Вадим новгородский краткое содержание. Я.Б

Пренест и Вигор, посадники Новгорода, ожидают Вадима, обсуждая, почему он захотел приехать в город тайно. Тут прибывает Вадим с военачальниками. Он произносит перед последователями пламенную и полную грусти речь о том, что Новгород, бывший всегда свободным городом, теперь находится под пятой проклятого Рурика (Рюрика). Вадим не может в толк взять, как получилось, что Рурик, некогда просивший у города помощи, теперь им правит. Вигор рассказывает, что после отъезда Вадима с войском, местная знать, забыв все клятвы, начала борьбу за власть. Гостомысл, старейший и пользующийся почетом горожанин, потерял всех сыновей в междоусобной войне, потому убедил народ пригласить на власть Рурика, проявившего себя как храбрый и мудрый правитель.
Вадим в недоразумении. Если Рурик обнажил меч ражи прекращения кровопролитной междоусобицы, то так он возвратил долг за всю помощь, оказанную ему Новгородом, но свобода - слишком дорогая цена за это. Гостомысл не имел права решать, кто будет править городом. Вадим предлагает руку своей дочери Рамиды тому, кто освободит Новгород от власти Рурика. Пренест и Вигор проявляют необычайную решимость - оба питают чувства к Рамиде. Тогда Вадим отпускает всех, кроме Пренеста. Он говорит, что в зятьях предпочел бы видеть именно его, Пренест же отвечает, что, даже будучи отвергнутым Рамидой, сохранит верность Вадиму. Такая позиция удивляет Вадима, ведь дочь сделает только то, что он ей прикажет.
Наперсница Рамиды Селена опасается, что после свадьбы с Руриком она может пренебречь их дружбой. Рамида в свою очередь успокаивает подругу, что трон для нее не важен и не желанен, она любит самого Рурика, и ей нужен только он, даже не будь он князем. Селена предупреждает Рамиду, что отец ее очень дорожит свободой города и вряд ли благосклонно воспримет ее венчание с Руриком, которое лишь укрепит его власть. Но Рамида успокаивает наперсницу, говоря, что не пойдет против воли отца, но надеется, что Вадим увидит в Рурике достойного мужа. Тут заходит Рурик. Он делится новостью, что Вадим снова в Новгороде. Эта новость его радует, так как наконец решится вопрос, его тяготящий. Знать города на его стороне, но благосклонна ли к нему Рамида? Девушка заверяет князя в чистоте своих чувств.
Узнав, что Рамида любит ненавистного врага, Вадим ужасается и отталкивает дочь. Рамида не понимает, что могло так разозлить отца? Вадим спрашивает у подошедшего Пренеста, что можно сделать в сложившейся ситуации. Пренест рассказал, что обратился к новгородской знати с призывом сместить тирана, варягами которого кишит уже весь город. Знать образумилась и проявила готовность тотчас же расправиться с князем, но Пренест посоветовал сначала дождаться подхода Вадима с войском. Вадим указывает дочери, что она предназначена Пренесту, Рамида не смеет ослушаться отца.
Вигор услышал последние слова, и затаил обиду за такое несправедливое решение, пообещав отомстить за это.
Рамида в отчаянии, что вынуждена отказаться от любимого, подчиняясь долгу. Селена советует рассказать обо всем Рурику, но Рамида лучше погибнет, чем предаст отца. Подошедший Рурик спрашивает, почему возлюбленная его так переменилась и избегает его, хотя к свадебной церемонии, которую отложили до приезда Вадима, все готово. Рамида убегает, пожелав ему счастья, но уже не с ней.
Рурик делится произошедшим со своим наперсником Изведом. Он советует князю не поддаваться чувствам, которые могут унизить того, кто пользуется уважением всего города. Рурик согласен с советником, а тот также обещает разузнать причину поведения Рамиды. Тут появляется Пренест, и Извед делится слухами по поводу планируемой его свадьбы с Рамидой.
Рурик требует подчиниться ему и признаться во всем. Пренест гордо советует умерить гордости порывы, он не страшится смерти и готов погибнуть за свободу Новгорода. Рурик обвиняет в мятеже Пренеста и знать новгородскую, желающих только власти.
Пренест корит себя за вспыльчивость, которая могла вызвать у Рурика подозрения в лояльности Вадима. Размышления о том, кто мог его сдать, привели его к Вигору. Пренест, как на духу, задает ему прямой вопрос, но Вигор не сознается. Тогда он добавляет, что они соратники, пока Новгород находится в руках неприятеля, как только от него избавятся, все разногласия решит поединок.
Извед возвещает Рурика о раскрытии заговора, о том, что Пренест бежал, и что воины Вадима, во всем сознавшиеся, взяты в плен. Рурик совершает великодушный поступок и велит освободить врагов. Наперсник предупреждает, что такой ход может дорого обойтись князю, но тот стоит на своем.
Рамида спрашивает Рурика о беспокойстве, тяготеющем над городом, и упрекает его, что закрыл от нее свое сердце. Рурик отвечает, что не попадется в ее ловушку еще раз, и хочет жить без нее. В отчаянии Рамида просит о смерти, раз любимым отвергнута она. Рурик говорит о желании биться с Вадимом, чтобы они с Рамидой могли быть счастливы вместе. Девушка, видя безвыходность положения, рассказывает, что отец велел ей идти под венец с Пренестом, а волю отца она отвергнуть не может. Рамида призывает Рурика подружиться с Вадимом, отказавшись от власти.
Рурик отвечает твердым отказом, так как однажды отдав бразды правления, был снова призван людьми на властвование, и отвергнуть власть - значит обречь народ на беды. Рамида не может сказать ничего против, и оба убеждаются, что у их любви нет будущего.
Извед сообщает Рурика о войсках Вадима, стоящих у стен города. Князь идет на битву, и просит возлюбленную оплакать его, если суждено ему пасть в сражении. Рамида же отвечает, что не слезы лить она будет, о кровь себе пустит.
Рамиду мучают мысли о суровом роке, заставляющем ее балансировать между отцом и любимым, оба возможных исхода боя пугают ее. Наконец, битва заканчивается.
Появляются плененные Вадим и его воины в сопровождении Руриковой стражи. Рамида было бросилась к отцу, но тот отмахнулся от нее со словами, что не отец ей раб Рурика. Вадим желал скорее быть убитым в бою, как Пренест и Вигор, и корит дочь за любовь к тирану. Рамида дает клятву сохранять верность отцовскому слову. Вадим же просит казнить себя, милосердие Рурика только оскорбит его.
Входит Рурик в окружении воинов, знати, народа, и предлагает Вадиму забыть разногласия, подписав мир. Вадиму претит сама мысль о союзе с захватчиком. Тогда Рурик напоминает, что междоусобицы побудили его взять власть в Новгороде в свои руки. Желая доказать искренность своих намерений, он снимает с головы венец и обращается к народу с просьбой решить, царствовать ли ему над ними. Народ встает на колени в знак согласия. Рурик спрашивает у Вадима, чего он теперь желает. Вадим требует себе меч и получает его. Со словами, что теперь довольны будут все, он замышляет убить себя. Рамида умоляет его не делать этого, и, желая доказать свою верность отцу, закалывается. Возликовав, Вадим следует за дочерью.
Рурик попрекает богов за то, что власть стоила ему столь дорого. И хотя венец очень тяжел, князь более не откажется от него.
Автор - Кращенко А.В.

Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Вадим Новгородский». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.

Я. Б. Княжнин.

Яков Борисович Княжнин (1742–1791) был сыном вице-губернатора; он получил хорошее образование и начал писать стихи с детства. Юношей он прошел через службу у Никиты Панина в иностранной коллегии, потом был военным, быстро «сделал карьеру» и в 22-летнем возрасте сделался адъютантом при дежурных генерал-адъютантах императрицы. В 1773 г. он проигрался в карты и растратил казенные деньги (почти 6000 р.). Началось дело, закончившееся только в 1777 году передачей его имения в 250 «душ» крестьян в опеку его матери и исключением его самого из службы. Он бедствовал несколько лет, зарабатывал деньги переводами; затем его взял к себе на службу вельможа И.И. Бецкий, ведавший рядом образовательных учреждений, воспитательными домами, работами по постройке дворцов и другими строительными работами монархии. Княжнин служил секретарем Бецкого до самой смерти. Одно время он руководил преподаванием наук в Смольном институте для «благородных девиц», сам преподавал русскую словесность в Кадетском шляхетном корпусе. С Сумароковым он познакомился близко после своего первого крупного успеха в драматургии: постановки трагедии «Дидона» (1769), и вскоре женился на его дочери, Катерине Александровне, также писавшей в юности стихи. В 1780-х годах в доме Княжнина собирались писатели и любители литературы и театра; "это был один из салонов, в которых формировались вкусы и мировоззрение передовой дворянской молодежи.

Княжнин писал трагедии, комедии в стихах и прозе, комические оперы и Стихотворения; он и перевел немало – между прочим, трагедии Корнеля и поэму Вольтера «Генриада». Современники неоднократно указывали на то, что и в своих оригинальных произведениях он слишком обильно заимствовал у французов (и иногда у итальянцев); в самом деле, большинство произведений Княжнина – это вольные переделки чужих пьес; недаром Пушкин назвал его в «Евгении Онегине» «переимчивым». Впрочем, его популярность в конце XVIII века была очень велика. Его считали лучшим русским трагиком, да и комедии его ценились весьма высоко.

Учителя Княжнина научили его ненавидеть тиранию; его борьба с реакцией во имя идеала свободы (пусть ограниченной субъективно для него рамками дворянской конституции) определила высшие достижения его творчества, оригинального и вполне русского, несмотря на «переимчивость» в.отношении к сюжетам и многочисленным деталям его пьес. Именно смелость Княжнина в его борьбе с реакцией была причиной неприятностей, отравивших последние месяцы его жизни, а может быть и ускоривших его смерть. Французская революция стимулировала и у Княжнина подъем политической активности. Он написал статью или брошюру под выразительным названием «Горе моему отечеству»; эта не дошедшая до нас его работа не была напечатана, но попала в руки власть предержащих; что произошло затем, мы не знаем в точности, но знаем, что произошло что-то, «отуманившее» конец его жизни и сильно подействовавшее на него, – по словам хорошо знавшего его С.Н. Глинки. Вероятно эта история и отразилась в словах Пушкина, передающих предание, скорее всего преувеличившее факты: «Княжнин умер под розгами» (так называемые «Заметки по русской истории XVIII века»), а также в сообщении Бантыша-Каменского о том, что Княжнин побывал на жестком допросе Шешковского, якобы из-за «Вадима», известного Шешковскому в рукописи (см. ниже), после чего заболел и умер. Тот же Глинка, знавший рукопись Княжнина неполностью и по черновику, передает ее содержание (следует помнить, что он старался «оправдать» Княжнина перед царским правительством и потому, без сомнения, смягчал смысл излагаемого): «Главная мысль Княжнина была та, что должно сообразоваться с ходом обстоятельств и что для отвращения слишком крутого перелома

Трагедии Княжнина. Без сомнения, венцом драматического творчества Княжнина, наиболее ответственным и политически важным жанром его была трагедия

Княжнин написал семь трагедий, из которых одна, «Ольга», доселе не издана, хотя текст ее сохранился*; остальные шесть следующие: «Дидона» (1769), заимствованная из трагедии Лефранк-де-Помпиньяна и отчасти пьесы Метастазио того же названия; «Владимир и Ярополк» (1772), переделка «Андромахи» Расина; «Росслав» (1784); «Титово милосердие», вольный перевод оперы Метастазио того же названия; «Софонизба», переделка трагедии Вольтера того же названия; «Владисан», подражание «Меропе» Вольтера; «Вадим Новгородский» (1789).

«Вадим» Княжнина. Тяжелая судьба постигла трагедию Княжнина «Вадим Новгородский», написанную в 1789 г. Эта трагедия – без сомнения, лучшее произведение Княжнина, и политически наиболее содержательное и смелое.

В «Вадиме» Княжнин использовал мотивы трагедий Вольтера «Брут» и «Смерть Цезаря» и корнелевского «Цинны»*. В основу трагедии положено сообщение Никоновской летописи (под 863 годом), что новгородцы были недовольны обидами от Рурика и его родственников и что «того же лета уби Рурик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев, советников его». Эта запись летописи послужила поводом для целого ряда русских писателей создать образ вольного новгородца, республиканца, восстающего против княжеского самодержавия; до нас дошли наброски трагедии и поэмы Пушкина о Вадиме; Рылеев написал думу «Вадим»; юный Лермонтов написал поэму о Вадиме – «Последний сын вольности». В начале этой традиции вольнолюбивого истолкования образа Вадима стоит патетическая пьеса Княжнина, но она в свою очередь явилась ответом на пьесу Екатерины II «Историческое представление из жизни Рурика» (1786). Императрица сделала Вадима князем и двоюродным братом Рурика. Он нисколько не республиканец, не идейный противник Рурика, а просто честолюбец, который составил заговор, чтобы самому присвоить власть своего кузена. Рурик победил Вадима и предлагает ему место своего помощника. Вадим раскаивается, жаждет загладить свою вину и доказать свою преданность монарху. Пьеса Екатерины беспомощна в художественном отношении и грубо реакционна по своей тенденции. Княжнин осветил ту же тему совершенно иначе.

