Виновен в том, что остался в живых.

Таким запечатлел Гуревича фотограф Лубянки.

В начале нынешнего года в Санкт-Петербурге на 96-м году жизни скончался выдающийся советский разведчик Анатолий Маркович Гуревич, последний из легендарной «Красной капеллы». Его жизнь и судьба, те испытания, которые выпали на его долю, достойны тщательного документального исследования и полнометражного фильма, который будет сильно отличаться и от посвященного «капелле» телевизионного сериала, и от иных кинокартин про наших нелегалов, работающих за рубежом.

Говорят, Владимир Путин пошел в разведку, посмотрев знаменитый «Мертвый сезон» с Донатасом Банионисом в главной роли. Если бы он познакомился с историей Анатолия Гуревича, который, кстати, консультировал этот фильм, хотя его имени и нет в титрах, разведчиком не стал бы никогда.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧЕСТИ

Мне посчастливилось познакомиться с Гуревичем почти 18 лет тому назад, в июле 1991 года, за месяц до августовского путча. Это произошло в кабинете главного военного прокурора в известном многим москвичам здании в переулке Хользунова.

– Дорогой Анатолий Маркович, – подошел к нему генерал-лейтенант юстиции. – Хочу сообщить вам, что 21 июня 1945 года вы необоснованно были арестованы Главным управлением контрразведки СМЕРШ и постановлением Особого совещания при МГБ СССР от 18 января 1947 года незаконно заключены на 20 лет в исправительно-трудовую колонию. На основании проделанной нами работы и в соответствии с указом президента о восстановлении прав всех жертв политических репрессий вы считаетесь полностью реабилитированным┘

Генерал пожал старику руку, обнял его. Стоявшие неподалеку от меня, корреспондента одной из центральной газет, два военных прокурора – полковники юстиции Василий Левковский и Александр Эрфурт, бывший сотрудник ГРУ Генерального штаба капитан 1 ранга запаса Юрий Зоря, не один месяц занимавшиеся многотрудной и очень сложной работой по оправданию оклеветанного разведчика, дружно зааплодировали. Только на лице Анатолия Гуревича, знаменитого «Маленького шефа» или «Кента», как его называли в зарубежных шпионских романах, прошедшего через бельгийские, французские и немецкие застенки гестапо, тюремные камеры Лефортова, Лубянки и питерского Большого дома, воркутинские и мордовские лагеря, добивавшегося этой реабилитации сорок с лишним лет, не дрогнул ни один мускул.

Анатолий Маркович только тихо сказал «спасибо», как будто одним этим словом можно было отблагодарить за возвращение чести и достоинства, как будто оно могло компенсировать ему большую половину его жизни, когда по всем бумагам, да и в глазах многих людей он считался предателем и изменником Родины.

Потом мы не раз с ним встречались. В квартире одного из его защитников – уже, к сожалению, тоже скончавшегося – Юрия Николаевича Зори, в редакции, других местах, перезванивались по телефону. Я читал документы, хранящиеся в Главной военной прокуратуре, делал из них выписки, ксерокопировал рассекреченные дела НКВД, МГБ и гестапо, переписку руководителей КГБ и ГРУ по поводу Гуревича, приносил их Анатолию Марковичу. А он комментировал содержание этих бумаг, дополнял их рассказами о своей жизни, копиями своих писем и жалоб, которые много лет подряд безуспешно направлял в адрес председателя Верховного суда СССР, генерального секретаря ЦК КПСС, председателя КГБ, в другие высокие инстанции. Я думал о том, как непросто жить с незаслуженным клеймом врага своей страны и какое это счастье, что еще при своей жизни ты можешь услышать – не виновен. Ни в чем не виновен.

Эти слова Анатолий Гуревич услышал из уст главного военного прокурора Александра Катусева только 22 июля 1991 года.

ПАРЕНЬ ИЗ ПИТЕРА

Гуревич, как и нынешний президент России, и наш премьер-министр, считал себя петербуржцем, хотя родился в Харькове в семье провизора, где говорили на идише, иврите, украинском и русском одновременно. Отец к тому же блестяще знал латынь. После революции и Гражданской войны Анатолий переехал с родителями в Петроград. Там закончил 13-ю общеобразовательную школу и поступил работать разметчиком на завод «Знамя труда № 2». Потом – курсы противовоздушной обороны и служба участковым инспектором 14-го отделения милиции Нарвского района, учеба в институте «Интурист», изучение французского, испанского и немецкого языков и командировка в Испанию, на войну с фашистами. Там он познакомился с военным советником при республиканском правительстве советским генералом Григорием Штерном, будущими адмиралами Владимиром Алафузовым и Арсением Головко. По распоряжению последнего был назначен переводчиком на подводную лодку, в составе экипажа которой совершил переход из Франции через Бискайский залив и Гибралтар в Картахену под носом у франкистских сторожевиков.

Командир этой лодки Иван Бурмистров стал Героем Советского Союза, а представление на орден Гуревича, которое было на него написано, так и затерялось где-то в архивах.

Но он не унывал и уже 23 февраля 1939 года принял присягу, после чего под псевдонимом «Кент» стал нелегальным сотрудником Главного разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии. Прошел соответствующую подготовку и с паспортом мексиканского художника, побывавшего в Советском Союзе, 15 апреля того же года отправился через Финляндию, Швецию, Норвегию, Германию, Францию и Данию в Брюссель, где легализовался под фамилией уругвайского бизнесмена Виссента Сиерра.

Правда, практически ничего конкретного о своей «родине» синьор Сиерра не знал. Даже фамилии президента Уругвая. Известно было Анатолию Гуревичу только то, что он сумел вычитать в справочниках, которые нашел в Библиотеке имени Ленина: столица – Монтевидео, стоит город на берегу залива Ла-Плата и Атлантического океана, а основная продукция страны – овечья шерсть, мясо и изделия из кожи. Такой «товар» Кент, по легенде, и должен был поставлять в Бельгию. Но едва не засыпался в первый же день при регистрации в местной полиции.

Оказалось, что его паспорт, как и паспорт другого «уругвайского гражданина» Карлоса Аламо, якобы родившегося, как и Виссента Сиерра, в Монтевидео и тоже занимавшегося торговыми делами в Брюсселе и Остенде – агента и радиста ГРУ Михаила Макарова по кличке «Хемниц», хотя и выдан один после другого с разницей в два года (в 1934 и 1936 годах), имели последовательные номера 4264 и 4265. Более того, оба паспорта дважды «продлевались» техниками ГРУ – один раз в Монтевидео, а затем в Париже, хотя иностранцы, живущие в Брюсселе, не имели права так поступать ни в коем случае. Тем не менее «дело сделали», а подписи в паспортах, что в Уругвае, что во Франции, стояли одни и те же. Как не заметили такой вопиющей халтуры в центральной брюссельской префектуре, хотя на всю Бельгию там зарегистрировались только два уругвайца, оставалось загадкой для Гуревича до последнего дня его жизни.

Но это были далеко не все «сюрпризы», которые ожидали советского нелегала в Брюсселе. Выяснилось, что гостиница «Эрмитаж», в которой он должен был остановиться и встретиться со своим резидентом Леопольдом Треппером по кличке «Отто» или «Большой шеф», уже пять лет функционирует как дешевый публичный дом, куда иностранным бизнесменам неприлично даже заходить. А напарник Гуревича по разведывательной работе и его «соотечественник» Хемниц не владел не только испанским, на котором говорят в Уругвае, но и никаким другим иностранным языком. Любитель шататься по барам и в неумеренных дозах потреблять самые разные сорта замечательного бельгийского пива, тот не мог не привлекать к себе пристального внимания полиции и ее сексотов, которых в первые месяцы немецкой оккупации страны развелось видимо-невидимо. Но до поры до времени проносило.

Гуревичу поначалу просто везло. Он снял квартиру в роскошном доме на улице де Луа, записался в одно из элитных учебных заведений «Школу для избранных», где изучали европейские языки – английский, немецкий, совершенствовали родной французский – отпрыски промышленных и деловых кругов бельгийской столицы. Одновременно Виссента Сиерра поступил и в коммерческий институт, где готовили менеджеров предприятий, бухгалтеров, владельцев торговых и посреднических фирм┘ Богатый уругвайский коммерсант должен был владеть всеми этими науками. А разведчик, кроме того, иметь хорошие связи в высшем обществе, из которого только и мог черпать информацию для своей основной работы. Кент со всей молодой пылкостью (ему было тогда всего 26) погрузился в эту многогранную жизнь.

