899)

В 1881 году окончил юридический факультет Петербургского университета и сразу же стал помощником присяжного поверенного в Петербургской судебной палате, где и началась его адвокатская деятельность. Известность приобрел он не сразу. Только через пять-шесть лет ему довелось выступить в крупном процессе, где он во всю ширь проявил свои ораторские способности. Его речам, как и речам К. Ф. Хартулари, свойственна деловитость и уверенность в слове. Лучшей речью Холева является речь в защиту Максименко и речь по делу о крушении парохода «Владимир».

Речи его, правда суховаты, в них нет блеска, острого юмора, боевого полемического задора, он не способен на глубокие психологические экскурсы. Успех Холева объяснялся умением добросовестно собирать доказательства и правильно представить их суду. Например, его речь в защиту Максименко – это упорный, кропотливый труд. Каждое доказательство, которым он оперирует, тщательно проверено. Анализируя доказательства, он строго последователен. Логику его речи трудно оспорить. Большое впечатление производит его полемика с медицинской экспертизой. По специальным вопросам медицины, возникшим в суде, он эрудирован и свободно полемизирует с авторитетными экспертами. Речи Холева – образец предельно добросовестного отношения к обязанностям адвоката. Холев не был в первой шеренге дореволюционных русских ораторов, однако он принадлежал к числу известных, выступал в крупных процессах, где большим трудом и усердием добивался успеха.

Литература

Слова, 1919, 23). Развитие речи тесно связано с физическим, умственным, этическим и эстетическим воспитанием человека. Только гармоничное развитие способствует становлению настоящего оратора. В практике ораторского искусства, считал Луначарский, необходима психология воздействия на слушателей: "Каждое слово после того, как оно было произнесено, вступает в особый мир, в психику другого человека...

Суда присяжных, с учреждением присяжной адвокатуры. Появилась целая плеяда талантливых судебных ораторов: А.Ф. Кони, В.Д. Спасович, К.К. Арсеньев, Н.П. Карабчевский, Ф.Н. Плевако, С. А. Андреевский и другие не менее выдающиеся красноречивые ораторы, чьи речи привлекали пристальное внимание. Основателем судебной этики как науки о нравственных принципах судопроизводства по праву можно считать...

Устремились люди, увлеченные идеями буржуазного преобразования России, надеявшиеся использовать предоставленную им судебную трибуну для критики государственного строя. В 70-х годах XIX в. в литературе впервые был поставлен вопрос о юридической природе адвокатуры. А.М. Пальховский в своем исследовании сделал такие выводы: «Адвокатура, в силу самой своей природы, должна занимать не подчиненное, а...

«...Если вы хотите людям, которые не готовятся быть ораторами, дать понятие о том, что такое красноречие, а людям, которые хотят быть ораторами, дать средство к изучению красноречия,- то не пишите риторики, а переберите речи известных ораторов всех народов и всех веков, снабдите их биографией каждого оратора, необходимыми историческими примечаниями - и вы окажете этой книгой великую услугу и ораторам и неораторам».

В. Г. Белинский

Вместо предисловия

Господа! Я обращаюсь преимущественно к молодежи. То, что я вам скажу, есть не только выводы моего опыта, но и разъяснение той идеи, которую я применял к делу защиты. У вас может получиться впечатление, будто я говорю только лично о себе. Выбросьте это из головы! Если можно, то забудьте даже меня, как автора беседы. Но вникните хорошенько в то, что я говорю.

Между прочим, я восстаю против рекламы и актерства. Если вы будете смотреть на вопрос с точки зрения быстрого успеха и хорошей платы за дешевый труд, то я заранее признаю себя разбитым на всех пунктах. Ибо известно, что нет более ходкого товара, как изделия Александровского рынка или художественные произведения, выставляемые в трехмарковом базаре. Но если мы начнем рассуждать об истинном искусстве, о таланте, о служении правосудию и об интересах тех несчастных, которые вверяют нам свою участь, то я без малейших уступок останусь неколебимым во всем, что я предложу вашему вниманию.

***

Я должен, прежде всего, резко выделить защитников по уголовным делам от защитников по гражданским.

Юристами можно назвать только знатоков гражданского права . Они заведуют особою областью общежития, для которой вековым опытом,- можно сказать, почти наукою,- выработаны условные нормы отношений по имуществу. Это чрезвычайно хитрая механика, в которой хороший техник с помощью одного едва приметного винтика может остановить или пустить в ход целую фабрику. В этой области нужно превосходно знать как общую систему, так и все ее подробности.

