Биография марины ивановны цветаевой. Биография и творчество цветаевой
Одно из самых сложных осознаний для читателей биографий великих людей - это тот простой факт, что они были всего лишь людьми. Творчество, гениальный полет мысли - это всего лишь одна из граней личности. Да, потомки будут видеть именно ее - но все же это только одна-единственная грань. Остальные могут быть далеки от идеала. Много нелестного современники писали о Пушкине, о Лермонтове, о Достоевском. Не стала исключением и Марина Цветаева. Жизнь и творчество этой поэтессы находились в постоянном глубоком внутреннем противоречии.
Детство
Цветаева - коренная москвичка. Именно здесь 26.09.1892 г. она появилась на свет. Полночь с субботы на воскресенье, праздник Цветаева, всегда трепетно относившаяся к совпадениям и датам, особенно к тем, которые прибавляли экзотики и драматичности, часто отмечала этот факт, видела в нем скрытое знамение.
Семья была вполне состоятельной. Отец - профессор, филолог и искусствовед. Мать - пианистка, женщина творческая и восторженная. Она всегда стремилась разглядеть в детях ростки будущей гениальности, прививала любовь к музыке и искусству. Заметив, что Марина постоянно что-то рифмует, мать с восторгом писала: «Может, из нее вырастет поэт!» Восхищение, преклонение перед искусством - в такой атмосфере выросла М. Цветаева. Творчество, вся ее последующая жизнь несли на себе отпечаток этого воспитания.
Образование и воспитание
Цветаева получила отличное образование, знала несколько языков, жила с матерью в Германии, Италии и Швейцарии, где та лечила чахотку. В возрасте 16 лет посетила Париж, чтобы послушать лекции о классической старофранцузской литературе.
Когда Марине было 14, умерла мать. Отец уделял много внимания детям: Марине,
двум ее сестрам и брату. Но он занимался скорее образованием детей, чем воспитанием. Возможно, поэтому творчество Цветаевой носит отпечаток ранней зрелости и очевидного эмоционального инфантилизма.
Многие друзья семьи отмечали, что Марина всегда была крайне влюбчивым и восторженным ребенком. Слишком много эмоций, слишком много страсти. Чувства захлестывали Марину, она не могла их контролировать, да и не хотела. Ее никто этому не учил, наоборот, поощряли, полагая признаком творческой натуры. Марина не влюблялась - обожествляла предмет своих чувств. И эту способность упиваться собственными чувствами, наслаждаться ими, используя как топливо для творчества, Марина сохранила навсегда. Любовь в творчестве Цветаевой всегда экзальтированна, драматична, восторженна. Не чувство, а любование им.
Первые стихи
Писать стихи Марина начала рано, с шести лет. Уже в 18 лет опубликовала собственный сборник - на свои же деньги, написала восторженную критическую статью, посвященную Брюсову. Это была еще одна ее характерная черта - способность искренне восторгаться литературными кумирами. В сочетании с несомненным эпистолярным даром эта особенность помогла Марине завязать близкое знакомство со многими известными поэтами того времени. Она восхищалась не только стихами, но и авторами, и писала о своем чувстве так искренно, что литературный отзыв превращался в признание в любви. Много позже жена Пастернака, прочитав переписку мужа с Цветаевой, потребовала немедленно прекратить общение - слишком уж интимно и страстно звучали слова поэтессы.
Цена восторженности
Но такова была Марина Цветаева. Творчество, эмоции, восторг и влюбленность были для нее жизнью, не только в стихах, но и в письмах. В этом и была ее беда - не как поэта, а как человека. Она не просто чувствовала, она питалась эмоциями.
Тонкий механизм ее таланта работал на влюбленности, на счастье и отчаянии, как на топливе, сжигая их. Но для любых чувств, для любых отношений нужны как минимум двое. Те, кто сталкивался с Цветаевой, кто попадал под влияние ее ослепительных, словно бенгальский огнь, чувств, всегда в становились несчастны, как бы замечательно все ни было поначалу. Несчастлива была и Цветаева. Жизнь и творчество в ее жизни переплелись слишком тесно. Она ранила людей, и сама этого не осознавала. Точнее, считала это естественным. Просто еще одна жертва на алтарь Искусства.
Замужество
В 19 лет Цветаева познакомилась с молодым красавцем-брюнетом. был умен, эффектен, пользовался вниманием дам. Вскоре Марина и Сергей стали мужем и женой. Многие из знавших поэтессу отмечали, что первое время супружества она была счастлива. В 1912 году у нее родилась дочь Ариадна.
Но жизнь и творчество М. Цветаевой могли существовать только за счет друг друга. Или быт пожирал поэзию, или поэзия - быт. Сборник 1913 года во многом состоял из старых стихов, а для новых была нужна страсть.
Семейного счастья Марине не хватало. Супружеская любовь быстро приелась, творчество Цветаевой требовало нового топлива, новых переживаний и терзаний - чем больше, тем лучше.
Сложно сказать, приводило ли это к фактическим изменам. Марина увлекалась, вспыхивала от эмоций и писала, писала, писала… Естественно, несчастный Сергей Эфрон не мог этого не видеть. Марина не считала нужным скрывать свои увлечения. Более того, вовлечение в этот эмоциональный вихрь еще одного человека только добавляло драматизма, повышало накал страстей. Это и был тот мир, в котором жила Цветаева. Темы творчества поэтессы, ее яркая, порывистая, страстная чувственность, звучащая в стихах - это были две части одного целого.
Сафическая связь
В 1914 году Цветаева узнала, что любить можно не только мужчин. талантливая поэтесса и блестящая переводчица, русская Сафо, всерьез увлекла Марину. Та ушла от мужа, вдохновленная и увлеченная внезапным родством душ, звучащих в унисон. Два года длилась эта странная дружба, полная восторга влюбленности и нежного обожания. Вполне возможно, связь действительно была платонической. Эмоции - то, в чем нуждалась Марина Цветаева. Жизнь и творчество этой поэтессы похожи на бесконечную погоню за предметом любви - за самой любовью. Счастливая или несчастная, взаимная или безответная, к мужчине или к женщине - не суть важно. Важно только упоение чувствами. Цветаева писала посвященные Парнок стихи, которые позже вошли в сборник «Подруга».
В 1916 году связь закончилась, Цветаева вернулась домой. Безропотный Эфрон все понял и простил.
Петр Эфрон
В следующем году происходят одновременно два события: Сергей Эфрон уходит на фронт в составе Белой армии, а у Марины рождается вторая дочь, Ирина.
Впрочем, история с патриотическим порывом Эфрона не так уж и однозначна. Да, он происходил и дворянского рода, был потомственным народовольцем, его убеждения полностью соответствовали идеалам Белого движения.
Но был и еще один момент. В том же 1914 году Цветаева пишет пронзительные стихи, посвященные брату Сергея, Петру. Он был болен - чахотка, как и у матери Цветаевой.
И он тяжело болен. Он умирает. Цветаева, жизнь и творчество которой - пламя чувств, загорается этим человеком. Вряд ли это можно считать романом в нормальном значении этого слова - но влюбленность очевидна. Она с болезненной увлеченностью наблюдает за стремительным угасанием молодого человека. Пишет ему - так, как она может, горячо и чувственно, страстно. Ходит к нему в больницу. Упоенная чужим угасанием, упоенная собственной возвышенной жалостью и трагичностью чувств, Марина уделяет этому человеку больше времени и души, чем мужу и дочери. Ведь эмоции, такие яркие, такие ослепляющие, такие драматические - это и есть основные темы творчества Цветаевой.
Любовный многоугольник
Что должен был чувствовать Сергей Эфрон? Человек, который из мужа превратился в досадную помеху. Жена мечется между странной подругой и умирающим братом, пишет страстные стихи и отмахивается от Эфрона.
В 1915 году Эфрон принимает решение стать медбратом и уехать на фронт. Он идет на курсы, находит работу на санитарном поезде. Что это было? Сознательный, продиктованный убеждением выбор или жест отчаяния?
Марина страдает и переживает, она мечется, не находит себе места. Впрочем, творчество Цветаевой от этого только выигрывает. Стихи, посвященные ее мужу в этот период, одни из самых пронзительных и жутких. Отчаяние, тоска и любовь - в этих строках целый мир.
Страсть, разъедающая душу, выплескивается в стихи, в этом - вся Цветаева. Биография и творчество этой поэтессы формируют друг друга, чувства создают стихи и события, а события - стихи и чувства.
Трагедия Ирины
Когда в 1917 году Эфрон, закончив школу прапорщиков, уезжает на фронт, Марина остается одна с двумя детьми.
То, что произошло потом, биографы Цветаевой стараются обходить молчанием. Младшая дочь поэтессы, Ирина, умирает от голода. Да, в те годы это было не редкостью. Но в данном случае ситуация была исключительно странной. Марина сама неоднократно говорила, что не любила младшего ребенка. Современники утверждают, что она била девочку, называла сумасшедшей и дурой. Возможно, у ребенка действительно были психические отклонения, а может, так сказывалась травля со стороны матери.
