Где похоронен ким филби. Ким филби - советский разведчик из англии

Благодаря Яну Флемингу и Голливуду, суперагент Ее Величества Джеймс Бонд превратился в самого известного сотрудника спецслужб во всем мире.

Для британской разведки Бонд — это своеобразный символ эффективности и безупречности. Разведка Великобритании действительно провела немало успешных операций. Однако в середине XX века британцы были вынуждены признать поражение в схватке с более искусным и умелым соперником, каковым оказалась советская разведка.

Спецслужбам СССР удалось развернуть в сердце Великобритании агентурную сеть, которой удавалось не только поставлять в Москву информацию стратегического характера, но и фактически парализовать ответную деятельность Британии против стран социалистического блока.

Ключевых советских агентов в Англии впоследствии назовут «Кембриджской пятеркой». Ее сердцем и мозгом являлся Ким Филби , человек, реальные деяния которого превосходят Джеймса Бонда и Отто фон Штирлица вместе взятых.

«Богатым слишком долго чертовски хорошо живется»

Гарольд Адриан Рассел Филби , более известный как Ким Филби, родился 1 января 1912 года в Индии, в семье британского чиновника при правительстве раджи. Его отец Сент-Джон Филби долгое время работал в британской колониальной администрации в Индии, затем занимался востоковедением.

Ким был представителем одного из старинных родов Британии, и ему было уготовано большое будущее. Он окончил с отличием Вестминстерскую школу, а в 1929 году поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета.

В 1988 году, в Советском Союзе Ким Филби даст большое интервью корреспонденту британской «Санди Таймс» Филиппу Найтли , в котором расскажет и о том, как начиналась его карьера разведчика.

«Когда я был девятнадцатилетним студентом, я старался сформировать свои взгляды на жизнь. Внимательно осмотревшись, я пришел к простому выводу: богатым слишком долго чертовски хорошо живется, а бедным — чертовски плохо, и пора все это менять, — говорил Филби. — Английские бедняки в то время считались фактически людьми низшего сорта. Я помню, как бабушка говорила мне: „Не играй с этими детьми. Они грязные, и ты можешь что-нибудь от них подцепить“. И дело было не только в недостатке денег. Дело в том, что им недоставало еды. Я до сих пор горжусь тем, что внес свой вклад, чтобы помочь накормить участников голодного похода, когда они проходили через Кембридж. Как только я пришел к выводу, что мир устроен чертовски несправедливо, передо мной встал вопрос о том, каким образом можно изменить создавшееся положение. Я заинтересовался проблемами социализма. К этому времени я уже был казначеем общества социалистов Кембриджского университета и выступал в поддержку лейбористов во время предвыборной кампании 1931 года».

«Это предложение я принял не колеблясь»

Поражение лейбористов на выборах заставило Филби отправиться в путешествие по Европе, чтобы понять, как там обстоят дела у его единомышленников.

То, что он увидел, его не обрадовало. Континентальная Европа переживала наступление правых, совсем недолго оставалось до прихода к власти нацистов в Германии. «Однако существовала прочная база левых сил — Советский Союз, и я полагал, что должен внести свою лепту в то, чтобы эта база продолжала существовать во что бы то ни стало», — рассказывал Филби.

Англичанин, решивший вступить в коммунистическую партию, в Австрии познакомился с активисткой австрийской компартии Литци Фридман . Он вернулся в Британию вместе с ней, и в апреле 1934 года Ким и Литци поженились.

«Весной 1934 года со мной установили контакт и поинтересовались, не хочу ли я поступить на службу в советскую разведку. Это предложение я принял не колеблясь», — вспоминал Ким Филби о главном выбор в своей жизни.

Человеком, который предложил Филби работать на разведку СССР, был советский нелегал Арнольд Дейч , который и руководил работой англичанина в первые годы.

Ким Филби пошел на этот шаг ни ради денег, ни из-за шантажа и угроз. Представитель британской аристократии руководствовался исключительно убеждениям. Впереди была большая схватка с нацизмом, и Ким видел, кто является главным оппонентом Гитлера , кому предстоит принять на себя всю тяжесть борьбы.

Старший по борьбе с «коммунистической угрозой»

В тот момент, когда Ким Филби стал агентом советской разведки, никому и в голову прийти не могло, какую головокружительную карьеру он сделает в спецслужбах Англии. Ким работал журналистом «Таймс», в годы гражданской войны в Испании выполняя роль специального корреспондента в этой стране, и одновременно выполняя задания Москвы.

Накануне Второй Мировой войны на Филби обратили внимание в Secret Intelligence Service, или SIS — внешней разведке Великобритании. О том, что Ким работает на Москву, в SIS, понятно, не знали, но высоко оценили работу Филби в Испании, и предложили поступить на службу Ее Величества.

Разумеется, в Москве от такой перспективы были в восторге. Зарекомендовав себя с наилучшей стороны, Ким Филби уже в 1941 году становится заместителем начальника контрразведки.

Фактически благодаря ему советская разведка имеет точные сведения о всех операциях британцев. В 1944 году становится руководителем 9-го отдела SIS, занимавшегося советской и коммунистической деятельностью в Великобритании.

Филби, по сути, поручена борьба с самим собой. Неудивительно, что ему удалось фактически парализовать это направление деятельности. Только за годы войны Филби передал в Москву более 900 важнейших документов. Получая информацию о советских перебежчиках, Ким обеспечивал возможность вывести из-под удара ключевых агентов советской разведки.

Ким Филби. Фото: Кадр youtube.com

Без пяти минут глава британской разведки

В 1949 году Ким Филби получает назначение в Вашингтон, где курирует совместную деятельность британских спецслужб, ФБР и ЦРУ «по борьбе с коммунистической угрозой».

Такое, пожалуй, не снилось даже штандартенфюреру Штирлицу. Для того, чтобы киногерою сравняться с реальными деяниями Кима Филби, ему пришлось бы «подсидеть» Мюллера или Шелленберга.

Назначение в Вашингтон свидетельствовало об абсолютном доверии к Филби в Лондоне. Более того, следующим постом для него должна была стать должность... главы британских спецслужб. Сам Филби, правда, считал, что занять эту должность ему бы не удалось, а вот пост заместителя был вполне реален.

Однако контрразведка Великобритании и ЦРУ к этому времени знали о том, что внутри английских спецслужб работает «крот». Правда, им и в голову не приходило, что этих «кротов» несколько.

В 1951 году два советских агента, Дональд Маклин и Гай Бёрджесс , оказавшись под угрозой разоблачения, бегут из Великобритании. Филби, тесно работавший с ним, попадает под подозрение. Сам Филби считал, что и Маклин, и Бёрджесс могли остаться в Англии, поскольку улик против них было недостаточно.

Его самого отозвали из Вашингтона и стали подвергать допросам. Филби, если говорить о его профессиональных качествах, конечно, был умелым аналитиком, как Штирлиц, а не мастером «плаща и кинжала», как Бонд. И это ему помогло в борьбе за собственное оправдание. Он маневрировал, говоря о тех советских агентах в Англии, которые и так были раскрыты. Филби указывал на свои успехи в борьбе с «коммунистической угрозой», а когда становилось совсем тяжко, напоминал о том, что многие решения принимал после консультаций с высшими чинами ЦРУ. И если он — русский агент, то выходит, что и руководители ЦРУ тоже?

«Дорогой Ким, за что же вы извиняетесь?»

Филби удалось выкрутиться, но в связи с тем, что прежнего доверия к нему не было, в 1955 году его отправили в отставку.

Но в глазах многих в Великобритании потомственный аристократ Филби стал безвинной жертвой «войны спецслужб». Его друзья поспособствовали тому, чтобы в 1956 году он снова оказался в рядах британской разведки. Правда, о руководящих постах речь не шла. Под прикрытием корреспондента газеты The Observer и журнала The Economist Ким Филби отправляется в Бейрут, где становится главой местной британской резидентуры.