В его трагедии Вадим – республиканец, ненавистник тиранов. Конечно, Княжнину чужда историческая точка зрения, и он изображает Вадима в духе идеала свободного человека по понятиям революционных просветителей XVIII в. и в тоже время героем в древнеримском стиле вроде Катона и Брута, как их представляли себе те же просветители XVIII в. Однако же для Княжнина важна и здесь мысль об исконной свободе русского народа, о чуждом для него характере самодержавия. Вадим Княжнина – блюститель вольности, свойственной его родине, и он добивается не новых форм правления, а сохранения того, что принадлежит Новгороду по праву и по традиции. Выше уже указывалось, что эта точка зрения была унаследована декабристами.

Во время отсутствия Вадима из Новгорода произошло важное и печальное событие: власть перешла к Рурику и республика превратилась в монархию". Вернувшись, Вадим не хочет примириться с потерей вольности его отечеством; он поднимает восстание; но он побежден и гибнет. Кончает самоубийством вместе с ним и его дочь Рамида, влюбленная в Рурика и любимая им. Такова сюжетная схема трагедии Княжнина. Вадиму, пламенному республиканцу, противопоставлен в трагедии Рурик, идеальный монарх, мудрый и кроткий, готовый царствовать на благо страны; но тем острее и глубже постановка вопроса у Княжнина, что он все-таки осуждает тиранию, ибо он хочет раскрыть проблему в ее существе, в принципе. Он хочет сказать, что царь может быть хорошим человеком, – и все же он ненавистен как царь. Дело не в людях, а в самом принципе. Суровые республиканские доблести, могучая и мрачная фигура Вадима, для которого нет жизни вне свободы, который приносит в жертву идее и отечеству не только свою жизнь, но и счастье и жизнь своей любимой дочери, придает трагедии Княжнина величественный и сумрачный характер. Несколько слащавая кротость Рурика меркнет перед титаническим образом Вадима, великолепным, несмотря на условность его. Республиканские тирады Вадима и его единомышленников звучали как революционные прокламации и речи в 1789 г., когда трагедия была написана, и в 1793 г., когда она была напечатана, тем более, что читатели того времени привыкли видеть в трагедиях «аллюзии», намеки на живую политическую современность; да и сам Княжнин имел в виду в своей пьесе, конечно, не девятый век, а восемнадцатый, и в речах своих республиканцев обращался прямо к своим соотечественникам и современникам. При этом несущественно то, что Княжнин, говоря о свободе, представляет ее себе, может быть, достаточно ограниченно. Важна была пламенная проповедь ненависти к самодержавию.

Вадим вопрошает своих друзей и единомышленников.

Замечательна по своеобразию замысла и развязка трагедии Княжнина: Рурик победил Вадима. Мало того, он решается вступить с Вадимом в спор. Он заявляет, что он не хотел венца, что сам народ, истомленный распрями, просил его стать монархом; он говорит о своем намерении царствовать добродетельно. Затем он снимает с главы венец и говорит, обращаясь к народу:

Теперь я ваш залог обратно вам вручаю;

Как принял я его, столь чист и возвращаю.

Вы можете венец в ничто приобратить,

Иль оный на главу Вадима возложить.

Вадима на главу! Сколь рабства ужасаюсь,

Толико я его орудием гнушаюсь!

Итак, Рурик прав; народ сам просит его быть монархом, народу люба монархия; так и поняли Княжнина некоторые критики – и поняли неправильно.

Княжнин весь – с Вадимом. Но он признает, что победила монархия, Народ обольщен, он верит в принцип царизма, древняя вольность Руси забыта. Благородные свободолюбцы гибнут, не поддержанные народом. Им остается одно – умереть свободными. Ведь признание победы тирании не есть ее одобрение. Княжнин ненавидит ее, борется с нею своим художественным словом, – но он пришел в «Вадиме» к пессимистическому выводу; зло победило, борьба идет к концу, если не окончена. Позор стране, покорившейся тиранам. И видя, как народ просит Рурика «владеть над ним», Вадим, т.е. сам Княжнин, восклицает, опять обращаясь к своим современникам:

О гнусные рабы, своих оков просящи!

О стыд! Весь дух граждан отселе "истреблен!

Вадим! Се общество, которого ты член!

Трагедия осталась ненапечатанной и непоставленной. Через два года после смерти Княжнина,в 1793 г., в год якобинской диктатуры, наследники Княжнина (в частности, его зять) дали его неизданные пьесы издателю Глазунову для напечатания.

Трагедия в стихах в пяти действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Рурик, князь Новгородский.
Вадим, посадник и полководец.
Рамида, дочь его.
Пренест, посадник.
Вигор, посадник.
Извед, наперсник Руриков.
Селена, наперсница Рамидина.
Воины.
Народ.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

Ночь.
Пренест и Вигор

Уже Вадим, свершив со славою войну,
Приходит наконец в отеческу страну;
Но свой возврат почто от всех граждан скрывает
И только лишь двоих зреть нас удостояет?
Почто назначил он свиданья с нами час,
Доколь не осветит луч солнца наших глаз,
На самой площади, нам прежде толь священной,
Новградский где народ, свободой возвышенный,
Подвластен только быв законам и богам,
Уставы подавал полнощным всем странам?

Самодержавна власть все ныне пожирает,
И Рурик многих здесь веков плоды сбирает,--
Вот, мыслю, скрытности Вадимовой вина.
Противна для него отеческа страна,
Где, уклоняйся пред смертным на престоле,
Увидит он себя в одной с рабами доле.
Се он; и вслед за ним тех ратников толпы,
Которых славы в путь вели его стопы.

ЯВЛЕНИЕ 2

Вадим, за ним несколько военачальников, бывших с ним на войне,
Пренест и Вигор

Я вас ли зрю, Вигор, Пренест великодушны?

Мы повелениям твоим всегда послушны,
Для нас священный твой исполнили приказ.

Друзья! в отечестве ль моем я вижу вас?
Уже заря верхи тех башен освещает,
Которые Новград до облак возвышает.
Се зрим Перунов храм, где гром его молчит,--
В недействии Перун, злодейства видя, спит!
И се те славные, священные чертоги,
Вельможи наши где велики, будто боги,
Но ровны завсегда и меньшим из граждан,
Ограды твердые свободы здешних стран,
Народа именем, который почитали,
Трепещущим царям законы подавали.
О Новград! что ты был и что ты стал теперь?
(Обращаясь ко всем.)
Героев сонм! его величье ты измерь;
А я от горести, его в оковах видя,
Бессилен то свершить, я жизни ненавидя...
Вы содрогаетесь?.. И как не трепетать,
Когда из рабства бездн осмелимся взирать
На прежню высоту отечества любезна!
Вся сила Севера, пред оным бесполезна,
Его могущество, не знающе врагов,
Равняла в ужасе с могуществом богов.
А днесь сей пышный град, сей Севера владыка--
Могли ли ожидать позора мы толика!--
Сей гордый исполин, владыка сам у ног
Повержен, то забыл, что прежде он возмог.
Забыл!-- Но как забыть? Что взор ни поражает,
Все славу падшую его изображает.
Воззрим ли на поля -- еще звучит там гром,
Которым готф сражен, дерзнув нам быть врагом;
Иль очи обратим на внутренности града,
Реками где текла с свободою отрада,--
Повсюду те стези, где гордые цари
Покорство нам несли, по тщетной с нами при.
Вот место самое, тех почестей свидетель,
Когда здесь наш народ, владыкам благодетель,
Гонимого царя варяг прияв под кров,
Заставил в трепете молчать его врагов.
Граждане! вспомните то славой полно время;
Но вспомните -- дабы низвергнуть гнусно бремя!..
О стыд! Сей царь, тогда покорен, удручен,
С молением представ, в средине наших стен
Свое чело на прах пред нами уклоняет;
А днесь -- о грозный рок!-- он нами обладает --
Сей Рурик!.. Не могу я боле продолжать,
Но ваше чувство вам то может докончать,
Чего в отчаянья свершить мой глас не может.

И наше сердце грусть, твоей подобна, гложет.
Отечество мы зря низверженно в напасть,
В отчаяньи его оплакиваем часть.

Оплакиваете?-- О, страшные премены!
Оплакиваете?-- Но кто же вы?-- Иль жены?
Иль Рурик столько мог ваш дух преобразить,
Что вы лишь плачете, когда каш долг -- разить?

Мы алчем вслед тебе навек себя прославить,
Разрушить гордый трон, отечество восставить;
Но хоть усердие в сердцах у нас горит,
Однако способов еще к тому не зрит.
Пренебрегая дни, и гнусны и суровы,
Коль должно умереть, мы умереть готовы;
Но чтобы наша смерть нетщетная от зла
Спасти отечество любезное могла
И чтобы, узы рвать стремяся мы в неволе,
Не отягчили бы сих уз еще и боле.
Познаешь сам, Вадим, сколь трудно рушить трон,
Который Рурик здесь воздвигнул без препон,
Прошеньем призванный от целого народа.
Уведаешь, как им отъятая свобода
Прелестной властию его заменена.
Узнаешь, как его держава почтена
И истинных сынов отечества сколь мало,
Которы, чувствуя грызуще рабства жало,
Стыдилися б того, что в свете смертный есть,
В руках которого их вольность, жизнь и честь.
Коварством Рурика граждански слабы силы;
А воинством варяг наполнен град унылый.
Нам должно помощи бессмертных ожидать,
И боги случай нам удобный могут дать.

Так должно на богов нам только полагаться
И в стаде человек без славы пресмыкаться?
Но боги дали нам свободу возвратить:
И сердце -- чтоб дерзать, и руку -- чтоб разить!
Их помощь в нас самих. Какой еще хотите?
Ступайте, ползайте, их грома тщетно ждите;
А я, один за вас во гневе здесь кипя,
Подвигнусь умереть, владыки не терпя.
О рок! Отечества три лета отлученный,
За славою его победой увлеченный,
Оставя вольность я, блаженство в сих стенах,
На нас воздвигшихся свергаю гордость в прах;
Я подвигов моих плоды несу народу;
Что ж вижу здесь? Вельмож, утративших свободу,
Во подлой робости согбенных пред царем
И лобызающих под скиптром свой ярем.
Скажите, как вы, зря отечества паденье,
Могли минуту жизнь продлить на посрамленье?
И если не могли свободы сохранить --
Как можно свет терпеть и как желать вам жить?

Как прежде, мы горим к отечеству любовью...

Не словом, доказать то должно б -- вашей кровью!
Священно слово толь из ваших бросьте слов.
Или отечество быть может у рабов?

Имея праведно дух, грустью огорченный,
Напрасно, против нас ты гневом омраченный,
Тягчишь невиннейших толь лютою виной.
Едва пред войском ты расстался с сей страной,
Вельможи многие, к злодейству видя средство
И только сильные отечества на бедство,
Гордыню, зависть, злость, мятеж ввели во град.
Жилище тишины преобратилось в ад.
Святая истина отселе удалилась.
Свобода, встрепетав, к паденью наклонилась.
Междуусобие со дерзостным челом
На трупах сограждан воздвигло смерти дом.
Стремяся весь народ быть пищей алчных вранов,
Сражался в бешенстве за выборы тиранов.
Весь Волхов, кровию дымящийся, кипел.
Плачевный Новград! ты спасения не зрел!
Почтенный Гостомысл, украшен сединами,
Лишася всех сынов под здешними стенами
И плача не о них -- о бедстве сограждан,
Един к отраде нам бессмертными был дан.
Он Рурика сего на помощь приглашает;
Его мечем он нам блаженство возвращает.
В то время, летами и бедством изнурен,
Дни кончил Гостомысл, отрадой озарен,
Что мог отечества восстановить спокойство;
Но, отходя к богам, чтя Рурика геройство,
Народу завещал, да сохранит он власть,
Скончавшую его стенанья и напасть.
Народ наш, тронутый заслугой толь великой,
Поставил над собой спасителя владыкой.

Владыкой! Рурика! Кого народ сей спас?
Пришед на помощь нам, что делал он для нас?
Он долг платил!.. Но коль его благодеянья
Казалися вам быть достойны воздаянья--
Иль должно было вам свободою платить
И рабство ваше в дар заслуге положить?
О души низкие! падущие под роком
И увлекаемы случайности потоком,
Ах! если б вы себя умели почитать!
Блажен бы Рурик был, когда б возмог он стать,
В порфире облечен, гражданам нашим равен:
Великим титлом сим между царей ввек славен,
Сей честью был бы он с избытком награжден.
Гласите: Гостомысл, геройством убежден,
Вам узы завещал, чтоб кончить ваше бедство.
Иль вольность сограждан была его наследство?
Иль мог он вас, равно как тех животных, дать,
Которых для себя всяк может обуздать?
Закрытый в гордости отечества любовью
И кровь соедини свою со царской кровью,
Под видом прекратить всеобщую напасть,
Он сыну дочери своей здесь отдал власть;
А я тому дам дочь мою единородну,
Имея душу кто не рабску, благородну,
Стремясь отечества к спасенью мне вослед
И жизни не щадя, всех смертных превзойдет.
Рамида та цена, котору предлагаю.
Тиранов врат -- мой сын!.. К ней страсть я вашу знаю.
Вы знаете, ее прельщенны красотой,
Алкали чести быть дари в родстве со мной;
Но я пренебрегал приять тирана в сына
И, гражданин, хотел новградска гражданина.
Явите, имени сего достойны ль вы.
Иль, идола рабов воздвигнув на главы,
Меня, и честь, и все ему предайте в жертву,--
Увидьте и мою вы дщерь сраженну, мертву.

Чтобы достойным быть дражайшей толь руки,
Готов один презреть несметные полки,
Которыми престол свой Рурик утверждает.

Колико счастия сего мой дух алкает
И сколько я мое отечество люблю,--
С оружием в руках я то тебе явлю.