ЛЮБОВЬ НЕЛЕГАЛА

В разведшколе ГРУ учили всякому, не всегда хорошо, но это время было такое – лихое. Педагоги и начальники менялись как перчатки. Профессионалов сменяли дилетанты, тех – снова профессионалы. Однако никто из них не рассказал молодым и горячим парням, которым предстояло стать нелегалами, что им делать с любовью. Когда она нечаянно нагрянет, а ты ее совсем не ждешь┘

Любовь свалилась на Виссента Сиерра действительно нежданно. Звали ее Маргарет Барча. Она была молодой вдовой, только-только похоронившей мужа, не слишком яркой по классическим законам красоты, выше Кента на полголовы, но удивительно женственной, даже какой-то беззащитно-трогательной, в нее невозможно было не влюбиться, не проникнуться истинно мужским желанием защитить ее от жизненных напастей...

Маргарет жила в том же доме, что и Кент. Они и познакомились в тот момент, когда он возвращался к себе, а она сидела на лестнице и плакала – потеряла ключи от квартиры. Пришлось Гуревичу вспоминать навыки, которым его научили в разведшколе: он открыл ее дверь металлической пилочкой для ногтей. Оказалось, что родители Маргарет – богатые чешские евреи, покинувшие страну из-за фашистов и владевшие в Брюсселе крупной экспортно-импортной фирмой. Они попросили юного уругвайца помочь им отвлечь дочку от непреходящей горькой тоски, поводить ее по городу, в театры, кафе, рестораны... «Отвлечение» как-то незаметно переросло во взаимное глубокое и искреннее чувство, которое привело к счастливому браку, где существовала только одна тайна – Маргарет до последнего своего дня понятия не имела, кем в действительности был ее новый супруг.

В те же дни столицу Бельгии оккупировали немецкие войска. Отец Маргарет сообщил Виссенту, что они вынуждены покинуть страну, а фирму, ее клиентов и поставщиков, как и счета в банке, он передает в руки молодых. Так Кент вдруг стал владельцем АО «Симекско», имеющего филиалы в Париже, Марселе и других крупных городах Европы, а потому смог зарабатывать деньги и содержать на собственные доходы всю советскую разведсеть. Из-за еврейского происхождения, которое он не считал нужным скрывать, Брюссель вынужден был покинуть резидент советской разведки Леопольд Треппер. Хотя Отто не снимал с себя руководства европейской разведсетью, регулярно и, как показало время, не всегда компетентно вмешивался в ее работу (что в конце концов и привело к провалу), заботиться о ней, координировать взаимодействие, обеспечивать деньгами и радиосвязью он поручил Анатолию Гуревичу. Вследствие чего коллеги, в отличие от Треппера – «Большого шефа», стали теперь называть Кента «Маленький шеф».

Со связью было плохо. Раньше она осуществлялась через советские торгпредства. Но после оккупации Брюсселя и других городов Европы они закрывались, и первое, что пришлось сделать Кенту, отправиться в Женеву, чтобы обучить работе на радиостанции, передать шифры и пароли Шандору Радо, венгерскому ученому-коммунисту, а заодно и советскому разведчику, который под псевдонимом «Дора» работал в Швейцарии.

– В горах идет подготовка альпийских батальонов вермахта для войны с Россией, – сообщил Радо Гуревичу. – Высшие чины германского посольства не скрывают, что нападение на СССР запланировано на май-июнь 41-го.

Эту информацию, как и многое другое, что удалось узнать Кенту о подготовке войны против СССР, о переброске отборных дивизий фашистских войск на польско-советскую границу, их номера, состав и вооружение, другие сведения, в Москве, как оказалось, проигнорировали. Велено было не раздражать ею «Хозяина» – товарища Сталина. Но, с другой стороны, от Гуревича и его разведгруппы требовали посылать радиодонесения каждый божий день по несколько часов подряд. А то, что в эфире за «пианистами» ведется пристальное слежение, что их могут в любой момент запеленговать, никого в ГРУ не волновало. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».

В октябре 41-го Кент получил задание выехать в Берлин и восстановить утерянную связь Центра с немецкими антифашистами, организацию которых потом назовут «Красной капеллой» (так называлась гестаповская операция по ликвидации советских разведчиков, действовавших на территории оккупированной Европы. – В.Л.), – Шульце-Бойзеном, Штебе и Кукхофом. В шифрограмме, что приводится сейчас во многих книгах о «Красной капелле», перечислялись все адреса, явки, пароли, по которым можно было связаться с немецкими антифашистами. То, что в одной телеграмме содержались все сведения, было крайне неосмотрительно. Но что делать? Гуревич, имевший благодаря своей фирме все необходимые пропуска, выехал в столицу Третьего рейха. (В телевизионном сериале, снятом по книгам Леопольда Треппера «Большая игра» и Жиля Перро «Красная капелла», эта поездка приписывается «Большому шефу», хотя у него не было никаких возможностей появиться в Германии. – В.Л.)

Встреча с блестящим немецким офицером Харро Шульце-Бойзеном, племянником адмирала фон Тирпица, женатом на внучке князя фон Ойленбурга, которой покровительствовал сам рейхсмаршал Герман Геринг, произвела на Кента неизгладимое впечатление. Он передал Шульце-Бойзену и его радистке радиостанцию и шифры для связей с ГРУ. А информация, которую Сиерра получил из рук обер-лейтенанта люфтваффе, оказалась поистине бесценной. Она раскрывала истинные потери вермахта, сообщала о нехватке горючего для танков, самолетов и автомашин. А главное, раскрывала дальнейшие планы гитлеровского командования. Оно, как сообщил в «контору» Гуревич, намерено нанести удар в направлении Кавказа, для овладения советскими нефтяными промыслами.

Через несколько месяцев, когда он будет находиться в знаменитой берлинской тюрьме Пленцензее, его на несколько минут подведут к шефу гестапо группенфюреру СС Генриху Мюллеру.

– И из-за этого мальчишки мы потеряли тысячи солдат и офицеров?! – то ли удивится, то ли поразится «папаша Мюллер».

ИГРА НА ГРАНИ

О причинах провала бельгийской резидентуры исследователи спорят до сих пор. Кто говорит о высочайшем профессиональном уровне германской контрразведки, сумевшей запеленговать, а затем и расшифровать коды советских радистов. Кто упрекает в неграмотных действиях Отто – Леопольда Треппера, который, приехав из Парижа, ни о чем не предупредив Гуревича, вдруг собрал на квартире, где работал «пианист», сразу всю брюссельскую группу. Там ее оптом и накрыло гестапо. Кто напоминает о гитлеровских «заплечных дел мастерах», которые умели развязывать любые языки. В том числе своими пытками «раскололи» Хемница, отдавшего им коды, которыми шифровались телеграммы в Москву и оттуда. Все это так. Но Кенту от этого было не легче.

Он с Маргарет сумел ускользнуть от преследования, уехал в Париж, потом – в Марсель. Но документы сменить было невозможно, и 10 ноября 1942 года французская полиция передала его и жену в руки гестапо. Началась страда, к которой должен быть готов любой нелегал, но выдержать которую может не каждый. Нет, его, Кента, в отличие от других членов разведгруппы не били и не истязали, даже разрешали иногда ночевать в одной камере с женой. Хотя и под приглядом охранников. Но очень четко дали понять, что от согласия на сотрудничество зависит не только его собственная жизнь, которой он вправе распорядиться, как пожелает, но и жизнь других людей. В том числе и любимой женщины. А через некоторое время сообщили, что «от его имени» в Центр идут телеграммы самого разного содержания. «Для Москвы вы, как ни крути, уже предатель», – сказал Анатолию высокопоставленный сотрудник гестапо.

Как оказалось, через пару недель после ареста Кента немцы схватили Отто. И он включился в радиоигру с ГРУ, организованную тайной гитлеровской полицией.

