Спор между народничеством и марксизмом.

Я уже говорил, что вся полемика между народничеством и марксизмом укладывается в формулу - народ и класс. Но исторический спор между ними не так, разумеется, прост и односложен. Чтобы его понять, надо в него вдуматься глубоко и серьезно.

Народничество спорило с марксизмом по вопросу о судьбах России и, прежде всего, о роли капитализма в нашей стране. В 70-х и даже в 80-х годах можно было еще пытаться доказывать (что народничество и делало) будто Россия, в отличие от других государств, не пройдет через капитализм. Исходя из того, что в то время капитализм в нашей стране был еще очень слаб, а крупная промышленность еще только зарождалась, целая школа, считавшая себя социалистической, - народническая, - доказывала, что развитие России пойдет не так, как везде, а совсем другими путями и что нам удастся перескочить от тогдашних, в высшей степени примитивных, отношений мелкого производства прямо к социализму.

В связи с этим, возник громадной важности вопрос об отношении к крестьянской общине. Ряд народников доказывал, что наша деревенская община - не что иное, как ячейка коммунизма, что Россия минует путь фабрично-заводского производства, крупной городской промышленности, накопления больших богатств, создания пролетариата, как класса, и что безо всяких промежуточных фаз, прямо на основе этих мелких, якобы коммунистических ячеек, каковыми они считали деревенскую общину, она перейдет к новому социалистическому строю.

Относительно рабочих среди революционеров-народников держался взгляд, что для революционной борьбы против капитализма пригодятся, пожалуй, и они. Правда, с течением времени народники стали убеждаться в том, что рабочие гораздо восприимчивее всех других слоев населения, и они стали энергично их вербовать в свои кружки, но, несмотря на это, основная сила, на которой они строили свою тактику, были не рабочие, а так называемый "народ" или, выражаясь более конкретно, - крестьянство.

Заблуждение народников.

Мало-помалу, по мере развития взаимоотношений в нашей стране, заблуждение народников становилось все очевиднее. Число фабрик и заводов с каждым годом увеличивалось, количество рабочих в городах росло, а роль деревенской общины, которая обрисовывалась все яснее и яснее, доказывала, что последняя ничего общего с социализмом или коммунизмом не имела. Словом, ход развития был против народничества, и именно по этой причине марксисты, в союзе с жизнью, сравнительно быстро разбили наголову своих противников.

Я не буду останавливаться подробно на этом споре, так как он завел бы нас слишком далеко. Мы должны только иметь в виду, что когда спорили о роли общины - о том, быть или не быть капитализму в России, о том, пойдет ли наша страна особыми, еще неведомыми путями, миновав чашу промышленного развития, - то на самом деле спорили, вместе с тем, о роли пролетариата, о роли рабочего класса, о том, какой класс будет основной силой грядущей революции. Невысказанной предпосылкой во всех этих спорах, принимавших в теоретической борьбе различные формы, был вопрос о том, сложится ли в России рабочий класс, и если сложится, то какая роль выпадет ему на долю. Вот почему, перефразируя все эти споры, можно сказать, что конфликт между марксизмом и народничеством сводился, в сущности говоря, к вопросу о роли рабочего класса в России, о том, будет ли у нас класс промышленных рабочих, и если будет, то в чем будет заключаться его роль в революции.

Пестрота народничества.

Народничество отнюдь не было явлением однородным; наоборот, оно отличалось необычайной пестротой и разнокалиберностью. В его обширном лагере мы видели всякого рода течения, начиная от весьма определенного анархизма и кончая таким же буржуазным либерализмом. Недаром, в смысле отдельных вождей, из рядов народничества вышли, как я указал в прошлой лекции, видные руководители, ставшие потом вождями различных течений и разных политических групп. Тем не менее, несмотря на всю эту пестроту, в народничестве можно и должно различать два основных течения: с одной стороны - революционно-демократическое, а с другой - буржуазно-либеральное. Если говорить хронологически, то надо различать народников - семидесятников и народников - восьмидесятников, т.-е. два поколения, живших преимущественно в 70-х и 80-х годах. При этом можно сказать, что народники 70 - х годов состояли, главным образом, из сторонников первого течения, которое я назвал революционно - демократическим, нередко с оттенком анархизма, между тем как народничество 80-х годов слагалось, по большей части, из сторонников течения, которое справедливо может быть названо буржуазно - либеральным и которое впоследствии слилось в значительной степени с русским либерализмом, с кадетской партией и т. д.

Народники 70-х и 80-х годов.

Революционеры - народники 70-х годов создали ряд организаций, вошедших в историю революционного движения, как крупные завоевания. К ним относятся, прежде всего, "Земля и Воля" и "Народная Воля". Народники этого типа выдвинули ряд деятелей, которые проявили великий героизм и мужество и, не принадлежа к пролетарским революционерам, были, тем не менее, революционерами, хотя и демократами. Совсем другой характер носило второе поколение народников, зачастую игравшее в 80-х годах прямо реакционную роль. По этому вопросу можно найти интересные подробности в прекрасных, нисколько не устаревших сочинениях Плеханова, как, например, в его книге "Обоснование народничества", выпущенной им под псевдонимом "Волгин», а также в целом ряде его других произведений, о которых я еще буду говорить.

Кривенко

Для иллюстрации моей мысли достаточно привести два-три примера. Один из крупнейших литераторов - народников Каблиц-Юзов доказывал, с самым серьезным видом, что мелкий собственник и, в первую очередь, крестьянин представляют собою, в силу их "экономической независимости", как он выражался, тип гражданина высшего разряда. Положение мелкого крестьянина, задавленного ростовщиком, и кабалой, почтенный народник титулует "экономической независимостью". Другой автор, Кривенко, доходил до того, что требовал, чтобы крестьянин не отказывался от "экономической независимости" даже ради политической свободы: Ясно, что такую идеологию можно назвать только реакционной. Мы хорошо знаем, что нигде в мире мелкий собственник не является экономически независимым, а почти всегда находится в сильной зависимости от крупных собственников, от всей системы государственного управления.

Следовательно, Кривенко и Ко определенно тащили революционную мысль назад, в противоположность тем революционерам, которые видели, что нарождается рабочий класс, которые хотели итти к рабочим и начинали понимать, что дело идет о создании нового революционного класса, не имеющего собственности и не связанного поэтому никакими путами.

Михайловский.

Впрочем, не только писатели, явно стоявшие на правом крыле народничества, но даже такой властитель дум, как Михайловский, и тот договорился до того, что в споре с марксистами с торжеством заявлял: в России не может быть рабочего движения в западно-европейском смысле этого слова, потому что у нас, видите ли, нет рабочего класса, потому что рабочий связан у нас с деревней, он - землевладелец, он всегда может уйти к себе домой и потому-де не боится безработицы.

Короленко.

Михайловский, как известно, возглавлял группу "Русского Богатства", к которой принадлежал и Короленко. И, может быть, на примере последнего лучше всего показать, как к началу 80-х годов и позднее известная часть народничества более или менее открыто слилась с буржуазно - либеральным лагерем. Я умышленно называю. Короленко, потому что, как личность, он пользовался и пользуется заслуженными симпатиями всех, кто читал его художественные произведения. И потому как-то трудно сразу примириться с мыслью, что он не был революционером, а принадлежал к буржуазно-либеральному лагерю народничества. А между тем, это несомненно так. Как художник, Короленко является бесспорно одной из крупнейших величин нашего времени, и еще много десятков лет мы будем зачитываться его превосходными книгами. Но как политик, Короленко был не чем иным, как либералом. В начале империалистической войны он выступил с брошюрой в ее защиту. Мало того, ныне, после его смерти, опубликована его переписка, из которой выясняется, что в самом кружке "Русского Богатства" он занимал правое крыло на правом крыле и без того правой народнической группы. В этом кружке, как теперь известно из писем Короленко, возник страстный спор, можно ли сотрудничать в кадетской "Речи", органе Милюкова; и вот писатель, горячо доказывая, что в "Речи" следует сотрудничать, не подчинился постановлению большинства его единомышленников и работал в этой газете, потому что чувствовал свою солидарность с этой либеральной группой.

Два крыла народничества.

Таким образом, мы должны всегда иметь в виду, что народничество было явлением в высшей степени разнокалиберным и пестрым - от анархизма до либерализма (среди народников были люди с анархическим налетом, высказывавшиеся против политической борьбы и защищавшие этот взгляд именно доводами анархизма) - мы должны всегда иметь в виду, что в лагере народников были два крыла: одно - революционное, а другое - нереволюционное, оппортунистическое, либеральное.

Но и революционное крыло народников не было пролетарским, не было коммунистическим и не думало о пролетарской революции: оно было революционным лишь в том смысле, что хотело революционного низвержения самодержавия.

Вопрос о терроре также сыграл немалую роль в спорах марксистов и народников.

Революционное крыло народничества пришло со второй половины 70-х годов к выводу о необходимости применять против представителей самодержавной России индивидуальный террор, чтобы развязать таким образом революцию и двигать дело освобождения вперед. Марксисты вначале лишь очень робко, - например, в первой, написанной Плехановым, программе 1884 г. - отмежевывались от терроризма народников. Но с того момента, когда начала складываться рабочая партия, они решительно выступили против индивидуального террора. В то время народники, а еще позднее эсеры, пытались представить дело так, будто мы, марксисты, против террора потому, что мы вообще не революционеры, что у нас не хватает темперамента, что мы боимся крови и т. д. Ныне, после нашей великой революции, едва ли кто-нибудь станет нас обвинять в этом. Но в то время на лучшую часть молодежи, на студенчество, на многие более горячие головы из рабочих - этот аргумент действовал, подкупая в пользу народников революционные элементы.

Отношение марксистов к террору.

На самом деле, марксисты в принципе никогда не были против террора. Они никогда не становились на почву христианского завета: "не убий". Напротив, не кто иной, как Плеханов, неоднократно повторял, что не всякое умерщвление есть убийство, что убить гада - не значит совершить преступление. И он не раз приводил огненные стихи Пушкина против царей:

"Самовластительный злодей,
Тебя, твой род я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
Я с злобной радостью увижу…"

Марксисты подчеркивали, что они - сторонники насилия и считают его революционным фактором. На свете слишком много такого, что можно уничтожить только оружием, огнем и мечом. Марксисты высказывались за массовый террор. Но они говорили: убийство того или другого министра не изменит дела: надо поднимать массы, организовывать миллионы людей, просвещать рабочий класс. И только тогда, когда он сорганизуется, только тогда пробьет решительный час, ибо тогда мы будем употреблять террор не в розницу, а оптом; тогда мы прибегнем к вооруженному восстанию, которое в 1905 г. впервые стало в России фактом, а в 1917 г. привело к победе.

Но в то время вопрос о тeppopе до некоторой степени спутывал карты, придавая части народников ореол партии более революционной, чем марксисты. Народники говорили, что вот, мол, один идет убивать министра, а другой всего только собирает кружки рабочих и обучает их политической грамоте; не ясно ли, что тот, кто убивает министра, - революционер, а тот, кто просвещает рабочих, - просто "культурник".
На некоторое время это обстоятельство осложнило борьбу марксистов с народниками. Но ныне, обозревая этот спор исторически, мы должны отмести в сторону все, что сыграло в нем лишь эпизодическую, более или менее случайную роль, и взять то главное, что отделяло нас от народников. А это главное заключалось, в конце концов, в оценке роли рабочего класса.

Тут мы должны, прежде всего, осветить вопрос о гегемонии пролетариата, так как этот основной, узловой вопрос определяет всю дальнейшую историю нашей партии, борьбу большевизма с меньшевизмом, борьбу Горы с Жирондой.

Вопрос о гегемонии пролетариата.

Слово "гегемония" означает верховенство, руководящую роль, первенство. Гегемония пролетариата означает, стало быть, руководящую роль пролетариата, его первенство. Само собою понятно, что до тех пор, пока в России пролетариата, как класса, вообще не было, не могло быть и спора о гегемонии пролетариата. Нельзя было пререкаться о руководящей роли несуществующего класса. Но прозорливость марксистов в том и заключалась, что в тот момент, когда пролетариат только начал зарождаться, когда он еще не представлял собою крупной силы, они увидели и поняли, что этот рождающийся класс будет в грядущей революции руководящим, верховным и первенствующим, что он будет ее основной силой и возьмет на себя руководство крестьянством во всей предстоящей борьбе. И, в сущности говоря, весь спор марксистов с народниками - в особенности во вторую половину его, в 80 - 90-х годах сводится к вопросу о гегемонии пролетариата.

Отцами идеи гегемонии пролетариата были Плеханов и Ленин.

На первом съезде II Интернационала, на международном конгрессе в Париже, в 1889 году, Плеханов сказал, буквально, следующую фразу: "Русская революция восторжествует, как революция рабочего класса, или не восторжествует вовсе". В наши дни эта истина может нам показаться банальной и общеизвестной. Всякому ясно, что рабочий класс - основная сила в нашей революции, которая могла окончательно восторжествовать только как рабочая, или не восторжествовала бы совсем. Но перенеситесь в обстановку конца 80-х годов, когда рабочей партии, как таковой, не существовало, когда рабочий класс только еще зарождался, когда на авансцене русского революционного движения были народники, которые даже в лице такого дальновидного человека, как Михайловский, радовались тому, что рабочего движения в России не существует, и говорили, что в западно-европейском смысле его у нас не будет, - перенеситесь в ту обстановку, и вы поймете, что слова Плеханова были, в некоторой степени, открытием. И если можно сказать, в известном смысле, что Маркс открыл рабочий класс в мировом масштабе, то можно (условно, конечно) сказать, что Плеханов открыл рабочий класс в России. Повторяю - условно. Не Маркс открыл, разумеется, рабочий класс. Он родился в Европе в процессе замены феодализма капитализмом; но Маркс объяснил его великую историческую роль, угадав ее еще в 1847 году, когда рабочий класс в Европе только зарождался, и начертал его будущее великое значение в освобождении народов, в мировой революции. Такую же роль, применительно к России, выполнил Плеханов, когда в 1889 году и раньше он доказывал, что рабочий класс в России родится" и что он будет не просто одним из классов, а классом основным, руководящим, классом - гегемоном, классом-руководителем, который будет держать рычаг революции в своих руках. Идея гегемонии пролетариата является основным водоразделом во всех будущих спорах. И нам, когда мы будем излагать сущность борьбы большевизма с меньшевизмом, придется возвращаться к ней неоднократно.