Еще почти семь лет он успешно продолжал работать на СССР, однако к началу 1963 года его разоблачение и арест стали фактически неизбежными. В январе 1963 года Филби исчез из Бейрута, чтобы спустя несколько дней оказаться на территории Советского Союза. Его нелегальная работа, продолжавшаяся почти три десятка лет, была завершена.

«Мой коллега из Москвы, должно быть, заметил, что я чересчур нервничаю, — вспоминал Филби. — Он положил мне руку на плечо и произнес слова, которые я до сих пор помню: «Ким, ваша миссия закончена. В нашей службе существует правило: как только тобой начинает интересоваться контрразведка — это начало конца. Нам известно, что британская контрразведка заинтересовалась вами в 1951 году. А сейчас год 1963-й — прошло 12 лет. Дорогой Ким, за что же вы извиняетесь?»

«Власти были бы удивлены тем, как много захотели бы позднее вернуться»

Тема Кима Филби для Великобритании до сих пор чрезвычайно болезненна. Советский агент, три десятка лет успешно работавший в недрах британских спецслужб, и едва не ставший их руководителем — эта пощечина, которая не забудется никогда.

Поэтому в Великобритании всячески пытаются подставить под сомнение многие аспекты его деятельности. Говорят о том, что аристократа сбила с толку первая жена-коммунистка, что он работал на нацистов, предавал своих товарищей из советской разведки, что в конце жизни разочаровался в коммунизме и спился.

Первые предположения не подтверждаются фактами. Что касается алкоголизма и разочарования в идеалах, то Филби не скрывал, что действительно некоторое время после переезда в СССР сильно пил. Также признавался, что не все, что он увидел в Советском Союзе, ему понравилось.

В интервью с Филиппом Найтли Филби говорил достаточно откровенно: «Русские очень любят свою страну, но в течение долгих лет многие эмигрировали и начали новую жизнь за границей, хотя им недостает России. Между прочим, я думаю, что следовало бы разрешить свободный выезд из Советского Союза. Мне кажется, власти были бы удивлены тем, как мало советских граждан захотело бы выехать из страны и как много захотели бы позднее вернуться. Но это только мое личное мнение... Мой дом здесь, и хотя здешняя жизнь имеет свои трудности, я не променяю этого дома ни на какой другой. Мне доставляет удовольствие резкая смена времен года и даже поиск дефицитных товаров. Одним из достоинств советской социальной системы является жизнь за наличные. Здесь нет кредита, но нет и постоянного залезания в долги. Одному Богу известно, что произойдет с западной экономикой, если вдруг потребуется уплатить все личные долги».

Как видите, разведчик, не доживший до смены политической формации, точно предсказал то, что советских граждан после личного знакомства с реалиями Запада постигнет довольно быстрое разочарование. Все прелести жизни при постоянном залезании в долги россиянам теперь тоже хорошо известны.

«Не мне снабжать противника информацией»

Филби в СССР были созданы более чем достойные бытовые условия. А вот работы у него было мало, и это загоняло его в депрессию. Разведчик был не в восторге и от мер безопасности, созданных вокруг него. Но у советских спецслужб были свои резоны — фигура Кима Филби вызывало столь сильно раздражение в Лондоне, что никто не мог поручиться в том, что не последует попытки убийства или похищения.

Еще в 1980 году издательство «Воениздат» выпустило книгу мемуаров Филби «Моя тайная война», которая стала сенсацией не только в СССР, но и во всем мире.

«Любой, кто надеется найти здесь информацию о советской разведке, будет разочарован. Несомненно, разведывательные службы противника способны составить себе общее представление о моей деятельности как советского разведчика, — писал Филби о вступлении к своей книге. — Однако существует масса информации, которой они не знают, а также есть сферы, где их попытки докопаться до истины весьма сомнительны. Но не мне, советскому разведчику, снабжать противника информацией или рассеивать его мучительные сомнения, поэтому я умышленно почти не упоминаю о моей работе с советскими товарищами...».

Филипп Найтли , бравший интервью у Филби в Москве, говорил, что из всех своих наград разведчик более всего гордился орденом Ленина. «Он соответствует одной из степеней Рыцарского ордена», — пояснил Филби журналисту.

Найтли спросил у него: «Поступили бы вы так же, если бы пришлось повторить все снова?».

«Непременно», — ответил Филби.

Ким Филби - личность известная. Очень известная. Шутка ли, советский агент-нелегал, который работал в самом сердце английской разведки около тридцати лет, а когда оказался на грани провала, просто ушел в Советский Союз. Ушел, конечно, очень «не просто», но главное - результат. А результат оказался стопроцентным. В СССР Филби считают одним из величайших разведчиков эпохи. В Великобритании - одним из величайших предателей, нанесшим огромный урон интересам британской короны. Но, несмотря на такую известность, история его жизни, как и подобает истории жизни разведчика такого масштаба, до сих пор окутана легкой дымкой недосказанности и порождает больше вопросов, чем дает ответов.

Мальчик из хорошей семьи

Вообще-то англичанин Гарольд Адриан Рассел Филби родился в Индии. Обыденное дело для Британской империи. Шел 1912 год. Семья была, что называется, из элиты. «Голубая кровь». Его отец, Гарри Сент-Джон Бриджер Филби, был британским чиновником при правительственном кабинете местного раджи, то есть работал, по сути, в британской колониальной администрации. Еще он занимался востоковедением и был очень известным арабистом. Мало того, Ким (это прозвище будущему советскому разведчику дали в детстве в честь героя наиболее популярного романа Киплинга) - достойный продолжатель старинного английского рода. Его дед по линии отца владел кофейной плантацией на Цейлоне. А женой этого деда, стало быть, бабушкой Филби, была Квинти Дункан. Вот эта самая бабушка происходила из семьи потомственных военных. Как сказали бы сейчас - династии. И одним из представителей этой династии является не кто иной, как фельдмаршал Монтгомери.

По дороге высшего общества

Что мы видим далее в биографиях Кима Филби? Далее мы видим обычный путь отпрыска старинного рода. Воспитывали его не в Индии. В Англии. Занималась этим делом как раз бабушка. Видимо, воспитывала хорошо - паренек окончил Вестминстерскую школу с отличием. Ну и в 1929 году, как и подобает будущему представителю английской элиты, начал обучение в Тринити-колледже Кембриджского университета. А вот потом начинается нечто невообразимое.

Социалист? Не может быть!

А дальше биографы Кима Филби сообщают нам, что тот уже в Кембридже был социалистом. Да, юноша из хорошей семьи. Старинный английский род и всё такое. Социалист. Мало того, через четыре года он оказывается в Австрии, где принимает деятельное участие в работе… Международной организации помощи борцам революции. Это, чтобы вы лучше понимали, не просто организация сочувствующих бездельников. Нет. Это коммунистический аналог Красного Креста. И создан он был по решению Коминтерна.

«Откуда у парня испанская грусть»

Кстати, да. Откуда? Откуда весь этот крутой революционный коммунистический замес, в конце концов приведший Филби в Испанию времен гражданской войны, а потом и в Советский Союз? Читаем еще раз его биографию и обнаруживаем, что один из тех, кто писал о Гарольде Адриане Расселе Филби, сообщает прелюбопытнейшие известия. Оказывается, папа Филби, тот, который Гарри Сент-Джон Бриджер, был не просто чиновником колониальной администрации. Он был советником Уинстона Черчилля, он был министром внутренних дел в Месопотамии, он был советником и, как пишут, могущественным советником короля Ибн Сауда. Он принял мусульманство с именем Хадж Абдаллах, он взял второй женой саудовскую девушку-рабыню, он был английским шпионом, и он при этом… с огромным презрением относился к своему классу, считал британскую бюрократию бестолковой и не принимал официальную политику Британии на Ближнем Востоке. Вот, дескать, отсюда у Филби-младшего нелюбовь к британскому правящему классу и социалистические настроения. Но, оказывается, это вовсе и не удивительно, потому что у большинства английских интеллектуалов того времени неприятие британского истеблишмента просто зашкаливало. Быть коммунистом было почетно, а Маркс был иконой. Вот так.