В 1919 году, когда с продуктами стало совсем плохо, Цветаева принимает решение отдать детей в санаторий, на гособеспечение. Поэтесса никогда не любила заниматься бытовыми неурядицами, они ее раздражали, вызывали озлобленность и отчаяние. Не выдержав возни с двумя больными детьми, она, по сути, отдает их в приют. И потом, зная, что там практически не кормят, носит еду только одной - старшей, любимой. Несчастный ослабленный трехлетний ребенок не выдерживает лишений и умирает. При этом сама Цветаева, очевидно, питается если не нормально, то сносно. Сил хватает на творчество, на редактирование уже написанного ранее. Сама же Цветаева говорила о произошедшей трагедии: не хватило любви на ребенка. Просто не хватило любви.
Жизнь с гением
Такой была Марина Цветаева. Творчество, чувства, стремления души были для нее важнее живых людей, находящихся рядом. Все, кто оказался слишком близко к костру творчества Цветаевой, были опалены.
Говорят, что поэтесса стала жертвой травли и репрессий, не выдержала испытания бедностью и лишениями. Но в свете трагедии 1920 года очевидно - большая часть страданий и мук, выпавших на долю Цветаевой - ее вина. Вольная или невольная, но ее. Цветаева никогда не считала нужным держать свои чувства и желания в узде, она была творцом - и этим было все сказано. Весь мир служил для нее мастерской. Трудно ожидать от окружавших Марину людей, чтобы они воспринимали такое отношение с восторгом. Гениальность - это, конечно, чудесно. Но со стороны. Те, кто считают, что близкие творцов должны терпеть равнодушие, жестокость и самовлюбленность только из уважения к таланту, просто сами не жили в таких условиях. И вряд ли имеют право судить.
Читать книгу с гениальными стихами - это одно. Умирать от голода, когда мама не считает нужным тебя кормить, просто потому что она тебя не любит - совсем другое. Да, и Цветаевой - шедевры Но это не означает, что поэты обязательно были
Константин Родзевич
При всех особенностях характера Цветаевой, при всей ее бытовой, практической неприспособленности Эфрон все же любил ее. Оказавшись после войны в Европе, он позвал туда жену и дочь. Цветаева поехала. Какое-то время они жили в Берлине, затем три года - под Прагой. Там же, в Чехии, у Цветаевой случился еще один роман - с Константином Родзевичем. Опять огонь страсти, опять стихи. Творчество Цветаевой обогатилось двумя новыми поэмами.
Биографы оправдывают это увлечение усталостью поэтессы, ее отчаянием и депрессией. Родзевич увидел в Цветаевой женщину, а Марина так истосковалась по любви и восхищению. Звучит вполне убедительно. Если не думать о том, что Цветаева жила в стране, которая голодала. Цветаева, по собственному же признанию, послужила причиной смерти дочери. Марина неоднократно увлекалась другими мужчинами, и не только мужчинами, забывая о муже. И после всего этого он приложил все усилия, чтобы помочь жене выбраться из голодающей страны. Не бросил ее - хотя, конечно, мог. Не развелся по приезде. Нет. Дал ей кров, пищу и возможность жить в мире. Конечно, какая уж тут романтика… Скучно это. Обыденно. То ли дело новый поклонник.
Европейские увлечения Цветаевой
По мнению некоторых современников, сын Цветаевой, Георгий - вовсе не ребенок Эфрона. Предполагают, что отцом мальчика мог быть Родзевич. Но точных сведений на этот счет нет. Те, кто сомневался в отцовстве Эфрона, не любили Марину, считали ее крайне неприятным, тяжелым и беспринципным человеком. А следовательно, изо всех возможных объяснений они выбирали самое неприятное, порочащее имя поэтессы. Были у них причины для такой нелюбви? Возможно. Следует ли доверять таким источникам? Нет. Предубеждение - враг правдивости.
К тому же не только Родзевич служил предметом увлеченности для Цветаевой. Именно тогда она вела скандальную переписку с Пастернаком, которую оборвала жена последнего, найдя возмутительно-откровенной. С 1926 года Марина пишет Рильке, и общение длится достаточно долго - до самой смерти легендарного поэта.
Жизнь в эмиграции Цветаевой неприятна. Она тоскует по России, хочет вернуться, жалуется на неустроенность и одиночество. Родина в творчестве Цветаевой в эти годы становится ведущей темой. Марина увлеклась прозой, она пишет о Волошине, о Пушкине, об Андрее Белом.
Муж в это время увлекся идеями коммунизма, пересмотрел свое отношение к советской власти и даже решился на участие в подпольной деятельности.
1941 - самоубийство
Не одна Марина болеет возвращением на родину. Дочь, Ариадна, тоже рвется домой - и ей действительно разрешают въезд в СССР. Затем возвращается на родину Эфрон, уже к тому времени замешенный в убийстве с политической окраской. И в 1939 году, после 17 лет эмиграции, Цветаева, наконец, тоже возвращается. Радость была недолгой. В августе того же года арестовали Ариадну, в ноябре - Сергея. Эфрон в 1941 году был расстрелян, Ариадна получила 15 лет лагерей по обвинению в шпионаже. Об их судьбе Цветаева так ничего и не смогла узнать - просто надеялась, что близкие еще живы.
В 1941 году началась война, Марина с шестнадцатилетним сыном уезжает в Елабугу, в эвакуацию. У нее нет денег, нет работы, вдохновение оставило поэтессу. Опустошенная, разочарованная, одинокая Цветаева не выдержала и 31.08.1941 г. покончила жизнь самоубийством - повесилась.
Ее похоронили на местном кладбище. Точное место упокоения поэтессы неизвестно -только ориентировочно район, в котором находится несколько могил. Там и был спустя много лет установлен памятный монумент. Единой точки зрения по поводу точного места захоронения Цветаевой нет.
Марина Ивановна Цветаева – гениальная поэтесса, смелый критик, автор многочисленных биографий великих современников, ее произведения входят в сокровищницу русской литературы XX века.
Марина Цветаева стала символом эпохи уходящего романтизма, на смену которому приходила прагматичная революционная проза. Жизнь и творчество Марины Цветаевой были полны трагизма, чувственности, а ее смерть оставила неизгладимый след в сердцах почитателей цветаевского таланта.
Детство и юность поэтессы
Информация о том, кто такая Марина Цветаева, ее биография, интересные факты о ней – все это довольно подробно изложено в интернет-энциклопедии Википедия, поэтому давайте попробуем взглянуть на поэтессу немного иначе – например, глазами ее современников.
Родилась Цветаева Марина Ивановна 26 сентября, когда праздновался день святого Иоанна Богослова, в 1892 году. Детство малышки размеренно текло в уютном московском особняке под присмотром любящей матери – талантливой, виртуозной пианистки Марии Мейн. Отец девочки, Иван Владимирович, был филологом и довольно известным искусствоведом, преподавал на одном из факультетов Московского университета, а в 1911 году основал Музей изящных искусств.
Игра на пианино давалась будущей поэтессе несколько хуже: по ее воспоминаниям, девочка не чувствовала в себе тяги к музицированию. Вскоре мама Цветаевой заболела чахоткой и, несмотря на все попытки вылечиться, умерла.
Оставшийся с четырьмя детьми отец Цветаевой пытался дать им достойное образование, однако не желал посвящать отпрыскам все свое время. Сестры поэтессы и ее брат вели достаточно самостоятельную жизнь, рано стали интересоваться политикой и противоположным полом.
Марина Цветаева сосредоточилась на изучении искусства, отечественной и зарубежной литературы, прослушала на одном из факультетов Сорбонны курс лекций по старофранцузской литературе, однако завершить образование не смогла. Благодаря матери Марина Цветаева прекрасное владела иностранными языками, это позволило ей зарабатывать достаточные средства и не бедствовать.
Начало творческого пути
Биография Марины Цветаевой полна перипетий, ее краткое счастье всегда сменялось длительными невзгодами. Все это повлияло на творчество поэтессы, придало некий романтический трагизм ее стихам и прозе. Первые пробы пера состоялись весной 1910 года, когда юная Марина Цветаева на собственные средства издала свой первый стихотворный сборник «Вечерний альбом». В него вошли школьные сочинения поэтессы, каждая страница этой книги была пропитана любовью и надеждой, и несмотря на юный возраст автора, труд оказался весьма достойным.
Второй сборник вышел спустя пару лет и заслужил весьма лестные отзывы именитых писателей, таких как Гумилев, Брюсов, Волошин. Цветаева активно участвует в разных литературных кружках, делает первые попытки писать в качестве литературного и поэтического критика, и первая ее работа на этой ниве посвящается творчеству Брюсова. Революция и последовавшая за ней гражданская война тяжелым грузом ложатся на плечи Цветаевой, которая была не в силах смириться с «красно-белой трещиной», разделившей тогда великую страну на две части.