Спор Плеханова с Тихомировым о гегемонии пролетариата.

Плеханов, еще в другой форме, очень лапидарно выдвинул тот же самый взгляд в споре со Львом Тихомировым, который одно время был самым блестящим деятелем "Народной Воли", одним из главных членов ее исполнительного комитета и лучшим писателем этой организации. Впоследствии этот Лев Тихомиров кончил тем, что перешел на службу к царизму и был сотрудником Меньшикова, одного из самых неукротимых мракобесов. Но, повторяю, в годы расцвета своей деятельности Тихомиров был главным представителем "Народной Воли", и Плеханову пришлось скрестить шпагу прежде всего с ним. Дело было так. Когда, несмотря на все предсказания народников, рабочие стали все-таки появляться в городах, и в первую голову в тогдашнем Петербурге, а народники начали убеждаться в том, что рабочие все-таки очень восприимчивы к революционной пропаганде и что с ними надо считаться, тогда Тихомиров выдвинул в виде компромисса формулу: "Мы (народовольцы) согласны вести пропаганду также и среди рабочих и не отрицаем, что они очень важны для революции". Плеханов подхватил эти слова и со свойственным ему талантом повернул их против противника. Он написал по этому поводу блестящую статью против народников и пустил в них несколько стрел, весьма удачно попавших в цель. Он писал, что самая постановка ими вопроса о пользе рабочих "для" революции показывает, что они не понимают исторической роли рабочего класса; что формулу эту надо перевернуть, если хотят видеть ее правильной; он писал, что говорить, будто рабочие важны "для" революции, - нельзя, что надо сказать: революция важна для рабочих. "Вы рассуждаете, - говорил он, обращаясь к народникам, - так, будто человек для субботы, а не суббота для человека. Мы же утверждаем, что рабочий класс есть класс основной, класс-гегемон, и что ему, только ему, удастся опрокинуть капиталистический строй и объединить вокруг себя крестьян и вообще все оппозиционные элементы. Поскольку вы, народники, смотрите на рабочий класс, как на нечто подсобное, вы обнаруживаете, что для вас его руководящая роль - книга за семью печатями, и что вы не в состоянии ее понять".

Таким образом, надо сказать по всей справедливости, что одним из первых в России идею гегемонии пролетариата формулировал Плеханов. И поскольку он впоследствии поддерживал меньшевиков, постольку он наносил жестокие удары своему прошлому, отрекаясь от проповеди, которая вошла блестящими страницами в историю русского революционного движения.

Ленин - один из отцов идеи гегемонии пролетариата.

Вторым отцом идеи гегемонии пролетариата был Ленин, сумевший в разных положениях, при небывало трудных и сложных обстоятельствах, сквозь три десятилетия, донести эту идею до нынешних дней. Впервые Ленин формулировал ее в очень интересном сочинении, которое только теперь подготовляется к печати. В 1894 году он написал свою первую крупную революционную работу, озаглавленную им: "Кто такие друзья народа и как они борются с социал-демократами". (Не забывайте, что социал-демократами тогда назывались все мы).
Это сочинение Ленина, как я сказал, не смогло тогда увидеть свет. Только недавно его удалось разыскать, частью в архивах департамента полиции, частью в заграничной охранке, в частности в Берлине. Эта книга Ленина, обнимающая почти 15 печатных листов и разбирающая по косточкам заблуждения народников, кончается замечательными словами. Доказав, что восходит новая звезда - рабочий класс, - и что это будет класс - освободитель, класс-гегемон, главная сила и основная пружина революции, Ленин говорит, приблизительно, следующее: "Сейчас русские рабочие еще не понимают роли рабочего класса, как гегемона, или же ее понимают только отдельные единицы; но придет время, когда эту роль поймут все передовые рабочие России; а когда это случится, русский рабочий класс, ведя за собою крестьянство, приведет Россию к коммунистической революции". Это сказано в 1894 году. Согласитесь, что теперь, спустя 30 лет, читаешь эти слова с некоторым изумлением. Даже терминология - пролетариат, который ведет за собою крестьянство, - даже эпитеты, характеризующие нашу революцию, как коммунистическую, - все это целиком содержится в заключительных строках этой исторической работы Ленина. И как мы увидим дальше, он защищал эту идею на протяжении 30 лет и при всех обстоятельствах: менялась обстановка, но основная оценка пролетариата, как гегемона будущей революции, у Ленина и у большевиков не менялась никогда *.

(* В виду громадной важности вопроса о гегемонии пролетариата, в "Приложениях" помещена статья Г. Зиновьева, в которой этот вопрос освещен более подробно).

Легальный марксизм.

Надо, однако, сказать, что подобно тому, как в народничестве было два направления, так и в марксизме тогдашнего времени было тоже два течения. В нашем изложении должна занять изрядное место глава о легальном марксизме.

В середине 90-х годов, в нашей стране, на фоне уже некоторого оживления рабочего движения и политической борьбы, вообще впервые возникло течение, названное легальным марксизмом. Если нелегальный марксизм родился в России в 1883 году, когда появилась "Группа освобождения труда", то легальный родился лет на 12 позже. Только через 10 слишком лет после образования Плехановым упомянутой группы в России стало возможным появление легального марксизма. И вот, в этом легальном марксизме было тоже, по крайней мере, два основных течения.

Одно из них возглавляли Плеханов и Ленин, а другое - Струве, Туган-Барановский и др. В этом отношении два литературных произведения имеют решающий характер. Это, с одной стороны, известная книга Струве "Критические заметки", вышедшая в 1894 году, а с другой - та книга Ленина, которую я сейчас назвал: "Кто такие друзья народа". (Последняя, несмотря на то, что она до сих пор не опубликована и не имела широкого массового читателя, все же проникла в кружки марксистов и первых рабочих-революционеров и сыграла свою историческую роль.)

Струве раньше и теперь.

Кем был тогда Струве? Он был в то время молодым, но уже подававшим надежды литератором, который называл себя марксистом, вел борьбу с Михайловским, считал себя членом нашей партии и стал впоследствии автором манифеста ее первого съезда, в 1898 году. Словом, он был тогда марксистской звездой первой величины.

Кто такой Струве сейчас? Вы это знаете. Он сделался перед 1905 годом редактором нелегального буржуазно-либерального журнала "Освобождение", выходившего заграницей, в Штуттгарте. Затем он стал одним из вождей кадетской партии, наряду с Милюковым, заняв место на ее правом крыле. Еще позже он сделался убежденным монархистом и контр-революционером, а в годы торжества Столыпина - его бардом. После Февральской революции он сразу занял место на крайнем правом крыле кадетской партии, а затем сыграл роль (и очень большую) среди белой эмиграции, в правительстве Деникина, Врангеля и др. Сейчас Струве находится заграницей, являясь одним из виднейших идеологов контр-революции. Превращение, как видите, на редкость.

Скажу кстати, что на протяжении моего изложения вы увидите немало крупных личностей, проделавших путь от левого крыла революционного движения до правого контрреволюционного лагеря. Достаточно назвать, кроме Струве, Чайковского, о котором я говорил в моей прошлой лекции, Тихомирова, ухитрившегося докатиться от "Народной Воли" к подножию царского трона, Плеханова, который, начав с основоположника идеи гегемонии пролетариата, кончил свои печальные дни в положении правого меньшевика-оборонца, и, наконец, Брешковскую, начавшую свою революционную деятельность на левом крыле революционеров-народников и кончающую свои дни тоже в свите буржуазной контр-революции.

Все эти эволюции и метаморфозы не случайны. В тот период страшной ломки, которую пережила наша страна, когда на протяжении 12 лет мы имели три больших революции, было неизбежно, что отдельные личности терпели крах. Под ярмом царизма, под этой могильной плитой, придавившей всю страну, было неизбежно, что некоторые считали свое место не там, где оно было в действительности, что они случайно попадали в ту или в другую партию, а когда наступал решающий момент, часто оказывались в другом лагере. Так случилось и с легальным марксизмом. Целое его крыло оказалось потом вожаком буржуазной контрреволюции в России.

"Критические заметки" Струве.

Книга Струве "Критические заметки" была целиком направлена против народничества. Она была посвящена, в сущности говоря, одной теме: быть или не быть в России капитализму. Струве был прав в своей критике народников, когда писал: "Напрасно вы мечтаете о какой-то самобытной России, об экономически независимом мелком собственнике. Нет, снимите ваши народнические очки: смотрите - Россия идет вперед, в ней возникают фабрики и заводы, появляется городской промышленный пролетариат. Капитализм в России неизбежен. Россия пройдет через него". В этой части Струве, как и Туган-Барановский, был прав, сходясь с Лениным и Плехановым. Действительно, в то время очередная задача заключалась в том, чтобы доказать неизбежность нарождения в России рабочего класса, крупных фабрик и заводов; надо было доказать, что капитализм идет и что он имеет свою прогрессивную сторону, о чем мы, марксисты, всегда имели смелость говорить, утверждая и до сих пор, что по сравнению с крепостничеством или с допотопным феодальным строем капитализм есть шаг вперед. Капитализм ломает рабочим кости, эксплоатирует их и в известном смысле уродует, - это верно; но капитализм создает мощные фабрики и заводы, электрифицирует страны, поднимает сельскую промышленность, создает пути сообщения, пробивает стену крепостничества, - и постольку он прогрессивен.

Задача революционных марксистов была двоякая. Им нужно было, с одной стороны, положить на обе лопатки народников, доказывавших, что капитализма не будет, и уверявших, что капитализм это - только чумазый, грех, зло, исчадие ада и что мы должны бежать от него, как от огня. С другой стороны, революционным марксистам того времени было необходимо, при первых же проблесках капитализма, при самом зарождении рабочего класса, начать организовывать его и создавать рабочую партию. И вот Струве, очень хорошо разрабатывая первую задачу, совершенно "забывал" о второй. Он убедительно доказывал, что капитализм неизбежен, что он идет, что он уже пришел и что у него есть своя прогрессивная сторона; но он упускал из виду нашу основную задачу, что раз капитализм пришел, раз рабочий класс появился, то надо немедленно начать организовывать рабочих, создавать свою рабочую партию уже в самой царской России и подготовлять ее к боям не только против царя, но и против буржуазии. Книга Струве, "Критические заметки" кончалась знаменательной фразой. Он писал: "Итак, признаем свою некультурность и пойдем на выучку к капитализму". Сравните этот финальный аккорд Струве в 1895 году с заключением из книги Ленина: "Кто такие друзья народа". В 1894 году. Ленин также бил по народничеству, доказывая, что капитализм идет, что он пришел, что он неизбежен, что этот этап необходим, что капитализм подготовляет торжество рабочего класса; но, вместе с тем, он давал в конце своей книги прогноз, предсказание, которое теперь оправдалось и заключалось в том, что русские рабочие поймут роль рабочего класса, как гегемона, и, поняв это, поведут за собой крестьянство и приведут Россию к коммунистической революции. Такова была в те времена "маленькая" разница между Лениным и Струве. И все же отношения были при господстве царизма настолько запутаны, что люди, столь резко расходившиеся по существу, в те годы считались, тем не менее, единомышленниками и были в одном лагере. Одни давали лозунг: "Пойдем на выучку к капитализму! ". Другие говорили: "Будем поднимать рабочий класс, пролетариат, гегемон, чтобы повести Россию к пролетарской революции! ". И все шли вместе, одной как будто фалангой, одним фронтом против народничества. Повторяю, это было неизбежно в ту пору весьма неясных, недифференцированных общественных отношений, и это наложило неизгладимую печать на все дальнейшее развитие нашей партии.

Плеханов, как теоретик, и Ленин, как политический деятель.

Из других литературных произведений надо упомянуть еще книгу Плеханова (Бельтова), выпущенную им в 1895 году: "К развитию монистического взгляда на историю". в этом труде Плеханов показал себя с самой блестящей стороны, дав народничеству бой, главным образом, на другой арене - на философской - и выступив на защиту материализма. Мне кажется, что многие наши современные доценты, вместо того, чтобы с чванством полузнаек "критиковать" Плеханова, как они это обычно делают, поступали бы умнее, если бы они излагали и толковали новому поколению эту замечательную книгу, на которой учились целые поколения марксистов, почерпая из нее понимание основ воинствующего материализма.

Политическая сторона никогда не была особенно сильной у Плеханова. Он был теоретик. Он был тогда признанным идейным вождем партии, даже целого поколения марксистской интеллигенции и марксистских рабочих. Ленин был моложе его; он только начинал работать. И вот, оглядываясь назад, мы ясно видим теперь, как со второй половины 90-х годов установилось вначале как бы известное разделение труда между Плехановым и Лениным. Оба они об этом никогда не договаривались, но фактически это было так. Сильной стороной Плеханова была теоретическая аргументация, и он брал на себя философские бои с противником, в каковой области он был и останется несравненным мастером. Молодой же Ленин с первых своих произведений сосредоточил все свое внимание на социально _ политических вопросах, на организации партии и рабочего класса. И в этом смысле они друг друга одно время дополняли.

