Афанасий фетлирика. Отражение мировоззрения афанасия афанасьевича фета в его лирике Лирика Фета: общая характеристика

Стихи Афанасия Афанасьевича Фета необычны, как и его биография. Усыновленный русским помещиком, мальчик вынужден был всю жизнь добиваться признания дворянского звания.

В течение долгих лет Фет добивался независимости – духовной, материальной: и тогда, когда учился в университете, и тогда, когда служил в кирабирском полку. Его первые стихотворные опыты относятся к 1840-му году, тогда выходит его первый сборник “Лирический пантеон”.

Фет сразу же заявляет о себе как о поэте самобытном, оригинальном. Увидев красоту мира, он пытается запечатлеть, сохранить ее в своих стихах. Главное для Фета – отразить впечатление, которое, как известно, является основой чувств человека. Эту особенность фетовской лирики можно назвать импрессионистической.

Основные темы поэзии Фета – любовь и природа. Они так тесно связаны между собой, что невольно приходишь к выводу: природа и человек – главные составные части мира. Состояние природы отражается на состоянии человеческой души. Через природу человек лучше понимает себя, описывая ее, полнее выражает собственное психологическое состояние.

Фет замечает малейшие перемены в состоянии природы, каждое движение человеческой души. Например, в стихотворении “Шепот, робкое дыханье”, которое было опубликовано в 1850 г. во втором сборнике стихотворений.

Это стихотворение стало едва ли не символом всей поэзии Фета. Оно звучит как музыка, передающая волнение и нарастание чувства.

Слово у Фета призвано передавать запахи, звуки, музыкальные тона, световые впечатления. Это очень тонко подметил Алексей Константинович Толстой, который писал: “Я наконец познакомился с книгой Фета – там есть стихотворения, где пахнет душистым горошком и клевером, где запах переходит в цвет перламутра, в сияние светляка, а лунный свет или луч утренней зари переливается в звук. Фет – поэт единственный в своем роде, не имеющий себе равных ни в одной литературе”. Все природные явления Фет воспринимает в единстве.

В конце 50-х годов, когда во главе “Современника” стал Н.А. Некрасов, обострились отношения руководства журнала и группы литераторов – И.С. Тургенева, А.А. Фета, Л.Н. Толстого, которые покинули журнал. Они не понимали, как можно “чистое художество” отвергать во имя практической пользы.

В 1859 г. в журнале “Русское слово” Фет публикует статью о стихотворениях Тютчева. Главной мыслью ее является следующее: искусство не должно придерживаться каких-то идеологических направлений, оно не должно участвовать в политической общественной борьбе, искусство должно служить “чистой красоте”.

Его начинают считать реакционером. Писатель уезжает в имение Степановку и живет там, превращая усадьбу в образцовое хозяйство. Последние его стихи публикуются в сборниках “Вечерние огни”. Темы лирики остались теми же, что и в юности. Слово “вечерние” в названии сборника, конечно, говорит о вечере жизни. Но важно здесь и слово “огни” – поздняя лирика Фета сохранила трепет сердечного чувства, пылкость, присущую молодости, и обрела свойство изучать свет мудрости.

Лирика Фета

(1 вариант)

Афанасий Афанасьевич Фет родился в 1820 году и писать стихи начал довольно рано. Но в молодости он не был слишком обласкан вниманием к своему творчеству. В молодости Фета его стихи имели определенный успех, но это продлилось недолгое время. Во второй половине жизни, где-то к пятидесяти-шестидесяти годам к Фету приходит второе признание, хотя и негромкое, он имеет весьма узкий круг читателей.

Думаю, дело здесь в том, что прогрессивные современники не могли простить Фету его непопулярных в то время законопослушных взглядов. В его поэзии, впрочем, никак не отражена ни политическая позиция поэта, ни вообще, какие-либо приметы времени. Разумеется, во время, когда общественно-политические течения сменяли одно другое, этого Фету не могли простить тоже.

В самом деле, лирика Фета не отличается тематическим разнообразием, она практически вся посвящена любви и восхищением красотой природы – и вот вам ярчайший пример, посрамляющий широкоизвестное мнение, что поэзия не может существовать вне современности. Однако насколько глубоко, с какой силой чувства они переданы!

Долгое время поэтическая позиция поэта трактовалась неправильно. Фета считали «жрецом чистого искусства», однако, если обратиться к его творчеству, даже программное фетовское заявление: «Не знаю сам, что буду петь – но только песня знает», – может быть понято не как поэтический «каприз», а как отзывчивость поэта на изменения окружающего мира. Поэтический инструмент очень чуток, любое колебание в природе, изменение состояния души тут же отзовется в стихах.

Фета-стихотворца ведет вперед впечатление о мире вокруг него, это впечатление живыми образами передается человеку, читающему его стихи. Основываясь на впечатлении, он создает целый яркий, сочный мир вокруг читателя. Искусство поэта обладает волшебной силой, оно подчиняет человека, ведет его среди житейских невзгод:

Где как месяц за рощей печаль:

Кротко светит улыбка любви.

О дитя! как легко средь незримых зыбей

Доверяться мне песне твоей.

Назначение поэта – воплотить невоплощенное, быть соединительным звеном между разрозненными частями мира и человеческими душами:

Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,

Чужое вмиг почувствовать своим,

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,

Усилить бой бестрепетных сердец –

Вот чем певец лишь избранный владеет,

Вот в чем его и признак и венец!

Фет известен и как певец природы. Действительно, природа в его стихах запечатлена тонко, поэт замечает малейшие перемены в ней и дает их в неразрывной связке с эмоциональным контекстом:

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица.

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы, и заря, заря!..

Фет в своих стихах играет на каждой струнке души, заставляя их звучать прекрасной музыкой. Изменения «милого лица» и изменения в природе – подобный параллелизм типичен для фетовских стихов. Фет, увидев красоту мира, пытается ее сохранить в своих стихах. Думаю, что поэт вводит эту связь между природой и любовью потому, что выразить свои чувства и впечатления можно только говоря о прекрасном и вечном, а любовь и природа – две самые прекрасные вещи на земле – и что может быть более вечно, чем природа и любовь?

Выражая свои впечатления, он в несколько раз увеличивает остроту восприятия, вводя эту связку. Не только состояние природы отражается на состоянии человеческой души. Природа и люди – составные части единого мира, и через природу человек лучше понимает себя, описывая ее, может полнее выразить собственное психологическое состояние. Но природа вечна, деревья «останутся холодной красой пугать иные поколенья», а человек смертен, и все-таки он может учиться у природы стойкости, надежде на лучшее:

Не верь весне. Ее промчится гений,

Опять теплом и жизнию дыша.

Для ясных дней, для новых откровений

Переболит скорбящая душа".

Сочетания нескольких важнейших мотивов фетовской лирики можно проследить по такому стихотворению:

Какая грусть! Конец аллеи

Опять с утра исчез в пыли,

Опять серебряные змеи

Через сугробы поползли.

На небе ни клочка лазури,

В степи все гладко, все бело,

Один лишь ворон против бури

Крылами машет тяжело.

И на душе не рассветает:

В ней тот же холод, что кругом.

Лениво дума засыпает

Над умирающим трудом.

А всё надежда в сердце тлеет,

Что, может быть, хоть невзначай,

Опять душа помолодеет,

Опять родной увидит край,

Где бури пролетают мимо,

Где дума страстная чиста –

И посвященным только зримо

Цветет весна и красота.