Большие разночтения вызывает вопрос о том, когда, собственно, Филби стал работать на советскую разведку. Все, однако, сходятся в том, что привлек Кима к работе на разведку СССР советский разведчик-нелегал Арнольд Дейч.

Только вот где и, самое главное, когда? Кто-то считает, что это случилось, когда Филби был спецкором «Таймс» в Испании, во время тамошней гражданской войны. Кто-то говорит, что он стал работать на советскую разведку еще в Англии в 1934 году. Третьи также говорят об испанском периоде Филби, но настаивают на том, что работал он тогда не на советскую разведку в чистом виде, а на разведку Коминтерна. Хотя, в принципе, это в немалой степени одно и то же, да к тому же еще большой вопрос, что это такое - «разведка Коминтерна»? Интересно, что некоторые авторы приводят мнение, которое якобы принадлежит британским правительственным кругам. Вроде бы там считают, что Ким стал работать на разведку СССР уже в ходе Второй мировой войны. Причем имеется в виду, скорее, не Вторая мировая, а именно наша Великая Отечественная, то есть период с 1941 года. Но это и понятно: британцам, возможно, просто не хочется признавать, что они взяли советского разведчика на работу в знаменитую МИ-6 (SIS). А так вроде получается по их версии, что сначала он стал британским разведчиком, а потом уже был завербован Советами.

Награды двух разведок

Что самое занимательное в истории Кима Филби, так это, что в МИ-6, куда он попал в 1940 году благодаря еще Гаю Бёрджессу, также работавшему на СССР, его сделали главой отдела контрразведки. То есть он фактически беспрепятственно мог иметь контакты с людьми, подозревавшимися в качестве советских шпионов. Это на самом деле было замечательное прикрытие. А еще более замечательным оно стало в 1944 году, когда Филби поставили руководить отделом, который занимался противодействием советской и коммунистической деятельности в Британии. Ким вообще считался восходящей звездой британской разведки. Был одним из ее руководителей, при этом не за страх, а за совесть работая на Советский Союз. В результате Филби был награжден правительством Британии и советским правительством. Причем советские награды были очень весомыми: ордена Ленина, Красного Знамени и Отечественной войны I степени.

Самые весомые достижения

Достижений у советского разведчика Кима Филби хоть отбавляй. Ведь он выполнял очень серьезные и щепетильные задания МИ-6, а значит, имел прекрасную возможность передавать важные сведения для Советского Союза. По некоторым данным, Филби только за время ВОВ передал для Москвы более девятисот документов.

Но, по словам его четвертой (и последней) супруги Руфины Пуховой, на которой он женился, когда окончательно перебрался в СССР, своей главной заслугой он сам считал информацию, которую передал в центр перед знаменитой битвой на Курской дуге, от исхода которой во многом зависел собственно и исход самой войны.

Ким не только сообщил, что немцы будут делать ставку на свои тяжелые танки, но точно указал на деревню Прохоровку как место основного удара. Этим сведениям поверили, провели необходимую подготовку и… результат известен. Но сама Руфина Пухова акцентировала внимание на еще одной крайне важной информации, переданной Филби в Москву.

Это информация о том, что Черчилль будто бы давил на Трумэна, чтобы заставить того… сбросить ядерную бомбу на Москву.

Возможно, имеется в виду операция «Немыслимое», которую в оборонительном и наступательном варианте разрабатывали по заданию Черчилля уже в 1945 году.

Правда, о ставке на атомную бомбу в этой операции говорят редко. Подавляющее большинство экспертов сходятся во мнении, что это была операция, в которой предполагалось использовать обычное вооружение. И она была отклонена военными, которые посчитали, что быстрой победы над СССР объединенные британо-американские силы не добьются, и это приведет к тотальной войне, фактически к Третьей мировой, в которой шансы на победу станут очень сомнительными.

Провал без провала

Сказать, что Филби «провалился», нельзя. Он вообще за свою карьеру несколько раз выручал тех советских агентов, которые оказывались на грани провала.

А в 1951 году, работая в Вашингтоне, в том числе с ЦРУ и ФБР, он узнает, что под подозрение попали да советских агента - Дональд Маклин и Гай Бёрджесс. Филби с огромным риском для себя самого предупреждает их и… сам оказывается под подозрением. Фактически на грани провала.

Маклин и Бёрджесс вместе с Филби и Энтони Блантом считаются членами так называемой «Кембриджской пятерки», которая якобы представляла из себя ядро советской шпионской сети в Британии.

Почему «Кембриджская»? Потому что всех их будто бы завербовали во время учебы в Кембридже. Почему «пятерка»? Потому что есть мнение, что изначально это была ячейка Коминтерна, а такие ячейки состояли из пятерок. Сам Филби насмехался над этим. Он говорил, что его и других завербовали вовсе не в Кембридже, что у каждого была своя судьба, а вместе работать они стали уже позже. Также он утверждал, что в Кембридже не было никакой ячейки Коминтерна, потому и не определен пятый член «пятерки», которого без устали искали, да так и не нашли.

Кстати, из четверых раскрытых агентов трое, Филби, Маклин и Берджесс, были удачно переброшены в Советский Союз.

Против войны

Да, все-таки почему Филби стал советским агентом? Ведь одно дело быть коммунистом, а совсем другое работать против собственной страны.

Руфина Пухова отвечает на этот вопрос просто: Ким был антифашистом по своей сути. Он работал даже не столько на Советский Союз, сколько против фашизма. А после? Ведь несмотря на то что с 1951 года Филби был под колпаком у МИ-6 и МИ-5, он продержался до 1956-го. Может быть, после победы он работал против новой войны, считая, что только СССР способен ее остановить.

По крайней мере, он точно не знал, что о нем будут писать книги и снимать фильмы.

Помимо фактического интереса, книга любопытна и с литературной точки зрения. Милн - племянник знаменитого писателя Алана Александра Милна, автора «Винни-Пуха», он тоже не чужд писательского дарования.

Их дружба началась задолго до того, как Филби был завербован в 1933 году в так называемую кембриджскую пятёрку, куда, помимо него, входили Гай Бёрджесс, Дональд Дюарт Маклин, Джон Кэрнкросс (его участие всегда оставалось под вопросом) и якобы вербовавший всех Энтони Блант. На закате жизни Филби утверждал, что на самом деле никакой «пятёрки» не было и Кембридж вовсе не являлся точкой отсчёта в деле сотрудничества английских интеллектуалов с советской разведкой - они работали за идею и отказывались от оплаты.

Вместе с Милном Филби учился в Вестминстерской школе, одной из старейших мужских частных школ Лондона, основанной в 1560 году. И хотя в университеты они поступили разные - Филби пошел в Тринити-колледж Кембриджского университета, а Милн - в Крайст-Чёрч в Оксфорде, связи не прерывались и в дальнейшем. Вскоре они стали ещё и рабочими: Милн поначалу служил под началом Филби, а затем и сам стал важным сотрудником разведки. Датой окончательного разрыва можно, видимо, считать 1963-й, когда Филби бежал в Москву.

Но их отношения не прерывались и в те годы, когда Филби оказался под подозрением своих британских коллег и на какое-то время был даже вынужден покинуть Секретную службу. Газета «Совершенно секретно» печатает фрагмент посвящённой этому времени главы.

Чтобы облегчить чтение книги, стоит напомнить о специфическом словоупот-
реблении Милна. Автор воспоминаний использует для обозначения разведслужбы МИ-6 термин «СИС», а для МИ-5 - термин «Секретная служба». Требует расшифровки и аббревиатура ISOS: Intelligence Source Oliver Strachey (переводится как «Источник разведданных Оливера Стрейчи»). Эта служба названа в честь шифровальщика британского МИДа Оливера Стрейчи (1874 -1960), он занимался перехватом сообщений германского абвера в годы Второй мировой войны и их расшифровкой.