Надо еще упомянуть книгу Ленина, написанную им в ссылке "О развитии капитализма в России", в которой он впервые выступил, как крупный экономист. В этом труде он разбирает социальные отношения в России и доказывает с замечательной ясностью и научностью бесспорное развитие капитализма в России.

Борьба Ленина со Струве.

Таким образом, в легальном марксизме наметились с самого начала два направления. Ленин раскритиковал книгу Струве "Критические заметки" и другие его выступления в сожженном "Марксистском сборнике", который тоже не вышел в свет. (Его статья по этому поводу, под псевдонимом "Тулин", вошла в собрание его сочинений, и вы можете ее прочитать). Ленин был одним из первых, который, идя рука об руку со Струве, все-таки чувствовал, что союзник это не совсем надежный. В те годы, когда Струве был одним из самых блестящих представителей легального марксизма в России, возражать против него было довольно трудно, но Ленин все же сделал это. Уже в упомянутой статье, за подписью "Тулин", разбирая легальные произведения Струве, он упрекал его уже в то время в самом серьезном грехе. Он как бы говорил ему: "Ты видишь одну сторону явления; ты видишь, что капитализм идет, что он бьет общину и крепостничество, - но ты не видишь другой стороны явления, не видишь, что наша задача не в том, чтобы на основе появления капитализма пойти к нему на выучку, а в том, чтобы организовать сейчас же свой класс, который сумеет разбить самодержавие царя и двинуться затем против самодержавия капитала"... В сущности, здесь можно опять сказать, что основной спор между этими двумя группами в одном и том же лагере легального марксизма сводился к спору о гегемонии пролетариата, к вопросу о том, сыграет ли пролетариат, как класс, руководящую роль в революции, поведет ли он действительно такую борьбу, которая кончится победой рабочего класса и уничтожением капитализма, или же он будет итти только в упряжке, рядом с другими оппозиционными силами и остановится на победе над самодержавием, т.е. на том, чтобы установить в России буржуазный строй.

На этом фоне происходит образование рабочей партии в России.

Если вы взглянете на другие страны, хотя бы на Германию, если вспомните историческую работу Лассаля, то увидите, что в этой стране буржуазным партиям удалось овладеть значительной частью рабочих раньше, чем последние создали свою партию. Лассаль начал с того, что высвобождал из-под влияния буржуазных партий рабочих, те первые их слои, которые буржуазия успела завоевать, и перетягивал их на сторону рабочей социалистической партии. И то, что происходило в Германии, - явление не случайное. Буржуазия всюду складывалась, как класс, раньше, чем пролетариат, и всюду она имела свои партии, своих идеологов и свою литературу раньше, чем пролетариат, стараясь увлечь часть рабочих за собою, за своей партией.

В России это явление тоже было, но в весьма своеобразной форме. Несмотря на то, что буржуазия, как открытая политическая сила, стала складываться у нас позже, тем не менее, и у нас тоже мы видим, что первые рабочие кружки, первые рабочие революционеры были увлечены не в сторону рабочих партий, а в сторону народнической партии, которая, в конечном счете, была хотя буржуазно - демократической, но все же буржуазной партией. Ленину тоже приходилось начинать, в известной мере, с того же, с чего начал Лассаль в Германии. Обстановка, конечно, была другая, идеологическая борьба носила иные формы, но суть вещей была во многом та же. Пришлось начать с того, чтобы отвоевать отдельные группы рабочих, которые заблудились и попали не в рабочие, а в народнические партии, по сути вещей буржуазные, а затем, отвоевав эти группы, начать строить вместе с ними рабочую партию. Таким образом, если мы будем иметь в виду два течения в народничестве, с одной стороны, и два течения в легальном марксизме - с другой, то перед нами будет та идейная канва, на основе которой начала создаваться рабочая партия в России.

А теперь, после всего сказанного, я могу перейти к моей непосредственной теме - истории партии в собственном смысле.

Утробный период партии.

В своей книге "Что делать?", о которой мне придется еще говорить, тов. Ленин писал, что наше движение с начала 80-х и 90-х годов являлось как бы утробным периодом партии. В это десятилетие рабочий класс как бы еще вынашивал своего будущего ребенка - рабочую партию. Еще только возникали первые кружки, которые были очень непрочны, то распадаясь, то возрождаясь, и начинались первые крупные идейные бои за самостоятельность рабочей партии, за идею пролетариата-гегемона.

В первой половине 90-х годов Партия строится уже на основе массового рабочего движения, и этот период можно рассматривать, как ее детство и юность. Вместе с тем, возникает забастовочное движение, которое быстро растет, как это видно из следующих цифр. С 1881 до 1886 г. было всего 40 стачек, в которых участвовало 80 тысяч рабочих. С 1895 до 1899 г. стачечное движение охватывает уже полмиллиона - 450 тысяч рабочих, т.е. число забастовщиков увеличивается, примерно, в 6-7 раз. В Петербурге забастовочное движение было довольно значительным в 1878 году. С начала 80-х годов оно принимает еще более крупные размеры, а в средине 90-х забастовка охватывает сразу до 30 тысяч рабочих текстильного производства.

Первые рабочие социал-демократическuе кружки в Петербурге.

На этой основе начинают возникать рабочие соцuал-демократические кружки. Первый такой кружок был создан Благоевым. болгарином по происхождению. В 1884 г. он был студентом в Петербурге, где тогда учились многие болгары. Вместе с другими товарищами, имена которых сохранились, Герасимовым и Харитоновым, - он объединил вокруг себя группу единомышленников, основав первый в Петербурге социал-демократический кружок, сыгравший не меньшую роль, чем "Ceвepнo-русский рабочий союз", основанный Халтуриным. Благоев жив до сих пор. Он - лидер болгарской коммунистической партии и один из основателей III Интернационала.

"Союзы борьбы за освобождение рабочего класса" .

Особенно был богат событиями 1895 г.

Я уже указывал, что в том году появился целый ряд книг, которые были не просто книгами, а вехами на пути к созданию рабочей партии. Этот год замечателен еще тем, что тогда был основан в Петербурге "Союз борьбы за освобождение рабочего класса". В сущности, это был, можно сказать, первый губком нашей партии. Союзы борьбы за освобождение рабочего класса создались впоследствии и в ряде других городов: в 1895 г. в Иваново-Вознесенске, в 1896 г. - в Москве. Эти союзы были первыми крупными социал-демократическими организациями, легшими в основу нашей партии, а первый, петербургский, насчитывал в своих рядах не мало замечательных людей и, прежде всего, самого тов. Ленина, который его организовал. К нему принадлежали также: С. И. Радченко, Кржижановский, работающий теперь над электрификацией Советской России, Ванеев, Старков, Мартов, который, как вы знаете, теперь меньшевик, Сильвин (большевик), рабочий Путиловского завода Б. Зиновьев, о судьбе которого я, к сожалению, ничего не знаю, рабочий Обуховского завода Шелгунов, член нашей партии, который жив до сих пор, но, к несчастью, ослеп, и, наконец, рабочий Александровского чугуннолитейного завода И. В. Бабушкин, расстрелянный в 1905 г. в Сибири отрядом Ренненкампфа, - один из первых большевиков, человек, к которому тов. Ленин сохранил глубокую симпатию, как к одному из самых выдающихся представителей первого поколения рабочих - марксистов.

Провинциальные с.-д. рабочие кружки .

В это же время по всей России разбросались многочисленные кружки, пытавшиеся объединяться и имевшие значительное влияние во многих городах. В книге Мартова вы найдете (у него удивительная память на имена) длинный перечень руководителей тогдашних кружков. Они заслуживают, чтобы я их прочитал: Красин - в Петербурге, тот самый, который является теперь нашим, виднейшим работником; Федосеев -,во Владимире, Мельницкий - в Киеве, Алабышев в Ростове-на-Дону, Гольдендах (Рязанов), Стеклов и Цыперович - в Одессе, Кремер, Айзенштадт, Косовский и другие - в Вильне, Хинчук - в Туле. Тов. Хинчук был сначала одним из основателей партии; затем он ушел к меньшевикам и был членом их центрального комитета, потом - первым председателем московского меньшевистского совета, после чего перешел в ряды нашей партии; сейчас он - руководитель кооперации. Что касается Кремера, Айзенштадта и Косовского, то они были основателями Бунда, о котором я должен сказать несколько слов.

Бунд.

В настоящее время слово "Бунд" очень мало известно рабочим наших крупных городов, но когда-то в революционном лагере оно было весьма популярным. Бунд означает по-еврейски "союз", - в данном случае союз еврейских рабочих Польши и Литвы. Он был основан в 1897 году, за год до первого съезда нашей партии. Его вызвало к жизни сильное, даже бурное движение среди еврейских ремесленников в Польше и Литве, движение опередившее на несколько лет рабочее движение в Петербурге и в Москве. На это были свои особые и вполне достаточные причины; Дело в том, что еврейским рабочим и ремесленникам приходилось в то время стонать под игом не только капитализма, экономической эксплоатации, но еще под ярмом национального гнета. В силу этого обстоятельства, еврейские рабочие и ремесленники революционизировались раньше, чем рабочие других городов, и сумели создать раньше других массовую рабочую организацию, объединившись в союз, получивший название Бунда.

Из недр этой еврейской рабочей организации вышло немало героев-одиночек, немало крупных деятелей. Достаточно назвать еврейского рабочего Лекерта, ранившего виленского полицеймейстера фон-Валя, и вспомнить целый ряд деятелей еврейского рабочего движения, которые находятся до сих пор в рядах нашей партии и принимали участие в ее организации.

Основанный, как я уже сказал, в 1897 году, Бунд был одно время, в течение двух-трех лет, самой мощной и многочисленной организацией нашей партии. Но затем, когда проснулись наши крупнейшие города - Петербург, Москва, Иваново-Вознесенск и Орехово-3уево, когда поднялись глубокие пласты русских рабочих, тогда небольшой отряд еврейских ремесленников, занимавший раньше, в известном смысле, авансцену, должен был, конечно, отойти на второй план. Но как бы то ни было, во второй половине 90-х годов движение еврейских рабочих было очень значительно, и роль Бунда в партии очень велика. Достаточно сказать, что главным организатором первого съезда нашей партии в 1898 году был Бунд. И совсем не случайно этот съезд был в Минске, в городе еврейской черты оседлости, на территории деятельности Бунда. Между прочим, видя, что еврейские рабочие и ремесленники играли некоторое время роль застрельщиков, черносотенная печать подняла, как вам небезызвестно, бешеную травлю и долгие годы доказывала, что виновниками революционного движения в России являются исключительно евреи.

Нынче, обозревая историю нашей партии, уже выросшей в мощную организацию, мы обязаны, кажется мне, вспомнить о смелых еврейских ремесленниках и рабочих, которые, поднявшись первыми на борьбу, помогали нам класть первые кирпичи здания нашей партии.

Первый съезд партии .

А теперь вернемся к союзам борьбы за освобождение рабочего класса. Из представителей этих союзов, находившихся в петербурге, Москве, Иваново-Вознесенске, Киеве и в других городах, а также из делегатов Бунда и отдельных групп, издававших тогда рабочие газеты, был созван в Минске, 1-го марта 1898 года, первый съезд нашей партии, на котором было восемь представителей. Мы можем их назвать по именам. От "Рабочей Газеты" были Эйдельман и Вигдорчик. (Оба живы; первый-большевик, а второй - увы! правый меньшевик.) От петербургского союза борьбы прибыл С. И. Радченко, умерший в 1912 году. (Брат его, И.И.Радченко, жив и работает в нашей партии.) От киевского союза был Тучапский, который, если не ошибаюсь, также умер. От московского союза - Вановский. От екатеринославского Петрусевич. От Бунда - Кремер, Косовский и Мутник. Что касается последнего, то о нем я не могу ничего сказать; Кремера же и Косовского я знавал лично. (Они-увы! правейшие из правых меньшевиков.)

Таков был состав этого первого съезда, пытавшегося выполнить работу по созданию партии. Съезд выбрал центральный комитет, назначил редакцию центрального органа и выпустил воззвание, написанное, как я вам сказал, не кем иным, как Л.Б.Струве, тем самым, который является теперь злейшим врагом рабочего класса.
Я советую вам прочитать этот документ, который вы можете найти во многих книгах, а также, в виде приложения, в "Очерках по истории социал-демократии в России" Н. Батурина.

Струве, давая характеристику международного положения, писал, между прочим, следующее о революции 1848 года, пятидесятилетие которой исполнилось, как раз, в 1898 году.

"Пятьдесят лет тому назад над Европой пронеслась живительная буря революции 1848 года. Впервые на сцену выступил, как крупная историческая сила, современный рабочий класс. Его усилиями буржуазии удалось смести многие устарелые феодально-монархические порядки. Однако, она быстро рассмотрела в новом союзнике своего злейшего врага и предала и себя, и его, и дело свободы в руки реакции. Но было уже поздно: рабочий класс, на время усмиренный, через десять-пятнадцать лет снова появился на исторической сцене, но с удвоенными силами и с возросшим самосознанием, как вполне зрелый боец за свое конечное освобождение... "

"Чем дальше на восток Европы (а Россия, как известно, есть восток Европы), тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия, тем большие культурные и политические задачи выпадают на долю пролетариата".

Я думаю, что Петру Струве можно многое простить за эти пророческие слова. Ведь оказалось, что он писал их о себе, о своем классе. Нам остается только повторить вслед за ним, что "чем дальше на восток, тем слабее, трусливее и подлее становится в политическом отношении буржуазия". И никто так ярко этого не доказал, как сам П. Б. Струве.

Экономизм.

