Биографии Характеристики Анализ

Блюмкин 1991. Рыцарь мутного образа

Без границы пустыня песчаная,
Без конца - сердца новость избранная.
Ищет образов мир, чтобы форму принять,-
Как узнаю в них свой без обмана я?
Если срубленной встретишься ты голове,
Что катится в полях, неустанная,
Ты спроси, ты спроси тайны сердца у ней -
Так откроется тайна желанная.
Что бы было, когда уху стал бы сродни
Говор птицы - их песня слиянная?
Что бы было, когда бы от птицы узнал
Драгоценности тайн Сулеймана я?
Что сказать мне? Что мыслить? В плену бытия
Весть понятна ли, свыше нам данная?
Как молчать, когда с каждым мгновеньем растет
В нас тревога неслыханно странная?
Куропатка и сокол летят в ту же высь,
Где гнездо их - вершина туманная,
В эту высь, где Сатурна на сфере седьмой
Звезда миру сияет багряная.
Но не выше ль семи тех небес - Эмпирей?
И над ним знаю вышние страны я!
Но зачем эмпирей нам? Цель наша - Земля
Единения благоуханная.
Эту сказку оставь. И не спрашивай нас:
Наша сказка лежит бездыханная.
Пусть лишь Салах-эд-Дином воспета краса
Царя всех Царей первозданная.

Бываю правдивым, бываю лжецом-все равны…

Бываю правдивым, бываю лжецом-все равны,
То светлый араб я, то черен лицом-все равны.

Я солнцем бываю, крылатым Симургом души,
Царя Сулеймана волшебным кольцом-все равны.

Я - буря и прах, я - вода и огонь, я слыву
Порой благородным, порой подлецом - все равны.

Таджиком ли, тюрком ли - быть я умею любым,
Порой прозорливым, порою слепцом - все равны.

Я - день, я - неделя, я - год, Рамазан и Байрам,
Светильник, зажженный Всевышним Отцом,- все равны.

Я цвет изменяю, я сменой желаний пленен,
Лишь миг и за новым иду бубенцом - все равны.

Мой месяц - над небом, при мне барабаны и стяг,
Шатер мой сравнятся с небесным дворцом - все равны.

Я - выше людей. Див и Ангел - родня мне. Они
Одним осиянны нездешним венцом - все равны.

У ног моих - пери, и знатные родом - в пыли,
Они предо много, певцом и жрецом, все равны.

Я Бога взыскую; мне ведома сущность вещей:
Все ночи и дни, что даны нам творцом,- все равны.

Так сказано мною. Таков и сияющий Шамс:
То тучами скрыт, то горит багрецом - все равны.

Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас…

Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас,
Она бсссмертна - а умрет лишь то, что видит глаз.

Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих:
Исчезли вовсе не они, а отраженье их.

А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придем,
По лестнице метаморфоз свершаем наш подъем.

Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом,
Потом животным - тайна тайн в чередованье том!

И вот теперь ты человек, ты знаньем наделен,
Твой облик глина приняла,- о, как непрочен он!

Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной,
И ты сроднишься не с землей, а с горней вышиной.

О Шамс, в пучину погрузись, от высей откажись -
И в малой капле повтори морей бескрайних жизнь.

Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы…

Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы,
Поиски оставьте эти, вы - есть Он, а Он - есть вы.

Вы - посланники Господни, вы Пророка вознесли,
Вы-закона дух и буква, веры твердь, Ислама львы,

Знаки Бога, по которым вышивает вкривь и вкось
Богослов, не понимая суть Божественной канвы.

Вы в Источнике Бессмертья, тленье не коснется вас
Вы - циновка Всеблагого, трон Аллаха средь травы.

Для чего искать вам то, что не терялось никогда?
На себя взгляните - вот вы, от подошв до головы.

Если вы хотите Бога увидать глаза в глаза -
С зеркала души смахните муть смиренья, пыль молвы.

И тогда, Руми подобно, истиною озарясь,
В зеркале себя узрите, ведь Всевышний - это вы.

ДЖУХА И МАЛЬЧИК

Отца какой-то мальчик провожал
На кладбище и горько причитал:

«Куда тебя несут, о мой родной,
Ты скроешься навеки под землей!

Там никогда не светит белый свет,
Там нет ковра да и подстилки нет!

Там не кипит похлебка над огнем,
Ни лампы ночью там, ни хлеба днем!

Там ни двора, ни кровли, ни дверей,
Там ни соседей добрых, ни друзей!

О как же ты несчастен будешь в том
Жилье угрюмом, мрачном и слепом!

Родной! От тесноты и темноты
Там побледнеешь и увянешь ты!»

Так в новое жилье он провожал
Отца и кровь - не слезы - проливал.

«О батюшка! - Джуха промолвил тут.-
Покойника, ей-богу, к нам несут!»

«Дурак!» - сказал отец. Джуха в ответ:
«Приметы наши все, сомненья нет,

Все как у нас: ни кровли, ни двора,
ни, хлеба, ни подстилки, ни ковра!».

ЗОЛОТЫХ ДЕЛ МАСТЕР И ЕГО ВЕСЫ

Раз, к золотому мастеру пришед,
Сказал старик: «Весы мне дай, сосед».

Ответил мастер: «Сита нет у нас».
А тот: «Не сито! Дай весы на час».

А мастер: «Нет метелки, дорогой».
Старик: «Ты что? Смеешься надо мной?

Прошу я: «Дай весы!»-а ты в ответ-
То сита нет, а то метелки нет».

А мастер: «Я не глух. Оставь свой крик!
Я слышал все, но дряхлый ты старик.

И знаю я, трясущейся рукой
Рассыплешь ты песок свой золотой,

И за метелкою ко мне придешь,
И золото с землею подметешь,

Придешь опять и скажешь: «Удружи
И ситечко на час мне одолжи».

Начало зная, вижу я конец.
Иди к соседям с просьбою, отец!

Богатые соседи ссудят вам
Весы, метелку, сито… Вассалам!»

Избив суфия, добрый садовод

Избив суфия, добрый садовод
Такой с гостями разговор ведет:

«О дорогой сеид, сходи ко мне
В сторожку и скажи моей жене,

Чтобы лепешек белых испекла
И жареного гуся принесла!»

Внук Божьего избранника ушел.
Хозяин же такую речь завел:

«Вот ты - законовед и веры друг,
Твердыня правды, мудрый муж наук!

Бесспорно это. Но обманщик тот,
Себя он за сеида выдает!

А что его почтеннейшая мать
Проделывала-нам откуда знать?

Любой ублюдок в даши дни свой род
От корня Мухаммадова ведет»

Все, что ни лгал он злобным языком,
То было правдою о нем самом.

Но так садовник льстиво говорил,
Что вовсе гостя он обворожил.

И многомудрый муж, законовед,
«Ты прав!»-сказал хозяину в ответ.

Тогда к сеиду садовод пошел
С дубиною, промолвив: «Эй, осел!

Вот! Иль оставил сам святой пророк
Тебе в наследство гнусный твой порок?

На льва детеныш львиный всем похож!
А ты-то на пророка чем похож?»

И тут дубиною отделал он
Сеида бедного со всех сторон.

Казнил его, как лютый хариджит,
Сразил его, как Шимр и как Езид.

Весь обливаясь кровью, тот лежал
И так в слезах законнику сказал:

«Вот ты один остался, предал нас,
Сам барабаном станешь ты сейчас?

Я в мире не из лучших был людей,
Но лучше все ж, чем этот лиходей!

Себя ты погубил, меня губя,
Плохая вышла мена у тебя!»

Тогда, к последнему из трех пришед,
Сказал садовник: «Эй, законовед! .

Так ты законовед? Да нет, ты вор!
Ты - поношенье мира и позор.

Или разрешено твоей фатвой
Влезать без позволенья в сад чужой?

Где, у каких пророков, негодяй,
Нашел ты это право? Отвечай!

В «Посреднике» иль в книге «Океан»
Ты это вычитал? Скажи, болван!»

И, давши волю гневу своему,
Садовник обломал бока ему.

Мучителю сказал несчастный: «Бей!
Ты прав в законной ярости твоей:

Я кару горше заслужил в сто раз,
Как всякий, кто друзей своих предаст!

Да поразит возмездие бедой
Тех, кто за дружбу заплатил враждой».

Когда бы дан деревьям был шаг или полет…

Когда бы дан деревьям был шаг или полет -
Не знать ни топора им, ни злой пилы невзгод.
А солнце если б ночью не шло и не летело -
Не знал бы мир рассвета и дней не знал бы счет.
Когда бы влага моря не поднялась до неба -
Ручья бы сад не видел, росы не знал бы плод,
Уйдя и вновь вернувшись, меж створок перламутра-
как станет капля перлом в родимом лоне вод.
Не плакал ли Иосиф, из дома похищаем,
И не достиг ли царства и счастья он высот?
И Мухаммад, из Мекки уехавший в Медину,-
Не основал ли в славе великой власти род?
Когда путей нет внешних - в себе самом ты странствуй.
Как лалу - блеск пусть дарит тебе лучистый свод
Ты в существе, о мастер, своем открой дорогу-
Так к россыпям бесценным в земле открылся ход.
Из горечи суровой ты к сладости проникни-
Как на соленой почве плодов душистый мед.
Чудес таких от Шамса - Тебриза славы - ждите,
Как дерево - от солнца дары своих красот.

Когда мой труп перед тобой, что в гробе тленом станет…

Когда мой труп перед тобой, что в гробе тленом станет,-
Не думай, что моя душа жить в мире бренном станет,
Не плачь над мертвым надо мной и не кричи «увы «.
Увы - когда кто жертвой тьмы во сне забвением станет.
Когда увидишь ты мой гроб, не восклицай «ушел!».
Ведь в единении душа жить несравненном станет.
Меня в могилу проводив, ты не напутствуй вдаль:
Могила - скиния, где рай в дне неизменном станет.
Кончину видел ты, теперь ты воскресенье зри;
Закат ли Солнцу и Луне позорным пленом станет?
В чем нисхожденье видишь ты, в том истинный восход:
Могилы плен - исход души в краю блаженном станет.
Зерно, зарытое в земле, дает живой росток;
Верь, вечно жить и человек в зерне нетленном станет.
Ведро, что в воду погрузишь,- не полно ль до краев?
В колодце ль слезы Иосиф-дух лить, сокровенном,
станет?
Ты здесь замкни уста, чтоб там открыть - на высоте,
И вопль твой - гимном торжества в непротяженном
станет.

КРИКИ СТОРОЖА

При караване караульщик был,
Товар людей торговых сторожил.

Вот он уснул. Разбойники пришли,
Все вняли и верблюдов увели.

Проснулись люди: смотрят - где добро:
Верблюды, лошади и серебро?

И прибежали к сторожу, крича,
И бить взялись беднягу сгоряча.

И молвили потом: «Ответ нам дай:
Где наше достоянье, негодяй?»

Сказал: «Явилось множество воров.
Забрали сразу все, не тратя слов…»

«Да ты где был, никчемный человек?
Ты почему злодейство не пресек?»

Сказал: «Их было много, я один…
Любой из них был грозный исполин!»

А те ему: «Так что ты не кричал:
«Вставайте! Грабят!» Почему молчал?»

«Хотел кричать, а воры мне: молчи!
Ножи мне показали и мечи.

Я смолк от страха. Но сейчас опять
Способен я стонать, вопить, кричать.

Я онемел в ту пору, а сейчас
Я целый день могу кричать для вас».

Любовь -это к небу стремящийся ток…

Любовь -это к небу стремящийся ток,
Что сотни покровов прорвал и совлек.
В начале дороги - от жизни уход,
В конце - шаг, не знавший, где след его лег.
Не видя, приемлет любовь этот мир,
И взор ее - самому тленью далек.
«О сердце,- вскричал я,- блаженно пребудь,
Что в любящих ты проникаешь чертог,
Что смотришь сверх грани, доступной для глаз,
В извилинах скрытый находишь поток.
Душа, кто вдохнул в тебя этот порыв?
Кто в сердце родил трепетанье тревог?
О птица! Своим языком говори -
Понятен мне тайн сокровенный намек».
Душа отвечала: «Я в горне была,
Чтоб дом мой из глины Создатель испек;
Летала вдали от строенья работ -
Чтоб так построенья исполнился срок;
Когда же противиться не было сил -
В ту круглую форму вместил меня рок».

НАПУГАННЫЙ ГОРОЖАНИН

Однажды некто в дом чужой вбежал;
От перепугу бледный, он дрожал.

Спросил хозяин: «Кто ты? Что с тобой?
Ты отчего трясешься, как больной?»

А тот хозяину: «Наш грозный шах
Испытывает надобность в ослах.

Сейчас, во исполиенье шахских слов,
На улицах хватают всех ослов».

«Хватают ведь ослов, а не людей!
Что за печаль тебе от их затей?

Ты не осел благодаря судьбе;
Так успокойся и ступай себе».

А тот: «Так горячо пошли хватать!
Что и меня, пожалуй, могут взять.

А как возьмут, не разберут спроста -
С хвостом ты ходишь или без хвоста.

Готов тиран безумный, полный зла,
И человека взять взамен осла».