Комментария требует и имя Константина Волкова: вице-консул советского генерального консульства в Стамбуле в 1945 году решил попросить с женой убежища у англичан, пообещав им в обмен на паспорт выдать массу тайн НКВД. В итоге его переправили тайно в Москву, где расстреляли как предателя.

Шеф подсекции Vk

…Хотя я и покинул подсекцию Vd (теперь во главе её был поставлен Десмонд Пэйкенхем), Ким в качестве шефа Vk всё ещё был моим непосредственным начальником. Наше внимание всё больше занимала тема антигитлеровских заговоров внутри Германии и попытки заговорщиков привлечь к себе интерес и поддержку союзников. Одному из своих офицеров, Ноэлю Шарпу, я поручил всё рабочее время посвящать только этому вопросу. Ещё летом 1942 года Отто Йон во время одного из своих визитов в Мадрид в качестве юрисконсульта авиакомпании Lufthansa начал передавать информацию агенту СИС о группе лиц, среди которых были Людвиг Бек, Карл Фридрих Гёрделер и другие, которые якобы планировали свергнуть режим Гитлера. В последующие два года аналогичная информация поступала и от других агентов, таких как Адам фон Тротт и Ханс Бернд Гизевиус. Политическая цель группы состояла в том, чтобы сформировать правительство, которое дружественно настроено по отношению к Великобритании и Америке и готово к заключению мира.

Возник миф о том, что Киму - в интересах русских - удалось как-то придерживать подобные донесения или по крайней мере расценивать их как ненадежные. Не сомневаюсь, что если бы он увидел в той ситуации возможность помочь русским, не подвергая себя опасности, он бы ею наверняка воспользовался. Однако на самом деле его положение не позволяло как-то влиять на события. С одной стороны, заговорщики поддерживали связь как с американцами, так и с британцами. Внутри структуры СИС именно Секция I, а не V решала, какую политическую информацию надлежит передать в Министерство иностранных дел и другие ведомства Уайт-
холла. Насколько я помню, донесения Йона и в самом деле распределялись Секцией I - с разумными пометками о том, что, поскольку источник не является регулярным агентом СИС, за его послания целиком ручаться нельзя. Предполагаю, что нечто подобное происходило и с донесениями от других эмиссаров. (…)

Однако мы с Ноэлем Шарпом со всё возрастающим интересом и оптимизмом следили за этой группой заговорщиков, и я не помню, чтобы мнение Кима на этот счёт шло вразрез с нашим. Возражения на предоставление поддержки этим и аналогичным попыткам высказывались в Министерстве иностранных дел. Согласно принятой стратегии, отвергалось всё, что могло интерпретироваться как попытка вбить клин между западными союзниками и Россией. Возможно, сказывалось также нежелание - как в самом Министерстве иностранных дел, так и в других ведомствах - поверить в то, что это уже не какая-нибудь мелкая группа малоопытных любителей, едва ли способных чего-то достигнуть.

Вскоре после подрыва адской машины 20 июля 1944 года несколько наших офицеров, как водится, слушали новости, собравшись у радио на Райдер-стрит, 14. Ноэль и я, раскрыв рот и онемев от удивления, узнали, что большинство заговорщиков уже пойманы и даже расстреляны. Возможно, многих из них уже давно держали в поле зрения, но гестапо всё-таки не удалось пресечь действия Клауса фон Штауффенберга, которому удалось лично разместить бомбу под переговорным столом Адольфа Гитлера.

Ноэль Шарп, который позже стал хранителем отдела печатной литературы в Британском музее, недавно подтвердил мне, что у него не было никаких свидетельств, оснований или подозрений о том, что Ким пытался придержать или классифицировать как ненадежное любое из донесений, которые мы получали по данному вопросу, или что он вёл какую-то свою игру, тем более во всем, что касалось участников заговора 20 июля. Также уместно заметить, что Ким участвовал в отправке Клопа Устинова (отца знаменитого Питера Устинова) в Лиссабон. Помнится, это произошло где-то в начале 1944 года. Ему было вручено письмо, целью которого было восстановить дружеские отношения с немцами, настроенными против Гитлера, которых он знал в прошлом. (…)

Конец связи

Большинству людей приходится преодолевать неудачные полосы в жизни, но испытание, которому подвергся Ким Филби, было несколько иного порядка. Весь его мир, казалось, разрушился. Блестящая карьера, большие надежды исчезли, растворились, теперь он стал изгоем, попав под серьёзное подозрение. Эйлин позже призналась Мэри, что уже несколько недель их дом в Рикменсуорте находится под наблюдением бригады рабочих, которая неподалёку не очень убедительно занимается дорожными работами. Возможно, так и было, или, может быть, это оказались просто очень ленивые рабочие. Как только вам кажется, что за вами следят, всё вокруг приобретает зловещий оттенок. Ким, по словам Эйлин, пребывал в состоянии, близком к шоку, и очень не хотел оставаться один. В то же время из дома бы он в любом случае не вышел…

Это был период основных допросов в МИ-5, то есть «судебного расследования», проводимого в ноябре 1951 года при участии Г.П. Милмо, ранее офицера МИ-5, а к этому времени уже королевского адвоката. Несколько раз Филби допрашивал опытный дознаватель Джим Скардон. Находясь в Германии, я мало что слышал об этом, за исключением каких-то обрывков информации, к тому же не всегда надёжных. Например, рассказывали, что когда Ким попытался прикурить сигарету, Милмо сердито выхватил её и швырнул на пол. Я также слышал - возможно, это позднее сообщила Эйлин, - что Кима особенно угнетала необходимость отвечать на вопросы перед лицом старых коллег по МИ-5, таких как Дик Уайт и тот же Милмо, которые раньше так высоко ценили его. Может показаться странным, что отношение друзей по СИС и МИ-5 имело для него такое значение, но я уверен, что, с одной стороны, Ким целиком и совершенно искренне участвовал в жизни СИС и был так же заинтересован в работе, компании и хорошем мнении коллег, как и любой другой офицер СИС. Не думаю, что то же самое справедливо в отношении любого другого шпиона уровня Кима Филби; например, я очень сомневаюсь, что это в целом относится к Джорджу Блейку, хотя, поскольку мне не довелось узнать его поближе - где-нибудь за пределами конторы, - то всё это лишь моё личное впечатление.

К тому времени, когда мы с Мэри возвратились в Англию в августе 1952 года, допросы Кима Филби уже закончились; очевидно, результаты были спорные, неоднозначные, и основной накал прошёл. Но осталась безнадёжность. Все официальные или полуофициальные посты были для него теперь, конечно же, закрыты. Прошло некоторое время, прежде чем ему удалось - через Джека Айвенса - найти себе место в торговой фирме, где он проработал несколько месяцев. К коммерции у Кима не было ни малейшей тяги. Было грустно наблюдать, как он занимается неинтересной, тоскливой работой, которая была и ниже его способностей, и в некотором смысле выше их; это всё равно что преподаватель чешского языка метёт улицу, и получается у него не слишком хорошо. Для Кима, человека, который естественным образом принадлежал к элите, было крайне трудно примириться с нудным и совершенно непригодным для него занятием. Но я предполагаю, что, если нужно, он смирился бы с этим. Сейчас он находился в поисках; ему нужен был шанс снова что-то сделать для русских.