К концу 90-х годов, ко времени первого съезда партии, начинают обнаруживаться два течения, уже не только на литературной арене, но и в самом рабочем движении, в самой тогдашней, пусть мало оформленной, социал-демократической партии. Одно из них получило название "экономизма", и я попытаюсь вкратце его очертить. Для начала скажу, что экономизм был тесно связан с борьбой тех направлений, которые наметились в легальном марксизме. А если выразить совсем кратко суть экономизма и того спора, который шел между революционерами-марксистами того времени, сторонниками политической борьбы, искровцами, будущими ленинцами, с одной стороны, и экономистами с другой, то придется сказать, что и здесь, как и раньше, все сводится к вопросу о гегемонии пролетариата. Эта идея служит, в течение 30 слишком лет, основным водоразделом, вставая перед нами в различной обстановке и в разных формах. В 1917 г. она развела нас с меньшевиками по разным сторонам баррикады; в 1895 г. она вылилась в чисто литературную схватку, а в 1898 - 1900 Г.г. решалась в междупартийной борьбе...
И вот, присматриваясь к фактам, вы увидите, что между сторонниками экономизма и представителями правого крыла легального марксизма, будущими строителями меньшевистской партии, есть и личная связь. Это одно и то же ядро: от легального марксизма, через экономизм, к меньшевизму, потом - к ликвидаторству, а затем к тому, что мы имеем сейчас, когда меньшевики явно перешли в лагерь буржуазии. Это - одна логическая цепь. Вопрос о пролетариате-гегемоне настолько важен, что всякому, кто сделал в нем ошибку, она не пройдет безнаказанно. Всякий, кто в этом вопросе споткнулся, вынужден, по законам падения тел, катиться все ниже и ниже.

Источники экономизма.

Экономизм возник во второй половине 90-х годов, когда социал-демократия стала переходить от кружковщины, как тогда говорили, к агитации, к массовой работе. Что такое кружковщина? Из названия видно, что это был такой период, когда партия слагалась из отдельных, очень небольших пропагандистских кружков. Да и ничего другого в то время нельзя было сделать, потому что собирать рабочих можно было лишь отдельными единицами. Но когда движение стало разрастаться, тогда на фоне значительных стачек, о которых я говорил, революционеры начали себе ставить новые, более крупные задачи. Они говорили: нельзя довольствоваться кружковщиной, надо перейти к массовой работе, к агитации; надо попытаться собрать не только одиночек-рабочих, но сорганизовать рабочий класс. И вот тогда-то, в этот очень важный момент, и родилось течение, названное "экономизмом". Почему ему дали такое название, я сейчас поясню.

Когда начали переходить к массовой организации рабочих, тогда вопросы экономической борьбы и непосредственного быта рабочих стали, вполне понятно, играть громадную роль. Кроме того, в период кружковщины шла только пропаганда, которую пришлось, разумеется, при массовой работе заменить агитацией.

Замечу, кстати, что между агитацией и пропагандой есть разница. Плеханов схватил ее очень метко. Он сказал: "Если мы даем много идей небольшому числу людей, это - пропаганда; если мы даем одну идею большому количеству лиц, это - агитация".

Это определение - классическое. В этом, действительно, отличие агитации от пропаганды.

В период кружковщины - была пропаганда, т.е. много идей, целое мировоззрение проповедывали небольшой группе людей; в период агитации, наоборот, одну основную идею об экономической подчиненности рабочего класса старались внушить многочисленным рабочим.

Итак, к тому времени мы перешли на экономические рельсы. Оно и понятно. Совсем не случайное явление, что одним из первых произведений Ленина была брошюра "О штрафах", которые налагали тогда на рабочих и работниц Петербурга за опаздывание, плохую работу и т. п. Эти штрафы и вычеты были тогда злобой дня, так как отнимали 1/5, а иногда 1/4 заработной платы. Поэтому, кто хотел живо затронуть массовика, должен был говорить о штрафах. Недаром первые листовки "Союза борьбы за освобождение рабочего класса", написанные тов. Лениным частью на свободе, частью когда он сидел в Крестах, были посвящены вопросу о кипятке или тем или иным непорядкам на заводах. В то время приходилось подходить к рабочим через элементарные, чисто азбучные вопросы, ибо только так можно было разбудить спавшего беспробудным сном массовика-рабочего, который в значительной мере был деревенским неграмотным человеком, не привыкшим к протесту и организованности. Отсюда ясно, почему марксисты того времени так подчеркивали экономический момент.

Но тут случился диалектический казус, часто наблюдаемый в ходе исторических явлений. Правильно подчеркивая экономический момент, часть деятелей, которые на деле были только нашими попутчиками, будущими меньшевиками, перегнула идею экономизма в том смысле, что рабочие не должны вообще интересоваться ничем другим, а только узкоэкономическими вопросами: все остальное рабочих, мол, не касается, они этого не понимают, и говорить с ними надо лишь о вещах, непосредственно их затрагивающих, т.е. только об их экономических требованиях.

И вот тогда-то и появилось слово "экономист". Так стали называть не специалистов экономической науки, а тех, кто стал доказывать, будто с рабочим ни о чем другом не надо толковать, как о кипятке, штрафах и тому подобных вещах. Экономисты дошли до того, что стали отрицать даже необходимость борьбы с самодержавием. Они говорили: рабочий этого не поймет; мы отпугнем его, если придем к нему с лозунгом "долой самодержавие". Развивая и "углубляя" свои взгляды, экономисты выдвинули, наконец, такое "разделение труда": политикой должна заниматься либеральная буржуазия, а борьбой за экономические улучшения - рабочие.

Деятели экономизма.

Если я вам назову лиц, которые состояли в числе руководителей этого течения, то вы увидите перед собою довольно старых знакомых. Это - Прокопович и Кускова, те самые, которые в прошлом году получили сокращенное прозвище "Прокукиш". В то время они были членами социал-демократической партии и принимали участие в легальном марксизме. В этом факте нет ничего случайного. Как Струве, так и многие деятели радикальной интеллигенции, из которой потом вылепилась буржуазная партия, входили тогда в социал-демократическую партию и числились среди рабочих вождей. Так вот, эти самые Прокопович и Кускова выступили, по поводу экономизма, со своим "credo", с символом веры, пытаясь доказать, что рабочим ввязываться в политику не следует, что это - занятие для либералов и оппозиционного буржуазного общества. Дело рабочих - уверяли они очень маленькое: экономические требования. Мало того. В борьбе с Плехановым и Лениным, Прокопович и Кускова становились даже в позу настоящих рабочелюбцев.

Они говорили: "Настоящие друзья рабочих, это - мы. Вот вы думаете о свержении самодержавия, о революционной политической борьбе. Да это вовсе не дело рабочих! Вы выдвигаете задачи буржуазно-демократического характера, а мы, истинные друзья рабочих, мы им говорим: самодержавие вас не касается, вам надо думать о кипятке, о заработной плате, о рабочем дне".

В чем тут дело?

Опять и опять - в полном непонимании роли рабочего класса, как гегемона. Предложение марксистов было совсем не о том, чтобы забывать о рабочем дне и заработной плате. Об этом помнили и тов. Ленин и "Союз борьбы за освобождение рабочих". Мы, конечно, хотели поднять заработную плату и улучшить жизнь рабочих, но этого для нас было маловато; мы хотели, чтобы рабочий управлял государством, был его хозяином и руководителем. А потому - говорили мы нет такого вопроса, которым не должен интересоваться рабочий класс. Тем более вопросом о царском самодержавии, который касается его непосредственно. Мы стоим за гегемонию пролетариата и не позволим загнать рабочих в конуру мелких экономических требований. Так говорили противники экономистов.

Прокоповича и Кускову поддерживали в России несколько групп, в том числе нелегальная газета "Рабочая Мысль", выходившая в Петербурге в 1897 году под редакцией Тахтарева, автора ценных историчеcкиx исследований по рабочему движению и одного из крупных его деятелей в 90-х годах. Вместе с ним, в "Рабочей Мысли", которая пользовалась тогда значительным влиянием среди петербургских кружков, участвовали Лохов-Ольхин и финляндец Кок. Этот орган и его руководители энергично защищали взгляд Прокоповича и Кусковой - что рабочий класс должен заниматься только непосредственно его касающимися экономическими вопросами и не вдаваться в политику.

Первый ответ на это направление дал Плеханов. Он сделал это в книжке, озаглавленной "Vademecum" (т.е. путеводитель, справочник). В ней он разбил наголову идеи Прокоповича и Кусковой и нанес несколько сильных ударов "Рабочей Мысли". Он доказывал, что тот, кто хочет оставить рабочим лишь жалкие крохи "экономики" и не желает, чтобы они занимались политикой, тот - не рабочий вождь.

Другой, ответ, еще более меткий, был дан тов. Лениным. Последний находился тогда в сибирской ссылке, и там, в далекой деревушке, он написал экономистам замечательный ответ, под которым собрал ряд подписей сосланных вместе с ним единомышленников. Тов. Ленин всегда отличался от Плеханова тем, что был, так сказать, "хоровым" человеком, стараясь во всех случаях выступать организованно. Этот ответ тов. Ленина обошел тогда все рабочие кружки. Брошюра тов. Ленина "Задачи русской социал-демократии" вышла заграницей с предисловием нынешнего меньшевика Аксельрода, который, двадцать лет тому назад, не мог нахвалиться проявленной тогда Лениным прозорливостью. В этой брошюре тов. Ленин ставил вопрос о гегемонии пролетариата вполне конкретно и дал экономистам, противникам этой идеи, бой по всей линии.

Экономисты были окончательно разбиты в начале 1900-х годов: примерно, в 1902 году их песенка была спета. Но между 1898-м и 1901-м годами они были, в известном смысле, властителями дум. В то время, благодаря им, рабочее движение находилось в величайшей опасности, так как лозунг экономистов, с внешней стороны, был очень соблазнителен для мало подготовленных рабочих, и их легко было поймать на эту удочку. И если бы в тот период Плеханов и Ленин, а потом практики русского рабочего революционного движения не дали боя по этой линии внутри рабочего движения, то, кто знает, на сколько лет оно было бы отвлечено на путь экономизма, т.е. оппортунизма.

Заграничный центр экономизма.

Мы видим на примере легального и нелегального марксизма, экономизм был нелегальным: царское самодержавие его преследовало, и он был вынужден издавать нелегальные газеты и листки, - мы видим на этом примере пути влияния либеральной буржуазии, которая, при тогдашнем соотношении сил, иногда даже прямо входила в рабочую партию, стараясь заразить ее ядом приспособленчества и отравой буржуазных идей. Она делает это то на литературной арене, как Струве в "Критических заметках", или как Туган-Барановский, то на организационной почве, как некоторые экономисты, основавшие заграницей "Союз русских социал-демократов" и издававшие журнал "Рабочее Дело", имевший значительное распространение. В состав редакции "Рабочего Дела" входили крупные деятели тогдашнего рабочего движения, как, например, Мартынов, который впоследствии стал видным меньшевиком и недавно перешел к нам, Акимов-Махновец, Иваншин, Кричевский и другие. Они окопались заграницей, создав там эмигрантский центр, а в России имели нелегальные газеты, кружки и комитеты, планомерно работавшие над тем, чтобы все рабочее движение наклонить направо, толкнуть его в сторону умеренной политики и заставить рабочего думать только о своих узких экономических интересах.

Идеология их была весьма незамысловата, но крайне опасна: рабочий должен знать свое место, политикой не заниматься, царским самодержавием не интересоваться; он должен лишь работать над улучшением своего цехового положения и не тянуться вверх, предоставив это дело белой кости - либералам. Само собой понятно, что все это говорилось не в такой грубовато-открытой форме, а в более искусной и очень часто вполне искренней, потому что таким людям, как Мартынову, Теплову, Акимову- Махновцу или Тахтареву казалось, что так оно и должно быть. Идея эта, повторяю, была в высшей степени опасна, ибо она могла увлечь малоискушенные массы, находившиеся в отчаянном экономическом положении. И если бы это случилось, то революция была бы отсрочена на много лет, и рабочему классу не удалось бы сыграть в ней самостоятельную роль.

Роль рабочего класса с точки зрения экономизма и большевизма.

Сторонники экономизма не признавали за пролетариатом роли гегемона. Они говорили: Что же, по-вашему, рабочий класс мессия? На это мы отвечали и отвечаем: Мессия, мессианство, это - не наш язык, мы не любим таких слов; но то понятие, которое в них вкладывают, мы принимаем: да, в известном смысле рабочий класс - мессия, и роль его - мессианская, ибо это тот класс, который освободит весь мир. Рабочим нечего терять, кроме цепей; у них нет собственности, они продают свой труд; это - единственный класс, заинтересованный в переустройстве мира на новых началах и способный увлечь за собой крестьянство против буржуазии. Мы избегаем полумистических терминов - мессия, мессианство и предпочитаем им научный: пролетариат - гегемон, т.-е. пролетариат, который не довольствуется увеличением ему заработной платы на 10% или сокращением рабочего дня на полчаса, а заявляет: "Я - хозяин. Я создаю богатства для капитализма, который произвел меня на свою погибель. До поры до времени я работаю, как наемный раб, на капитализм, но пробьет час экспроприации экспроприаторов, и наступит момент, когда рабочий класс возьмет власть в свои руки".

Гегемония пролетариата - власть советам.

Слово "гегемон" - иностранное. Ныне рабочие перевели его на русский язык: гегемония пролетариата означает, говоря современным стилем, - власть coветам, власть рабочему классу. Этот лозунг подготовлялся годами и прошел через многолетнее горнило испытаний, выдержав жестокую борьбу не только с самодержавием и с кадетской партией (если говорить справа налево), не только с буржуазией и с народничеством, но также с правым крылом легального марксизма - с экономизмом, а впоследствии и с меньшевизмом. Вот почему идея гегемонии пролетариата - основной идейный фонд большевизма. Это - один из "китов", на которых стоит большевистская партия. И это должен продумать каждый сознательный сторонник коммунизма, если он хочет понять историю нашей партии.