О НАБОЖНОМ ВОРЕ И САДОВНИКЕ

Бродяга некий, забредя в сады,
На дерево залез и рвал плоды.

Тут садовод с дубинкой прибежал,
Крича: «Слезай! Ты как сюда попал?

Ты кто?» А вор: «Я-раб творца миров-
Пришел вкусить плоды его даров.

Ты не меня, ты Бога своего
Бранишь за щедрой скатертью его».

Садовник, живо кликнув батраков,
Сказал: «Видали Божьих мы рабов!»

Веревкой вора он велел скрутить
Да как взялся его дубинкой бить,

А вор: «Побойся Бога, наконец!
Ведь ты убьешь невинного, подлец!»

А садовод несчастного лупил
И так при этом вору говорил:

«Дубинкой божьей божьего раба
Бьет божий раб? Такая нам судьба.

Ты-Божий, Божья у тебя спина,
Дубинка тоже Божья мне дана!»

О ТОМ, КАК ВОР У КРАЛ ЗМЕЮ У ЗАКЛИНАТЕЛЯ

У заклинателя индийских змей
Базарный вор, по глупости своей,

Однажды кобру сонную стащил -
И сам убит своей добычей был.

Беднягу заклинатель распознал,
Вздохнул: «Он сам не знал, что воровал

С молитвой к небу обратился я,
чтобы нашлась пропавшая змея.

А ей от яда было тяжело,
Ей, видно, жалить время подошло.

Отвергнута была моя мольба,
От гибели спасла меня судьба».

Так неразумный молится порой
О пользе, что грозит ему бедой.

И сколько в мире гонится людей
За прибылью, что всех потерь лютей!

О ТОМ, КАК СТАРИК ЖАЛОВАЛСЯ ВРАЧУ НА СВОИ БОЛЕЗНИ

Старик сказал врачу: «Я заболел!
Слезотеченье… Насморк одолел».

«От старости твой насморк»,-врач сказал.
Старик ему:»Я плохо видеть стал».

«От старости, почтенный человек,
И слабость глаз, и покраснение век».

Старик: «Болит и ноет вся спина!»
А врач: «И в этом старости вина».

Старик: «Мне в пользу не идет еда».
А врач: «От старости твоя беда».

Старик: «Я кашляю, дышу с трудом».
А врач: «Повинна старость в том и в том.

Ведь если старость в гости к нам придет,
В подарок сто болезней принесет».

«Ах ты, дурак! - сказал старик врачу.-
Я у тебя лечиться не хочу!

Чему тебя учили, о глупец?
Лекарствами сумел бы врач-мудрец

Помочь в недомогании любом,
А ты-осел, оставшийся ослом!..»

А врач: «И раздражительность твоя -
От старости, тебе ручаюсь я!»

О ТОМ, КАК СТРАЖНИК ТАЩИЛ Б ТЮРЬМУ ПЬЯНОГО

Однажды в полночь страж дозором шел
И под забором пьяного нашел.

Сказал: «Вставай, ты пьян». А тот ему:
«Я сплю и не мешаю никому».

«Что пил ты?»-стражник пьяного спросил.
«Я? Что в кувшине было, то и пил».

«А что там было? Отвечай, свинья».
«Что было? Было то, что выпил я!»

«Так что ты выпил? Толком говори».
«Я? То, что было налито внутри».

Так стражник с пьяным спорил битый час
И в споре, как осел в грязи, увяз.

Велел он пьяному: «Скажи-ка: ох».
А пьяный отвечал ему: «Хо! Хох!

От горя люди охают, кряхтят,
Хо! Хох! - за чашей праздничной кричат».

Страж рассердился: «Спору нет конца.
Вставай, пойдем. Не корчи мудреца».

«Прочь убирайся!»-пьяница ему.
А страж: «Ты-пьян, и сядешь ты в тюрьму!»

А пьяный: «Ну когда же ты уйдешь?
И что с меня ты, с голого, сдерешь?

Когда б не ослабел и не упал -
Давно б я в эту пору дома спал.

Как шейх, в своей бы лавке я сидел,
Когда б своею лавкою владел!».

«Ужель из-за тебя,- халиф сказал,-
Меджнун-бедняга разум потерял?

Чем лучше ты других? Смугла, черна…
Таких, как ты, страна у нас полна».

Лейли в ответ: «Ты не Меджнун! Молчи!»
Познанья свет не всем блеснет в ночи.

Не каждый бодрствующий сознает,
Что беспробудный сон его гнетет.

Лишь тот, как цепи, сбросит этот сон,
Кто к истине душою устремлен.

Но если смерти страх тебя томит,
А в сердце жажда прибыли горит,

То нет в душе твоей ни чистоты,
Ни пониманья вечной красоты!

Спит мертвым сном плененный суетой
И видимостью ложной и пустой.


О ТОМ, КАК ШАХ ТЕРМЕЗА ПОЛУЧИЛ «МАТ» ОТ ШУТА

Шах в шахматы с шутом своим играл,
«Мат» получил и гневом запылал.

Взяв горсть фигур, шута он по, лбу хвать.
«Вот «шах» тебе! Вот-«мат»! Учись играть!

Ферзем куда не надо - не ходи».
А шут: «Сдаюсь, владыка, пощади!»

Шах молвил: «Снова партию начнем».
А шут дрожал, как голый под дождем.

Сыграли быстро. Шаху снова «мат».
Шут подхватил заплатанный халат,

Под шесть тяжелых, толстых одеял
Забился, притаился и молчал.

«Эй, где ты там?»-шах закричал в сердцах.
А шут ему: «О справедливый шах,

Чтоб перед шахом правду говорить,
Надежно надо голову прикрыть.

«Мат» получил ты от меня опять.
Теперь твой ход - и мне несдобровать».

Один из них, на возвышенье сев,
Завел печальный, сладостный напев.

Как будто кровью сердца истекал,
Он пел: «Осел пропал! Осел пропал!»

И круг суфиев в лад рукоплескал,
И хором пели все: «Осел пропал!»

И их восторг приезжим овладел.
«Осел пропал!»-всех громче он запел.

Так веселились люди до утра,
А утром разошлись, сказав: «Пора!»

Приезжий задержался, ибо он
С дороги был всех больше утомлен.

Потом собрался в путь, во двор сошел,
Но ослика в конюшне не нашел

Раскинув мыслями, решил: «Ага!
Его на водопой увел слуга».

Слуга пришел, скотину не привел.
Старик его спросил: «А где осел?»

«Как где? - слуга в ответ.- Сам знаешь где!
Не у тебя ль, почтенный, в бороде?!»

А гость ему: «Ты толком отвечай,
К пустым уверткам, друг, не прибегай!

Осла тебе я поручил? Тебе!
Верни мне то, что я вручил тебе!

Да и слова Писания гласят:
«Врученное тебе отдай назад!»

А если ты упорствуешь, так вот -
Неподалеку и судья живет!»

Слуга ему в ответ: «При чем судья?
Осла твои же продали друзья!

Что с их оравой мог поделать я?
В опасности была и жизнь моя!

Когда оставишь кошкам потроха
На сохраненье, долго ль-до греха!

Ведь ослик ваш для них, скажу я вам,
Был что котенок ста голодным псам!»

Суфий слуге: «Допустим, что осла
Насильно эта шайка увела.

Так почему же ты не прибежал
И мне о том злодействе не сказал?

Сто средств тогда бы я сумел найти,
Чтоб ослика от гибели спасти!»

Слуга ему: «Три раза прибегал,
А ты всех громче пел: «Осел пропал!»

И уходил я прочь, и думал: «Он
Об этом деле сам осведомлен

И радуется участи такой.
Ну что ж, на то ведь он аскет, святой!»

Суфий вздохнул: «Я сам себя сгубил,
Себя я подражанием убил

Тем, кто в душе убили стыд и честь,
увы, за то, чтоб выпить и поесть!»

Паломник трудный путь вершит, к Каабе устремлен…

Тут камениста и суха бесплодная земля,
Паломник трудный путь вершит, к Каабе устремлен,

Идет без устали, придет - и что же видит он?
И дом высокий из камней на ней сооружен.

Паломник шел в далекий путь, чтоб Господа узреть,
Он ищет Бога, но пред ним стоит как бы заслон.

Идет кругом, обходит дом - все попусту; но вдруг
Он слышит голос изнутри, звучащий, словно звон:

«Зачем не ищешь Бога там, где он живет всегда?
Зачем каменья свято чтишь, им отдаешь поклон?

Обитель сердца - вот где цель, вот Истины дворец,
Хвала вошедшему, где Бог один запечатлен».

Хвала не спящим, словно Шамс, в обители своей
И отвергающим, как он, паломничества сон.

ПОСЕЛЯНИН И ЛЕВ

Однажды, к пахарю забравшись в хлев,
В ночи задрал и съел корову лев

И сам в хлеву улегся отдыхать.
Покинул пахарь тот свою кровать,

Не вздув огня, он поспешил на двор -
Цела ль корова, не залез ли вор? -

И льва нащупала его рука,
Погладил льву он спину и бока.

Льву думалось: «Двуногий сей осел,
Видать, меня своей коровой счел!

Да разве б он посмел при свете дня
Рукой касаться дерзкою меня?

Пузырь бы желчный- лопнул у него
От одного лишь вида моего!»

Ты, мудрый, суть вещей сперва познай,
Обманной внешности не доверяй.

ПОСЕЩЕНИЕ ГЛУХИМ БОЛЬНОГО СОСЕДА

«Зазнался ты!-глухому говорят.-
Сосед твой болен много дней подряд!»

Глухой подумал: «Глух я! Как пойму
Болящего? Что я скажу ему?

Нет выхода… Не знаю, как и быть,
Но я его обязан навестить.

Пусть я глухой, но сведущ и неглуп;
Его пойму я по движенью губ.

«Как здравие?» - спрошу его сперва.
«Мне лучше!»-воспоследуют слова.

«И слава богу!-я скажу в ответ.-
Что ел ты?» Молвит: «Кашу иль шербет».

Скажу: «Ешь пищу эту! Польза в ней!
А кто к тебе приходит из врачей?»

Тут он врача мне имя назовет.
Скажу: «Благословляй его приход!

Как за тебя я радуюсь, мой друг!
Сей лекарь уврачует твой недуг».

Так подготовив дома разговор,
Глухой пришел к болящему во двор.

С улыбкой он шагнул к нему в жилье,
Спросил: «Ну, друг, как здравие твое?»

«Я умираю…»-простонал больной.
«И слава богу!» - отвечал глухой.

Похолодел больной от этих слов,
Сказал: «Он - худший из моих врагов!»

Глухой движенье губ его следил,
По-своему все понял и спросил:

«Что кушал ты?» Больной ответил: «Яд!»
«Полезно это! Ешь побольше, брат!

Ну, расскажи мне о твоих врачах».
«Уйди, мучитель,- Азраил в дверях!»

Глухой воскликнул: «Радуйся, мой друг!
Сей лекарь уврачует твой недуг!»

Ушел глухой и весело сказал:
«Его я добрым словом поддержал.

От умиленья плакал человек:
Он будет благодарен мне весь век».

Больной сказал: «Он мой смертельный враг,
В его душе бездонный адский мрак!»

Вот как обрел душевный мир глухой,
Уверенный, что долг исполнил свой.

Придется ль мне до той поры дожить,
Когда без притч смогу я говорить?

Сорву ль непонимания печать,
Чтоб истину открыто возглашать?

Волною моря пена рождена,
И пеной прикрывается волна.

Так истина, как моря глубина,
Под пеной притч порою не видна.

Вот вижу я, что занимает вас
Теперь одно - чем кончится рассказ,

Что вас он привлекает, как детей
Торгаш с лотком орехов и сластей.

Итак, мой друг, продолжим-и добро,
Коль отличишь от скорлупы ядро!

РАССКАЗ О ВИНОГРАССКАЗ О ВИНОГРАДЕ

Вот как непонимание порой
Способно дружбу подменить враждой,

Как может злобу породить в сердцах
Одно и то ж на разных языках.

Шли вместе турок, перс, араб и грек.
И вот какой-то добрый человек

Приятелям монету подарил
И тем раздор меж ними заварил.

Вот перс тогда другим сказал: «Пойдем
На рынок и ангур приобретем!»

«Врешь, плут,- в сердцах прервал его араб,-
Я не хочу ангур!Хочу эйнаб!»

А турок перебил их: «Что за шум,
Друзья мои? Не лучше ли узюм?»

«Что вы за люди:! -грек воскликнул им.-
Стафиль давайте купим и съедим!»

И так они в решении сошлись,
Но, не поняв друг друга, подрались.

Не знали, называя виноград,
Что об одном и том же говорят.

Невежество в них злобу разожгло,
Ущерб зубам и ребрам нанесло.

О, если б стоязычный с ними был,
Он их одним бы словом помирил.

«На ваши деньги,-он сказал бы им,-
Куплю, что нужно всем вам четверым,

Монету вашу я учетверю
И снова мир меж вами водворю!

Учетверю, хоть и не разделю,
Желаемое полностью куплю!

Слова несведущих несут войну,
Мои ж - единство, мир и тишину».