Картина природы (зима, серебряные змеи поземки, мрачное небо) – это одновременно как бы и картина человеческой души. Но природа меняется, придет пора, когда снега растают и, надеется лирический герой, «душа опять помолодеет». А кроме того, искусство – это и есть тот «родной край», где нет никаких бурь, где «цветут весна и красота».

Фет был одним из родоначальников русского импрессионизма, появившегося как стиль в Европе в конце XIX в. Его произведения оказали влияние не только на русскую, но и на мировую культуру. Влияние Фета отчетливо видно, если рассмотреть творчество поэтов и художников 20го века. Из авторов начала двадцатого века можно выделить Блока. Его поэзия очень схожа с поэзией Фета. Особенно у Блока мне напоминает Фета стихотворение «Осенняя воля», хотя в это произведение больше вклинивается окружающая реальность.

Со временем стихи Афанасия Фета приобретают всё более широкое звучание. Сегодня его стихи изучают в школе и это имя известно практически всем – хотя бы несколько лет по окончании оной. Надо сказать, что и при жизни Фета его стихи «безвестно» были знакомы простым людям – полные лиризма и музыкальности, многие стихи были положены на музыку и становились романсами, зачастую весьма популярными. Увы, установки общества таковы, что даже в школе произведениям «социальным» уделяется гораздо больше внимания (да и поэзию, по сравнению с прозой, чаще проходят, чем изучают), и творчество Фета, на мой взгляд, заслуживает большего внимания читателя, нежели то, которое – по привычке или небрежению – ему уделяется.

(2 вариант)

Среди шедевров русской литературы лирика А. А. Фета занимает неповторимое место, что не поразительно – он был новатором современности в области поэзии, владел самобытным, особым даром тончайшего лирика. Его «фетовский почерк» поэтическая манера письма - придали его поэзии своеобразную прелесть и очарование. Фет - новатор во всех отношениях, ему характерно словесное раскрепощение, он не сковывал слово в рамки принятых норм, а создавал, желая показать собственную душу и чувства, переполняющие ее.

Словосочетания, встречающиеся у Фета, поражали и возмущали многих его критиков, но по достоинству были оценены его почитателями. Удивляет то, как изображена природа у Фета. Она настолько очеловечена, что мы часто встречаем «травы в рыдании», «овдовевшую лазурь», «лес проснулся, весь проснулся, веткой каждой». Раскрепощенность фетовского слова выражается еще и в том, что оно всегда тянулось, «тяготело», не только к поэзии, но и к живописи, к музыке. Ярким примером такого письма является стихотворение «Певице»:

Уноси мое сердце в звенящую даль,

Где, как месяц за рощей, печаль;

В этих звуках на жаркие слезы твои

Кротко светит улыбка любви.

Тяжело понять, как в звуках могут быть «жаркие слезы», почему на них «кротко светит улыбка любви». Но произведение действительно имеет неповторимый музыкальный эффект.

Читая стихотворения Фета, как будто погружаешься в какой-то необыкновенный мир, мир чудесных звуков, волшебных красок, сказочных картин. Со страниц льется прекрасная музыка, вспархивают птицы, а сердце уносится в «звенящую даль». Именно такие чувства вызывает цикл стихотворений «Мелодии». Как легко проследить течение мыслей автора - звуки фортепиано плавно перетекают в пение «хора природы», которое сменяется отдельными аккордами гитары, пробуждающими воспоминания, выстраивающими образы.

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья…

Именно это стихотворение стало «самым фетовским», своеобразной поэтической визитной карточкой. Ведь это просто чудо! Стихотворение построено практически на одних назывных предложениях, во всяком случае, там нет ни одного глагола, а приход утра - передается, движение человеческих душ - передается. Только предметы и явления, которые следуют одно за другим. В то же время предметным и вещественным стихотворение не назовешь. Это и есть, может быть, самое удивительное и неожиданное. Предметы у Фета непредметны. Они существуют не сами по себе, а как знаки чувств и состояний. Они чуть светятся, мерцают. Называя ту или иную вещь, поэт вызывает у нас не конкретное представление о самой вещи, а ассоциации, которые привычно могут быть с нею связаны, главный смысл - между словами, за словами. Именно за словами, подтекстом развивается и основная тема стихотворения: чувство любви, чувство тончайшее, невыразимое.

Удивляет то, сколько оттенков чувств можно проследить в лирике Фета. Это и грусть, и тревога, и сомнение, и страсть, и тоска - все это отражено подчас в двух-трех четверостишиях.

Стихотворения этого поэта будят в душе неповторимые чувства. Обладая ассоциативно-метафорическим мышлением, автор доносит до читателя необычные образы, и читатель сам «додумывает» ситуацию, представленную в стихотворении. Это лишь намек на то, о чем хотел сказать автор.

Необычно уже само начало стихотворения, необычно по сравнению с принятой тогда нормой в поэзии. Ведь начальная фраза фетовского стихотворения несколько неточная и даже не совсем правильная: «Я пришел к тебе с приветом, Рассказать…». Позволил бы себе так сказать Пушкин? Но именно эта неточность рождает не только неожиданное, но и яркое, волнующее впечатление. У читателя невольно создается ощущение, что поэт вроде бы специально и не задумывается над словами, а они появляются сами. И это оказывает сильное художественное воздействие.

Фет - поэт-живописец, во многих его стихотворениях прослеживается богатая цветовая гамма, подчас контрастная, где четко проявляются свет и тени:

Месяц светом с высоты

Обдал нивы.

А в овраге блеск воды,

Тень да ивы.

Также в стихотворениях Фета можно выделить такие, в которых отражается движение, жест. Например, в стихотворении «Диана» отражение в воде лика богини, колеблемое ветром, дает жизнь неподвижному мрамору. Фет стремится расширить границы языка, поэтического слова, но приходит к выводу, что выразить на бумаге можно лишь малую часть всех чувств, переживаний, а все остальное принадлежит тебе и твоему внутреннему миру, понять который не может никто. Осознавая ограниченность словесного материала, поэт восклицает:

Как беден наш язык! - Хочу и не могу -

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною.

Сетуя на недостаток словесной материи, поэт все же сумел выказать свои собственные эмоции и волнения, употребляя полеты своей выдумки и фантазии. В лирике Фета объединились поэзия, живопись, музыка, составляющие в совокупности своеобразное очарование фетовской поэзии.

Поэт чрезвычайно мелодичен, его стих зачастую уже самим подбором звучаний формирует у нас то или другое расположение духа. «Что не выскажешь словами, звуком на душу навей», - говорил Фет, поэзия которого зачаровывает всех своим звучанием и воссоздает активную жизнь, вместе с тем выявляя и духовный мир человека, и красоту родной русской природы, показывает бурное веселье и ясный восторг.

Фетовскую лирику можно было бы назвать романтической. Но с одним важным уточнением: в отличие от романтиков, идеальный мир для Фета - это не небесный мир, недостижимый в земном существовании «дальний край родной». В представлении об идеале все же отчетливо доминируют приметы земного бытия. Так, в стихотворении «О нет, не стану звать утраченную радость...» (1857) лирическое «я», стремясь избавить себя от «тоскливой жизни цепи», иное бытие представляет как «тихий земной идеал». «Земной идеал» для лирического «я» - тихая прелесть природы и «друзей лелеющий союз»:

Пускай с души больной, борьбою утомленной,
Без грохота спадет тоскливой жизни цепь,
И пусть очнусь вдали, где к речке безыменной
От голубых холмов бежит немая степь.

