«Ночной поэт» Ф.И. Тютчев

В критической статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» А.А. Фет превосходно выразил свое читательское впечатление от лирики Ф.И. Тютчева: «Два года тому назад, в тихую осеннюю ночь, стоял я в темном переходе Колизея и смотрел в одно из оконных отверстий на звездное небо. Крупные звезды пристально и лучезарно глядели мне в глаза, и по мере того как я всматривался в тонкую синеву, другие звезды выступали передо мною и глядели на меня так же таинственно и так же красноречиво, как и первые. За ними мерцали в глубине еще тончайшие блестки и мало-помалу всплывали в свою очередь. Ограниченные темными массами стен, глаза мои видели только небольшую часть неба, но я чувствовал, что оно необъятно и что нет конца его красоте. С подобными же ощущениями раскрываю стихотворения Ф. Тютчева» (Пигарев К. Жизнь и творчество Тютчева. – М., 1962; с. 266).
Не удивительно, что именно ночное небо сравнивает Фет с поэзией Тютчева. Образ ночи проходит через все творчество поэта. И в стихотворениях о природе, и в любовной лирике, и в стихотворениях на общественно-политические темы – везде присутствует тема ночи. Многочисленные споры вызывает вопрос о том, откуда берет свое начало «ночная поэзия» Ф.И. Тютчева. Ответить на этот вопрос довольно сложно, так как, по мнению К. Пигарева, «личная и общественная жизнь Тютчева прошла в стороне от большой дороги русской литературной жизни его времени. Связи Тютчева с литературными кругами были эпизодическими. Дошедшие до нас суждения его о литературе, о поэзии отрывочны. По ним трудно воссоздать сколько-нибудь отчетливую систему эстетических взглядов поэта» (Пигарев К. Там же; с. 179). Многие исследователи отмечают влияние С.Е. Раича на общее направление, в котором развивалась поэзия Тютчева, и в особенности его лирика природы. В. Кожинов высказывает мысль о влиянии на лирику Тютчева В.А. Жуковского, А.С. Пушкина и любомудров (русский эквивалент слова «философ»). Он пишет: «Человеческое и творческое становление Тютчева неотделимо от становления любомудров в целом. С 1817 по 1822 год он постоянно встречался с юношами этого круга» (Кожинов В. Тютчев. – М., 1988; с. 93). Опираясь на то, что большое влияние оказало на любомудров знакомство с немецкой философией и культурой, В. Кожинов делает вывод о некотором «германском» влиянии на творчество Ф.И. Тютчева. «Но было бы неверно и, более того, нелепо полагать, – замечает он далее, – что сам духовный и творческий путь Тютчева и его сподвижников определяло и направляло «влияние», «воздействие» германской культуры. Как раз напротив: именно собственное, внутреннее развитие русской мысли и поэзии в данное время властно побуждало, даже заставляло любомудров жадно вглядываться в достижения Германии. Ибо как раз в этот исторический момент русская культура, как бы принимая эстафету от германской, обретала непосредственно общечеловеческий размах, – притом в определенных отношениях небывалый еще в мире» (Кожинов В. Там же; с. 102).
В литературе о Тютчеве широко распространено убеждение, что решающее влияние на формирование философского миросозерцания поэта оказал немецкий философ Шеллинг. Но, как отмечает Л. Озеров, «опрометчиво и напрасно искать буквальные соответствия между взглядами немецкого философа и русского поэта. Тютчев никогда не занимался абстрактными построениями и по складу своей души непосредственно претворял свои идей в плоть поэзии. И это составляло одну из особенностей и тайн его мастерства. «У него, – говорил Аксаков, – не то что мыслящая поэзия, а поэтическая мысль; не чувство рассуждающее, мыслящее, – а мысль чувствующая и живая» (Озеров Л. Поэзия Тютчева. – М., 1975; с. 58).
Связывают «ночную поэзию» Ф.И. Тютчева и с немецким романтизмом, и с так называемым «космическим сознанием», и с мировоззрением поэта. Так, К. Пигарев пишет: «Страстная любовь к жизни и постоянная внутренняя тревога, в конечном счете обусловленная трагическим восприятием реальной действительности, составляют основу мироощущения Тютчева-поэта» (Пигарев К. Там же; с. 187). Практически все исследователи творчества Тютчева отмечают особенность, даже обособленность, тютчевской лирики. Особенность тютчевской лирики очень точно определил еще И.С. Тургенев: «если мы не ошибаемся, каждое его стихотворение начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого, если можно так выразиться, свойства происхождения своего, мысль г. Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им, и сама его проникает нераздельно и неразрывно» (Пигарев К. Там же; с. 200 – 201).
В. Кожинов замечает: «Тютчев был…с самого начала сознательной жизни весь нацелен, устремлен к собственно духовным исканиям. В нем назревала новая стадия развития русской поэзии» (Кожинов В. Там же; с. 60).
«Мир Тютчева многомерен, беспределен, исполнен пугающей тайны и победоносного величия одновременно… – пишет Л. Озеров. – Конечно, для легкости рассмотрения и понимания Тютчева иным хотелось бы, чтобы Тютчев был чем-то одним, принял бы одну сторону: религию или безверие (в нашем смысле – антирелигиозность, безбожие), монархию или республику. Но он не был ни тем, ни другим, он скорее был и тем и другим, потому что все бури и страсти века прошли через него. Он был их органом, выразителем, поэтом. Все противоречия, вскрывшиеся им в нем самом и в окружающем мире, он оставил в их неприкрашенности, живьем, он не пожелал их «снять». И в этом смысле он всегда останется загадкой. Каждая новая эпоха будет в нем подчеркивать и извлекать для себя нужное ей…Его принципом была полная, не боящаяся самых кричащих противоречий откровенность. В этом победа его гения над временем» (Озеров Л. Там же; с. 100 – 101).
Именно в этой многомерности, беспредельности и откровенности мира Тютчева, полного тайн и загадок, кроются истоки «ночной поэзии».

Анализ «ночной поэзии» Ф.И. Тютчева

«Ночную» лирику Ф.И. Тютчева можно условно разделить на две группы: 1) стихотворения, в которых нашло отражение «космическое сознание»; 2) стихотворения, которые отражают внутренний мир человека.
«Космическое сознание» – понятие сугубо философское. Между тем, как отмечает Л. Озеров, «у Тютчева нет стихотворений специально и преднамеренно философичных, в том смысле, как это понимают теперь: проблема, обобщение, область логики и выводов. Философия – не область, а пафос тютчевской лирики…Вне субъективно-биографического начала в лирике Тютчева нет философии. Опыт жизни находит выход в поэтическом образе. Образ расширяет этот опыт до вселенских масштабов» (Озеров Л. Там же; с. 56). И тем не менее «в стихотворениях Тютчева в своеобразной поэтической форме нашла свое отражение глубокая философская мысль его эпохи, мысль о состоянии природы и Вселенной, о связи человеческой, земной жизни с жизнью в космосе» (Чагин Г.В. Федор Иванович Тютчев. – М., 1990; с.124).
В основе «космического» цикла стихов лежит противопоставление дня и ночи, мрака и света как двух начал. Л. Озеров пишет: «Пожалуй, наиболее типичной чертой Тютчева-художника, Тютчева-психолога было последовательное проведение им в своей поэзии принципов диалектики. Страсти, выраженные в его поэзии, даны в своей живой противоречивости. Чувство поэта встретилось с философскими убеждениями его, одно другому помогло» (Озеров Л. Там же; с. 62).
Антитеза дня и ночи составляет содержание многих «ночных» стихотворений Тютчева. Наиболее полно это противопоставление выражено в стихотворении «День и ночь». Поэт раскрывает образ дня, уподобляя его «покрову», накинутому над бездной:

На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканый
Высокой волею богов.

Он говорит о животворном воздействии дня на человека, о благотворном влиянии на его душу:

День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!

Наступление ночи – внезапное, резкое, без постепенного перехода – создает яркий контраст дню-покрову:

Но меркнет день – настала ночь;
Пришла – и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь…

Ночь именно срывает «ткань благодатную покрова», отбрасывает исцеляющий душу день и открывает пугающую человека бездну:

И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ней и нами –
Вот отчего нам ночь страшна!

Таким образом, день – оживление всего земного, ночь – обнажение бездны, приближение к этой бездне и отсюда – страх перед ночью.
Образ бездны встречается и в других стихотворениях, посвященных ночи.

Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, –
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.

В этом стихотворении – «Как океан объемлет шар земной…» – бездна предстает перед нами уже не пугающей, а таинственной и прекрасной, «пылающей» бездной. В нескольких словах Тютчев выразил все великолепие ночного неба, усыпанного звездами. Что же пугает человека в этой удивительно красивой ночной бездне? Ее таинственная бездонная глубина, за которой скрывается нечто, не постигаемое разумом, и оттого вызывающее ужас. Эти чувства – восторга и ужаса – Тютчев выразил при помощи претворения образа звездного неба в грозный образ бездонной огненной пучины.
С образом бездны неразрывно связан образ хаоса. «Это не просто любимое слово – «хаос», – пишет Л. Озеров, – это у Тютчева – сгусток его образной энергии, постоянная мысль и неотвязное ощущение. Хаос у Тютчева, как и у греков в их мифах, предстает, как беспорядочная основа существующего мира. Образ хаоса у поэта – образ изначальной стихии бытия, которая обнажается ночью» (Озеров Л. Там же; с. 65).
Хаос – Ночь – Первозданное, то, из чего произошло все живое. Обнажившийся, пробудившийся хаос разрушает порядок, гармонию, нарушает тишину и безмолвие. В завываниях ночного ветра поэт слышит звуки пробуждающегося хаоса, понятные лишь сердцу. Тревога, беспокойство, душевная мука отражаются в безумном, неистовом голосе ветра. И в голосе поэта, обращающегося к ветру, звучит такое же неистовое чувство, такая же душевная тревога и мука:

О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О, бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится!..
(«О чем ты воешь, ветр ночной?..»)

В этом стихотворении отчетливо проявляется свойственное поэзии Тютчева противоречие. Чувство раскрывается в его борении: с одной стороны – пугающая беспредельность хаоса, с другой – неистовое желание слиться с первозданным древним хаосом. И снова возникает антитеза: день – ночь. При свете дня звуки «страшных песен» хаоса не проникают в душу, и потому «дневная душа» страшится и не приемлет беспредельную пустоту, вызывающую «непонятную муку». В «ночной душе» обнаруживается хаотическое начало, отсюда и жажда слиться с беспредельным. Здесь еще одна антитеза: «дневная душа» – «ночная душа», «мир дневной» – «мир ночной». Хаос одновременно и жуток, и близок поэту. Он называет его «родимым», и в то же время умоляет не будить «заснувших бурь», под которыми шевелится хаос.
Ночь ближе поэту, потому что именно ночью, когда «очертания и краски внешнего мира теряют свою определенность, Тютчев стремится заглянуть в бездонные тайники космической жизни с ее соблазнительными для него «страхами и мглами» (Пигарев К. Там же; с. 199). «Дневной мир» для Тютчева всего лишь покров, под которым скрывается хаос, лежащий в основе мироздания. Он шевелится, пытается вырваться наружу, но при свете дня невозможно уловить, почувствовать его движение. Лишь ночью срываются все покровы и хаос предстает перед нами в своей первозданной ужасной красоте. Сокровенная сущность древнего хаоса открывается только в «часы всемирного молчанья» – характерный для Тютчева мотив, который встречается не в одном из «ночных» стихотворений.

Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес.
(«Видение»)

Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески прощальный глас?
(«Бессонница»)

В таинстве ночи заключен «пророческий глас», ночью душу тревожат «пророческие сны». Тютчев «воспевает стихию сна, «волшебный челн» ночных «видений» и «грез», уносящий человека в беспредельность и «неизмеримость темных волн» хаоса» (Пигарев К. Там же; с. 199).Образ сна, то пророческого, то умиротворяющего, то тревожного, но всегда созвучного с хаосом, проходит через всю «ночную» лирику Тютчева. Л. Озеров отмечает: «Из плоскости бытовой и психологической Сон выведен в иную плоскость – философскую» (Озеров Л. Там же; с. 72).
В стихотворении «Сон на море» сон противопоставлен хаосу, «тихая область видений и снов» – «ревущим валам», «грохоту пучины морской».

Я в хаосе звуков лежал, оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой.

Здесь ярко выражена антитеза жизнь – смерть. Сон – это жизнь, но жизнь души, а не тела. Именно во сне

Земля зеленела, светился эфир,
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы.

Реальный мир для Тютчева неподвижен в своем сиянии. Человеческая жизнь – это сон, говорит поэт, и лишь звуки хаоса, которые то и дело врываются в этот сон, могут пробудить душу.

Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.

Образ антиподов – дня и ночи, мотив ночной таинственности, образ хаоса, «освобожденного сном» отразились в стихотворении «Как сладко дремлет сад темно-зеленый…», построенном на резком контрасте. Покой дремлющей природы противопоставляется тревожному, но «чудному» «еженощному гулу».

Откуда он, сей гул непостижимый?..
Иль смертных дум, освобожденных сном,
Мир бестелесный, слышный, но незримый,
Теперь роится в хаосе ночном?..

Ответ на этот вопрос слышен в стихотворении «Тени сизые сместились…». Поэт говорит о том, что в «час тоски невыразимой», когда «цвет поблекнул, звук уснул»,
Все во мне, и я во всем!..
«Космическое сознание» в последних двух стихотворениях сливается с внутренним миром человека. Возникает новая тема: ночь и человек. Образы хаоса, бездны, сна окрашиваются в другие тона, приобретают несколько иное значение. Так, в стихотворении «Тени сизые сместились…» хаос представлен в другом плане – внутреннем. Из внешнего же мира в душу проникает покой. Поэт обращается к ночи с просьбой, в которой звучат характерные для Тютчева тревожные нотки:

Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утиши.
Чувства – мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!

В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла», по мнению Л. Озерова, «к картине дня и ночи зримо подключается человек не только со своими переживаниями, но и со своей судьбой. Человек – «сирота бездомный». Эту сиротливость и обездоленность еще острей он чувствует ночью. Ночью он стоит «и немощен и гол, лицом к лицу пред пропастию темной».

На самого себя покинут он –
Упразднен ум, и мысль осиротела –
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела…

Здесь бездна обнажена не только вне человека, в мирозданье, но и в нем самом. Он погружен в эту бездну души, в которой нет «ни опоры, ни предела». Космогоническое у Тютчева, как всегда, сопрягается с миром человеческой души.

И чудится давно минувшим сном
Ему теперь все светлое, живое…
И в чуждом, неразгаданном, ночном
Он узнает наследье родовое.

Здесь могло быть и «роковое». Но Тютчев точен в своих определениях. Древний хаос «родимый», – начало начал, зарождение, исток. И вселенной, и общества. Ночью в неразгаданном еще мире человек узнает свое начало. Ночь возвращает человека к бездне прошлого, изначального, к родовому наследию» (Озеров Л. Там же; с. 66 – 67).
К. Пигарев пишет: «В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла...» выражено трагическое состояние человека, находящегося «лицом к лицу пред пропастию темной» и ощущающего ту же «бездну» не только вне себя, но и в себе самом…Так антитеза дня и ночи…переросла в новую тему – тему философского самосознания человека…» (Пигарев К. Там же; с. 268).
Тем же настроением трагической обреченности, покинутости, одиночества пронизано стихотворение «Бессонница». В часы «всемирного молчанья»

Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг –
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих;
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали…

И новое, младое племя
Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло!

Здесь ночь олицетворяет старое, отжившее, а потому покинутое и обреченное на одиночество поколение. День – новое, молодое поколение. Ночь – прошлое, день – настоящее и будущее.
К теме отчужденности, одиночества Тютчев возвращается в стихотворении «Как птичка раннею зарей…»:

О, как пронзительны и дики,
Как ненавистны для меня
Сей шум, движенье, говор, крики
Младого, пламенного дня!..
О, как лучи его багровы,
Как жгут они мои глаза!..

Стихотворение буквально пронизано острой душевной болью, которая прорывается в восклицании:

О ночь, ночь, где твои покровы,
Твой тихий сумрак и роса!..

Образ дня-покрова, который присутствовал во многих «ночных» стихотворениях, сменяется здесь образом ночи-покрова. Ночной покров несет успокоение для измученной души, для человека, который ощущает себя «обломком старых поколений», «пережившим свой век». Поэт понимает, что смена дня и ночи неизбежна, что на смену старому, «вчерашнему» уже спешит новое, пробудившееся от «благодатного сна». Именно поэтому он мужественно признается в невозможности угнаться за своим веком:

Как грустно полусонной тенью,
С изнеможением в кости,
Навстречу солнцу и движенью
За новым племенем брести!..

Внутренняя тревога, одиночество выливаются у Тютчева в неприятие дня, который вносит в его душу смятение и ощущение раздвоенности. Другое дело ночь. Она наполнена снами, фантазиями, мечтами, призраками. Она помогает заглянуть в «родимый» хаос, приоткрыть тайну бытия. Поэт говорит:

Но мне не страшен мрак ночной,
Не жаль скудеющего дня, –
Лишь ты, волшебный призрак мой,
Лишь ты не покидай меня!..
Крылом своим меня одень,
Волненья сердца утиши,
И благодатна будет тень
Для очарованной души.
(«День вечереет…»)

«Очарованная душа» Тютчева, жаждущая покоя и утешения, тем не менее, упорно бьется над загадкой: возможно ли переступить, доступно ли человеку слиться «с беспредельным»? В стихотворении «Проблеск» поэт с горечью говорит о том, что все усилия человека тщетны. Душой он стремится к «бессмертному», грустит по небесам, но он не в силах прервать «волшебный сон», который называют жизнью:

Едва усилием минутным
Прервем на час волшебный сон
И взором трепетным и смутным,
Привстав, окинем небосклон, –
И отягченною главою,
Одним лучом ослеплены,
Вновь упадаем не к покою,
Но в утомительные сны.