Этот факт подтвержден титанической работой, которую провели военные прокуроры, проверявшие уголовное дело Анатолия Гуревича. Они сопоставили содержание десятков томов допросов как на Лубянке, так и в гестапо, всех причастных к «Красной капелле». Благо эти документы до сих пор есть в архивах КГБ и ГВП. Кто выдал коды – Михаил Макаров (Хемниц) или кто другой, а может, их раскрыл талантливый немецкий дешифровщик доктор Ленц, которому попали в руки шифры советского посольства в Финляндии, Кент тогда не знал, хотя и понимал, что деваться ему некуда. Он думал, что Леопольд Треппер на свободе и он наверняка сообщил в Центр о его аресте, так что урон от его радиоигры будет невелик, пользы от смерти – никакой, а вот если действовать умно, то помочь своей стране в ее борьбе с фашизмом он все-таки сумеет.

Через много лет, когда в руках у Главной военной прокуратуры окажутся все допросы Гуревича в гестапо, все стенограммы его бесед с немецкими следователями и «куратором» – шефом парижской зондеркоманды «Красная капелла» криминальным советником Хайнцем Паннвицем, российские специалисты выяснят: Анатолий Гуревич не сдал ни одного известного ему человека, не сообщил гестапо ни одного факта, который не был бы известен фашистам до него, даже своей настоящей фамилии. Во всех документах, помеченных гитлеровцами словами «совершенно секретно», он проходит только как Виссента Сиерра, уругвайский бизнесмен, симпатизирующий Советам и работающий на них.

Ни одной информации, которая ввела бы советское командование в заблуждение в отношении истинных намерений гитлеровцев и, кроме того, привела бы к потерям на фронте, из Парижа и Брюсселя не поступало. Все обвинения, которые вывалил на него «Большой шеф», абсолютно несостоятельны. Они не соответствуют реальным фактам. Более того, в руках у ГВП есть признание Леопольда Треппера, что на допросах в Лубянке он просто оговорил своего заместителя, а ГРУ еще в декабре 1942 года знало об аресте и его, и Гуревича, об использовании в радиоигре гестапо старых шифров.

Все это изложено в «Заключении по уголовному делу Гуревича А.М.», подписанном заместителем генерального прокурора СССР – главным военным прокурором генерал-лейтенантом юстиции Александром Катусевым 22 июля 1991 года. 23-страничная копия этого заключения есть в моем архиве.

В нем очень подробно, как может быть это сделано в таком специфическом документе, зафиксировано, что за время нахождения под немецким арестом (с ноября 1942-го по июнь 1945 года) Анатолий Гуревич сумел распропагандировать своих «наставников и охранников» и убедил их в том, что «советское правительство по достоинству оценит их работу на пользу Красной Армии». Последний год своей радиоигры он передавал в Центр самую достоверную информацию из Генерального штаба вермахта, которую ему поставлял завербованный Хайнц Паннвиц, а после капитуляции Германии привез его с любовницей – Эмме Кемпа, радистом Германом Слука и чемоданом секретных гестаповских документов в Москву. За что и получил. По заслугам.

ПОДВИГ ИМЕЕТ ЦЕНУ

В парижской тюрьме в апреле 1944 года у Маргарет родился сын – Мишель. К концу оккупации Франции, когда уже не Паннвиц руководил Кентом, а Кент – Паннвицем, Маргарет Барча и Мишель жили на вилле Фридрихроде, где женщина близко сошлась с принцессой Изабел Руспули – женой сына итальянского короля. Принцесса владела огромным поместьем в Латинской Америке, предлагала Виссенту поехать вместе с семьей в Аргентину, стать там ее управляющим. Но Гуревич рвался в Москву.

Когда я спрашивал Анатолия Марковича, неужели он не понимал, что за сотрудничество с гестапо, в какой бы форме и под какой причине оно бы ни проходило, его все равно призовут в Союзе к ответу, Гуревич совершенно искренне, даже по прошествии стольких лет, проведенных в воркутинских и мордовских лагерях, говорил мне, что никогда не считал и не считает себя предателем, что он делал все возможное и невозможное, чтобы помочь своей стране. Не видел за собой никакой вины. И только потому решил вернуться.

Прилетел Гуревич в Москву с Паннвицем, Кемпа и Слукой 21 июня 1945 года и сразу же оказался на Лубянке, где ему вскоре сообщили, что его жена и сын погибли при бомбежке. А в 1947 году постановлением особого совещания при Министерстве госбезопасности СССР, без публичного судебного процесса с прокурорами и адвокатами, он получил 20 лет исправительно-трудовых лагерей «за сотрудничество с немецкими контрразведывательными органами (гестапо), предательство и передачу секретных сведений, составляющих государственную тайну».

В 1955 году Анатолий Гуревич, как и другие разведчики, тот же Леопольд Треппер или Шандор Радо, а также Хайнц Паннвиц, Эмме Кемпа, Густав Слука, был амнистирован. Люди, с которыми он работал за рубежом перед войной и в годы войны, покинули страну. Треппер даже написал книгу, изданную на Западе, где вопреки заявлениям на Лубянке обвинил в провале «Красной капеллы» не кого-нибудь, а именно Кента, назвал его подлинное имя.

А Гуревич остался дома и замолчал на 45 лет. В 1958 году он стал добиваться справедливости, писать письма в разные инстанции с просьбой реабилитировать его, как ни в чем не виновного. Но тут же вновь оказался за решеткой. Освобожден из мордовского лагеря условно-досрочно в 1960-м. У него не было ни одной награды и даже удостоверения участника Великой Отечественной войны. Только имелось свидетельство об участии в войне в Испании.

С сыном – испанским журналистом Мишелем Барча, о существовании которого он ничего не знал, Гуревич встретился спустя 47 лет после войны. Мишель прочел о реабилитации отца в российских газетах, где рассказывалось о подлинной истории легендарного разведчика Виссента Сиерры – Кента, и прилетел в Санкт-Петербург вместе с женой и сыном – внуком Гуревича Александром знакомиться.

Все последние годы Анатолий Гуревич жил в Питере, конечно, не с Маргарет, которая его так больше и не увидела, а с другой любимой женщиной, которая знала о нем все и никогда не верила в его «измену Родине».

Между тем ведомство, в котором когда-то служил Гуревич, «не простило» его до сих пор. Там, несмотря на решение Главной военной прокуратуры, продолжают считать его предателем.

– Я не знаю, почему это происходит, – сказал мне в последнюю нашу встречу Кент. – Может, потому, что честь «конторы», допустившей в годы войны кучу ошибок, для некоторых генералов всегда выше чести отдельного человека. Может, потому, что я, к их сожалению, остался жив. Как свидетель этих ошибок, как живой упрек┘

Действительно, разведчик, чудом уцелевший в застенках гестапо, сумевший к тому же завербовать одного из руководителей германской тайной полиции, доставить его с совершенно секретными документами в родную страну, видимо, нонсенс. Но только для тех, для кого любой человек, даже совершивший подвиг, – лишь расходный материал.

Санкт-Петербург–Москва

, разведчик-нелегал , один из руководителей «Красной капеллы ».

Учёб

Родился в Харькове в еврейской семье. Отец, провизор Марк Осипович Гуревич (1870 - после 1952), был владельцем большой «Мариинской аптеки М. О. Гуревича» на углу Сумской и Ветеринарной улиц, которая служила явочной квартирой для революционеров-подпольщиков . Мать, Юлия Львовна (урождённая Винницкая, 1879-1959), работала в семейной аптеке фармацевтом-лаборанткой. После установления советской власти, отец работал в РКИ и Народном комиссариате здравоохранения. В 1924 году семья переехала в Петроград .

В 3-й гимназии (ныне 181 школа Санкт-Петербурга) любимыми предметами были литература, обществоведение и немецкий язык. Гуревич активно участвовал в кружках Осоавиахима .

После окончания школы Гуревич учился в институте ж/д транспорта, а затем в институте «Интуриста » (по специальности «работа с иностранцами»).

Гражданская война в Испании

На улице Атребат в Брюсселе Кент снимает виллу на чужое имя, там находится явка, и там же поселяется Михаил Макаров.

Гуревич наладил связь с немецким офицером, обер-лейтенантом - антифашистом Шульце-Бойзеном , являвшимся одним из руководителей «Красной капеллы», что дало возможность советской военной разведке регулярно получать сведения чрезвычайной важности. (Не подтверждено официальным источником).