Сестра Марины Цветаевой приглашает ее провести лето 1916 года в Александрове, насладиться спокойствием и уютом семейного очага. Это время проходит для Цветаевой плодотворно: поэтесса пишет несколько циклов стихов и публикует их с успехом. Анна Ахматова, которой Цветаева посвящает одно из стихотворений, на литературной встрече в Петербурге говорит, что восхищается ее стихами, и пожимает руку на прощанье. Современники отмечают, что это была встреча двух великих поэтов, двух вселенных, одна из которых была безмерна, а другая – гармонична.
- Драматическое произведение «Тезей», полное тоски по несбывшимся надеждам (1926 год).
- Поэмы «Маяковскому», «С моря», «Новогоднее» (с 1928 по 1930 год).
- Прозаические произведения: печальный «Дом у старого Пимена», восхитительная «Мать и музыка», сдержанный «Мой вечер» (с 1934 по 1938 год).
Личная жизнь поэтессы
Личная жизнь Марины Цветаевой, по воспоминаниям ее сестры, была яркой и полной событий, а о ее романах судачила вся творческая богема. Если говорить кратко, то поэтесса была весьма ветреной особой, однако брак, заключенный в 1912 году с Сергеем Эфроном, стал для нее настоящим союзом на всю жизнь.
Однако счастливое супружество длилось недолго, скоро брак оказался на грани распада, и виной тому была София Парнок – юная, но весьма талантливая переводчица и литератор. Вспыхнувший бурный роман Марины длился два года, эта история заставила ее мужа сильно переживать, однако Эфрон смог ее простить и принять. Цветаева же отзывалась об этом периоде своей жизни как о катастрофе, говорила о странностях и превратностях любви к мужчинам и женщинам. Позднее поэтесса напишет стихи о любви, посвященные Парнок, которые наполнят ее книги особым романтизмом.
Вернувшись к мужу, Марина Ивановна Цветаева в 1917 году родила вторую дочку, которую назвала Ириной. Этот период был, пожалуй, самым тяжелым, Эфрон выступает ярым противником красных и примыкает к белой армии, оставив жену с двумя дочерьми на руках.
В конце весны 1922 года она вместе с маленькой дочкой перебирается к мужу, который в тот момент учился в Пражском университете. Об этом периоде своей жизни Цветаева отзывалась как о метаниях «между гробом и люлькой», их семейная жизнь с Эфроном была полна нужды и безысходности. Муж случайно узнает о ее романе с Константином Родзевичем, и это заставляет его страдать от ревности, однако жена вскоре разрывает отношения с любовником. Через пару лет на свет появляется сын Марины Цветаевой, который дает ей надежду на счастье.
Через год семейство перебирается в Париж, а материальное положение ухудшается до предела. Цветаева зарабатывает писательством сущие копейки, а старшая дочь выбивается из сил, вышивая шляпки. Эфрон тяжело заболел и работать не мог, на Цветаеву все это оказывает гнетущее давление, она перестает уделять себе внимание и резко стареет. От безысходности семья принимает решение вернуться на родину, надеясь на лояльное отношение новой власти.
Родина. Смерть
После смерти мужа любовь в душе поэтессы умирает, унося с собой все то, что делало ее счастливой. Через несколько месяцев после начала войны Цветаеву вместе с сыном отправляют в эвакуацию в тыл, она едва успевает попрощаться со своим единственным другом Пастернаком, именно он принесет ей веревку для перевязки вещей, которая в дальнейшем сыграет роковую роль. Шутя, Борис говорит Марине: «Эта веревка настолько крепкая, хоть сам вешайся».
Марина отправилась в тыл с сыном на пароходе, плывшим по реке Каме. Состояние поэтессы было ужасным, она потеряла смысл жизни, даже сын не согревал ее сердце. Проведя немного времени в эвакуации в Елабуге, поэтесса повесилась на той самой веревке, что принес Борис Пастернак. Ее друзья и поклонники задавались вопросом: почему Цветаева так поступила, в чем были причины самоубийства? Ответ был скрыт в ее предсмертных записках к сыну, друзьям, ведь Цветаева между строк намекнула, что не могла больше жить без любимых людей и стихов.
Дети Марины Цветаевой не оставили потомков. Сын погиб в боях и похоронен на кладбище города Браслава в Белоруссии. Ее старшая дочь прожила довольно долго и умерла в преклонном возрасте бездетной. К сожалению, признание пришло к Цветаевой только после трагической гибели. Автор: Наталья Иванова
В истории русской поэзии XX в. Марина Цветаева занимает высокое и своеобразное место. Ее поэтическая личность сформировалась в уникальной, насыщенной новаторскими художественными исканиями атмосфере Серебряного века. Вместе со своими современниками - Ахматовой, Мандельштамом, Пастернаком, Маяковским - Цветаева заметно раздвинула и границы, и сами возможности поэтической речи. Миру и человеку она предъявляла максималистские нравственные требования, и потому интонация ее стихов императивна, категорична и повелительна. По ее выражению, в «этом мире мер» она никогда не знала «меры». Внешне, по стиху, по слову Цветаева кажется ни на кого не похожей, но на самом деле ее поэзия органично продолжила романтическую литературную традицию, которая, если иметь в виду масштаб, на ней и замкнулась: по сути, Цветаева оказалась в нашей литературе последним великим трагическим романтиком.
Детские годы.
Родилась Марина Ивановна Цветаева в Москве 26 сентября 1892 г. с субботы на воскресенье, в полночь, на Иоанна Богослова, в самом сердце города, в небольшом, по Трехпрудному переулку, уютном доме, напоминавшем городскую усадьбу фамусовских времен. Она всегда придавала смысловое и едва ли не пророческое значение таким биографическим деталям, где чувствуется порубежность, граница, надлом: «с субботы на воскресенье», «полночь», «на Иоанна Богослова...». В пору ее рождения, на излете осени и в преддверии зимы, жарко плодоносит рябина - упомянутая в разных стихах, она станет как бы символом цветаевской судьбы, горькой, надломленной, обреченно пылающей высоким багряным костром:
Жаркою кистью Рябина зажглась. Падали листья.
Жаркою кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
(«Красною кистью...»)
Рябину можно по праву внести в поэтическую геральдику Цветаевой.
Отец Цветаевой был выходцем из бедного сельского священства; благодаря незаурядному таланту и «двужильному» (по выражению дочери) трудолюбию он стал профессором-искусствоведом, выдающимся знатоком античности. Неслучайно у Цветаевой много мифологических образов и реминисценций - она, возможно, была последним в России поэтом, для которого античная мифология оказалась необходимой и привычной духовной атмосферой. Впоследствии она написала пьесы «Федра», «Тезей», а дочь свою назвала Ариадной. На фасаде теперешнего Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве можно видеть мемориальную доску с именем Ивана Владимировича Цветаева - он был основателем этого знаменитого просветительного учреждения. Мать, Мария Александровна Мейн, происходившая из обрусевшей польско-немецкой семьи, была одаренной пианисткой, реализовавшей, правда, свой талант лишь в домашнем кругу; ее игрой восхищался Антон Рубинштейн. Музыкальное начало оказалось исключительно сильным в цветаевском творчестве. Марина Цветаева воспринимала мир прежде всего на слух, стремясь найти для уловленного ею звука по возможности тождественную словесно-смысловую форму. К такому же типу поэтов принадлежал, как известно, и Блок, умевший извлекать из звукового хаоса музыку и гармонию. В отличие от Блока, преодолевавшего «хаос» волевым усилием, Цветаева оказалась, скорее, эоловой арфой: воздух эпохи касался ее струн как бы помимо видимой воли «исполнителя». Музыкальность Цветаевой ни в коей мере не означает, как можно было бы подумать, мелодичности или напевности, это - музыка XX b.: резкая, порывистая, дисгармоничная. Стихотворную строку она, повинуясь музыкальным ударам и толчкам, порою рвет на отдельные слова и даже слоги, и здесь она чуть не вступает на «лесенку» Маяковского, к которому, кстати, всегда, особенно в более поздние годы, ощущала близость. И. Бродский, имея в виду цветаевскую музыкальность, говорил в одной из своих статей о «фортепианном» характере ее произведений. Сама же она предпочитала вспоминать - в той же связи - виолончель, так как ценила в этом инструменте внутренний тембр и теплоту человеческого голоса. Однако в крупных своих вещах, например в «фольклорных» поэмах («Царь-Девица» и др.), приближалась по полифонизму и звуковому шквалу к органу.
Отчасти по этой причине, т. е. из-за своеобразной (атональной) музыкальности, стихи Цветаевой бывают нелегки для восприятия, они требуют не только душевного, эмоционального, интеллектуального (как и у родственного ей Б. Пастернака), но и физического напряжения. Недаром Цветаева мечтала об особом для себя идеальном читателе - исполнителе и виртуозе.