Ночь вносит еще больший разлад в смятенную душу. Человек, растерянный перед безответностью жизни, не понимая до конца и самого себя, сомневается уже и в собственной реальности: он – «греза природы», ее фантазия, сон? Это самоощущение Человека на земле, непонятное ему самому, не объяснимое словом и тем более похожее на грезу, Тютчев вновь и вновь будет пытаться выразить своими поэтическими образами. Так, в стихотворении «Как океан объемлет шар земной…» человек предстает перед лицом двух бездн. Неизмеримость окружает здесь человека буквально со всех сторон: сверху – небо, снизу – океан (главные в поэзии Тютчева стихии); звезды, отражаясь в океане, горят как сверху, так и снизу – бездна «пылает»…Неизмеримая бездна, окружающая его, не оставляет ему надежной опоры. Нет ему устойчивости и покоя, он всегда – «у бездны на краю». И Человек Тютчева всегда в движении…он вечный скиталец.

Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.

И человек плывет в своем челне по безбрежному ночному океану, одинокий, растерянный, с болью и тревогой в душе. Вокруг него бушуют волны, «на бесконечном, на вольном просторе блеск и движение, грохот и гром»,

Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звезды глядят с высоты.
В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою –
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою…
(«Как хорошо ты, о море ночное…»)

Тютчевский человек одинок и в сиянии дня, и во мраке ночи. Бездны разверзаются между человеком и природой, человеком и человеком…Но, сомневаясь во всем, и сам тютчевский Человек двоится, утрачивает свою цельность. Хаос проникает и в его душу, мысли, и нет покоя этой смятенной душе… И однако все сказанное здесь отнюдь не означает уничтожения, исчезновения человека в тютчевской философской лирике. Напротив: он утверждается пред лицом всех этих «бездн» и безответных вопросов самым фактом своего существования, своей неистребимой жаждой познания; он реализуется в эмоциональных порывах и «прорывах» к миру матери-природы, в череде своих вопросов и обращений к миру, в осмыслении своего раздвоенного трагического мироощущения.
Бездна непонимания, неопределенность и непредугаданность, окружают человека. И потому

Душа хотела б быть звездой,
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной, –
Но днем, когда, сокрытые, как дымом,
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.
(«Душа хотела б быть звездой»)

Приблизиться к тайне, которую человек страстно хочет постигнуть, может только «звездная душа», молча смотрящая с высоты на мир. Но, увы,

…Мы в небе скоро устаем, –
И не дано ничтожной пыли
Дышать божественным огнем.
(«Проблеск»)

Что же делать человеку перед лицом этой бездны, в мире, где жизнь похожа на сон, а ночь не приносит успокоения? И Тютчев дает ответ на этот вопрос в своем программном стихотворении «Silentium!» («Молчание!»):

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, –
Любуйся ими и молчи…
Лишь жить в себе самом умей –
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, –
Внимай их пенью – и молчи!..

«Ночная» поэзия Тютчева построена на противоречивости существующего мира. И не просто на противоречивости, а на противоборстве антиномичных понятий: день и ночь, свет и тьма, жизнь и смерть, вера и отчаяние и т.д. И в центре этих противоречий, в центре древнего хаоса и пылающей бездны стоит человек со своей мятущейся душой, со своими вечными вопросами и сомнениями. И не просто человек, а поэт – «ночной поэт» Тютчев.

Язык «ночной поэзии»

«…Язык г. Тютчева часто поражает читателя счастливой смелостью и почти пушкинской красотой своих оборотов» (Чагин Г.В. Там же; с. 154), – писал И.С. Тургенев. Тютчев – поэт малой формы. Тургенев отмечает тесную спаянность сжатой формы и концентрированного содержания его стихов: «Исключительно, почти мгновенно лирическое настроение поэзии г. Тютчева заставляет его выражаться сжато и кратко, как бы окружать себя стыдливо-тесной и изящной чертой; поэту нужно высказать одну мысль, одно чувство, слитые вместе, и он большею частью высказывает их единым образом, именно потому, что ему нужно высказаться...» (Чагин Г.В. Там же; с. 154).
А.Д. Григорьева пишет: «Какими же языковыми средствами заполняет поэт эту малую форму, что создает этот «сложный лексический колорит», какой языковой материал для этого привлекается, как он группируется в тексте, каково его отношение к языковой поэтической традиции и основы какой новой поэтики мы можем обнаружить в его произведениях – вот вопросы, которые задавали себе многие исследователи поэзии Тютчева» (Григорьева А.Д. Слово в поэзии Тютчева. – М., 1980; с. 8). Она отмечает, что «чрезвычайно интересна оценка речи Тютчева, данная Фетом». «Все живое состоит из противоположностей, – писал А.А. Фет в статье «О стихотворениях Ф.И. Тютчева», – момент их гармонического соединения неуловим, и лиризм, этот цвет и вершина жизни, по своей сущности, навсегда останется тайной. Лирическая деятельность тоже требует крайне противоположных качеств, как, например безумной отваги и величайшей осторожности (тончайшего чувства меры). Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик. Но рядом с подобной дерзостью в душе поэта должно неугасимо гореть чувство меры. Как ни громадна лирическая смелость, – скажу более, – дерзновенная отвага г. Тютчева – не менее сильно в нем и чувство меры. До какой бы степени ни поразили нас сразу смелый, неожиданный эпитет или бойкая метафора нашего поэта, не верьте первому впечатлению и знайте наперед, что это яркие краски живых цветов; они блестящи, но никогда между собой не враждуют. Присмотритесь поближе к поразившей вас метафоре, и она в глазах ваших начнет таять и сливаться с окружающей картиной, придавая ей новую прелесть…Действительно, первое условие художественности – ясность; но ясность ясности рознь. Не потому г. Тютчев могучий поэт, что играет отвлеченностями, как другой играет образами, а потому, что он в своем предмете так же уловляет сторону красоты, как другой уловляет ее в предметах более наглядных» (Григорьева А.Д. Там же; с. 8).
Исследователи видят в лирике Тютчева 1) черты традиции высокой лирики XVIII – начала XIX в. (одическая традиция) – использование ряда риторических приемов, архаической лексики, перифраз и т.п.; 2) зарождение нового отношения к слову, влекущего за собой углубление его семантики, расширение и обогащение идущих от слова и от текста ассоциативных линий. «Поэзии Тютчева, – пишет Д.Д. Благой, – в высшей степени свойствен столь характерный для классической поэтики дидактизм, декламационно-ораторская патетика классической оды, но, в соответствии с общей направленностью его творчества, – поучения, восклицания, обращения и призывы его стихов чаще всего носят субъективно-лирический характер, обращены поэтом к самому себе, к своей собственной душе или к дублирующим ее явлениям внешнего мира…Благодаря этому «витийственность» классической лирики борется, а нередко и сочетается в поэзии Тютчева с ее исключительной музыкальностью, мелодизмом – певучестью строфы (В. Брюсов)» (Григорьева А.Д. Там же; с. 17).
Форма отображения поэтом действительности, как внешней, так и внутренней, интимной – индивидуально-неповторима. Своеобразие эстетического воздействия этой формы лежит в особом отношении поэта к слову, в особом способе организации лексического материала в стихе. «Ночную поэзию» Тютчева с полным правом можно назвать индивидуально-неповторимой. Каждое стихотворение этого цикла несет в себе глубокую мысль поэта, выраженную посредством художественных средств, которые отличаются своеобразием, выразительностью, наполненностью и удивительной яркостью.
Все доступные Тютчеву художественные средства были неизменно подчинены задаче наиболее полного раскрытия лирического содержания. Одним из таких средств была эвфоническая выразительность. «По своему звуковому богатству, – пишет К. Пигарев, – стихи зрелого Тютчева могут выдержать сравнение со стихами Лермонтова. И если звуковая сторона стихотворения никогда не была для Тютчева самоцелью, то язык звуков был ему понятен». (Пигарев К. Там же; с. 292).
Сочетание тех или иных созвучий в стихах Тютчева «напоминает» (его собственное выражение) то о завываниях ночного ветра («О чем ты воешь, ветр ночной?..»), то о сгущающихся дремотных сумерках («Тени сизые сместились…»), то доносит до нашего слуха «часов однообразный бой» («Бессонница»). Поэт добивается этого с помощью аллитераций и ассонансов.
Например, в стихотворении «О чем ты воешь, ветр ночной?..» завывание ветра передается повторением одних и тех же звукосочетаний, в которых неизменно присутствует звук «р»: «тр», «рт», «др», «рд», «взр», «стр», «спр» (ветр, смертной, древний, сердцу, взрываешь, странный, страшных, беспредельным). Такое сочетание создает ощущение бури, неистовых порывов, грохота и шума. Чередующиеся с ними звуки «ш», «ч», «з», «с», «ж» и звукосочетания с ними (воешь, сетуешь, роешь, взрываешь, ночной, неистовые, смертной, заснувших, жалобный, жадно, жаждет и т.п) воспроизводят свист и шелест ветра, тем самым усиливая впечатление. Сочетание всех этих звуков создает тревожно-напряженный фон: в завываниях ночного ветра явственно слышны звуки «страшных песен» древнего хаоса.
«Великолепные примеры ассонансов, – пишет К. Пигарев, – находим мы в стихотворении «Бессонница». Первая его строфа построена на ассонансах «о» и «а»:

Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!

Здесь в ударных слогах звук «о» преобладает над «а». во второй строфе ассонируют звуки «и» и «а»:

Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески прощальный глас?

В последующих трех строфах, в которых раскрывается философская тема стихотворения, интенсивность ассонансов несколько ослабевает, чтобы вновь возникнуть в заключительной строфе:

Лишь изредка, обряд печальный
Свершая в полуночный час,
Металла голос погребальный
Порой оплакивает нас!

Выразительность ассонансов «а» и «о», перекликающихся с первой строфой, усилена аллитерациями плавных «р» и «л». В результате стихи поэта доносят до нашего слуха «часов однообразный бой» (Пигарев К. Там же; с. 296).
Для «ночной поэзии» Тютчева характерно использование высокой лексики, слов церковнославянского языка. Ввод этих «высоких» слов определяется темой или не противоречит ей. Например: глас («Бессонница», «Как океан объемлет шар земной…»); ветр («О чем ты воешь, ветр ночной?..); глава («Как птичка, раннею зарей…», «Проблеск»); власы («Как птичка, раннею зарей…»); зреть (узреть) («Сон на море»); жаждать («О чем ты воешь, ветр ночной?..»); земнородных («День и ночь»); любезный («Святая ночь на небосклон взошла…») и многие другие.
Выбор лексики, кроме темы, определяется и традиционно установившейся в предшествующей поэтической практике «высокостью» реалии. Так, «в стихотворении «Бессонница», – пишет А.Д. Григорьева, – где тема Судьбы-Рока-Времени представлена очень торжественно, эту торжественность создают не только слова стенанье (времени), глас (пророчески-прощальный), мнится, младое племя, свершить обряд печальный, но и вся ориентация при изображении Времени-Рока на предшествующую традицию. Такие сочетания, как всемирное молчанье, пророчески-прощальный, на краю земли (ср. у Державина: «Скользим мы бездны на краю, В которую стремглав свалимся»), такие поэтизмы, как новое младое племя, расцвело, забвеньем занесло (ср. у Пушкина: И поросло травой забвенья. «Руслан и Людмила») – все это отсылает к предшествующему традиционному решению этой темы» (Григорьева А.Д. Там же; с. 204).
В «ночной поэзии» Тютчева широко представлена поэтическая лексика. Наряду с такими поэтизмами, как очи («Душа хотела б быть звездой…»); взор («Проблеск»); челн («Сон на море», «Как океан объемлет шар земной…»); младой («Бессонница»), встречаются поэтические синонимы прямых наименований явлений: всемирное молчанье – тишина, сон («Видение», «Бессонница»); живая колесница мирозданья – земля с ее обитателями («Видение»); пылающая бездна – небо («Как океан объемлет шар земной…»). «Ночная поэзия» насыщена сравнениями, которые в традиционной романтической поэзии создавали впечатление величия, грандиозности, торжественности: густеет ночь, как хаос на водах – библеизм, беспамятство, как Атлас, давит сушу («Видение») и т.д. Впечатление грандиозности создают слова, обозначающие «высокие» реалии: колесница, святилище, небеса, суша, Атлас, хаос, пророческие сны («Видение»); мир роковой, наследье роковое («День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла…») и т.п. Сам перечень этих слов уже настраивает на торжественное.
Эпитеты-прилагательные в «ночной поэзии» являются носителями авторской эмоции. Обилие их в тексте направлено на сообщение смысла, вытекающего из логики развития всего текста.
Посредством эпитетов и метафор Тютчевым создается противоречивый, яркий, несущий в своем значении эмоциональность образ ночи. Так, ночь у Тютчева – это час явлений и чудес («Видение»),час тоски невыразимой («Тени сизые сместились…»), царство теней («Еще шумел веселый день…»), она хмурая («Песок сыпучий по колени…»), голубая («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»), тихая («Тихой ночью, поздним летом…»), святая («Святая ночь на небосклон взошла…»), лазурная («Рим ночью», «Ты, волна моя морская…»). Ночь густеет, как хаос на водах («Видение»), глядит, как зверь стоокий («Песок зыбучий по колени…»), ткань благодатную покрова, сорвав, отбрасывает прочь («День и ночь»), свивает золотой покров («Святая ночь на небосклон взошла…»). Образ ночи дополняют и оттеняют ночные образы. Образ неба – небесный свод, пылающая бездна («Как океан объемлет шар земной…»), бездонное («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»), угрюмое («Ночное небо так угрюмо…»). Эмоциональное восприятие этого образа усиливают глагольные метафоры: по жилам небо протекло («Проблеск»), небесный свод,…таинственно глядит из глубины («Как океан объемлет шар земной…»), вдруг неба вспыхнет полоса («Ночное небо так угрюмо…»). Ночь неразрывно связана с образом месяца (луны): бледное светило, которое мою дремоту сторожило («Еще шумел веселый день…»), месяц – как облак тощий, он в небесах едва не изнемог, святозарный бог, который сияет над усыпленной рощей («Ты зрел его в кругу большого света…»), месяц светозарный, который чуть брезжит («В толпе людей, в нескромном шуме дня…»), месяц золотой, который сладко светит («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»), под магической луной («По равнине вод лазурной…»); с образом звезд: звездный сонм горит («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»), сии светила, как живые очи, глядят на сонный мир земной; как божества, горят («Душа хотела б быть звездой…»), звезды рдеют…сумрачным светом («Тихой ночью, поздним летом…»), чуткие звезды глядят с высоты («Как хорошо ты, о море ночное…»); с образами ночного мрака, сумрака, теней, темноты: тени сизые сместились, сумрак зыбкий, сумрак тихий, сумрак сонный…тихий, томный, благовонный…лейся в глубь моей души, мглой самозабвенья переполни через край («Тени сизые сместились…»), все стихло в чуткой темноте («Ночное небо так угрюмо…»); с образом ночного моря: здесь лучезарно, там сизо-темно…словно живое, ходит, и дышит, и блещет оно, зябь великая, зябь морская («Как хорошо ты, о море ночное…»), огнедышащий и бурный…змей морской («По равнине вод лазурной…). Через всю «ночную поэзию» проходит образ сна. Это и пророческие сны («Видение»), это и болезненно-яркий, волшебно-немой сон, который веял легко над гремящею тьмой («Сон на море»), и вялый, безотрадный сон («Ночное небо так угрюмо…»).
Каждое стихотворение ночного цикла выражает какое-то определенное чувство, окрашенное авторскими эмоциями. Так, стихотворение «Тени сизые сместились» выражает ощущение физического слияния с ночной природой и страстное желание лирического героя найти душевное забвение. Поэт представляет ночь в наиболее типичных для нее внешних признаках – отсутствие света – цвета и звучания, замирание всех проявлений жизни и движения. Тьма стирает все грани, все различия предметов, превращая мир в восприятии лирического героя по большей части в сумрак зыбкий. Это неразличение деталей определяет ощущение монолитности внешнего мира, а отсутствие звуков – ощущение полного покоя.
Но человек – это и мир внешний, физический, и мир духовный. Ощущение своего физического слияния с миром (Все во мне и я во всем) еще не означает подобного слияния и растворения в покое для мира духовного, исполненного «тоски невыразимой». Этого душевного покоя и жаждет лирический герой.
В данном стихотворении Тютчеву нужно было не только отметить факт наступления темноты, но и передать индивидуальное восприятие этого явления, восприятие, обусловленное психическим состоянием…Поэт утверждает ночь через отрицание того, что, с точки зрения воспринимающего, было связано с днем, светом, отрицает жизнь во всех ее проявлениях, наиболее общих и типичных с точки зрения воспринимающего человека. Здесь – это отрицание света – цвета, результатом чего является полное слияние предметов в одну сплошную тьму, отрицание движения, вследствие невозможности его увидеть – лишь сумрак зыбкий – угасание или ослабление звучания – звук уснул или дальний гул. Это угасание звуков и цвета обостряет такие звуки и запахи, которые теряются днем в обилии более резких и заметных аналогичных явлений.
Утверждение тьмы (ночи) через стирание всех цветовых и звуковых проявлений мира подкреплено у поэта наименованием этих явлений: он говорит о цвете, звуке, жизни, движении для того, чтобы отрицать их наличие (Цвет поблекнул, звук уснул – Жизнь, Движенье разрешились В сумрак зыбкий, в дальний гул…полет незримый). Отбор общих обозначений явлений (цвет, звук, жизнь, движение, гул) подтверждает невозможность различить их конкретные, частные проявления… Стертость цвета подчеркивается цветовой гаммой, представленной глаголами и прилагательными: тени сизые сместились, цвет поблекнул, сумрак зыбкий. Стертость звука словами – звук уснул настолько, что возможно слышать полет мотылька и наличие дальнего гула.
Обращение к сумраку, как субстанции, противопоставленной человеку, ведет к сообщению ему признаков, логически свойственных человеку или его ассоциативным представлениям. Поэтому комплекс слов, грамматически непосредственно связанных с сумраком, расширяется за счет слов комплекса «человека» и «воды»: сумрак сонный, томный, дремлющий; лейся, залей, переполни через край – все эти слова метафоричны…Тишина и покой – вот основные свойства ночи, столь необходимые человеку. Эти признаки находят свое метафорическое и непосредственно номинативное обозначение в следующих словах: сумрак тихий, сонный, тихий, утиши, дремлющий, томный (синоним сонный). Семантика сна – покоя – растворения заключена в словах мгла самозабвения (описателно-метафорическое сочетание, обозначающее сон, забвенье) и уничтоженье (то же, что растворение в окружающем, сон духовного мира)».
Образу ночи в стихотворениях ночного цикла противопоставлен образ дня. Поэт уподобляет день покрову, накинутому над бездной («День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла…»). День-покров наделен эпитетами: златотканый, блистательный («День и ночь»), отрадный, любезный, золотой («Святая ночь на небосклон взошла…»). Тютчев акцентирует внимание на внутренней противоречивости как дня – оживляющий, исцеляющий человека, но скрывающий от него тайну мира, – так и ночи – страшной, но приоткрывающей человеку эти тайны.
В изобразительных средствах Тютчева были осознанные им, но непривычные для современников поэта элементы диалектического познания мира. С помощью этих средств он показывал зависимость, взаимопроникаемость физического и психического, материального и духовного.