Где с дикой яблонью убором спорит слива,
Где тучка чуть ползет, воздушна и светла,
Где дремлет над водой поникнувшая ива
И вечером, жужжа, к улью летит пчела.

Быть может... Вечно вдаль с надеждой смотрят очи! -
Там ждет меня друзей лелеющий союз,
С сердцами чистыми, как месяц полуночи,
С душою чуткою, как песни вещих муз <...>

Мир, где герой обретает спасение от «тоскливой жизни цепи», наполнен все же приметами именно земной жизни - это расцветшие весенние деревья, светлые облака, жужжание пчел, растущая над рекой ива - бесконечная земная даль и небесное пространство. Анафора, использованная во второй строфе, еще более подчеркивает единство земного и небесного миров, и составляющих идеал, к которому стремится лирическое «я».

Очень ярко внутреннее противоречие в восприятии земной жизни отразилось в стихотворении 1866 г. «Блеском вечерним овеяны горы»:

Блеском вечерним овеяны горы.
Сырость и мгла набегают в долину.
С тайной мольбою подъемлю я взоры:
- «Скоро ли холод и сумрак покину?»

Настроение, переживание, выразившееся в этом стихотворении, - острая тоска по иному, высшему миру, которую внушает видение величественных гор, позволяет вспомнить одно из известнейших стихотворений А.С. Пушкина «Монастырь на Казбеке». Но отчетливо различны идеалы поэтов. Если для пушкинского лирического героя идеал - «заоблачная келья», в образе которой соединяются мечты об одиноком служении, о разрыве с земным миром и о восхождении к миру небесному, совершенному, то идеал фетовского героя - это тоже мир, далекий от «холода и сумрака» долины, но не требующий разрыва с миром людей. Это человеческая жизнь, но гармонически слитая с небесным миром и потому более прекрасная, совершенная:

Вижу на том я уступе румяном -
двинуты кровель уютные гнезды;
Вон засветились под старым каштаном
Милые окна, как верные звезды.

Красота мира для Фета заключалась и в скрытой мелодии, которой, по мнению поэта, обладают все совершенные предметы и явления. Способность слышать и передавать мелодии мира, музыку, которой пронизано существование каждого явления, каждой вещи, каждого предмета можно назвать одной из особенностей мировидения автора «Вечерних огней». Эта особенность поэзии Фета была отмечена еще его современниками. «Фет в лучшие свои минуты, - писал П.И. Чайковский, - выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область... Это не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом».

Известно, с каким сочувствием этот отзыв был принят Фетом, признававшимся, что его «всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки», в которую он уходил, насколько хватало его сил. Еще ранее в одной из статей, посвященных Ф.И. Тютчеву, он писал: «Слова: поэзия язык богов - не пустая гипербола, а выражает ясное понимание сущности дела. Поэзия и музыка не только родственны, но нераздельны». «Ища воссоздать гармоническую правду, душа художника, - по словам Фета, - сама приходит в соответственный музыкальный строй». Поэтому слово «пою» для выражения процесса творчества ему казалось наиболее точным.

Исследователи пишут об «исключительной восприимчивости автора «Вечерних огней» к впечатлениям музыкального ряда». Но дело не только в мелодичности стихов Фета, а в способности поэта слышать мелодии мира, явно недоступные уху простого смертного, не поэта. В статье, посвященной лирике Ф.И. Тютчева, сам Фет отметил «гармоническое пение» как свойство красоты, и способность только избранного поэта слышать эту красоту мира. «Красота разлита по всему мирозданию, - утверждал он. - Но для художника недостаточно бессознательно находиться под влиянием красоты или даже млеть в ее лучах. Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко звучащих форм, там, где мы ее не видим или только смутно ощущаем, - он еще не поэт…». Одно из фетовских стихотворений - «Весна и ночь покрыли дол…» - отчетливо передает, как возникает эта связь между музыкой мира и душой поэта:

Весна и ночь покрыли дол,
Душа бежит во мрак бессонный,
И внятно слышен ей глагол
Стихийной жизни, отрешенной.

И неземное бытие
Свой разговор ведет с душою
И веет прямо на нее
Своею вечною струею.

Как бы доказывая пушкинскую мысль об истинном поэте-пророке как обладателе особого зрения и особого слуха, фетовский лирический субъект видит скрытое от глаз непосвященных существование вещей, слышит то, что недоступно слуху обычного человека. У Фета можно встретить поразительные образы, которые у другого поэта, вероятно, казались бы парадоксом, может быть, неудачей, но они весьма органичны в поэтическом мире Фета: «шепот сердца»,«и я слышу, как сердце цветет», «сердца звучный пыл сиянье льет кругом», «язык ночных лучей», «тревожный ропот тени ночи летней». Герой слышит «цветов обмирающий зов» («Чуя внушенный другими ответ...», 1890), «рыданье трав», «яркое молчанье» мерцающих звезд («Сегодня все звезды так пышно...»). Способностью слышать обладают сердце и рука лирического субъекта («Люди спят, - мой друг, пойдем в тенистый сад...»), мелодией или речью обладает - ласка («Отзвучала последняя нежная ласка...», «Чуждые огласки...»). Мир воспринимается с помощью скрытой от всех, но явственно слышимой лирическим «я» мелодии. «Хор светил» или «звездный хор» - эти образы не раз встречаются в фетовских произведениях, указывая на тайную музыку, которой пронизана жизнь Вселенной («Я долго стоял неподвижно...», 1843; «На стоге сена ночью южной...», 1857; «Вчера расстались мы с тобой...», 1864).

Человеческие чувства, переживания остаются в памяти тоже мелодией («Какие-то носятся звуки / И льнут к моему изголовью. / Полны они томной разлуки, / Дрожат небывалой любовью»). Интересно, что сам Фет, объясняя тютчевские строки «поют деревья», - писал так: «Не станем, подобно классическим комментаторам, объяснять это выражение тем, что тут поют спящие на деревьях птицы, - это слишком рассудочно; нет! Нам приятнее понимать, что деревья поют своими мелодическими весенними формами, поют стройностью, как небесные сферы».

Спустя много лет, в известной статье «Памяти Врубеля» (1910) Блок даст свое определение гения и отличительной чертой гениального художника признает именно способность слышать - но не звуки земного бытия, а таинственные слова, доносящиеся из иных миров. Этим талантом в полной мере был наделен А.А. Фет. Но, как никто из поэтов, он обладал способностью слышать «гармонический тон» и всех земных явлений, и именно эту скрытую мелодию вещей передавать в своей лирике.

Еще одну особенность мировосприятия Фета можно выразить с помощью утверждения самого поэта в письме С.В. Энгельгардт: «Жаль, что новое поколение, - писал он, - ищет поэзию в действительности, когда поэзия есть только запах вещей, а не самые вещи». Именно благоухание мира тонко почувствовал и передал Фет в своей поэзии. Но и здесь сказалась одна особенность, которую первым отметил А.К. Толстой, написавший, что в стихотворениях Фета «пахнет душистым горошком и клевером», «запах переходит в цвет перламутра, в сияние светляка, а лунный свет или луч утренней зари переливается в звук». В этих словах верно схвачена способность поэта живописать тайную жизнь природы, ее вечную изменчивость, не признавая привычных для обыденного сознания четких границ между цветом и звуком, запахом и цветом. Так, например, в поэзии Фета «сияет мороз» («Ночь светла, мороз сияет»), звуки обладают у него способностью «гореть» («Словно все и горит и звенит заодно») или сиять («сердца звучный пыл сиянье льет кругом»). В стихотворении, посвященном Шопену («Шопену», 1882), мелодия не замолкает, а именно угасает.