Западничество, народничество и «русский марксизм»

Марксизм в России возник как крайняя форма западничества. Первые поколения русских марксистов боролись со старыми направлениями революционной интеллигенции, то есть с народничеством, находившемся к тому времени в кризисе. Первоначально народническое движение 70-х не носило революционно-политического характера. Однако неуспех «хождения в народ», связанный не только с правительственными репрессиями, но и с тем, что народ не принял интеллигенцию. «Народ увидел барскую затею в народническом хождении в народ. Это вплотную поставило перед сознанием интеллигенции политическую проблему и привело к выработке новых методов борьбы». Политическая цель свержения самодержавия террором свидетельствовала о разочаровании революционной интеллигенции в крестьянстве и о решении «опереться на собственный героизм.

Убийство Александра II вызвало сильную реакцию в правление Александра III --- не в правительстве только, но и в обществе. Оказалось, что у революционного движения не оказалось социальной базы. Оставалось бы уповать на будущее, на индустриальное развитие России, которое приведет к развитию рабочего класса, «класса-освободителя», если бы не «пролетаризации крестьянства», за идею которой выступали марксисты и чего не хотели допустить народники. «Единственная реальная социальная сила, на которую можно опереться, это образующийся пролетариат. Нужно развивать классовое революционное сознание этого пролетариата», -- писал Бердяев, философ с марксистским прошлым. Недовольство крестьян, их ненависть к чиновникам и помещикам стала опорой революции. В крестьянстве не исчезли воспоминания об ужасах крепостничества. Мир господствующих привилегированных классов, преимущественно из дворянства, их культура, чужд крестьянству, воспринимался как иностранное. Аграрная революция, будучи более чем социально-экономическим переворотом, по словам Бердяева, «прежде всего революция моральная и бытовая», сделала в России возможной диктатуру пролетариата, вернее, диктатуру идеи пролетариата, так как «диктатуры пролетариата, вообще диктатуры класса быть не может». Однако диктатура эта оказалась также и диктатурой над крестьянством, совершившей жестокое насилие над ним, как в случае коллективизации, или создания колхозов. Но насилие над крестьянами совершалось людьми, вышедшими из низов; цивилизация же, основанная на господстве дворян пришла к концу. Определенные круги левых народников сразу признали большевиков как русскую национальную силу. Значительное число левых эсеров, руководствуясь народническим радикализмом, влилось в большевистскую партию, принеся с собой вполне сознательный русский национализм. Левые эсеры, как и большевики, считали себя интернационалистами, но их интернационализм носил мессианский характер, в дальнейшем Советская Россия стала для них «авангардом передового человечества, зажегшего факел свободы всему угнетенному миру. Кстати, статистика показывает, что в большевистской партии было больше выходцев из правых эсеров, чем из левых (впрочем, эта разница составляет несколько процентов 12,7 % бывших левых эсеров и 17,5 % -- правых). Правые эсеры в целом не были враждебны большевикам, их борьба против большевизма всегда имела существенные самоограничения и почти никогда не была последовательной. «Народничество есть столь же характерное русское явление, как и нигилизм, как и анархизм». Чувство оторванности интеллигенции от простого народа, главным образом, крестьянства, лежало в основе учения и русских революционеров, и Герцена, и Толстого, и Достоевского. «Интеллигенция всегда в долгу перед народом, и она должна уплатить свой долг». Культура создана за счет народного труда, следовательно, приобщенные к культуре несут ответственность перед народом. «Революционное народничество (славянофилы, Достоевский, Толстой) верили, что в народе скрыта религиозная правда, народничество же безрелигиозное и часто антирелигиозное (Герцен, Бакунин, народники-социалисты 70-х годов) верило, что в нем скрыта социальная правда. Но все русские народники сознавали неправду своей жизни». Чуждая индивидуализму народническая идеология могла возникнуть лишь в аграрной стране; народничество, предопределившее русский марксизм, внесло в него специфически национальную черту. Борьба марксистов плехановского толка с народническим движением не может служить тому опровержением. Революция была порождена своеобразием русского исторического и культурного процессов; большевистская революция возможна была только в России, а западный коммунизм--явление другого рода.

В советской исследовательской литературе существовала точка зрения «разгрома» народничества Лениным, опиравшаяся на его работы 1890-х гг., в которых он подверг критике Н.К. Михайловского. Эта позиция имела историческое основание, она соответствовала исторической действительности. Но этот «разгром» народничества не прошел и для Ленина бесследно. Многие народнические идеи были реанимированы им, но в иных исторических реалиях.

Народничество есть выражение интересов крестьянства, составлявшего большинство населения России. В процессе социальных преобразований в Советской России не учитывать интересы большинства страны было невозможно, тем самым не повернуть классический марксизм в сторону народничества тоже было невозможно.

Марксизм есть пролетарская научная философия и социология, народничество для Ленина есть крестьянская утопическая и реакционная идеология. Так была проведена четкая разграничительная линия. Но линия эта была характерна лишь для теоретических рассуждений. По мере реализации идей в действительность четкость и однозначность исчезает. Социальная действительность России заставит Ленина по иному осмыслить роль и значение крестьянской идеологии, заставит учитывать факт крестьянского большинства в России.

Необходимо отметить, что Ленин подчеркивал и прогрессивность идей народничества, призывал выделять в нем «демократическую нить». «Народники неизмеримо правильнее понимают и представляют в этом отношении интересы мелких производителей, и марксисты должны, отвергнув все реакционные черты их программы, не только не принять их общедемократические пункты, но и провести их точнее, глубже и дальше». В этом смысле народничество и марксизм объединяет общедемократическое содержание. Демократическую сущность народничества Ленин будет учитывать в своей социальной практике.

Ленин переосмыслил революционную традицию русской общественной мысли, что позволило ему адаптировать марксизм к специфическим условиям России. «Ленин вернулся по новому к старой традиции русской общественной мысли. Он провозгласил, что промышленная отсталость России, зачаточный характер капитализма есть великое преимущество социальной революции. Не придется иметь дело с сильной, организованной буржуазией. Тут Ленин вынужден повторить то, что говорил Ткачев, а отнюдь не то, что говорил Энгельс. Большевизм гораздо более традиционен, чем это принято думать, он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксизма», - писал Бердяев. С точки зрения экономического детерминизма в крестьянской России невозможно реализовать социалистический идеал. Ленин отходит от экономического детерминизма, делает акцент на субъективном факторе, на том, за что критиковал народников. «Именно марксист Ленин будет утверждать, что социализм может быть осуществлен в России помимо развития капитализма и до образования многочисленного рабочего класса».

Бердяев был прав в том смысле, что русские мыслители включали западные теории в духовный контекст развития русской мысли, в западных теориях пытались найти решения актуальных проблем русской жизни. Ленин не был исключением, поскольку по рождению, воспитанию, духовному складу принадлежал к русской революционной традиции. Вопрос заключается в том, какова степень влияния русской революционной традиции на Ленина?

Русский философ С.Л. Франк обосновывал идею ассимиляции марксизма народничеством. По его мнению, народничество «есть не определенное социально-политическое направление, а широкое духовное течение, соединимое с довольно разнообразными социально-политическими теориями и программами. Казалось бы, с народничеством борется марксизм, однако победоносный и всепожирающий народнический дух поглотил и ассимилировал марксистскую теорию, и в настоящее время различие между народниками сознательными и народниками, исповедующими марксизм, сводится в лучшем случае к различию в политической программе и социалистической теории и совершенно не имеет значения принципиального культурно-философского разногласия». Утверждение Франка о том, что марксизм был ассимилирован народничеством, на наш взгляд, слишком смелое заявление, но доля истины в нем есть. Можно сказать иначе: культурно-историческая среда, существенной частью которой было народническое мировоззрение, повлияла на марксизм, способствовала его деформации. Одно дело - развитие марксизма в рамках немецкой философии, другое дело - восприятие марксизма русским обществом и развитие его в рамках русской традиции. Речь идет о трансформации марксизма в сознании русских мыслителей, Ленина в частности.

Заслугой русских философов, принадлежащих к религиозной традиции конца XIX -начала XX в., является выявление характерных черт народнического мировоззрения, которые реализовались в русском марксизме и еще долго существовали в советском обществе, вошли в советскую официальную идеологию.

Вызывает интерес стремление русских религиозных мыслителей построить идею сходства народников и марксистов по линии нравственно-этической и социально-психологической. Д. Н. Овсянико-Куликовский -основатель психологического направления в русском литературоведении, дал блестящую характеристику психологических типов «лишнего человека», «кающегося дворянина», «разночинца», «чумазого» и т. д. С точки зрения этого метода в психологическом типе народника и русского марксиста много общих черт.

Бердяев обращал внимание на то, что «народническая идеология возможна была лишь в крестьянской, сельскохозяйственной стране. Народническое миросозерцание есть миросозерцание коллективистское». Отсюда преклонение перед народом, служение ему. «Чувство вины перед народом играло огромную роль в психологии народничества». Эта черта присуща в равной степени как психологическому облику народника, так и психологическому облику русского марксиста, эта черта стала характерной особенностью советской идеологии.

Другая черта психологического облика народника - морализм и нигилизм. Этицизм и морализм выступали в качестве нравственной мотивации служения идее, идее народного счастья, нигилизм есть отрицание абсолютных нравственных ценностей, признание ценностей земных, утилитарных, относительных. В связи с этими особенностями народнического мировоззрения, по мнению Франка, складывается психологический тип русского народника. «Понятие «народничества» соединяет все основные признаки описанного духовного склада - нигилистический утилитаризм, который отрицает все абсолютные ценности и единственную нравственную цель усматривает в служении субъективным, материальным интересам «большинства» (или народа), морализм, требующий от личности строгого самопожертвования, безусловного подчинения собственных интересов (хотя бы высших и чистейших) делу общественного служения, и, наконец, противокультурную тенденцию - стремление превратить всех людей в «рабочих», сократить и свести к минимуму высшие потребности во имя всеобщего равенства и солидарности в осуществлении моральных требований», - писал Франк.

В силу специфических особенностей народнического общественного сознания, которые были присущи и русским марксистам, марксизм реализовался на русской почве. Народничество и марксизм как вера в земное счастье народа в этой эсхатологической части тождественны. Психологическая религиозность приводила к эсхатологической идее, принимавшей форму всеобщего спасения. Эсхатологическая идея, присущая православию, материалистически интерпретированная народничеством, составила психологическую основу того общественного фона, в который так органично вписался марксизм.

По мнению Бердяева, русский марксизм заимствовал все характерные народнические черты, русский марксизм есть естественное развитие русской революционной традиции. Бердяев увидел сходство народничества и русского марксизма на уровне нравственных и социально-психологических идей. Народничество и марксизм тождественны в качестве веры в светлое будущее, но как теоретические концепции они имеют разные рационалистические основания. В этом плане говорить об ассимиляции марксизма народничеством, о мощном влиянии народничества на марксизм, на наш взгляд, было бы явным преувеличением. Ленин творчески развил марксизм, адаптировал его к условиям России, в большей степени под влиянием объективных обстоятельств, в меньшей степени под влиянием народничества, но от основных постулатов марксизма он не отказался.

Если с нравственно-этического, психологического уровня мы перейдем на уровень социально-классового анализа, то народничество, выражающее интересы крестьян, и марксизм, выражающий интересы пролетариата, принципиально различны. Отсюда принципиально разный подход к проблеме развития капитализма в России. Для Ленина развитие капитализма есть прогрессивное явление. «Радикальная социальная революция связана с определенными историческими условиями экономического развития; последние являются ее предпосылкой. Она, следовательно, возможна только там, где вместе с капиталистическим производством промышленный пролетариат занимает, по меньшей мере, значительное место в народной массе», - писал он. Если для марксизма развитие капитализма и, как следствие его, пролетаризация населения есть благо, то для народничества - нет. Ленин утверждал, что народнический общественный идеал не устраняет капитализм, а порождает его, «что капитализм представляет из себя не противоречие «народному строю», а прямое ближайшее и непосредственное продолжение и развитие его». Крестьянский характер России, согласно Ленину, ее недостаток, мешающий реализации революции.

Перед Лениным стояла проблема: либо ждать развития капитализма и пролетаризации населения России, либо, вопреки марксизму, реализовать пролетарский общественный идеал в крестьянской стране. Ленин делает выбор в пользу второго, полагая возможным осуществить социалистическую революцию без достаточных, объективных социально-экономических предпосылок, выдвигая на первый план субъективный фактор. Бердяев это оценил как влияние на Ленина народнического социализма. «Вопреки доктринерскому марксизму меньшевиков Ленин видел в политической и экономической отсталости России преимущество для осуществления социальной революции. В стране самодержавной монархии, не привыкшей к правам и свободам гражданина, легче осуществить диктатуру пролетариата, чем в западных демократиях... В стране индустриально отсталой, с мало развитым капитализмом, легче будет организовать экономическую жизнь согласно коммунистическому плану. Тут Ленин находится в традициях русского народнического социализма, он утверждает, что революция произойдет в России оригинально, не по западному, т. е. в сущности, не по Марксу, не по доктринальному пониманию Маркса. Но все должно произойти во имя Маркса», - писал Бердяев. Совершить социалистическую революцию в России, по мнению Бердяева, Ленин смог потому, что не выходил за рамки русской идеи, потому, что опирался на русскую революционную традицию. Ленин «соединил в себе две традиции - традицию русской революционной интеллигенции, в ее наиболее максималистских течениях, и традицию русской исторической власти в ее наиболее деспотических проявлениях. Но, соединив в себе две традиции, которые находились в XIX веке в смертельной вражде и борьбе, Ленин мог начертать план организации коммунистического государства и осуществить его».