Символика «ночной поэзии»

А.Д. Григорьева пишет: «Многоосмысленность лирики Тютчева, символика и аллегория, часто стоящая за первым планом лирического выражения, послужила Вяч. Иванову основой для характеристики поэзии Тютчева как истока символического направления XX в. Различая в символизме стихию реалистическую и идеалистическую, он причисляет Тютчева к величайшим в нашей литературе представителям реалистического символизма» (Григорьева А.Д. Там же; с. 6).
Ночной цикл стихотворений Тютчева можно назвать «поэзией символов, рождающихся из затрудненной семантики. Эта поэзия возможна только на материале непрерывного и многозначного (символического) слова, которое возбуждает колеблющиеся признаки и конструирует образы, не поддающиеся единственно верному истолкованию, – пишет Л. Гинзбург. – Тютчев относится к такой группе поэтов, которая работает многозначным и изобретаемым словом» (Григорьева А.Д. Там же; с. 11).
Основными символами «ночной поэзии» являются слова-образы день и ночь. День – символ жизни, это – жизнь и жизнь души. День – светлое, живое и потому день – отрадный, любезный («Святая ночь на небосклон взошла…»). День – земнородных оживленье, Души болящей исцеленье («День и ночь»). Ночь – антитеза света-дня, архетипическое воплощение тьмы. В трактовке образа ночи Тютчевым есть черты античности. Античность воспринимала ночь как амбивалентный символ. С одной стороны, ночь – «страшная», она порождает смерть, раздор, обман, старость. Так, у Тютчева в стихотворении «День и ночь» ночь обнажает бездну с ее «страхами и мглами». Поэт не пытается скрыть свой страх перед таинствами ночи. В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла…» Тютчев говорит о ночном как о «чуждом, неразгаданном», а потому страшном.
С другой стороны, от ночи происходит день, то есть свет, справедливость, плодородие и бессмертие. То есть ночь означает и гибель, и изобилие; в ней присутствует ожидание дня, обещание дневного света. Амбивалентность ночи ярко выражена в поэзии Тютчева. Тихая ночь, святая ночь, лазурная ночь и, с другой стороны, – страшная ночь, хмурая ночь.
Как архетип тьмы, ночь связана со страхом перед неизвестностью, злом, отчаяньем, смертью. Так, в стихотворении «День вечереет, ночь близка…» слова день вечереет и вечереет день, обрамляющие первую строфу, символичны: день – жизнь, вечер – старость. В таком случае фраза ночь близка выявляет символическое значение слова ночь: вечер – старость завершается смертью – ночью. А.Д. Григорьева отмечает, что «уподобление в поэзии продолжительности человеческой жизни дню, а ее отдельных периодов – утру (заре утренней), полдню и вечеру (закату, заре вечерней) общеизвестно. Ночь в этом соотносительном ряду – явление, противопоставленное дню – жизни – это смерть, небытие» (Григорьева А.Д. Там же; с. 214).
Таким образом, созданные Тютчевым образы дня и ночи становятся параллельно и символом душевных состояний поэта. Они окрашены его переживаниями и чувствами. Это образы, символизирующие бытие человека, своеобразие его восприятия жизни. Так, в стихотворениях «Бессонница» и «Как птичка, раннею зарей…» образы дня и ночи являются символами, как человеческой жизни, так и старого и нового, отжившего и зарождающегося. Здесь Тютчев обращается к традиционной символике: жизнь есть день, смерть есть ночь. «Обломки старых поколений», «полусонные тени» бредут в ночи, в «тихом сумраке», «в сумрачной дали». А на смену этой ночи приходит «младой, пламенный день». Ночь – старый, отживший мир, прошлое, которое «давно забвеньем занесло». День – новый мир, наполненный «солнцем и движеньем».
Слово день выступает у Тютчева и как символ жизни духа, мыслительной деятельности человека. В этом случае дню противопоставлен другой символ – сон, который означает смерть и подсознательную жизнь духа, темную скрытую жизнь человеческой души. Например, в стихотворениях «Святая ночь на небосклон взошла…», «Сон на море», «Проблеск» день представлен как мир души светлый, осознаваемый, а сон – мир тайный, смутный. Сон – это то, что в стихотворениях «День и ночь», «Еще шумел веселый день…», «Как океан объемлет шар земной…», « О чем ты воешь, ветр ночной?..», «Как сладко дремлет сад темно-зеленый…» получает название бездны, царства теней, хаоса. А.Д. Григорьева отмечает, что «расширяя сферу применения устойчивых поэтических символов (день – жизнь и жизнь души, сон – смерть и подсознательная жизнь духа), Тютчев определяет их осмысление целым контекстом, хотя и этот контекст не всегда позволяет читателю подобрать соответствующий лексический эквивалент для нового применения символа. А это влечет за собой некоторое интуитивное, смутное постижение реалии. Впрочем, когда дело касается размышлений о жизни духа, о явлениях подсознания, эту затрудненность прямой и точной номинации Тютчев отражает поисками нетрадиционных обозначений смутных, трудно определяемых ощущений» (Григорьева А.Д. Там же; с. 217).
Символическим образом является и образ звезды в «ночной поэзии» Тютчева. Звезда – это один из древнейших общечеловеческих символов, астральный знак, символ вечности, символ высоких стремлений, эмблема счастья. К символу звезды непосредственно примыкает символ неба – нечто недоступное, непостижимое. Небу и звездам противопоставлен образ земли, который тоже является символом. В мифологической традиции небо и земля появились после разделения первоначального хаоса на верх и низ, то есть на небо и землю. Земля у Тютчева – это символ физической жизни человека, тогда как небо – символ бессмертия, «божественного огня», духовного возрождения, полета, к которому человек страстно стремится, но «не дано ничтожной пыли Дышать божественным огнем» («Проблеск»). Человек Тютчева постоянно находится между безднами – между землей и небом. Здесь заключен еще один символ: земля и небо в душе человека, их вечное противоборство. Небо в душе человека стремится к полету, но земля не дает душе взлететь. Море в ночном цикле Тютчева также символично. Это символ жизни, символ жизненной силы души. Помещая человека между двумя безднами – небом и океаном, морем, т.е. водой, – Тютчев показывает трагическую обреченность человека, которому его земное начало не дает оттолкнуть «удушливо-земное» («Хоть я и свил гнездо в долине…»). И человек плывет, окруженный «пылающей бездной» («Как океан объемлет шар земной…»), растерянный, одинокий, а его душа в отчаянном порыве «хотела б быть звездой» («Душа хотела б быть звездой…»).
Большое значение в «ночной поэзии» имеет символика цвета и звука. День всегда окрашен в светлые тона и звуки дня – это чистые, «благодатные» звуки, сливающиеся в один «строй, Стозвучный, шумный и невнятный» («Еще шумел веселый день…»). Ночные краски – темные, имеющие множество оттенков. У Тютчева ночь – не просто чернота, непроглядный мрак, тьма. Ночь – это тени сизые, сумрак тихий, сонный, томный, благовонный («Тени сизые сместились…»). Ночь окрашена как бы в полутона, что придает ощущение трагичности, тревоги, страха. Не черный цвет – символ абсолютной пустоты и абсолютного мрака, а именно серые, сизые, сумрачные полутона. Ночные звуки также приглушены, смазаны, это полузвуки, лишь слегка доносящиеся до человеческого слуха. Цвет и звук ночи символизируют состояние души близкое к смерти. Именно поэтому Тютчев использует не черный цвет – символ полного небытия, а приглушенные полутона-полузвуки, отражающие душевное состояние человека.

Значение «ночной поэзии» Тютчева

Поэзия Тютчева далеко не сразу получила всеобщее признание. Г.В. Чагин пишет: «Интересно, что при жизни поэт не пользовался известностью в широких читательских кругах. Но зато среди его восторженных почитателей были Жуковский, Пушкин, Некрасов, Тургенев, Л. Толстой, Фет, А. Майков, Достоевский и другие поэты и писатели его круга. И сами эти почитатели хорошо понимали, в чем причина отсутствия популярности у их любимого поэта. «Популярность мы не предсказываем г. Тютчеву, – писал, например, И.С. Тургенев в «Современнике» в 1854 году, – той шумной сомнительной популярности, которой, вероятно, г. Тютчев нисколько не добивается. Талант его, по самому свойству своему, не обращен к толпе и не от нее ждет отзыва и одобрения» (Чагин Г.В. Там же; с. 137). Чагин отмечает, что «философская направленность, содержание тютчевской поэзии во многом опережали, по меткому выражению Аксакова, «умственное развитие» и «привычку мыслить» у читателя, современника поэта. Отсюда и частичное непонимание этой поэзии, и, в какой-то мере, даже ее отрицание, и мнение о Тютчеве как о поэте для немногих.
Да что говорить о читателях, – восклицает Г.В. Чагин, – когда даже самые близкие Федору Ивановичу люди часто теряли всякую духовную нить его понимания. «Он мне представляется одним из тех изначальных духов, таких тонких, умных и пламенных, которые не имеют ничего общего с материей, но у которых нет, однако, и души, – записывает однажды свои впечатления о нем старшая дочь поэта, Анна Федоровна. – Он совершенно вне всяких законов и правил. Он поражает воображение, но в нем есть что-то жуткое и беспокойное…» (Чагин Г.В. Там же; с. 124).
Особенно трудна для понимания и потому долгое время остававшаяся непризнанной была «ночная поэзия» Тютчева. В 1935 году П.А. Флоренский писал о космическом мироощущении Тютчева, о созданном им образе безначального хаоса: «Хаос Тютчева залегает глубже человеческого – и вообще, и индивидуального – различения добра и зла. Но именно поэтому его нельзя понимать как зло. Он порождает индивидуальное бытие, и он же его уничтожает. Для индивидуума уничтоженье есть страдание и зло. В общем же строе мира, то есть вне человеческой жизни, это ни добро, ни зло…Без уничтожения жизни не было бы, как не было бы ее и без рождения…И когда хаос не считается с понятиями человеческими, то это не потому, что он нарушает их «назло», что он борется с ними и противопоставляет им их отрицание, а потому, что он их, так сказать, не замечает. Тютчев не говорит и не думает, что хаос стремится поставить вместо человеческих норм и понятий о добре им обратные; он просто попирает их, подчиняя человека другому, высшему, хотя часто и болезненному для нас закону. Этот высший закон мы способны воспринимать как красоту мира, как «златотканый покров», и радость жизни, полнота жизни, оправдание жизни – в приобщении к этой красоте, постоянном восприятии и сознании ее…» (Кожинов В. Там же; с. 473).
В. Кожинов пишет: «…искреннее восхищение поэзией Тютчева должно пробудить в каждом из нас убежденность в том, что мое личное бытие имеет самое прямое, непосредственное отношение к вселенскому, космическому бытию, что я не имею права забывать об этом и призван мерить мою жизнь именно такой мерой…» (Кожинов В. Там же; с. 475). Для Тютчева нет разделения на индивидуальное и космическое. Его личное бытие целиком растворяется во вселенском. Именно поэтому в «ночной поэзии» отразился богатый душевный мир поэта. Его сугубо индивидуальные переживания во всем их неповторимом богатстве, сложности, утонченности были всегда соотнесены с всеобщим состоянием современного мира, с человеческой историей в целом и с Вселенским, космическим бытием (Кожинов В. Там же; с. 487).
«Тютчев, – пишет Л. Озеров, – в равной степени почитает близкими и «паутины тонкий волос» на «праздной борозде» русского поля, и океан вселенной, который объемлет «шар земной», и «небесный свод, горящий славой звездной». Бесконечность и безбрежность мира в поэзии Тютчева явлены не эмблематически, а реально, они вобраны в душевную жизнь поэта, как события его личной жизни. Это свойство Тютчева было подмечено и подхвачено поэзией после него, хотя ни одному из поэтов вплоть до наших дней в этом смысле не удалось подняться до его, тютчевских, художественных высот. Космическая тема была для Тютчева не только темой, но и пафосом его работы, его мысли. В наши дни его поэзия продолжает служить образцом для нас, живущих в эпоху великих космических полетов, открытых полетом Юрия Гагарина…» (Озеров Л. Там же; с. 99 – 100).
Л. Озеров отмечает глубокую связь поэзии Тютчева с русской психологической прозой. Поэзия Тютчева отозвалась в стихотворениях Тургенева, в его стихотворениях в прозе, а также в его малой и большой прозе. Большую роль сыграл Тютчев в творчестве Достоевского. Воздействие Тютчева на прозу Л. Толстого было органическим, длительным, существенным. Говоря однажды о Тютчеве, Л. Толстой с горечью заметил: «Его все, вся интеллигенция наша забыла или старается забыть: он, видите, устарел…Он слишком серьезен, он не шутит с музой…И все у него строго: и содержание и форма» (Пигарев К. Там же; с. 355). Из этого забвения Тютчева извлек в середине девяностых годов XIX века философ-идеалист и поэт Вл. Соловьев, усвоивший в своем поэтическом творчестве некоторые художественные традиции Тютчева и явившийся в этом смысле одним из предшественников символистов.
Вслед за Соловьевым к Тютчеву обратились символисты. Восприятие тютчевского наследия символистами носило во многом внешний характер и ограничивалось вариациями отдельных и далеко не основных мотивов его лирики и заимствованием у него приемов и форм словесного изображения. Внутренне ближе других к Тютчеву был только один представитель символизма – Александр Блок (Пигарев К. Там же; с. 355 – 356).
Постепенно поэзия Тютчева перестала быть достоянием немногих «посвященных».
«Потрясенная до основ драмой бытия и небытия, – пишет Л. Озеров, – исполненная трагедийного накала, поэзия Тютчева в конечном счете внушает нам высокие, можно даже сказать героические мысли. Эта поэзия дает возможность дышать воздухом горных вершин – прозрачным, чистым, омывающим и омолаживающим душу» (Озеров Л. Там же; с. 107).

Список литературы:

1.Григорьева А.Д. Слово в поэзии Тютчева. – М.: «Наука», 1980.
2.Кожинов В.В. Тютчев. – М.: Молодая гвардия, 1988.
3.Королев К. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. – М.: Изд-во Эксмо; СПб.: Terra Fantastica, 2003.
4.Озеров Л. Поэзия Тютчева. – М.: «Художественная литература», 1975.
5.Пигарев К. Жизнь и творчество Тютчева. – М.: Издательство Академии Наук СССР, 1962.
6.Русская литература. XIX век. От Крылова до Чехова. – СПб.: «Паритет», 2001.
7.Русская поэзия XIX века. БВЛ. Т. 106. – М.: «Художественная литература», 1974.
8.Чагин Г.В. Федор Иванович Тютчев. – М.: «Просвещение», 1990.