Ким Филби с женой Руфиной. Фото из архива документов КГБ

Утечка информации

В течение последующих трёх лет, пока нас снова не направили за границу в октябре 1955 года, мы с Мэри встречались с Кимом и его семейством довольно регулярно, с интервалами в несколько недель. Никаких указаний от начальства, препятствующих таким встречам, я не получал; и тем более никто мне не приказывал встречаться и докладывать потом всё, что я видел или узнал. Хотя сам Ким при виде меня, возможно, и задавался таким вопросом. Большинство его старых друзей в СИС и других официальных отделах посчитали, что разумнее вообще прекратить знакомство. И действительно, могу припомнить очень немногих, которые состояли на службе и продолжали с ним регулярно видеться. (…)

Многие в СИС, которые, как и я, крайне мало знали о деле Кима, придерживались мысли о том, что он всё-таки не совершал никаких серьёзных преступлений. Хотя мы признавали, что не располагаем никакими надежными фактами, чтобы так судить об этом. Одна важная вещь, про которую мы не знали и о которой я узнал, лишь прочитав его книгу «Моя тайная война», заключалась в том, что на фоне улик, предъявляемых ему на допросах в МИ-5, были две весьма зловещие мелочи. Через два дня после того, как информация о Волкове в 1945 году поступила в Лондон, было отмечено «впечатляющее» увеличение объёма телеграфной переписки НКВД между Лондоном и Москвой, сопровождаемое таким же ростом объёма корреспонденции между Москвой и Стамбулом. А в сентябре 1949 года, вскоре после того, как Ким узнал, что британцы и американцы расследуют подозрительную утечку из британского посольства в Вашингтоне, случившуюся несколькими годами ранее, наблюдалось аналогичное увеличение потока телеграмм НКВД. Ким не говорит о том, показывали ли ему в МИ-5 какую-нибудь статистику, чтобы подкрепить эти улики, или просто рассчитывали, что он поверит на слово.

Если верно последнее, то нельзя исключать и то, что в МИ-5 немного блефовали, преувеличивая реальные данные об объёмах переписки НКВД. Но ответ Кима, вероятно, мог лишь усугубить подозрения: когда его спросили, может ли он как-то объяснить такое резкое увеличение числа телеграмм, он просто ответил, что не может. Едва ли это реакция невинного человека. Ким утверждал, что причина, по которой Дональд Маклин был предупреждён об опасности, заключалась в том, что, с одной стороны, он сам заметил слежку, а с другой, что у него забрали определённые категории секретных документов.

Но здесь всплыли новые независимые свидетельства, наводящие на мысль о том, что русских, возможно, действительно кто-то информировал. По крайней мере, об эпизоде с Волковым. Можно было бы ожидать, что невинный без особых раздумий заявил бы своим дознавателям, что если цифры вообще хоть что-нибудь значат, тогда МИ-5 должна искать среди тех, кто до сих пор на свободе. Думаю, что если бы факты о движении телеграмм НКВД стали известны в СИС, виновность Кима представлялась бы не такой спорной. Многие также задаются вопросом, до какой степени те, кто информировал Гарольда Макмиллана перед его выступлением в палате общин в ноябре 1955 года, знали об этих свидетельствах, на первый взгляд довольно изобличающих…

Как-то вечером, после того как Ким поужинал с нами, он завёл разговор о Гае Бёрджессе. Жизнь Гая, сказал он, к 1951 году, очевидно, являла собой полную безнадёжность, и если он действительно русский шпион, то это напряжение, должно быть, для него совершенно невыносимо. Продолжив, Ким сказал, что долго копался в памяти в поисках любых деталей, которые помогли бы выяснить правду о Гае, и вспомнил одну, наверное, весьма существенную вещь. Во время войны Гай какое-то время усердно добивался расположения одной дамы из известного семейства, которая работала в Блечли. Очевидно, предположил Ким, Гай рассчитывал, что она рано или поздно проговорится ему о своей работе и сообщит какие-нибудь важные подробности. Несколько озадаченный, я спросил, не ждёт ли он, что я передам эту информацию службе безопасности. «В общем, да, - слегка удивившись, ответил Ким. - Потому я и упомянул об этом». Чем больше я думал об этом, тем загадочнее казался мне этот инцидент. Две вещи казались абсолютно очевидными. Во-первых, если Гай действительно добивался общения с той дамой, то этот факт к настоящему времени был бы общеизвестен. Во-вторых, причина, вероятнее всего, связана с её известным именем, нежели с чем-нибудь ещё. Гай всегда был падок на знаменитости; как однажды выразился Денис Гринхилл в статье The Times, «я никогда не слышал, что человек, который бахвалится знакомствами с известными людьми, - выходец из той же среды». Когда я упомянул об этой истории в соответствующем отделе, она не возбудила никакого интереса - судя по всему, по вышеназванным причинам.…

Варианты бегства

В других источниках я прочитал, что в этот период он сильно пил, но у меня такого впечатления не сложилось. С одной стороны, на выпивку требовались немалые деньги. Прежде всего за эти годы моих нечастых посещений семейства Филби мне запомнились маленькие дети: пятеро детей Кима, наш собственный ребенок и ещё дети наших соседей. Везде царил шум и гвалт, однако дети всё-таки были под пристальным надзором и воспитывались надлежащим образом. При всех проблемах и невзгодах, свалившихся на семью, Ким и Эйлин были хорошими родителями. Дети имели для Кима огромное значение. У меня сложилось ощущение, что, если бы не эти пятеро, он, возможно, уже тогда перебрался бы в Россию. Это не представляло больших трудностей. Ему ведь не запретили выезжать за границу. В своей книге он пишет, что в 1952 году посетил Мадрид в качестве внештатного журналиста (я этого не помню, но, видимо, в то время я всё ещё находился в Германии). Позже, если мне не изменяет память, он вылетел в Триполи по делам коммерческой фирмы, а в 1954 году взял Конни на Майорку, где они остановились в доме Томми и Хильды. В своей книге он пишет, что рассматривал несколько вариантов бегства именно в тот период. Он упоминает о плане, первоначально разработанном для Америки, но требующем лишь незначительных модификаций, чтобы он годился и для Европы. Не думаю, что здесь требовалось какое-нибудь скрупулезное планирование. Он мог бы с имеющимся британским паспортом выехать в какую-нибудь западную страну, имеющую воздушное сообщение с советским блоком, а оттуда после посещения советского посольства или, возможно, офиса «Аэрофлота» и получения визы отправиться прямиком в Москву, Прагу или в другое место.

Свою работу в экспортно-импортном бизнесе он через несколько месяцев оставил, и потом больше двух лет у него не было постоянной работы. Лишь иногда, крайне нерегулярно, он зарабатывал кое-что как внештатный журналист. В какой-то момент у него возникли надежды на то, что ему предложат работу над сценарием кинофильма - о первобытных людях. «В этой задумке привлекала одна деталь, - сказал мне Ким. - Не думаю, что раньше снимался фильм, в котором участвовали абсолютно голые мужчины и женщины». Говорят, в фильме был задействован кто-то из весьма известных актёров, и у Кима состоялось несколько собеседований, однако в итоге из этой затеи ничего не вышло.

Редакция благодарит издательство «Центрполиграф » за предоставленный фрагмент книги «Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ»

Авторы:

Сын известного британского арабиста Гарри Сент-Джона Бриджера Филби .

Биография

Незадолго до смерти, в 1988 году, Филби в своей московской квартире дал интервью посетившему его с разрешения КГБ английскому писателю и публицисту Филиппу Найтли. Интервью было опубликовано в лондонской газете «Санди таймс» весной 1988 года. По впечатлениям Найтли, перебежчик жил в квартире, которую он назвал одной из лучших в Москве. Ранее она принадлежала некоему высокому чиновнику из МИД СССР. Когда дипломат переехал в новый дом, КГБ сразу порекомендовал освободившееся жилище Филби. «Я сразу ухватился за эту квартиру, - поведал разведчик в своём последнем интервью. - Хоть она и расположена в центре Москвы, но здесь так тихо, будто ты за городом. Окна смотрят на восток, на запад и юго-запад, так что я целый день ловлю солнце».

Отмечается, что квартира Филби, исходя из возможности его похищения британскими спецслужбами, была наилучшим образом расположена и с точки зрения безопасности: проезд к дому затруднён, сам подъезд и подступы к нему легко просматривались и контролировались. В адресных книгах и списках московских абонентов номер телефона Филби не указывался, корреспонденция поступала к нему через абонентский ящик на Главпочтамте.