Стало уже традиционным представление об импрессионистической манере Фета рисовать мир природных явлений. Это верное суждение: Фет стремится передать жизнь природы в ее вечной изменчивости, он не останавливает «прекрасное мгновение», а показывает, что в жизни природы нет даже мгновенной остановки. И это внутреннее движение, «животрепещущие колебания», присущие, по словам самого Фета, всем предметам, явлениям бытия, также оказываются проявлением красоты мира. И потому в своей поэзии Фет, по точному наблюдению Д.Д. Благого, «<...>даже неподвижные предметы, в соответствии со своим представлением об их «сокровенной сущности», приводит в движение: заставляет колебаться, качаться, дрожать, трепетать».

Своеобразие пейзажной лирики Фета отчетливо передает стихотворение 1855 г. «Вечер». Уже первая строфа властно включает человека в таинственную и грозную жизнь природы, в ее динамику:

Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.

Отсутствие подлежащих в описании природных явлений позволяет передать таинственность природной жизни; доминирование глаголов - усиливает ощущение ее изменчивости. Ассонанс (о-у-ю), аллитерация (п-р-з) отчетливо воссоздают многоголосие мира: рокотание далекого грома, отзвуки на него в притихших в ожидании грозы лугах и рощи. Еще более усиливается ощущение стремительно меняющейся, исполненной движения жизни природы во второй строфе:

Далеко, в полумраке, луками
Убегает на запад река;
Погорев золотыми каймами,
Разлетелись, как дым, облака.

Мир как бы увиден лирическим «я» с высоты, его глаз охватывает беспредельные просторы родного края, душа устремляется вслед за этим стремительным движением реки и облаков. Фет поразительно может передать не только видимую красоту мира, но и движение воздуха, его колебания, позволяет и читателю ощутить тепло или холод предгрозового вечера:

На пригорке то сыро, то жарко -
Вздохи дня есть в дыханьи ночном...
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зеленым огнем.

Пожалуй, можно было бы сказать, что темой фетовских стихотворений о природе становится именно изменчивость, таинственная жизнь природы в вечном движении. Но в то же время в этой изменчивости всех природных явлений поэт стремится увидеть некое единство, гармонию. Эта мысль о единстве бытия определяет столь частое появление в лирике Фета образа зеркала или мотива отражения: земля и небо отражают друг друга, повторяют друг друга. Д.Д. Благой очень точно подметил «пристрастие Фета и к воспроизведению, наряду с прямым изображением предмета, его отраженного, мобильного «двойника»: звездное небо, отражающееся в ночном зеркале моря <...>, «повторяющие» себя пейзажи, «опрокинутые» в зыбкие воды ручья, реки, залива». Этот устойчивый в поэзии Фета мотив отражения можно объяснить идеей всеединства бытия, которую Фет и декларативно утверждал в своих стихотворениях: «И как в росинке чуть заметной / Весь солнца лик ты узнаешь, / Так слитно в глубине заветной / Все мирозданье ты найдешь».

Впоследствии, анализируя фетовские «Вечерние огни», известный русский философ Вл. Соловьев так определит фетовскую концепцию мира: «<...> Не только каждое нераздельно пребывает во всем, но и все нераздельно присутствует в каждом <...>. Истинное поэтическое созерцание <...> видит абсолютное в индивидуальном явлении, не только сохраняя, но и бесконечно усиливая его индивидуальность».

Это сознание единства природного мира определяет и всеохватность фетовских пейзажей: поэт как бы стремится одним взглядом охватить безграничность пространства в один миг мировой жизни: землю - реку, поля, луга, леса, горы, и небо и показать стройную гармонию в этой беспредельной жизни. Взгляд лирического «я» мгновенно перебегает от земного мира к небесному, от близи к бесконечно уходящей в беспредельность дали. Своеобразие фетовского пейзажа отчетливо видно в стихотворении «Вечер», с запечатленным здесь неостановимым движением природных явлений, которому противостоит только временный покой человеческой жизни:

Жди ясного на завтра дня.
Стрижи мелькают и звенят.
Пурпурной полосой огня
Прозрачный озарен закат.

В заливе дремлют корабли, -
Едва трепещут вымпела.
Далеко небеса ушли -
И к ним морская даль ушла.

Так робко набегает тень,
Так тайно свет уходит прочь,
Что ты не скажешь: минул день,
Не говоришь: настала ночь.

Фетовские пейзажи как бы увидены с вершины горы или с птичьего полета, в них поразительно сливается видение какой-нибудь незначительной детали земного пейзажа со стремительно убегающей вдаль рекой или безграничной степью, или морской далью и еще более безграничным небесным пространством. Но малое и великое, близкое и дальнее соединяются в единое целое, в гармонически прекрасную жизнь вселенной. Эта гармония проявляется в способности одного явления отзываться на другое явление, как бы зеркально повторять его движение, его звучание, его устремление. Эти движения часто незаметны взгляду (вечер веет, степь дышит), но включаются в общее неостановимое движение вдаль и ввысь:

Теплый вечер тихо веет,
Жизнью свежей дышит степь,
И курганов зеленеет
Убегающая цепь.

И далеко меж курганов
Темно-серою змеей
До бледнеющих туманов
Пролегает путь родной.

К безотчетному веселью
Подымаясь в небеса,
Сыплет с неба трель за трелью
Вешних птичек голоса.

Очень точно своеобразие фетовских пейзажей можно передать его же строчками: «Как будто из действительности чудной / Уносишься в воздушную безбрежность». Стремление живописать постоянно изменяющуюся и в то же время единую в своих устремлениях жизнь природы определяет и обилие анафор в фетовских стихотворениях, как бы соединяющих общим настроением все многочисленные проявления природной и человеческой жизни.

Но весь бесконечный, безграничный мир, как солнце в капле росы, отражается в человеческой душе, бережно хранится ею. Созвучие мира и души - постоянная тема фетовской лирики. Душа, как зеркало, отражает мгновенную изменчивость мира и сама меняется, подчиняясь внутренней жизни мира. Именно поэтому в одном из стихотворений Фет и называет душу «мгновенной»:

Тихонько движется мой конь
По вешним заводям лугов,
И в этих заводях огонь
Весенних светит облаков,

И освежительный туман
Встает с оттаявших полей...
Заря, и счастье, и обман -
Как сладки вы душе моей!

Как нежно содрогнулась грудь
Над этой тенью золотой!
Как к этим призракам прильнуть
Хочу мгновенною душой!