В октябре 1941 резидент в Брюсселе «Кент» получил по радио шифротелеграмму, в соответствии с которой ему надлежало выехать в Берлин с радиопередатчиком. Он передал его агентам «Корсиканцу» и «Старшине». По возвращении в Брюссель «Кент» подтвердил по радиосвязи успешное выполнение задания и сообщил в Москву информацию, полученную в Берлине, о трудностях, которые немцы испытывают в снабжении и пополнении резервами, о реалистической оценке немецким командованием провала блицкрига, о возможном наступлении противника весной - летом 1942 года с целью овладения нашими нефтепромыслами.

Провал Красной капеллы

12 декабря 1941 года на улице Атребат немцы запеленговали передатчик Макарова. Накануне из Парижа приехал Треппер . Однако, он почему-то не сказал о том, что на следующий день на вилле собирает разведгруппу «Кента». Утром Треппер позвонил Гуревичу и сообщил, что на вилле арестованы радисты, шифровальщица, а самому Трепперу чудом удалось уйти. Гуревич вызвал Маргарет, и они бежали, не взяв никаких вещей, чтобы не вызвать подозрений. Укрывались какое-то время в доме друзей, а затем перебрались в Марсель . Там они прожили на свободе ещё одиннадцать месяцев. Один из радистов, не выдержав пыток, раскрыл шифр, которым пользовался. Немцы стали читать радиограммы, и с изумлением в гестапо прочли адреса Шульце-Бойзена и других подпольщиков в Берлине. Было арестовано, а впоследствии казнено много подпольщиков.

В ноябре 1942 года «Кент» и Маргарет были арестованы в квартире, которую снимали в Марселе. Только после ареста Маргарет узнала о том, что полюбила русского разведчика.

Арест Кента

И. А. Дамаскин в книге «Сто великих разведчиков» пишет:

«Большинство участников бельгийской „Красной капеллы“ после пыток было казнено. Но самое страшное, что на многих легло незаслуженное пятно предательства как например, на К. Ефремова и М. Макарова. Велика в этом „заслуга“ Л. Треппера, оговорившего в своих послевоенных показаниях и в книге „Большая игра“ Гуревича, Ефремова, Макарова и некоторых других».

Напишите отзыв о статье "Гуревич, Анатолий Маркович"

Примечания

Литература

Гуревич А. СПб.: Нестор, 2007.- 500 с.- ISBN 978-5-303-00304-0 . ()
Сергей Полторак. «Разведчик „Кент“»
Сергей Полторак. Советский разведчик Кент или большая ложь о «маленьком шефе»
Жиль Перро. «Красная капелла»
Леопольд Треппер. «Большая игра»
Колпакиди А.[И.] ГРУ в Великой Отечественной войне. - М.: Яуза: Эксмо, 2010. - 608 с. - (ГРУ) - 3000 экз. - ISBN 978-5-699-41251-8
В.Л Пещерский. Красная капелла. Москва: Центрполиграф, 2000.
П.А. Судоплатов. Разведка и Кремль. Москва: Гея, 1997.

Судоплатов, Павел Анатольевич Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гуревич, Анатолий Маркович

На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l"Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d"honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s"est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l"avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.

В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.

Анато́лий Ма́ркович Гуре́вич (7 ноября , Харьков , Российская империя - 2 января , Санкт-Петербург , Россия) - сотрудник советской военной разведки ГРУ , разведчик-нелегал , один из руководителей «Красной капеллы ».

Учёб

Гражданская война в Испании

Провал Красной капеллы

Арест Кента

И. А. Дамаскин в книге «Сто великих разведчиков» пишет:

«Большинство участников бельгийской „Красной капеллы“ после пыток было казнено. Но самое страшное, что на многих легло незаслуженное пятно предательства как например, на К. Ефремова и М. Макарова. Велика в этом „заслуга“ Л. Треппера, оговорившего в своих послевоенных показаниях и в книге „Большая игра“ Гуревича, Ефремова, Макарова и некоторых других».

Напишите отзыв о статье "Гуревич, Анатолий Маркович"

Примечания

Литература

Гуревич А. СПб.: Нестор, 2007.- 500 с.- ISBN 978-5-303-00304-0. ()
Сергей Полторак. «Разведчик „Кент“»
Сергей Полторак. Советский разведчик Кент или большая ложь о «маленьком шефе»
Жиль Перро. «Красная капелла»
Леопольд Треппер. «Большая игра»
Колпакиди А.[И.] ГРУ в Великой Отечественной войне. - М.: Яуза: Эксмо, 2010. - 608 с. - (ГРУ) - 3000 экз. - ISBN 978-5-699-41251-8
В.Л Пещерский. Красная капелла. Москва: Центрполиграф, 2000.
П.А. Судоплатов. Разведка и Кремль. Москва: Гея, 1997.

Судоплатов, Павел Анатольевич Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гуревич, Анатолий Маркович