РАССКАЗ О ВСАДНИКЕ И СПЯЩЕМ

Однажды всадник по степи скакал
И спящего в пустыне увидал,

К которому ползла змея, - и вот
Полезла спящему в открытый рот.

Тот всадник отогнать змею хотел,
Хоть торопился он, но не успел.

А так как был он турок с головой,
Он спящего ударил булавой,

Взялся его нещадно избивать.
Тот завопил, проснулся-и бежать,

Пока, битьем безжалостным гоним,
Он не упал под деревом одним.

Там были груды яблоков гнилых.
И всадник крикнул: «Ешь, проклятый, их,

Ешь до сыта». При этом сильно бил,
И тот червивой гнили проглотил

Такое множество, что скоро вспять
Проглоченное начал извергать.

«О повелитель! В чем вина моя? -
Кричал несчастный, плача и блюя. -

Что причинил я милости твоей?
О, пощади меня или убей!

Любой разбойник лютый никого
Не станет мучить без вины его!

Да лучше бы мне прежде умереть.
Чем страшное лицо твое узреть!

Да разрази тебя небесный гром!
Воздай злодею, Боже, поделом!»

А всадник загремел ему: «Вставай!
Беги по этой степи, негодяй!»

Страдалец под ударами бежал,
Пока лицом на камни не упал.

И пищу из себя изверг свою
И вместе с пищей - черную змею.

И ужаснулся - так была она
Толста и безобразна и гнусна.

И ниц пред избавителем упал
И со слезами так ему сказал:

«Ты вестник милосердья, Гавриил!
Ты сам Аллах, сошедший с трона сил!

Был мертв ты, но меня ты увидал
И новую мне душу даровал!

Как мать ребенка, ты меня искал!
А я, как мул, от палки убегал.

Блажен идущий бедственной тропой,
Коль по дороге встретится с тобой!»

РАССКАЗ О ДВУХ МЕШКАХ

В пыли верблюд араба-степняка
Нес на себе огромных два мешка.

Хозяин дюжий сам поверх всего
Уселся на верблюда своего.

Спросил араба некий пешеход,
Откуда он, куда и что везет.

Ответил: «У меня в мешке одном -
Пшеница и степной песок - в другом».

«Спаси Аллах, зачем тебе песок?»
«Для равновесия»,- сказал ездок.

А пешеход: «Избавься от песка
Рассыпь свою пшеницу в два мешка.

Тогда верблюду ношу облегчишь -
Ты и дорогу вдвое сократишь».

Араб сказал: «Ты-истинный мудрец,
А я-то - недогадливый глупец…

Что ж ты - умом великим одарен -
Плетешься гол, и пеш, и изнурен?

Но мой верблюд еще не стар и дюж.
Я подвезу тебя, достойный муж!

Беседой сократим мы дальний путь.
Поведай о себе мне что-нибудь.

По твоему великому уму -
Ты царь иль друг халифу самому?»

А тот: «Не ходят в рубищах цари.
Ты на мои лохмотья посмотри».

Араб: «А сколько у тебя голой
Копей, овец, верблюдов и коров?»

«Нет ничего».- «Меня не проведешь.
Ты, вижу я, заморский торг ведешь.

О друг, скажи мне, истину любя,
Где на базаре лавка у тебя?»

«Нет лавки у меня»,-ответил тот.
«Ну, значит, из богатых ты господ.

Ты даром сеешь мудрости зерно.
Тебе величье знания дано.

Я слышал: в злато превращает медь
Сумевший эликсиром овладеть».

Ответил тот: «Клянусь Аллахом - нет!
Я - странник, изнуренный в бездне бед.

Подобные мне странники бредут
Туда, где корку хлеба им дадут.

А мудрость награждается моя
Лишь горечью и мукой бытия».

Араб ответил: «Прочь уйди скорей,
Прочь со злосчастной Мудростью своей,

Чтоб тень тебя постигнувшего зла
Проказой на меня не перешла.

Ты на восход пойдешь, я - на закат,
Вперед пойдешь - я поверну назад.

Пшеница пусть лежит в мешке одном,
Песок останется в мешке другом.

Твои никчемны знанья, лжемудрец.
Пусть буду я, по-твоему, глупец,-

Благословенна глупость, коль она
На благо от Аллаха мне дана!»

Как от песка, от мудрости пустой
Избавься, чтоб разделаться с бедой.

РАССКАЗ О КАЗВИНЦЕ И ЦИРЮЛЬНИКЕ

Среди казвинцев жив и посейчас
Обычай - удивительный для нас -

Накалывать, с вредом для естества,
На теле образ тигра или льва.

Работают же краской и иглой,
Клиента подвергая боли злой.

Но боль ему приходится терпеть,
Чтоб это украшение иметь.

И вот один казвинский человек
С нуждою той к цирюльнику прибег.

Сказал: «На мне искусство обнаружь!
Приятность мне доставь, почтенный муж!»

«О богатырь! - цирюльник вопросил.-
Что хочешь ты, чтоб я изобразил?»

«Льва разъяренного! - ответил тот.-
Такого льва, чтоб ахнул весь народ.

В созвездье Льва - звезда судьбы моей!
А краску ставь погуще, потемней».

«А на какое место, ваша честь,
Фигуру льва прикажете навесть?»

«Ставь на плечо,- казвинец отвечал
Чтоб храбрым и решительным я стал,

Чтоб под защитой льва моя спина
В бою и на пиру была сильна!»

Когда ж иглу в плечо ему вонзил
Цирюльник, «богатырь» от боли взвыл:

«О дорогой! Меня терзаешь ты!
Скажи, что там изображаешь ты?»

«Как что?-ему цирюльник отвечал.-
Льва! Ты ведь сам же льва мне заказал

«С какого ж места ты решил начать
Столь яростного льва изображать?»

«С хвоста».- «Брось хвост! Не надобно хвоста!
Что хвост? Тщеславие и суета!

Проклятый хвост затмил мне солнце дня,
Закупорил дыханье у меня!

С чародей искусства, светоч глаз,
Льва без хвоста рисуй на этот раз».

И вновь цирюльник немощную плоть
Взялся без милосердия колоть.

Без жалости, без передышки он
Колол, усердьем к делу вдохновлен.

«Что делаешь ты?»-мученик вскричал.
«Главу и гриву»,- мастер отвечал.

«Не надо гривы мне, повремени!
С другого места рисовать начни!»

Колоть пошел цирюльник. Снова тот
Кричит: «Ай, что ты делаешь?» - «Живот».

Взмолился вновь несчастный простота:
«О дорогой, не надо живота!

Столь яростному льву зачем живот?
Без живота он лучше проживет!»

И долго, долго, мрачен, молчалив,
Стоял цирюльник, палец прикусив.

И, на землю швырнув иглу, сказал;
«Такого льва господь не создавал!

Где, ваша милость, льва видали вы
Без живота, хвоста и головы?

Коль ты не терпишь боли, прочь ступай,
Иди домой,на льва не притязай!»

О друг, умей страдания сносить,
Чтоб сердце светом жизни просветить.

Тем, чья душа от плотских уз вольна,
Покорны звезды, солнце и луна.

Тому, кто похоть в сердце победил,
Покорны тучи и круги светил.

И зноем дня не будет опален
Тот, кто в терпенье гордом закален.

РАССКАЗ О НАПАДЕНИИ ОГУЗОВ

Разбой в степях привольных полюбя,
Огузы налетели,пыль клубя.

В селении добычи не нашли,
И, старцев двух схватив, приволокли.

Скрутив арканом руки одному, -
Кричали: «Выкуп - или смерть ему!»

А старец им: «О сыновья князей!
Что вам за прибыль в гибели моей?

Я беден, гол, убог, какая стать
Вам старика бесцельно убивать?»;

В ответ огузы: «Мы тебя казним,
Чтобы пример твой страшен был другим,

Чтоб сверстник твой, лишась душевных сил
Открыл нам, где он золото зарыл».

Старик им: «Верьте седине моей,
Как я ни беден - он меня бедней».

А тот, несвязанный, вопил: «Он лжет!
Он в тайнике богатства бережет!»

А связанный сказал: «Ну, если так,
Я думал: я бедняк и он бедняк.

Но если будете предполагать,
Что мы условились пред вами лгать,

Его сперва убейте, чтобы я
Открыл от страха, где казна моя!»

РАССКАЗ О НЕСОСТОЯТЕЛЬНОМ ДОЛЖНИКЕ

Все потеряв - имущество и дом,
Муж некий деньги задолжал кругом.

И, в неоплатных обвинен долгах,
Он брошен был в темницу в кандалах.

Прожорлив, дюж- в тюрьме он голодал
И пищу заключенных поедал.

Не то что хлеба черствого кусок,
Корову он украл бы, если б мог.

Изнемогли от хищности его. -
Колодники узилища того

И наконец начальнику тюрьмы
Пожаловались: «Гибнем вовсе мы!

Безропотно мы жребий наш несли,
Пока злодея к нам не привели.

Он, осужденный просидеть весь век,
Всех нас погубит, подлый человек.

Едва нам пищу утром принесут,
Он у котла, как муха,-тут как тут.

На шестьдесят колодников еда
Его не насыщает никогда.

«Довольно!-мы кричим.-Оставь другим
А он прикидывается глухим.

Потом вечернюю несут еду
Ему - на радость, прочим - на беду.

А доводы его одни и те ж:
«Аллах велел - дозволенное ешь».

Так он бесчинства каждый день творит
И нас три года голодом морит.

Пусть от казны паек дадут ему
Или очистят от него тюрьму!

Мы умоляем главного судью -
Пусть явит справедливость нам свою».

Смотритель тут же пред судьей предстал
И жалобу ему пе ресказал:

Все расспросил судья и разузнал
И привести обжору приказал.

Сказал ему: «Весь долг прощай твой.
Свободен ты! Иди к себе домой!»

«Твоя тюрьма - мой рай,- ответил тот,-
Мой дом и пища - от твоих щедрот.

Коль из тюрьмы меня прогонишь ты,
Умру от голода и нищеты».

«Когда несостоятельность твоя
Впрямь безнадежна,- говорит судья,-

То где твои свидетели?»-«Их тьма!
Свидетелей моих полна тюрьма».

Судья: «Несчастные, что там сидят,
Лишь от тебя избавиться хотят;

Они и клятву ложную дадут!»
Но тут весь при суде служащий люд

Сказал: «Хоть жди до Страшного суда,
Долгов он не заплатит никогда!

Его на волю лучше отпустить,
Чем целый век за счет казны кормить».

Судья помощнику: «Ну, если он
Действительно до нитки разорен,

Его ты на верблюда посади;
А сам - с глашатаями впереди -

Весь день его по улицам вози,
Всем о его позоре возгласи.

Что нищий он, чтоб ни одна душа
Ему не доверяла ни гроша,

Чтобы никто с ним ни торговых дел,
Ни откупных водить не захотел.

Всем возглашай, что суд ни от кого
Не примет больше жалоб на него,

Что ничего нельзя с него взыскать
И незачем в тюрьму его таскать!

О стонущий в оковах бытия!
Несостоятельность - вина твоя!

Нам от пророка заповедь дана.
«Неплатежеспособен сатана,

Но ловок он вводить людей в обман,-
Так не имей с ним дел!»-гласит Коран

В делах твоих участвуя, банкрот
Тебя до разоренья доведет».

Был на базаре курд с верблюдом взят,
Поставивший дрова в горшечный ряд.

Бедняга курд о милости взывал,
Монету в руку стражнику совал,

Но все напрасно - так решил, мол, суд,
На целый день был взят его верблюд.

Обжора на верблюда сел. Пошли,
По городу верблюда повели,

Не умолкая, барабан гремел,
Народ кругом толпился и глазел.

И люди знатные, и голь, и рвань
Возле базаров, у открытых бань

Указывали пальцем. «Это он.
Он самый»,- слышалось со всех сторон.

Глашатаи с трещотками в, руках
На четырех кричали языках:

«Вот лжец! Мошенник! Низкая душа!
Он не имеет денег ни гроша!

Всем задолжать вам ухитрился он!
Да будет он доверия лишен!

Остерегайтесь дело с ним водить!
Он в долг возьмет-откажется платить!

Вы на него не подавайте в суд!
Его в темницу даже не возьмут!

Хоть он в речах приятен и хорош,
Но знайте, что ни скажет он,-все ложь

И пусть он к вам придет в парчу одет -
Исподнего белья под нею нет.

Чужое платье поносить на час
Он выпросит и вновь обманет вас.

Он приведет корову продавать -
Не вздумайте корову покупать.

И помните, корову он украл
Иль простаку барыш пообещал.

И кто одежду купит у него,
Сам будет отвечать за воровство.

Когда невежды мудрое гласят,
Ты знай, что эта мудрость-напрокат!»

Так ездили, пока не пала тень.
Курд за верблюдом бегал целый день.

Обжора наконец с верблюда слез.
А курд: «Весь мой барыш дневной исчез.

Ты ездил целый день, и у меня
Соломы нет, не то что ячменя.

Плати!» А тот в ответ: «Соломы нет?
Как вижу я, рассудка дома нет,

Несчастный, в голове твоей пустой!
Ты сам ведь бегал целый день за мной.