Можно отметить еще одну особенность фетовских пейзажей - их очеловеченность. В одном из своих стихотворений поэт напишет: «То, что вечно, - человечно». В статье, посвященной стихотворениям Ф.И. Тютчева, Фет отождествлял антропоморфизм и красоту. «Там, - писал он, - где обыкновенный глаз и не подозревает красоты, - художник ее видит, <...> кладет на нее чисто человеческое клеймо <...>. В этом смысле всякое искусство - антропоморфизм <...>. Воплощая идеал, человек неминуемо воплощает человека». «Очеловеченность» сказывается прежде всего в том, что природа, как и человек, наделяются поэтом «чувством». В своих воспоминаниях Фет утверждал: «Недаром Фауст, объясняя Маргарите сущность мироздания, говорит: «Чувство - все». Это чувство, - писал Фет, - присуще неодушевленным предметам. Серебро чернеет, чувствуя приближение серы; магнит чувствует близость железа и т.д.». Именно признание в природных явлениях способности чувствовать определяет своеобразие фетовских эпитетов и метафор (кроткая, непорочная ночь; печальная береза; пылкие, томные, веселые, грустные и нескромные лица цветов; лицо ночи, лицо природы, лики зарниц, беспутный побег колючего снега, воздух робеет, веселье дубов, счастье плакучей ивы, молятся звезды, сердце цветка).

Выражением полноты чувств становятся у Фета «дрожь», «трепет», «вздох» и «слезы» - слова, неизменно появляющиеся при описании природы или человеческих переживаний. Дрожат луна («Мой сад»), звезды («Ночь тиха. По тверди зыбкой»). Дрожь и трепет - передают у Фета полноту чувств, полноту жизни. И именно на «дрожь», «трепет», «дыхание» мира отзывается чуткая душа человека, отвечая тем же «трепетом» и «дрожью». Об этом созвучии души и мира писал Фет в стихотворении «Другу»:

Пойми, что сердце только чует
Невыразимое ничем,
То, что в явленьи незаметно
Дрожит, гармонией дыша,
И в тайнике своем заветном
Хранит бессмертная душа.

Неспособность «трепетать» и «дрожать», т.е. сильно чувствовать, для Фета становится доказательством безжизненности. И потому среди немногих отрицательных для Фета явлений природы - надменные сосны, которые «не знают трепета, не шепчут, не вздыхают» («Сосны»).

Но дрожь и трепет - не столько физическое движение, сколько, пользуясь выражением самого Фета, «гармонический тон предметов», т.е. уловленное в физическом движении, в формах внутреннее звучание, скрытый звук, мелодия. Это соединение «дрожания» и «звучания» мира передается во многих стихотворениях, например, «На стоге сена ночью южной»:

На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.

Интересно, что в статье «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании» Фет задавался вопросом, как познать сущность вещей, скажем, одной из дюжины рюмок. Исследование формы, объема, веса, плотности, прозрачности, - утверждал он, - увы! оставляют «тайну непроницаемой, безмолвной, как смерть». «Но вот, - пишет он далее, - наша рюмка задрожала всей своей нераздельной сущностью, задрожала так, как только ей одной свойственно дрожать, вследствие совокупности всех исследованных и неисследованных нами качеств. Она вся в этом гармоническом звуке; и стоит только запеть и свободным пением воспроизвести этот звук, для того чтобы рюмка мгновенно задрожала и ответила нам тем же звуком. Вы несомненно воспроизвели ее отдельный звук: все остальные подобные ей рюмки молчат. Одна она трепещет и поет. Такова сила свободного творчества». И далее Фет формулирует свое понимание сути художественного творчества: «Человеку-художнику дано всецельно овладевать самой сокровенной сущностью предметов, их трепетной гармонией, их поющей правдой».

Но свидетельством полноты бытия природы становится для поэта способность не только трепетать и дрожать, а и дышать и плакать. В стихотворениях Фета дышат ветер («Солнце нижет лучами в отвес...»), ночь («Встает мой день, как труженик убогий...»), заря («Сегодня все звезды так пышно...»), лес («Солнце нижет лучами в отвес...»), морской залив («Морской залив»), весна («На распутье»), вздыхают волна («Какая ночь! Как воздух чист...»), мороз («Сентябрьская роза»), полдень («Соловей и роза»), ночное селенье («Это утро, радость эта...»), небо («Пришла, - и тает все вокруг...»). В его поэзии рыдают травы («В лунном сиянии...»), плачут березы и ивы («Сосны», «Ивы и березы»), дрожит в слезах сирень («Не спрашивай, над чем задумываюсь я...»), «блистают» слезами восторга, плачут розы («Знаю, зачем ты, ребенок больной...», «Полно спать: тебе две розы...»), «росою счастья плачет ночь» (Не упрекай, что я смущаюсь...»), плачут солнце («Вот и летние дни убавляются...»), небо («Дождливое лето»), «трепещут слезы во взоре звезд» («Молятся звезды, мерцают и рдеют...»).

Ars longa, vita brevis est.

Гёте

Лирика Афанасия Афанасьевича Фета занимает особое место среди шедевров русской литературы. Его поэтическая манера письма - «фетовский почерк» - придали его поэзии неповторимое очарование. Фет прожил долгую плодотворную творческую жизнь. Он писал стихи более пятидесяти лет. Он был студентом, военным, помещиком, мировым судьей, публицистом «Русского вестника», камергером двора Его Императорского Величества, но главное – он был Поэтом.

Фет – пожалуй, единственный из великих русских поэтов, убежденно и последовательно ограждавший свой мир от разного рода социальных и политических проблем. Однако это совсем не означает, что он не обращал совершенно никакого внимания на данные проблемы. Напротив, многие из них вызывали его неподдельный интерес. Эти проблемы поэт обсуждал в своих публицистических статьях, очерках и переписке. Однако в его поэзию они проникали крайне редко. В этом и заключалась творческая позиция и поэтическое мироощущение Фета. Он как бы чувствовал непоэтичность тех политических и общественных проблем и идей, которые он так горячо отстаивал. Эстетическая позиция Фета заключалась в том, что он вообще считал непоэтичным всякое произведение, в котором присутствует любая ясно выраженная общественно-политическая идея. Именно поэтому художественные принципы некрасовской школы вызывали у него острое эстетическое неприятие, не говоря уже об остром идейном антагонизме.

Принципы «чистого искусства» отнюдь не были для Фета чем-то умозрительным. Можно сказать, что они выражали суть самой природы его поэтического творчества.

О творческом мировоззрении Фета различными исследователями его поэтического наследия и биографии сказано достаточно. Это касается, в том числе, и связи поэзии Фета с философией. Мнения литературоведов и критиков на этот счет довольно разнообразны.

Философские идеи в лирике Фета

Западная философия оказала заметное влияние на развитие русской культуры XIX века. Одним из зарубежных философов, чьи идеи воздействовали на русскую литературу, был Артур Шопенгауэр.

Популярность пришла к Шопенгауэру лишь в конце жизни, хотя его основной труд «Мир как воля и представление» был завершен уже в 1818 году. Шопенгауэр создал оригинальную философскую систему, в которую в качестве составных частей вошли взгляды Платона, Канта и некоторые постулаты древнеиндийской философии. Вслед за Кантом Шопенгауэр заявляет, что мир непознаваем. Однако в отличие от постулата кантианской философии, утверждающего, что мир таков, каким мы его представляем, мысль Шопенгауэра звучит так: «мир существует только в силу того, что мы его представляем». Учение Платона о вечных и неизменных идеях Шопенгауэр применил при создании своей эстетики. С их помощью он обосновал происхождение и объяснил значение искусства. Настоящей находкой для философа стали древнеиндийские «Упанишады» и «Пураны». Из них он заимствовал понятие «майи», т.е. иллюзии. Шопенгауэр очень активно интересовался также буддийской философией, в частности, учением о нереальности (шунья) материального мира, которое в особенности распространялось буддийской школой мадхьямиков. Кроме того, в его систему вошли некоторые элементы учения индийской атеистической школы санкхья и философии позднего Шеллинга.