Я резко обернулась... и опять столкнулась с прекрасными фиолетовыми глазами – позади меня стояла Вэя...
– Ой, неужели это ты?!!.. – от неожиданного счастья, чуть ли не завизжала я.
– Я видела, что ты развернула кристалл, я пришла помочь, – совершенно спокойно ответила девочка.
Только её большие глаза опять очень внимательно всматривались в моё перепуганное лицо, и в них теплилось глубокое, «взрослое» понимание.
– Ты должна верить мне, – тихо прошептала «звёздная» девочка.
И мне очень захотелось ей сказать, что, конечно же – я верю!.. И что это просто мой дурной характер, который всю жизнь заставляет меня «биться головой об стенку», и этими же, собственноручно набитыми шишками, постигать окружающий мир... Но Вэя видимо всё прекрасно поняла, и, улыбнувшись своей удивительной улыбкой, приветливо сказала:
– Хочешь, покажу тебе свой мир, раз ты уже здесь?..
Я только радостно закивала головой, уже снова полностью воспрянув духом и готовая на любые «подвиги», только лишь потому, что я уже была не одна, и этого было достаточно, чтобы всё плохое мгновенно забылось и мир опять казался увлекательным и прекрасным.
– Но ты ведь говорила, что никогда здесь не была? – расхрабрившись, спросила я.
– А я и сейчас не здесь, – спокойно ответила девочка. – С тобой моя сущность, но моё тело никогда не жило там. Я никогда не знала свой настоящий дом... – её огромные глаза наполнились глубокой, совсем не детской печалью.
– А можно тебя спросить – сколько тебе лет?.. Конечно, если не хочешь – не отвечай, – чуть смутившись, спросила я.
– По земному исчислению, наверное это будет около двух миллионов лет, – задумчиво ответила «малышка».
У меня от этого ответа ноги почему-то вдруг стали абсолютно ватными... Этого просто не могло быть!.. Никакое существо не в состоянии жить так долго! Или, смотря какое существо?..
– А почему же тогда ты выглядишь такой маленькой?! У нас такими бывают только дети... Но ты это знаешь, конечно же.
– Такой я себя помню. И чувствую – это правильно. Значит так и должно быть. У нас живут очень долго. Я, наверное, и есть маленькая...
У меня от всех этих новостей закружилась голова... Но Вея, как обычно, была удивительно спокойна, и это придало мне сил спрашивать дальше.
– А кто же у вас зовётся взрослым?.. Если такие есть, конечно же.
– Ну, разумеется! – искренне рассмеялась девочка. – Хочешь увидеть?
Я только кивнула, так как у меня вдруг с перепугу полностью перехватило горло, и куда-то потерялся мои «трепыхавшийся» разговорный дар... Я прекрасно понимала, что вот прямо сейчас увижу настоящее «звёздное» существо!.. И, несмотря на то, что, сколько я себя помнила, я всю свою сознательную жизнь этого ждала, теперь вдруг вся моя храбрость почему-то быстренько «ушла в пятки»...
Вея махнула ладошкой – местность изменилась. Вместо золотых гор и ручья, мы оказались в дивном, движущемся, прозрачном «городе» (во всяком случае, это было похоже на город). А прямо к нам, по широкой, мокро-блестящей серебром «дороге», медленно шёл потрясающий человек... Это был высокий гордый старец, которого нельзя было по-другому назвать, кроме как – величественный!.. Всё в нём было каким-то очень правильным и мудрым – и чистые, как хрусталь, мысли (которые я почему-то очень чётко слышала); и длинные, покрывающие его мерцающим плащом, серебристые волосы; и те же, удивительно добрые, огромные фиолетовые «Вэины» глаза... И на его высоком лбу сиявшая, дивно сверкающая золотом, бриллиантовая «звезда».
– Покоя тебе, Отец, – коснувшись пальчиками своего лба, тихо произнесла Вея.
– И тебе, ушедшая, – печально ответил старец.
От него веяло бесконечным добром и лаской. И мне вдруг очень захотелось, как маленькому ребёнку, уткнуться ему в колени и, спрятаться от всего хотя бы на несколько секунд, вдыхая исходящий от него глубокий покой, и не думать о том, что мне страшно... что я не знаю, где мой дом... и, что я вообще не знаю – где я, и что со мной в данный момент по-настоящему происходит...
– Кто ты, создание?.. – мысленно услышала я его ласковый голос.
– Я человек, – ответила я. – Простите, что потревожила ваш покой. Меня зовут Светлана.
Старец тепло и внимательно смотрел на меня своими мудрыми глазами, и в них почему-то светилось одобрение.
– Ты хотела увидеть Мудрого – ты его видишь, – тихо произнесла Вея. – Ты хочешь что-то спросить?
– Скажите пожалуйста, в вашем чудесном мире существует зло? – хотя и стыдясь своего вопроса, всё же решилась спросить я.
– Что ты называешь «злом», Человек-Светлана? – спросил мудрец.
– Ложь, убийство, предательство... Разве нет у вас таких слов?..
– Это было давно... уже никто не помнит. Только я. Но мы знаем, что это было. Это заложено в нашу «древнюю память», чтобы никогда не забыть. Ты пришла оттуда, где живёт зло?
Я грустно кивнула. Мне было очень обидно за свою родную Землю, и за то, что жизнь на ней была так дико несовершенна, что заставляла спрашивать подобные вопросы... Но, в то же время, мне очень хотелось, чтобы Зло ушло из нашего Дома навсегда, потому что я этот дом всем своим сердцем любила, и очень часто мечтала о том, что когда-нибудь всё-таки придёт такой чудесный день, когда:
человек будет с радостью улыбаться, зная, что люди могут принести ему только добро...
когда одинокой девушке не страшно будет вечером проходить самую тёмную улицу, не боясь, что кто-то её обидит...
когда можно будет с радостью открыть своё сердце, не боясь, что предаст самый лучший друг...
когда можно будет оставить что-то очень дорогое прямо на улице, не боясь, что стоит тебе отвернуться – и это сразу же украдут...
И я искренне, всем сердцем верила, что где-то и вправду существует такой чудесный мир, где нет зла и страха, а есть простая радость жизни и красоты... Именно поэтому, следуя своей наивной мечте, я и пользовалась малейшей возможностью, чтобы хоть что-то узнать о том, как же возможно уничтожить это же самое, такое живучее и такое неистребимое, наше земное Зло... И ещё – чтобы уже никогда не было стыдно кому-то где-то сказать, что я – Человек...
Конечно же, это были наивные детские мечты... Но ведь и я тогда была ещё всего лишь ребёнком.
– Меня зовут Атис, Человек-Светлана. Я живу здесь с самого начала, я видел Зло... Много зла...
– А как же вы от него избавились, мудрый Атис?! Вам кто-то помог?.. – с надеждой спросила я. – Можете ли вы помочь нам?.. Дать хотя бы совет?
– Мы нашли причину... И убили её. Но ваше зло неподвластно нам. Оно другое... Так же, как другие и вы. И не всегда чужое добро может оказаться добром для вас. Вы должны найти сами свою причину. И уничтожить её, – он мягко положил руку мне на голову и в меня заструился чудесный покой... – Прощай, Человек-Светлана... Ты найдёшь ответ на свой вопрос. Покоя тебе...
Я стояла глубоко задумавшись, и не обратила внимания, что реальность меня окружавшая, уже давно изменилась, и вместо странного, прозрачного города, мы теперь «плыли» по плотной фиолетовой «воде» на каком-то необычном, плоском и прозрачном приспособлении, у которого не было ни ручек, ни вёсел – вообще ничего, как если бы мы стояли на большом, тонком, движущемся прозрачном стекле. Хотя никакого движения или качки совершенно не чувствовалось. Оно скользило по поверхности на удивление плавно и спокойно, заставляя забыть, что двигалось вообще...
– Что это?.. Куда мы плывём? – удивлённо спросила я.
– Забрать твою маленькую подружку, – спокойно ответила Вэя.
– Но – как?!. Она ведь не сможет?..
– Сможет. У неё такой же кристалл, как у тебя, – был ответ. – Мы её встретим у «моста», – и ничего более не объяснив, она вскоре остановила нашу странную «лодку».
Теперь мы уже находились у подножья какой-то блестящей «отполированной» чёрной, как ночь, стены, которая резко отличалась от всего светлого и сверкающего вокруг, и казалась искусственно созданной и чужеродной. Неожиданно стена «расступилась», как будто в том месте состояла из плотного тумана, и в золотистом «коконе» появилась... Стелла. Свеженькая и здоровенькая, будто только что вышла на приятную прогулку... И, конечно же – дико довольная происходящим... Увидев меня, её милая мордашка счастливо засияла и по-привычке она сразу же затараторила:
– А ты тоже здесь?!... Ой, как хорошо!!! А я так волновалась!.. Так волновалась!.. Я думала, с тобой обязательно что-то случилось. А как же ты сюда попала?.. – ошарашено уставилась на меня малышка.
– Думаю так же, как и ты, – улыбнулась я.
– А я, как увидела, что тебя унесло, сразу попробовала тебя догнать! Но я пробовала, пробовала и ничего не получалось... пока вот не пришла она. – Стелла показала ручкой на Вэю. – Я тебе очень за это благодарна, девочка Вэя! – по своей забавной привычке обращаться сразу к двоим, мило поблагодарила она.
– Этой «девочке» два миллиона лет... – прошептала своей подружке на ушко я.
Стеллины глаза округлились от неожиданности, а сама она так и осталась стоять в тихом столбняке, медленно переваривая ошеломляющую новость...
– Ка-а-ак – два миллиона?.. А что же она такая маленькая?.. – выдохнула обалдевшая Стелла.
– Да вот она говорит, что у них долго живут... Может и твоя сущность оттуда же? – пошутила я. Но Стелле моя шутка, видимо, совсем не понравилась, потому, что она тут же возмутилась:
– Как же ты можешь?!.. Я ведь такая же, как ты! Я же совсем не «фиолетовая»!..
Мне стало смешно, и чуточку совестно – малышка была настоящим патриотом...
Как только Стелла здесь появилась, я сразу же почувствовала себя счастливой и сильной. Видимо наши общие, иногда опасные, «этажные прогулки» положительно сказывались на моём настроении, и это сразу же ставило всё на свои места.
Стелла в восторге озиралась по сторонам, и было видно, что ей не терпится завалить нашего «гида» тысячей вопросов. Но малышка геройски сдерживалась, стараясь казаться более серьёзной и взрослой, чем она на самом деле была...
– Скажи пожалуйста, девочка Вэя, а куда нам можно пойти? – очень вежливо спросила Стелла. По всей видимости, она так и не смогла «уложить» в своей головке мысль о том, что Вэя может быть такой «старой»...
– Куда желаете, раз уж вы здесь, – спокойно ответила «звёздная» девочка.
Мы огляделись вокруг – нас тянуло во все стороны сразу!.. Было невероятно интересно и хотелось посмотреть всё, но мы прекрасно понимали, что не можем находиться здесь вечно. Поэтому, видя, как Стелла ёрзает на месте от нетерпения, я предложила ей выбирать, куда бы нам пойти.
– Ой, пожалуйста, а можно нам посмотреть, какая у вас здесь «живность»? – неожиданно для меня, спросила Стелла.
Конечно же, я бы хотела посмотреть что-то другое, но деваться было некуда – сама предложила ей выбирать...
Мы очутились в подобии очень яркого, бушующего красками леса. Это было совершенно потрясающе!.. Но я вдруг почему-то подумала, что долго я в таком лесу оставаться не пожелала бы... Он был, опять же, слишком красивым и ярким, немного давящим, совсем не таким, как наш успокаивающий и свежий, зелёный и светлый земной лес.
Наверное, это правда, что каждый должен находиться там, чему он по-настоящему принадлежит. И я тут же подумала о нашей милой «звёздной» малышке... Как же ей должно было не хватать своего дома и своей родной и знакомой среды!.. Только теперь я смогла хотя бы чуточку понять, как одиноко ей должно было быть на нашей несовершенной и временами опасной Земле...
– Скажи пожалуйста, Вэя, а почему Атис назвал тебя ушедшей? – наконец-то спросила назойливо кружившейся в голове вопрос я.
– О, это потому, что когда-то очень давно, моя семья добровольно ушла помогать другим существам, которым нужна была наша помощь. Это у нас происходит часто. А ушедшие уже не возвращаются в свой дом никогда... Это право свободного выбора, поэтому они знают, на что идут. Вот потому Атис меня и пожалел...