«ЧИСТОГО ИСКУССТВА» И К.Л.ХЕТАГУРОВА

Возникновение темы «ночи» в русской поэзии связано, по мнению исследователя В.Н.Топорова, с именем писателя ХVIII века М.Н.Муравьева, у которого впервые появилось стихотворение «Ночь». Уже в этом стихотворении, опубликованном в 1776 или 1785 году, мы видим трогательное отношение к ночи. Поэт мечтает о ее наступлении, так как «к приятной тишине влечется мысль» его. Он радуется ночи, принесшей ему «уединение, молчание и любовь».

Образ ночи и побуждаемые ею ночные мысли и чувства нашли отражение во многих прекрасных стихотворениях русских поэтов. Хотя восприятие ночи у всех поэтов свое, можно заметить, что в основном ночь была для поэтов наиболее благодатным временем суток для их размышлений о смысле жизни, своего места в ней, пробуждения различных воспоминаний, особенно о любимых.

Образ ночи боготворили и поэты ХIХ века. Это и А.С.Пушкин, и С.П.Шевырев, и Ф.И.Тютчев и многие другие. Мы не останавливаемся на их стихотворениях, так как они не предмет нашего исследования. Цель наша – рассмотреть образ ночи в поэзии Коста Хетагурова и русских поэтов «чистого искусства». И здесь мы вспомним прежде всего А.А.Фета.

Большое место образ ночи занимает в поэзии А.А.Фета, певца природы и любви, сторонника, как и Ф.И.Тютчев, идеалистической философии. Именно в ночное время он создал многие свои замечательные стихи, грезил, вспоминал о своей трагической любви с Марией Лазич; размышлял о тяготах жизни, прогрессе, красоте, искусстве, «бедности слова» и т.д.

Действия его в поэзии происходят часто ночью: «ночную фиалку лобзает зефир», «ночью буря разозлилась, крыша снегом опушилась», «молятся звезды, мерцают и рдеют, молится месяц, плывя по лазури», «звезды кругом точно все собрались, Не мигая, смотреть в этот сад», «ветер спит», «месяц быстрыми лучами Пронизал стекло», «месяц обманчивым светом Серебрит и волны и листья», «Робко месяц смотрит в очи». Все эти приведенные примеры говорят о том, что Фет олицетворяет ночь, как и ее спутниц – звезды и луну.

Фет любит ночь. Даже «тишина холодной ночи занимает дух» его. Ночь пробуждает в нем различные желания, поэтому он жаждет наступления ночи:

Я жду… Соловьиное эхо

Несется с блестящей реки,

Трава при луне в бриллиантах

На тмине горят светлячки.

Я жду… Темносинее небо

И в мелких и в крупных звездах,

Я слышу биение сердца

И трепет в руках и ногах

Свою влюбленность в ночь Фет объясняет так: «ночью как-то вольнее дышать мне», «каждое чувство бывает понятней мне ночью», «любо мне в комнате ночью стоять у окошка в потемках, если луна с высоты прямо глядит на меня…». Трепетное отношение к ночи поэтому можно понять и из строк, где она наделяется различными эпитетами, создающими многозначный поэтический образ:

Благовонная ночь, благодатная ночь,

Раздраженье недужной души!

Все бы слушал тебя – и молчать мне невмочь

В говорящей так ясно тиши.

Одушевляя ночь, поэт восторженно обращается к ней:

Здравствуй! Тысячу раз мой привет тебе, ночь!

Опять и опять я люблю тебя,

Тихая, теплая,

Серебром окаймленная!

А с каким наслаждением читатель воспринимает его стихотворение «Шепот, робкое дыханье, трели соловья»: перед глазами ясно предстает «серебро и колыханье Сонного ручья», и мы, словно завороженные, повторяем строки поэта:

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца...

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы

И заря, заря!

Присутствие ночи Фет ощущает постоянно: когда они вдвоем с любимой убегают прочь «от огней, от толпы беспощадной». И тогда, когда они наедине, – «третья с ними лазурная ночь». Поэт это объясняет тем, что если от людей можно спрятаться, то от спутниц ночи, звезд, ничего не сокрыть».

Во всех циклах стихов Фета, посвященных разным временам года, – зиме, весне, лету, осени, – образ ночи занимает большое место, причем изображается она всегда красками теми, которые присущи именно тому периоду, о котором идет речь.

Например, ночь зимняя «при свете лунном холодна, тиха, ясна», «мороз сияет», «снежок хрустит», на версте мороз огонечками». В этот момент Фет очарован раскрывшейся перед ним картиной:

Бриллианты в свете лунном,

Бриллианты в небесах,

Бриллианты на деревьях,

Бриллианты на снегах.

Поэт не только любуется красотой зимней ночи, но и озабочен тем, «как бы в вихре дух ночной не завеял бы тропинку», проложенную любимой. Зимняя ночь, как видим, тоже пленяет поэта. В этом убеждаешься при чтении его известного стихотворения «Чудная картина...»:

Чудная картина

Как ты мне родна:

Белая равнина,

Полная луна,

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких

Одинокий бег.

А для «воспламеняющей» его весенней ночи поэт создает уже иную картину. Здесь уже «неземной какой-то дух ночным владеет садом». И Фет, очарованный майской ночью, радостно восклицает:

Какая ночь! На всем какая нега!

Благодарю, родной полночный край!

………………………………………

Какая ночь! Все звезды до единой

Тепло и кротко в душу смотрят вновь,

И в воздухе за песнью соловьиной

Разносится тревога и любовь.

И сердце поэта, полное любви, в эту загадочную весеннюю майскую ночь обращается к любимой с признанием:

Ты, нежная! Ты счастье мне сулила

На суетной земле.

В летнюю же ночь, когда «вечер тих и ясен»», «резко-сух снотворный и трескучий Кузнечиков неугомонный звон», «робко месяц смотрит в очи, изумлен, что день не минул, Но широко в область ночи День объятия раскинул», Фет советует кому-то:

В душе смиренной уясни

Дыханье ночи непорочной

И до огней зари восточной

Под звездным пологом усни!

Но вот лето кончается, дни сокращаются, а поэт не желает расстаться с ним, грустит, что наступает «непогода-осень», «сердце стынет». И, огорченный этим, поэт вопрошает:

Где же лета лучи золотые?

Осень воцаряется не только в природе, но и в его душе, поэтому:

Только серые брови сдвигаются,

Только зыблются кудри седые.

Грусть на поэта наводит и осенняя ночь, и птицы, которые улетают в теплые страны, поэтому ему «тяжело в ночной тиши выносить тоску души»:

И болью сладостно-суровой

Так радо сердце вновь заныть,

И в ночь краснеет лист кленовый,

Что, жизнь любя, не в силах жить.

Образ ночи у Фета близок по значению образу ночи у Полонского, которого тоже часто одолевали тайные ночные думы.

Анализируя его стихотворение «Ночь», критик В.Фридлянд заявил, что «оно не уступает лучшим созданиям Тютчева и Фета. Полонский в нем как вдохновенный певец ночи. Для него (впрочем, как и для Фета) ночь – таинственное, сокровенное время, когда душа человека доступна всему прекрасному и когда она особенно не защищена и тревожна, предвидя будущие невзгоды». [ 2]

В стихотворении «Ночь» Полонский, не понимая, за что он любит ночь, пытается причину своей любви узнать у самой ночи:

Отчего я люблю тебя, светлая ночь –

Так люблю, что, страдая, любуюсь тобой!

И за что я люблю тебя, тихая ночь!

Ты не мне, ты другим посылаешь покой!

(«Ночь»)

В конце стихотворения поэт, так и не смогший ответить себе, – за что он любит ночь, признался:

Ca м не знаю, за что я люблю тебя, ночь –

Оттого, может быть, что далек мой покой!

И хотя сам Полонский не может объяснить, за что он любит ночь, его восторженные восклицания в обращениях к ночи и использованные им прекрасные эпитеты, метафоры и другие художественные средства, помогают нам понять за что он любит ночь – за звезды, «деревья в хрусталях и белом серебре», луну, серебряный свет, сумрак холмов, сонных листьев колыханье, таинственный шум; свет ее звезд и луны, «скользя на холодный гранит, превращает в алмазы росинки цветка». Она, ночь, – свидетель тайных дум его, а музыка ночи пробуждает музыку души.

Как и Фет, Полонский персонифицирует ночь. Так, ночь, «юга царственную дочь», он хочет «взять себе в подруги», которая к нему сходила, –

B светлом пурпуре зари:

На пути, в пространствах неба,

Зажигая алтари.

Ему дорога эта итальянская ночь, так как она, как никто, «умела раны сердца врачевать, петь над морем, вдохновлять». Как о живом существе говорит о ней поэт:

А она со мной расстаться

Не хотела, не могла

По горам, от слез мигая,

Вслед за мной она текла.

Эта же ночь «задумчиво стояла... над степным костром поэта», «ночевала с ним над рекою у скирдов, вея тонким ароматом рано скошенных лугов», «и молила, и стонала», обещала ему спеть «песню райскую», если он еще вернется со своего севера на юг.

В восприятии Полонского осенняя «ночь как море темное»:

И один, на дне осенней ночи,

Я лежу, как червь на дне морском.

Но червь он только для тех, кто старался его унизить, не признавал его поэтического таланта, а для себя он – «дух, стремлений полный». А ночь зимняя, «ночь холодная мутно глядит..., светит пасмурный призрак луны». Сравнивая ночь и день, ум и любовь, поэт приходит к такому выводу:

Ночь смотрит тысячами глаз,

А день глядит одним.

…………………………

Ум смотрит тысячами глаз,

Любовь глядит одним...

Полонский, как мы уже заметили, олицетворяет ночь и ее спутников: «месяц ходит сторожит земли покой», а также «ведет рассказ». И «тени ночи пришли и стали у его дверей». Поэт так зримо представил ночь, что ему кажется:

Смелей глядит мне прямо в очи

Глубокий мрак ее очей.

И чувствуя рядом с собой присутствие ночи, «Полонский умоляет ее, чтобы она укрыла своею «густою тьмою» от посторонних его любовь:

Помедли, ночь! густою тьмою

Покрой волшебный мир любви!

Он страстно просит также время и солнце, чтобы они дали возможность продлиться минутам любви:

Ты, время, дряхлою рукою

Свои часы останови!

……………………………

О, солнце, солнце! Погоди!

Полонский так упоен ночью и светом волшебным луны, что слышит, когда ночь идет. Он радуется ночи, так как в это время:

Все, что спит в душе глубоко,

В этот миг озарено.

В ночной вышине, в сонме звезд, он пытается отыскать одну заветную звезду, но не находит: «видно, луч ее потух в напрасной борьбе с туманами, которых путь ненастный По небу тянется, как черная гряда».

Полонский воспел и грузинскую ночь, дыханием которой он упивается под прохладным навесом уютной сакли деревенского старосты (нацвала):

На мягком ковре я лежу под косматою буркой,

Не слышу ни лая собак, ни ослиного крику,

Ни дикого пенья под жалобный говор чингури.

Но вдруг он слышит иные звуки, «иную гармонию», которая приводит его в восторг, и он радостно кричит:

И, боже! Какой резонанс! Чу! какая-то птица–

Ночная, болотная птица поет в отдаленьи...

Рыдающий звук, – вечно та же и та же

В размер повторенная нота – уныло и тихо

Звучит. – Не она ли мне спать не дает! Не она ли

Напела мне на душу грусть!

Тему кавказской ночи он продолжает развивать и в стихотворении «Не жди»:

Едва потухло зарево зари,

Всю ночь зурна звучит за Авлабаром,

Всю ночь за банями поют сазандари.

Здесь теплый свет луны позолотил балконы,

Там углубились тени в виноградный сад,

Здесь тополи стоят, как темные колонны,

А там, вдали – костры веселые горят.

В эти минуты, –

Когда сама душа – сама душа не знает,

Какой любви, каких еще чудес

Просить илижелать, – но просит – но жалеет –

Но молится пред образом небес....

Полонский, как и Фет, олицетворяет не только ночь, но звезды и луну: «ясные звезды потупили взор, слушают звезды ночной разговор» (стих. «Агбар»). А в стихотворении «Караван», он, очарованный ночью, радостно восклицает: «Какая ночь – не ночь, а рай!» Здесь «ночные звезды искры мечут», «ползет ночная тишина подслушивать ночные звезды», «беседуют звезды на небе ночном», тени ночи, «нахлынув, темною толпой», к нему влетели.

Какими только эпитетами ни наделяет Полонский ночь: белая, темная, хмурая, одинокая, лучезарная, холодная, немая и т.д.

А думая о смертном часе «о сером дне», который приближается, поэт отчаянно призывает его в стихотворении «Вечерний Звон»:

Жду.. Приходи святая тень!

Я к ночи сердцем легковерней,

Я буду верить как-нибудь,

Что мочь, гася мой свет вечерний,

Укажет мне на звездный путь.

И услышав благословенный вечерний звон колокола, поэт просит его:

Пророчь мне к ночи вдохновенье

Или могилу и покой.

А в конце стихотворения Полонский философски предсказывает:

Но жизнь и смерти призрак миру

О чем-то вечном говорят, –

И как ни горько пой ты, – лиру

Колокола перезвонят.

Без них, в пыли руин забытых,

Исчезнут гении веков...

То будет ад зверей несытых,

Или эдем полубогов...

Для Случевского ночь тоже желанное время, время расцвета любви и испытания страсти:

Недошептанные речи,

Замиранье жадных рук,

Холодеющие плечи...

И часов тяжелый стук.

(«Ночь. Темно...»)

Ночь у него благотворна и для пробуждения воспоминаний:

Да, ночью летнею, когда заря с зарею

Соприкасаются, сойдясь одна с другою,

С особой ясностью на памяти моей

Встает прошедшее давно прожитых дней...

(«Заря во всю ночь»)

И мысленно, перелистывая в эти минуты страницы прошлого «от детства до возмужалости», он припоминает, что в жизни он видел хорошего и плохого:

В ней было все: ошибки и паденья,

И чад страстей, и обаянье сна,

И слезы горькие больного вдохновенья,

И жертвы, жертвы... На могилах их

Смириться разве? Но смериться больно,

И жалко мне себя, и жалко сил былых...

(«Заря во всю ночь»)

А когда на город опускается ночь, когда кругом стих шум «и лежит кругом по саду мгла», поэт «счастлив, как безумный», радостно зовет любимую:

Торопись голубка! Ты теряешь

(«Приди»)

И вместе с ним чувство радости испытывает и природа, она радуется вместе с ним:

Полный месяц, словно очарован,

Высоко и радостно дрожит.

(«Приди!»)

Поэт клянется любимой в вечной любви и верности, но она молчит, бледнеет.

Сердце Случевского, оберегающего покой любимой, полно нежности: он просит ее проснувшуюся рано, чтоб она закрыла глаза и вернулась к своим неоконченным снам, так как

Ночь, пришлец-великан, разлеглась над землей;

В поле темень и мрак по лесам.

(«Рано, рано! Глаза свои снова закрой»)

При этом он обещает ей, что когда наступит утро разбудит ее:

Я тебя разбужу, разбужу...

В эти минуты поэт охвачен любовью и страстью, этим объясняется психологическая пауза, обозначенная многоточием.

У Случевского ночь часто присутствует в стихотворении со своими спутниками – луной и звездами.

Например, в стихотворении «По крутым по бокам вороного», где о наступлении ночи говорит появление луны: «месяц блещет, вовсю озарил», а потом мы видим саму ночь:

Ох, и лес – то велик и спокоен!

Ох, и ночь - то глубоко синя!

Да и я безмятежно настроен...

О том, что поэт «безмятежно настроен…» можно понять из использованных им десятью восклицательных знаков в этом стихотворении.

Именно ночь и луна пробудили в Случевском чувство, что они с конем едут за девицей, которая, –

.. .прикрываясь фатой,

Ждет… глаза проглядит...

Но потом поэт понял, что его грезы не реальны, что ему все это только хотелось бы; и он прервал свои мечты:

...Нет! Мы бредим,

И никто-то не ждет нас с тобой, –

обращается Случевский к лошади.

К реальности его заставляет вернуться и ^молчание коня, которого он только что просил представить, что они едут с ним к девице:

Конь не молвит мне доброго слова!

Это сказка, чтоб конь говорил!

И поэт недоуменно спрашивает:

Но зачем же бока вороного

Месяц блеском таким озарил?

А в стихотворении «Малость стемнело, девица поет «Случевский предполагает, что песня девицы, наверно, доходит до небес, а поэтому спутницам ночи, «звездам, чуть глянуть, плясать...».

Поэт, как мы уже заметили, олицетворяет и ночь, и луну, и звезды:

Заросилось. Месяц ходит.

Над левадою покой.

Даже сны ночные у Случевского персонифицированы:

Сны ночные тоже тут,

Собираются, снуют

В городах, вдоль кустов,

На крылах сычей и сов.

(«По завалинкам у хат»)

Ночь – любимое время поэта, поэтому и его лирический герой, блаженно заявляет:

Чудесной ночи.. Воздух светел...

Как тишь тиха! Засну, любя

Весь божий мир... Но крикнул петел!

Иль я отрекся от себя? –

Многоточия, психологические паузы в данном четверостишии говорят о том, что герой произносит эти строки, блаженно засыпая, погружаясь в сон.

Очарованный ночью, Случевский радостно восклицает:

Какая ночь! Зашел я в хату,

Весь лес лучами озарен

И, как по кованому злату,

Тенями ночи зачервлен.

Сквозь крышу, крытую соломой,

Мне мнится, будто я цветок

С его полуночной истомой,

С сияньем месяца у ног!