Что разорен, что все я потерял,
Все-слышали - ты только не слыхал.

Я от долгов судом освобожден.
«Да будет он доверия лишен!

Обманщик, надуватель он и лжец! » -
Кричали обо мне. А ты, глупец,

На что надеясь, бегал ты за мной,
Весь день терпя и духоту изной?»

РАССКАЗ О САДОВНИКЕ

Садовник увидал, войдя в свой сад,
Что трое незнакомцев в нем сидят.

«Похожи,-он подумал, -на воров!»
Суфий, сеид и третий - богослов.

А был у них троих один порок:
Душа как незавязанный мешок.

Сказал садовник: «Сада властелин
Я иль они? Их трое, я один!

Хитро на этот раз я поступлю,
Сперва их друг от друга отделю.

Как в сторону отправлю одного-
Всю бороду я вырву у него.

Ух, как поодиночке проучу,
Как только их друг с другом разлучу!»

И вот злоумный этот человек
К такой коварной выдумке прибег.

Сказал суфию: «Друг! Возьми скорей
В сторожке коврик для своих друзей!»

Ушел суфий. Садовник говорит:
«Вот ты - законовед, а ты - сеид,

Старинный род твой царственно высок,
Ведь предок твой был сам святой пророк!

А ты - ученый муж, ведь по твоим
Установленьям мы и хлеб едим!

Но тот суфий - обжора и свинья,
Да разве он годится вам в друзья?

Гоните прочь его-и у меня
Вы погостите здесь хоть два-три дня.

Мой дом, мой сад всегда для вас открыт.
Что - сад! Вам жизнь моя принадлежит!»

Поверили они словам его
И спутника прогнали своего.

Настиг суфия беспощадный враг-
Садовник с толстой палкою в руках,

Сказал: «Эй ты, суфий-собака, стой!
Как ты проворно в сад залез чужой!

Или тебя забыть последний стыд
Наставили Джанейд и Баязид?»

До полусмерти палкой он избил
суфия. Голову раскровенил.

Сказал суфий: «Сполна мне этот зверь
Отсыпал. Ваша очередь теперь!

Того ж отведать, что отведал я,
Придется вам, неверные друзья! .

Вы - обольщенные своим врагом -
Подобным же подавитесь куском!

Всегда в долине злачной бытия
К тебе вернется эхом речь твоя!»

РАССКАЗ О ТОМ,КАК ШУТ ЖЕНИЛСЯ НА РАСПУТНИЦЕ

Сказал сеид шуту: «Ну что ж ты, брат!
Зачем ты на распутнице женат?

Да я тебя - когда б ты не спешил -
На деве б целомудренной женил!»

Ответил шут: «Я на глазах у вас
На девушках женился девять раз-

Все стали потаскухами они,
Как почернел я с горя-сам взгляни!

Я шлюху ввел женой в свое жилье-
Не выйдет ли жены хоть из нее…

Путь разума увлек меня в беду,
Теперь путем безумия пойду!»

РАССКАЗ О ФАКИХЕ В БОЛЬШОЙ ЧАЛМЕ И О ВОРЕ

Факих какой-то (Бог судья ему)
Лохмотьями набил свою чалму,

Дабы в большой чалме, во всей красе,
Явиться на собранье в медресе.

С полпуда рвани он в чалму набил,
Куском красивой ткани обкрутил.

Чалма снаружи - всем чалмам пример.
Внутри она - как лживый лицемер.

Клочки халатов, рваных одеял
Красивый внешний вид ее скрывал.

Вот вышел из дому факих святой,
Украшенный огромною чалмой.

Несчастье ждет, когда его не ждем,-
Базарный вор таился за углом.

Сорвав чалму с факиха, наутек
Грабитель тот со всех пустился ног.

Факих ему кричит: «Эй, ты! Сперва
Встряхни чалму, пустая голова!

Уж если ты как птица полетел,
Взгляни сначала, чем ты завладел.

А на потерю я не посмотрю,
Я, так и быть, чалму тебе дарю!»

Встряхнул чалму грабитель. И тряпье
И рвань взлетели тучей из нее.

Сто тысяч клочьев из чалмищи той
Рассыпалось по улице пустой.

В руке у вора лишь кусок один
Остался, не длиннее, чем в аршин.

И бросил тряпку, и заплакал вор:
«Обманщик ты! Обманщику позор!

На хлеб я нынче заработать мог,
Когда б меня обман твой не увлек!»

СИРАТ АС-СУЛТАН ДЖАЛАЛ АД-ДИН МАНКБУРНЫ

ИЗВЛЕЧЕНИЯ ИЗ «СИРАТ АС-СУЛТАН ДЖЕЛАЛ-АД-ДИН МЕНКУБЕРТИ» МУХАММЕДА АН-НЕСЕВИ,

по изданию О. Houdas (En-Nesawi. Histoire du Sultan Djelal ed-din Mankobirti. Paris, 1891-1895)

|22 | * Северный Хорасан в начале XIII в.

И из них (действий хорезмшаха Мухаммеда перед походом на Ирак в 1217 г.) то, что он, когда решил отправиться в Ирак, захотел очистить Мавераннахр от людей, в которых осталось отрицание под видом признания и огонь под пеплом. (И вот) он отправил мелика Тадж-ад-дина Бильге-хана, владетеля Отрара, в г. Несу, чтобы он жил там.

[Далее излагается история этого Бильге-хана - первого из кара-хитаев (т. е. вассалов Гургана), перешедшего на сторону султана Мухаммеда. (Ср.: Туркестан, стр. 391 ) Султан оказывал ему предпочтение и уважение] до тех пор, пока перед ним (султаном Мухаммедом) не предстал поход на Ирак, а тогда, он решил освободить от него (Бильге-хана) Мавераннахр и послал его в Несу, чтобы он жил там. Причиной того, что он послал его в Несу, а по в другие города, было то, что она (Неса) сильно заражена (эпидемиями), в пей сильная жара и много болезней, люди там постоянно жалуются, и постоянно плачут там утратившие близких; тюрк может жить там только кратчайшее время и тягчайшей жизнью. А упомянутый (Бильге-хан) прожил там год и более, претерпевая перемены судьбы и отражая удары рока. Со временем увеличилось благородство его свойств и удвоился размах его рук в |23 | щедрости. Каждый, кто приходил к нему с приветствием, бывал им облагодетельствован. А климат ее (Несы) и вода ее оказались против обыкновения подходящими для него (Бильге-хана), так что он стал еще здоровее и красивее. Сердца знатных и простых людей ее (Несы) были поражены любовью, и каждый из них наполнился искренней привязанностью к нему.

Султан узнал об этом и понял, что он не достигнет скоро того, чего он желал от него (Вильге-хана), иначе, как сняв покровы верности и надев кольчугу жестокости. Он послал к нему того, кто срезал верхушку ствола его и заставил глаза плакать кровавыми слезами но нем. Рассказывал мне тот, кто присутствовал при этом позорном бедствии: «Мы сидели у Захир-ад-дина Мас"уда ибн ал-Мунаввара аш-Шаши - везира султана в Несе, и вот пришел к нему кто-то и сообщил, что прибыл с немногими людьми Джехан-пехлеван, а это Ияз-таштдар, возвысившийся от обязанности подавания таза до преимуществ звания мелика и ставший командующим 10 000 всадников; он специально назначался для отрубания голов и отделения душ (от тел). Упомянутый везир впал в оцепенение, его привело в ужас то, что он услышал о его прибытии. Он подумал, что беда (пришла именно) к нему, и в нем не осталось признаков жизни, кроме слабого дыхания, которое почти что прекращалось. Ему сообщили, что прибывший остановился в доме правления и сказал: “Приведите Захираи вельмож". Захир отправился к нему и из-за слабости пальцев с трудом мог взять поводья. Он прибыл, и Джехан-лехлеван вручил ему указ. Когда он кончил читать его, то пришел в себя. Они попросили явиться мелика Тадж-ад-дина Бильге- хана из-за важного дела, полученного от султанского двора, для которого необходимо его присутствие. Тот прибыл с группой своих приближенных, и его ввели в одну из кладовых. И вот вышел один из негодяев(рунуд), и в руке его голова его (Бильге-хана). Джехан-пехлеван положил ее в лошадиную торбу и тотчас отправился назад. Ах, каков этот коварный мир, который на оплакивает убитого и не позволяет говорить (о нем), горе людям, которые любят его (мир), хотя они и не извлекают из него пользы. Из его сокровищницы были перевезены в султанскую сокровищницу драгоценные камни неслыханной красоты и количества»,

|24 | B из них (действий султана) то, что он отправил шейх-ал-исламов Самарканда, Джелал-ад-дина, сына его Шемс-ад-дина и брата его Авхад-ад-дина, в Несу, чтобы обезопасить себя от их восстания и потушить их огонь. А они |25 | были вождями земли по выдающейся образованности и предводительству в обучении превосходным наукам; Авхад-ад-дин был чудом в науке диалектики, он мог бы состязаться с ал-Амиди и разорвать его лист доказательств, мог бы оспаривать славу ан-Нисабури и опровергнуть его доводы. Что касается Авхат-ад-дина, то он умер в Несе изгнанником и не нашел своей доли в помощи судьбы. А Джелал-ад-дин, старший (брат), переехал после смерти Авхад-ад-дина в Дихистан, обратился с призывом к Амин-ад-дину ад-Дихистани, везиру его (Дихистана) и Мазандерана от имени султана, и находился у него в почете, пока не закончил век во время гибели жителей городов при выступлении татар и распространении их по остальным городам. Я не знаю, что было концом его дела - стало ли трудным для него положение или протянулась для него рука (помощи), отодвинуло ля его назад разрушение или выдвинуло вперед превосходство.

|30 | Описание судьбы Низам-ал-мулька после отставки

(Низам-ал-мульк Мухаммед ибн Салих - везир хорезмшаха Мухаммеда, низложенный в 1218 г. (Туркестан, стр. 407 )

Он выехал из Нишапура в Хорезм, сворачивая переходы, как будто складывая свиток книги, довольный, что ему удалось вернуться. Когда, он достиг Мардж Сайга (***), одного из известных пастбищ поблизости от крепости Харандиз (***) места, где я преклонял свою голову и где заложено мое основание, (Т. е. родины и места жительства автора ) я явился согласно обычаю к его услугам от имени моего отца с подарками и припасами. Я проводил его до остановки в Джармане (***), а это поместье из наших владений (дай"атун мин амлакина), в нем есть источник, подобный источнику, из которого вытекает (река) Хабур. Я разбил для него около этого источника три палатки. [Затем излагается дальнейшая история Низам-ал-мулька.]

* Языр

|39 | [Туркан-хатун (Туркан-хатун - мать хорезмшаха Мухаммеда (которого Несеви именует султаном), пользовавшаяся большим влиянием и фактически управлявшая Хорезмом (Туркестан, стр. 407-408 и др.). Об ее бегстве из Хорезма см.: Туркестан, стр. 463- 464. - В. В. Бартольд . Очерк истории туркменского народа, стр. 37 ) выехала из Хорезма в конце 616 г. = III-IV 1219] взяла с собой Омар-хана, сына владетеля Языра, а он был взят потому, что знал дороги, ведущие в его страну. Упомянутый (Омар-хан) был прозван Сабур-ханом; причина того, что он был прозван Сабур-ханом, в том, что брат его Хинду-хан, когда получил власть, велел ослепить его. Тот, кому было поручено ослепление, пожалел его, сжалившись над его зрением. Упомянутый (Омар-хан) притворялся слепым одиннадцать лет, пока не умер Хинду-хан и Туркан-хатун не завладела областью Языр, основываясь на том, что Хинду-хан был женат на женщине из ее племени и из ее родственников. Тогда Омар-хан открыл свои глаза и отправился ко двору султана, надеясь на утверждение во владении. Но ему не удалось то, на что надеялся, и он только получил прозвище Сабур-хан. И вот упомянутый (Омар-хан) выехал из Хорезма, будучи в ее (Туркан-хатун) услужении, а при ней, кроме него, не было никого, на кого она могла бы положиться, чтобы отвратить несчастье, уничтожить бедствие или отразить грозную напасть. И он служил ей в то время самым верным образом; когда же она приблизилась к пределам Языра, то испугалась, что он покинет ее, и велела «трубить ему голову. И он был убит связанным и погублен обманом. Она же поехала с бывшими при ней людьми гарема и сокровищами, прибыла в крепость Илал (***), одну из главных крепостей Мазандерана, и оставалась там, |40 | пока татары не покончили с изгнанием султана (Мухаммеда) и пока он не был - вынужден искать убежища на острове, на котором умер, как мы объясним (далее), если соизволит аллах. Илал был в осаде в продолжение 4 месяцев, и вокруг него была построена стена, и в стене устроены ворота, которые запирались ночью и открывались днем, а таков обычай их (татар) при осаде неприступных крепостей, пока они не будут стеснены осадой. И из редких и удивительных вещей то, что эта крепость, одна из крепостей Мазандерана, в котором постоянные дожди, много осадков, небо редко проясняется и дожди не прекращаются, была взята жаждой. Аллах всевышний предопределил, чтобы во время осады небо было ясным. Это вынудило ее (Туркан-хатун) просить (пощады), ей обещали, она вышла (из крепости), и вместе с ней смещенный везир Мухаммед ибн Салих. Рассказывают, что в то время, как она выходила из крепости, поток полился из ворот, и в тот же день наполнились цистерны таинственным (соизволением) аллаха, могущего разрушать строения и воздвигать другие. Истинно в этом напоминание для разумных.