В историю Второй мировой войны он вошел как "разведчик-нелегал номер один". В английской, немецкой, французской и испанской прессе о нем опубликованы сотни статей и книг. В России до недавнего времени о нем не было известно почти ничего: ленинградец Анатолий Гуревич считался предателем Родины. Был реабилитирован лишь в 1991 году. Приступив в Париже к съемкам телевизионного художественного сериала "Красная капелла", посвященного антифашистской разведывательной сети, РТР сообщило: "Никого из членов "Красной капеллы" уже нет в живых". Анатолий Маркович Гуревич, он же агент Кент, эту новость слышал собственными ушами. В свои 90 лет он сохранил ясный ум и превосходную память. Откуда у хлопца испанская грусть Слово "конспирация" Анатолий Гуревич узнал в детстве: квартира его отца, харьковского фармацевта, до революции была "явкой" для коммунистов-подпольщиков. В 1924 году семья Гуревичей из Харькова переехала в Ленинград, и Толя продолжил учебу в одной из лучших питерских школ, где работали педагоги, преподававшие еще в дореволюционных гимназиях. Любимыми предметами будущего разведчика были литература, обществоведение и особенно - немецкий язык. "Карьера" Гуревича началась еще в школе: мгновенно освоившись в большом городе, мальчик стал председателем школьного совета "Осоавиахима", премьером школьного драмкружка, "ворошиловским стрелком" и отличником ГТО, словом - активистом. После школы он поступил в институт железнодорожного транспорта, затем в институт "Интурист", готовивший "специалистов для работы с иностранцами". - Я входил в группу ПВО нашего района, уже в 1934 году был допущен к совершенно секретной работе - составлению мобилизационного плана района, - рассказывает Анатолий Гуревич. - Так продолжалось до того момента, пока не прочитал, что начинается гражданская война в Испании. Мы с товарищами решили организовать группу по изучению испанского языка и выразили желание попасть в эту страну как переводчики-добровольцы. И вот в один прекрасный день нас вызвали в гостиницу "Европейская", где люди в штатском побеседовали с каждым из нас и некоторых отобрали для отправки в Испанию. Уже в Испании я впервые встретился со старшим советником при штабе Испанской Республики Григорием Штерном. Он спросил меня: "Хочешь быть переводчиком и не только?" Я согласился. Меня оформили лейтенантом республиканского испанского флота и дали имя - Антонио Гонсалес. В сентябре 1939-го вернулся в Москву. В ГРУ мне предложили работать в разведке. Cказали: "Будем вас готовить - станете шифровальщиком и радистом". Поучившись в подмосковной школе, получил первое задание - мне предстояла работа за границей. Сын богатых уругвайских родителей - У меня не было четких представлений о том, как ведет себя молодой человек, "сын богатых уругвайских родителей". Подробного инструктажа не провели, и я действовал почти "на ощупь". Тогда многие советские агенты вынуждены были узнавать о политическом устройстве, промышленности и достопримечательностях своих "родных" государств исключительно из литературы. Иногда - только по энциклопедическому словарю... Нас просто направляли в библиотеки, читать. - Такой непрофессионализм? - А откуда взяться профессионализму?! Собственной опытной и профессиональной агентуры еще не было: страна молодая, традиция воспитания кадров и в этой сфере прервалась после 1917 года. Внешней разведкой тогда занимались почти исключительно чекисты. Трудно представить, но случалось, что и документы нам выдавали с орфографическими ошибками! Были и серьезные проколы в наших "легендах": информация о явочных местах, надежных гостиницах и "дружественных" фирмах нередко оказывалась устаревшей, а наше вымышленное прошлое рисовали настолько общо, что за рубежом в первых же непринужденных разговорах мы вынуждены были с ходу фантазировать. Мне это, к счастью, давалось легко: спасала любовь к лицедейству. Не прорабатывались и модели нашего поведения на случай провала... Так вот - "сын богатых уругвайцев". Добрался я до Брюсселя. Сел в такси, назвал адрес гостиницы, где мне, в соответствии с заданием Центра, предстояло разместиться. Шофер был ошарашен: оказывается, уже несколько лет там был публичный дом, и то, что "серьезный господин" прямо с вокзала направляется туда, вызвало улыбку и недоумение. Исправив эту оплошность, я сделал еще одну ошибку, уже по своей вине: когда утром меня разбудил консьерж, я по-русски спросил: "Кто там?" Так я дебютировал как уругваец Винсент Сиерра. Моя работа началась. В Брюсселе "уругваец", в Центре числившийся как агент Кент, встретился с куратором бельгийского "куста" разведки Леопольдом Треппером, поддерживал связь с легальными связистами - работниками советского торгпредства. И активно внедрялся в среду: пошел учиться в "Селект скул" - привилегированную школу для богатой молодежи, ходил на вечеринки, вращался в элитарной студенческой среде. Кент быстро стал душой компании, был верток и словоохотлив. Перенимал манеру жизни, заводил друзей и полезные знакомства. - Связь с Треппером мы поддерживали через его жену, с которой я ходил в школу бальных танцев. Тогда многие удивлялись, почему я всегда танцую с одной и той же партнершей, которая намного старше меня... А вообще, "законсервировавшись", с женщинами я не сближался, помня предупреждение ГРУ, что они могут быть шпионками. - Эта дистанцированность наверняка вызывала подозрение? - Разумеется. Но ведь в Советском Союзе нравы были совсем иные, и я это понял не сразу. Срочно придумал легенду: обручен с уругвайской девушкой и, вернувшись на родину, сыграю с ней свадьбу. У меня была и другая проблема: как любимый сын уругвайских родителей, я должен был бы получать от них письма и денежные переводы - иначе на что жить в Бельгии? Приходилось выкручиваться, ненавязчиво объясняя любопытствующим, что и письма, и деньги получаю через Швейцарию. Но денег на содержание агентуры из Центра практически не поступало. Я решил, что необходимо организовать свою фирму. (Эта фирма - "Симекско" - на протяжении нескольких лет подкармливала советскую резидентуру в Бельгии. - Ю.К.) Красавица-блондинка служила "крышей" - В это время я сдружился с семьей миллионеров Зингеров. Их дочь, Маргарет, по мужу Барча, недавно овдовела. Когда возникла угроза гитлеровской оккупации, семья вынуждена была срочно уехать. Но Маргарет решила остаться в Бельгии, не желая оставлять могилу любимого мужа. Она была совсем не похожа на еврейку, и у нее оставался шанс скрыть свое происхождение. Отец Маргарет предложил мне - другу семьи, да к тому же "предприимчивому иностранцу с хорошо развивающимся бизнесом" - покровительствовать дочери и передал некоторые из своих деловых связей. Так у меня появилась дополнительная крыша. В это время из Бельгии вынужденно эмигрировал и Треппер, легализованный как канадский гражданин - то есть гражданин страны, воевавшей на стороне союзников. И я фактически принял всю бельгийскую сеть. - И, конечно, все тут же "поженили" вас с Маргарет? - Да, вот только эту игру портила ее горничная, не понимавшая, почему молодой свободный человек пьет кофе с молодой красавицей, после чего удаляется к себе домой. Маргарет, в моих донесениях фигурировавшая как "Блондинка", светская, выросшая в элитарной среде, всегда была центром внимания. Общение с ней придавало мне дополнительный вес в бельгийских высших кругах. Мы поселились вместе на одной из великолепных вилл, правда, на разных этажах. Устраивали пышные вечеринки, на которые приходило множество людей, в том числе - нужных мне. Я играл роль человека абсолютно далекого от политики, очень компанейского (последнее было вовсе не трудно), и постепенно мои гости перестали понижать голос, обсуждая последние новости. И даже начали отвечать на "случайно" брошенные мною вопросы. Разумеется, это была лишь внешняя, самая простая часть работы. - Вас не тревожило, что Маргарет, игравшая роль вашей "крыши", в случае вашего провала попала бы в руки гестапо, как, собственно, позже и произошло? - Меня это постоянно мучило, тем более что я искренне привязался к ней. Но другого выхода не было. Постепенно, внедряясь в высшие круги Бельгии и сходясь с близкими к нацистам людьми, я - как представитель фирмы - стал сотрудничать с нацистской интендатурой. Это давало возможность получать информацию о планах развития военных действий. Вскоре мне даже удалось основать акционерное общество и стать его президентом. - Ваша фирма выполняла военные заказы? - Да. Но, разумеется, мы не занимались оружием. Наша работа была несколько иного свойства. Например, однажды нас попросили заказать специальные ткани. Я спросил: для чего? И таким образом выяснил, что начинается война в Африке. Еще через некоторое время мне заказали полтора миллиона алюминиевых ложек. Я, как бизнесмен, удивился количеству изделий из такого малоценного металла. Ответ поверг меня в шок: "Готовится война против Советского Союза, возможно, будет необходимо организовать лагеря для военнопленных - эти ложки для них". Разумеется, все эти данные я срочно передал в Москву. Это было еще до Зорге... А в 1942 году Кент сообщил в Москву и о том, что гитлеровское командование, отказавшись от идеи повторного удара по Москве, решило направить войска на Кавказ. Цель - завладеть богатым нефтью районом. За эту информацию, позволившую Красной Армии срочно перегруппировать войска и отразить удар противника, Кента благодарил Сталин. Под колпаком у Мюллера Из воспоминаний Вальтера Шелленберга: "В мае 1942 года Гиммлер взял на себя координацию мероприятий по проведению операции "Красная капелла"... В июне 1942 года он приказал нам с Мюллером прибыть в Ставку... с подробным докладом о деятельности "Красной капеллы". "Красная капелла" - русская шпионская сеть, действовавшая на всей территории, находившейся в то время под властью Германии, а также в тех странах, которые пока оставались нейтральными. Эта сеть, в распоряжении которой было много нелегальных коротковолновых радиостанций, развернула свою деятельность от Норвегии до Пиренеев, от Атлантического океана до Одера, от Северного моря до Средиземного... Главный агент в Бельгии, работавший под кличкой "Кент", оставался необнаруженным. Только благодаря неустанной работе наших агентов нам удалось напасть на след Кента в Брюсселе"... Гестапо арестовало Кента и Маргарет в ноябре 1942 года. В Берлине его, как особо ценного "игрока", не пытали, только допрашивали. В гестапо была создана специальная зондеркоманда, которую так и назвали "Красная капелла". - Среди собравшихся выделялся подтянутый генерал с жестким лицом и небольшими, но буквально буравящими глазами. Это был Мюллер, - вспоминает Гуревич. - Посмотрев на меня, он вдруг резко спросил: "Вы хотите мне доказать, что из-за этого мальчишки произошли такие утечки информации, из-за него мы потеряли столько солдат фюрера?" Услышав от криминального комиссара Штрюбинга утвердительный ответ, вышел. Но на допросах в дальнейшем бывал неоднократно. Впрочем, в детали не вникал и вопросов не задавал. Наблюдал. Позже Кенту предложили радиоигру против Советского Союза в обмен на сохранение жизни. Кенту устраивали очные ставки все с новыми арестованными