Можно ли вслед за Бердяевым утверждать, что для реализации социалистического идеала в России Ленин отошел от марксизма и встал на позиции народничества и русского деспотизма? Если Ленин и встал на позиции народнического социализма и русской деспотической власти, то это лишь тактический прием, средство для реализации поставленной цели. В процессе реализации социалистической революции можно опереться на демократический протест крестьянства против крепостничества, что не противоречит марксизму. Ленин выделял демократическое содержание народнической утопии. «Ложный в формально-экономическом смысле, народнический демократизм есть истина в историческом смысле; ложный в качестве социалистической утопии этот демократизм есть истина той своеобразной исторически обусловленной демократической борьбы крестьянских масс, которая составляет неразрывный элемент буржуазного преобразования и условие его полной победы», - писал Ленин. В рамках буржуазных преобразований, в рамках буржуазной революции крестьянство может быть попутчиком пролетариата, но попутчиком только до революции социалистической. Гениальность Ленина как политика заключалась в том, что буржуазно-демократические требования крестьянства, которые, согласно марксизму, разрешаются в ходе буржуазной революции и буржуазных преобразований в обществе, он поставил как цель революции социалистической. Ленин провозгласил по сути буржуазный лозунг «Земля крестьянам!», хотя, критикуя народничество, утверждал не раз, что уравнительный передел земли неизбежно приводит к буржуазным отношениям, лозунгом социалистической революции, превратив тем самым крестьянство в движущую силу социалистической революции. Это позволило Ленину осуществить пролетарскую революцию в крестьянской стране.

Буржуазное решение аграрного вопроса, «справедливый передел земли» есть народнический общественный идеал. В ходе социалистической революции массы крестьян боролись «за справедливый передел» земли, но земли не получили. Демократический протест крестьянства был использован для реализации не народнического, а марксистского общественного идеала. Используя элементы народнической идеологии, Ленин не оказался в ее власти, как это утверждал Бердяев. Ленин полагал возможным, опираясь на народническую традицию и демократический протест крестьянства, завоевать власть, а уже затем, опираясь на государство диктатуры пролетариата, продолжить ту работу, которую в России не успел сделать капитализм, индустриализацию, тем самым пролетаризацию населения. Реалии русской действительности вынудили Ленина вполне сознательно использовать элементы народнической идеологии.

Потребность обращения Ленина к народнической идеологии после осуществления социалистической революции была обусловлена все той же мелкобуржуазной сущностью крестьянства, составлявшего большинство населения страны. Политика продразверстки вызвала массовое недовольство крестьян и даже крестьянскую войну (Антоновское восстание в Тамбовской губернии). Это побудило Ленина перейти от продразверстки к продналогу. Как отмечал Ленин, «мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, - и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение». Однако реальная практика привела к социальным протестам, поэтому логически вытекала необходимость новой экономической политики. «Новая экономическая политика означает замену разверстки налогом, означает переход к восстановлению капитализма в значительной мере», - писал Ленин. Необходимость в новой экономической политике, отступление назад к капитализму было обусловлено тем, что Россия продолжала оставаться крестьянской страной. «Крестьяне составляют гигантскую часть всего населения и всей экономики, и поэтому на почве этой свободной торговли капитализм не может не расти».

Отрицая народнический путь к социализму в условиях капиталистического общества, Ленин признает его значение в иных социальных условиях, более того, опирается на него, решая задачу включения крестьянства в социалистические социально-экономические отношения.

Русская революционная традиция, в т. ч. и народническая, безусловно, оказала влияние на Ленина. Его духовный облик, его фанатическое служение делу народа, счастью народа, преданность идее, аскетизм в быту - все это есть влияние народнической культуры второй половины XIX в.

Народничество как идеологическое течение есть отражение интересов и потребностей крестьянства. Оно было постольку национальным явлением русской культуры, поскольку отразило реальные, конкретно-исторические особенности русского общества.

Народничество и русский марксизм (влияние социальных идей народничества на В.И. Ленина)

Александр Ильич Юдин

НАРОДНИЧЕСТВО И РУССКИЙ МАРКСИЗМ (ВЛИЯНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ИДЕЙ НАРОДНИЧЕСТВА НА В.И. ЛЕНИНА)

Объективный анализ теоретической и практической деятельности Ленина еще ждет своего времени. В советской исследовательской литературе Ленин относился к тем персонажам, которых нельзя было не цитировать по любому случаю, в наше время - прямо противоположное: это тот персонаж, который нельзя не заклеймить тоже по любому случаю.

Ленин был величайшим политиком, своей практической деятельностью повлиявшим на ход мировой истории, поэтому еще долгое время он будет оставаться в центре идеологических и политических дебатов.

Ленин не был догматиком и к той советской догматической идеологии, которая прикрывалась его именем, не имел никакого отношения, он чутко воспринимал потребности общества, был очень гибок и также быстро реагировал на меняющуюся социальную действительность.

В советской исследовательской литературе существовала точка зрения «разгрома» народничества Лениным, опиравшаяся на его работы 1890-х гг., в которых он подверг критике Н.К. Михайловского. Эта позиция имела историческое основание, она соответствовала исторической действительности. Но этот «разгром» народничества не прошел и для Ленина бесследно. Многие народнические идеи были реанимированы им, но в иных исторических реалиях.

Народничество есть выражение интересов крестьянства, составлявшего большинство населения России. В процессе социальных преобразований в Советской России не учитывать интересы большинства страны было невозможно, тем самым не повернуть классический марксизм в сторону народничества тоже было невозможно.

Марксизм есть пролетарская научная философия и социология, народничество для Ленина есть крестьянская утопическая и реакционная идеология. Так была проведена четкая разграничительная линия. Но линия эта была характерна лишь для теоретических рассуждений. По мере реализации идей в действительность четкость и однозначность исчезает. Социальная действительность России заставит Ленина по иному осмыслить роль и значение крестьянской идеологии, заставит учитывать факт крестьянского большинства в России.

Необходимо отметить, что Ленин подчеркивал и прогрессивность идей народничества, призывал выделять в нем «демократическую нить». «Народники неизмеримо правильнее понимают и представляют в этом отношении интересы мелких производителей, и марксисты должны, отвергнув все реакционные черты их программы, не только не принять их общедемократические пункты, но и провести их точнее, глубже и дальше» . В этом смысле народничество и марксизм объединяет общедемократическое содержание. Демократическую сущность народничества Ленин будет учитывать в своей социальной практике.

Идея влияния русской радикальной традиции, в т. ч. народнической, на Ленина впервые была сформулирована в рамках русской религиозной философии конца XIX -начала XX в. Вызывает интерес трактовка Бердяевым противоречия между народничеством и русским марксизмом. По его мнению, противоречие между теоретиками народничества и русскими марксистами, появившееся в полемике 80-х, 90-х гг. XIX в., существует внутри самой марксистской теории, сама эта теория детерминистична и индетерминистична, объективна и субъективна. «История резко разделяется на две части, на прошлое, детерминированное экономикой, когда человек был рабом, и на будущее, которое начнется с победы пролетариата и будет целиком определяться активностью человека, социального человека, когда будет царство свободы» . Поэтому, согласно логике Бердяева, когда марксизм анализирует настоящее, он - объективная теория, когда говорит о будущем - это вера. «Марксизм не есть только наука и политика, он есть также вера, религия. И на этом основана его сила» . На основании такого подхода Бердяева можно сделать вывод о том, что противоречие между марксизмом и народничеством (полемика 80-х, 90-х гг. XIX в.) есть отражение противоречия в рамках самого марксизма. «Марксизм есть не только учение исторического или экономического материализма о полной зависимости человека от экономики, марксизм есть также учение об избавлении, о мессианском призвании пролетариата, о грядущем совершенном обществе, в котором человек не будет уже зависеть от экономики, о мощи и победе человека над иррациональными силами природы и общества. Душа марксизма тут, а не в экономическом детерминизме», - писал Бердяев .

Эта эсхатологическая сторона марксизма, по мнению Бердяева, органично вошла в русскую революционную традицию, стала частью русской идеи. Если взять эту методологическую позицию за основу, то в 90-е гг. XIX в. Ленин «разгромил» народничество с позиции марксизма, понимаемого в качестве объективно детерминированной теории, а в начале XX в., обосновывая необходимость социалистической революции в крестьянской стране, он склонен был к абсолютизации субъективного фактора в марксизме.

Ленин переосмыслил революционную традицию русской общественной мысли, что позволило ему адаптировать марксизм к специфическим условиям России. «Ленин вернулся по новому к старой традиции русской общественной мысли. Он провозгласил, что промышленная отсталость России, зачаточный характер капитализма есть великое преимущество социальной революции. Не придется иметь дело с сильной, организованной буржуазией. Тут Ленин вынужден повторить то, что говорил Ткачев, а отнюдь не то, что говорил Энгельс. Большевизм гораздо более традиционен, чем это принято думать, он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксизма», - писал Бердяев . С точки зрения экономического детерминизма в крестьянской России невозможно реализовать социалистический идеал. Ленин отходит от экономического детерминизма, делает акцент на субъективном факторе, на том, за что критиковал народников. «Именно марксист Ленин будет утверждать, что социализм может быть осуществлен в России помимо развития капитализма и до образования многочисленного рабочего класса» .

Бердяев был прав в том смысле, что русские мыслители включали западные теории в духовный контекст развития русской мысли, в западных теориях пытались найти решения актуальных проблем русской жизни. Ленин не был исключением, поскольку по рождению, воспитанию, духовному складу принадлежал к русской революционной традиции. Вопрос заключается в том, какова степень влияния русской революционной традиции на Ленина?

Русский философ С.Л. Франк обосновывал идею ассимиляции марксизма народничеством. По его мнению, народничество «есть не определенное социально-политическое направление, а широкое духовное течение, соединимое с довольно разнообразными социально-политическими теориями и программами. Казалось бы, с народничеством борется марксизм, однако победоносный и всепожирающий народнический дух поглотил и ассимилировал марксистскую теорию, и в настоящее время различие между народниками сознательными и народниками, исповедующими марксизм, сводится в лучшем случае к различию в политической программе и социалистической теории и совершенно не имеет значения принципиального культурно-философского разногласия» . Утверждение Франка о том, что марксизм был ассимилирован народничеством, на наш взгляд, слишком смелое заявление, но доля истины в нем есть. Можно сказать иначе: культурно-историческая среда, существенной частью которой было народническое мировоззрение, повлияла на марксизм, способствовала его деформации. Одно дело - развитие марксизма в рамках немецкой философии, другое дело - восприятие марксизма русским обществом и развитие его в рамках русской традиции. Речь идет о трансформации марксизма в сознании русских мыслителей, Ленина в частности.

Заслугой русских философов, принадлежащих к религиозной традиции конца XIX -начала XX в., является выявление характерных черт народнического мировоззрения, которые реализовались в русском марксизме и еще долго существовали в советском обществе, вошли в советскую официальную идеологию.

Вызывает интерес стремление русских религиозных мыслителей построить идею сходства народников и марксистов по линии нравственно-этической и социально-психологической. Д. Н. Овсянико-Куликовский -основатель психологического направления в русском литературоведении, дал блестящую характеристику психологических типов «лишнего человека», «кающегося дворянина», «разночинца», «чумазого» и т. д. С точки зрения этого метода в психологическом типе народника и русского марксиста много общих черт.

Бердяев обращал внимание на то, что «народническая идеология возможна была лишь в крестьянской, сельскохозяйственной стране. Народническое миросозерцание есть миросозерцание коллективистское» . Отсюда преклонение перед народом, служение ему. «Чувство вины перед народом играло огромную роль в психологии народничества» . Эта черта присуща в равной степени как психологическому облику народника, так и психологическому облику русского марксиста, эта черта стала характерной особенностью советской идеологии.

Другая черта психологического облика народника - морализм и нигилизм. Этицизм и морализм выступали в качестве нравственной мотивации служения идее, идее народного счастья, нигилизм есть отрицание абсолютных нравственных ценностей, признание ценностей земных, утилитарных, относительных. В связи с этими особенностями народнического мировоззрения, по мнению Франка, складывается психологический тип русского народника. «Понятие «народничества» соединяет все основные признаки описанного духовного склада - нигилистический утилитаризм, который отрицает все абсолютные ценности и единственную нравственную цель усматривает в служении субъективным, материальным интересам «большинства» (или народа), морализм, требующий от личности строгого самопожертвования, безусловного подчинения собственных интересов (хотя бы высших и чистейших) делу общественного служения, и, наконец, противокультурную тенденцию - стремление превратить всех людей в «рабочих», сократить и свести к минимуму высшие потребности во имя всеобщего равенства и солидарности в осуществлении моральных требований», - писал Франк . Можно согласиться с описанным психологическим типом русского народника. Этот тип несколько утрирован и черты в нем абсолютизированы, реальность, безусловно, многообразнее.

Характерные черты психологического типа революционера-народника легко узнаваемы в психологическом типе русского марксиста, более того, в советском обществе этот тип сознательно культивировался, сознательно формировался советской идеологией: служение обществу и сведение к минимуму собственных потребностей - хорошо знакомый образ советского человека. В этом плане вызывает интерес характеристика личности Ленина, данная Бердяевым: «Ленин не был дурным человеком, в нем было и много хорошего. Он был бескорыстный человек, абсолютно преданный идее, он даже не был особенно честолюбивым и властолюбивым человеком, он мало думал о себе. Но исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания и к нравственному перерождению, к допущению совершенно безнравственных средств в борьбе. Ленин был человеком судьбы, роковой человек, в этом его сила» . Психологическому образу Ленина, как видим, присущи народнические черты. Не случайно высказывание Ленина о том, что его «перепахал» роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?».