* Монголы в северном Хорасане

|49 | [Описывается отъезд из Хорезма в Несу Шихаб-ад-дина ал-Хиваки]. (Шихаб-ад-дин ал-Хиваки - известный в Хорезме факих и приближенный хорезмшаха Мухаммеда (Туркестан, стр. 375, 404, 435, 436, 463 ). Когда упомянутый (Шихаб-ад-дин) прибыл в Несу и с ним много народу из жителей Хорезма, он остановился там и стал ожидать новых вестей о султане (Мухаммеде), чтобы явиться к его услугам. И вот получилось известие о прибытии его в Нишапур и немедленном отъезде оттуда. |50 | Шихаб-ад-дин растерялся и не знал, что делать; дело его ускользнуло от него, и стал для него сомнительным план действий. (Так было) до тех пор, пока не прибыл Беха-ад-дин Мухаммед ибн Сахль, (Далее он же называется Ибн Абу-Сахль ) один из эмиров Несы, и рассказал, что когда султан (Мухаммед) бежал, то приказал ему отправиться в Несу и предупредить народ, говоря: «Этот враг не таков, как остальные войска; лучший план действий - это очистить страну и удалиться на время в пустыни и горы, пока они (татары) не истребят столько, что насытят свои глаза и руки, и уйдут, а народ спасется от внезапных пинков их (татад) йог. Затем, если население Несы в состоянии восстановить свою крепость, которую султан перед тем разрушил, то мы разрешаем им отстроить ее и укрепиться в ней». Султан Текеш несколько раз пытался завладеть ею (Несой), но не смог (взять) ее; когда же он отчаялся в возможности завладеть ею для себя, то заключил мир с владетелем ее, Имад-ад-дином Мухаммедом ибн Омаром ибн Хамзой, ввел его под ярмо покорности ему и брал его с собой при завоевании остальных городов Хорасана, близких и отдаленных от нее (Несы), а он не оставил из них пи одного сопротивляющегося города. Имад-ад-дин скончался через год или менее после Текеша, а. старший сын и наследник его, Насир-ад-дин Са"ид, умер через 6 месяцев после кончины своего родителя. Говорили, что он подослал к своему родителю кого-то, кто напоил его смертельным ядом, по не смог долго наслаждаться властью после пего. Тогда султан послал в Несу и перевез его младших детей и сокровища в Хорезм. Они (дети Имад-ад-дииа) оставались там в заточении до появления татар, и (тогда) они спаслись, как - мы расскажем (после).. Султан велел, когда отнял у них Несу, разрушить ее крепость до основания; она была срыта, площадь ее вскопана лопатами, так что вся земля ее была сравнена и на пен был сделан посев в знак презрения. А она была из удивительнейших крепостей, построенных на холмах. К ее особенностям (относилось то), что она была очень велика и вмещала много народу, не было никого из населения города, был ли он богатым или бедным, у кого бы не было в ней дома. В середине ее была выстроена другая (крепость), для правителей, выше той, и вода текла из нее в.ту, которая ниже ее; а в той, которая ниже, вода появлялась только на глубине 70 локтей. Причина этого, как говорят, в том, что верхняя (крепость) была горой, в которой был источник воды, а та, которая ниже, собрана из земли, свезенной к ее |51 | подножию. Когда Неса во времена Гистаспа, (Гистасп - мифический царь Ирана, имя которого, вероятно, связало с именем исторического отца Дария I ) даря персов, стала пограничной крепостью, задерживающей (врагов), и границей, преграждающей доступ, между тюрками и персами, жителей той страна заставили собирать эту землю к подножию горы, и крепость увеличилась. Так вот, когда они, услышали то, что передал Беха-ад-дин Мухаммед ибн Абу-Сахль от имени султана, они предпочли восстановление крепости уходу (из города). Везир Захир-ад-дин Мас’уд ибн ал-Мунаввар аш-Шаши приступил к постройке ее путем принудительных работ (сухра) (Термин «сухра» *** встречается редко. Всегда употребляется в смысле принудительной работы, повинности, которая властью правителя налагается на трудящееся население деревни и города. Ср. этот термин у ат-Табари , II. стр. 874 ) и другими (способами). Он построил вокруг нее стену, вроде стен садов, и люди заперлись в пен. И с ними находились Шихаб-ад-дин Абу-Са"д ибн Омар ал-Хиваки и несколько человек из жителей Хорезма. Когда эмир Тадж-ад-дия Мухаммед ибн Са"ид, его дядя по матери - эмир Изз-ад-дин Кейхосрау и несколько эмиров Хорасана узнали о пребывании упомянутого (Шихаб-ад-дина) там, они захотели отправиться к нему и пробыть около него дни испытания, чтобы это было сбережением, полезным для них перед султаном, и завесой, защищающей их от козней детей времени. И случилось, что Чингиз-хан выделил (для похода) на Хорасан своего зятя Тогучар-нойона (В издании: Тифджар. Нойон - монгольский титул, соответствующий тюркскому «бек» (бий); его носили военачальники и крупные феодалы ) и эмира из предводителей своих по имени Бурка-нойона (В издании: Йерке; ср.: Туркестан, стр. 457 ) с 10 000 всадников, чтобы они ограбили и пожгли его, высосали мозг костей и кровь жил его и оставили остатки и трупы. Отдельный отряд из них, предводителем которого был эмир, известный под.именем Эль-Куш, достиг Несы. Жители (Несы) встретили их стрельбой (из лука); одна стрела попала в грудь Эль-Куша, и он упал мертвым. Они (татары) рассердились за это па жителей Несы и стали осаждать ее раньше, чем другие города Хорасана. Они двинулись на нее со всеми видами (войск), многочисленные, как черная ночь. Они осаждали крепость ее (Несы) 15 дней, не ослабляя боя ни днем, ни ночью. Против нее было установлено 20 катапульт (маджаник), которые тянули пехотинцы (раджала), (Использование пленных и вообще жителей покоренных областей как для осадных работ, так и в качестве передовых отрядов, служивших заслоном для монголов, являлось обычным в военной практике последних. В персидских источниках они по преимуществу называются хашар. См. ниже, у Джувейни, стр. 486 сл. Здесь термин «разжала» не следует понимать в смысле регулярного войска, а именно в указанном смысле - хашара; ср. у того же Несеви ниже, стр. 474 ) собранные из областей Хорасана. А они (татары) гнали пленных под прикрытиями - палатками вроде таранов (джамалуп), (Точное значение слова *** неизвестно, первоначально - спина осла ) сделанными из дерева и покрытыми кожами, - и если бы они вернулись, не доставив их к стене, им отрубили бы головы. Они делали так, пока не пробили в ней (стене) брешь, которую (нельзя было) заделать, затем все татары одели свои боевые кольгучи и напали на нее (крепость) ночью, овладели стеной и расположились на ней, а люди (жители Несы) скрылись в свои дома.. Когда же настал день, они (татары) спустились к ним со степы и пошали их на ноле за садами, называющееся…. (Не поддается чтению ) как будто стадо овец, которое гонят пастухи. Татары не протягивали своих рук к добыче и грабежу, |52 | пока не собрали их на этом обширном поле с детьми и женщинами; вопли разрывали покровы небес, и крики наполняли воздух. Потом они приказали людям, чтобы те связали друг друга, и они беспомощно сделали это, а если бы они не сделали этого, разбежались бы, пытаясь спастись, и бежали бы без, боя, - а горы близко - в таком случае большая часть их спаслась бы. Когда они были связаны, они (татары) пришли к ним с.луками, повергли их на землю и накормили ими зверей земли и птиц воздуха. (Сколько было) пролитой крови, разорванных одежд, (Т. е. изнасилованных женщин ) детей, убитых и брошенных у груди матерей. Число убитых из ее (Несы) населения, из тех, кто скрывался в пей, из приезжих и крестьян (рай"а) ее округа было, по словам кого-то, 70 000, а ведь это только один округ из округов Хорасана. А Шихаб-ад-дин ал-Хиваки и сын его, сейид превосходный Тадж- ад-дин, были приведены связанными к Тогучар-нойону и Бурка, и были принесены сундуки с его (Шихаб-ад-дина) сокровищами; они (татары) опорожнили их перед ними, так, что золото отделило его от них. Они были убиты как мученики, а он (Шихаб-ад-дин) теперь погребен в Несе, в гробнице (мазар), называющейся Мил Джафна (***).

Краткое описание части того, что произошло в Хорасане после (бегства) султана, и нет надобности в подробном (описании), так как события похожи друг на друга и не было ничего, кроме всеобщего избиения и разрушения. Когда султан бежал в Ирак, оставив без надзора то, что позади пего из округов Хорасана, и за ним в погоню последовали Джебе-нойон (В издании: Йеме-нойон ) и Субутай-бехадур, (Джебе-нойои и Субутай (Субадай)-бехадур были посланы Чингиз-ханом в погоню за хорезмшахом Мухаммедом и на обратном пути через Кавказ разбили при Калка войска русских и половцев ) когда переправились через реку (Джейхун) в Хорасан проклятые Тогучар и Бурка и произошло в Несе то, что мы описали, они (татары разделились по местностям Хорасана, образовали отряды и рассыпались частицами. Когда тысяча всадников из них нападала на какую-нибудь местность его (Хорасана), они собирали пехотинцев из ее селений, двигались с ними к (центральному) городу, устанавливали при их помощи осадные машины и делали проломы (в стенах), пока не завладевали им (городом). Тогда не оставалось в нем никого, раздувающего огонь или обитающего в доме. Страх овладевал душами, так что тот, кто был в плену, были |53 | спокойнее сердцем, чем тот, кто сидел в своем доме, ожидая событий. В то время я был в моей крепости, известной под именем Харандиз, а она из главных крепостей Хорасана; я не знаю, кто из моих предков первый владел ею, рассказы о ней противоречат друг другу в зависимости от склонности (рассказчиков), я же могу рассказывать только достоверное. Считают, что она находится в их руках с тех пор, как возник ислам и занялась заря его в Хорасане, а аллах знает лучше. И вот, когда мир бушевал в смятении, она (крепость) стала местом, куда бежали пленники, и прибежищем для боящихся, так как она находится в центре страны и населенной местном (Люди) имевшие слуг и известнейшие из богачей бежали туда босыми и голыми, и я по мере возможности прикрывал их наготу и помогал им в том, что их постигло, потом доставлял их к тем из их семей, кого миновали мечи. Они (татары) делали так, пока не захватили Хорасан до самого конца. К ним перебежал человек по имени Хабаш (Хабаш-амид, приближенный Чагатая, сына Чингиз-хана; о нем см.: W. Barthold , Caghatai, EI ) из Кахиджа (***), а это одно из поместий (дай"а) Устува Хабушан; он был сарханг, а они ради насмешки и издевательства называли его меликом, сделали его командиром над отступниками и поручили ему установку осадных машин и заведывание пехотинцами. Люди претерпели от него страшнейшие бедствия, невыносимейшие унижения и мучения, ниспосланные небесами. Он стал предпринимать коварные действия и писать раисам поместий (рууса-ад дийа’), а поместья Хорасана обладали стенами, рвами и соборными мечетями, раисы их обладали могуществом. Он приказывал какому-нибудь из них, чтобы этот явился сам вместе со своими подданными (рай"ат), с мотыгами, лопатами и тем, что он мог (собрать) из луков и орудий осады. Если он исполнял это, то Хабаш осаждал с ними один из городов, они завладевали им и проливали на них (жителей) жестокость мучений; если же он пренебрегал этим (приказом) и отговаривался, то он (Хабаш) отправлялся к нему, осаждал его, выводил его и тех, кто с ним, предавал их мечу и отправлял по пути смерти. Они (татары) отложили осаду Нишапура, пока не покончили с разрушением остальных округов, которые считались подчиненными ему, а их было более 20 городов. Потом они все направились к Нишапуру, чтобы дать его жителям вкусить бедствий от них, и к нему собрались те из них, которые в виде отдельных отрядов были в местностях |54 | Хорасана. Когда они приблизились к нему, жители его выступили и напали па них, стрела попала в грудь проклятому Тогучару, завладела местом его души и обезопасила людей от его злости, он отправился в пылающий огонь аллаха, который добирается до самых сердец. Увидев превосходство народа, татары поняли, что его (Нишапур) можно взять только, если придет подкрепление. Они оставили его и написали Чингиз-хану, прося у него подкрепления и помощи, а он послал в подкрепление им Кайку-нойона, Кадбука-нойона, Тулуна-черби и несколько других эмиров с 60 000 всадников. Они пришли к нему (Нишапуру) и окружили его в конце 618 г. (= конец 1221). Это было после ухода Джелал-ад-дина в Индию. Когда они приблизились к нему, то остановились на восток от пего в селении Нушаджан (***). изобилующем деревьями и водой и (оставались там), пока не пополнили того, чего им не хватало, из черепах (матрас), подвижных башен (даббаба), катапульт (маджаник) и таранов (джамалун). (В оригинале следующие термины: *** *** *** - точное значение каждого из этих терминов в научной литературе, насколько известно, не установлено ) Потом они устремились к нему, и в тот день они установили 200 осадных машин с полным вооружением и стреляли из них. Через 3 дня они завладели им и присоединили его к остальным городам, так что он стал подобен другим. По нему прошел поток, и его охватило несчастье, и стали плакать над ним день и ночь. Потом. они (татары) приказали пленным сравнять его лопатами, так что там стала ровная земля, без комьев и камней, всадники могут не бояться споткнуться там, играя в шары. Большая часть его населения умерла под землей, так как они устроили себе подвалы и подземные ходы, думая, что они защитят их. Когда Джелал-ад-дин пришел из Индии, как будет объяснено далее, и завладел областью Хорасан и прилегающими к ней (местами) Ирака и Мазандерана в их разрушенном (состоянии), откапывание кладов сдавалось на откуп за 3000 динаров в год, и иногда откупщик принимал на себя такую сумму и находил столько в один день, так как имущества остались похороненными в погребах вместе со своими владельцами. Этот пример применим к остальным городам Хорасана, Хорезма, Ирака, Мазандерана, Азербайджана, Гура, Газны, Бамиана и Седжестана до границ Индии; если бы я описывал их отдельно, то изменились бы только имена осаждавшего и осажденного; таким образом нет нужды быть многословным в этом.