товарищами по оружию, со многими - после того как их пытали. Наконец, ему прочитали расшифровку радиограммы из Центра: Москва поздравляла своего "уругвайца" с Днем Красной Армии и присвоением очередного воинского звания. А еще ему предъявляли материалы радиообмена между Центром и гестапо, действовавшим от его имени. Кенту снова предложили включиться в игру. И он согласился. - Я решил "признавать" то, что гестапо и абверу уже было известно. Кроме того, готовя тексты для Центра, я изменял стиль своего доклада, манеру документации и прочие характерные особенности своего "почерка", надеясь, что сотрудники ГРУ догадаются о моей работе под контролем. Из заключения по делу о реабилитации Кента: "Из протоколов допросов Гуревича усматривается, что он уклонялся давать по своей инициативе конкретные показания о деятельности советской резидентуры, ссылаясь на запамятование или недостаточную информированность. Подтверждал известные немцам из иных источников факты только после изобличения его на очных ставках другими арестованными или предъявленными документами... Своего настоящего имени Гуревич так и не назвал... Одновременно он, стремясь затянуть следствие и не причинить вреда не установленным немцами советским разведчикам, давал гестапо ложные показания... Объективность показаний Гуревича подтверждается приобщенными к делу материалами следствия гестапо... Их анализ свидетельствует о том, что на допросах он избрал правильную линию поведения, чем препятствовал немецкой контрразведке в раскрытии советской агентуры... В указанный период он также не выдал и сохранил жизнь лично завербованным им ранее советским агентам в Чехословакии, Бельгии и Франции - всего 15 сотрудникам". А потом произошла история, придумать которую не решился бы даже детективщик с самой разнузданной фантазией: Кент завербовал руководителя зондеркоманды "Красная капелла" Хайнца Паннвица и еще двоих сотрудников гестапо. Кент играл на страхе Паннвица: после побега из-под ареста Леопольда Треппера - парижского резидента "Красной капеллы" - высокопоставленному гестаповцу грозила отправка на Восточный фронт. В том, что война подходит к концу и его в лучшем случае ждет тюрьма, он тоже не сомневался. И пошел на сотрудничество с Кентом, то есть с советской разведкой. В феврале 1945 года Кент в последний раз виделся с Маргарет Барча и со своим маленьким сыном Мишелем. Он был уверен, что вскоре, после окончания войны, они будут вместе жить в Ленинграде. Кент вернулся в Москву в мае 1945-го и привез с собой завербованных немцев. - Мы возвращались в Москву, и мне казалось, что самолет ползет, а не летит. Какая она, послевоенная столица, что стало с моим Ленинградом после блокады? Я семь лет не был дома. Я ничего не знал о родителях, я отвык быть Толей Гуревичем. Я семь лет не говорил на родном языке. Через Красную площадь - в Воркуту - Я уже мечтал, как пройдусь по Москве и Ленинграду, наконец увижу родителей. И вот мы выходим из самолета, спускаемся по трапу, и к каждому из нас быстрым шагом подходят офицеры НКВД и, вежливо поздоровавшись, сажают каждого в отдельную машину. Я попросил сопровождавшего меня: "Давайте проедем через Красную площадь". Он сухо ответил: "Вы что, не видите, куда мы приехали?" Мы прибыли почему-то в НКВД, на Лубянку, а не в ГРУ. Выйдя из машины, я увидел надпись: "Прием арестованных". Дальше все было как в тумане - резкая команда: "Руки назад!" и лязганье закрывавшихся дверей. А потом меня привели в кабинет начальника особого отдела НКВД генерала Абакумова, одновременно возглавлявшего и СМЕРШ. Моим делом особо внимательно не занимались, следователи не утруждали себя выстраиванием логических цепочек доказательств моей "вины". Следствие длилось 16 месяцев. За все это время Анатолию Гуревичу не предъявили ни одного протокола с показаниями против него Паннвица и других привезенных им немцев. Он требовал очной ставки с ними, но безрезультатно. Пытался настаивать на возможности встретиться с прокурором. Тоже безуспешно. Суда, конечно, не было. Бывшего "агента номер один" особое совещание приговорило как изменника Родины к 20 годам заключения по 58-й статье. Как гражданское лицо. О том, что он кадровый сотрудник ГРУ, не вспомнили. В товарном вагоне - "телятнике" - Анатолия Гуревича этапировали в Воркуту. Его выпустили только в 1955 году по указу "Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Отечественной войны 1941-1945 гг.". - Я по-прежнему был "предателем" в глазах своей страны, всего лишь удачливым зэком - это отравило радость освобождения. Вернулся в Ленинград, наконец увидел маму. Отец, не перенесший моего ареста, долго болел и умер, так и не дожив до моего освобождения. Мама рассказывала, что он не верил, что его Толя - предатель... Не знаю, как бы я смог жить дальше после всего, если бы не встретил Лидочку. Быстроглазая и изящная Лида Круглова была моложе своего будущего мужа на 13 лет. Девушка из интеллигентной ленинградской семьи, инженер, спокойная и домашняя, она не побоялась связать судьбу с недавним зэком, имевшим "невнятное" прошлое и не снятую 58-ю статью, значение которой было известно каждому. Родители Лиды к ее решению стать женой "врага народа" отнеслись как к неизбежности. О том, что ее муж - разведчик, Лидия узнала 30 лет спустя. - Я как-то сразу поверила, что он очень хороший человек, - рассказывает Лидия Васильевна. - Не поддаться его обаянию было невозможно. Я, конечно, знала, что за его спиной лагеря, но уже тогда понимала: в нашей стране могут посадить невинного. Я интуитивно чувствовала, что остроумие, веселость - только внешние черты его натуры, что рядом со мной очень надежный человек, настоящий мужчина. Я не ошиблась. Вы знаете, почему он выжил? Он смог не озлобиться. Анатолий и Лида считали дни до свадьбы. За семь дней до бракосочетания Гуревича арестовали вновь. Его "преступление" подпадало под указ Верховного Совета СССР, гласящий, что амнистия не распространяется на лиц, участвовавших в нацистских карательных действиях. Так Гуревичу, опять же заочно, инкриминировали еще и участие в фашистских карательных действиях. А де-факто "посадка" была ответом органов на письмо с просьбой о пересмотре дела. - В какой-то момент у меня возникло ощущение, что справедливости я не дождусь. Я не знал, что с моей любимой, ведь и ее могли арестовать, могли запугать, и она могла решить не связывать свою судьбу с моей. Но Лидочка разом отмела все мои тревоги, приехав ко мне в лагерь, в Мордовию. Она ждала меня, и этим я жил. Анатолий Маркович вышел из лагеря в 1960 году - срок скостили с 20 до 15 лет, и он был освобожден условно-досрочно. Они поженились и вот уже 43 года вместе. Родина на всю жизнь Честное имя государство вернуло ему лишь 45 лет спустя после того, как оклеветало. Реабилитация пришла 9 августа 1991 года. Первыми о ней сообщили "Известия": "В ряд легендарных советских разведчиков, таких, как Рихард Зорге, Николай Кузнецов, Рудольф Абель, вернулось еще одно имя - Анатолия Марковича Гуревича... 8 августа заместитель Генерального прокурора СССР, Главный военный прокурор - генерал-лейтенант юстиции Анатолий Катусев вручил Анатолию Гуревичу справку о реабилитации". В постановлении о реабилитации говорится: "За измену Родине Гуревич постановлением особого совещания при МГБ СССР от 18 января 1947 года к уголовной ответственности привлечен не обоснованно. В соответствии с пунктом 1 Указа Президента СССР "О восстановлении всех прав жертв политических репрессий 20-50 гг." от 13 августа 1990 года Гуревича Анатолия Марковича считать реабилитированным". - Однажды в нашей квартире раздался телефонный звонок, междугородний. Это было в конце ноября 1990 года. Мужской голос по-французски попросил к телефону господина Гуревича. Я сказал, что это я. И услышал: "Папа, наконец-то я нашел тебя!". Это был мой и Маргарет сын Мишель, живущий в Испании. Маргарет, оказывается, выжила и до своей смерти в 1985 году искала меня, обращаясь во все советские посольства. А мне наши "каналы" сообщали, что они погибли во время бомбежек в самом конце войны. Я обрел сына 45 лет спустя. Мне даже как-то до конца не верилось, что все это - правда. Но когда Мишель приехал ко мне в Ленинград, все сомнения рассеялись: он как две капли воды похож на меня. С тех пор мы ежегодно встречаемся, часто переписываемся и перезваниваемся. Моя жена искренне привязалась к нему. - Мы были счастливы, когда в нашей жизни появился Мишель. Своих детей у нас с Толей нет, хотя мы очень хотели ребенка. Но это было опасно. Толя был "врагом народа", когда мы поженились, его могли вновь арестовать в любой момент, и меня, как жену "изменника Родины", тоже. И тогда наш ребенок оказался бы в спецдетдоме. И мы не решились, - Лидия Васильевна еле сдерживает слезы. - И вот у нас появился Мишель. И его сын, внук Анатолия Марковича, Саша. Когда Анатолий Гуревич с женой впервые приехали в Испанию к Мишелю, им предложили остаться там навсегда. Показали шикарную виллу с огромным садом - будущее место жительства. Они восхитились, поблагодарили и... вернулись в свою крохотную ленинградскую хрущевку. "Я не представляю себе, что мог бы жить в другой стране. Конечно, если бы это было по заданию, я бы согласился. Но просто так - зачем? - улыбается Кент. И тут же серьезнеет: - Родину ведь не выбирают, она же одна на всю жизнь, как и настоящая любовь". Сергей ПОЛТОРАК, доктор исторических наук, полковник в отставке, автор книги "Разведчик Кент", вышедшей в октябре 2003 года: “Он слишком много знал” Меня не покидает ощущение вопиющей несправедливости, совершенной в отношении Анатолия Марковича Гуревича. Человек-легенда, единственный в мире из руководителей "Красной капеллы" доживший до наших дней, фантастически талантливый человек, - он всю жизнь жил оклеветанный. Ему изуродовали жизнь, не только не считая героем - а этого звания он бесспорно заслуживает, - но и заклеймив как предателя. Гуревич фактически стал заложником борьбы между ГРУ и контрразведкой НКВД, соперничавшими друг с другом, как в фашистской Германии конкурировали ведомства Мюллера и Шелленберга. Соревнуясь друг с другом, спецслужбы перехватывали друг у друга инициативу. НКВД поймал очередного крупного "шпиона", а ГРУ осталось индифферентным к судьбе своего сотрудника, очевидно, потому, что Кент был, как никто другой, информирован о проколах внешней разведки. Он слишком много знал. У меня, как у историка, много лет занимающегося судьбой агента Кента, есть вопросы к нашим властям и к силовым структурам. Анатолий Гуревич признан воином-интернационалистом за войну в Испании. Ему восстановили военный стаж, выдав справку о том, что он уволен из рядов Вооруженных Сил СССР с 20 июня 1960 года, включив в стаж и годы советских лагерей. Только в 1992-м ему предоставлены льготы как участнику Великой Отечественной войны. Почему ветеран отечественной разведки до сих пор не отмечен наградами Родины? Почему за многолетнюю службу в рядах Вооруженных Сил СССР он не получил ни копейки? Почему, репрессированный и реабилитированный, он не получает надбавки к пенсии, гарантированной нашим законодательством? Почему вокруг него по-прежнему стена непростительного равнодушия?