Иное дело - криминалисты . Все они - дилетанты, люди свободной профессии, потому что даже уголовный кодекс, с которым им приходится орудовать, есть не более как многоречивое, а потому шаткое и переменчивое разматывание на все лады основных десяти заповедей Божьих, известных каждому школьнику. Поэтому от уголовных защитников не требуется ровно никакого ценза. Подсудимый может пригласить в защитники кого угодно. И этот первый встречный может затмить своим талантом всех профессионалов. Значит, уголовная защита - прежде всего, не научная специальность, а искусство, такое же независимое и творческое, как все прочие искусства, т. е. литература, живопись, музыка и тому подобное.

Поэтому-то и уголовные защитники имеют популярность своего рода «избранников» толпы - не то поэтов, не то драматических любовников, не то чарующих баритонов... Они фигурируют на эстраде; у них развиваются актерские инстинкты... И в этом - их проклятье! Они весьма легко увлекаются мишурою и необычайно быстро пошлеют... Но пошлость уголовного адвоката, увлекающегося дешевым успехом, неизмеримо ниже пошлости актера, который торопится завоевать успех тем же путем, т. е. угождением своему залу. У актера есть, по крайней мере, оправдание в том, что он объединяет себя с призраком фантазии: «что он Гекубе, что ему Гекуба!» А уголовный защитник объединяет себя с весьма живым субъектом, сидящим за его спиною, и, по правде сказать, метать громы из-за этого субъекта, принимать благородные позы и кипеть за него правдивым негодованием приходится только в самых редких, даже исключительных случаях. А уголовники считают своим священным долгом делать это чуть ли не каждый раз... Выходит нечто самое гадкое, что только можно себе представить: продажное негодование, наемная страсть...

***

Не буду останавливаться на делах с косвенными уликами. Здесь каждый защитник по мере своих сил вооружается логикой и находит выход из лабиринта.

Дела эти вообще нетрудны, потому что у нас и коронный суд, и присяжные никогда не принимают на свою совесть сомнительных доказательств. Однако же в сложных процессах, с уликами коварными и соблазнительными, добиться правды способен только художник, чутко понимающий жизнь, умеющий верно понять свидетелей и объяснить истинные бытовые условия происшествия.

Но большинство уголовной практики составляют процессы, где виновность перед законом несомненна. И вот в этой именно области наша русская защита сделала на суде присяжных наибольшие завоевания проповедью гуманности, граничащей с милосердием. Пусть над нами смеются иностранцы! Но я принимаю за наилучший аттестат нашей трибуны ироническое замечание французов: «Les criminels sont toujours affranchis en Russie; on les apellent: nestschastnii », т. е. «в России всегда оправдывают преступников,- их называют несчастными». Всегда - не всегда. Однако же едва ли в каком государстве найдется более человеческий, более близкий к жизни, более глубокий по изучению души преступника суд, чем наш суд присяжных. И это вполне совпадает с нашей литературой, которая, при нашей отсталости во всех прочих областях прогресса, чуть ли не превзошла европейскую ни чем иным, как искренним и сильным чувством человеколюбия. Запад невольно смущается перед этою широкою, теплою и мягкою волною всепрощения, идущею с Востока. Практические иностранцы с течением времени перестают глумиться, начинают задумываться и уже почти готовы признать свежесть славянского гения, ибо ведь из самой передовой страны старого Запада, из Франции, раздался афоризм: «tout comprendre c’est tout pardonner» - «все понять - значит все простить». И вот даже французам невольно напрашивается вывод: «а, пожалуй, русские понимают лучше нашего...»

***

Сделавшись судебным оратором, прикоснувшись на суде присяжных к «драмам действительной жизни», я почувствовал, что и я, и присяжные заседатели - мы воспринимаем эти драмы, включая сюда свидетелей, подсудимого и бытовую мораль процесса, совершенно в духе и направлении нашей литературы. И я решил говорить с присяжными, как говорят с публикой наши писатели. Я нашел, что простые, глубокие, искренние и правдивые приемы нашей литературы в оценке жизни следует перенести в суд. Я за это взялся с таким же логическим расчетом, с каким, например, техники решили воспользоваться громадною силою водопадов для электричества. Нельзя было пренебрегать столь могущественным средством, воспитавшим многие поколения наших судей в их домашней обстановке. Я знал, что их души уже подготовлены к восприятию тех именно слов, которые я им буду говорить.