|58 | [Низам-ад-дин ас-Сам"ани захотел скрыться в какой-нибудь крепости] , прибыл в крепость Харандиз и оставался там 2 месяца. Несмотря на свою знатность и высокое положение, он несколько раз говорил проповеди в крепости из-за огня, (бушевавшего) в его душе, и колебания его надежд. Может быть, если бы ему поручили говорить проповеди в Хорезме, когда народ был (обыкновенным) народом и время - обыкновенным временем, то он бы отказался от этого. Когда он в своей проповеди упоминал султана, то не мог удержаться от плача, начинал рыдать, и слушатели тоже начинали плакать и издавать вопли.

Когда татары завладели Несой, а она была первой из городов Хорасана, которым они завладели, и он (Низам-ад-дин) узнал об убийстве там имама Шихаб-ад-дина ал-Хиваки, его постиг страх, и им овладели ужас и трусость. Он обходил со мной укрепления крепости и показывал на них места, где поскользнулись бы даже муравьи, если бы они поднимались, и куда не могли бы забраться птицы, если бы они полетели, и говорил: «Вот отсюда поднимутся татары». Случилось же так, что Начин-нойон, один из вельмож тирана (Чингиз-хана), достиг крепости на третий день после взятия ими Несы и остановился с единственной стороны, где можно было спуститься (из крепости). Как только Низам-ад-дин увидел это, его покинуло терпение и охватил ужас, он стал настаивать, чтобы я проводил его по горам какой-нибудь безопасной их стороной с его свитой, верховыми животными, рабами и вещами. Я сделал это со скрытым неодобрением, даже с явным, и удивился страху, в который впали столпы и вельможи державы. Они при этом не верили, что какая-нибудь крепость может их защитить или что какая-нибудь сила может отразить и отогнать (врага). Будем просить аллаха, чтобы он не оставил нас без помощи. Упомянутый (Низам-ад-дин) спустился (из крепости) по горам с западной их стороны, а татары стояли на восточной стороне. Когда они спускались сверху (крепости) на холм, по которому нельзя ходить, они катились до самого подножия холма и несколько их верховых животных разбилось. Упомянутый (Низам-ад-дин) прибыл в Хорезм, в то время как там были вернувшиеся с острова сыновья султана, и послал мне грамоту Озлаг-шаха, (Кутб-ад-дин Озлаг-шах - сын хорезмшаха Мухаммеда ) (жалующую) большие земли. Так вот, когда проклятый Начин-нойон увидел, что эта крепость, подобная орлу воздуха, что к ней нет ни доступа ни приступа, то послал посла и предъявил требования. Он потребовал 10 000 локтей ткани и несколько других низких вещей; (это из-за) низости, запечатленной в его природе и заклейменной на нем огнем, вернее позором; ему не было достаточно одежд, которые он захватил у жителей Несы. Я согласился на то, что он требовал, чтобы отвратить |59 | это зло (злом) меньшим. Когда материя была собрана, никто из (жителей) крепости не мог осмелиться отнести ее к ним, так как они знали, что те убивают всякого, кто имеет с ними дело, хотя бы то был посол или выполняющий (их) требование. Наконец, два дряхлых старика из жителей крепости согласились на это, жертвуя собой; они привели своих детей и завещали заботиться о них и благотворить им, если они будут убиты. Это (материя) было отнесено к проклятому, он принял ее, убил стариков и удалился. Потом он стал делать набеги на ее (Несы) округ и согнал столько скота, что им наполнились долины и стали тесны для него равнины.. , (Слова настолько искажены, что не могут быть поняты ) Удивительно то, что в то время как Хорасан был наполнен убийствами, а упомянутая крепость отличалась от прочих мест тем, что она уцелела от их набегов и спаслась от их мести, в ней появилась чума и предала смерти многих ее жителей. В один день из нее (крепости) выходило столько похоронных процессий, что они догоняли одна другую. Ангел смерти избавил их от мучений осады; хвала тому, кто избрал (уделом) творений - смерть. Хорошо сказал автор (стихов):

Тот, кто не умрет от меча - умрет иначе
Разнятся причины, ко беда одна.

Описание отъезда Джелал-ад-дина из Хорезма и его причины

(Джелал-ад-дин Менкуберти - сын хорезмшаха Мухаммеда - после смерти отца (617=1220 г.) вернулся в Хорезм, затем оказывал сопротивление монголам в Хорасане и Индии; позднее овладел большей частью Ирана, но был снова разбит монголами и убит в 1220 (= 1230/31; г )

Когда Джелал-ад-дин узнал о том, чаю брат его Озлаг-шах и те, кто с ним из эмиров сговорились схватить его и решили погубить его, он выехал верхом с 300 всадников во главе с Дамар-меликом и пересек недоступную пустыню между Хорезмом и Хорасаном за несколько дней, а обычно переходят се в 16 дневных переходов из-за того, что они прерывают свое следование и (делает) обычные переходы и остановки. Он вышел из нее (пустыни) |60 | к округу Несы. А Чингиз-хан, когда узнал о возвращении сыновей султана в Хорезм, послал туда большое войско и приказал своим войскам в Хорасане рассыпаться по границе этой пустыни и сторожить. Они устроили вдоль упомянутой пустыни кольцо от границ Мерва до предела Шахрастаны, а это один из районов Феравы, чтобы схватить сыновей султана, когда те, вытесненные из Хорезма, задумают уйти в Хорасан. На границе пустыни, у Несы, стояло 700 всадников из них (монголов), и люди не знали причины нахождения их там, пока из пустыни не вышел Джелал-ад-дин. Он сразился с ними, и обе стороны достигли высшего предела, возможного в бою противников, в рукопашных схватках и бою копьями. (Битва) кончилась поражением татар, они бросили свою добычу, свое оружие, снаряжение и продовольствие, и спаслись из них только отдельные трусы, бежавшие в страхе и замерзшие. Это - первый мусульманский меч, обагрившийся их кровью и игравший их телами, разрезанными на части. Джелал-ад-дин говорил мне после своего возвышения и укрепления его власти: «Если бы не то, что они, то есть татары, округа Несы бросили, и не то, что они помогли нам лошадьми, которые были у них, то мы не смогли бы достигнуть Нишапура из-за слабости наших копей, на которых мы пересекли пустыню». А часть татар бросилась в подземные каналы округа, когда им стал о трудно бежать, и перед ними предстали мечи и копья; крестьяне (феллах) вывели их и погнали их в город, а (там) им отрубили головы. В то время я был в Несе на Службе у эмира Ихтияр-ад-дина Зенги ибн Мухаммеда ибн Хамзы, а последний не знал, что случилось с татарами. И вот упомянутый (эмир) получил письмо от раиса Джуванменда (***), - а это одно из селений Несы, - в котором тот писал: «Сегодня днем к нам пришла конница, в числе 300 человек с черными знаменами; они утверждали, что среди них Джелал-ад-дин и что они истребили татар, находившихся в Несе. Мы не поверили им, пока кто-то из них не подошел близко к стене и не сказал: “Вы извинены за эту вашу осторожность, и султан благодарен вам за нее; дайте нам еды и корма для коней столько, сколько нужно, чтобы утолить голод и что поможет нам уехать; (иначе) вы потом узнаете положение и пожалеете"». Он (раис) продолжал: «И вот мы дали им то, в чем они нуждались, и они уехали через некоторое время». Владетель Несы убедился, что тот, кто напал на татар, расположенных в Несе, был Джелал-ад-дин |61 | и послал одного из своих приближенных с лошадьми и навьюченными мулами, в знак службы, но (он) не догнал его. Джелал-ад-дин поехал в Нишапур, а тот, кто отправился с лошадьми и мулами, остался в крепости Харандиз, пока не прибыли, через три дня после него, Озлаг-шах и Ак-шах (Aк-шах, он же Ак-султан, брат Джелал-ад-дина Менкуберти ) с убежавшими от татар, и он предоставил их (лошадей и мулов) им. Джелал- ад-дин жe прибыл в Нишапур победителем и образованным тем, в чем ему помог аллах, - тем, что его меч обагрился кровью неверных.

[Бегство Кутб-ад-дина Озлаг-шаха из Хорезма вслед за Джелал-ад- дином.] Он (Кутб-ад-дин) прибыл в Мардж Сайг, и к нему явился посол Несы с лошадьми, предназначенными в подарок Джелал-ад-дину; они, несмотря на ничтожность их и Небольшое количество, были приняты с благодарностью, и он назначил за это владетелю Несы некоторые местности сверх той области, которая была в его руках. Владетель Несы сильно обрадовался, так как он был доволен тем, что он один в безопасности из-за его возвращения в Несу во времена татар и что он вернул себе наследственное владение без возражения от кого-нибудь и без приказания от султана, на |62 | котором можно было бы основываться и которым оправдывался. [Затем следует описание дальнейшего бегства Озлаг-шаха и Ак-шаха. и их гибели.]

|64 | [Джелал-ад-дин из Нишапура рассылал письма о подготовке сопротивления татарам.] А Ихтияр-ад-дин Зенги ибн Мухаммед ибн Хамза вернулся перед тем в Несу, завладел отнятым у него правом и вернул себе ограбленное наследство. Несмотря па то, что он был уверен в смерти султана, он не осмеливался объявить себя независимым. Грамоты (тавки") и бераты, (Бераты - ассигновки на получение сумм из податных сборов (В. В. Бартольд . Персидская надпись на стене Анийской мечети Мануче, стр. 26, прим. 1 ) которые писались, он подписывал подписями тех, кто наследовал султану (Мухаммеду) в Несе до того, как ею завладели татары. (Он |64 | так поступал), пока не получил грамоту Джелал-ад-дина с утверждением его в том, чем сумели завладеть его руки; возвращением (отнятого) и обещанием прибавить, если он (Джелал-ад-дин) увидит с его стороны лучшую службу. И формы снова стали ихтиярскими.