Филипп Найтли рассказывал о последнем жилище Филби: «Из большой прихожей коридор ведёт в супружескую спальню, спальню для гостей, туалетную комнату, ванную, кухню и большую гостиную шириной почти во всю квартиру. Из гостиной виден просторный кабинет. В кабинете стоит письменный стол, секретер, пара стульев и огромный холодильник. Турецкий ковер и шерстяной палас покрывают пол. На книжных полках, занимающих три стены, размещена библиотека Филби, насчитывающая 12 тысяч томов» .

Ким Филби умер 11 мая 1988 года. Похоронен на новом Кунцевском кладбище .

Награды

• Награждён орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Дружбы народов и медалями, а также знаком «Почётный сотрудник госбезопасности».

Руфина Пухова

Руфина Ивановна Пухова (иногда указывают двойную фамилию Пухова-Филби , р. 1 сентября 1932 года, Москва) - четвёртая и последняя жена советского разведчика и члена Кембриджской пятёрки Кима Филби и автор мемуаров о его жизни в Москве. Она родилась от русского отца и польской матери в Москве, в 1932 году. Работала корректором и пережила Вторую Мировую войну и заболевание раком. Она вышла замуж за Кима Филби в 1971 году, познакомившись с ним уже после того, как тот бежал в СССР, через Джорджа Блейка и прожила с ним до смерти последнего в 1988 году в квартире около Киевского вокзала и Москвы-реки. Эти годы не были лёгкими - в первое время муж пил, также он страдал от депрессии и разочарования некоторыми советскими реалиями. Когда Филби в конце концов скончался, вдова отвергла слухи о его самоубийстве , настаивая на версии смерти от проблем с сердцем. В своих воспоминаниях, увидевших свет после кончины мужа, она описала годы, проведённые в его обществе, его мотивы и затаённые мысли, также в тексты были включены не публиковавшиеся ранее автобиографические фрагменты, написанные самим Кимом Филби.

Мемуары, написанные Руфиной Ивановной

• Island on the Sixth Floor (включён в сборник о Киме Филби)
• Частная жизнь Кима Филби: московские годы (The Private Life of Kim Philby: The Moscow Years ) (2000).

См. также

Напишите отзыв о статье "Филби, Ким"

Примечания

Литература

• Найтли Ф. Ким Филби - супершпион КГБ. - М.: Республика, 1992. - ISBN 5-250-01806-8
• Филби К. Моя тайная война. - М.: Воениздат, 1980.
• «Я шёл своим путём». Ким Филби в разведке и в жизни. - М.: Международные отношения, 1997. - ISBN 5-7133-0937-1
• Долгополов Н. М. Ким Филби. - (Серия ЖЗЛ) - М.: Молодая гвардия, 2011.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Филби, Ким

– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.

Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим, с приехавшим из за границы. Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза.)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.