(«Какая ночь! Зашел я в хату...»)

Но Случевскому не каждая ночь по душе, не каждая ночь его радует. И тогда вместо таких романтических эпитетов как «божественная», «звездная», «чудесная», «голубая» и т.д., ночь наделяется иными эпитетами:

Какая ночь убийственная, злая!

Бушует ветер, в окна град стучит;

И тьма вокруг надвинулась такая,

Что в ней фонарь едва – едва блестит.

(«Какая ночь, убийственная, злая!»)

И в эту ненастную ночь поэт успокаивает себя тем, что бывает и другая ночь:

А ночь порой красотами богата!

Да, где-нибудь нет вовсе темноты,

Есть блеск луны, есть прелести заката

И полный ход всем чаяньям мечты.

Так как эта «убийственная» ночь ему мешает предаться своим мечтам, он готов уничтожить «злую чару», что принесла эту непогоду. Он уверен, что ему это по силу:

Ее согнать, поверь, под силу мне:

Готовы струны, ждет моя гитара,

Я петь начну о звездах, о луне, –

которые, как считает Случевский, слушая его песнь, всплывут. И тогда, несмотря на град, вихрь, тьму, его ясная песнь разбудит и весеннего соловья, который будет вторить ему своей песней, озаряя все вокруг.

А зимняя, холодная ночь погрузила поэта в воспоминанья давно минувших лет, которые в нем всплыли у дома, где когда-то жила любимая. И постаревшей Случевский убеждает себя в том, что в любом возрасте человек имеет право на воспоминанья:

Я стар! Но разве я мечтами

О том, как здесь встречались мы,

Не в силах сам убрать цветами

Здесь этот снег глухой зимы?

Поэт уверен, что ожившие в нем воспоминанья скрасят его старость, «глухую зиму». И он, забыв о возрасте, отгоняя от себя мысли о старости, воспрянув, закричит:

О нет! Мечта полна избытка

Воспоминаний чувств былых...

……………………………………

Июньской ночи стрекотанье...

И плеск волны у берегов...

И нет зимы... и нет снегов!

(«Ты тут жила»)

Душевное волнение поэта передается при помощи ряда многоточий и восклицательных знаков. Он словно ищет подходящее слово, которое бы передало читателю всю полноту чувств, нахлынувших на него от воспоминаний.

Для Случевского ночи любви – «ночи безумные» (стих. «Пара гнедых...»). И даже песни «полночных часов» в ночи любви кажутся ему «неразумными», как и сами влюбленные, «с трепетом, с дрожью больных голосов!». А дальше поэт разъясняет, почему он любит «песни безумные»:

Тайные встречи и оргии шумные,

Грусть... неудача... пропавшие дни...

Любим мы, любим вас, песни безумные:

Ваши безумия нашим сродни!

Случевский любит ночь и потому, что в это время «мечты преследуют» его и в нем «песнопенья родятся силой колдовства». Но тогда:

Сгорает связь меж мной и ими,

Я становлюсь им всем чужой

И пред созданьями своими

Стою с поникшей головой...

Если «звездная», «голубая», «чудная ночь» (стих. «На волне») его радует, то другая, «страшная ночь», которую «бог посылает карать недостойных и гордых сынов», в ком «дух человека скорбит,изнывает,Вцепинесловимых, томительных снов», то эта жестокая ночь, которая «ворочает душу» поэта – ему ненавистна. Потому он жаждет, чтоб она скорее кончилась, чтоб «рассеялись тени, мрак ночи исчез».

У другого сторонника «чистого искусства» К.М.Фофанова, тоже есть ряд стихотворений, где читатель встречается с образом ночи. Так, в стихотворении «Весенней полночью бреду домой усталый» поэт погружает нас в мир ночной тишины спящего огромного города. Ничего не ускользает от взора и слуха поэта в эти часы:

За спящею рекой, в лиловой бледной дали,

Темнеет и садов и зданий тесный круг.

Вот дрожки поздние в тиши продребежали,

И снова тишина вокруг.

Стихотворение точно отражает настроение поэта, погруженного в свои горестные жизненные думы, которому в ночной тишине «чудятся порой», –

То пьяной оргии разнузданные крики,

То вздохи нищеты больной.

Фофанов детально передает то, что произошло в природе ночью:

Остывает запад розовый,

Ночь увлажнена дождем.

Пахнет почкою березовой,

Мокрым щебнем и песком.

Пронеслась гроза над рощею,

Поднялся туман с равнин.

И дрожит листвою тощею

Мрак испуганных вершин.

В стихотворении «После грозы», из которого приведены эти строки, ночь одушевлена:

Спит и бредит полночь вешняя,

Робким холодом дыша.

В восприятии Фофанова весенняя ночь после бури также безгрешна, как влюбленная душа.

Стихотворение «Пел соловей, цветы благоухали» тоже о весенней ночи, о ночи любви юноши, который, «вступивший в жизнь, как в роковую дверь, …летел мечтою окрыленной к ней, только к ней, –и раньше и теперь». И все вокруг было с ним заодно, вторило его любви:

И мир пред ним таинственным владыкой

Лежал у ног, сиял со всех сторон,

Насыщенный весь полночью безликой

И сладкою весною напоен.

Психологически точно Фофанов передает состояние своего лирического героя, томление его влюбленной души, желание скорее с ней встретиться и ласкать ее:

Он ждал ее, в своей разлуке скорбной,

Весь счастие, весь трепет и мечта…

А эта ночь, как сфинкс женоподобный,

Темнила взор и жгла его уста.

Лирический герой так страстно жаждет любви, что стал уподоблять ночь «женоподобному сфинксу», загадочной женщине, которая пришла, чтоб «темнить его взор и жечь уста».

В стихотворении «Звезды ясные, звезды прекрасные» уже одушевлены спутники ночи, звезды. Они «нашептали цветам сказки чудные», а влюбленную душу самого поэта звездными сказками переполнила сама земля:

И теперь, в эти дни многотрудные,

В эти темные ночи ненастные,

Отдаю я вам, звезды прекрасные,

Ваши сказки задумчиво-чудные! –

радостно заявляет поэт.

Осенней ночи «с ее красой печальной, с ее мечтательным, болезненным лицом, поэт уподобляет свою безрадостную жизнь:

Но жизнь моя темна и дума безотрадна,

Как облетелый сад – пуста моя душа,

И ходит ветер в нем стремительно и жадно

И гнет вершины лип, порывисто дыша.

И блуждая в своем осиротелом саду, где царят осень и туман, он, любуясь ночным небосводом, восклицает:

О, если б жизнь цвела, как этот отблеск дальний!

Померкнувшей зари на небе голубом!

(«Прекрасна эта ночь…»)

Тогда, считает Фофанов, к нему пришло бы вдохновенье, и он бы «мир открыл, мир красок и чудес».

А когда «пришла желанная, благоуханная волшебница – весна», то восприятие ночи у поэта уже другое: он словно забыл о своих горестях: радуется пробуждению природы, рисует раскинувшуюся перед ним картину, дающую читателю возможность понять, что состояние души Фофанова слилось с происходящим в природе:

И звезды блещут взорами

Мигая в небе хорами,

Над синими озерами,

Как слезы божества.

Повсюду пробуждение,

Любовь и вдохновение,

Задумчивое пение,

Повсюду блеск и шум.

(«Шумят леса тенистые»)

Но вот пришла зимняя лунная ночь. Сердце поэта, конечно, «грезить не прочь», но так как его «печальна душа», то он мечтать не может и грустно исповедуется:

В сердце весна отцвела:

Там, как в пустыне безгласно;

Прошлое счастье – луной

Смотрит мертво и неясно…

(«Лунная тихая ночь»)

В стихотворении же «Ночью», тоскуя об утраченном счастье. Фофанов не спит, его «очи пылают без слез». Хотя он видит, что ночь уходит и приближается «лучезарной улыбкой ликующий день», сердце его чувствует, что холодная ночь из него не уйдет:

Не спугнет ее блеск ароматного дня,

И чарующих снов золотой хоровод

Для надежд и любви не разбудит меня, –

утверждает поэт.

Фофанов одушевляет ночь и во многих других стихотворениях: «ночь осеняя, как грешница рыдает» (стих. «Старые часы»), «ночной сумрак «соткал нелюдимые сны» («Сны одиночества»), «ночь грустит и словно мается» («В парке»), «ночь трепещет в тени задремавших берез» («Ночью») и других.

Сравнивая характеристику образа ночи у названных русских поэтов и у К.Л.Хетагурова. можно заметить, что он с национальным своеобразием изобразил особенности хорошо ему знакомых горных ночей, которые «тягостны и длинны». Наиболее неприятны ему зимние ночи «стих. «Сердце бедняка»), когда «в рост человека выпал снег, и злая стужа с перевала уж замостила русла рек». Но даже такая ночь его лирическому герою, бедняку-горцу, больше по душе, так как хоть во сне он, видя радостные сны, забывает о своей тяжелой жизни.

Ночь, погрузив в сон пятерых детей бедной вдовы, живущей в сакле высоко в горах, помогает им забыть о страшном голоде, которых мать вынуждена обманывать, что варит для них бобы, хотя на самом деле варит в котле камни (стих. «Мать»).

В ненастную зимнюю ночь сердце самого Хетагурова разрывается на части от того, что он не может помочь горю сестры, над которой издевается нелюбимый ею муж, «необузданный, грубый супруг», разбивший все ее надежды и мечты (стих. «Сестре»).

Уставший от жизненный невзгод Хетагуров уподобляет свою жизнь, как и Фофанов, осенней мрачной ночи (стих. «Иссякла мысль, тускнеют очи»).

С ночью он сравнивает и жизнь бедноты, которой пророчествует, что их тяжелая жизнь скоро кончится:

Ночь близится к концу, –

заверяет он в стихотворении «Не упрекай меня».

Как осенняя ночь, как кошмар, как недуг,

Дни за днями ползли без просвета, –

Будто вымерло все, – я не видел вокруг

Ни улыбки, ни слез, ни привета.

(«В решительную минуту»)

Тягостные чувства навивают на поэта и ночи «Страстной недели», потому что –

В эти мрачные дни, в эти скорбные ночи

Наполняется вновь безотчетной тоской

Изболевшая грудь, и усталые очи

Снова искрятся жгучей невольной слезой.

Бессонными ночами поэт терзается и от того, что не может помочь «безысходному горю народа», конец тяжелой жизни которой еще так далек. В отчаянии он восклицает:

Как долга беспросветная ночь!

Как еще далеко до восхода!

(«Зигзаги мысли в бессонницу»)

Только в единственном стихотворении «Этюд» мы видим образ ночи, который радует поэта. Как восторженно Хетагуров описал эту «ароматную ночь», полную «грез и неги». Здесь царствует лексика высокого стиля, которая вытеснила из сердца поэта прежние характеристики ночи, представленные эпитетами: «беспросветная», «ненастная», «мрачная».

Как видим, хотя порой и разное восприятие ночи у поэтов, но это для них – самое желанное время суток.Ночь дает им возможность спокойно осмыслить жизненные проблемы, предаться мечтам и воспоминаньям. Она является для них и источником вдохновения. А такие поэты, как Фет, Полонский, Случевский, Фофанов олицетворяют ночь.

Литература

1. Топоров В.Н. Из истории русской литературы. Т.2. Русская литература второй половины ХVIII века. Исследования, материалы, публикации. М.Н.Муравьев: Введение в творческое наследие. Кн.2. – М., 2003. С.89.

2. Фридлянд В.Я. Полонский//Я.П.Полонский. Стихотворения и поэмы. – М., 1986. С.13.

Введение

«Тема ночи в поэзии Ф. И. Тютчева» актуальна уже потому, что это составляющая часть творчества поэта, который является ярким представителем русской литературы XIX века.

Объект исследования - лирика Ф. И. Тютчева, посвящённая теме ночи. Предмет исследования - образ ночи в поэзии Ф. И. Тютчева.

Цель исследования - раскрыть понимание Тютчевым образа ночи, выяснить, какое место занимает тема ночи в творчестве поэта.

Задачи исследования:

1) определить развитие темы ночи в русской поэзии;

2) выявить образ ночи в поэтическом представлении Ф. И. Тютчева;

3) установить особенности темы ночи в творчестве Ф. И. Тютчева.

Структура работы определена поставленными задачами: от определения темы ночи в русской поэзии к неповторимому восприятию этой темы Ф. И. Тютчевым. Поэзия - это музыка, волнующая душу, наполняющая ее безграничной любовью ко всему: к человеку, к природе, к Родине, к животным…Сам язык поэзии настраивает на глубокое понимание и внутреннее осмысление происходящего вокруг. Поэзия проникает в самые тайные уголки души. В данной работе будет рассмотрено творчество Ф.И.Тютчева. Особое внимание будет уделено образу ночи в творчестве этого великого поэта. Также будет сделан анализ стихотворения Ф.И.Тютчева «Тени сизые смесились… »

В работе использованы материалы текстов стихотворений, монографии с анализом лирики Тютчева, подборка воспоминаний современников о поэте, а также критические статьи Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева, А. А. Фета, М. П. Погодина, В.А. Сологуба, Н. А. Добролюбова и другие работы, опубликованные на сайтах Интернета.

Развитие образа ночи в русской поэзии

Возникновение темы «ночи» в русской поэзии связано, по мнению исследователя В. Н. Топорова, с именем писателя XVIII века М.Н.Муравьева, у которого впервые появилось стихотворение «Ночь». Уже в этом стихотворении, опубликованном в 1776 или 1785 году, мы видим трогательное отношение к ночи. Поэт мечтает о ее наступлении, так как «к приятной тишине влечется мысль» его. Он радуется ночи, принесшей ему «уединение, молчание и любовь».

Образ ночи и побуждаемые ею ночные мысли и чувства нашли отражение во многих прекрасных стихотворениях русских поэтов. Хотя восприятие ночи у всех поэтов свое. Можно заметить, что в основном ночь была для поэтов наиболее благодатным временем суток для их размышлений о смысле жизни, своего места в ней, пробуждения различных воспоминаний, особенно о любимых.

Образ ночи боготворили и поэты XIX века, в том числе и А. С. Пушкин, и С. П. Шевырев, и Ф. И. Тютчев и многие другие. Большое место образ ночи занимает в поэзии А. А. Фета, певца природы и любви, сторонника, как и Ф. И. Тютчев, идеалистической философии. Именно в ночное время он создал многие свои замечательные стихи, грезил, вспоминал о своей трагической любви, размышлял о тяготах жизни, прогрессе, красоте, искусстве, «бедности слова» и т.д. «Действия его в поэзии часто происходят ночью, он будто олицетворяет ночь, как и ее спутниц - звезды и луну. Образ ночи у Фета близок по значению образу ночи у Полонского, которого тоже часто одолевали тайные ночные думы», - отмечают исследователи творчества поэта. Анализируя стихотворение «Ночь» Полонского, критик В.Фридлянд заявил, что «оно не уступает лучшим созданиям Тютчева и Фета. Полонский в нем как вдохновенный певец ночи». Как и Фет, Полонский персонифицирует ночь. Полонский, как и Фет, олицетворяет не только ночь, но звезды и луну: «ясныезвезды потупили взор, слушают звезды ночной разговор» (стих. «Агбар»). Какими только эпитетами ни наделяет Полонский ночь: «белая», «темная», «хмурая», «одинокая», «лучезарная», «холодная», «немая» и т.д.

Для Случевского ночь тоже желанное время, время расцвета любви и испытания страсти, благотворна и для пробуждения воспоминаний. В стихотворении «Ночь», по мнению литературоведа В.Фридлянда, « Душевное волнение поэта передается при помощи ряда многоточий и восклицательных знаков. Он словно ищет подходящее слово, которое бы передало читателю всю полноту чувств, нахлынувших на него от воспоминаний. У Случевского ночь так же часто присутствует в стихотворении со своими спутниками - луной и звездами».

Итак, можно сказать, что образ ночи и побуждаемые ею ночные мысли и чувства нашли отражение во многих прекрасных стихотворениях русских поэтов. Хотя восприятие ночи у всех поэтов свое, можно заметить, что в основном ночь была для поэтов наиболее благодатным временем суток для их размышлений о жизни, это таинственное, сокровенное время, когда душа человека доступна всему прекрасному и когда она особенно не защищена и тревожна, предвидя будущие невзгоды. Отсюда многочисленные эпитеты, которые помогают увидеть ночь такой, какой видел её только этот поэт.

Именно о Ф.И. Тютчеве сложилось представление как о самой ночной душе русской поэзии. «...Он никогда не забывает, - пишет С. Соловьев, - что весь этот светлый, дневной облик живой природы, который он так умеет чувствовать и изображать, есть пока лишь «златотканый покров», расцвеченная и позолоченная вершина, а не основа мироздания» . Ночь - это центральный символ поэзии Ф.И. Тютчева, сосредоточивающий в себе разъединенные уровни бытия, мира и человека. Обратимся к стихотворению:

Святая ночь на небосклон взошла,

И день отрадный, день любезный,

Как золотой покров она свила,

Покров, накинутый над бездной.

И как виденье, внешний мир ушел...

И человек, как сирота бездомный,

Стоит теперь и немощен и гол,

Лицом к лицу пред пропастию темной.

На самого себя покинут он -

Упразднен ум и мысль осиротела -

В душе своей, как в бездне, погружен,

И нет извне опоры, ни предела...