|65 | Бедр-ад-дин Инандж-хан был одним из величайших эмиров султана, одним из его хаджибов, (одним из) главных предводителей и вельмож. Султан назначил его в числе тех, кого он назначил в Бухаре, как уже описано; потом, когда ею (Бухарой) овладели татары, страх погнал его в пустыню, прилегающую к Несе, с небольшим отрядом из людей его (собственных) и других. Он находился там, куда не осмеливаются итти ищущие мест для кочевьев и не видны идущие на водопой, где нет ни воды, ни пища. Когда Ихтияр-ад-дин Зенги, владетель Несы, услышал, что он находится там из страха, то пожелал снабдить его, чтобы это было для него самого припасом, полезным перед султаном, и завесой, отделяющей его от тех, кто оспаривает у него наследственное право. Он послал к нему (письмо), поздравляя его с благополучием и обещая ему все, что он может из даров с тем, чтобы тот поставил около него посох пребывания. (Он сделал это), так как знал о его (Бедр-ад-дина) высоком месте и недосягаемом положении и |66 | надеялся воспользоваться его благосклонными речами и ожидаемым могуществом. И он (Кхтияр) сказал: «Если причиной удаления в пустыню является опасение внезапного нападения татар, то мы не упускаем из виду, где они останавливаются и куда направляются». Упомянутый (Инандж-хан) направился в Несу, и Ихтияр-ад-дин помог ему тем, чем было возможно из оружия, верховых животных, одежд, припасов и пищи, так что положение его улучшилось и прекратилось его расстройство. Абу-л-Фатх, раис Нашджувана (***), а это одно из главных селений Несы, имеющее возделанную местность, стену, ров и башни (башура), был на стороне татар и переписывался с ними; он известил (татар), когда погибли войска, стоявшие в Хорезме, о том, что Инандж-хан находится в Несе, и сговорился с владетелем его. К нему было послано войско, чтобы преследовать Инандж-хана и захватить его. Когда (отряд) прибыл в Нашджуван, раис его дал им (проводника), который указал им путь к Инандж-хану. А он (Инандж-хан) был поблизости от него, и во время пребывания его в Несе и его окрестностях к нему присоединились все те из войск султана, которые удалились в какой-нибудь угол и находились истощенные в каком-нибудь месте. Он построился (в боевой порядок) против врага и возбуждал правоверных к бою. А я участвовал в этом бою, счастливый превосходством сражающихся за веру над сидящими дома, так как я сопровождал его, замещая владетеля Несы в оказании содействия его стремлениям и выполнении его требований, чтобы он не нуждался в том, к чему необходимость заставит его обратиться. И я видел, как Инандж-хан (совершил) в сражении такое, что если бы это видел Рустем в свое время, то его поразило бы обращение его с уздой и научило бы его уменье действовать мечом и копьем. Когда завязалась схватка, он сам погрузился в ее пучину, ударял обеими руками и разрубал пополам кольчуги. Татары два раза нападали на него, и он крепко противостоял им. И вот воздух был оглушен скрежетанием железа о железо, мечи утоляли жажду грудей своих у водопоя сонной артерии. Меч Инандж-хана раздробился, когда разгорелся уголь сражения и усилилось пламя битвы, лошадь его упала под ним; ему подвели запасную лошадь и подали какой-то меч. Спутники его освободили его от окруживших его воинов и смешения рядов. Когда же он вскочил на спину своей лошади, он напал на них так, что сделал это нападение решением боя и концом битвы. Разбитые (татары) показали тыл и обратились вспять в беспомощности, думая, что бегство спасет их от преследования и защитит их от гибели (Удовлетворение от их гибели стало живым в нем, а ярость умерла ). Куда же? Ведь позади их кони с длинными шеями, а впереди безводная пустыня. |67 | Инандж преследовал разбитых до Нашджувана, опьянев от истребления их, жаждущий их крови. Весь тот день он рубил мечом их зады и лишал их жизни, преследуя их в каждой норе и извлекая их оттуда, куда они бежали.

В конце дня он достиг Нашджувана, а туда удалилась группа из них (татар), кусочков, (размолотых) жерновом битвы; они стояли у ворот его (Нашджувана) и звали Абу-л-Фатха. Абу-л-Фатх же отказался (впустить их) после того, как очернил лицо свое мазью отступничества и оделся, чтобы потерять оба мира (этот и будущий), в одежду отпадения (от ислама). Когда они увидели усиление преследования, то стали бросаться в воду, а Инандж-хан с теми, кто прибыл вместе с ним из самых быстрых всадников, стояли и поливали их дождем (стрел) из тучи луков, пока они не утонули и не попали в ад. Когда он (Инандж-хан) вернулся в свой лагерь с победным знаменем и славой, достигающей экватора, то послал к владетелю Несы посла с радостной вестью о том, что аллах помог ему (достичь) желаемого и направил прямо в цель его стрелы. Он послал с ним (послом) 10 татарских лошадей в качестве подарка и 10 пленников и предписал ему (Ихтияру) осадить Нашджуван и очистить его от Абу-л-Фатха. Тот осадил его, взял, и Абу-л-Фатх погиб в тисках. (Орудие пытки ) Он потерял (таким образом) и эту и будущую жизнь, а это явный ущерб. Инандж-хан же отправился в сторону Абиверда, почтение к нему в душах стало великим; он взял харадж с Абиверда, и никто не стал спорить (с ним об этом). Там к нему пришли вожди войск султана, которых бросали туда и сюда превратности судьбы, скрывали |68 | ущелья и долины, как то: Ильтадж-мелик, Тегин-мелик, Бакшан Джен-каши, (Чтения всех этих имен сомнительны ) Кеджидек-амирахур, Амия-ад-дин Рафик, слуга (хадим) и несколько других. Он вернулся в Несу, а отряды его увеличились, умножились его сторонники и войска. Его прибытие туда совпало с уходом по своему пути (Т. е. смертью ) Ихтияр-ад-дина Зенги; он (Инандж-хан) потребовал от его преемника, чтобы тот предоставил ему харадж 618 (= 1221) г. в пособие для кормления тех, кто присоединился к нему из войск султана. Тот согласился на это, добровольно или из страха; он (Инандж-хан) собрал его (харадж) и роздал его им (войскам). Оттуда он направился в Сабзевар из округа Нишапура, а там (находился) Ильчи-пехлеван, который завладел им. Он (Инандж-хан) хотел завладеть им (Сабзеваром), и они сошлись снаружи его (города). Сражение кончилось бегством Ильчи-пехлевана; бегство его привело его к Джелал-ад-дину, который тогда (находился) в глубине Индии. (В результате этого) храбрость Инандж-хана усилилась, и значение его распространилось по всем отдаленнейшим местам Хорасана и всем другим местам, (уцелевшим) от смуты. Затем Куч-тегин-пехлеван, находившийся в Мерве и захвативший остатки его, которые пощадила судьба, переправился через Джейхун в Бухару, напал там на отряд татар, стоявший в ней, и перебил его; он привел (этим) в движение бедствие, находившееся в покое, и поджег потухшую злобу. Они, в количестве 10 000 всадников, преследовали его и обратили его в бегство; бегство привело его в Сабзевар, где был Икенку, сын Ильчи-пехлевана. Они оба бросили его (Сабзевар) и решили отправиться в Джурджан и присоединиться к Инандж-хану, а тот в это время находился под ним (Джурджаном). Они отправились к нему, и за ними гнались татары, они (оба) колебались между (желанием) боя и бегства и меняли ход (своих лошадей) от шага до рыси. Они нашли его (Инандж-хана) в ал-Халка (***), а это открытое место между Джурджаном и Астрабадом, достаточно обширное для битвы и боя; татары прибыли через два дня после них, и обе стороны построились в ряды друг против друга. Тогда разгорелась печь (боя) и смешались предводители и рядовые; видны были мечи, достававшие мозги из черепов, и копья, лакавшие (кровь) из сердец; затем поднялось облако пыли и скрыло предметы от глаз, так что нельзя было отличать копий от клинков мечей. Из известных мужей и храбрых героев в этот день были убиты Серкенку и Кеджидек-амирахур, два коня, состязавшихся в бою и сражении.

Земля приняла цвет анемонов от размазанной крови шей и плеч. |69 | Наконец, дрогнули ноги тюрок, и они частью погибли, частью попали в плен. Инандж-хан обратился в бегство, его кони все время шли галопом, и свита его сбрасывала свои вещи, пока они не добрались до Гияс-ад-дина Пиршаха, (Гияс -ад-дин Пиршах - второй сын хорезмшаха Мухаммеда ) находившегося в Рее. Тот обрадовался его прибытию и признал его заслуги; он оказывал ему почет, пока он не захотел посвататься за его мать, что вызвало удаление от цели и имело последствием стыд и позор; Он (Инандж-хан) прожил после этого только несколько дней, и говорят, что к нему подослали кого-то, кто напоил его (ядовитой) настойкой и погубил его на его постели. Аллах же знает лучше, правда ли это. Он похоронен в ущельи Сальмана в области Фарс, (и его могила) известна и посещается. Битва при Джурджане произошла в 619 (= 1222) г. Я также участвовал в ней, и превратности войны бросили меня к испехбеду Имад-ад-дауле Нусрет-ад-дину Мухаммеду ибн Кабудджаме, находившемуся в крепости Хумаюн; он оказал мне знаки почтения, и я оставался у него некоторое время; когда же дороги стали безопасными, он отправил меня в мою крепость с почетом.

|92 | Описание осады татарами Хорезма в зу-л-ка’де 617 г. (= XII 1220 - I 1221) и взятия его в сафаре 618 г. (= III-IV 1221)

Осада его выделена в описании от остальных городов из-за его значения и того, что нашествие татар началось с него. Когда сыновья султана уехали из Хорезма, как мы описали, татары достигли границ его и стояли в отдалении от него, пока не закончили орудий для осады и вооружения и пока не прибыли подкрепления изо всех стран и вспомогательные войска. Первым прибыл Баджи-бек с многочисленным войском, затем сын Чингиз-хана |93 | Угедей, (Угедей - великий хан (1227-1241 ) а он теперь хакан. Потом коварный (Т. е. Чингиз-хан ) послал вслед за ними свою собственную гвардию, во главе с Бугурджи-нойоном, (В издании: *** ср.: Туркестан, стр. 467 ) с лучшими дьяволами и злейшими демонами, а затем сына своего Чагатая с Тулуп-черби, Устун-нойоном, Казан-нойоном и ста тысячами или более. Они начали готовиться к осаде и делать орудия - катапульты, черепахи, подвижные башни. Когда они увидели, что в Хорезме и его области нет камней для осадных машин, то нашли там достаточно и даже более корней тута с крепкими стволами и, большими корнями; они стали резать из него круглые куски, а потом мочить их в воде, те становились подобны камням по весу и твердости, и они (татары) заменяли ими камни для осадных машин. Они оставались в отдалении от него (Хорезма), пока не закончили свои орудия. Потом Души-хан (Т. е. Джучи, старший сын Чингиз-хана (умер в 1227 г.); потомки его были ханами Золотой Орды ) со своими людьми прибыл в Мавераннахр и вошел с ними {жителями Хорезма) в переговоры, увещевая их и предостерегая. Он обещал им пощаду, если они сдадут его (Хорезм) миром, и говорил, что Чингиз- хан пожаловал его ему и что он твердо намерен присоединить его к себе (к своим владениям), постарается сохранить его для себя и на это указывает то, что это войско, пока оно стоит поблизости от него (Хорезма), не пыталось грабить его волости, отличая его от других (областей) большим вниманием и большей милостью и опасаясь предоставить его гибели и уничтожению, что его не коснется рука уничтожения. Умные из них склонялись к заключению мира, но взгляды глупых преобладали над взглядами умных путем подстрекательства, а Дело молчащего погибает. Султан же, находясь на острове, писал им: «У людей Хорезма на нас и наших предков права непрерывные и обязательства прежние и настоящие, которые делают для нас обязательным совет им и опасение за них. Этот враг - враг побеждающий, вы должны заключить мир, (итти) но легчайшему пути и отвращать зло наиболее подходящим способом». Но глупый властвовал над взглядами умного, не принесло пользы полученное указание, и власть ушла из рук обладателей ее. Тогда Души-хан двинулся к нему (Хорезму) со скопищем, (подобным) морю, соединив (все) отдельное в одно целое. Он стал брать его квартал за кварталом. Когда он брал один из них (кварталов), люди искали убежища в другом, сражались сильнейшим сражением и защищали себя |94 | и свои семьи крепчайшей защитой. (Так было), пока не стало безвыходным положение и зло не показало свои клыки; у них осталось только три квартала, и люди скучились в них в тесноте. Когда же не осталось у них способов (защиты) и стали узкими для них пути, факиха превосходного Ала-ад-дима ал-Хайяти, мухтасиба Хорезма, которого султан уважал за совершенство в науке и действии, они послали к Души-хану бессильного, просящего о заступничестве; это теперь, когда уже вонзились его когти и были окровавлены его клыки и грудь. Почему бы этого (не сделать) раньше, чем положение стало безвыходным и истекло время власти доброжелательства. Души-хан велел почтить его и поставить для него палатку из его (собственных) палаток. Когда он (Ала-ад-дин) предстал (перед ним), то сказал в числе прочего сказанного им: «Мы уже увидели страх перед ханом, теперь же мы увидим нечто из его милости». Проклятый рассердился и сказал: «Что это они видели из страха? Они губили людей и долго вели бой. Это я видел страх, теперь же я покажу им страх передо мной». Он приказал, и людей стали выводить поодиночке и группами, сразу и по частям. Было объявлено, чтобы ремесленники отделились и отошли в сторону. Некоторые из них выполнили (это) и спаслись, некоторые же думали, что ремесленников погонят в их (татар) страну, а остальных оставят на своей родине, и они будут жить в своих жилищах ж обиталищах, поэтому они не отделились. Потом они (татары) обратили против них мечи, копья и луки, повергли их на землю и собрали во владениях смерти.