Клянусь Перуновым я именем священным,
Клянуся сердцем я, Рамидою прельщенным,
На все дерзать.

Прими ты клятву и мою.

О жар героев! Вас я ныне познаю!
Надежда вы граждан! отечества отрада!
(К военачальникам, с ним пришедшим.)
Поборники мои! Оставим стены града
И, пользуясь еще остатком слабой тьмы,
В те дебри мрачные отсель отыдем мы,
Где ратники мои, победою венчанны,
Питая ярости стремленья несказанны,
Котору в них возжег отечества урон,
Решились умереть или низвергнуть трон.
Вигор к героям сим последует за нами,
Пренест останется здесь правити сердцами.
Ступайте.

Военачальники и Вигор уходят.

ЯВЛЕНИЕ 3

Вадим и Пренест

Я тебе вверяю нашу часть:
Потщись воспламенить к отечеству ту страсть,
Которая граждан героями творила,
Которую в сердцах держава затворила.
Что можешь чувствовать, дай чувствовать то им.
Сравняй себя, Пренест, с почтением моим.
Хоть в равный путь Вигор с тобою и стремится,
Но твой успех моим желаньем становится.
Блажен, когда, тебя обязан награждать,
К Рамиде возмогу твой пламень увенчать.

И дочерью твоей прекрасною прельщенный,
И лестным мне твоим почтеньем восхищенный,
Стыжуся я, неся мою на жертву кровь,
Что жар к отечеству делит моя любовь.
И может быть, твое почтенье уменьшает
Награда, чем Вадим мне сердце утешает.
Верь мне, хотя всего превыше чту сей дар,
Но должности моей любви не вреден жар,
В котором все мое я счастье обретаю.
И если к горести Рамидою я таю,
Хотя несклонна мне пребудет навсегда,
Несчастен быть могу, бесчестен -- никогда!
Увидишь ты меня, надежды всей лишенна,
За общество в твой след геройский устремленна,
Как и с надеждою равно несуща грудь,
Пренебрегая жизнь, в кровавый славы путь.

Сего надеюсь я, Пренеста сердце зная;
Но дочь Вадимову так мало почитая,
Почто ты думаешь ее несклонну зреть
И общества в тебе спасителя презреть?
В ней кровь моя: она не будет малодушна
И -- только должности своей всегда послушна --
Те сердца слабости умеет обуздать,
Которы нега в нас удобна возрождать.
Воспитанная мной, ты будешь в том свидетель,
Ей власть моя -- закон, а счастье -- добродетель.
Прости. Уж солнца луч, распространяя свет,
В дремучие леса меня отсель зовет.
Увы! когда уже здесь все порабощенно,
Здесь нет отечества -- одно все там вмещенно,
Герои наши где, взносяся над судьбой,
Готовы умереть иль скиптр попрать ногой.

Но дочь, не знающу Вадима возвращенья,
Почто узреть тебя лишаешь утешенья?

Прибытие мое брегись открыть и ей:
Хоть горько для души родительской моей,
Что час свидания я с нею отдаляю,
Но я отечество себе предпочитаю.
Спешу устроить все, чтобы в грядущу ночь,
Свободу здесь узрев, мою увидеть дочь.

КОММЕНТАРИИ На самой площади... -- Имеется в виду площадь, где проводилось вече. Княжнин, как и многие русские мыслители XVIII в., полагал, что исконной формой новгородской государственности была республика. Которым готф сражен, дерзнув нам быть врагом. -- Готфы (совр. готы) -- народ германского происхождения, в III--IV вв. соседствовал со славянами. Здесь, возможно, имеются в виду войны, которые Новгород вел со шведами, также народом германского происхождения. В XVIII в. шведов иногда называли готами (напр., в одах М. В. а). ...Гонимого царя варяг прияв под кров... -- Согласно "Повести временных лет" Рюрик был варягом (норманном). Прелестной властию... -- обольщающая, обманная власть. Почтенный Гостомысл... -- Гостомысл -- легендарный новгородский посадник, с именем которого связывается призвание в Новгород варяжских князей. Он сыну дочери своей здесь отдал власть... -- Рюрика считали внуком Гостомысла многие историки XVIII в.: И. Н. Болтин, В. Н. Татищев, М. М. Щербатов. Этому мнению следовала и Екатерина II в своих исторических сочинениях.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ 1

Рамида и Селена

Се приближается тот час, тобой желанный,
В который твой отец, победою венчанный,
Вадим, прибытием обрадовав сей град,
Рамиде принесет с собою тьму отрад.
Узришь возлюбленна родителя, героя,
Который, общества спокойствие устроя,
Ко прекращению любезной дщери мук
Приходит из своих победоносных рук
Отдать ее в венце пылающему ею.
Уверена твоей чувствительной душею,
Твое величие не чту себе в урон.
Супруга Рурика, восшедшая на трон,
Надеюсь, для меня Рамидою пребудет
И дружества вовек Селены не забудет.

Ты знаешь чувствия Рамидиной души.
Селена, ты меня сей дружбы не лиши,
Которая мое блаженство возвышает;
Она равно мой дух плененный утешает,
Как та бессмертная, неодолима страсть,
Без коей всякое мне счастие -- напасть.
Верь мне: сей блеск венца, престола возвышенье
Для чувств Рамидиных презренно утешенье!
В корысти, в гордости я сердца не гублю.
Не князя в Рурике, я Рурика люблю.

Душою обладать героя ты достойна;
Но в ожидании твоих отрад спокойна,
Готовясь к счастью быть спряженной браком с ним,
Не огорчаешь ли предчувствием каким
Души, нежнейшею любовью упоенной?
Не вопиет ли глас свободы сокрушенной?
Не вображается ль великий твой отец
Во гневе, в ярости, зря царский здесь венец?

Почто ж смущать мое блаженство сей напастью?
И что свобода вся пред Руриковой властью?
Верь мне, родитель сам, героя зря сего,
Свободу, гордость -- все забудет для него.
Возможно ль Рурика кому возненавидеть?
Чтоб обожать, его лишь надобно увидеть.
Своею вольностью лишенный всех отрад,
Не то ли чувствовал, что я, и весь сей град,
Как Рурик к нам привел торжественное войско.
Вообрази себе сие чело геройско,
Престол божественных его души доброт,
Надежду будущих властителя щедрот,
Те очи, молнией и кротостию полны,
Когда, смирив он здесь смятенья страшны волны,
Народ признательный привлек к своим ногам.
Коль может человек подобен быть богам,
Конечно, Рурик им единый только равен.
Воспомни ты, как он, победоносен, славен,
Доволен только тем, что нам благотворил,
В своей душе за то награду находил
И, мужеством прервав плачевны наши стоны,
Отрекся здешния завидной всем короны.
Тогда народ, страшась своих возврата бед,
Слезами орошал сего героя след.
В какие горести весь град сей погружался;
Казалося, нам час последний приближался.
Всему отечеству мой дух сотрепетал,
И с Руриком весь мир Рамидин погибал.
Ты видела то все. Селена, ты бесстрастна.
Скажи: когда б тебе вселенная подвластна
С подобострастием у ног твоих была,
Иль власти б ты своей ему не отдала?
И мира к радости, против себя правдива,
Под властью Рурика ты как была б счастлива!

Сомнения в том нет, достоин власти он;
Но если б твой отец, которому здесь трон
Гражданских всяких бед несноснее казался,
Противу Рурика к несчастью ополчался;
Когда бы, не смотря на плачущую дщерь...

От мысли сей мой дух трепещет и теперь.
Увы! коль мне судьба толико будет злобна,
Хоть скорби не снесу мученья бесподобна,
Колико Рурика я смертно ни люблю,
Умру, но должности моей не преступлю;
И, повинуяся родительской я власти,
У ног его мои окончу все напасти...
Но нет! почто, почто мне сердце разрывать
И грудь стенящую слезами обливать?
Чего не может быть -- почто мне тем терзаться
И горестнейшим толь мечтаньем устрашаться?
Мы лютость от себя сих мыслей удалим.
Не может к Рурику питати злость Вадим,
Не может: и герой героя обожает.
Твое сомнение обоих унижает.
Во славе равные, что может их смутить?
Что может к зависти родителя склонить?
То свойство гнусное лишь подлых душ и черных,
Чтоб, зря достоинства на высотах безмерных
И быв бессильными до оных возлететь,
Во мрачности своей их блеска не терпеть.
А истинный герой, упитан светом славы,
Доволен сам собой, превыше сей отравы.
Но пусть Вадима бы встревожил здесь венец--
Иль мною Рурику не будет он отец?
Отвергнем тщетный страх и лютые толь мысли.
Селена, ты мои отрады все исчисли!
Но как возможно их себе вообразить!
Скажи, счастливее меня кто может быть?
Се Рурик шествует, и зрак его любезный
Являет, сколь твои сомненья бесполезны.

ЯВЛЕНИЕ 2

Рурик, Рамида, Селена, провожатые Руриковы

На быстрых крылиях уж те часы парят,
Которы счастие мое несут в сей град,
В которы твой отец, толь алчно жданный мною,
Во лаврах возвращен отечеству судьбою,
За все труды меня Рамидой наградит
И браком все мое блаженство утвердит.
Вельможи и народ мне дали здесь корону
И, сердцем моему покорствуя закону,
Превыше вольности мою считают власть.
Велика честь сия; но мне была б напасть,
Когда бы ты меня от сердца отвергала
И трон украсить мой собою не желала.
Однако пламень мой к тебе каков ни лют,
Хоть жизнию не чту я горьких тех минут,
В которы, удален твоей красы, страдаю,
Я счастливым себя еще не почитаю,
Коль равной страстию Рамида не горя,
Мне счастье подает, свою в нем должность зря;
И за граждан своих, в награду их спасенья,
Хоть малые себе потерпит принужденья.
Чтоб словом чувствие мое изобразить,
Тобой -- тебе одной хочу я должен быть.
Хоть прелести твои моей души питанье,
Хотя, лишась тебя, мне будет жизнь страданье,
Но горьку часть сию той части предпочту,
Чтоб, зря всегда твою в уныньи красоту,
Встречая с ужасом моей супруги взоры,
Всечасно находить смертельны в них укоры.
Притворства чуждому верь сердцу моему:
Стократ приятней мне терзаться самому,
Как, из тоски других извлекши люту радость,
Вкушати свойственну одним тиранам сладость.
Открой мне чувствие ты сердца твоего;
Не огорчаю ли хоть мало тем его,
Что жизни счастие в тебе одной включаю,
Что я в тебе себя с душею сочетаю?

Как можешь, государь! ты то вообразить,
Чтобы Рамидин дух умел себя склонить
К притворству низкому без страсти принуждаться
И узам тягостным к мученью предаваться?
И что б, скажи, тому виною быть могло?
Или увенчанно короною чело?
Верь мне, когда бы кто вселенной на престоле,
Открывши гордости моей безмерно поле,
Венцами без числа глазам моим блистал
И за любовь мою власть мира отдавал,
Коль сердцем бы его Рамида не избрала,
Она бы скиптры с ним и троны презирала;
А если бы свою он призвал в помочь власть,
Умела б смертию отвергнуть я напасть.
Гражданку здешную, возросшую в свободе,
Не может удивить ничто во всей природе.
Подвластна лишь богам и моему отцу,
Всем сердцем я к тебе стремлюся, не к венцу.
Ты внемлешь глас души без лести, без искусства;
К притворствам никаким мои не сродны чувства;
И если б Рурика любить я не могла,
Я с откровенностью то равною б рекла,
Как и теперь мой дух прельщенный то вещает:
Коль Рурик счастье все в моей любви включает,
Когда зависит то от сердца моего,
Так нет счастливее на свете никого.

О, час драгой! моей всей жизни драгоценней!
Я вечно не вкушал отрады совершенней;
Внимая сладостным из уст твоих словам,
Завистна кажется моя судьба богам.
Уверен, восхищен признаньем вожделенным,
Я с сердцем, новою днесь жизнью укрепленным,
Иду, куда меня правленья долг зовет:
В нем Рурик бремени уж больше не найдет;
И сколь ни тягостны несметны попеченья,
Труды, прискорбия, душевны огорченья,
Которых требует монархов тяжка власть,
Мне будет счастием и самая напасть;
Хоть Рурик жизнь свою за твой народ утратит,
За все единый взор Рамиды мне заплатит.

ЯВЛЕНИЕ 3

Вадим (сокрыт в одежде простого воина), Рамида, Селена

Вадим
(в отдалении, не видя Рамиды)

Ужасная мое пронзила сердце весть!
О, дочь жестокая! Как то Вадиму снесть!
Рамида к Рурику любовию пылает...
Уже последнего меня тиран лишает...
Но се она...

Тебя ль я зрю, родитель мой,
Герой! Позволь в твоих объятиях...

Вадим
(отвергая ее)

Что вижу?.. Ты моим восторгам отвечаешь
Презреньем!.. Или дочь твою пренебрегаешь?
Украшен лаврами, ее не познаешь
И в жертву гордости природу отдаешь?

Несчастна! Если б я тебя возненавидел,
Я с равнодушием восторг бы твой увидел
И, ласки восприяв, тебя бы не отверг.
Но -- о, несчастия неизмерима верх!--
Воззри и по сему познай прискорбну виду:
Гнушаясь, не могу я не любить Рамиду.