В силу специфических особенностей народнического общественного сознания, которые были присущи и русским марксистам, марксизм реализовался на русской почве. Народничество и марксизм как вера в земное счастье народа в этой эсхатологической части тождественны. Психологическая религиозность приводила к эсхатологической идее, принимавшей форму всеобщего спасения. Эсхатологическая идея, присущая православию, материалистически интерпретированная народничеством, составила психологическую основу того общественного фона, в который так органично вписался марксизм.

На основании этого Бердяев делал вывод о том, что русский коммунизм есть закономерный результат русской революционной традиции, в т. ч. и народнической. «В коммунизм вошли знакомые черты: жажда социальной справедливости и равенства; признание классов трудящихся высшим человеческим типом; отвращение к капитализму и буржуазии; стремление к целостному миросозерцанию и целостному отношению к жизни; сектантская нетерпимость, подозрительность и враждебное отношение к культурной элите; исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей; придание материализму почти теологического характера. Все эти черты всегда были свойственны русской революционной и даже просто радикальной интеллигенции», - писал Бердяев .

Таким образом, по мнению Бердяева, русский марксизм заимствовал все характерные народнические черты, русский марксизм есть естественное развитие русской революционной традиции.

Бердяев увидел сходство народничества и русского марксизма на уровне нравственных и социально-психологических идей. Народничество и марксизм тождественны в качестве веры в светлое будущее, но как теоретические концепции они имеют разные рационалистические основания. В этом плане говорить об ассимиляции марксизма народничеством, о мощном влиянии народничества на марксизм, на наш взгляд, было бы явным преувеличением. Ленин творчески развил марксизм, адаптировал его к условиям России, в большей степени под влиянием объективных обстоятельств, в меньшей степени под влиянием народничества, но от основных постулатов марксизма он не отказался.

Если с нравственно-этического, психологического уровня мы перейдем на уровень социально-классового анализа, то народничество, выражающее интересы крестьян, и марксизм, выражающий интересы пролетариата, принципиально различны. Отсюда принципиально разный подход к проблеме развития капитализма в России. Для Ленина развитие капитализма есть прогрессивное явление. «Радикальная социальная революция связана с определенными историческими условиями экономического развития; последние являются ее предпосылкой. Она, следовательно, возможна только там, где вместе с капиталистическим производством промышленный пролетариат занимает, по меньшей мере, значительное место в народной массе», - писал он . Если для марксизма развитие капитализма и, как следствие его, пролетаризация населения есть благо, то для народничества - нет. Ленин утверждал, что народнический общественный идеал не устраняет капитализм, а порождает его, «что капитализм представляет из себя не противоречие «народному строю», а прямое ближайшее и непосредственное продолжение и развитие его» . Крестьянский характер России, согласно Ленину, ее недостаток, мешающий реализации революции.

Перед Лениным стояла проблема: либо ждать развития капитализма и пролетаризации населения России, либо, вопреки марксизму, реализовать пролетарский общественный идеал в крестьянской стране. Ленин делает выбор в пользу второго, полагая возможным осуществить социалистическую революцию без достаточных, объективных социально-экономических предпосылок, выдвигая на первый план субъективный фактор. Бердяев это оценил как влияние на Ленина народнического социализма. «Вопреки доктринерскому марксизму меньшевиков Ленин видел в политической и экономической отсталости России преимущество для осуществления социальной революции. В стране самодержавной монархии, не привыкшей к правам и свободам гражданина, легче осуществить диктатуру пролетариата, чем в западных демократиях... В стране индустриально отсталой, с мало развитым капитализмом, легче будет организовать экономическую жизнь согласно коммунистическому плану. Тут Ленин находится в традициях русского народнического социализма, он утверждает, что революция произойдет в России оригинально, не по западному, т. е. в сущности, не по Марксу, не по доктринальному пониманию Маркса. Но все должно произойти во имя Маркса», - писал Бердяев . Совершить социалистическую революцию в России, по мнению Бердяева, Ленин смог потому, что не выходил за рамки русской идеи, потому, что опирался на русскую революционную традицию. Ленин «соединил в себе две традиции - традицию русской революционной интеллигенции, в ее наиболее максималистских течениях, и традицию русской исторической власти в ее наиболее деспотических проявлениях. Но, соединив в себе две традиции, которые находились в XIX веке в смертельной вражде и борьбе, Ленин мог начертать план организации коммунистического государства и осуществить его» .

Можно ли вслед за Бердяевым утверждать, что для реализации социалистического идеала в России Ленин отошел от марксизма и встал на позиции народничества и русского деспотизма? Если Ленин и встал на позиции народнического социализма и русской деспотической власти, то это лишь тактический прием, средство для реализации поставленной цели. В процессе реализации социалистической революции можно опереться на демократический протест крестьянства против крепостничества, что не противоречит марксизму. Ленин выделял демократическое содержание народнической утопии. «Ложный в формально-экономическом смысле, народнический демократизм есть истина в историческом смысле; ложный в качестве социалистической утопии этот демократизм есть истина той своеобразной исторически обусловленной демократической борьбы крестьянских масс, которая составляет неразрывный элемент буржуазного преобразования и условие его полной победы», - писал Ленин . В рамках буржуазных преобразований, в рамках буржуазной революции крестьянство может быть попутчиком пролетариата, но попутчиком только до революции социалистической. Гениальность Ленина как политика заключалась в том, что буржуазно-демократические требования крестьянства, которые, согласно марксизму, разрешаются в ходе буржуазной революции и буржуазных преобразований в обществе, он поставил как цель революции социалистической. Ленин провозгласил по сути буржуазный лозунг «Земля крестьянам!», хотя, критикуя народничество, утверждал не раз, что уравнительный передел земли неизбежно приводит к буржуазным отношениям, лозунгом социалистической революции, превратив тем самым крестьянство в движущую силу социалистической революции. Это позволило Ленину осуществить пролетарскую революцию в крестьянской стране.

Буржуазное решение аграрного вопроса, «справедливый передел земли» есть народнический общественный идеал. В ходе социалистической революции массы крестьян боролись «за справедливый передел» земли, но земли не получили. Демократический протест крестьянства был использован для реализации не народнического, а марксистского общественного идеала. Используя элементы народнической идеологии, Ленин не оказался в ее власти, как это утверждал Бердяев. Ленин полагал возможным, опираясь на народническую традицию и демократический протест крестьянства, завоевать власть, а уже затем, опираясь на государство диктатуры пролетариата, продолжить ту работу, которую в России не успел сделать капитализм, индустриализацию, тем самым пролетаризацию населения. Реалии русской действительности вынудили Ленина вполне сознательно использовать элементы народнической идеологии.

Потребность обращения Ленина к народнической идеологии после осуществления социалистической революции была обусловлена все той же мелкобуржуазной сущностью крестьянства, составлявшего большинство населения страны. Политика продразверстки вызвала массовое недовольство крестьян и даже крестьянскую войну (Антоновское восстание в Тамбовской губернии). Это побудило Ленина перейти от продразверстки к продналогу. Как отмечал Ленин, «мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, - и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение» . Однако реальная практика привела к социальным протестам, поэтому логически вытекала необходимость новой экономической политики. «Новая экономическая политика означает замену разверстки налогом, означает переход к восстановлению капитализма в значительной мере», - писал Ленин . Необходимость в новой экономической политике, отступление назад к капитализму было обусловлено тем, что Россия продолжала оставаться крестьянской страной. «Крестьяне составляют гигантскую часть всего населения и всей экономики, и поэтому на почве этой свободной торговли капитализм не может не расти» .

Капитализм, допущенный Лениным в России, должен создать промышленное производство, разрушенное войной, пролетариат - передовой класс. Введение новой экономической политики не означало отказа от марксистского общественного идеала как стратегической цели, поскольку происходило при определенных условиях (сохранение власти в руках государства диктатуры пролетариата и общественная собственность на землю и средства производства) и на определенное время.

В ходе политической деятельности Ленин вынужден был учитывать особенности психологии крестьянства как класса и особенности аграрного труда. «Мы не должны рассчитывать на непосредственный коммунистический переход. Надо строить на личной заинтересованности крестьянина», - писал Ленин . Но личная заинтересованность логически связана с частной собственностью на землю или ведет к частной собственности. Уступив в частном, Ленин не уступает в главном. Личную заинтересованность крестьянина необходимо развивать при сохранении общественной собственности. Критикуя народничество, раскрывая мелкобуржуазную сущность крестьянина, Ленин, под давлением обстоятельств, вынужден был взять на вооружение элементы народнической идеологии.

Работа Ленина «О кооперации» (1923) имела большое значение, поскольку свидетельствовала об изменении его взглядов на крестьянство. Ленин высказал идею о том, что переход крестьянства к социализму заключается не в раскрестьянивании и пролетаризации, а в личной инициативе крестьянина, вытекающей из его сущности, посредством кооперации. Кооперация есть путь крестьянства к социализму. «На крестьянство у нас смотрят пренебрежительно, не понимая того, какое исключительное значение имеет эта кооперация, во-первых, с принципиальной стороны (собственность на средства производства в руках государства), во-вторых, со стороны перехода к новым порядкам путем возможно более простым, легким и доступным для крестьянина» .

Ленин высказывал иную, отличную от коллективизации, идею вхождения крестьянина в социализм. Суть ее в том, что социальная сущность крестьянина как мелкого собственника не есть антипод социалистическому строю, ее можно использовать для эволюционного вхождения в социализм, а не бороться с нею. Причем это вхождение крестьянства в социализм будет происходить не «сверху», посредством насильственной коллективизации, а «снизу», как это предполагали народники и эсеры. Ленин дал теоретическое обоснование необходимости кооперации в условиях социализма. Кооперация в капиталистическом обществе, рассуждал Ленин, есть коллективное капиталистическое учреждение. «При частном капитализме предприятия кооперативные отличаются от предприятий капиталистических, как предприятия коллективные от предприятий частных... При нашем существующем строе предприятия кооперативные отличаются от предприятий частнокапиталистических, как предприятия коллективные, но не отличаются от предприятий социалистических, если они основаны на земле, при средствах производства, принадлежащих государству, т. е. рабочему классу» . Таким образом, кооперативные предприятия тождественны предприятиям социалистическим, поскольку их объединяет государственная собственность. Ленин нашел оптимальный вариант согласования социальной сущности крестьянства с социализмом. Кооперирование позволило не искоренять мелкобуржуазную сущность крестьянства, а сделать ее средством безболезненного вхождения в социализм. «При условии полного кооперирования мы бы уже стояли обеими ногами на социалистической почве», - писал Ленин .

Задачу кооперирования крестьянства Ленин рассматривал как стратегическую, рассчитанную на целую историческую эпоху. Характерно, что если новая экономическая политика, по Ленину, есть вынужденное временное отступление, обусловленное нищетой и разрухой, то кооперация есть перспективная политика, есть путь к социализму. «А строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией - это есть строй социализма» .

Критикуя либеральное народничество, в частности Михайловского, Ленин утверждал, что справедливый передел земель, культурная работа в деревне, кооперация без свершения существующего строя не приведут к социализму. Суть в том, что кооперация после осуществления социалистической революции имела для Ленина иное значение, когда власть в руках пролетариата, кооперирование крестьянства - путь к социализму. Отрицая народнический путь к социализму в условиях капиталистического общества, Ленин признает его значение в иных социальных условиях, более того, опирается на него, решая задачу включения крестьянства в социалистические социально-экономические отношения.

Ленин не был педантом в смысле неукоснительного выполнения теоретических постулатов марксизма, он был гениальным политиком, поэтому социальная практика для него была всегда важнее теории. Увидев сопротивление крестьянства, Ленин скорректировал свой взгляд на него в сторону народнической идеологии, тем самым в сторону потребностей социальной практики. В кооперации Ленин увидел разрешение очевидных социальных конфликтов между крестьянством и государством диктатуры пролетариата, социального конфликта между мелкобуржуазной сущностью крестьянства и коллективизмом пролетариата. Можно предположить, что если бы ленинский план кооперации реализовался, если бы удалось избежать насильственной коллективизации крестьянства, то наше, уже бывшее, социалистическое общество имело бы другие черты, русское крестьянство не понесло бы огромных материальных и духовных потерь, тем самым сохранилось бы духовное здоровье народа.

Русская революционная традиция, в т. ч. и народническая, безусловно, оказала влияние на Ленина. Его духовный облик, его фанатическое служение делу народа, счастью народа, преданность идее, аскетизм в быту - все это есть влияние народнической культуры второй половины XIX в.

Народничество как идеологическое течение есть отражение интересов и потребностей крестьянства. Оно было постольку национальным явлением русской культуры, поскольку отразило реальные, конкретно-исторические особенности русского общества.

Народничество как идейное течение прекратило свое существование в конце XIX в. Однако крестьянство, являвшееся социальной базой народничества в начале XX в. в России, Советской России, составляло подавляющее большинство населения. Не учитывать этот социальный факт было невозможно. Русский марксизм не мог не «впитать» в себя некоторые элементы народнической, крестьянской идеологии, поскольку не мог отмахнуться от большинства населения нашей страны - крестьянства. На наш взгляд, народничество, прекратив свое существование как идейное течение русской мысли, в некоторой степени, было ассимилировано русским марксизмом, вошло в советскую идеологию.

1 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 1. С. 531.

2 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 83.

3 Франк С.Л. Сочинения. М., 1990. С. 90-91.

4. Бердяев Н.А. Русская идея // Вопросы философии. 1990 № 2. С 152.

По Покровскому, формула развития пореформенной России выражается словами: «Абсолютизм и отречение от политической свободы при максимуме гражданской свободы, как необходимое условие дальнейшего капиталистического развития без революции…» Эта формула была достаточно ясна уже для современников, которые легко заметили, что развитие капитализма не только не ведет к ослаблению помещичьего господства в деревне и самодержавия в городе, но, напротив, по-своему укрепляет их.