Первые публикации. Поэтическое своеобразие Цветаевой сложилось хотя и быстро, но не сразу. Однако все же и в первых ее книжках («Вечерний альбом», 1910, и «Волшебный фонарь», 1912), составленных из почти полудетских стихов, привлекает полнейшая, непринужденная, ничем не «зажатая» искренность. Уже в них, что первым отметил прочитавший «Вечерний альбом» Максимилиан Волошин, она была полностью самой собою. Быть самой собою, ни у кого ничего не заимствовать, не подражать - такою Цветаева вышла из детства и такою осталась навсегда. О «Вечернем альбоме» одобрительно отозвался и Николай Гумилев.
После «Вечернего альбома» и «Волшебного фонаря» Цветаева создала много стихов и едва ли не полностью сформировалась как художник. За два-три года после первых наивных книг она прошла большой и плодотворный путь. Она отбросила искусы книжного, полутеатрального романтизма, перепробовала различные маски, разные голоса и темы, успела побывать в образах цыганки, грешницы, куртизанки и даже участницы разбойничьей вольницы - все эти примерки разных ролей и ярких судеб оставили в ее творчестве целую россыпь прекрасных по своей темпераментности и словесной яркости стихов. Была задумана и даже составлена книга «Юношеские стихи», но по разным причинам она не вышла.
Таким образом, Цветаеву все эти годы, когда она создавала подлинные шедевры, фактически никто не знал - кроме внимательных друзей-поэтов. Первые сборники остались пылиться на складах и в магазинах. Ho вера в призвание оказалась непоколебимой:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт...
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Настанет свой черед.
Теперь этим пророческим стихотворением обычно открываются все цветаевские сборники. А было оно написано в 1913 г.- в Коктебеле (Крым) у Максимилиана Волошина. В те же молодые годы появились из-под ее пера: «Как правая и левая рука...», «Идешь, на меня похожий...», «Какой-нибудь предок мой был - скрипач...», «Откуда такая нежность?..» и многие другие, без которых сейчас уже невозможно себе представить русскую поэзию. А между тем Цветаева оставалась поэтом, почти никому не ведомым, тем более широкому читателю - ни до революции, ни в революцию, ни после, когда оказалась в эмиграции; на родине ее стали публиковать почти через двадцать лет после смерти. Воспитанная на античности, она называла трагедию безвестности, преследовавшую ее всю жизнь, «роком» и - внешне - не сопротивлялась, но внутренне всегда оставалась убежденной, что «черед» ее стихам придет, и потому писать не переставала. Все, знавшие близко Цветаеву, вспоминали, что каждое утро она шла - в любых условиях, в болезни, в отчаянии, в нищете - к письменному столу, подобно тому как рабочий идет к своему станку. Вот откуда ее стихи:
Так будь же благословен -
Лбом, локтем, узлом колен
Испытанный, - как пила
В грудь въевшийся - край стола!
(«Стол»)
Назначение поэта. Какой странный, но точный для нее образ - стол и человек, уже неотрывные друг от друга; вместо Аполлона и Музы - почти кентавр!
Для нее искусство было ремеслом - святым, единственным, но ремеслом и, следовательно, трудом:
Благословляю ежедневный труд...
Здесь она не была одинока - так же относилась к своему труду Анна Ахматова, написавшая цикл «Тайны ремесла».
Цветаева редко бывала автором стихов на политическую тему, их можно пересчитать по пальцам одной руки. Дело в том, что ее поэзия была как бы отверстым слухом, и потому Цветаева писала, по ее же словам, словно под нечленораздельную диктовку мирового ветра, полагаясь прежде всего на интуицию, а не на лозунг того или иного политического дня. Тем более симптоматично и характерно, что в годы Первой мировой войны, по мере приближения революционных событий, она все чаще впускает в свои стихи именно ветровую стихию - ту, к которой уже прислушивался Блок, назвав ее «музыкой Революции». Цветаева буквально захлебнулась тем же ветром, но услышала в нем, в отличие от Блока или Маяковского, прежде всего музыку Вольницы:
Кабы нас с тобой - да судьба свела -
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
He один бы нам поклонился град,
Ох, мой родный, мой природный, мой
безродный брат!
(«Кабы, нас с тобой - да судьба свела...»)
В эти же ветровые, озаренные заревами предреволюционные годы она даже объединяет в одном стихе-образе Поэзию и Меч:
Ноши не будет у этих плеч,
Кроме божественной ноши - Мира!
Нежную руку кладу на меч:
На лебединую шею Лиры.
(«Доблесть и девственность!
Сей союз...»)
Тема России. Поэтический сборник «Версты». Россия, родина властно вошла в ее душу широким полем и высоким небом.
В стихах 1916-1917 гг. много гулких пространств, бесконечных дорог, быстро бегущих туч, криков полночных птиц, багровых закатов, предвещающих бурю, и лиловых беспокойных зорь. Самый стих у нее постоянно кружится, плещет, сверкает, переливается и тревожно-празднично звенит туго натянутой струной:
Кто создан из камня, кто создан из глины, -
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная пена морская.
...Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной воскресаю!
Да здравствует пена - веселая пена -
Высокая пена морская!
(«Кто создан из камня, кто создан
из глины...»)
Многие стихи, которые написаны в 1916-1920 гг., вошли в книгу «Версты». Это самая знаменитая книга Цветаевой. Ее талант, который она однажды сама сравнила с пляшущим огнем, сказался здесь с полной силой. Книгу «Версты» (первоначальное название «Матерь-Верста») Цветаева стала собирать в 1921 г. -как только мелькнула возможность для издания. А все эти годы - от дебютных книг «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» до появления «Верст» (в 1922 г.) - были временем безвестности. А между тем талант ее развивался с необыкновенной, неостанавливающейся и упругой энергией, он двигался центробежными толчками: ее поэтическая личность все время раздвигала свои пределы, отыскивая точки соприкосновения, взаимопонимания, любви и доверия в широких пространствах мира. Цветаевской поэзии совершенно чужда камерность - она всегда широко распахнута навстречу так же широко распахнутому миру.
Отношение к Первой мировой войне. А мир воевал, шла война - мировая, потом гражданская. Жалость и печаль переполняли ее слово:
Бессонница меня толкнула в путь.
- О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой! -
Сегодня ночью я целую в грудь -
Всю круглую воюющую землю!..
(«Сегодня ночью я одна в ночи...»)
Бедствия народа - вот что прежде всего пронзило ее душу:
Чем прогневили тебя эти серые хаты, -
Господи! - и для чего стольким простреливать грудь?
Поезд прошел, и завыли, завыли солдаты,
И запылил, запылил отступающий путь...
(«Белое солнце и низкие, низкие тучи...»)
Фольклорные истоки творчества. Вместе с народным горем в ее стих вошло и народное слово. Обделенная сказкой в детстве, не имевшая традиционной и чуть ли даже не обязательной для русского поэта няни (вместо нее - бонны и гувернантки), Цветаева жадно наверстывала упущенное. Сказка, былина, причеть, целые россыпи заклятий и наговоров, огромный, густонаселенный пантеон славянских языческих божеств - весь этот многоцветный поток хлынул в ее сознание, в память, в поэтическую речь. Она зачитывается былинами и сказками. Ее поражал язык, переливчатый, многострунный, полный неизъяснимой прелести. Крестьянские корни ее натуры, шедшие из отцовской владимирско-талицкой земли, проросшие в московскую, словно зашевелились там - в глубине, в прапамяти, в поэтическом досознании. То, что Цветаева вычитывала, она как бы вспоминала. Русскому фольклору не понадобилось трудно и долго обживаться в ее душе: он просто в ней очнулся. В стихах, составивших «Версты», есть несколько произведений, где фольклорная «чара» (любимое цветаевское слово) уже хорошо чувствуется:
Заклинаю тебя от злата,
От полночной вдовы крылатой,
От болотного злого дыма,
От старухи, бредущей мимо,
Змеи под кустом,
Воды под мостом,
Дороги крестом,
От бабы - постом.
От шали бухарской,
От грамоты царской,
От черного дела,
От лошади белой!
(«Заклинаю тебя от злата...»)
Из стихов «Верст» (и из тех, что не вошли в книгу) видно, какое огромное интонационное разнообразие русской, немыслимо гибкой и полифоничной языковой культуры навсегда вошло в ее слух. Этим богатством она обязана прежде всего Москве, так как деревни совершенно не знала. Дом Цветаевых был окружен морем московского люда, и волны ладного московского говора, перемешанного с диалектными речениями приезжих мужиков, странников, богомольцев, юродивых, мастеровых, бились и бились в стены и уши отзывчивого жилища. Московским говором восхищался Пушкин. Цветаева, выйдя за порог отцовского дома, от бонны-немки и француженки-гувернантки, с головою окунулась в эту родную языковую купель. Она была крещена русской речью.