Ах, каждая твоя ужаснейшая речь,
Вонзаясь в сердце мне, разит, как острый меч.
Чем винна я, скажи, возлюбленный родитель?
Что дух терзает твой, герой и победитель?
Открой мне, плачущей родителя у ног,
За что, лиша тебя, мой рок мне столько строг?
Чтоб сердцем ты опять к Рамиде обратился,
Что делать мне, скажи?.. Твой боле зрак смутился!
Гласи, повелевай -- за отческу любовь
Мне должно ли в сей час пролить мою всю кровь?
Пролей! она твоя! возьми твой дар обратно!

Глас должности твоей как слышать мне приятно!
Я, чувств родительских к тебе не истребя,
Не жизни требую, но чести от тебя.

Что слышу?.. Или дочь твою подозреваешь?..
Ты чести требуешь -- или меня не знаешь?

Не знаю... Ты, сама теперь в себя вошед,
Отрады полный мне дать можешь ли ответ:
Что, чести в правилах Вадима непременна,
Ты та же дочь моя, любезна и бесценна?
Блистая, как всегда, заразой красоты,
Рамиду прежнюю найдешь ли в сердце ты?

Меня вопросами, как громом, изумляешь!
Ты судию в себе, а не отца являешь...
Богами и тобой самим я в том клянусь,
Что та ж Рамида я, что век не пременюсь;
Что дочь достойная Вадима, но несчастна;
Что чести правилам его всегда подвластна;
Что паче я всего родителя люблю;
Что я, не знав вины, ужасну казнь терплю.
Открой преступок мой!

Ты страстию пылаешь
К носящу здесь венец,-- а ты вины не знаешь!..
Быть может, клевета Рамиду тем мрачит?
Разруши весть сию, чем город сей звучит...
Ах, ежели меня неистина сразила;
Коль чувствия мои Рамида сохранила;
Коль враг мой -- враг тебе в сиянии венца,--
Дерзай, любезна дочь! в объятия отца...
Несчастна! Плачешь ты, и грудь твоя томится.
Мое бесславие мне ясно становится!

Когда порок -- любить спасителя граждан,
Который от богов к отраде смертным дан;
Который, прекрати общественные стоны,
Отрекся здесь ему представленной короны;
Который, умолен народа током слез,
Небесны благости с собой на трон вознес;
Который, как отца, Вадима ожидает,--
Виновною себя Рамида почитает!
Достойна казни я. Вот грудь моя, пронзай!
Им сердце пленное на части растерзай.
Теряя с ним я все -- и небеса и землю,--
Удар смертельный твой за дар драгой приемлю.

Обрушься на меня небес пресветлых твердь!
Ты просишь смерти -- ты вкусить достойна смерть!
Злодейским пламенем и пагубным пылая,
Отцеубийца ты, меня во гроб вселяя;
Изменница! твое отечество предав,
И вольность сограждан, и святость наших прав!
О ты, сообщница коварного тирана,
Которым с кротостью дана нам смертна рана!
Поди к нему, поди, скажи; твой здесь отец,
Что хочет он сорвать с главы его венец.
Да придет он свое предупредить паденье
И, сердце мне пронзя, скончать мое мученье.
Поди и меч направь злодея моего
На грудь родителя несчастна твоего
И, смертию отца препон освобожденна,
Взойди на трон, моей ты кровью обагренна!..

Постой, родитель мой! Ах, сжалься надо мной!
Твои укоры, вид толико грозный твой,
Твой гнев -- то более мне смерти страх наносит,
Которой у тебя дочь бедна тщетно просит...
Познай, родитель мой, познай в сей час меня:
Тебя достойна я, хоть мучуся, стеня...
Сей нежный огнь любви, мне толь приятный прежде,
Заслугой Рурика обманута в надежде,
Сей огнь, которым я питала жизнь мою,
Смертельно мучима, зря ненависть твою,
Сей лютый огнь -- кляну и в нем порок мой вижу
И сердце слабое, терзаясь, ненавижу
За то, что я, стремясь в нем пламень потушить,
С сим пламенем должна и жизни свет гасить...
Оставь мне то, оставь, что, сердце открывая,
Кажу его, тебя лишь боле прогневляя;
Я искренностию родителю должна,
И помощь в горести несносной мне нужна.
Отца я в недра грусть смертельну проливаю,
Родителя к моей отраде призываю...
Отеческим воззри ты оком на меня
И пожалей о мне, несчастную виня.
Жалей -- превозмогусь, явлюсь тебя достойна
И, волю соверша твою, умру спокойна.
Повелевай! меня послушну будешь зреть.

Достойна ты меня, а хочешь умереть!
Кто? ты! Вадима дочь! и дочь свободна града!
Превозмогись, живи и будь моя отрада.
Клянись покорствовать во всем твоей судьбе.

Клянусь!.. Чем быть могу подобна я тебе?

Из сердца истребя жар гнусныя отравы,
Со мною шествуя ко храму вечной славы,
К тирану в ненависть любовь преобратить.

Клянусь... хоть не могу сего я совершить...
Клянусь... коль должно мне... всечасно умирая,
Не зреть его вовек иль видеть, отвергая.

Клянись,-- чтоб мог я дочь мою во всем познать
И миру без стыда Рамиду показать,--
Клянись, что, одолев душ рабских страстну муку,
Из наших сограждан тому отдашь ты руку,
За вольность общества кто паче всех герой
Покажет, что владеть достоин он тобой.
Клянись наградой быть тирана за паденье.

Что требуешь! Увы! сие мученье
Превыше сил моих! Иль мало жертвы той...

Поди от глаз моих, исчезни предо мной!
Быть дочерью моей я способ предлагаю;
А ты... Нет, ты не дочь, и я тебя не знаю!
Храня любовь отца, я только что крушусь.

Постой, родитель мой! я все свершить клянусь!
Коль мало лютых мук, которы предприемлю,
Ты вымысли еще...

Я дочь мою объемлю!
Не плачь, умерь тоску, что грудь твою теснит.
Что может нас терзать, коль слава предстоит?
(Увидя Пренеста.)
Пренест! отечества к спасенью есть ли виды?
Уже ль достоин ты руки моей Рамиды?

ЯВЛЕНИЕ 4

Вадим, Рамида, Пренест

Все чувства устремя тебе подобным быть
И, обществу служа, Рамиду заслужить,
Лишь только ты меня, спеша за град, оставил,
Тотчас мои стопы к вельможам я направил,
Которых гордый дух против венца роптал
И гнева молнию в молчании питал.
Собрав их, я им рек! "Се час тот наступает,
В который небо нам судьбу граждан вручает;
В который город наш, сей прежде царь царей,
Сие питалище великих толь мужей,
С свободой своего сияния лишенный,
Под игом скипетра позорно удрученный,
Возможет вознестись на высоту опять,
Чтоб Северу всему законы подавать.
Уже извне на трон направлены удары:
Уж с воинством Вадим принес тиранству кары.
Коль так же, как ему, противен вам венец,
Паденья своего не избежит гордец,
Который, нам дая вкушать соты коварства,
Нас клонит к горести самодержавна царства.
Великодушен днесь он, кроток, справедлив,
Но, укрепя свой трон, без страха горделив,
Коль чтит законы днесь, во всем равняясь с нами,
Законы после все ж нас попрет ногами!
Проникнув в будуще вы мудростью своей,
Не усыпляйтеся блаженством власти сей:
Что в том, что Рурик сей героем быть родился,--
Какой герой в венце с пути не совратился?
Величья своего отравой упоен,--
Кто не был из царей в порфире развращен?
Самодержавие, повсюду бед содетель.
Вредит и самую чистейшу добродетель
И, невозбранные пути открыв страстям,
Дает свободу быть тиранами царям,
Воззрите на владык вы всяких царств и веков,
Их власть--есть власть богов, а слабость--человеков!"
Потом, чтоб яростны против лучей венца
И паче раздражить их гордые сердца,
Изобразил я им народов страшны бедства:
Те самовластия плачевны, люты следства,
Вокруг которого с кадильницею лесть,
Бесстудно принося богам пристойну честь,
Преступников в венцах с бессмертными равняет
И кровью подданных на тронах упояет.
Гнев боле пламеня моих чертами слов,--
"Представьте,-- я сказал,-- вы смертных сих богов,
В надменности свою законом чтущих волю,
По гнусным прихотям влекущих нашу долю
И первенство дая рабам своих страстей,--
Пред ними тот велик, кто паче всех злодей.
Дождемся ли и мы такой ужасной части,
Когда властитель наш, в своей спокоен власти,
Личину хитрости со горда сняв лица,
Явит чудовище под блесками венца?
Всечасно окружен свирепостью и страхом,
Подножья своего считать нас будет прахом
И, присвояя плод трудов несметных лет,
Отнимет все у нас -- и даже солнца свет,
Чтоб подлость наградить своих льстецов прегнусных.
Уж есть событие таких предвестий грустных;
Его варягами наполнен весь наш град;
Уж с нами становя своих рабов он в ряд,
Остатки вольности и наших прав отъемлет;
А ваш великий дух на крае бездны дремлет!
"Проснитесь!.." Вдруг их вопль остановил мой глас:
"Идем пронзити грудь тирану сей же час!"
Их рвенье описать я сколько б ни старался,
Как мрак пред пламенем глагол бы мой казался.
И как изобразить движенье сих мужей,
Сих ненавистников и рабства и царей;
Их слезы на очах от гнева и позора,
Летящи молнии от яростного взора,
Багряность мрачных лиц, сей образ грозных туч.
Из коих вольности блистал надежный луч
И неминуемо тираново паденье.
Впоследок, пременя свой гнев во исступленье,
Забыв опасности и все исторгнув меч,
Стремятся тот же час злодея дни пресечь!
"Друзья,-- сказал я им,-- безвременно геройство,
Отъемля плод, не есть сердец великих свойство.
Что в том, коль, вашу днесь погибель вы презрев,
Повергнете себя в разверстый смерти зев?
Не крови вашея отечество желает:
Оно от ваших рук спасенья ожидает.
Великим толь делам нам должно дать созреть;
В грядущу ночь у стен Вадима будем зреть;
В грядущу ночь врата отворим мы герою,
А с ним ведущему свободу нашу строю".
По сем, как вихрями смущенна бездна вод,
Стремленью ярости почувствовав оплот,
Стесненная кипит, ревет и тщетно рвется,
Таков героев сонм во гневе остается
И просит солнце путь свой ясный сократить,
Чтоб мрак привел тот час, в который им разить.

При сих словах выходит Вигор.

Сего я ожидал, героев наших зная
И добродетели Пренеста почитая.
(Указывая на дочь.)
Се воздаяние, венец трудов твоих.

Судьба моя теперь в ее устах драгих,
Не смею счастливым дотоле я назваться.

Мой долг родителю во всем повиноваться.
(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ 5

Вадим, Пренест, Вигор

Вигор
(в сторону)

Что слышу? Верить ли мне чувствиям моим?..
(К Вадиму.)
Смятенно воинство отсутствием твоим...

(К Пренесту.)
Свершай все так, как начато тобою!

ЯВЛЕНИЕ 6

Вигор
(один)

Итак, я был, о рок, коварства их игрою!
Спасенью общества назначена цена--
Пренесту, а не мне Рамида отдана.
Что сделал сей Пренест? Вадим, какая слава,
Какой успех ему дает отменны права?
Почто тобою так я люто поражен?
Но тщетно быть Вигор не может унижен,
И если должно мне лишитися Рамиды...
Вострепещи, творя столь смертны мне обиды!

Княжнин «Вадим Новгородский» – краткое содержание и анализ

Яков Княжнин в своем творчестве свободно проводил современные понятия о человеколюбии, истинной чести, долге; откликнулся он и на политические идеи XVIII века. В этом отношении он отчасти следовал Вольтеру, который сумел сцену обратить в трибуну. (Предшественником Княжнина в этом отношении был Николев, с его трагедией «Сорена и Замир».)
Яков Борисович Княжнин. Рисунок Ф. Ферапонтова
Особенно, в этом отношении, любопытна драма Княжнина «Вадим» (1789). Содержание её следующее:
Ярый республиканец Вадим (персонаж, известный из некоторых русских летописей) возвратившись в родной Новгород, застает там монархию: в его отсутствие Рюрик выбран народом в князья.

Дочь Вадима Рамида любит Рюрика, но любит и отца, который затевает свержение её возлюбленного. Уступая чувству долга гражданки и дочери, она скрывает планы отца от Рюрика.

Мятеж Вадима против Рюрика оканчивается неудачею: он попадает в плен, где и закалывается вместе с Рамидой.
В страстные монологи Вадима Княжнин вложил ходячие тогда республиканские идеи. Когда друзья Вадима жалобятся на то, что новгородская республика лишилась вольности, но, не видя ниоткуда помощи, не решаются приступить к борьбе с Рюриком, – Вадим восклицает, что помощь в них самих –
…Какой еще хотите?! Ступайте, ползайте, их [богов] грома тщетно ждите, – А я, один за вас, во гневе здесь кипя, Подвигнусь умереть, владыки не терпя! Скажите, как вы, зря отечества паденье, Могли минуту жизнь продлить на посрамленье? И если не могли свободы сохранить,
Как можно свет терпеть? и как желать всем жить?
В пьесе разбросаны многие мысли об опасности самовластия даже «добродетельного» Рюрика.

Когда Вадим был побежден, Рюрик в его присутствии, пред всем народом, отказался от венца, но народ просил его вернуться на престол. Вадим, возмущенный этим, восклицает:

Все пало пред тобой! мир любит пресмыкаться, – Но миром таковым могу ли я прельщаться?
Нет боле у меня отечества, граждан!
Интересен монолог Рюрика (в IV действии), напоминающий своим содержанием монолог «Бориса Годунова» Пушкина:
Над пропастями здесь мой трон постановлён, За благости мои я злобой окружён И сердце горестью мое всечасно сжато! Се участи владык, свой дом хранящих свято: Всечасно мучася, отрады не видать! Не стόят смертные, чтоб ими обладать Благотворителям! Содетели мученья
Не стоят никогда они благотворенья и т. д.