Чем хуже шли дела на мировом хлебном рынке, тем менее либеральными были настроения помещиков. Однако реакция, торжествующая в деревне, наталкивается на сопротивление города, модернизировавшегося и привыкшего жить по новым правилам.

Освобождение крестьян сопровождалось неожиданным распространением социалистических настроений среди интеллигенции. В 1876 году была создана первая народническая организация – «Земля и воля». Спустя три года она раскололась на радикальную партию «Народная воля», которая пошла по пути антиправительственного террора, и более умеренную группу «Черный передел». Позднее представители «умеренного» крыла народничества во главе с Г.В. Плехановым основали в эмиграции марксистскую группу «Освобождение труда».

Столь внезапная популярность социализма в стране, где еще почти не было индустриального пролетариата, ставила в тупик марксистских мыслителей последующего поколения. Однако подобный поворот событий был вполне закономерен именно для периферийной страны. Отечественная буржуазия не только не проявляла (в отличие от западной) стремления к демократическим переменам, она не была склонна даже к либеральной оппозиционности. Она была вполне удовлетворена тем порядком, который ей гарантировало самодержавие. У оппозиции 80-х годов, отмечает Покровский, «только и было, что левое крыло» . Поскольку между властью и радикалами не было естественного «буфера» в лице умеренных либералов, демократическая оппозиция неизбежно должна была стать революционной, а затем и террористической. В свою очередь, правительство могло бороться со своими противниками с помощью полицейских, а не политических мер.

В подобной ситуации демократическая идеология не могла не стать одновременно антибуржуазной. А позитивную программу антибуржуазный протест мог найти, только обратившись к европейскому социализму. Нечто похожее повторялось на протяжении XX века неоднократно – в других периферийных странах, от Китая до Кубы и Южной Африки. Между тем ортодоксальными марксистами рубежа XIX и XX веков народнический социализм воспринимался как своеобразная политическая иллюзия, идеологический мирок, возникший из-за того, что интерес к передовым западным идеям соединился в сознании интеллигентов-народников со стремлением к антимонархической революции.

Никакой объективной связи между народническими идеями и реальностью крестьянского хозяйства русские марксисты не видели, тем более что на первых порах сами крестьяне к народнической пропаганде относились крайне настороженно, а зачастую и враждебно.

Основоположник русского марксизма Г.В. Плеханов был твердо убежден, что после крестьянской реформы торжество капитализма в сельском хозяйстве было неотвратимо. По Плеханову, проникновение рыночных отношений в деревню неизбежно ведет к разложению и исчезновению всех докапиталистических форм социальной организации. Сдерживает этот процесс лишь «та сила инерции, которая, по временам, так больно дает себя чувствовать развитым людям всякой отсталой земледельческой страны» .

Разложение традиционных форм жизни в России конца XIX века было очевидным фактом. Но отсюда было бы преждевременно делать вывод о том, что на смену этим «отжившим формам» приходит новая, европейская организация. И дело, разумеется, было далеко не только в «отсталости» и «инерции», на которую так сетовали «развитые люди».

Совершенно иных взглядов придерживался Карл Маркс. С середины 70-х годов XIX века Россия занимает все большее место в его работе. Маркс не только преодолевает русофобские настроения, которые, надо в этом признаться, были свойственны ему в 50-х годах, но и начинает рассматривать Россию как страну, не поняв которую, невозможно и понять современный мир в его целостности.

Продолжая работать над «Капиталом», он собирается использовать исторический опыт России в третьем томе так же, как он использовал опыт Англии для первого тома . В это же время Маркс начинает проявлять интерес к народническим идеям. Если русские народники учатся у автора «Капитала», то мысль самого Маркса все более развивается под влиянием народничества. Он самозабвенно учит русский язык и увлекается работами Н.Г. Чернышевского, о котором говорит (возможно, с некоторым преувеличением), как о «великом русском ученом и критике» .

В 50-е годы русское общество представлялось Марксу какой-то однородной реакционной массой, и даже живший в Лондоне Александр Герцен – эмигрант, диссидент и социалист – казался ему из-за своих панславистских симпатий частью того же агрессивного имперского и провинциального мира. Совершенно иначе видит Маркс Россию в 70-е годы. Парижская Коммуна потерпела поражение, и Запад отнюдь не похож в это время на место, где торжествуют прогрессивные принципы. «В это десятилетие, – пишет Теодор Шанин, – Маркс постепенно приходил к пониманию того, что, наряду с ретроградной официальной Россией, которую он так ненавидел в качестве жандарма европейской реакции, появилась новая Россия его революционных союзников и радикальных мыслителей, и эти последние все более интересовались работами самого Маркса. Русский язык был первым, на который перевели «Капитал», за десятилетие до того, как появилось английское издание. Именно в России появились новые революционные силы, что было особенно заметно на фоне кризиса революционных ожиданий на Западе после падения Парижской Коммуны» .

Маркс начинает внимательно читать работы русских народников и находит в них не только мысли, созвучные его собственным, но и вопросы, на которые он как исследователь общественного развития просто обязан ответить. Осмысливая прошлое России, народники бросили вызов обоим господствовавшим направлениям отечественной мысли – славянофилам и западникам. Они отвергли идеи западников, видевших будущее страны в повторении «европейского пути», но точно так же отвергли и славянофильской миф об исключительности России. Конкуренции мифов в российском общественном сознании они противопоставили свой историко-социологический анализ, в значительной мере основанный на идеях Маркса.

Народники полагали, что Россия сможет избежать повторения пути европейского капитализма. Как отмечает Шанин, их антикапитализм не имел ничего общего с антизападничеством. «Эта возможность, однако, происходит не от «особого пути» России, о котором говорили славянофилы, но является следствием положения России в глобальном контексте после того, как капитализм уже укоренился в Западной Европе» .

По существу, народники были первыми, кто почувствовал специфику периферийного капитализма. Во-первых, они обнаружили, что не «национальная» буржуазия, а самодержавное государство, вовлеченное в миросистему, является главным агентом капиталистического развития. Следовательно, удар по правительству неминуемо окажется ударом и по капитализму. Во-вторых, Россия выглядела в рамках миросистемы эксплуатируемой нацией. Не только пролетариат, но все трудящиеся классы страны подвергаются эксплуатации, хотя и в различной форме. Мировая система извлекает выгоды из такого положения дел, но главным орудием эксплуатации все же остается не иностранный капитал, а собственная власть. Таким образом назревал союз русского революционного движения, пытающегося опереться на интеллигенцию и крестьянские массы, с пролетарскими движениями Запада. В-третьих, благодаря периферийному положению страны в миросистеме, здесь сохранились докапиталистические структуры – прежде всего крестьянская община.

Эта община подвергалась эксплуатации со стороны государства, использовавшего ее как инструмент выколачивания налогов и со стороны помещиков, и финансового капитала, связанного с правительством. Но именно это делало крестьянство потенциальной угрозой для системы, а саму сельскую общину – возможной точкой опоры для будущих преобразований. В результате выходило, что периферийное положение страны и ее «отсталость» неожиданным образом могут оказаться своего рода «преимуществом» с точки зрения революционной борьбы.

В центре теоретической дискуссии оказался вопрос о крестьянской общине, которая для бывших умеренных народников, превратившихся в ортодоксальных марксистов, выглядела пережитком прошлого. Плеханов и его сторонники, объявив себя интерпретаторами и проповедниками марксизма в России, начали против народничества непримиримую идеологическую борьбу.

Между тем взгляды самого Маркса развивались в противоположном направлении. Как и революционные народники, автор «Капитала» не отрицал архаического происхождения общины. Однако его диалектический подход заставлял его в одном и том же явлении видеть и пережиток прошлого, и возможный прообраз будущего. Когда принадлежавшая к группе Плеханова русская революционерка Вера Засулич попросила Маркса высказать свое мнение по этому поводу, тот недвусмысленно поддержал народников. Те же выводы он повторил и в письме в редакцию журнала «Отечественные записки».

Чем глубже автор «Капитала» погружался в вопросы русской истории и экономики, тем более очевидно становилось ему, что вопрос не сводится к будущему общины. Речь идет о том, насколько мир за пределами Европы и Северной Америки обречен повторить «западный» путь развития. В «Капитале» Маркс писал, что более развитая страна показывает менее развитой картину ее собственного будущего. Но говорил он это, сравнивая Англию с Германией. В этом сравнении он оказался в целом прав: немецкий капитализм, как и в других странах «центра», при всех своих «национальных особенностях» не выходил за рамки общей «западной» модели, первоначально сложившейся в Англии и Северной Америке. Иное дело – Россия. Сравнивая ее с Англией, Маркс приходит к выводу, что «историческая неизбежность» описанных им процессов развития капитализма «точно ограничена странами Западной Европы» .

Это не значит, что капитализм не затрагивает страны периферии, но здесь все происходит иначе. Более того, нет никаких причин видеть человеческую историю как механический и заранее запрограммированный процесс смены формаций. По существу, Маркс здесь уже вступает в полемику с собственными последователями, пытающимися использовать его теорию как «универсальную отмычку». «Им непременно нужно превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, – для того, чтобы прийти, в конечном счете, к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общественного труда и наиболее полное развитие человека» .

Вовлечение России в мировой рынок и даже развитие там буржуазных отношений вовсе не обязательно должны привести к формированию такого же капитализма, как и на Западе: «События поразительно аналогичные, но происходящие в различной исторической обстановке, привели к совершенно разным результатам» .

Острие полемики здесь столь явно направленно против формирующегося ортодоксального марксизма, почему Плеханов и его единомышленники так и не опубликовали по-русски оба письма Маркса, хотя тексты у них были. Не помогло даже то, что Ф. Энгельс, занимавшийся делами Маркса во время его болезни и после смерти, рекомендовал эти тексты печатать. Письмо в редакцию «Отечественных записок» было опубликовано в «Вестнике Народной воли» в 1886 году, а письмо Вере Засулич увидело свет только в 1924 году благодаря Давиду Рязанову, директору института Маркса и Энгельса, позднее репрессированному Сталиным. Нежелание замечать эти тексты объединило ортодоксальных марксистов с непримиримыми критиками марксизма, которые упорно повторяли на протяжении XX века, будто Маркс предложил свою теорию общественного развития в виде универсальной схемы, механически применяемой в любых обстоятельствах.

На самом деле, как справедливо отмечает Шанин, в полемике с «ортодоксальными марксистами» сам Маркс явно выступил с «неомарксистских» позиций. В последние годы жизни он задается именно теми вопросами, которые оказались в центре марксистских дискуссий XX века.

Иными словами, он выступил не только «основоположником марксистской теории», но и опередил ее развитие на добрых полвека.

Вопрос о периферийном развитии оказался в центре дискуссий социологов и экономистов в последней трети XX столетия. Между тем для Маркса именно Россия оказалась страной, на материале которой ему стала понятна неравномерность развития капитализма как миросистемы. Параллельно с русским опытом он изучает историю других периферийных стран, даже учит восточные языки и подталкивает к этому Энгельса. Но именно анализ событий, происходящих в России, стал для него ключевым. По словам Шанина, «если опыт Индии и Китая был для европейцев времен Маркса чем-то отдаленным, абстрактным и порой неправильно понимаемым, Россия была ближе не только географически, но и в человеческом смысле, можно было выучить язык и получить доступ к текстам, в которых сами жители страны анализировали свой опыт. И дело, разумеется, не в объеме доступной информации. Россия того времени отличается сочетанием государственной независимости и все большей политической слабости, находится на периферии капиталистического развития, остается крестьянской страной, но со стремительно растущей промышленностью (владельцами которой являются в значительной мере иностранцы и царская власть) и с сильным государственным вмешательством в экономику» .

Сочетание всех этих факторов делало Россию страной, где неизбежен был мощный социальный взрыв. Однако назревающая революция явно должна была, из-за периферийного характера русского капитализма, радикально отличаться от пролетарских движений Запада. Аграрная революция, захват помещичьей земли крестьянами ставил под вопрос само существование отечественной модели капитализма и ее интеграцию в миросистему.

Народники называли передачу земли крестьянам «Черным переделом». С точки зрения ортодоксальных марксистов, в таком аграрном движении не было ничего антикапиталистического. Разве не начинались западные буржуазные революции с ликвидации помещичьего землевладения? Действительно, в долгосрочной перспективе такой «Черный передел» мог бы привести к развитию сельского капитализма. Но в краткосрочной перспективе он означал бы уход крестьянина с рынка, что было бы катастрофой для капиталистического развития.

Маркс подчеркивал в «Капитале», что экспроприация мелкого производителя – условие капиталистического накопления. Однако в императорской России она осуществлялась торговым капиталом с помощью помещика. Причем через связь с помещиком крестьянское хозяйство не ликвидировалось полностью, а подчинялось требованиям рынка. Вот почему, с точки зрения накопления капитала, «Черный передел» – катастрофа. Еще более тяжелыми были бы его последствия для мировой экономики. На дворе был уже не XVI век, для развития требовались крупные капиталы. Мелкое накопление «крепких хозяев» растягивается на десятилетия, оно не поможет ни строительству железных дорог, ни выплате международных займов.

Русский капитализм уже не мог развиваться без помещичьей эксплуатации крестьянства. Потому и аграрная революция неизбежно должна была обернуться антикапиталистическим переворотом. А попытка радикально улучшить положение крестьянства оказывалась неотделима от вопроса об изменении характера всего российского государства.

«Речь идет здесь, – писал Маркс в одном из набросков письма к Вере Засулич, – таким образом, уже не о проблеме, которую нужно разрешить, а просто-напросто о враге, которого нужно сокрушить. Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция. Впрочем, русское правительство и «новые столпы общества» делают все возможное, чтобы подготовить массы к такой катастрофе. Если революция произойдет в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над теми странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя» .