1912–1988) Его настоящее имя Гарольд Адриан Рассел Филби. Он родился 1 января 1912 года в индийском городке Амбала, где провел первые четыре года своей жизни. Имя Ким в честь киплинговского героя дал ему отец Сент-Джон Филби, человек незаурядный. Будучи чиновником английской колониальной администрации, он увлекся востоковедением, стал известным арабистом, принял мусульманство, взял в качестве второй жены саудовскую девушку-рабыню, подолгу жил среди бедуинских племен, стал советником короля Ибн Сауда, а во время Первой мировой войны оказался соперником Лоуренса (см. очерк) за влияние на арабов. Ким с ранних лет овладел хинди и арабским языками, а уже потом немецким, французским, испанским, турецким и русским. Он воспитывался в духе классических британских традиций и получил наиболее престижное в Англии образование: в 1929 году поступил в Тринити - один из самых крупных и аристократических колледжей Кембриджа. В это время Англия, как и другие капиталистические страны, переживала экономический кризис. Страну захлестнула безработица. А из Италии и Германии тянуло могильным холодом фашизма. Споры среди студентов не умолкали. Решающими для последующей жизни Кима стали поездки в европейские страны, прежде всего в Германию и Австрию, которая была залита кровью рабочих. Ким рассказывал впоследствии: «В моей родной Англии… я тоже видел людей, ищущих правды, борющихся за нее. Я мучительно искал средства быть полезным великому движению современности, имя которому - коммунизм. Олицетворением этих идей был Советский Союз, его героический народ, заложивший начало строительства нового мира. А форму этой борьбы я нашел в советской разведке. Я считал и продолжаю считать, что этой работой я служил и моему английскому народу». Но еще до установления связи с советской разведкой Филби вернулся в Вену, где принял участие в работе МОПР (Международной организации помощи рабочим). Там же познакомился с Литци Фридман, активисткой австрийской компартии. Вскоре они поженились (впоследствии брак распался). Главной работой Кима было поддержание связи с коммунистами, нелегально проживавшими в Австрии, Венгрии и Чехословакии. Английский паспорт давал ему возможность беспрепятственного передвижения из страны в страну. В 1934 году обстановка в Австрии ухудшилась. Наступал фашизм. Литци, наполовину еврейке, а к тому еще и коммунистке, которой за это пришлось посидеть в тюрьме, оставаться в Австрии было нельзя, не выручал и английский паспорт Кима. Они перебрались в Англию. К этому времени советская разведка уже держала Филби в поле своего зрения. Однажды знакомая Филби по Австрии Эдит Тюдор Харт предложила познакомить его с «очень важным» человеком, который может его заинтересовать. Ким согласился без колебаний. Этим человеком оказался Арнольд Дейч - Стефан Ланг (см. очерк). После не очень долгого разговора Дейч предложил ему, как вспоминал Филби, стать «агентом глубокого проникновения». Филби согласился. С этого времени, то есть с июня 1934 года, в оперативной переписке он значился как «Зенхен» - «Сынок» (нем.). Первое, что попросил его сделать Дейч, это прекратить всякие контакты с коммунистами и даже с людьми, сочувствующими им. То же требовалось и от его жены. Второе - внимательно присмотреться к своим друзьям по Кембриджу с позиции их пригодности к разведывательной работе. Третье - с точки зрения решения разведывательных задач определить свою будущую карьеру. В это время перед нелегальной разведывательной группой в Лондоне стояла долговременная задача: проникновение в английскую разведку «Интеллидженс сервис». Мог ли Филби решить эту задачу? Прямого пути в разведку, естественно, не было; можно было проникнуть в нее через МИД. Но и туда дорога оказалась закрытой. В университете ему не дали рекомендации, помня о его «левых» убеждениях в прошлом. Филби стал журналистом, памятуя о том, что английская разведка всегда проявляла интерес к людям этой профессии. В это время к работе с Филби подключился резидент-нелегал А. М. Орлов. Будучи сотрудником журнала «Ревью оф ревьюз», Ким стал давать ему кое-какую интересную информацию, в частности, касавшуюся Ближнего Востока. Тогда же он через своего университетского приятеля Уайли получил обзор деятельности военного министерства и его разведки с характеристиками на некоторых ее работников. Примерно в это же время Уайли познакомил Филби со своим другом Тэлботом, редактировавшим «Англо-русскую торговую газету», выражавшую интересы старых бизнесменов, когда-то имевших дела в царской России. Но газета постепенно умирала вместе с ее подписчиками, и Тэлбот задумал новое издание - «Англо-германскую торговую газету», для чего ему понадобился новый редактор. Им и стал Ким Филби. В этом качестве он вступил в Англо-германское содружество, у него появились знакомые в германском посольстве, а оттуда и интересная информация. Каждый месяц он стал ездить в Берлин, был представлен Риббентропу; завязались контакты и с геббельсовским министерством пропаганды. Но «перестараться» в подаче Филби как пронацистски настроенного человека было нельзя, так как в случае обострения англо-германских отношений, а тем более войны, ему грозили бы неприятности. В 1936 году газета была закрыта, а у Филби и Дейча появился новый руководитель, резидент Теодор Малли, или «Малый», или «Манн», талантливый и преданный делу разведчик, который впоследствии был незаконно репрессирован. Дейч и Малли решили направить Филби в Испанию, где в это время развернулась гражданская война. Поездка была нужна не только и не столько для сбора информации о положении в этой стране, сколько для расширения разведывательных возможностей Филби и открытия новых перспектив. Перед ним была поставлена задача показать себя смелым, ярким журналистом, способным привлечь внимание британской разведки. Испания была в это время лучшим местом для демонстрации таких качеств. Филби поехал в качестве «свободного» журналиста за «свой» счет (в действительности за счет резидентуры). Ему вручили адрес в Париже, на который он должен будет отправлять свои донесения, несложный код. Чтобы оправдать затраты, он продал часть своей библиотеки. Прибыв в Лиссабон, получил визу в представительстве генерала Франко и выехал в Севилью, откуда и начал действовать. Информация, поступавшая от него, была интересной и основывалась на многочисленных контактах с испанцами. Однажды случилось так, что Филби пришлось проглотить бумажку с кодом. Он запросил новый, и ему назначили встречу в Гибралтаре. Человеком, привезшим код, оказался его друг Гай Берджес, которого он сам рекомендовал в нашу разведку. Вернувшись в Лондон, Филби привез большую «испанскую» статью. Но куда ее поместить? Отец посоветовал «начинать с самого верха» и отнести ее в «Таймс». Ему повезло. «Таймс» в это время остался без корреспондента в Испании, и Киму, после ознакомления со статьей, предложили место постоянного корреспондента в Испании. Это был громадный шаг вперед, можно сказать, прорыв. Стать сотрудником такой газеты - об этом можно было только мечтать! В мае 1937 года Филби по командировке газеты и с благословения Дейча снова выехал в Испанию. Он заручился рекомендательными письмами германского посольства в Англии, где его знали как человека, «сочувствующего» нацистам. К тому же корреспондента влиятельной «Таймс» франкисты и без того встретили очень тепло. Он, не стесняясь, рассказывал о своем знакомстве с Риббентропом, которое в глазах фалангистов выглядело, как его дружба с этим уважаемым ими деятелем (хотя он виделся с ним всего пять минут). Филби работал не покладая рук. Он добросовестно писал ежедневные корреспонденции в «Таймс», готовил сообщения для нашей разведки, однако всю эту информацию надо было сначала получить. А для этого требовалось устанавливать и поддерживать дружеские отношения с военными и гражданскими деятелями франкистского режима, выезжать на фронт. Там он сильно страдал, видя тела убитых и раненых республиканцев, присутствуя на их казнях. Но приходилось скрывать свои чувства. Филби делал это настолько умело, что генерал Франко наградил его орденом, который вручил лично. Однажды при артиллерийском обстреле или от взрыва мины Филби чуть не погиб, когда проезжал на машине вдоль линии фронта. Свою информацию для разведки он передавал А. М. Орлову, в то время советскому резиденту в республиканской Испании. Для этого они встречались в небольшом французском приграничном городке. После окончания испанской войны Филби вернулся в Лондон. Вскоре началась Вторая мировая война, и он был назначен главным военным корреспондентом при штабе английских войск. После падения Франции и возвращения в Лондон его вызвали в редакцию и сказали: «Вас просил зайти капитан Шелдон из Военного министерства». Так английская разведка сама вышла на Кима Филби. Правда, помог ей Гай Берджес, который в это время уже был ее сотрудником и порекомендовал Филби как достойного кандидата. Он был зачислен преподавателем в разведывательно-диверсионную школу секции «D», но вскоре понял, что, работая там, он так же далек от секретов СИС, как и будучи корреспондентом «Таймс». Осенью 1940 года из-за отсутствия практических результатов секцию «D» вместе со школой передали в ведение министерства экономической войны. Большинство сотрудников было уволено, Филби в числе немногих был оставлен во вновь организованной школе, получившей наименование «станция 17». 24 декабря 1940 года с Филби восстановил связь новый советский резидент в Лондоне А. В. Горский. Он согласился, что работа в школе ничего не дает Киму как разведчику. Филби использовал все свои возможности для перехода на оперативную работу. В этом ему помог друг его отца Валентин Вивиан, заместитель директора СИС по внешней контрразведке. Зная, что Филби побывал в Испании, он способствовал его устройству на должность руководителя испанского сектора в СИС, который вел контрразведывательную работу в Испании, Португалии и частично во французских североафриканских владениях в плане борьбы с проникновением в Англию иностранных разведок с этих территорий. С согласия Центра Ким занял эту должность. Хотя по учетам английской контрразведки Филби числился как бывший член социалистического общества Кембриджского университета и подписчик «Рабочего ежемесячника», его жена антифашистски настроенной, а отец как придерживающийся «крайних взглядов», этому, очевидно, не придали значения, ограничившись официальной проверкой. Тем более что антифашистские взгляды в 1940 году не считались большим криминалом. Филби принялся активно бороться с немецкой агентурой на Пиренейском полуострове. Он получил доступ к нужной для советской разведки информации, в том числе к дешифрованным телеграммам германского абвера. Тогда же он добыл первую информацию о попытках установления контактов между британской разведкой и Канарисом. Уже позднее, в 1941 году, ему станет известно о сепаратных переговорах англо-американцев с немцами. Добросовестность, трудолюбие и аналитические способности Филби способствовали его продвижению. К тому же он пользовался всеобщим уважением. Среди его