Уважаемые гости! Если вам понравился наш проект, вы можете поддержать его небольшой суммой денег через расположенную ниже форму.

Ваше пожертвование позволит нам перевести сайт на более качественный сервер и привлечь одного-двух сотрудников для более быстрого размещения имеющейся у нас массы исторических, философских и литературных материалов. Просьба делать переводы через карту, а не Яндекс-деньги.

Новгородские посадники Пренест и Вигор в ожидании Вадима обсуждают причину его нежелания публично объявить о своем прибытии в Новгород. Появляется Вадим в окружении военачальников. Он обращается к своим сподвижникам с речью, полной горечи.
Некогда вольный город находится ныне под властью тирана Рурика. “О Новград! что ты был и что ты стал теперь?”. Вадим потрясен, что Рурик, просивший прежде защиты от своих врагов у города, ныне его единовластный правитель, нарушивший тем самым древнюю традицию.
Вигор рассказывает Вадиму о том, при каких обстоятельствах Рурик завладел Новгородом. После того как Вадим отправился в поход со своим войском, новгородская знать, забыв о свободе и святой истине, начала бороться за власть.

Старейший и уважаемый горожанин Гостомысл, потеряв в междоусобице всех своих сыновей, призвал своих сограждан пригласить Рурика, доказавшего свою храбрость в борьбе с врагами.

Вадим потрясен. Ведь Рурик оказался в Новгороде только потому, что искал в этих землях защиты, и если поднял свой меч для прекращения междоусобицы, то лишь возвращал гражданам свой долг.
Утрата свободы, говорит Вадим, – непомерная цена за совершенное Руриком. Гостомысл не мог распоряжаться вольностью сограждан и передавать власть сыну своей дочери.
Он же, Вадим, готов отдать руку дочери Рамиды тому, кто избавит сограждан от тирана

и вернет свободу городу. Пренест и Вигор клянутся идти до конца – любовь обоих к Рамиде очевидна. Вадим отсылает Вигора и военачальников, а Пренеста просит остаться. Он не скрывает, что предпочитает Пренеста видеть мужем своей дочери. Пренест заверяет Вадима, что будет верен долгу даже в том случае, если Рамида отвергнет его.

Вадим удивлен, что Пренест терзаем сомнениями, ведь Рамида поступит только так, как ей прикажет отец.
Селена, наперсница Рамиды, смущена тем, что ее подруга, взойдя на трон после свадьбы с Руриком, может забыть об их “дружестве”. Рамида заверяет ее, что ей дорог не трон и блеск будущего венца, а сам Рурик: “Не князя в Рурике, я Рурика люблю”.
Селена предупреждает, что ее отец может быть недоволен произошедшими в Новгороде изменениями – он слишком дорожил свободой граждан, чтобы смириться с утверждением трона. Рамида успокаивает Селену. Конечно, она подчинится воле отца и никогда не забудет о своем сане, но надеется, что Вадим полюбит Рурика, чье геройство так очевидно.
Кроме того, думает Рамида, Вадим станет истинным отцом мужу своей дочери. Появляется Рурик. Он сообщает, что Вадим вернулся в Новгород. Наконец-то разрешится то, что тяготит Рурика.

Он счастлив, что новгородская знать “превыше вольности” его “считает власть”, но любит ли его Рамида, велением ли сердца готова разделить с ним трон? Рамида уверяет Рурика в искренности своих чувств. Обрадованный Рурик уходит.

Вадим, пораженный ужасной вестью о любви Рамиды к тирану, отталкивает от себя дочь, узнавшую его даже в одежде простого воина. Рамида в недоумении, она умоляет отца объяснить причину его гнева. Вадим, увидя Пренеста, спрашивает его о возможностях спасения отечества.
Пренест рассказывает о своем обращении к вельможам Новгорода с призывом не допускать “самодержавна царства”, которое “повсюду бед содетель”. Варягами Рурика наполнен весь город, уже сейчас они способны отнять у него вольность. Реакция знати была самой решительной, они готовы были сейчас же уничтожить тирана.
Пренест уговорил их дождаться Вадима из похода, ибо отечество ждет от них не крови, а “спасенья ожидает”. Вадим, указывая на дочь, предназначает ее Пренесту. Рамида говорит о своем подчинении воле родителя.

Вигор, слышавший последние слова, поражен несправедливым, по его мнению, решением Вадима. В ярости он обещает отомстить за обиду.

Селена убеждает Рамиду не погружаться в отчаяние, на что та проклинает “долг варварский”, требующий отказаться от любви к Рурику, возненавидеть мужа и умереть.
Селена предлагает все рассказать Рурику, однако Рамида предпочитает смерть предательству отца.
Появившийся Рурик спрашивает Рамиду, почему та избегает его, ведь все готово к брачному торжеству, о котором они договорились и которое откладывали до возвращения Вадима. Рамида желает ему счастья, но без нее, таков, по ее словам, рок, и убегает.

Рурик в отчаянии рассказывает все своему наперснику Изведу, который призывает его “отвергнуть страсть”, унижающую того, кого обожает весь Новгород. Рурик соглашается с ним, но, предполагая здесь какую-то тайну, просит друга лишить его жизни. Извед отказывается, но клянется открыть тайну поведения Рамиды. Увидев приближающегося Пренеста, рассказывает о слухах по поводу любви к нему Рамиды.

Рурик, угрожая, приказывает Пренесту признаться во всем своему “владыке”, на что тот гордо советует умерить порывы гордости перед человеком, который не боится смерти и готов вместе с Вадимом “умереть за общество”. Рурик обвиняет Пренеста и вельмож Новгорода в измене народу и мятеже ради желания властвовать.
Пренест, размышляя, укоряет себя в несдержанности, позволившей Рурику заподозрить Вадима в мятеже, и приходит к выводу, что донести на него мог только Вигор. Он прямо спрашивает об этом у Вигора и получает отрицательный ответ. Далее добавляет, что лично для него он враг, но сейчас стоит задача спасения отечества, и это главное. Когда добьются свободы, их спор решит меч.
Извед рассказывает Рурику о раскрытии планов заговорщиков, бегстве Пренеста и пленении воинов Вадима, которые во всем признались. Рурик не желает знать их имен, приказывает освободить и “щедростью за злобу заплатить”. Извед предупреждает его о возможных последствиях великодушия, однако Рурик остается непреклонен, вручая небесам свою судьбу.

Рурик размышляет о трудностях правления, злобе и неблагодарности, окружающей владыку. Рамида обращается к Рурику по поводу тревоги, охватившей весь город в связи с последними событиями, и жалуется, что уже нет доступа к его сердцу. Рурик обвиняет ее в желании снова получить в свои сети, теперь же он хочет быть свободным от нее.

Рамида проклинает судьбу и хочет умереть, раз для Рурика “воспрещено ей жить”. Рурик говорит ей, что хочет сохранить любовь Рамиды и вступить в бой с Вадимом, сохраняя эту любовь. Рамида не видит выхода и рассказывает о необходимости отдать руку нелюбимому, ведь на то священная воля отца.
Она просит Рурика связать себя узами дружбы с Вадимом, уговаривает “попрать венец ногами”.
Рурик отказывается, объясняя, что уже однажды он отверг власть и снова был призван народом, поэтому восставать против его власти “гнусно”, так как снова народ постигнут несчастья. Рамида понимает его, и оба приходят к выводу о безысходности их любви.

Извед предупреждает Рурика о “воинстве” Вадима под стенами города, тот идет туда, где “долг лютый призывает”, и просит Рамиду оплакать себя в случае гибели. Рамида отвечает, что, если это случится, не слезы она прольет по нему, “но крови токи”.

Рамида одна, предается печальным мыслям о несправедливости судьбы. В то время как Рурик и Вадим стремятся отнять жизнь друг у друга, ее несчастный удел – находиться между возлюбленным и отцом, она боится любого исхода и призывает богов поразить ее в грудь. Она слышит окончание битвы и со страхом ждет исхода.
Появляется обезоруженный Вадим, с толпой пленников, в сопровождении стражи из Руриковых воинов.
Рамида бросается к отцу, однако тот отстраняет ее со словами “невольник Руриков – Рамиде не отец” и просит ее уйти, так как рабом он жить не может и предпочитает смерть. Вадим завидует судьбе павших Пренеста и Вигора, упрекает ее за любовь к Рурику.

Рамида клянется не изменять своему долгу и просит у него прощения. Вадим просит не оставлять ему жизнь, он не хочет милости Рурика, которая унизит его.

Появляется Рурик, окруженный вельможами, воинами, народом, и предлагает Вадиму примириться. Вадим гневно отвергает саму возможность такого примиренья, упрекая Рурика за узурпацию власти. Рурик возражает Вадиму, напоминая тому обстоятельства своего появления в Новгороде – для прекращения междоусобицы и восстановления законности.
В доказательство чистоты своих поступков он снимает с головы венец и, обращаясь к народу, просит его быть судьей, он готов удалиться, если народ так решит. Извед, показывая на народ, вставший на колени перед Руриком в знак просьбы владеть венцом, просит его принять венец. Вадим проклинает народ, называя его “гнусными рабами”.
Рурик спрашивает Вадима о его желаниях, тот просит меч и получает его по приказу Рурика. Рурик просит Вадима быть ему “отцом”, Вадим отвечает, что теперь “доволен будешь ты, народ, и дочь, и я”. Рамида чувствует ужасный замысел Вадима и умоляет его “не довершать сих слов” и в доказательство своей верности долгу закалывается.

Вадим ликует и тоже закалывается мечом.

Рурик упрекает богов за несправедливое наказание, говорит, что величие ему только в тягость, но он не свернет с избранного пути, “где, вам подобен став, вам, боги, отомщу”.

Вариант 2

Действия рассказа Якова Борисовича Княжнина “Вадим Новгородский” происходят в славном городе Новгород. Во время отсутствия Вадима, в городе происходит передел власти между новгородской знатью. Самый уважаемый гражданин Новгорода Гостомысл, потеряв в этой междоусобной войне всех своих сыновей, призывает свой народ пригласить Рурика для разрешения конфликта.
По мнению Вадима и его сподвижников, Вигора и Пренеста, Рурик прибыл в эти земли, что бы получить защиту от своих врагов, а сейчас он, прекратив междоусобицу, попросту вернул свой долг народу. Гостомысл не имел никакого права волей народа передавать власть своему внуку Рурику.
Вадим решает вернуть власть и за это обещает выдать свою дочь Рамиду замуж за героя. Вигор и Пренест, не скрывают своего желания находиться рядом с Рамидой, и вызываются помочь Вадиму.

Сам же, бывший “хозяин” Новгорода, обещает свою дочку Пренесту, и уверен, что хочет видеть его мужем своей дочери.

В отсутствие отца Рамида влюбляется в Рурика, и уверена в том, что отец примет ее выбор.
Вадим не собирается мириться с желанием дочери находиться рядом с тираном, и он настаивает на том, что бы она вышла замуж за Пренеста.
Узнав о выборе Вадима, Вигор в ярости обещает отомстить Пренесту, но свои отношения они хотят выяснить после того, как освободят город от тирана Рурика. Рамида говорит, что предпочла бы смерть решению отца.

Перед свадебной церемонией, Рамида сообщает Рурику о решении отца, и что она его любит, но не может быть с ним. Рурик решает поручить своему наперснику Изведу выведать тайну Рамиды. Спустя время Извед рассказывает ему о слухах по поводу любви Рамиды к Пренесту. Рурик вызывает Пренеста, и заставляет его присягнуть себе на верность, но Пренест считает своим владыкой только лишь Вадима.

Рамида снова навещает Рурика с просьбой оставить власть, но тот утверждает, что однажды он отверг власть, но теперь снова призван народом. Рамида просит Рурика примириться с Вадимом, но он считает, что это невозможно. Однако в разговоре, они приходят к выводу, что все так же любят друг – друга.
Оставшись одна, Рамида придается мыслям о том, что ее возлюбленный и ее отец сойдутся на поле боя, и эти мысли очень тревожат ее. Услышав об окончании боя, она с тревогой ждет следующих минут. Увидев обезоруженного отца, она кидается к нему, но тот ее отвергает. Вадим предпочел бы судьбу Вигора и Пренеста, погибшим на поле боя, позорной милости из рук тирана.
Рурик не хочет смерти Вадима, и напоминает ему о том, что пришел в город не за властью, а для решения конфликта между знатью. Рурик становиться перед народом и требует, что бы они решили, кто должен быть правителем Новгорода.

Единовременно все встали на колени перед Руриком и в порыве гнева, считая народ “гнусными предателями”, Вадим закалывается мечом, вслед за своей дочерью.

Сочинение на отлично! Не подходит? => воспользуйся поиском у нас в базе более 20 000 сочинений и ты обязательно найдешь подходящее сочинение по теме Краткий сюжет трагедии Якова Борисовича Княжнина «Вадим»!!! =>>>

Замысел «Вадима» во многом был обусловлен полемическими задачами.
Оппонентом Княжнина оказалась сама Екатерина II, которая написала драматическое произведение под названием «Историческое представление из жизни Рурика» (1786). Основой для пьесы послужило летописное предание 863 г.
о расправе Рюрика с восставшими против него новгородцами: «…губи Рурик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев, советников его». Это немногословное сообщение было интерпретировано Екатериной в грубо монархическом духе.
Еще в своем «Наказе» она писала, что в России должна быть самодержавная власть, «всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конце разорительно… Лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим».