И чудится давно минувшим сном

Ему теперь все светлое, живое...

Он узнает наследье родовое.Тютчев Ф.И. Стихотворения - 95с.

Основа мироздания, хаос шевелящийся страшны человеку тем, что он ночью «бездомный», «немощен», «гол», у него «упразднен ум», «мысль осиротела»... Атрибуты внешнего мира иллюзорны и неистинны. Человек беззащитен перед лицом хаоса, перед тем, что таится в его душе. Мелочи вещного мира не спасут человека перед лицом стихии. Ночь открывает ему истинное лицо мироздания, созерцая страшный шевелящийся хаос, он обнаруживает последний внутри себя. Хаос, основа мироздания - в душе человека, в его сознании.

Такая логика рассуждения подчеркнута и звуковым, и ритмическим акцентированием. На звуковом уровне резкий перебой в общем звучании создают звонкие согласные в строчке:

В душе своей, как в бездне, погружен, -

строка максимально насыщена звонкими звуками. Наибольшую смысловую нагрузку несет слово «бездна». Оно связывает якобы внешнее хаотическое ночное начало и внутреннее человеческое подсознательное, родственность их и даже в глубине единство и полное отождествление.

И в чуждом, неразгаданном, ночном

Он узнает наследье родовое.

Две последние строчки акцентированы одновременно и на ритмическом и на звуковом уровнях. Они, безусловно, усиливают напряженность композиционного завершения, перекликаясь со строкой:

В душе своей, как в бездне, погружен…

Сравнение «как в бездне» усиливает это звучание.

Остаётся только согласиться с мнением специалистов: «Чрезвычайная концентрация звонких звуков на фоне сведенных к минимуму глухих достаточно резко акцентируют две последние строчки стихотворения. На ритмическом уровне эта пара строк выбивается из строфы, написанной пятистопным ямбом. Они образуют вокруг себя смысловое напряжение: человеку родственен хаос, он - прародитель, первооснова мира и человека, который жаждет соединения с родственным началом в гармоничное целое, но и страшится слиться с беспредельным».

Темная основа мироздания, истинное его лицо, ночь лишь открывает человеку возможность видеть, слышать, чувствовать высшую реальность. Ночь в поэтическом мире Тютчева - это выход в высшую субстанциональную реальность, и вместе с тем - совершенно реальная ночь и сама эта высшая субстанциональная реальность.

Рассмотрим еще одно стихотворение Ф.И. Тютчева:

Лениво дышит полдень мглистый,

Лениво катится река,

И в тверди пламенной и чистой

Лениво тают облака.

И всю природу, как туман,

Дремота жаркая объемлет,

И сам теперь великий Пан

В пещере нимф покойно дремлет.Тютчев Ф.И. Стихотворения 120с.

Прежде всего, обращает на себя внимание бросающаяся в глаза внешняя «ленивость» поэтического мира стихотворения. Слово категории состояния «лениво» интенсивно подчеркнуто: употреблено трижды в первой строфе стихотворения. Вместе с тем даже само троекратное его повторение развертывает в воображении предельно динамичную, вовсе не «ленивую» картину. Сквозь внешнюю «ленивость» проявляется колоссальная внутренняя напряженность, ритмико-интонационная динамика.

Художественный мир стихотворения переполнен движениями и внутренне противоречив.Так, в первой строфе «лениво» встречается три раза, соотносится с грамматическими основами: «дышит полдень», «катится река», и «тают облака». А во второй эта часть речи употреблена только однажды - это наречие «покойно». Оно соотносится с предикативным центром «Пан дремлет». Здесь очень сильно противоречие: за Паном - шевелящийся хаос, наводящий панический ужас. В дремоте панического ужаса очевидна динамика космического масштаба.

С одной стороны, «Полдень мглистый» - это конкретная природа, это облака, река, туман, которые совершенно конкретно чувственны. С другой стороны, природа - это «пещера нимф» и дремлющий Пан. «Полдень мглистый» оборачивается «великим Паном», «полдень мглистый» и есть сам «великий Пан». Оборачиваемость эта сочетается с несводимостью целого ни на одно, ни на другое. Диалектическое единство существования «полдня мглистого» и «великого Пана» в несводимости к одному конкретному смыслу и представляет собой символическую реальность. «Полдень мглистый» сам по себе - это «противоречивый сгусток смыслов, очень мощно энергетически заряженный, где играют и оборачиваются друг другом хаос, темная и истинная основа мироздания, и покой, покрывающий этот страшный кишащий хаос, и делающий последний благовидным. Как и дремлющий Пан в своей основе невозможное соединение, но, тем не менее, осуществленное в поэтическом тексте, сгусток противоречий, накапливающий вокруг себя массу смыслов».

В последних двух строчках читаем:

И сам теперь великий Пан

В пещере нимф покойно дремлет.

Именно здесь сконцентрирован смысловой центр стихотворения: противоречивое единство невероятной динамики хаоса и покоя, одно в другом - динамика в покое, и покой в движении мироздания.

Выделенность «полдня мглистого» и «великого Пана» подтверждается и на ритмическом уровне. Во всем стихотворении эти строки выбиваются из общего ритмического строя: «Лениво дышит полдень мглистый» и «И сам теперь великий Пан/ В пещере нимф покойно дремлет». Эти строки являются единственными полноударными.

«Полдень мглистый» предельно акцентирован на звуковом уровне: концентрация звонких и сонорных звуков, их в первой строфе больше, чем во второй. Во второй же строфе единственная строка, где глухие преобладают над звонкими - это: «И сам теперь великий Пан». Звуковаявыделенность «великого Пана» усиливается, так как следует за строкой: «Дремота жаркая объемлет», -которая максимально насыщена звонкими согласными. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей - 60с-63с.

«Полдень мглистый и дремлющий Пан - энергетически мощный сгусток противоречий, заряжающий и стягивающий смыслы вокруг себя. Это смысловой центр стихотворения. Этот сгусток содержит колоссальную энергетику, потенциально способную развернуться в символическую реальность со всей ей присущей полнотой бытия»,- отмечает М. М. Гиршман.

Оборачивающиеся друг другом «Полдень мглистый» и «великий Пан» как напряженное поле смыслопорождения обнаруживают свою причастность и внутреннюю связь с центральным тютчевским символом - символической реальностью ночи. Хаос как истинное лицо мироздания открывается человеку в полноте своей силы только ночью. Кишащий и бушующий разлад между ночью и днем, хаосом и космосом, миром и человеком поэт чрезвычайно остро ощущает, он чувствует в космических масштабов страх человека, утратившего первоначальную гармонию, первоначальное единство с тем миром, который теперь ему кажется враждебным и угрожающим. И поэт может об этом лишь писать, создавая смыслопорождающую реальность связей разъединенных частей мира: они оказываются в общении друг c другом в художественной реальности поэтического произведения. «Своим творчеством поэт решает проблему трагической дисгармонии - он может восстанавливать утраченную гармонию, или, по крайней мере, прояснять дисгармонию в свете гармонической мысли и идеала»,- подчёркивает В.Н.Касаткина. Русская литература XIX век - 91-94с.

Итак, ночь в стихотворениях Тютчева восходит к античной греческой традиции. Она дочь Хаоса, породившая День и Эфир. По отношению ко дню она материя первичная, источник всего сущего, реальность первоначального единства противоположных начал: света и тьмы, неба и земли, «видимого» и «невидимого», материального и нематериального. Ночь предстает в лирике Тютчева в индивидуально - неповторимом стилевом преломлении.

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Ночная" поэзия в русской романтической традиции: генезис, онтология, поэтика"

На правах рукописи

ТИХОМИРОВА Людмила Николаевна

«НОЧНАЯ» ПОЭЗИЯ В РУССКОЙ РОМАНТИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ: ГЕНЕЗИС, ОНТОЛОГИЯ, ПОЭТИКА

Специальность 10 01 01 - русская литература

Екатеринбург 2010

Работа выполнена на кафедре русской литературы ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им А М Горького»

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Зырянов Олег Васильевич

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, доцент Мирошникова Ольга Васильевна

кандидат филологических наук Козлов Илья Владимирович

Ведущая организация:

ГОУ ВПО «Челябинский государственной педагогический университет»

Защита состоится марта 2010 года вчасов на заседании диссертационного совета Д 212 286 03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им А М Горького» по адресу 620000, г Екатеринбург, пр Ленина, д 51, комн 248

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им А М Горького)/

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор

-> М. А. Литовская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Понятие «"ночная" поэзия», достаточно часто встречающееся в литературоведческих работах, касающихся различных аспектов творчества многих русских и зарубежных авторов, до сих пор остается терминологически не проясненным Несмотря на то, что данному художественному явлению в современной науке о литературе уже посвящены не только отдельные статьи (В H Касаткина, Т А Ложкова, В H Топоров),1 но и целые научные труды (С Ю Хурумов),2 теоретический аспект вопроса все еще остается недостаточно разработанным В отечественном литературоведении нет ни одного исследования, в котором было бы четко определено содержание данного понятия, а также обозначены границы и установлены критерии отбора включаемого в него поэтического материала Практически не выявлены типологические черты «ночной» поэзии как целостной художественной системы, обладающей устойчивыми структурно-содержательными признаками Кроме того, в значительной части научных работ (JIО Зайонц, Е А. Маймин, С Г Семенова, Ф П Федоров, С Ю Хурумов и др) понятия «"ночная" поэзия» и «ночная тема» не только никак не дифференцируются, но и выступают в качестве неких синонимичных дефиниций одного и того же художественного явления В некоторых случаях нечеткость определения содержательного объема понятия «"ночная" поэзия» становится даже причиной того, что в указанную поэтическую общность начинают включаться несвойственные ей произведения3 "

Выделение «ночной» темы в качестве основного структурообразующего критерия «ночной» поэзии весьма спорно В подавляющем большинстве произведений, причисляемых исследователями к данной поэтической системе, ночь выступает, скорее, как фактор, порождающий определенную лирическую ситуацию, а не как предмет художественного изображения Тематически же стихи, входящие в нее, могут быть весьма разнородными

Недостаточно убедительной представляется и попытка В H Топорова вычленить «текст "ночи"» из контекста русской поэзии XVIII - начала XIX века на основании включения в него только тех произведений, «которые носят название "Ночь" ("Ночной & " и т п)» или имеют заголовки, состоящие из слова «.ночь с разного рода определениями» В случае же «отсутствия заглавия (а иногда и при его наличии)» ученый предлагает определять принадлежность того или иного произведения к выявляемой структурно-семантической модели «по первому стиху» 4 При таком принципе отбора художественного

1 Касаткина В H Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А А Фета и К К Случевского // Вопросы развития русской поэзии XIX в науч тр - Куйбышев, 1975 - T 155 - С 70-89, Ложкова ТА «Ночная» лирика M Ю Лермонтова традиции и новаторство // Лермонтовские чтения материалы зональной научной конференции - Екатеринбург, 1999 - С 33-41, Топоров В H «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века // Из истории русской литературы T II Русская литература второй половины XVIII века исследования, материалы, публикации M H Муравьев Введение в творческое наследие Кн II -M.2003 -С 157-228

1 Хурумов С Ю «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С С Боброва дис канд фи-

лол наук - M, 1998 - 144 с

1 См Касаткина В H Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А А Фета и К К Случевского - С 70-89

" Топоров В H «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века - С 209-210

материала в выявляемый исследователем «текст ночи» неизбежно попадают стихотворения, которые нельзя безоговорочно считать «ночными», в то время как за его пределами остаются многие произведения, чья принадлежность к данному поэтическому комплексу очевидна

Поскольку ни один из рассмотренных выше принципов объединения «ночных» стихотворений в художественную целостность не может считаться удовлетворительным, должен быть иной, более значимый критерий, позволяющий рассматривать «ночную» поэзию как систему взаимосвязанных текстов, имеющую собственную структурную организацию В качестве такого критерия может выступать специфический модус сознания («ночное» сознание), содержательный потенциал которого формирует у человека потребность в особого рода ценностном самоопределении и самоутверждении, что, в свою очередь, находит отражение в поэтических произведениях, образующих анализируемую систему

Понятие «"ночное" сознание» в реферируемой работе используется только в значении «бодрствующее "ночное" сознание» Из круга рассмотрения исключаются явления психопатологические (не контролируемые личностью и корректируемые только специальным терапевтическим воздействием) или качественно близкие им искусственно вызванные состояния (наркотическое / алкогольное опьянение, гипнотическое воздействие, сенсорная депривация и т д), выходящие за пределы нормы, и то, что относится к сфере бессознательного (например, сны) «Ночное» сознание рассматривается в качестве одного из модусов «нормального» состояния сознания человека, которое, с точки зрения К Ясперса, «само по себе способно выказывать самые разнообразные степени ясности и смысловой наполненности и включать самые гетерогенные содержания» 5

Таким образом, актуальность выбранной темы определяется недостаточной степенью терминологического осмысления ее базовых понятий, насущной потребностью в установлении границ художественного материала, включаемого в понятие «"ночная" поэзия», выявлении принципов его отбора, что, в конечном счете, диктует необходимость разработки теоретической модели «ночной» поэзии Актуальной задачей также представляется обнаружение новаторской роли русских поэтов-романтиков ХУ1П-Х1Х веков (в том числе малоизученных) в формировании и эволюционном развитии сверхтекста «ночной» поэзии

Объектом исследования являются «ночные» стихотворения русских поэтов ХУШ-Х1Х веков (М В Ломоносова, М М Хераскова, Г Р Державина, М Н Муравьева, С С Боброва, Г П Каменева, В А Жуковского, В К Кюхельбекера, А С Пушкина, С П Шевырева, А С Хомякова, М Ю Лермонтова, Ф И Тютчева, А А Фета, С Я Надсона, А.Н Апухтина, А А Голенищева-Кутузова, КН Льдова, НМ. Минского и др), анализируемые в контексте отечественной и европейской романтической традиции

5Ясперс К Общая психопатология ~М, 1997 - С 38

Предметом исследования в диссертации стал сверхтекст русской «ночной» поэзии как открытая система взаимосвязанных текстов и пути его эволюционного развития от первых предромантических опытов последней четверти XVIII века до произведений поздних романтиков (поэтов 1880-1890-х годов)

Цель работы - исследование «ночного» сверхтекста русской поэзии в трех взаимосвязанных аспектах эволюционном (генезис), структурно-содержательном (онтология) и образно-стилевом (поэтика)

Достижение поставленной цели связано с постановкой и решением следующих задач

Уточнение понятия «"ночная" поэзия», выявление ее типологических черт, описание данного сверхтекстового единства как структурно-содержательной модели,

Установление истоков «ночного» сверхтекста в русской поэзии конца XVIII - начала XIX века (эпоха предромантизма),

Выявление закономерных этапов формирования и становления классического варианта «ночного» сверхтекста в поэзии русского романтизма с учетом специфических форм манифестации «ночного» сознания,

Определение места и роли поэтов (в том числе малоизученных), относящихся к периоду «поздней классики», или неоромантизму конца XIX века, в эволюционном развитии сверхтекста русской «ночной» поэзии

Теоретическую базу диссертации составляют труды русских и зарубежных философов (Н А Бердяев, И А Ильин, А Ф Лосев, Н О Лосский, В Н Лосский, В В Розанов, В С Соловьев, Е Н Трубецкой, П А Флоренский, Г А Флоровский, Ф Ницше, О Шпенглер и др), в том числе посвященные осмыслению феномена сознания и принципов работы с ним (М К Мамардашвили, В В Налимов, В М Пивоев, Л Свендсен, Ч Тарт, К Ясперс и др), литературоведческие исследования по теории романтизма (Н Я Берковский, В В Ванслов, В М Жирмунский), теоретической и исторической поэтике (С С Аверинцев, С Н Бройтман, В И Тюпа), теории сверхтекста (Н Е Меднис, В Н Топоров и др), лирическому метажанру (Р С Спи-вак, С И Ермоленко), работы, посвященные творчеству отдельных русских романтиков и частным вопросам анализа поэтического текста (Л Я Гинзбург, Е В Ермилова, П Р. Заборов, Л О Зайонц, Ю М Лотман, Е А Маймин, О В Мирошникова, А Н Пашкуров, И М Семенко и др)

Методологической основой диссертации является сочетание структурно-типологического подхода с принципами историко-литературного и феноменологического исследования

Научная новизна диссертации заключается в рассмотрении «ночной» поэзии как художественной системы в ее целостности и динамике В основу выделения «ночного» сверхтекста в качестве структурообразующего критерия впервые положен один из модусов сознания - «ночное» сознание Предпринятый подход позволяет по-новому рассмотреть проблему типологического схождения художников, внести коррективы в обозначение истоков

русского сверхтекста «ночной» поэзии, конкретизировать его границы, установив более четкие принципы отбора включаемых в него произведений, а также определить вклад русских поэтов ХУШ-Х1Х веков (в том числе малоизученных) в сверхтекст «ночной» поэзии

1 «Ночная» поэзия в русской романтической традиции представляет собою складывающуюся в течение ХУШ-Х1Х веков системную общность произведений, целостность которой обеспечивается не только затекстовым денотатом «ночь», но и особым модусом сознания («ночным» сознанием), определяющим отношение автора к действительности и способ ее постижения и отражения «Ночная» поэзия, слагаясь из множества соподчиненных субтекстов, образующих единое семантическое поле, выступает как некий «синтетический сверхтекст», благодаря которому совершается «прорыв в сферу символического и провиденциального» 6