Годы революции и Гражданской войны (1917-1920) были в жизни Цветаевой трудными и драматичными. Умерла маленькая дочь, из-за голода отданная в приют. Co старшей дочерью Ариадной (Алей) они испытывали не только жесточайшую нужду, холод и голод, но и трагедию одиночества. Муж Цветаевой Сергей Эфрон находился в рядах белой Добровольческой армии, и от него третий год не было вестей. Положение Цветаевой, жены белого офицера, оказалось в красной Москве двусмысленным и тревожным, а ее характер, резкий и прямой («есть в стане моем офицерская прямость...»), делал такое положение еще и опасным. Стихи из цикла «Лебединый стан», посвященного именно Белой армии, она демонстративно читала на публичных вечерах:
He лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает...
(«Белая гвардия, путь твой высок...»)
Ее лирика тех лет пронизана исступленным ожиданием вести от Сергея Эфрона. «Я вся закутана в печаль, - писала она. - Я живу печалью...» Стихов, посвященных разлуке (они составили впоследствии книгу «Разлука»), было написано немало. Ho их никто не знал, она писала в пространство, словно бросала весть в бушующее море во время кораблекрушения:
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихрь войн...
(«Я эту книгу поручаю ветру...»)
И все же Цветаева, как свидетельствуют ее дневники и стихи, вглядывалась в окружавшую новь без враждебности и раздражения, более того - доброжелательно и с жадным художническим вниманием (стихотворение «Большевик»). Она знакомится с революционно настроенной молодежью из вахтанговской театральной студии, заражается ее энтузиазмом и пишет несколько романтических пьес, изящных и пылких, которые, увы, так и не были поставлены в те годы, но сейчас некоторые из них («Приключение», «Метель», композиция «Три возраста Казановы», «Фортуна») изредка появляются на подмостках театров. Все свои тогдашние пьесы, легкие, романтичные, условные, грациозные и поэтичные, она объединила в цикл под названием «Романтика». Цветаевские пьесы все же лучше читать, возможно, что они именно «пьесы для чтения», так как плохо переносят сцену. Все они в той или иной степени близки к стихам, посвященным разлуке: в них, особенно в «Метели», звучит страстная мольба о встрече. В «Метели» прямо из московских сугробов появляется Всадник с Благою Вестью о Встрече, и героиня восклицает:
Первая я - раньше всех! -
Ваш услыхала бубенчик.
О том, что Цветаева впустила в свою душу и в слово революционную новь, говорит ее восторженное отношение к «Двенадцати» А. Блока и пылкое преклонение перед поэзией В. Маяковского:
Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ -
Здорово, в веках, Владимир!
(«Маяковскому»)
Поэмы Цветаевой. В те же годы она пишет большую «фольклорную» поэму «Царь-Девица» - в ее эпилоге прославляется красный мятеж против царя и сытых. Романтический отсвет лежит и на поэмах «На Красном коне», «Переулочки», словно настоянных на русском фольклоре. «Переулочки» вызывали, по воспоминаниям Цветаевой, бурный восторг молодой красноармейской аудитории. Она приступила к поэме «Молодец», выросшей, как из зерна, из стихотворения «Большевик», и к другой - «Егорушка». Все, казалось, шло к еще большему сближению с революционной действительностью. Живя в нужде, холоде и голоде, она, может быть, впервые в жизни чувствовала себя счастливоравной всему окружающему бедственному миру. Ходила на случайную службу в башмаках, привязанных веревками, в изношенном платье, закутанная в мороз чем попало: «...себя я причисляю к рвани» («Хвала богатым»).
Два на миру у меня врага,
Два близнеца - неразрывно-слитых:
Голод голодных - и сытость сытых...
(«Если душа родилась крылатой...»)
Порою ей казалось, что, одетая в легкую броню поэзии, она неистребима, как птица Феникс, что голод, холод и огонь бессильны сломить крылья ее стиха. И в самом деле: годы бедствий были едва ли не самыми творчески насыщенными и плодотворными. За короткое время она создала немало лирических произведений, которые мы сейчас относим к шедеврам русской поэзии, а также несколько названных выше «фольклорных» поэм. Ее стихи, почти всегда обращенные не только к читателю, но и к слушателю, отчетливо выявили внутренне присущее им ораторское начало. Они словно рассчитаны на людские множества, на площадь, на взбудораженную толпу. В статье «Поэт и время» она писала: «Мои русские вещи... волей не моей, а своей рассчитаны - на множества... В России, как в степи, как на море, есть откуда и куда сказать...» Ее талант в глубине своей был парадоксально родствен Маяковскому. Беда, однако, заключалась в том, что возможности выкрикнуть свой стих, т. е. реализовать ораторский дар, она, за редчайшими исключениями, не имела.
Чешский период творчества. Неизвестно, как повернулась бы дальше судьба Цветаевой, но летом 1921 г. она наконец получила долгожданную Благую Весть - письмо из Праги от Сергея Эфрона и тотчас, по ее выражению, «рванулась» к нему. А еще раньше, мучимая разлукой, записывала в дневнике, заочно обращаясь к Эфрону: «Если Бог сделает это чудо - оставит Вас в живых, - я буду ходить за Вами, как собака».
Цветаева эмигрировала не по политическим мотивам, которые впоследствии ей всегда у нас приписывали и по этой причине не издавали, отлучали от родины и русского читателя, - ее позвала Любовь. Эмиграция обернулась бедой, несчастьем, нищетой, бесконечными мытарствами и жгучей тоской по родине. Она привезла с собой неоконченного «Молодца» - последнюю из своих русских «фольклорных» поэм. Эта поэма, как и начатый, но незавершенный «Егорушка», с их фольклорной мощью, надежно спасали Цветаеву от языкового безводья. Впрочем, надо помнить, что в ее душе и памяти постоянно жил, не оскудевая, огромный запас русской речевой стихии.
Первые три года (до конца 1925 г.) Цветаева жила в Праге, вернее, в ее пригородах. Из всех эмигрантских лет именно пражские, несмотря на нужду, оказались самыми светлыми. Славянскую Чехию она полюбила всей душой и - навсегда. Там у нее родился сын Георгий (Мур). Впервые удалось издать сразу несколько книг: «Царь-Девицу», «Стихи к Блоку», «Разлуку», «Психею», «Ремесло». То был своего рода пик - единственный в ее жизни, после которого наступил резкий спад - не в смысле творчества, а в отношении изданий. Рок безвестности как бы дал ей передышку, но вскоре после переезда в Париж судьба снова замкнула выход к читателю. В 1928 г. вышел последний прижизненный сборник Цветаевой «После России», включивший в себя стихи 1922-1925 гг. Отныне ни стихи, ни поэмы, ни проза, ни драмы не появлялись в ее книгах, потому что самих книг больше не было. He существовало и того широкого русского читателя, которым так дорожила Цветаева на родине, не было и не могло быть «множеств». Вместо русских «моря» и «степи», когда «есть откуда и куда сказать», остался маленький речевой островок посреди каменного Парижа.
«Поэма Горы», «Поэма Конца». Из произведений чешского периода, помимо лирических стихотворений, следует особо выделить две поэмы: «Поэму Горы» и «Поэму Конца». Эту своеобразную лирико-трагедийную дилогию Борис Пастернак назвал «лучшею в мире поэмой о любви». В ее сюжете - краткая, но драматическая история реальных взаимоотношений, связанных с увлечением Марины Цветаевой эмигрантом из России Константином Радзевичем. Он вспоминал впоследствии (в глубокой старости - в 1980 г.): «Мы встретились с Мариной. Была настоящая любовь. Вся трагичность нашей встречи - в ее безысходности: у нас не было возможности совместной жизни, Сергей был моим другом (...другом и остался), была Аля... Все - в поэмах...»
Ho семьй тихие милости,
Ho птенцов лепет - увы!
Оттого, что в сей мир явились мы -
Небожителями любви!
Поэмы написаны, по выражению Цветаевой, «свыше мер и чувств». Они рождены как бы из разверстой раны, на краю бездны, у самого обрыва, в шаге от самоубийства. Создавая их «на краю жизни», в отчаянии, в смертельной борьбе между долгом (С. Эфрон) и любовью (К. Радзевич), Цветаева считала дилогию последней, предсмертной своей вещью и потому стремилась создать поэтический символ-памятник для всех влюбленных на земле. Ее Эпитафия Любви настолько мученически вздыблена, что в ней, наряду со словами, исключительную роль играют «красноречивые» паузы. «Все на паузе, - писала Цветаева, - только они и важны». «Поэма Горы» и «Поэма Конца», слившиеся в одну, как сливались тогда в одну судьбу, чтобы трагически разъединиться, две разные жизни, являются, безусловно, лучшими, художественно наиболее совершенными в цветаевском творчестве. Б. Пастернак писал о них в письме: «Какой ты большой, дьявольски большой артист, Марина!..» Удивительным образом дилогия перекликнулась с поэмой В. Маяковского «Про это», тогда еще ей неизвестной.