Вадим в пьесе Княжнина - образец высокой гражданской героики. Его поступками руководит не зависть, не стремление к власти.
Он видит превосходство республиканских порядков над монархическими и до последней минуты остается верным своим идеалам. Силой характера, готовностью пойти за свои убеждения на любые жертвы он выше Рурика.
В последние минуты жизни, потеряв войско, свободу, дочь, он произносит слова, свидетельствующие о его нравственном величии:

Княжнин резко отошел в своей трагедии от замысла Екатерины. Его Вадим не находится ни в каком родстве с Руриком и не претендует на княжескую власть. Он - горячий защитник республиканских порядков в Новгороде. Несколько лет подряд вместе с другими посадниками Вадим был вдали от родного города, защищая от врага новгородские владения.
По возвращении он узнает, что после длительных междоусобиц власть перешла в руки Рурика. Вадим не может примириться с утратой Новгородом былой вольности и организует против Рурика заговор. Ближайшие его помощники - посадники Пренест и Вигор. Тому из них, кто более отличится, Вадим обещает в жены свою дочь Рамиду.
Между тем Рамида любит Рурика.
Возникает вопрос: кем же был по своим политическим убеждениям сам Княжнин - монархистом или республиканцем? Эта проблема породила довольно обширную литературу, в которой были высказаны доводы в пользу и той и другой точки зрения.

Думается, что можно на основании всего творчества Княжнина, от ранних его произведений и до последнего, прийти к выводу, что он принадлежит к такому типу мыслителей, которые, в отличие от ограниченных и реакционною мыслящих монархистов, могли симпатизировать республиканскому устройству общества. К числу таких же людей в XVIII в.

принадлежал Карамзин, который писал о себе: «По чувствам останусь республиканцем и притом верным подданным царя русского: вот противоречие, но только мнимое»
Тем самым исключалась даже мысль о возможности в России республиканского правления. В полном согласии с этими принципами Рурик изображался в пьесе Екатерины мудрым и справедливым правителем, которому новгородцы добровольно вручают княжескую власть.
Вадим выведен как двоюродный брат Рурика, решивший незаконно, посредством мятежа, захватить княжеский престол! О новгородском вече, о народоправии не сказано ни слова. Потерпев поражение, Вадим раскаивался и на коленях благодарил своего противника за помилование.
Пьеса заканчивалась полным апофеозом законного монархического правления.

Ему остается один выход - умереть. Рамида догадывается о решении отца и, не желая быть свидетельницей его смерти, закалывает себя. Подобно древним республиканцам, Вадим восхищен поступком дочери: «О дочь возлюбленна! Кровь истинно геройска». И он также лишает себя жизни.

Когда заговор Вадима потерпел поражение, Пренест и Вигор погибли в бою, пленный Вадим предстал перед Руриком и Рамидой. Рурик столь великодушен, что готов уступить новгородский престол Вадиму, но княжнинский Вадим не похож на Вадима из пьесы Екатерины. С негодованием отвергает он предлагаемый ему «венец»:
Характер Вадима отличается глубокой притягательной силой. Впервые в русской литературе был опоэтизирован национальный образ героя-республиканца.

Итак, Екатерина смогла противопоставить законно царствующему монарху лишь жалкого узурпатора, морально нечистоплотного честолюбца. Сумароков и Нико-лев заняли более принципиальную позицию. В их пьесах противостоят друг другу монарх-тиран и просвещенный монарх.
При этом допускается даже восстание, но только против тирана, а не против самого строя, поскольку свержение деспота подразумевает в их трагедиях сохранение монархических порядков.
Новизна и смелость позиции Княжнина в том, что в его пьесе самодержавию противопоставлялась республика, а просвещенному монарху - идеальный республиканец. Таких конфликтов русская драматургия еще не знала. Княжнин стремится быть максимально объективным в своих оценках. Его Рурик - образцовый монарх.

Он не узурпировал власть, а был возведен на престол изнемогавшим от внутренних раздоров народом. Он сумел восстановить в Новгороде порядок и даже готов уступить свое место сопернику. Он добр и великодушен.

Но республиканцы Княжнина осуждают не конкретных носителей самодержавной власти, а сам монархический принцип, предоставляющий одному лицу бесконтрольную власть. Монархия всегда чревата деспотией. Где гарантия, что кроткий правитель не переродится в кровожадного тирана? Об этом говорит единомышленник Вадима посадник Пренест:

Сочинение опубликовано: 20.12.2011 понравилось сочинение, краткое содержание, характеристика персонажа жми Ctrl+D сохрани, скопируй в закладки или вступай в группу чтобы не потерять!
Краткий сюжет трагедии Якова Борисовича Княжнина «Вадим»

Жизнь и творчество Княжнин Я. Б

Яков Борисович Княжнин родился 3 (14) октября 1742 г. в семье псковского вице-губернатора. Учился в Петербурге, в гимназии при Академии наук, служил в иностранной коллегии у Никиты Панина, был военным, однако за растрату казенных денег ему пришлось оставить службу. Впоследствии он служил секретарем вельможи Бецкого.
Писать Княжнин стал рано, его литературная деятельность начиналась под влиянием творчества Сумарокова, учеником которого он считал себя. Княжнин написал восемь трагедий, четыре комедии, пять комических опер и мелодрам, писал и стихотворения.
Среди переводов, сделанных Княжниным, следует отметить трагедии Корнеля и поэму Вольтера “Генриада”. Многие пьесы Княжнина носил характер вольного переложения иностранных образцов, за что Пушкин не без иронии назвал его “переимчивый Княжнин”.

Однако, несмотря на “переимчивость”, Княжнин был талантливым литератором, лучшие его трагедии самостоятельны и пользовались большим успехом у соотечественников.

Театр для Княжнина - трибуна, с которой он проповедовал взгляды на существо верховной власти, на отношения между царем и гражданами.
Самодержавие и отношение к нему - вот основная политическая тема трагедий Княжнина, которую он решал как борьбу с самовластьем во имя свободы. В годы политической реакции смелость Княжнина, его гражданская активность обратили на себя внимание правительства.
“Вадим Новгородский” и затем написанная им работа “Горе моему отечеству”, так и не увидевшая свет, принесли ему большие неприятности.
В доме Княжнина, который был женат на дочери Сумарокова, поэтессе Катерине Александровне, часто собирались литераторы, любители искусства, передовая дворянская молодежь.
Трагедии “Росслав” и “Вадим Новгородский”

Первый крупный успех Княжнина был связан с постановкой в 1769 г. трагедии “Дидона”, вызвавшей одобрение Сумарокова, но лучшие его трагедии, исполненные гражданского пафоса, - “Росслав” (1784) и “Вадим Новгородский” (1789).

Написанная на условно-исторический сюжет, в период определившейся победы революции в Америке и в канун Французской революции, “Росслав” - трагедия глубоко патриотическая. Росслав - “полководец российский” - проявляет мужество и преданность долгу и отечеству, не желая выдать тайну, несмотря на угрозу смерти.
Он пренебрегает возможностью стать шведским королем, предпочитая трону звание гражданина свободной страны: “Чтоб я, забыв в себе российска гражданина, порочным сделался для царска пышна чина!”
В трагедиях своих Княжнин громит тиранов - “Отечества губителей”. И хотя Княжнин не шел дальше пропаганды конституционной монархии, речи его героев о тирании, свободе, гражданских правах, произносимые со сцены, звучали почти революционно.

Возникновение трагедии “Вадим Новгородский” - самого значительного произведения Княжнина - было вызвано стремлением ответить Екатерине II, написавшей пьесу “Историческое представление из жизни Рурика” (1786).

В основу трагедии было положено летописное известие из Никоновской летописи о новгородцах, которые были недовольны княжением Рурика. И в то же лето (т. е. 863 г.
) Рурик “уби Вадима храброго и иных многих изби новгородцев, советников его” - так гласила летописная запись.
Пьеса Екатерины, написанная в “подражание Шекспиру”, изображает Вадима не противником самодержавной власти, а честолюбцем, жаждущим власти и с этой целью устраивающим заговор. Рурик - идеальный монарх, побеждающий заговорщиков, и Вадим, подавленный великодушием монарха, который предлагает ему роль помощника, спешит доказать свою преданность.
Княжнин полемически заостряет свою трагедию против трактовки Екатерины, преследовавшей монархические цели.

Рурик в трагедии Княжнина похож на Рурика в пьесе Екатерины: он благодетельный и великодушный государь, избранный самим народом за избавление Новгорода от смуты.

И тем ярче выступает титаническая фигура Вадима, изображенного Княжниным пламенным патриотом, защитником вольности родного города, идейным противником самодержавной власти как таковой. Самодержавная власть враждебна народу.
Сторонник Вадима, новгородский посадник Пренест так говорит о ней:
Что в том, что Рурик сей героем быть родился?
Какой герой в венце с пути не совратился.
Самодержавие повсюду бед содетель
Вредит и самую чистейшу добродетель.
И невозбранные открыв пути страстям,

Герой-полководец Вадим, вернувшись на родину и застав самодержавное правление Рурика, не может примириться с ним. Он защитник идеи народоправства, он ратует за республику, за древние новгородские вольности.
И хотя в новгородской республике главную роль играют идеальные вельможи, аристократы, но они, по мысли Княжнина, равны перед законом со всеми гражданами, они управляют именем народа, представляют собой народ.
Защищая вольность, Вадим организует заговор, а затем восстание.

И если поддерживающими его новгородскими посадниками Пренестом и Вигором движут в основном личные интересы: оба претенденты на руку дочери Вадима Рамиды, то Вадим - непоколебимый республиканец, убежденный в необходимости защищать свободу народа от самодержавной власти. О жаждет пролить всю кровь свою во имя вольности.

Итак, основной политический конфликт трагедии Княжнина не тиранство монарха, как в трагедиях Сумарокова, а конфликт, вызванный борьбой за республику против монархии, даже в том случае, если на троне просвещенный монарх.
Это первая республиканская трагедия и первый образ стойкого непоколебимого республиканца - врага самодержавия.
Вспомним, что, обличая тирана в трагедии “Дмитрий Самозванец”, Сумароков устами своего положительного героя утверждает при этом: “Самодержавие - России лучша доля”.

Трагедия Вадима заключается в том, что народ не поддерживает его. Восстание подавлено. Рурик возвращает народу венец - символ своей власти и предлагает его Вадиму, но Вадим презрением отказывается:

Вадима на главу! Сколь рабства ужасаюсь,
Толико я его орудием гнушаюсь!
Народ коленопреклоненно просит Рурика править им. С негодованием бросает Вадим упрек народу:
О гнусные рабы, своих оков просящи:
О стыд! Весь дух граждан отселе истреблен!
Видя победу Рурика, Вадим закалывается, произнося пере этим слова, свидетельствующие о его моральной победе.
В средине твоего победоносна войска,
В Венце, могущий все у ног твоих ты зреть,
Что ты против того, кто смеет умереть?
Современники Княжнина видели в его трагедии, написанной 1789 г., намеки на живую политическую современность. Исполнена чувства долга и дочь Вадима Рамида, любящая Рурика любимая им. Угадав намерение отца, она лишает себя жизни.

В трагедии большое место занимает тема народа, который осознается исторической силой, способной определять ход событий в стране. Недаром Рурик предлагает Вадиму, чтобы народ решил их спор: “Меж нами я народ судьею поставляю”.

Монархия побеждает, народ верит Рурику, но истинный победитель - Вадим, предпочитающий смерть рабству. И все симпатии автора на его стороне.
Написанная в русле поэтики классицизма, трагедия сохраняет статичность и основные принципы, присущие трагедиям классицизма, однако в трактовке характеров Княжнин отступает от правил: в его “Вадиме” нет прямолинейного деления борющихся лиц на положительных и отрицательных персонажей.
Величайшей заслугой Княжнина явилось создание героического образа Вадима. Княжнин не был ни революционером, ни республиканцем, подобно своему Вадиму, но события Французской революции не заставили его отказаться от своих передовых общественно-политических взглядов, от своей трагедии, законченной перед самой революцией.

Трагедия была напечатана отдельным изданием только в 1793 г. и сразу вызвала большой интерес, о ней доложили Екатерине. Она восприняла “Вадима Новгородского” почти так же, как и “Путешествие” Радищева. Началось следствие.

Так как автора в это время уже не было в живых, правительственная кара обрушилась на “якобинскую” трагедию. По распоряжению императрицы Сенат приговорил конфисковать все экземпляры трагедии и сжечь эту “дерзостную” книгу.

Следующее издание было осуществлено лишь в 1871 г. П. А. Ефремовым, но с пропуском четырех стихов, в которых давалась особенно убийственная характеристика самодержавию: “Самодержавие повсюду бед содетель…
” Долгое время трагедия появлялась в печати с пропусками и только в 1914 г. была впервые напечатана полностью. Предание о Вадиме, тему новгородской вольности подхватили и развили Рылеев, Пушкин, Лермонтов.

Комедии “Хвастун” и “Чудаки”
Среди комедий Я. Б. Княжнина особенно выделяются яркостью характеристики героев, реальными подробностями русского быта, неподдельным комизмом стихотворные комедии “Хвастун” и “Чудаки”.

Сюжеты их заимствованы: “Хвастун” - переделка комедии Брюйеса “Значительный человек”, вторая - “Чудаки” - комедии Детуша “Странный человек”.