2 Наряду с традиционно выделяемыми типами сверхтекстов - «городским» и «именным (персональным)» (терминология Н Е Меднис)7 - в литературе можно обнаружить и другие разновидности сверхтекстовых единств Сверхтекст «ночной» поэзии выступает как открытая система взаимосвязанных текстов (со своими тематическим центром и периферией), формирующаяся в границах парадигмы «ночного» сознания, обеспечивающего целостность данной системы через общность текстопорождающей ситуации, типологическое сходство эстетических модусов художественности (авторской идейно-эмоциональной оценки)

3 Сверхтекст «ночной» поэзии в России начинает складываться под влиянием европейского юнгианства в конце XVIII века, когда художниками обнаруживаются новые принципы изображения внутреннего мира человека Оказавшись у истоков сверхтекста «ночной» поэзии, русские предромацтики (М Н Муравьев, С С Бобров, Г П Каменев и др) задали основной вектор его развития, наметив пути творческих исканий последующей генерации поэтов

4 С момента появления в литературном сознании новой парадигмы художественности - парадигмы креативизма - в русской литературе начинает интенсивно формироваться сверхтекст «ночной» поэзии, в котором на протяжении полутора веков получают отражение опыты манифестации «ночного» сознания в различных формах- религиозно-мистической (В А Жуковский), психологической (А С Пушкин), экзистенциальной (М Ю Лермонтов), мифологической (Ф И Тютчев), в каждой из которых по-своему осуществляется поэтическая рефлексия отношения человека к миру

5 «Ночная» поэзия 1880-1890-х годов характеризуется наличием двух противоположных тенденций С одной стороны, оставаясь в целом в русле классической романтической традиции, она обеспечивает переход к новой по типу образности поэзии - неклассической, а с другой - утрата цельности на

" Топоров В Н Миф Ритуал Символ Образ Исследования в области мифопоэтического Избранное -М.1995 -С 285

"Меднис НЕ Сверхтексты в русской литературе - Новосибирск, 2003 -С 6

разных уровнях лирического текста приводит к тому, что функцию начала, объединяющего данный комплекс стихотворений в некую систему, в конце XIX века берет на себя тема ночного состояния человека Заданность темы обусловливает стереотипность лирической ситуации, повторяемость и «устойчивость микрообразов и эмоционального строя»,8 что, вслед за Е М Табо-рисской, позволяет говорить об «особом явлении тематического жанроица» 9

Теоретическая значимость исследования состоит в установлении структурно-содержательной модели «ночной» поэзии с опорой на специфическую ситуацию ночного сознания, в уяснении ценностно-онтологических параметров «ночного» сверхтекста, их соотнесенности с романтической парадигмой художественности

Практическая ценность исследования заключается в том, что его результаты и выводы могут быть использованы в разработке базовых университетских курсов по истории и теории литературы, спецкурсов по проблемам поэзии XVIII-XIX веков и методике литературоведческого анализа поэтического текста, в практике школьного преподавания

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации излагались в докладах и обсуждались на теоретических семинарах кафедры литературы и русского языка Челябинской государственной академии культуры и искусств (2006-2009), кафедры русской литературы Уральского государственного университета (2008-2009) Отдельные фрагменты и идеи исследования получили освещение на конференциях разного уровня международных «Литература в контексте современности» (Челябинск, 2005, 2009), «Культура и коммуникация» (Челябинск, 2008), «Язык и культура» (Челябинск, 2008), IV Славянском научном соборе «Урал Православие Культура» (Челябинск,

2006), V Славянском научном соборе «Урал в диалоге культур» (Челябинск,

2007), всероссийской научной конференции с международным участием Третьи Лазаревские чтения «Традиционная культура сегодня теория и практика» (Челябинск, 2006), итоговых научных конференциях Челябинской государственной академии культуры и искусств (2005-2009)

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, разделенных на параграфы, заключения и списка использованной литературы, содержащего 251 наименование.

1 Таборисская Б М «Бессонницы» в русской лирике (к проблеме тематического жанроида) // «Studia métrica etpoética» ПамятиП А Руднева - СПб, 1999 -С 224-235 "Тамже -С 235

Во Введении дается обоснование актуальности темы исследования, характеризуется степень ее научной разработанности, определяются теоретико-методологическая база, объект, предмет, цель и задачи диссертации, обосновывается ее научная новизна, раскрываются теоретическая и практическая значимость, формулируются положения, выносимые на защиту, приводятся сведения об апробации основных результатов работы

В первой главе «"Ночная" поэзия как художественный феномен» устанавливается теоретическая модель «ночной» поэзии, решаются задачи выявления философско-онтологических и структурно-типологических оснований выделения «ночной» поэзии как целостной системы

В параграфе 1.1 «Ситуация и модус "ночного" сознания» рассматриваются взгляды Г Башляра, Г В Лейбница, Ф Ницше, О Шпенглера, А А Гор-бовского, И А Ильина, А Ф Лосева, В В Налимова, В М Пивоева, В С Соловьева, П А Флоренского на проблему многомерности человеческого сознания, уточняются понятия «ситуация» и «модус "ночного" сознания», устанавливается статус модуса «ночного» сознания в структуре «нормального» сознания человека, определяется его роль в художественном творчестве

Наряду с «дневным» модусом сознания (состоянием бодрствования) в структуре «нормального» сознания существует такой специфический модус, как «ночное» сознание «Ночное» сознание - это «область внелогического восприятия реальности, интуитивного постижения тех зависимостей между явлениями, которые лежат вне причинно-следственных связей, вне рационального» 10 Вероятно, то, что выражается данным понятием, существует в искусстве с древнейших времен, но в некую оформившуюся парадигму художественного мышления превращается только в середине XVIII - начале XIX века, когда в культуре начинает складываться «новое понимание отношений человека и мира, в центре которого оказывается не универсальная норма, а мыслящее "я"» 11 Отныне писатель апеллирует уже не к разуму, а к чувству человека, к его душе По мнению С Н Бройтмана, «открытие самоценности чувства сопровождается переориентацией литературы с внешних и публичных на индивидуально-глубинные пласты сознания» 12 Всевозможные переживания, попадая в поле внимания личности, теперь осознаются ею, возвышаясь до уровня сознания, различные состояния которого получают отражение в художественном тексте

Активизация модуса «ночного» сознания изначально была связана С прохождением человека через некую сложную ситуацию, взрывающую внутреннюю гармонию личности, но при этом открывающую многомерность мира, которую невозможно постичь, подчиняясь только здравому смыслу, и, в связи с этим, с уменьшением в ментальном статусе человека рациональных элементов

10 Горбовский А А В круге вечного возвращения? Три гипотезы - М, 1989 - С 42

12 Бройтмак С Н Историческая поэтика // Теория литературы в 2 т / Под ред Н Д Тамарченко - М, 2004 -Т 2 -С 225

и нарастанием элементов иррациональных Экстремальная ситуация, активизировавшая иррациональный («ночной») компонент сознания и определившая внелогическое (иррациональное) постижение мира, могла быть вызвана потерей близкого человека, неизлечимой болезнью и предчувствием неизбежности скорого конца, принципиальным осознанием собственной смертности, крахом творческих или жизненных планов, разочарованием в справедливости общественного устройства, переживанием личного мистического опыта и т д Под воздействием ночной темноты, тишины, одиночества, эмоциональной несбалансированности психики переживания человека обостряются настолько, что способны целиком захватить его сознание В таком случае, по словам Н О Лосского, эти переживания становятся «опытом, потому что они не сводятся только к субъективным чувствам, а направлены на нечто абсолютно отличное от душевной жизни» 13 Напряженное ночное осмысление случившегося и обретение личного духовного опыта трансформируют переживания человека в определенное состояние сознания, результаты проявления которого и оказываются зафиксированы в произведениях сверхтекста «ночной» поэзии

В параграфе 1.2 «К истокам "ночного" сверхтекста: поэма Э. Юнга "Жалоба, или Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии"» анализируется известная поэма английского художника как дебютный опыт манифестации «ночного» сознания, зафиксированной в европейской литературе

Юнгу первому из европейских поэтов удалось запечатлеть то особое состояние души, которое впоследствии станет отличительной чертой целой литературной традиции Переживание страданий, вызванных потерей близких, и, как следствие, осознание бренности и хрупкости человеческой жизни, в том числе собственной, заставляют художника по-новому подойти к осмыслению феномена смерти Смерть и вера в возрождение после нее оказываются в центре напряженных размышлений автора поэмы

Именно «ночью смерти», вырвавшей героя Юнга из бесконечного праздника жизни, обусловлена обретенная им способность видеть то, что всегда скрыто от глаз, но в определенные минуты становится доступно сердцу Новое зрение лирического субъекта обращается теперь в глубь собственного <сЯ» Для такого зрения не нужен яркий свет, ибо оно обусловлено не физиологическими особенностями человеческого глаза, а иным ментальным состоянием В связи с этим важную роль в поэтической философии Юнга стала играть ночная картина мира ночь выступает у него временем истинной жизни души, идущей по собственным, иррациональным, законам Сделав личные переживания предметом художественного анализа, Юнг открыл читателю свой внутренний мир С его «Ночами» в литературу входит конкретный живой человек, личный опыт несчастий которого сделал его близким читателю Интерес к поэме, не ослабевавший долгое время, был связан именно с этим, еще не знакомым художественной литературе пристальным вниманием к сложному духовному миру человека и его напряженной внутренней жизни

" Лосский Н О Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция - Париж УМСА-РШ^в, 1938 -С 187

Несмотря на то, что открытие темы ночи в европейской литературной традиции принадлежит отнюдь не Юнгу, рождение «ночной» поэзии как художественного феномена исследователи, как правило, связывают с его именем По мнению В Н Топорова, до Юнга была "поэзия ночи", разные части которой чаще всего не были с достаточной определенностью связаны друг с другом и потому, строго говоря, не составляли целого Заслуга вычленения в "поэзии ночи" того целого, которое можно было бы назвать "текстом ночи", безусловно, принадлежйт Юнгу» 14 Основным критерием целостности выявляемого «текста ночи» ученый называет «сам дух главной книги Юнга Он о некоей предельной ситуации и соответствующем ей состоянии души» 15 По всей вероятности, «дух книги», о котором говорит В Н Топоров, есть не что иное, как впервые проявившее себя в литературном тексте «ночное» сознание, наиболее отчетливо давшее о себе знать как раз через соединение «ночного» и «кладбищенского» и обусловившее напряженный эмоциональный фон поэмы Таким образом, основной заслугой английского поэта явилось закрепление в художественном произведении опыта манифестации «ночного» сознания, ставшего впоследствии организующим началом большой текстовой общности - «ночной» поэзии», что, по сути дела, вписало его имя в историю мировой литературы

В параграфе 1.3 «Текст ночи»: теоретические аспекты понятия анализируются концепции Л В Пумпянского, В Н Топорова, М Н Эпштейна, Н Е Меднис и других исследователей, позволяющие рассматривать «ночную» поэзию как структурно-содержательное единство - «текст ночи», дается теоретическое обоснование термина «сверхтекст», разъясняются причины продуктивности его применения к данной поэтической общности

В отечественной науке о литературе выявлены и достаточно подробно исследованы два типа сверхтекстов - «городские» и «персональные» «Ночная» поэзия выступает в качестве сверхтекстового единства особого типа Отражая на протяжении долгого времени одно и то же природное явление в его целостности и динамике, она всякий раз по-новому моделирует мир, закрепляя в слове определенное эмоционально-ценностное отношение к нему человека

Как и «текст города», «текст ночи» устанавливает связь между различными типами языков «языком мира» и «языком человека», однако в отличие от города («текста» культуры), к возникновению и развитию которого человек имеет самое непосредственное отношение, ночь («текст» природы), как и любое другое явление подобного масштаба, существовавшее до появления человека, а рпоп не зависит от его воли и желания Любой «текст природы» наделяет смыслом сам человек Следовательно, как часть этого «текста», «ночной текст» сам по себе не имеет никакого смысла до тех пор, пока не оказывается включенным в систему человеческих коммуникации Мир ночи изначально враждебен человеку, и, применяя к непонятному для себя миру собственную мерку, он вносит в него определенный смысл и порядок и таким образом творит из хаоса космос Только в этом случае в создаваемой человеком модели

14 Топоров В Н «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века - С 102

15 Там же - С 103

мира ночь, будучи ценностно значимым для него явлением, преврахцаетЬя из «текста природы» в «текст культуры», обладающий особым семиотическим пространством и дающий через систему аналогий природного и человеческого представление о связи микрокосма и макрокосма - человека и всего универсума Поскольку текстуализация ночи есть в каком-то смысле «продукт» работы сознания по овладению определенной частью чуждого пространства и закреплению полученных результатов в символах, понятиях и категориях человеческого языка, логично считать «ночную» поэзию особой формой передачи опыта освоения людьми некоторой иррациональной части мира, способом аксиологической интерпретации этого мира и попыткой человека самоопределиться в нем

Параграф 1.4 «"Ночная" поэзия как сверхтекст» посвящен выявлению критериев, позволяющих рассматривать «ночную» поэзию в качестве сверхтекстового единства В процессе анализа произведений поэтов XVIII - XIX веков определяются принципы аналитического описания данного сверхтекста

Основу художественной онтологии «ночной» поэзии составляет ситуация напряженного размышления над сложными (зачастую предельными) вопросами бытия, встроенная в ночной хронотоп Важнейшие характеристики «ночного» состояния сознания задаются тем специфическим опытом, который обретает в данной ситуации переживающий ее человек. Для возникновения этой ситуации необходимы не только определенные внутренние причины, но и некий внешний фактор, или повод В качестве такого повода чаще всего выступает конкретное обстоятельство (вынужденное бодрствование или бессонница, ночная прогулка и т д), указание на которое обыкновенно дается автором либо в заголовке, либо в самом тексте произведения Оно обнажает истинные причины переживаний человека (тревоги, сомнения, страхи и т д), которые в совокупности с его нравственными, моральными, духовными и прочими установками определяют характер «ночных» мыслей, находящих закрепление в поэтическом тексте

В напряженном поиске истины, созерцании красоты, осмыслении сложных жизненных положений и т д человек переживает своего рода личностное преображение, которым определяется единство смысловой установки «ночного» сверхтекста - прорыв собственной личностной капсулы и выход в качественно ином состоянии сознания на абсолютно новый уровень понимания мира На основании данной смысловой установки в структуре сверхтекста «ночной» поэзии можно выделить ядерную и периферийную зоны, отделив, таким образом, «ночную» медитацию от пейзажной, любовной, социальной и т д поэзии, в которой ночь становится лишь фоном разворачивающихся событий, а не условием перехода души в новое метафизическое состояние

Ситуация ночной медитации обеспечивает анализируемый сверхтекст устойчивым комплексом смежных мотивов и системой взаимосвязанных универсалий, выполняющих функцию «кодов», среди которых «код ночи»/ свя- занный с семантикой тишины и темноты, является, безусловно, центральным Тишина (безмолвие) и темнота (неполный свет) открывают душе человека доступ в пространство трансцендентного, то есть через данную кодовую систему с

семиотическим полем ночи оказывается тесно связана семантика тайны Таким образом, сверхтекст «ночной» поэзии, формируясь в рамках определенной парадигмы сознания, заданной соответствующей системой онтологических координат, обладает, подобно любому другому сверхтексту, собственным семиотическим пространством, элементы (знаки) которого «в сумме и взаимодействии составляют тот дельный интерпретационный код, который задает стратегию выстраивания и восприятия»1 заключенной в нем информации Важной составляющей этого «интерпретационного кода» является система ключевых слов-образов (звездное небо, луна, туман, водная поверхность и т д), которые, трансформируясь в универсалии ментального пространства, обозначают уже не реалии сущего, а некоторые сферы внутренней жизни человека

Произведения сверхтекста «ночной» поэзии объединены сходством внутреннего строя - состоянием неуспокоенности, эмоциональной несбалансированности, нестабильности душевного равновесия Неустойчивостью эмоционального мира человека обусловливается и широта диапазона зафиксированных в «ночном» сверхтексте чувств (от ужаса и тоски до экстатического восторга), и степень интенсивности их проявления

Вторая глава «Генезис "ночного" сверхтекста русской поэзии» посвящена выявлению истоков русского сверхтекста «ночной» поэзии и определению характера его эволюции

В параграфе 2.1 «Некоторые предпосылки "текста ночи" в русской поэзии XVIII века» рассматривается момент, предшествующий возникновению сверхтекста «ночной» поэзии в русской литературе

До знакомства российского читателя с «Ночными думами» Юнга картины ночи в отечественной поэзии встречаются довольно редко, а если и встречается, то, по словам В Н Топорова, «несут, скорее, информативную, нежели художественную функцию»,17 тем не менее они есть, хотя и в весьма ограниченном количестве В их числе можно назвать стихотворения М В Ломоносова («Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния») и М М Хераскова («Комета, явившаяся в 1767 году при начале войны с турками», «Ночное размышление») В ходе анализа названных произведений обнаруживается, что они созданы еще в рамках «культуры готового слова» (выражение А В Михайлова), по рационалистическим канонам и подчиняются иным эстетическим установкам, нежели произведения «ночного» сверхтекста Личностное начало в них предельно размыто, принципы изображения действительности еще таковы, что испытываемые эмоции, вызванные переживанием иного состояния мира, не становятся предметом рефлексии, а являются лишь материалом для умозрительных построений и дидактических выводов, поэтому стихотворения Ломоносова и Хераскова неизбежно оказываются за пределами анализируемого поэтического единства