В обеих поэмах резко прозвучала саркастическая нота, обличавшая мир богатых и самодовольных.
Французский период эмиграции. Поэмы «Крысолов», «Лестница». Тема обличения мещанства проходит через все творчество Цветаевой, но в годы эмиграции, начиная с пражских лет (маленькая поэма «Застава», цикл «Заводские»), а затем во Франции, заметно усилилась. Особенно громко прозвучала она в поэмах «Крысолов», написанной по мотивам немецкого фольклора, и «Лестница». Поэма «Крысолов» построена на средневековой легенде, рассказывающей об обывателях города Гамельна, отказавшихся заплатить заезжему флейтисту за изгнание крыс (он увлек их своей музыкой в реку). Пожалуй, никогда Цветаева как художник не была так язвительно-изобретательна в своих раскаленных филиппиках, как именно в этой сказочной истории. В поэме «Лестница» возникает гигантский образ-символ многоступенчатой иерархии человеческого бесправия. Символичен и образ Пожара в ее финале: жильцы огромного доходного дома подожгли здание, и Лестница обрушилась. Зарево пожара и мятежа, как помним, уже возникало в поэме «Царь-Девица». Какой-то далекий, но незабываемый отсвет российского революционного огня, безусловно, лег на строчки цветаевской поэмы. Ведь когда-то, в красной Москве, она, в отличие от отвернувшихся недавних друзей Блока, дружески протянула руку автору «Двенадцати», воспевшему «мировой пожар»: «Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем!..»
Тоска по родине. Неудивительно, что в эмиграции Цветаева не прижилась. Быстро выявились непоправимые расхождения между нею и влиятельными эмигрантскими кругами. Все чаще и чаще ее стихи отвергались русскими газетами и журналами, выходившими в Париже. Нищета, унижения, несправедливость и непризнание душили цветаевскую гордую музу, и лишь с помощью нескольких верных друзей удавалось кое-как сводить концы с концами. В особенно тяжкий период она создала одно из наиболее трагичных своих произведений - «Поэму Воздуха», которую по праву можно было бы назвать «Поэмой Удушья» или «Поэмой Самоубийства». Однако творчество, ежечасный поэтический труд спасали ее. Все чаще она обращается к драматургии, прозе и переводам (из Р.-М. Рильке, У. Шекспира, Ф.-Г. Лорки, И.-В. Гёте, Ш. Бодлера и мн. др.). Ее лирические стихи были немногочисленны, но это - подлинные жемчужины русской поэзии («Тоска по родине! Давно...», «Ода пешему ходу», «Стихи к сыну», «Мой письменный верный стол!..», «Читатели газет», цикл «Надгробие» и др.). Стихотворение «Тоска по родине! Давно...» стало классическим выражением эмигрантской ностальгии:
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все - равно, и все - едино.
Ho если по дороге - куст
Встает, особенно - рябина...
(«Тоска по родине! Давно...»)
Темное облако печали все сгущалось над лирическим небосклоном Цветаевой - особенно в 30-е гг., когда и жить, и просто дышать ей стало невыносимо трудно:
Это жизнь моя пропела - провыла -
Прогудела - как осенний прибой -
И проплакала сама над собой.
(«Это жизнь моя пропела - провыла...»)
Она и в эти годы, и до конца жизни оставалась поэтом-романтиком, ее динамичные метафоры разворачиваются подобно туго сжатым пружинам, самый стих рассчитан на сильнейшее гипнотическое внушение. Между ее открытой душой и стихом как бы не существовало традиционного литературного расстояния:
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет - мелкой,
Миска - плоской.
Через край - и мимо -
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
(«Вскрыла жилы: неостановимо...»)
Цветаева и Пушкин. «Стихи к Пушкину». Все чаще, подталкиваемая опытом и ищущей мыслью, задумывается Цветаева о проблемах - тайнах, власти и ремесленной технике - поэтического искусства. Божественный, непререкаемый авторитет для нее - Пушкин. Цикл «Стихи к Пушкину» («Бич жандармов, бог студентов...», «Петр и Пушкин», «Станок», «Поэт и царь», «Преодоленье») - это молитвенное признание в любви, преклонение перед Гением и - учеба. Цветаева чувствовала себя, без малейшего тщеславия, достойной ученицей Пушкина:
Прадеду - товарка:
В той же мастерской!
Каждая помарка -
Как своей рукой...
(«Станок»)
Многочисленные мысли о Пушкине рассеяны в разных ее статьях («Поэт о критике», «Наталья Гончарова», «Искусство при свете совести», «Поэт и время»). Особенно выразительна и глубока ее большая прозаическая вещь - «Пушкин и Пугачев». В наиболее концентрированной форме мысли о Пушкине выразились в обширной работе «Мой Пушкин», написанной в 1937 г. - к 100-летию со дня гибели поэта.
Любимая, выношенная, выстраданная мысль Цветаевой: каждый поэт обязательно должен «выйти» из Пушкина, именно «выйти из», а не остаться в нем. Взяв живой воды из пушкинского неоскудевающего источника, поэт обязан двигаться дальше - вместе со своим временем. Именно так, по ее убеждению, поступил Маяковский. Сразу после его смерти в 1931 г. Цветаева писала: «Пушкин с Маяковским бы сошлись, уже сошлись, никогда, по существу, и не расходились. Враждуют низы, горы - сходятся».
Тема Рока в творчестве Цветаевой. Драматургия Цветаевой периода эмиграции, в отличие от светлых, грациозных, словно овеянных шопеновской музыкой пьес Гражданской войны, пронизана трагедийными античными мотивами. Еще в Чехии была ею задумана трилогия в стихах «Гнев Афродиты» - о мифологическом герое Древней Греции Teзее, счастливом в подвигах и несчастном в любви. Все три части названы именами женщин: «Ариадна», «Федра», «Елена». Последняя не была написана. Общий дух трилогии выдержан в традиции высокой античной трагедии, но в отличие от мифа, послужившего основой для всего произведения, поступки героев заметно психологизированы. Главной для Цветаевой была разработка темы Рока - излюбленного мотива всего цветаевского творчества. И «Ариадна» и «Федра», внешне отдаленные от современности тысячелетними расстояниями, вместе с тем множеством живых лирических капилляров соединены с поэзией Цветаевой, в том числе и любовной. Это придает трилогии неожиданно-исповедальный, связанный с ее личными драмами автобиографический оттенок.
Проза Цветаевой. Очень значительное место в конце 20-х и в 30-е гг. заняла в ее творчестве проза. Она пишет чисто мемуарные очерки: «Дом у старого Пимена», «Сказка матери», «Кирилловны», «Мать и музыка», «Черт», а наряду с ними большие воспоминания о встречах с В. Брюсовым («Герой труда»), Андреем Белым («Пленный дух»), О. Мандельштамом («История одного посвящения»), М. Волошиным («Живое о живом»), М. Кузминым («Нездешний вечер»), В. Маяковским и Б. Пастернаком (статья «Эпос и лирика современной России») и др. Если все эти произведения расположить в ряд, следуя не хронологии написания, а хронологии описываемых событий, то получится достаточно широкая автобиографическая картина, где будут детство, юность, вахтанговская студия («Повесть о Сонечке») - вплоть до эмигрантского житья в Париже («Страховка жизни»). Как и в лирическом стихотворении, Цветаева в своей прозе открыта и субъективна. Ее гиперболизированный романтизм, «вздетая» к «небу» интонация совершенно родственны ее же поэзии. Недаром Цветаева принципиально не различала поэзию и прозу, а различала прозу и стихи, т. е. внешние признаки: рифма, которой, правда, может и не быть, и т. п. Все же проза, по-видимому, давала ей большую свободу. Ее речь в прозе, будучи поэтической, движется с живой естественностью и чуть ли не с угловатостью. Она местами напоминает «Былое и думы» Герцена: тот же пленительно «неправильный» синтаксис, парадоксальность словооборотов, рапирные выпады язвительных суждений и стремительный, как кинжал, блеск логики.