Однако это не помешало Княжнину изобразить характерные черты русской действительности, создать образы современных ему “верхолетов”, которые, несмотря на ничтожество, попав в “случай”, могут стать вельможами при дворе.
Сюжет комедии “Хвастун” прост. Промотавшийся дворянин с целью поправить свои дела ухаживает за дочерью богатой провинциальной помещицы. Верхолет выдает себя за знатного человека, говорит, что он “попал в случай”, стал графом, получил имение “с Торжок или Тверь”.
Княжнинский Хвастун в какой-то степени прообраз Хлестакова. От Верхолета ждут “милостей” и его дядя Простодум, и желающая сделать дочь графиней помещица Чванкина. Образы этих провинциальных помещиков нарисованы с большим мастерством и знанием жизни.

Глупый, невежественный, ничтожный и по умственным, и по нравственным качествам Простодум - образ, близкий Скотинину, готов “на брюхе ползать”, чтобы стать сенатором. Сенаторство обещано ему Верхолетом.

Жестокость и алчность “доброго простака”, как его называет один из персонажей комедии, раскрывается и тогда, когда оказывается, что Простодум разбогател, скопив деньги “не хлебом, не скотом, не выводом теляток, но кстати в рекруты торгуючи людьми”.
Наконец, Хвастун-Верхолет выведен на чистую воду честным небогатым дворянином, отцом Замира, возлюбленного Милены (дочери помещицы Чванкиной). Честон и Замир - идеальные дворяне, для которых честь превыше всего. На создание этих характеров повлияли Стародум, Правдин, Милон из фонвизинского “Недоросля”.
Комедия Княжнина, обращенная к современности, сатирически разоблачала тип выскочки-вельможи, число которых было велико в екатерининское правление, когда стоило “попасть в случай”, стать фаворитом Екатерины или угодить Потемкину - и ты вельможа, вершитель дел государственных.

Погоня за чинами, невежество и развращенность нравов - все это свидетельствовало о нравственном падении дворянства.

Несмотря на соблюдение принципов классицизма, условность характеров, комедия привлекала реалиями русского быта, мастерским созданием комических характеров, замечательной легкостью разговорного языка, живописностью диалогов.
Популярной у современников была и комедия характеров “Чудаки”, в которой действуют кичащиеся своим родовым дворянством богач Лентягин и его жена, галломан Ветромах, их дочь “ветренница смиренная”.
В комедиях Княжнина действуют наряду с невежественным, честолюбивым, галломанствующим дворянством и ловкие, пронырливые слуги.

Мастерски разработанная стихотворная форма, легкий остроумный язык способствовали дальнейшему развитию стихотворной комедии (“Горе от ума” Грибоедова).

Серьезные проблемы затрагивает Княжнин в комической опере “Несчастье от кареты” (1779). В ней он обращает внимание на тяготы крестьян, зависящих от самодурства господина и приказчика, на их бесправие, о котором говорит один из героев Лукьян: “Боже мой, как мы несчастны! Нам должно пить, есть и жениться по воле тех, которые нашим мучением веселятся и которые без нас бы с голоду померли”.
Яков Борисович Княжнин скоропостижно скончался 14 (25) января 1791 г. в Петербурге. Похоронен на Смоленском кладбище.

Трагедия «Вадим Новгородский»

Надвигающаяся революционная гроза во Франции, раскаты которой отозвались по всей Европе, не ослабила, как у Николева, а наоборот, уси­лила гражданскую настроенность Княжнина. Около 1789 г.
им была написана восьмая, последняя трагедия «Вадим Новгород­ский» - самое значительное и долговечное его произведение, сыгравшее важную историко-литературную роль и вызвавшее оживленные споры среди исследователей, не прекратившиеся и по настоящее время.
Сюжет «Вадима Новгородского» основан на записи Никонов­ской летописи (в других летописных сводах это известие вовсе не встречается) под 6371, т. е.

863 годом, о недовольстве новго­родцев правлением первого варяжского князя Рюрика и об убий­стве в связи с этим Рюриком некоего Вадима Храброго вместе с его многочисленными приверженцами: «Того же лета уби Рурик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев, советни­ков его».

Года за три до Княжнина, в 1786 г., этой летописной записью воспользовалась и Екатерина, составив в «подражание Шекспиру» «Историческое представление, без сохранения феатральных обыкновенных правил, из жизни Рюрика».
Под пером Екатерины глухое и эпически-неопределенное летописное известие получило заведомо тенденциозную обработку, подчеркнуто на­правленную к прославлению в лице Рюрика не только идеаль­ного монарха, но и российского самодержавия вообще, как исконной и наиболее благодетельной формы государственного устройства страны, и к решительному осуждению и морально-по­литической дискредитации попытки восстания против такого уст­ройства. Противник Рюрика (по пьесе Екатерины - его двою­родный брат) Вадим, честолюбец и завистник, составляет против него династический заговор, дабы самому захватить княжескую власть. Наоборот, Рюрик, раскрыв замысел и одолев козни Ва­дима, великодушно прощает ему и даже назначает его на важ­ный государственный пост. Пьеса заканчивается полным раская­нием падающего на колени Вадима и его клятвой в вечной вер­ности Рюрику. Примечательно, что и этот финал, совершенно не совпадающий с летописным рассказом, и вообще вся сюжетная схема пьесы почти полностью подсказаны Екатерине трагедией самого же Княжнина «Титово милосердие». Тем более вырази­тельный характер приобретает разработка того же самого лето­писного сказания о Вадиме в написанной три года спустя тра­гедии Княжнина. Княжнин полностью сохраняет и даже еще усугубляет екатерининскую трактовку Рюрика. Рурик Княж­нина - своего рода древнерусский Тит. Он множит один велико­душный поступок на другой: когда ему вручают список вельмож- заговорщиков, он отказывается читать его; освобождает взятых им в плен мятежных воинов Вадима; наконец, в знак полного прощения и дружбы возвращает меч самому разбитому им в бою Вадиму. Мало того, Рурик не только милосерден в личном плане, но и совершенно бескорыстен в плане политическом. Он спасает давший ему приют Новгород от раздиравших его междо­усобий «мятежных и крамольных гордецов-вельмож», из которых каждый хотел сделаться тираном. Сам он не стремится к верхов­ной власти и соглашается принять ее, только уступая неотступ­ным мольбам народа. Как и Тит, он оказывается в венце власти­теля подлинным «отцом народа». На борьбу с восставшим про­тив него Вадимом его толкало не стремление во что бы то ни стало «удержать правления бразды», а единственно «честь» и желание «общества почтенье оправдать». И в доказательство того, что это не пустые слова, Рурик тут же сам добровольно отказывается от власти - слагает с себя венец и вручает его на­роду: «Теперь я ваш залог обратно вам вручаю; || Как принял я его, столь чист и возвращаю».
Однако, совершенно совпадая с Екатериной в характеристике Рурика, Княжнин резко отступает от императрицы в трактовке Вадима. Вадим Княжнина - один из посадников вольного Нов­города, герой-полководец.

Три года Вадим победоносно сражался с врагами Новгорода, вернувшись же в родной город, нашел древнюю «вольность сограждан» уничтоженной, древние «права» ниспровергнутыми, а в тех «священных чертогах», где заседали новгородские посадники - «велики будто боги, но равны завсегда и меньшим из граждан»,- самодержавного князя, «властителя рабов».

Остальные новгородские посадники были вынуждены волей или неволей примириться с этим, но не таков Вадим. Он спрашивает двух наиболее близких ему посадников, соискателей руки его дочери Рамиды, Пренеста и Вигора, как могут они жить, если не сумели сохранить свободы.
Ответную реплику Ви­гора: «Как прежде, мы горим к отечеству любовью…» - он гневно перебивает: «Не словом доказать то должно б - вашей кровыо! II Священно слово толь из ваших бросьте слов. || Или отечество быть может у рабов?» Когда тот же Вигор говорит, что они «оплакивают» горестную участь отечества, Вадим негодующе отвечает: «Оплакиваете?.. О страшные премены! || Оплакиваете?..
Но кто же вы?.. Иль жены, || Иль Рурик столько мог ваш дух преобразить, || Что вы лишь плачете, когда ваш долг - разить?» Посадники Пренест и Вигор решаются пойти против Рурика, когда Вадим обещает тому, кто окажет себя более достойным звания гражданина, руку Рамиды. Но сам Вадим, горячий па­триот, суровый защитник древней новгородской вольности, абсо­лютно бескорыстен.

Восставая на Рурика, он хочет не власти для себя, а возвращения свободы народу. В своем бескорыстии анта­гонист Рурика ничуть не уступает последнему.

Когда Рурик сни­мает с себя венец и предлагает народу, если он того хочет, возло­жить его на Вадима, Вадим с отвращением восклицает: «Вадима на главу! Сколь рабства ужасаюсь, || Толико я его орудием гну­шаюсь!» Вообще борьба Рурика и Вадима дана не в плане тра­диционного противопоставления добродетели и порока, а осуще­ствляется как столкновение двух противоположных политических идеологий - монархической и республиканской, причем сам ав­тор не становится, как это обычно бывало в «классической» тра­гедии, явно на ту или на другую сторону. Положительные ка­чества царя еще резче подчеркивают героическое свободолюбие Вадима, который не соглашается никакой ценой продать воль­ность отечества, не хочет быть «рабом» даже самого добродетель­ного монарха. Пламенным свободолюбием, республиканским па­фосом дышат все патетические реплики и речи Вадима, как и не­которые речи его сторонников. Характеристика самодержавия, вложенная в уста Пренеста, исполнена прямо радищевской силы:

• Какой герой в венце с пути не совратился?
• Величья своего отравой упоен -
• Кто не был из царей в порфире развращен?
• Самодержавие повсюду бед содетель,
• Вредит и самую чистейшу добродетель
• И, невозбранные пути открыв страстям,
• Дает свободу быть тиранами царям.

Сложность трагического содержания пьесы Княжнина осо­бенно отчетливо проступает в эпилоге ее, в сцене своеобразного политического диспута, который в присутствии вельмож, воинов и народа заводит победитель Рурик с побежденным Вадимом, «поставляя» в качестве «судии» между ними свободное волеизъ­явление самого народа.
Вторичным победителем и здесь, как в бою, оказывается Рурик: «судия»-народ на коленях умоляет Ру­рика попрежнему владеть им. Вадим оказывается в поистине трагическом одиночестве. Его войско разгромлено. Посадники Пренест и Вигор убиты. Его дочь Рамида с самого начала любит Рурика и любима им.
Самому ему не дано умереть за свободу: он «пленник» ненавистного самодержца, оскорбляющего его предположением примирения. «Для возвращенья вам потерянной сво­боды || Почто не мог пролить всю кровь мою, народы!» - вос­клицает в отчаянии Вадим, обращаясь к народу; но и сам на­род оказывается против него.

Однако ничто не в силах сломить «гордый дух» непримиримого республиканца Вадима; дважды побежденный, он в исходе трагедии по-своему торжествует над победителем. Величие духа Вадима «открывается» Рамиде: она угадывает его замысел и спешит предупредить его; в ней просы­пается вольная новгородская гражданка, дочь своего отца: она закалывается.

В отчаянии теперь Рурик: «О исступление, поги­бельное мне!» Зато Вадим в восторге: «О радость! Все, что я, исчезнет в сей стране! || О дочь возлюбленна! Кровь истинно геройска!» Если в пьесе Екатерины Вадим, в конечном счете, падал на колени перед Руриком, у Княжнина он обращается к нему с тем же гордым вызовом, с каким Росслав обращался к Христиерну: «В средине твоего победоносна войска || В венце, могущий все у ног твоих ты зреть, || Что ты против того, кто ‘ смеет умереть?» С этими словами Вадим закалывается.
«Вадим» Княжнина написан с соблюдением основных правил драматургии классицизма. Не лишен он и недостатков ее: декламативности, риторичности, дидактизма, традиционно-любовной ситуации, механически привнесенной в трагедию и не связанной с существом ее, и т. п. Правда, и тут - характерный штрих.
Строго соблюдая в числе прочих единств и единство места, Княжнин переносит действие своей трагедии из традиционного дворца - царских «чертогов» - на новгородскую площадь. Но вместе с тем в рамках «классической» трагедии Княжнин сумел достигнуть большой широты в самой постановке проблемы тра­гического.
Сложность постановки и разрешения этой проблемы в «Вадиме», столь отличающаяся от привычно-прямолинейной тенденциозности, была причиной весьма различных истолкований идейного смысла трагедии.

Сейчас же по окончании трагедии она была принята в при­дворном театре. Актеры уже начали разучивать роли; роль са­мого Вадима должен был исполнять известный актер Плавиль­щиков. Однако развернувшиеся события французской революции побудили Княжнина взять пьесу обратно.

Когда четыре года спустя и через два года после смерти Княжнина «Вадим» по­явился в печати (вышел отдельным изданием и одновременно был напечатан в очередном номере «Российского Феатра»), выяс­нилось, насколько осторожность Княжнина была своевременна и уместна.
Представленная Екатерине трагедия Княжнина привела ее почти в такое же возмущение, как появившееся за три года до того «Путешествие» Радищева. Привлечь к ответственности уже мертвого автора Екатерина не могла. Гнев ее обрушился на кра­мольную книгу.
По решению Сената, инспирированному самой Екатериной, было постановлено трагедию Княжнина, «яко напол­ненную дерзкими и зловредными против законной самодержав­ной власти выражениями, а потому в обществе Российской импе­рии нетерпимую, сжечь в здешнем столичном городе публично».