Другая основная категория философии Шопенгауэра – Мировая Воля – была привнесена из философской системы Якова Бёме. Мировая Воля представляет собой могучее творческое начало, которое порождает все существующее в этом мире. Мировая Воля бессознательна, она лишена смысла и часто ведет себя совершенно абсурдным образом. Ее не интересует ни прошлое, ни будущее, а все происходящее в этом мире лишено связи и значения. Любой процесс – это лишь случайная смена событий. При этом Мировая Воля постоянно саморазрушает и самовоссоздает себя. Интересно, что данное положение Шопенгауэр иллюстрировал картинками из жизни современного ему общества. Так он заявлял, что «социальная жизнь проникнута скудоумием и пошлостью, завистью и лицемерием. Забота о ближних и борьба за счастье угнетенных то и дело оказываются на поверку искательством собственной выгоды, патриотические призывы - маской своекорыстного национализма, парламентская болтовня – прикрытием самого беззастенчивого группового и личного эгоизма, выспренная демонстрация религиозных чувств – маскировкой ханжеской бессовестности. Большинство философов стремятся не к тому, чтобы обнаружить истину, но лишь к тому, чтобы утвердить свое материальное благополучие, и ради этого они приобретают показную эрудицию, демонстрируют мнимую оригинальность, а больше всего стараются угодить вкусам публики. Они готовы пресмыкаться перед государством и церковью. Жизнь людей в обществе полна нужды, страха, горя и страданий. Тревоги чередуются с разочарованиями, а отделяющие их друг от друга моменты удовлетворения своих желаний мимолетны и приносят затем скуку и новые страдания». Следует заметить, что немецкий философ достаточно метко обрисовал действительность. За последние двести лет она почти не изменилась к лучшему.

Итак, разумное познание мира, по Шопенгауэру, невозможно. Однако существует возможность интуитивного познания, что является прерогативой искусства. Только искусство способно воспринимать мир адекватно его сущности. Вытекающая из этого рассуждения эстетика созерцания оказалась наиболее продуктивной для русской культуры того времени. Особенную роль она сыграла в формировании поэтики символизма.

Кроме Фета идеями Шопенгауэра одно время были увлечены И.С. Тургенев и Л.Н. Толстой. И если Толстого в большей мере интересовали этические аспекты учения, то для Фета наиболее ценной его частью была, разумеется, эстетическая сфера. Эстетика Шопенгауэра, подразумевающая отрешение от индивидуальности, способность интуитивного постижения сущности мира, оказалась, несомненно, близка поэту. Особенно же важным для Фета было утверждение философа о возможности искусства охватывать постоянно меняющийся мир в его частных проявлениях, которые, по Шопенгауэру, эквивалентны целому.

Взаимодействие творчества Фета с философией Шопенгауэра отмечается многими исследователями. Например, А.Ф. Захаркиным: «В 80-е годы Фет много переводил, увлекался философией Шопенгауэра и перевел его книгу «Мир как воля и представление». Усвоив пессимистические утверждения Шопенгауэра, Фет пришел к выводу о бесполезности усилий, направленных на изменение мира. В духе своего учителя Шопенгауэра Фет делил познание на «низшее» и «высшее». Разум способен лишь на «низшее» познание, а «высшее» доступно только искусству. Оно схватывает мир в его сущности, оставаясь непреднамеренным, иррациональным. От немецкого философа у Фета отрицание значения разума в искусстве. Поэт прямо говорил об этом: «В деле свободных искусств я мало ценю разум в сравнении с бессознательны инстинктом (вдохновением), пружины которого от нас скрыты».

Захаркина дополняет Б.Я. Бухштаб: «В позднем творчестве Фета нашли выражение любимые философские темы его статей, писем и бесед: о стихийной, органической мудрости природы, о ее «бессознательной силе», о грустной пошлости обыденной жизни и выходе из нее в мир красоты, о бесцельности, бездумности, свободе искусства, о его умиротворяющей власти, о его несвязанности с житейскими стремлениями, о бедности человеческого познания и обычного, «прозаического» слова, о богатстве искусства, преодолевающего время, превращающего мгновенное в вечное, и о бедности искусства в сравнении с естественной красотой мира. Частично эти мысли излагаются в стихах в виде прямых рассуждений и тезисов». Так, в стихотворениях «Ничтожество» и «Смерти» Фет в подобной форме пересказывает мысли Шопенгауэра о смерти (из 41-й главы II части «Мира как воли и представления)».

Рассмотрим оба эти стихотворения.

Тебя не знаю я. Болезненные крики

На рубеже твоем рождала грудь моя,

И были для меня мучительны и дики

Условья первые земного бытия.

Сквозь слез младенческих обманчивой улыбкой

Надежда озарить, сумела мне чело,

И вот всю жизнь с тех пор ошибка за ошибкой,

Я все ищу добра – и нахожу лишь зло.

И дни сменяются утратой и заботой

(Не все ль равно: один иль много этих дней!),

Хочу тебя забыть над тяжкою работой,

Но миг – и ты в глазах с бездонностью своей.

Что ж ты? Зачем? – Молчат и чувства и познанье.

Чей глаз хоть взглянул в роковое дно?

Ты – это ведь я сам. Ты только отрицанье

Всего, что чувствовать, что мне узнать дано.

Что ж я узнал? Пора узнать, что в мирозданьи,

Куда ни обратись, - вопрос, а не ответ;

А я дышу, живу и понял, что в незнаньи

Одно прискорбное, но страшного в нем нет.

А между тем, когда б в смятении великом

Срываясь, силой я хоть детской обладал,

Я встретил бы твой край тем самым резким

криком,

С каким я некогда твой берег покидал.

(«Ничтожество»).

Действительно, это стихотворение можно назвать гимном философии Шопенгауэра. Второе же, «Смерти», уже не так однозначно:

Я в жизни обмирал и чувство это знаю,

Где мукам всем конец и сладок томный хмель;

Вот почему я вас без страха ожидаю,

Ночь безрассветная и вечная постель!

Пусть головы моей рука твоя коснется

И ты сотрешь меня из списка бытия,

Но пред моим судом, покуда сердце бьется,

Мы силы равные, и торжествую я.

Еще ты каждый миг моей покорна воле,

Ты тень у ног моих, безличный призрак ты;

Покуда я дышу – ты мысль моя, не боле,

Игрушка шаткая тоскующей мечты.

В данном стихотворении можно отметить и мотивы присущие философии Шопенгауэра (наименование смерти «тенью», «безличным призраком», а также утверждение о покорности смерти воле поэта). Однако есть и отступления. Так, автор заявляет смерти: «мы силы равные, и торжествую я», декларируя, таким образом наличие феномена смерти как отдельной, независимой от представления человека, пусть и непознанной, силы. Да и, кроме того, если строго подходить к постулатам философии Шопенгауэра, то можно выявить явное противоречие. Ведь, если мир и жизнь – иллюзия, то откуда взяться смерти? Как может умереть тот, кто никогда не жил?