сослуживцев и приятелей были Ян Флеминг и Грэм Грин, с которым Филби сохранял дружеские отношения до конца дней. На новом посту Филби приобрел возможность добывать для советской разведки разнообразную и ценную информацию. Для ее получения он использовал не только свою должность, но и общение с многочисленными коллегами по СИС и контакты с сотрудниками МИ-5, МИД, представителями американской разведки. Иной раз информация бывала неожиданной - например, содержание дешифрованной телеграммы германского посла в Токио Риббентропу о том, что через десять дней Япония начнет наступление против Сингапура. Но обычно поступала информация, так сказать, рутинная: по различным вопросам деятельности английской разведки, ее структуре, личном составе, включая резидентуры, об отдельных агентах, особенно 5-го контрразведывательного отдела. В августе 1943 года Филби получил повышение. Теперь ему поручили руководство несколькими направлениями: отделением, обслуживающим Пиренейский полуостров, отделением, ведущим разработку (с контрразведывательной точки зрения) немецкой разведки на территории Германии, Польши, Чехословакии, поддержанием связи с польской контрразведкой эмигрантского правительства в Лондоне. Кроме того, он отвечал за контрразведывательное обеспечение всех военных операций союзников, проводимых Эйзенхауэром, и поддержание связи между контрразведывательным отделом СИС и МИД Англии. В ноябре 1944 года Филби стал начальником 9-го отдела (секции) «по борьбе с коммунизмом». К этому времени пятнадцать кодошифровальщиков работали над перехватом дипломатических телеграмм СССР и коммунистических организаций. После прихода Филби отдел был выделен в самостоятельное подразделение, но в работе поддерживал тесный контакт с контрразведывательным отделом и пользовался его агентурно-оперативными возможностями. Одно время Ким даже получил доступ к сейфу начальника этого отдела. Однако в Центре в 1942 году возникло недоверие к Филби и всей «пятерке». Всю поступавшую от них информацию было решено рассматривать не иначе, как дезинформацию. Основания? Во-первых, среди тех, кто с самого начала работал с ними, был «иностранный шпион» Малли и невозвращенец Орлов. Во-вторых, в 1942 году Филби не дал никаких материалов, характеризующих деятельность СИС в СССР, то есть «подозрительно преуменьшал работу английской разведки против нас». Такое же отношение к «пятерке» оставалось и в 1943 году (и это несмотря на то, что именно от нее поступила информация о предстоящем немецком наступлении на Курской дуге!). В письме в резидентуру от 25 октября 1943 года Центр отмечал: «…[мы] пришли к выводу, что они („пятерка“. - Авт.) известны СИС и контрразведке, работают по их указаниям и с их ведома… Невозможно также допустить, чтобы СИС и контрразведка могли доверить такую ответственную работу и на таких ответственных участках лицам, причастным в прошлом к партийной и левой деятельности, если эта деятельность не проводилась с ведома этих органов». Центр предложил резидентуре «предоставить источникам инициативу в предоставлении нам информации», не показывая им нашей заинтересованности в определенных вопросах. «Нашей задачей, - говорилось в письме Центра, - является разобраться в том, какую дезинформацию подсовывает нам английская разведка». Однако глубокий анализ переданных Филби и другими членами «пятерки» в 1944–1945 годах материалов полностью исключили предположение о дезинформации. Подлинность переданной нам Филби информации была подтверждена документальными материалами, полученными нашей разведкой через другие оперативно-технические и агентурные возможности. Это, в частности, относилось и к переданному нам Кимом Филби агентурно-набюдательному делу СИС о связях и сотрудничестве британской и советской разведок. В июле 1944 года за плодотворную работу и передачу нам этого дела Киму Филби от имени наркома госбезопасности была объявлена благодарность. Отношение к нему и к его группе коренным образом изменилось. Им, в частности, в 1945 году была установлена пожизненная пенсия. К сожалению, всплеск недоверия имел место вторично, в 1948 году, но тогда он сравнительно быстро сошел на нет. Ким Филби достиг цели, поставленной ему советской разведкой в самом начале его разведывательной деятельности: он стал не только сотрудником английской разведки, но и одним из ее руководящих работников. В августе 1945 года на стол Филби попали бумаги о том, что некий Константин Волков, советский вице-консул в Стамбуле, обратился в английское консульство с просьбой предоставить ему и его жене политическое убежище. Он написал, что в действительности является офицером НКВД. В подтверждение пообещал сообщить некоторые сведения об отделе НКВД, где служил ранее. Более того, сообщил, что знает имена трех советских агентов, работающих в МИД Англии, и одного начальника контрразведывательной службы в Лондоне. Действия Волкова угрожали полным провалом Филби и его друзьям. Филби успел проинформировать Москву. Но опасность была столь очевидной, что он решил лично отправиться в Стамбул. На его счастье, пока он добирался до места и не спеша согласовывал все вопросы с МИДом, с послом в Турции, с местными представителями разведки, Волкова успели отправить в Москву. В конце 1946 года руководство английской разведки предложило Филби поработать в заграничной резидентуре и в 1947 году назначило резидентом в Стамбуле. Практика загранработы была необходима для его дальнейшего продвижения по службе. Стамбул в это время был главной южной базой, откуда велась разведывательная работа против СССР и социалистических стран, расположенных на Балканах и в Восточной Европе. В Лондоне Киму Филби рекомендовали главное внимание уделить Советскому Союзу. Он разработал несколько вариантов краткосрочной засылки агентов на торговых судах, направлявшихся в Одессу, Николаев, Новороссийск. Однако главное внимание уделил турецко-советской границе, что соответствовало целям и нашей и английской разведки, заинтересованной в изучении Восточной Турции - там собирались создать центры сопротивления в районах, которые Красная армия должна была захватить в случае войны. Дела в Турции пошли успешно, и в 1949 году Филби получил повышение - был назначен представителем английской разведки при ЦРУ и ФБР в Вашингтоне (по значению должность приравнивалась к должности заместителя начальника СИС): сотрудничество ЦРУ и СИС становилось все более тесным, и англичанам необходимо было ознакомиться с положением дел в американских спецслужбах. Поскольку Гувер опасался, что Филби будет «совать нос» в его дела, шеф СИС направил ему телеграмму, в которой сообщил, что обязанности Филби ограничиваются лишь связью с американскими службами. В действительности же они были значительно шире, и Филби по заданию английской разведки действительно «совал нос» в дела американских спецслужб. Это был период «охоты за ведьмами», когда Джозеф Маккарти, председатель сенатской комиссии конгресса США по вопросам деятельности правительственных учреждений, развернул кампанию преследования прогрессивных деятелей и организаций. Филби был в курсе всех дел, которые велись против советской разведки. В дополнение к этому он поддерживал связь с канадской службой безопасности. Но главной его задачей была работа с ЦРУ. Оно интересовало как английскую, так и советскую разведки. Филби смог проинформировать Москву о целом ряде совместных англо-американских разведывательных операций, направленных против Советского Союза. В 1951 году англичане стали подозревать в работе на советскую разведку заведующего отделом Форин Офиса Дональда Маклейна и его коллегу Гая Берджеса. Филби немедленно сообщил об этом в Москву. Оба они были нелегально вывезены в Советский Союз. Но подозрение пало и на Филби: было известно, что он дружил с обоими еще в Кембридже, а Берджес даже какое-то время жил у него в доме в Вашингтоне. Никаких прямых улик против него не было, поэтому назначили служебное расследование. После нескольких допросов Филби предложили подать в отставку. Ему выдали всего две тысячи фунтов стерлингов, и он переехал жить в небольшую деревушку. Однажды ему сообщили, что начато официальное расследование обстоятельств побега Берджеса и Маклейна, и он должен дать показания. Допросы вели опытные следователи Милмо и Скардон. После этих допросов Кима около двух лет не трогали. Ему надо было на что-то жить, и он занялся журналистикой. В 1955 году после публикации «Белой книги» о деле Берджеса - Маклейна в парламенте разразился оглушительный скандал о «третьем человеке» - Киме Филби. Филби выстоял в этой борьбе, отлично сыграл роль оскорбленной невинности, человека, возмущенного клеветой. В 1956 году по предложению респектабельного еженедельника «Обзервер» он выехал в Бейрут, не теряя контактов с СИС. О годах своей жизни, проведенных в Бейруте, Филби писал: «После неудавшейся попытки разоблачить меня в Англии, я получил… великолепную возможность „спокойно“ пожить и поработать в течение семи лет (1956–1963), возможность продолжать дело, которому посвятил жизнь… Для советской разведки было небезынтересно познать в самом широком плане ближневосточный феномен, знать все о деятельности ЦРУ и СИС, о действительных намерениях США и Великобритании в этом районе». Он имел хорошие позиции, чтобы успешно осуществлять свою задачу, работал весьма активно и снабжал советскую разведку глубокой, хорошо проанализированной информацией. Но в конце 1961 года СИС получило через американцев (от одного из предателей) новые данные, на основании которых сделало выводы о причастности Кима Филби к разведывательной сети русских. В Бейрут прибыл бывший резидент в Ливане Эллиот, который в беседах с ним пытался заставить его заговорить и признаться во всем. Но Ким молчал. Накануне нового, 1963 года и в дни новогодних праздников ситуация стала критической. 6 января Кима вызвали в посольство для встречи с новым резидентом Питером Ланом. Однако на эту встречу Ким не пошел. Британские власти не попытались задержать его. 23 января 1963 года он исчез из Бейрута, а затем объявился в Москве. Здесь начался заключительный этап его жизни. Разведясь с прежней женой Элеонорой, которая не захотела ехать в Советский Союз, Ким женился в третий раз, теперь на русской женщине Руфине Пуховой. Появились дети, внуки. Филби занимался научной и преподавательской деятельностью, литературным трудом, много выступал, проводил занятия с разведчиками. Он написал мемуары, изданные в 1988 году в Лондоне с предисловием Грэма Грина. В 1988 году Ким Филби скончался, похоронен он в Москве. Когда в 1978 году были обнародованы сведения об истинной роли Филби, один из ответственных сотрудников ЦРУ заявил: «Это привело к тому, что все чрезвычайно обширные усилия западных разведок в период с 1944 по 1951 год были безрезультатными. Было бы лучше, если бы мы вообще ничего не делали». А «Чикаго дейли ньюс» писала в 1968 году, что Ким Филби и его соотечественники Берджес и Маклейн «дали русским такое преимущество в области разведки в годы „холодной войны“, результаты и эффективность которых были просто неисчислимы».