Во исполнение этого отдельное издание «Вадима» было уничто­жено, а из «Российского Феатра» выдраны соответствующие листы. Правда, уничтожение это не могло быть полным, ибо значительная часть экземпляров отдельного издания трагедии была уже распродана. С этих экземпляров делались многочис­ленные списки. Снова смог быть перепечатан «Вадим Новгород­ский» только в 1871 г. П. А.

Ефремовым в «Русской старине» с пропуском четырех стихов в речи Пренеста Вадиму (действие 2-е, явление 4-е), начиная стихом «Самодержавие повсюду бед содетель…» Полностью «Вадим» был опубликован только в 1914 г. отдельным изданием, однако в ничтожном количестве - всего 325 экземпляров. В обществе ходили мрачные слухи о тра­гическом конце и самого автора «Вадима».
Молодой Пушкин в наброске статьи по русской истории XVIII в. записал, очевидно, распространенное в близких к декабризму кругах, известие, что «Княжнин умер под розгами» (XI, 16). Несколько позднее, в 1836 г.
, в «Словаре достопамятных людей» Бантыша-Камен- ского это известие было изложено подробнее: «Трагедия Княж­нина «Вадим Новгородский»,- пишет Бантыш-Каменский,- бо­лее всех произвела шума: Княжнин, как уверяют современники, был допрашивай Шешковским, в исходе 1790 г. впал в жестокую болезнь и скончался 14 января 1791 г.».
Слова «был допрашиван» напечатаны в словаре курсивом, что явно приближает их смысл к записи Пушкина (общеизвестно было, что стоявший во главе «тайной экспедиции» Шешковский, как правило, прибегал при допросах к помощи кнута).

Установить неточность этого сообще­ния было нетрудно: когда «Вадим» стал известен в правитель­ственных кругах и дошел до императрицы, его автора уже два года как не было в живых. Однако большинство исследователей стало вообще пересматривать утвердившуюся было оценку «Ва­дима Новгородского» как антимонархической, революционной трагедии.

С их точки зрения «Вадим» представляет собой совер­шенно «невинное» произведение, которое прославляет в лице Рурика гуманного монарха, спасшего Новгород от раздиравших его междоусобий. Реакция Екатерины и некоторых современни­ков, услышавших в трагедии Княжнина звуки революционного «набата», объясняется лишь «испугом» перед французской рево­люцией.
Появись «Вадим» десятью годами ранее, с ним ничего бы не произошло, как ничего не случилось с трагедией Нико­лева «Сорена и Замир». С некоторыми вариантами именно так истолковывали трагедию Княжнина М. Н. Лонгинов, П. А. Ефре­мов, В. Я. Стоюнин, акад. М. И. Сухомлинов, В. Ф. Саводник и даже Г. В. Плеханов. Споры о «Вадиме» возобновились и в наше время. М. А.
Габель в статье «Литературное наследство Княж­нина», опубликованной в 1933 г., увидела в «Вадиме» «трактат- памфлет, скрытый под формой трагедии» и написанный Княжни- ным как одним из представителей «аристократической фронды», «оппозиционной екатерининскому самодержавию». Свою точку зре­ния она подкрепляла сходством ряда высказываний «Вадима» с воззрениями одного из виднейших идеологов аристократической оппозиции Екатерине - кн. Щербатова. Н. К- Гудзий в статье «Об идеологии Княжнина», опубликованной два года спустя, возражает против этого, считая, что «нет никаких оснований оспаривать господствующую точку зрения на «Вадима» как на про­изведение, основной смысл которого - апология просвещенной монархической власти, воплощавшейся на практике для Княж­нина в деятельности Екатерины II». Наоборот, автор главы о Княжнине в новейшей академической «Истории русской лите­ратуры» Л. И. Кулакова полагает, что Княжнин полностью «на стороне того, кто готов пролить кровь за возвращение народу отнятой у него свободы», т. е. на стороне Вадима.

Каков же действительный идейный смысл «Вадима»? Ни о каком «антимонархизме» и «республиканизме» Княжнина в пе­риод написания им «Титова милосердия» (а значит, и «Рос­слава») и торжественных речей, наполненных похвалами Екате­рине, не может быть и речи.

Но Княжнин явно не остался чужд общему идейному возбуждению, охватившему передовые круги русского общества под влиянием крестьянских движений в стране и французской революции. Революционные события во Франции заставили Княжнина взволнованно задуматься и над положе­нием в России. Он впервые в своей жизни взялся за перо публи­циста, написав вскоре после «Вадима», в конце 1789 г., не.
до­шедшее до нас политическое сочинение под выразительным названием «Горе моему отечеству». Лично знавший Княжнина С.
Глинка в своих мемуарах рассказывает вкратце содержание его: «В этой рукописи страшно одно только заглавие… Главная мысль Княжнина была та, что должно сообразоваться с ходом обстоятельств и что для отвращения слишком крутого перелома нужно это предупредить» заблаговременно устроением внутрен­него быта России, ибо Французская революция дала новое на­правление веку».

Все это звучит определенно: революционером Княжнин в это время не стал; он не хотел для России «слишком крутого перелома», т. е. повторения революционных французских событий. Но не отошел Княжнин под влиянием революции и от своих передовых общественно-политических взглядов.

Наоборот, в нем возникает сознание необходимости для предотвращения революции «заблаговременного устроения внутреннего быта Рос­сии», т. е., очевидно, известного ограничения самодержавной вла­сти законом. Словом, в недошедшем произведении Княжнина содержалось, повидимому, нечто подобное «Рассуждению» Фон­визина. Это ни в какой мере не делало Княжнина республикан­цем, но вносило нечто новое в его политическую позицию, ста­вило его в оппозиционное отношение к екатерининскому режиму. Так это и было воспринято властями. По рассказу того же
Глинки, рукопись «Горя моему отечеству» попала «в руки посто­ронние», что, как добавляет мемуарист, «отуманило» последние месяцы жизни Княжина и «сильно подействовало на его пыл­кую чувствительность».
Из этого очень неопределенного, наро­чито затуманенного изложения можно, однако, заключить, во- первых, что сочинение Княжнина было пущено им по рукам, и, во-вторых, что незадолго до смерти Княжнин действительно под­вергся какому-то допросу, вероятно именно со стороны Шешковского.

Другими словами, запись Пушкина о судьбе Княжнина, очевидно, была основана на каком-то реальном факте, хотя, воз­можно, в дальнейшем и преувеличенном.

Нарастание в Княж­нине оппозиционных настроений, видимо, вызвало к жизни и его трагедию «Вадим Новгородский», явно полемически обращенную против пьесы на аналогичный сюжет самой императрицы и тем самым продолжающую идейно-литературную борьбу, которую вели против Екатерины Новиков и Фонвизин.
Что касается спора об идейном смысле «Вадима», то он ве­дется не совсем по существу. Важно не столько то, что хотел сказать своей трагедией Княжнин, сколько то, что художест­венно ею сказалось.
Основная же сила художественного впе­чатления трагедии заключается, конечно, не в образе Рурика, а в непреклонно-суровом, героическом облике Вадима.

Именно в создании образа Вадима - первого в нашей литературе героиче­ского образа революционера-республиканца - заключается осно­вная литературно-художественная заслуга Княжнина.

Образ княжнинского Вадима был подхвачен многими после­дующими передовыми и прямо революционными писателями пер­вой половины XIX в.
В значительной степени под влиянием «Вадима» тема древне­русской (новгородской и псковской) вольности становится одной из излюбленных тем творчества писателей-декабристов.
Рылеев прямо пишет «думу» под названием «Вадим».
Молодой Пушкин начинает писать в период своей южной ссылки сперва трагедию, а потом поэму о Вадиме; юноша Лермонтов пишет посвященную Вадиму поэму «Последний сын вольности».

Трагедия «Вадим Новгородский» насыщена политическим радикализмом. Сам Княжнин состоял на гражданской и военной службе. Но за растрату казенных денег его отдали под суд и приговорили к смертной казни. Это был слишком жестокий приговор, скорее всего, были какие-то отягчающие вину обстоятельства политического характера. Кару все-таки смягчили: разжаловали в рядовые, лишили дворянства, запретили служить. Он перебивался заработками от литературы. Трагедия «Вадим Новгородский» - в ней нашло воплощение глубокое идейно-политическое столкновение Княжнина с реакционно-охранительным лагерем во главе с самой императрицей. В основу трагедии положен рассказ из Никоновской летописи о борьбе Вадима Храброго и новгородцев с князем Рюриком, причинившим им «много зла», стремившимся их поработить («яко быти нам рабом»). Характерно, что его же использовала Екатерина II в драме «Историческое представление… из жизни Рюрика», где она, извращая исторические факты, пыталась показать, что русскому государству исконно была присуща монархическая форма правления: князь Гостомысл перед смертью передает престол своему внуку Рюрику, а Вадима изобразила честолюбцем, стремившимся захватить трон своего родственника. В итоге у Екатерины Вадим оказывается посрамленным: его не поддержал народ, а сам он униженно вымаливает себе прощение и, получив его, заявляет Рюрику: «Я верный твой подданный». Только единодержавная власть может спасти народ от бедствий -- такова основная мысль пьесы Екатерины.

Княжнин своей трагедией вступает в открытую полемику с императрицей. Его Вадим - несгибаемый борец за свободу, за республику - поднимает восстание против Рюрика. Оно оканчивается поражением: у Княжнина народ не поддержал Вадима. Как «истинный сын отечества», он не может жить и быть рабом, поэтому Вадим закалывается. В трагедии Рюрик - не изверг на троне, а мудрый великодушный правитель. Он-- воплощение мудрого монарха, справедливого государя-гражданина, «отца народа». Он неподкупный защитник слабых, справедливый и милосердный судья, безупречно храбрый воин. Эти качества снискали ему любовь народа, их не отрицают и его враги. Поэтому выступление Вадима было направлено против самих монархических принципов.

Утверждая, что в Новгороде и до Рюрика правили князья, и принижая образ мятежника, Екатерина повторяла свою излюбленную мысль, что бунтарские настроения не соответствуют «нравам нации»: «Народы, приобыкши повиноваться государю... не поважены тут иметь прение, где следует воли его чинить исполнение». Княжнин же считает исконной формой русского государственного правления республику, а самодержавие навязанным позднее. Носителями национальных традиций в «Вадиме Новгородском» являются республиканцы, борющиеся за возвращение новгородской вольности. Им боги дали «сердце -- чтоб дерзать, и руку -- чтоб разить». Они, истинные сыны отечества, подлинные граждане, предпочитают смерть жизни под игом самодержавия:

Когда отечеству жизнь наша бесполезна,

Став праздными его свидетельми оков,

Нам ползать ли в толпе тирановых рабов?..

Смерть -- благо, ежели жизнь должно ненавидеть!

Резко различно в обеих пьесах изображение Вадима. У Екатерины это честолюбивый мальчишка, претендующий на трон, у Княжнина -- лучший в Новгороде полководец, закаленный в боях, уважаемый человек, страстный поборник свободы. «Сколь рабства ужасаюсь, Толико я его орудием гнушаюсь»,-- отвергает он предложенный ему Руриком царский венец. Еще до развернувшихся событий Вадим отверг искания монархов, просивших руки его дочери, ибо он «пренебрегал приять тирана в сына и, гражданин, хотел новградска гражданина».

Трагедия предупреждала, что неограниченное единовластие способно превратиться в тиранию. С афористичной меткостью эту мысль высказывает Пренест, соратник Вадима:

Что в том, что Рюрик сей героем быть родился,

Какой герой в венце не развратился?

Самодержавие повсюду, без содетель,

Вредит и самую чистейше добродетель

И, невозбранные пути открыв страстям,

Дает свободу быть тиранами царям.

Речь идет о тирании как синониме монархического правления, независимо от личных качеств того или иного царя. герои его трагедии, признавая кротость, великодушие, справедливость Рурика, не отказываются от борьбы с ним. Ни временное благоденствие отечества, ни личный почет, ни слава не могут заменить утраченной вольности. Так думают Вадим, Пренест, Вигор, все истинные граждане, воспитанные в свободной стране.

Следуя за историей, Княжнин заканчивает трагедию победой Рурика, но показывает, что она не колеблет убеждений республиканцев.

Для возвращенья вам потерянной свободы

Почто не мог пролить всю кровь мою, народы! --

с тоскою говорит Вадим. Любовь сменяется гневом, когда он видит тот же народ коленопреклоненным перед Руриком:

О, гнусные рабы, своих оков просящи!

О, стыд! Весь дух граждан отселе истреблен!

Народ «обольщен». Власть Рурика «угодна небесам». Но боги, обращающие людей в рабов, неправы, и свободолюбец бросает им вызов:

Вселенну, боги, вы, вратя по вашей власти,

Возможете весь мир тиранам предавать...

Злодеям счастливым пусть всё порабощенно,--

Но сердце из того Вадима исключение.

Не можете души моей поколебать

И, громом воружась, властителя мне дать...

В своей непоколебимой непокорности, уверенности в собственной правоте, Вадим стоит в оковах как победитель перед князем, который ищет дружбы мятежника:

Мне другом?.. ты?.. в венце?.. Престани тем пленяться!

Скорее небеса со адом съединятся! --

презрительно отвечает Вадим. И, умирая, он произносит гордые слова:

В средине твоего победоносна войска,

В венце, могущий всё у ног твоих ты зреть, --

Что ты против того, кто смеет умереть?

Трагедия приняла революционизирующее значение. Поэтому при выходе из печати она была сожжена екатерининским палачом, получив в списках широкое распространение в декабристских кругах, а вторично полностью была издана только в 1914 году.