* События в северном Хорасане

|99 | [Когда султан Джелал-ад-дин был в Индии] , к Гияс-ад-дину собрались самые мужественные из воинов его отца, которых скрывали чащи и закрывали горы. Он устремился с ними в Ирак, завладел им, и ему была установлена хутба в Хорасане, Ираке и Мазандеране, как мы упомянули. Он враждовал с каждым, кто захватил свою местность и не приносил ему подарков, изъявляя только на словах покорность. Тадж-ад-дин Камар овладел Нишапуром и районами вокруг него, несмотря на их расстроенное положение и отсутствие имуществ; Илтуку, сын Ильчи-пехлевана, завладел Ширазом, (Здесь, повидимому, ошибка переписчика. О Ширазе речь не может идти. По-видимому, надо читать Сабзевар ) Бейхаком и тем, что присоединено к ним. Шал ал-Химайи стал править Джувейном, Джамом, Вахарзом и тем, что граничит с ними. Некто из военачальников, принявший почетное имя Низам-ад-дин, завладел Исфараином, Бандваром (В издании: ***; м. б. следует читать: Сабзевар ) и тем, что прилегает к ним; другой, бывший военачальником и во времена великого султана находившийся в опале, известный под именем Шемс-ад-дина Али ибн Омара, захватил крепость, Салул, (В тексте *** повидимому, это та же крепость, которую Джувейни (ниже, стр. 489) называет Су"люк ) головня его воспламенилась, и друг за другом следовали сражения между ними и Низам-ад-дином, в которых погибло много народу. А в Несу вернулся Ихтияр-ад-дин Зенги ибн Мухаммед ибн Омар ибн Хамза; он, его братья и двоюродные братья 19 лет были в Хорезме, и их не выпускали оттуда. Он вернулся в (страну), которую оставил ему в наследство отец, и завладел ею, но дни его не протянулись долго: него на его месте стал его двоюродный брат Нусрет-ад-дин Хамза ибн Мухаммед ибн Омар ибн Хамза. Тадж-ад-дин Омар ибн Мас"уд, а он был из туркмен, завладел Абивердом и Харканом вплоть до мест, прилегающих к Мерву, и занял крепость Марга И так друг с другом боролись (все от) рыб {до) небесных сфер. Таково было положение в Хорасане, и таково же было положение в Мазандеране и Ираке, и нет надобности распространяться.

|104 | Описание причины того, что я прибыл ко двору султана (Джелал-ад-дина) и остался у него на службе. Когда Нусрет-ад-дин Хамза ибн Мухаммед ибн Омар ибн Хамза унаследовал Несу от своего двоюродного брата, как я уже объяснил, он сделал меня заместителем в своих делах и доверялся мне в том, что собирался предпринять. А он был чудом превосходства и морем щедрости; он помнил наизусть «Сикт аз-зенд» Абу-л-Ала, «ал-Йемини» ал-Утби, «ах-Мулаххас» Фахр-ад-дина ар-Рази и «ал-Ишарат» шейха ар- Раиса. Ему принадлежали стихи, собранные в диваны по-арабски и |105 | по-перидски. Из стихов его, написанных в то время, когда он был в заточении:

Воистину я, в оковах судьбы,
Как будто жемчужина, лежащая еще в раковине.
Украсилась моей ценностью шея величия,
И нанизано мое превосходство в ожерелье благородства.
Поистине, несмотря на злобу моих завистников,
Я моим гордым предкам достойный преемник.
И если время не признает моего достоинства,
То это ошибка, произошедшая от дряхлости.
Народам станет видна моя печаль,
Подобно полной луне, скрывавшейся во мраке при 8атмении.
Придут тогда судьбы, и покорные
Скажут: прости за то, что прошло.

А переписка его - дозволенное колдовство и чистая вода, она превосходит блеск красоты и надушена ароматом северного ветра. И из того, что он мне писал в то время, как я находился вместе с Ияанджханои в Мазандеране, перед тем как к нему перешла власть... (Далее следует письмо, совершенно бессодержательное и из-за «высокого стиля» почти не поддающееся переводу на русский язык )

|106 | Это образец того, чего достиг этот совершенный, он может быть предложен с самой полной справедливостью, вместо панегирика и оды. Превосходство его в первоначальных науках (Первоначальные науки - хадисы, история, литература, фикх и т. п., в противоположность новым, т.е. точным паукам ) присоединено к остальным его качествам; он посвятил себя изучению их во время своего пребывания в Хорезме, а оно (длилось) 19 лет. Его суждения по звездам (Т. е. гороскопы ) редко когда не оправдывались. Когда о султане (Джелал-ад-дине) не было известий и он находился в глубинах Индии, он говорил, что тот (Джелал-ад-дин) еще появится, будет царствовать и водворит порядок и что Гияс-ад-дин не достигнет успеха, что звезда его не показывает благополучия, что это мерцание, которое погаснет. По этой причине он, один из всех захвативших власть в городах, не читал хутбы Гияс-ад-дину. Через некоторое время случилось так, как он говорил, и дело оказалось таким, как он предсказывал, но это случилось после его гибели. Случилось так, как говорится (в пословице) - ты узнал одну вещь, а скрылись от тебя многие. Он предсказывал, что султан появится и что дела его придут в порядок, но не знал, что он сам погибнет раньше его появления; он обманулся в ожиданиях и сделал ошибку в рассуждении.

О, успокаивающая меня обещанием, тогда как смерть (может придти) ранее.
Когда я умру от жажды, то пусть не падают капли (дождя).

Когда Гияс-ад-дин узнал, что он думает о султане (Джелал-ад-дине) и что он (Нусрет-ад-дин), в противоположность остальным, подобным ему, предпочитает его и склонен к нему, то послал против него Тулука ибн Инандж-хана с войском его отца, дал ему на помощь Арслан-хана и нескольких других и написал тем, кто захватит окрестные места, приказывая им следовать его (Тулука) указаниям в том, что он (найдет нужным) послать вперед или оставить позади, и стараться ему помогать в том, что он предпримет или отложит. Когда Нусрет-ад-дин узнал об этом, он стал совещаться со своими советниками о том, как удалить беду и отразить грозную опасность. Результатом их усилий было (решение) послать меня ко двору Гияс- ад-дина с некоторой суммой денег, чтобы отвратить ими разгорающуюся |107 | смуту и заткнуть открытые рты. Несмотря на мое неодобрение этого, я отправился туда. Через некоторое время у пределов Ра’да (***) ночью, я наткнулся на Ибн Инандж-хана; укрывшись подолом черной ночи, я бежал бегом страуса, даже нет - так, как Моисей, (когда его звал бог). Когда я достиг Джурджана, то увидел снаружи его палатки; мне объяснили, что они принадлежат эмиру Куч-Канди, который прибыл от двора Джелал-ад-дина, направляясь в Хорасан, чтобы заменить там Орхана. (Мне) рассказали о том, что произошло в Рее, о прекращении власти Гияс-ад-дина и установлении власти Джелал-ад-дина. Я пошел к нему (Куч- Канди), от радости я не знал, как иду, ничуть не летел. Я долго сидел у него и услышал полное и подробное (сообщение) о положении дел. Потом я подумал о (моем) деле и понял, что нет способа для возвращения назад и что отвратить Ибн Инандж-хана от Несы, в которую уже вцепились его когти, может только приказание султана. Я прибыл в Астрабад, а там находился мелик Тадж-ад-дин ал-Хасан, готовившийся отправиться ко двору Джелал-ад-дина. Я решил сопутствовать ему и стал побуждать его торопиться. В то время, как он грузил вещи на вьючных животных, на границу его округа явился отряд Данишменд-хана, а он приверженец Гияс-ад-дина и не должен был попирать ногами края султанского ковра. Из-за этого приготовления его (Тадж-ад-дина) расстроились, и необходимость заставила меня вернуться на Бистамскую дорогу. Я вернулся на нее и с опаской поехал в Рей, а оттуда поспешно в Исфахан. За мною следовали известия об осаде Несы и об усилении ее осады, которые не давали мне успокоиться и (свободно) вздохнуть, но я задержался в Исфахане на два месяца по необходимости, а не по желанию... [Далее описываются причины, не дававшие Несеви возможности добраться до Джелал-ад-дина, прибытие его в Хамадан, где находился лагерь Джелал-ад-дина, по не было его самого, и переговоры с приближенными Джелал-ад-дина] . Й они уже назначили одного |108 | из приближенных, который должен был сопровождать меня в Несу, чтобы прогнать оттуда Ибн Инандж-хана и представить его ко двору султана. Прошло не более двух или трех дней, как прибыл вестник с известием о гибели Нусрет-ад-дина, о том, что Ибн Инандж-хан вывел его из крепости Несы, затем велел привести его к себе, поверг его (па землю), чтобы обмануть (надежды) тех, кто надеялся, погубил его, чтобы причинить неприятное свободным людям, и он был погублен во цвете лет. Я стали горевать по нем все вестники славы и оплакивать его кровавыми слезами; я же оставался среди них, поверженный (в ужас) и с болью в сердце произнес стихи:

В его взглядах и остроумии были для меня
Верные признаки того, что он скоро умрет.

А Ибн Инандж-хан вознаградил меня за прошлую службу его отцу в Несе и Джурджане убийством тех, кого он смог захватить из моих слуг, |109 | разграблением того, что нашел из моих вещей, и разгромом в моем доме того, что я получил по наследству и приобрел сам.

|149 | Описание моего назначения везиром Несы и того, что произошло из-за этого между мною и Дия-ал-мульком. Дия-ал-мульк Ала-ад-дин Мухаммед ибн Маудуд ал-ариз ан-Несеви принадлежал к семье раисов. Даже тот, кто его не любит, признает его превосходство, и считает его достойный даже его противник. Губительное бедствие и труднейшее положение, (вызванное появлением татар и завоеванием ими стран, забросило его в Газну, и твои оставался, не имея определенных намерений, ожидая восхода счастья, пока султан не вернулся туда, как рассказано ранее. Тогда он продолжал свою службу ему, получил в управление диваны инша (Диван инша - канцелярия, составление государственных документов, то же» что диван-и-рисалат ) и арз и назначил в них своих заместителей. Он усилился до такой степени, что Шереф-ал- мульк заподозрил с его стороны конкуренцию в самом везирстве. Когда же я прибыл из Несы в качестве посла, как я рассказал (ранее), и оказалось невозможным возвратиться, меня притянули нити милости, и я стал подниматься от одного положения к другому, пока не взял на себя обязанности составления бумаг. Положение Дия-ал-мулька стало трудным, он не захотел остаться при дворе султана и решил удалиться на окраину. Он назначил своим заместителем в диване арз ал-Меджда ан-Нисабури и взял на себя везирство Несы, несмотря на незначительность его территории; султан же назначил ему там удел (икта) с доходом в 10 000 динаров, сверх доходов и кормлений (ма"аиш) по должности везира. Он отправился в Несу. Там, и в местах соседних с ним, распространилась его власть, благодаря поддержке султаном его приказов своими и его высокому положению. Зависть же заставила его приложить усилия в нанесении обид тем, кто хоть чем-нибудь связан со мной, будь то родством, дружбой или службой, и к этому присоединилось прекращение установленных поступлений в султанское казначейство. Я не переставал стараться добиться (успеха) в этом деле, возбуждая надежды султана на увеличение доходов с нее (Несы) и улучшение дел там, так что он передал мне везирство Несы с условием, чтобы я не покидал двора, а назначил бы туда заместителем того, кйму я доверяю. Я сделал так, и Дия-ал-мульк вернулся ко двору отставленным от должности и обманувшимся в обеих сделках. [Далее излагаются придворные распри, в которых Дия-ал-мульк потерпел окончательное поражение и вскоре умер.]

* Взимание податей с туркмен

|159 | Шереф-ал-мульк (Шереф-ал-мульк - везир Джелал-ад-дина, владевшего в это время {624 - 1227 г.) Азербайджаном ) отправился в Арран, (Арран - название области в Закавказье, соответствующей современной советскому Азербайджану ) так как он изобилует богатством и является средоточием туркмен, остановился в Мукане (Т. е. Муганской степи ) и разослал своих чиновников по их (туркмен) племенам для взимания повинностей (хукук), К племени (хейль) Куджаб-Арслана отправился человек, известный под именем ас-Саррадж ал-Хорезми, и взял с собой группу негодяев (авбаш). Он стал требовать, чтобы они резали для угощения каждый день до 30 голов (скота); к этому прибавились другие тяготы, которые они не могли выполнить. Они стали шуметь, рассердились и сказали ему: «Возвращайся-ка ты к своему хозяину, а те дани, которые мы должны казне, мы отвезем (сами), и нет надобности, чтобы ты собирал их у нас». Упомянутый (ас-Саррадж) вернулся и жаловался до тех пор, пока не возбудил его (Шереф-ал-мулька) против них. Он (Шереф-ал-мульк) вышел (в поход) из Мукана и переправился через р. Арас (Араке) на судах - это было время прибыли (воды) в ней. Он окружил становище туркмен и угнал их скот к Байлакану, его. было 30 000 голов. Женщины туркмен последовали за ними (войсками), |160 | и я был уверен, что он (Шереф-ал-мульк), когда достигнет Байлакана, вернет его (скот) им, с (условием уплаты) определенной суммы денег в качестве пени за нарушение ими обязательства. Он же, когда прибыл туда, разделил его (скот) между своими людьми и оставил из него лично для себя 4000 голов овец с ягнятами...

|215 | [Ала-ад-дин, глава исмаилитов в Аламуте, (Известная твердыня исмаилитов в горах, к северу от Казвина ) дарит Несеви баранов.] Я ранее построил в моей крепости в Хорасане ханаку и намеревался купить в Аламуте баранов, чтобы сделать их вакфом в (пользу) ханаки, так как в Хорасане баранов истребили грабежи татар...

(пер. С. Л. Волина)
Текст воспроизведен по изданию: Материалы по истории туркмен и Туркмении, Том I. VII-XV вв. Арабские и персидские источники. М.-Л. АН СССР. 1939

Текст - Волин С. Л. 1939
сетевая версия - Тhietmar. 2012
OCR - Парунин А. 2012
дизайн - Войтехович А. 2001
АН СССР. 1939