Интересно, что существует еще одно стихотворение Фета с названием «Смерти», написанное в 1857 году, т.е. на 27 лет раньше, чем рассмотренное выше.

Когда, измучен жаждой счастья

И громом бедствий оглушен,

Со взором, полным сладострастья,

В тебе последнего участья

Искать страдалец обречен, -

Не верь, суровый ангел бога,

Тушить свой факел погоди.

О, как в страданьи веры много!

Постой! Безумная тревога

Уснет в измученной груди.

Придет пора – пора иная:

Повеет жизни благодать,

И будет тот, кто, изнывая,

В тебе встречал предтечу рая,

Перед тобою трепетать.

Но кто не молит и не просит,

Кому страданье не дано,

Кто жизни злобно не поносит,

А молча, сознавая, носит

Твое могучее зерно,

Кто дышит с равным напряженьем, -

Того, безмолвна, посети,

Повея полным примиреньем,

Ему предстань за сновиденьем

И тихо вежды опусти.

Отличие данного стихотворения от более позднего «тёзки», на мой взгляд, очевидно. Если в произведении 1884 года, кроме философских идей Шопенгауэра, обнаруживается еще и непримиримый конфликт лирического героя со смертью, то в данном случае смерть изображается почти как друг, помогающий тому, «кто не молит и не просит», избавиться от непереносимой тяжести бытия.

Кроме этих двух стихотворений с одинаковым названием, теме смерти посвящено еще одно, написанное в 1878 году. Оно так и называется – «Смерть».

«Я жить хочу! – кричит он, дерзновенный. –

Пускай обман! О, дайте мне обман!»

И в мыслях нет, что это лед мгновенный,

А там, под ним, - бездонный океан.

Бежать? Куда? Где правда, где ошибка?

Опора где, чтоб руки к ней простерть?

Что ни расцвет живой, что ни улыбка, -

Уже под ними торжествует смерть.

Слепцы напрасно ищут, где дорога,

Доверяясь чувств слепым поводырям;

Но если жизнь – базар крикливый бога,

То только смерть – его бессмертный храм.

В данном стихотворении автор высказывает глубокую философскую мысль о преходящести всего сущего. Жизнь – лишь временное, недолговечное, да и, кроме того, нереальное явление («обман»), а смерть – это вполне реально и навсегда. Здесь тоже наблюдается взаимосвязь с философией Шопенгауэра, в той ее части, где говорится об иллюзорности бытия. Интересна также ассоциация, данная в последней строке. Правда, непонятно, что именно имел в виду поэт. То ли, что смерть – единственная реальность мироздания, то ли, что бог в разрушении преуспел гораздо больше, чем в созидании.

Обращает на себя внимание неподдельный интерес поэта к теме смерти. Хотя сам Фет неоднократно заявлял, что совершенно не боится умереть, возникает ощущение, что все разговоры о смерти были своего рода психотерапией этой фобии. Показательна та эволюция, которую претерпел образ смерти в трех данных стихотворениях. В первом (хронологически) смерть – друг, утешитель; во втором – бессмертный храм бога; а в третьем – палач, ожидающий момента для взмаха топором.

Еще одним стихотворением, в котором наглядно представлена философия Шопенгауэра, является «Добро и зло»:

Два мира властвуют от века,

Два равноправных бытия:

Один объемлет человека,

Другой – душа и мысль моя.

И как в росинке чуть заметной

Весь солнца лик ты узнаешь,

Так слитно в глубине заветной

Все мирозданье ты найдешь.

Не лжива юная отвага:

Согнись под роковым трудом –

И мир свои раскроет блага;

Но быть не мысли божеством.

И даже в час отдохновенья,

Подъемля потное чело,

Не бойся горького сравненья

И различай добро и зло.

Но если на крылах гордыни

Познать дерзаешь ты, как бог,

Не заноси же в мир святыни

Своих невольничьих тревог

Пари всезрящий и всесильный,

И с незапамятных высот

Добро и зло, как прах могильный,

В толпы людские отпадет.

Здесь очевидно противопоставление человека искусства, который свободен, для которого не существует добра и зла, людям толпы, вынужденным влачить существование в мире, который «объемлет человека». Характерной для философии Шопенгауэра является также мысль, выраженная во втором катрене. В нем декларируется возможность познавать действительность по одному ее фрагменту, пусть даже очень маленькому.

Следующее стихотворение написано в самом начале увлечения Фета философией Шопенгауэра и напрямую с ней связано.

1

Измучен жизнью, коварством надежды,

Когда им в битве душой уступаю,

И днем и ночью смежаю я вежды

И как-то странно порой прозреваю.

Еще темнее мрак жизни вседневной,

Как после яркой осенней зарницы,

И только в небе, как зов задушевный,

И так прозрачна огней бесконечность,

И так доступна вся бездна эфира,

Что прямо смотрю я из времени в вечность

И пламя твое узнаю, солнце мира.

И неподвижно на огненных розах

Живой алтарь мирозданья курится,

В его дыму, как в творческих грезах,

Вся сила дрожит и вся вечность снится.

И все, что мчится по безднам эфира,

И каждый луч, плотской и бесплотный, -

Твой только отблеск, о солнце мира,

И только сон, только сон мимолетный.

И этих грез в мировом дуновеньи

Как дым несусь я и таю невольно,

И в этом прозреньи, и в этом забвеньи

Легко мне жить и дышать мне не больно.

2

В тиши и мраке таинственной ночи

Я вижу блеск приветливый и милый,

И в звездном хоре знакомые очи

Горят в степи над забытой могилой.

Трава поблекла, пустыня угрюма,

И сон сиротлив, одинокой гробницы,

И только в небе, как вечная дума,

Сверкают звезд золотые ресницы.

И снится мне, что ты встала из гроба,

Такой же, какой ты с земли отлетела,

И снится, снится: мы молоды оба,

И ты взглянула, как прежде глядела.

Стихотворению предпослан эпиграф из Шопенгауэра: «Равномерность течения времени во всех головах доказывает более, чем что-либо другое, что мы все погружены в один и тот же сон; более того, что все видящие этот сон являются единым существом». Интересно, что данное утверждение философа, не говоря об его абсурдности, почти никак не связано с содержанием стихотворения. Единственным связующим моментом здесь является образ «сна» как бытия мироздания. Однако этот образ настолько насыщен красками, событиями, картинами вселенной, что воспринимается действительно как «прозренье». Данное стихотворение – последнее в не очень длинном ряду произведений по мотивам философии Шопенгауэра. Однако, это отнюдь не последнее философское стихотворение Фета.

Примерно в это же время, в 1883 году, поэт пишет такие стихи:

Молятся звезды, мерцают и рдеют,

Молится месяц, плывя по лазури,

Легкие тучки, свиваясь, не смеют

С темной земли к ним притягивать бури.

Видны им наши томленья и горе,

Видны страстей неподсильные битвы

Слезы в алмазном трепещут их взоре –

Всё же безмолвно горят их молитвы.

Здесь явно прослеживается опровержение идей немецкого философа. Мир в данном произведении показан не только обладающим сознанием, но и сочувствием к человеческим страданиям.

В свете сравнения поэтического мировоззрения Тютчева и Фета огромный интерес представляет стихотворение последнего «Никогда», написанное в 1879 году. Данное произведение можно назвать фетовским вариантом «Последнего катаклизма».