Между тем конец 20-х и 30-е гг., когда писались все эти прекрасные вещи, были омрачены в жизни Цветаевой не только тягостным ощущением неотвратимо приближавшейся мировой войны, которой вскоре предстояло поглотить ее любимую Чехию, но и личными драмами. Беда исходила от самого близкого человека - Сергея Эфрона. Страстно стремившийся к возвращению на родину, он вступил в Союз единомышленников, вел большую организационную работу, ему помогала и дочь Ариадна. Цветаева, всегда чуждая политической деятельности, оставалась в стороне и фактически ничего не знала о работе С. Эфрона, которая мало-помалу оказалась в сфере внимания и руководства советских разведывательных органов. С. Эфрон ушел в подполье, а вскоре вынужден был бежать в СССР. Как известно, участь того и другой была плачевной: они были арестованы, С. Эфрон расстрелян, а Ариадна сослана. Цветаевой, правда, еще предстояло встретиться с обоими на короткое время, когда она в 1939 г. вместе с сыном Георгием выехала в Москву. Жизнь в Париже после бегства С. Эфрона и отъезда дочери стала мучительнее втройне: за исключением нескольких верных друзей, все отвернулись от нее. И все же Муза Цветаевой не умолкла. Она с тревогой и мукой следила, как маленькая Чехия обреченно и пылко боролась за свою независимость.
Антифашистские стихи Цветаевой - замечательный образец гражданской политической поэзии, они достойно венчают ее творчество. Последнее стихотворение из чешского цикла звучит как прославление вечности народа, его неколебимости:
He умрешь, народ!
Бог тебя хранит!
Сердцем дал - гранат,
Грудью дал - гранит.
Процветай, народ,
Твердый, как скрижаль,
Жаркий, как гранат,
Чистый, как хрусталь.
(«He умрешь, народ!..»)
В «Стихах к Чехии» звучит уверенность не только в будущей победе маленькой славянской страны, но и вера в непобедимость Русской земли, если германский фашизм, как она пишет, «отважится» напасть на Москву.
Возвращение на родину. Вернувшись на родину, в Москву, Цветаева вскоре осталась одна с сыном - без работы, без жилья, с редкими гонорарами за переводы. В ее стихах 1940-1941 гг. возникает - неотвратимо как Судьба - мотив близкого конца:
Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный...
(«Пора снимать янтарь...»)
С началом Великой Отечественной войны Цветаева с сыном вынуждены были против своей воли эвакуироваться. Сначала - Чистополь, где не нашлось ни работы, даже черной, ни жилья, потом - последнее короткое пристанище Елабуга, где тоже не оказалось никакой работы, значит, и заработка. Органы НКВД не спускали с нее глаз, есть сведения, что ее пытались шантажировать. Конец известен: 31 августа 1941 г., в свою любимую рябиновую пору, накануне листопада, она покончила жизнь самоубийством.
В начале жизни Цветаева писала:
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед...
(«Моим стихам, написанным так рано...»)
Такой черед настал. Теперь Марина Цветаева - общепризнанный классик русской поэзии, одна из ее вершин.
Поэты - умирают. Поэзия - остается.
Цветаева Марина родилась в Москве в 1892 году. Первые стихи она написала в шестилетнем возрасте.
Марина получила образование в московской частной женской гимназии, кроме того она училась в зарубежных пансионах.
Во время Первой мировой войны и Гражданской войны творчество Марины начинает пользоваться популярностью, она начинает очень много писать.
Цветаева вышла замуж за С. Эфрона в 1912 году, что не помешало ей завести роман с женщиной Софией Парнок, которой она посвятила цикл стихов.
После Гражданской войны Марина переезжает в Германию, затем во Францию. За границей большую популярность ей принесла не поэзия, а проза. Кроме этого, Марина создает несколько произведений, которые касаются биографии известных и значимых для нее людей – В. Маяковского, А,С. Пушкина, А. Белого.
В 30-е годы Цветаева возвращается на Родину. Мужа и дочь арестовывают. В это время Марина практически не сочиняет, а занимается переводами, денег едва хватало на жизнь.
В 1941 году поэтесса, не выдержав тяжелой участи, кончает жизнь самоубийством.
Для детей по датам
Биография по датам и интересные факты. Самое главное.
Другие биографии:
- Житие Николая Чудотворца и биография краткое содержание
Великий служитель и угодник Господа, Николай Чудотворец, известен многими чудесами своими и милосердием к людям. Он исцелял больных, спасал людей от бед и неоправданных обвинений.
- Островский Александр Николаевич
Островский Александр Николаевич появился на свет 31 марта 1823 года. В большом городе - Москва. В купеческой семье. В возрасте 8 лет умирает его мать. Мечтой его отца было видеть сына юристом, однако он начал проявлять интерес к литературе.
- Паустовский Константин Георгиевич
Константин Георгиевич Паустовский родился на свет 31 мая 1892 года в Москве. Вырос в семье Георгия Максимовича Паустовского и Марии Григорьевны Паустовской
- Пушкин Александр Сергеевич
Родился 6 июня в 1799 году в Москве. Все свое детство, лето проводил у бабушки, Марии Алексеевны в селе Захарове. Что в последствии будет описываться в его лицейских поэмах.
- Гоген Поль
Наверное, практически для каждого творца и подлинного художника биография имеет довольно высокое значение. Формирование взглядов, наличие насыщенного опыта – подобные факторы и формируют творческую индивидуальность.
Жили-были муж, жена и трое детей – эта фраза может стать началом семейного идилистического рассказа. Только вот… Таких рассказов в первой половине двадцатого века в России почти не было. По большей части – трагедии. И они очень похожи друг на друга. Неважно, происходили ли они в семье крестьянина или большого поэта.
Сергей Эфрон и Марина Цветаева. 1911 год
У Марины Цветаевой и Сергея Эфрона было как раз трое детей. Вторая дочка, Ирина, совсем крохой умерла в голодной и холодной Москве во время Гражданской войны. Сергея Эфрона расстреляли «органы» в октябре 1941 года. Старшая дочь, Ариадна, арестованная вместе с отцом, после лагеря и ссылки была реабилитирована и смогла вернуться в Москву лишь в 1955 году – больной женщиной.
Младший сын Георгий Эфрон погиб в 1944 году – получил смертельное ранение во время боя.
О черная гора,
Затмившая – весь свет!
Пора – пора – пора
Творцу вернуть билет.
Эти строчки написаны весной 1939 года.
Но это было творчество, в том числе – реакция поэта на то, что началось в Европе с приходом фашизма. Цветаева жила – ей надо было помогать близким, которым без нее – никак. Она писала.
До гибели в маленьком городке Елабуга оставалось еще два года…
До этого будет возвращение на Родину в июне 1939. Вернее, в СССР, в незнакомую страну с новыми непонятными реалиями. Той России, в которой она родилась, в которой ее отец, Иван Владимирович Цветаев организовывал свой музей – не было. Вот строки 1932 года:
С фонарем обшарьте
Весь подлунный свет!
Той страны – на карте
Нет, в пространстве – нет.
(…)
Той, где на монетах –
Молодость моя –
Той России – нету.
– Как и той меня.
Возвращаться Цветаева не хотела. Она следовала – за мужем и дочерью. Не хотела, видимо, предчувствуя, что будет в дальнейшем. Предчувствия поэтов и писателей часто сбываются, только вот никто не прислушивается… А в дальнейшем был арест мужа – Сергея Эфрона, арест дочери Ариадны – молодой, солнечной, только влетающей в жизнь.
Потом – скитание по квартирам вместе с сыном-подростком, поиск литературного заработка (хоть какого!). Начало Великой Отечественной войны, когда Цветаевой казалось, что все кончено. Она буквально потеряла голову от страха.
8 августа Марина Ивановна вместе с сыном поехала в эвакуацию – в Елабугу. К месту своей гибели.
Существует несколько версий причины, по которой Марина Цветаева ушла из жизни.
Мур…
Первую высказала сестра Марина Ивановны – Анастасия Ивановна Цветаева. Виновным в смерти сестры она считает ее сына – шестнадцатилетнего Георгия Эфрона, которого домашние называли Мур.
Цветаева так ждала мальчика, и наконец родился сын. Его она воспитывала иначе, чем старшую, Алю. Баловала, была менее требовательна. «Марина исступленно любила Мура», – так говорили видевшие ее в 1939 – 1941 годах.
Понятно, что после ареста дочери и мужа, Цветаева еще больше стала опекать сына и переживать за него. А сыну, избалованному шестнадцатилетнему мальчику, это не нравилось. Шестнадцать лет – трудный возраст. Марина Ивановна и Мур часто ссорились (хотя ссоры между родителями и детьми-подростками – дело самое обычное, думаю, с этим согласятся многие родители).
Марина Цветаева с сыном. 1930-ые годы
Можно понять, что после жизни за границей и в Москве Елабуга с маленькими деревянными домиками не очень приглянулась подростку. И он не скрывал этого.
По мнению Анастасии Ивановны, последней каплей стала брошенная Муром в порыве раздражения фраза: «Кого-то из нас вынесут отсюда вперед ногами». Цветаева решает встать между сыном и смертью, решает уйти, дав ему дорогу.