Гражданство:

СССР ,
Россия

Дата смерти:

Анато́лий Ма́ркович Гуре́вич (7 ноября , Харьков , Российская империя - 2 января , Санкт-Петербург , Россия) - сотрудник советской военной разведки , разведчик-нелегал , один из руководителей «Красной капеллы ».

Учёба

Гражданская война в Испании

И.А. Дамаскин в книге "Сто великих разведчиков" пишет:

"Большинство участников бельгийской "Красной капеллы" после пыток было казнено. Но самое страшное, что на многих легло незаслуженное пятно предательства как например, на К. Ефремова и М. Макарова. Велика в этом "заслуга" Л. Треппера, оговорившего в своих послевоенных показаниях и в книге "Большая игра" Гуревича, Ефремова, Макарова и некоторых других".

Примечания

Литература

Гуревич А. Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента. СПб.: Нестор, 2007.- 500 с.- ISBN 978-5-3030034. (РНБ)
Сергей Полторак. «Разведчик „Кент“»
Сергей Полторак. Советский разведчик Кент или большая ложь о «маленьком шефе»
Жиль Перро. «Красная капелла»
Леопольд Треппер. «Большая игра»
Колпакиди А.[И.] ГРУ в Великой Отечественной войне. - М.: Яуза: Эксмо, 2010. - 608 с. - (ГРУ) - 3000 экз. - ISBN 978-5-699-41251-8
В.Л Пещерский. Красная капелла. Москва: Центрполиграф, 2000.
П.А. Судоплатов. Разведка и Кремль. Москва: Гея, 1997.

Ссылки

Анатолий Гуревич (агент Кент): «Меня допрашивал Мюллер»

Красная капелла
Члены организации