Проснулся я. Да, крыша гроба. – Руки

С усильем простираю и зову

На помощь. Да, я помню эти муки

Предсмертные. – Да, это наяву! –

И без усилий, словно паутину,

Сотлевшую раздвинул домовину.

И встал. Как ярок этот зимний свет

Во входе склепа! Можно ль сомневаться? –

Я вижу снег. На склепе двери нет.

Пора домой. Вот дома изумятся!

Мне парк знаком, нельзя с дороги сбиться.

А как он весь успел перемениться!

Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчит

Недвижными ветвями в глубь эфира,

Но ни следов, ни звуков. Все молчит,

Как в царстве смерти сказочного мира.

А вот и дом. В каком он разрушеньи!

И руки опустились в изумленьи.

Селенье спит под снежной пеленой,

Тропинки нет по всей степи раздольной.

Да, так и есть: над дальнею горой

Узнал я церковь с ветхой колокольней.

Как мерзлый путник в снеговой пыли,

Она торчит в безоблачной дали.

Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.

Все понял я: земля давно остыла

И вымерла. Кому же берегу

В груди дыханье? Для кого могила

Меня вернула? И мое сознанье

С чем связано? И в чем его призванье?

Куда идти, где некого обнять,

Там, где в пространстве затерялось время?

Вернись же, смерть, поторопись принять

Последней жизни роковое бремя,

А ты, застывший труп земли, лети,

Неся мой труп по вечному пути!»

Образ мертвой Земли, летящей в бесконечности, потрясает воображение. В отличие от эпической картины Тютчева, стихотворение Фета вызывает невольное чувство страха. Единственным обнадеживающим моментом здесь является название. На мой взгляд, это одно из лучших произведений не только в лирике Фета, но и во всей русской поэзии.

В свое время много было сказано о негативном восприятии Фетом христианского вероучения. Так, например, В.В. Кожинов говорит следующее: «Напомню, что Фет был принципиальным атеистом, и бог для Фета – символ Космоса в его бесконечности, к которой он приравнивает беспредельность личностного сознания и воли». Нельзя не согласиться с известным ученым, если речь идет о таком стихотворении:

Не тем господь, могуч, непостижим

Ты пред моим мятущимся сознаньем,

Что в звездный день твой светлый серафим

Громадный шар зажег над мирозданьем

И мертвецу с пылающим лицом

Он повелел блюсти твои законы,

Все пробуждать живительным лучом,

Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, ты могуч и мне непостижим

Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,

Ношу в груди, как оный серафим,

Огонь сильней и ярче всей вселенной.

Меж тем как я – добыча суеты,

Игралище ее непостоянства, -

Во мне он вечен, вездесущ, как ты,

Ни времени не знает, ни пространства.

Но есть у Фета одно стихотворение, которое невозможно трактовать иначе, как только во взаимосвязи с христианской традицией:

Когда Божественный бежал людских речей

И празднословной их гордыни,

И голод забывал и жажду многих дней,

Его, взалкавшего, на темя серых скал

Князь мира вынес величавый.

«Вот здесь, у ног твоих, все царства, - он

сказал, -

С их обаянием и славой.

Признай лишь явное, пади к моим ногам,

Сдержи на миг порыв духовный –

И эту всю красу, всю власть тебе отдам

И покорюсь в борьбе неровной».

Но Он ответствовал: «Писанию внемли:

Пред богом-господом лишь преклоняй колени!»

И сатана исчез – и ангелы пришли

В пустыне ждать Его велений».

Известно, что на протяжении всей своей жизни Фет проповедовал принципы «чистого искусства», главным из которых являлось требование исключения из лирического произведения отчетливо выраженных тезисов или идей. Причем неважно каких – социальных, политических или мировоззренческих. Таким образом, все стихотворения, рассмотренные в этой статье, являются нарушением поэтом собственных принципов и установок. Правда, подобных фактов в поэтической биографии Фета было совсем немного.

Гораздо больше в его творчестве примеров следования своим взглядам. Именно им и посвящена . Закончить же данную статью хотелось бы замечательным стихотворением, которое Фет написал в конце жизни и посвятил поэтам-единомышленникам. В нем в концентрированной форме отразилось желание автора быть понятым собратьями по перу, да и не только ими.

ПОЭТАМ

Сердце трепещет отрадно и больно,

Подняты очи, и руки воздеты.

Здесь на коленях я снова невольно,

Как и бывало, пред вами, поэты.

В ваших чертогах мой дух окрылился,

Правду провидит он с высей творенья;

Этот листок, что иссох и свалился,

Золотом вечным горит в песнопеньи.

Только у вас мимолетные грезы

Старыми в душу глядятся друзьями,

Только у вас благовонные розы

Вечно восторга блистают слезами.

С торжищ житейских, бесцветных и душных,

Видеть так радостно тонкие краски,

В радугах ваших, прозрачно-воздушных,

Неба родного мне чудятся ласки.

Читайте статью "Принципы «свободного искусства» и пейзажная лирика Фета" , а также мои статьи о лирике Тютчева ( , и ) и акмеизме .

Благодаря тому, что Фет много лет прожил в деревне, он любил и тонко понимал природу. Поэтому более поло-вины его произведений полны описаний лесов, лугов, полей и других великолепных пейзажей, окружавших Афа-насия Афанасьевича в детстве. Эти стихотворения живопи-сали красочные, натуралистические, насыщенные конкрет-ными приметами картины родной природы.

В мельчайших деталях прекрасных сельских ландшаф-тов находили отражение мимолетные настроения, оттенки человеческих чувств: «и темный бред души, и трав неясный запах» гармонично сливались для поэта в нечто целое. Му-зыкальность поэтического языка позволяла верно передать внутреннее состояние автора — восторг, умиротворенность, изумление и т. д.

Человек в стихах Фета живет в одном ритме с природой: пробуждается и ликует («Я пришел к тебе с приветом…», 1843), мечтает и фантазирует («Уж верба вся пушистая…», 1844), погружается в думы и грезы («Еще весна — как буд-то неземной…», 1847), открывает нежность любви («Шепот, робкое дыханье…», 1850). Психологизм в творчестве Афана-сия Афанасьевича совмещался с утонченным лиризмом и со-ставлял ключевую тему всей литературной деятельности.

Поэт никогда не обращался к животрепещущим соци-альным вопросам: он не критиковал власть, не взывал к борь-бе за народное счастье. Тайны бытия природы и внутреннего мира человека полностью поглотили внимание Фета, вытес-нив из его сердца политические и общественные проблемы. Материал с сайта

Многие современники критиковали Афанасия Афа-насьевича за такое «равнодушие» и называли его «певцом соловья и розы», не осознавая, насколько важно познать и понять разные грани человеческого Я, чтобы приступить к борьбе за преобразование общества. Ведь такая борьба не-изменно сводится к ломке личностей. Например, в стихот-ворении «Вдали огонек за рекою…» (1842) поэт вскрывает глубинные мотивы, вынуждающие человека среди тиши и благодати пускаться в путь. Это неутолимая жажда дви-жения к мечте, предстающей в виде манящего огонька:

Да что же? Зачем бы не ехать? Дождешься ль вечерней порой Опять и желанья, и лодки, Весла, и огня за рекой?

Фет, таким образом, оказался глубже и выше своих не-дальновидных критиков, а потому с полным правом занял видное место среди плеяды великих русских поэтов.