Неужели же все так просто? Неужели Цветаева, вырастившая дочь (с которой в подростковом возрасте тоже было очень даже непросто), не знала сложностей «переходного периода»? Как можно обвинять шестнадцатилетнего мальчика, пусть и развитого не по годам, в гибели взрослой, уже столько пережившей женщины? И стоит ли винить Мура, что он не пришел взглянуть на умершую? «Я хочу запомнить ее живой», – разве эта его фраза говорит о том, что его не тронула смерть матери? Вообще внутреннее, невидимое для других страдание – тяжелей.
Обвинительная оценка подростка, увы, встречается и после Анастасии Ивановны. Например, Виктор Соснора: «Сын, парижский молокосос, считал себя выше Цветаевой как поэт, ненавидел мать за то, что их выслали в Елабугу, и дразнил ее». Странно слышать такие слова от взрослого, очень взрослого человека…
НКВД и «белоэмигрантка»
Другая версия заключается в том, что Марине Цветаевой предложили сотрудничать с НКВД. Ее впервые высказал Кирилл Хенкин, а в дальнейшем развила ее Ирма Кудрова сначала в газетной статье, а затем, уже более дополнено в книге «Гибель Марины Цветаевой».
Возможно, сразу по приезде в Елабугу ее вызвал к себе местный уполномоченный «органов». Чекист, видимо, рассудил так: «Эвакуированная, жила в Париже, значит, в Елабуге ей не очень понравится. Значит, вокруг организуется круг недовольных. Можно будет выявлять «врагов» и состряпать «дело». А возможно, пришло в Елабугу «дело» семьи Эфрон с указанием на то, что она была связана с «органами».
Елабуга, 1940-ые годы
В дневнике Мура написано, что 20 августа Цветаева была в Елабужском горсовете – искала работу. Работы там для нее не оказалось, кроме переводчицы с немецкого в НКВД… Интересный момент. Не могло же НКВД доверить набор кадров для себя другому учреждению? Может быть, в этот день Цветаева была не в горисполкоме, а в НКВД? Просто не стала во все посвящать сына…
Для чего Цветаева нужна была «органам»? Что могла полезного сообщить? Но разве все дела «организации» велись строго с разумной точки зрения? Притом биография у Цветаевой очень уж подходящая: сама – «белоэмигрантка», близкие – «враги народа». Женщина в чужом городе с единственным близким человеком – сыном. Благодатная почва для шантажа.
Некий Сизов, который обнаружился спустя годы после смерти Цветаевой, рассказал интересный факт. В 1941 году в Елабужском пединституте он преподавал физкультуру. Однажды на улице он встретил Марину Ивановну и та попросила его помочь ей подыскать комнату, пояснив, что с хозяйкой нынешней комнаты они «не в ладу». «Хозяйка» – Бродельщикова – высказалась в том же духе: «Пайка у них нет, да еще приходят эти с Набережной (НКВД), бумаги смотрят, когда ее нет, да меня расспрашивают, кто к ней ходит, да о чем говорит».
Затем Цветаева ездила в Чистополь, думая остаться там. В конце концов, вопрос о прописке решился положительно. Но радости от этого у Марины Ивановны почему-то не было. Говорила, что не сможет найти комнату. «А если и найду, мне не дадут работы, мне не на что будет жить», – замечала она. Она могла бы сказать «я не найду работы», а сказала: «Мне не дадут». Кто – не даст? Это тоже наталкивает тех, кто придерживается этой версии, на мысль, что без НКВД здесь не обошлось.
Видимо, в Елабуге Цветаева своими опасениями (если они были) не делилась ни с кем. А за время поездки в Чистополь могла понять, что от всевидящих чекистов не скроешься. Принять предложение, доносить – она не могла. Что бывает в случаях отказа – ей ли было не знать. Тупик.
В качестве бреда
Еще одну версию даже версией назвать нельзя. Поскольку воспринимается бредом. Но раз существует – не обойдешь. Всегда находились люди, готовые, чтоб хоть как-то оторвать славу у великих, коснуться «жареного». Пусть и не существующего. Главное – броско изложить.
Так вот, по этой версии, причина гибели Цветаевой вовсе не психологические проблемы, не бытовая неустроенность поэта, а – ее отношение к сыну – как Федры – к Ипполиту.
Один из тех, кто ее излагает с давних пор и придерживается – Борис Парамонов – писатель, публицист, автор радио «Свобода».
Он «анализирует» стихи поэта под каким-то своим взглядом, с высоты своего мировидения и отыскивает в них то, что другим читателям и исследователям не обнаружить при всем их желании.
Героизм души – жить
Еще одной версии придерживается Мария Белкина – автор одной из ранних книг о последних годах жизни поэта.
Цветаева шла к гибели всю жизнь. Неважно, что это случилось 31 августа 1941 года. Могло быть и гораздо раньше. Недаром же она писала после смерти Маяковского: «Самоубийство – не там, где его видят, и длится оно не спуск курка». Всего-навсего 31-го никого не было дома, а обычно изба полна народу. Вдруг случай – осталась одна, вот и воспользовалась им.
Первая попытка самоубийства у Цветаевой была в 16 лет. Но это и метания подросткового возраста, и эпоха. Кто тогда, в начале ХХ века не стрелялся? Материальные проблемы, бедность (вспомним того же Горького), несчастная любовь и – дуло к виску. Как страшно ни звучит, но – «в контексте эпохи». К счастью, пистолет тогда дал осечку.
Жизнь, по мнению Белкиной, давила на Цветаеву постоянно, хоть и с разной силой. Осенью 1940 года она записывала: «Никто не видит – не понимает, что я год уже (приблизительно) ищу глазами крюк. Я год примеряю смерть».
А вот еще раньше, еще в Париже: «Я хотела бы умереть, но приходится жить для Мура».
Постоянная неустроенность жизни, неуют медленно, но верно делали свое дело: «Жизнь, что я видела от нее кроме помоев и помоек…»
Ей не было места в эмиграции, не было места на Родине. В современности вообще.
Когда началась война, Цветаева говорила, что очень бы хотела поменяться местами с Маяковским. А плывя на пароходе в Елабугу, стоя на борту парохода, она говорила: «Вот так – один шаг, и все кончено». То есть она постоянно ощущала себя на грани.
К тому же ей надо было жить ради чего-то. Самое главное – стихи. Но, вернувшись в СССР, она их практически не писала. Не менее важно – семья, за которую всегда чувствовала ответственность, в которой всегда была главной «добытчицей». Но семьи нет: она ничего не может сделать для дочери и мужа. Еще в 1940 году она была нужна, а сейчас даже на кусок хлеба для Мура заработать не может.
Как-то Цветаева сказала: «Героизм души – жить, героизм тела – умереть». Героизм души был исчерпан. Да и что ее ждало в будущем? Ее, «белоэмигрантку», не признающую никакой политики? К тому же она бы узнала о смерти мужа…
Творчество и жизнь
Высказывания поэта, а тем более его творчество – это одно. Особое пространство. И оно буквально, напрямую, примитивно не пересекается с жизнью, которая часто не благосклонна к поэтам. Но они все-таки живут и – творят. Ведь жила же Цветаева (и писала!) в послереволюционной Москве, несмотря на голод и холод, на разлуку с мужем (даже не зная – жив ли он), несмотря на смерть младшей дочери и на страх потерять старшую…
То, что случается здесь, в нашем измерении, работает уже по-другому. Да, все, о чем говорилось выше в статье (кроме выводов-версий), вся тяготы и боли – это копилось, накапливалось, наваливалось, стремясь раздавить. Особенно события последних двух лет. Но вряд ли это могло привести к спокойному, что называется в здравом уме и твердой памяти решению – покончить собой. Тяготы истощили нервную систему Цветаевой (тем более у поэтов – особый душевный строй).
Вряд ли она была психически здорова в момент своей гибели. И сама понимала это, что видно в предсмертной записке, обращенной к сыну (выделено мной– Оксана Головко ): «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».
Стихи Марины Цветаевой
Реквием
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность –
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.
Вечерний дым над городом возник,
Куда-то вдаль покорно шли вагоны,
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны,
В одном из окон полудетский лик.
На веках тень. Подобием короны
Лежали кудри… Я сдержала крик:
Мне стало ясно в этот краткий миг,
Что пробуждают мертвых наши стоны.
С той девушкой у темного окна
- Виденьем рая в сутолке вокзальной -
Не раз встречалась я в долинах сна.
Но почему была она печальной?
Чего искал прозрачный силуэт?
Быть может ей - и в небе счастья нет?
Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, -
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,
И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох…
И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох.
О, летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале…
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы - если б знали -
Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы,-
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.
Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной –
Распущенной – и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью – всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня – не зная сами! –
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,-
За то, что вы больны – увы! – не мной,
За то, что я больна – увы! – не вами!
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? - Чья победа? -
Кто побежден?
Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?
Кто был охотник? - Кто - добыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?
В том поединке своеволий
Порог на старославянском языке
Покорение Сибири: Мифы и реальность «Рассыпались, как стрелы из саадака…»
Анализ стихотворения поэт ахматовой