В параграфе 2.2 «Дебютная манифестация "ночного" сознания: лирика Г.Р. Державина и М.Н. Муравьева» рассматриваются первые опыты ма-

"МеднисНЕ Сверхтексты в русской литературе -С 119 " Топоров В Н «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века - С 142

нифестации «ночного» сознания, зафиксированные в отечественной поэзии

В последнюю треть XVIII века в связи со сменой эстетических позиций индивидуальная уникальность получает в литературном произведении прйори-тетное значение Это приводит к тому, что субъективное в оценке переживаемого выходит на первый план и изображение ночи в русской поэзии начинает соотноситься «с совокупностью меланхолических мыслей и чувств» 18 По наблюдениям А H Пашкурова, меланхолия, как тип чувствования, воплощается в поэтических текстах в двух разных моделях" «меланхолии идиллической модели с культом Мечты» и «кладбищенской меланхолии», в модели которой «акцент перемещается на трагедийность рефлексии» 19 Реализацией обеих моделей в первых же произведениях «ночного» сверхтекста объясняется тот факт, что практически одновременно в нем наметились два направления развития с одной стороны, ночь переживалась и изображалась как гармоническое время, с другой - явно ощущалась ее дисгармоничность Таким образом, произведения сверхтекста русской «ночной» поэзии, тематически восходящие к одному источнику - «Ночным думам» Юнга, изначально отличались друг от друга типом эстетической завершенности (идиллической или трагической)

Анализ произведений Державина и Муравьева и сопоставление взглядов исследователей (JIВ Пумпянского, В H Топорова и др) на начало формирования отечественного сверхтекста «ночной» поэзии приводит к заключению о том, что рождение данного сверхтекста связано с именем M H Муравьева Он первым из русских поэтов обнаружил, что ситуация ночного размышления может отзываться как положительными, так и отрицательными коннотациями созданные им практически одновременно стихотворения «Ночь» и «Неизвестность жизни» отражают различные состояния «ночного» сознания и прямо противоположны по типу доминирующей художественной модальности

В параграфе 2.3 «Предромантическнй аспект "ночной" поэзии С.С. Боброва и Г.П. Каменева» оценивается вклад в сверхтекст русской «ночной» поэзии предромантиков Боброва и Каменева

Несмотря на то, что в творческом наследии Боброва и Каменева «ночных» стихотворений не так много, их можно рассматривать как некий единый текст, целостность которого будет определяться уже не только мотивами, взятыми у Юнга, но и «общим способом создания образа миропереживания»20 По всей вероятности, в данном случае, можно говорить о «циклизации темы» (выражение JIЯ Гинзбург) в новую художественную эпоху тема дала автору простор для выражения собственных чувств и через ее решение начала проявляться индивидуальность художника

В связи с наметившимися в эстетике тенденциями, связанными с изменением парадигмы художественности, «ночная» поэзия на рубеже XVIII - XIX веков обретает новые черты в ней начинают отчетливо звучать апокалиптиче-

"ХурумовСЮ «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С С Боброва - С 39

" Пашкуров А H Жанрово-тематические модификации поэзии русского сентиментализма и предромантизма в свете категории Возвышенного автореф дис д-ра филол наук - Казань, 2005 - С 28 "

Ермоленко С И Лирика M Ю Лермонтова жанровые процессы - Екатеринбург Изд-во Урал roc пед ун-та, 1996 - С 75

Ские и мортальные мотивы, происходит трансформация классического понимания реальности Реальность для художника перестает исчерпываться сферой только чувственного восприятия и, освобожденная от бытийных характеристик, представляется уже немыслимой без работы воображения Эта созданная воображением новая реальность обнаруживается в «ночной» поэзии Боброва («Прогулка в сумерках», «Ночь», «Полнощь» и др) и Каменева («Кладбйще», «Сон», «Вечер 14 июня 1801 года» и др) Источником вдохновения для обоих поэтов становится таинственная сторона ночи, приоткрывающая человеку доступ в мир жутковатых видений и колдовских грез Анализ произведений Боброва и Каменева позволяет сделать вывод о том, что именно в их стихотворческих опытах впервые в русской поэзии уже не только обозначилось наличие «ночного» сознания как некой области духовной жизни, обладающей существенным своеобразием, но была обнаружена и зафиксирована особая форма его существования Поскольку переход сознания в иное состояние у обоих авторов инициирован переживанием ночи как времени инобытия, эту форму можно назвать мистической

В третьей главе «Этапы формирования сверхтекста "ночной" поэзии (классический период)» осуществляется историко-литературный анализ сверхтекста русской «ночной» поэзии периода романтизма, выявляются этапы его формирования и определяются основные тенденции развития

Параграф 3.1 «Религиозно-мистическая природа "ночной" поэзии В.А. Жуковского» посвящен раскрытию специфических черт «ночной» поэзии Жуковского

Несмотря на то, что в лирической поэзии Жуковского изображение ночи встречается довольно редко, многие из его произведений можно смело назвать «ночными» «Деревенский сторож в полночь», «К месяцу», «Близость весны», «Ночь» и др Кроме того, в творческом наследии поэта есть немало произведений, в которых «ночные» мотивы вплетаются в канву лирического текста, выполняя в нем важную семантическую функцию «Славянка», «Утешение», «9 марта 1823», «Любовь» и др В своем переживании ночи Жуковский оказался во многом близок Новалису, автору знаменитых «Гимнов к Ночи», завораживающих читателя изысканной красотой и таинственным звучанием Известно, чго в определенный момент Жуковский испытал сильное воздействие немецких романтиков, хотя, в отличие от них, его «мистицизм имеет ярко выраженную религиозную окраску и питается в первую очередь христианскими представлениями о бессмертии души».21

Ночь у Жуковского - это не только момент освобождения от суетных забот повседневной жизни, избавления от дневных тревог и страданий («Ночь»), это прежде всего пора, когда человек получает возможность раскрыть сердце для Бога и соединиться с ним («Стремление») В такие минуты он обретает способность общения с высшими силами («Славянка») Ночь становится для лирического героя Жуковского временем погружения в прошлое, наплыва воспоми-

г| Семенко И М Жизнь и поэзия Жуковского - М, 1975 - С 34

наний, непостижимого внутреннего откровения, когда от человека отступают тоска и скорбь («9 марта 1823», «Подробный отчет о луне» и др) Вспоминая дорогих умерших, он приобщается к грядущему, Вечности Память в поэтической философии Жуковского - это преодоление времени и тлена В грезах и воспоминаниях его лирический герой освобождается от действительности, испытывает ощущение духовной полноты, обретая именно в такие минуты точку опоры во Вселенной Важная для «ночной» поэзии Жуковского оппозиция «память - забвенье», таким образом, выявляет еще одну ключевую для творчества поэта оппозицию «бессмертие - смерть» В процессе анализа «ночных» стихотворений поэта делается вывод о том, что ночь у Жуковского имеет религиозно-мистическую окраску, а форма манифестации «ночного» сознания, зафиксированная в его поэтических текстах, может быть названа религиозно-мистической

В параграфе 3.2 «Роль поэтической индукции в "ночной" поэзии 1820-х - начала 1830-х годов (В.К. Кюхельбекер, A.C. Пушкин, С.П. Шевырев и др.)» выявляются изменения, произошедшие в произведениях сверхтекста «ночной» поэзии в течение первой трети XIX века

В 1820-е - начале 1830-х годов объем сверхтекста «ночной» поэзии значительно увеличился Большая часть пополнивших его стихотворений уже существенно отличалась от написанных ранее Это объяснялось воздействием на «ночную» поэзию тех эстетических процессов, которые в означенный период охватили всю русскую лирику (распад жанровой системы с ее строгими стилистическими правилам и предустановленными темами, изменивший законы создания поэтического текста, процесс «индивидуализации контекста», открывший «широкую дорогу поэтической индукции»)22 Создаваемая автором картина мира теперь всякий раз оказывается в своем роде уникальной, отражает только его представление о бытии и может как совпадать, так и не совпадать с устоявшимися в искусстве формами воплощения связи человека с миром Поэтическая индукция обусловила изменения и в сверхтексте «ночной» поэзии Тема смерти в эти годы перестает быть определяющей Ночь становится временем размышления уже не столько о смерти и вечности, сколько о жизни в бесконечном разнообразии ее проявлений Через хорошо знакомую читателю форму ночной медитации отныне всякий раз неизменно проступает внутренние опыт самого поэта, разные состояния его души Накладываясь на индивидуальный внутренний опыт читателя, его ценностные ориентиры и предпочтения, стихотворение вызывает (или не вызывает) в его душе определенный эмоциональный резонанс

Сама ситуация ночного размышления за два отмеченных десятилетия качественно меняется, превращаясь из стандартной и обобщенной в единичную, частную, но в то же время это такое «частное», которое, по выражению JIЯ Гинзбург, всегда «устремлено к общему, расширяющееся, тяготеющее к символизации» 23

"Гинзбург л Я О старом и новом - Л, 1982 -С 25

н Там же - С 25

Анализируя произведения Кюхельбекера («Ночь» (между 1818 и 1820), «Ночь» (1828) и др), Пушкина («Погасло дневное светило », «Воспоминание» и др), Шевырева («Ночь» и др) и др, диссертант отмечает в изменившихся обстоятельствах диалог автора с читателем может быть продуктивен лишь при условии, что индивидуальное переживание художника, включенное в лирическое событие, будет не только сообщать о его субъективной реакции на действительность, но непременно найдет выход в непреходящее и вечное, равно ценное как для поэта, так и для его аудитории В означенный период «ночная» поэзия эволюционирует от произведений традиционных художественных форм к индивидуализированным стихотворческим опытам психологического плана Эти изменения связаны с художественными открытиями А С Пушкина, благодаря влиянию которого на творчество современников в литературе появляются многочисленные поэтические тексты, закрепляющие опыты манифестации «ночного» сознания в психологической форме

Параграф 33 «Экзистенциальный характер "ночной" поэзии М.Ю. Лермонтова» посвящен анализу «ночной» поэзии Лермонтова в аспекте ее эволюции

«Ночные» стихотворения появляются еще в раннем творчестве Лермонтова Ситуация ночного раздумья с его приходом в литературу вновь кардинально меняется В небольшом цикле стихотворений «Ночь I», «Ночь II» и «Ночь III» предметом осмысления Лермонтова становится трагический разлад человека с миром, созданным по воле Бога В центр своего поэтического повествования поэт помещает себя, связывая гибель мира с собственным физическим концом Традиционная для «ночного» сверхтекста проблема смерти в очередной раз оказывается в центре внимания гениального художника, однако ее осмысление у шестнадцатилетнего Лермонтова носит совершенно иной характер, чем у его более взрослых предшественников Если многие из них рассматривали смерть как переход к новой, настоящей жизни, то, в понимании юного поэта, это всего лишь ужасающий путь в мрачную пустоту небытия Свое физическое исчезновение и полное уничтожение собственного «Я» воспринимается героем Лермонтова как страшная несправедливость, допускаемая Всевышним и заставляющая усомниться в разумности сотворенного им мира Бунт его приобретает инфернальный характер он готов отвергнуть высший дар Творца - жизнь, обессмысленную нелепостью подобного финала, и восстать против Бога, создавшего столь алогичный мир

Мысль о враждебности мира человеку, едва ли не впервые открыто высказанная в цикле «Ночей», будет неоднократно повторяться в лермонтовских произведениях («Отрывок» и др) Не прекращающаяся ни на минуту в душе героя борьба «священного с порочным» рождает особое внутреннее состояние, когда «жизнь ненавистна, но и смерть страшна», названное самим поэтом «сумерками души». В поэзии Лермонтова понятие «сумерки» выступает эквивалентом состояния незащищенности, безысходности, отчаяния, смятения и страха, не оставляющего надежды на лучшее Попытка прорыва к иной, осмысленной жизни через сильное чувство, героический поступок, творческий

порыв только усугубляет это состояние, обнаруживая онтологическую обреченность человека на одиночество и обнажая тщетность и суетность его исканий В то же время в напряженном умственном диалоге с самим собою герою открываются причины его душевных терзаний ад оказывается заключен в нем самом, он вечный пленник собственной несовершенной и противоречивой природы Предельная, по сути, ситуация осознания героем своего непрестанного движения к смерти и стандартное для ночного размышления состояние одиночества, подкрепленное ощущением богооставленности и воспринимаемое как одиночество онтологическое, создают условия для манифестации «ночного» сознания в форме, которая может быть названа экзистенциальной

Циклом философских медитаций «Ночь I», «Ночь И» и «Ночь III» «ночная» поэзия раннего Лермонтова не исчерпывается В его стихах изображается и другая ночь, полная гармонии и величественной красоты, когда на время, исчезает настроение безысходности и тоски и утверждается иное переживание мира («Люблю я цепи синих гор ») Несмотря на то, что в «ночной» поэзии раннего Лермонтова подобных стихотворений еще мало, они в значительной степени предвосхищают такие шедевры его дальнейшего творчества, как «Из Гете» и «Выхожу один я на дорогу»

В параграфе 3.4 «Мифологический аспект "ночного" сознания в лирике Ф. И. Тютчева» рассматривается «ночная» поэзия Тютчева как сложное художественное единство, имеющее определенную философию и внутреннюю динамику

У Тютчева, по крайней мере, не меньше пятнадцати стихотворений, в которых ночь наделяется особой «жизнетворческой функцией» (выражение ФП Федорова) «Видение», «Как океан объемлет шар земной », «День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла », «Ночное небо так угрюмо » и др Кроме того, в художественном наследии поэта есть много произведений, фиксирующих моменты промежуточных состояний - переход от светлого к темному времени суток и наоборот («Летний вечер», «Тени сизые смесились », «День вечереет, ночь близка », «Декабрьское утро» и др), и стихотворений, в которых ночь не становится предметом сосредоточенного внимания автора, но ее данность как бы мыслится им и выражается через атрибуты ночной картины мира или определенные состояния души «Проблеск», «Лебедь», «Бессонница» и др Все они объединены особым мирочувствовани-ем лирического субъекта, воспринимающего мир как целое и бес сознательно не отделяющего себя от природных стихий, то есть такой формой «ночного» сознания, которую можно назвать мифологической

День и ночь в поэзии Тютчева оказываются не только тесно связаны, но и образуют оппозицию, которая в ряду других бинарных оппозиций его поэтического мира («север - юга, «свет - тьма» и др) является не только центральной, но и объединяющей День и ночь у Тютчева - это не просто два временных отрезка, это две реакции человека в сфере освоения им мира, два состояния сознания («дневное» и «ночное»), которые принципиально различаются между собою, так как реализуют два противоположных способа жизнепереживания -

рациональность и иррациональность Если день - это область упорядоченной жизни («земнородных оживленье», «друг человеков и богов»), где властвует разумное начало, то ночь - жизнь в ее стихийном, дочеловеческом проявлёнии, когда душа открыта нашествию темных сил подсознания и все ее страхи и тяготы обнажены Иначе говоря, «день» и «ночь» выступают как знаки «интерпретационного кода» поэзии Тютчева Наряду с ними в его «ночных» стихах есть и другие образы-символы, выполняющие функцию ментальных констант «ветер», «сумерки», «звезда», «волна», «хаос», «бездна» и т. д

Ночью бездна разверзается не только над засыпающим миром, но и в человеческой душе, которая больше не защищена дневной размеренностью и солнечным светом от себя самой В стихах Тютчева ночь обыкновенно выступает временем, когда человек, оказавшись «лицом к лицу пред пропастию темной», испытывает первобытный ужас, ощущает собственную неустойчивость в мироздании, свою беззащитность перед бездной небытия и неизбежного растворения в этой бездне Хаос - это и то первозданное состояние мира, из которого человек сотворил собственный космос, но с которым, как и много тысячелетий назад, он находится в непрестанной борьбе, это и та непреодолимая вселенская сила, которая постоянно угрожает разрушением жизни планеты и человеческого рода, но это и дающие о себе знать некие дремлющие первобытные структуры подсознания, оживленные темнотой и «неистовыми звуками» ночного мира

Мрачную стихию ночи в стихотворениях Тютчева, как правило, гармонизируют два образа света (звездного, лунного, неполного солнечного) и воды (моря, озера, реки, ключа, волны, струи), наличие одного из которых обычно предполагает появление второго Эти образы, восходя к четырем основным стихиям мироздания (земле, воде, огню и воздуху), подчеркивают натурфилософский смысл ночи в поэзии Тютчева

В четвертой главе «"Ночная" поэзия позднеклассического периода (1880-1890-е годы)» выявляются специфические черты «ночной» поэзии конца XIX века, обозначается место и определяется роль произведений поздних классиков в структуре «ночного» сверхтекста

Параграф 4.1 «Феномен поздней классики: опыт литературно-критической рецепции» посвящен осмыслению учеными разных эпох поэзии двух последних десятилетий ХЕХ века и выявлению изменений, произошедших за эти годы в сверхтексте русской «ночной» поэзии

Проведенный анализ ряда критических и литературоведческих работ, посвященных поэзии «безвременья» (С С Аверинцев, В В Розанов, Г А Флоров-ский, С Н. Бройтман, Е В Ермилова, О В Мирошникова, Л П Щенникова и др), показал при определенной разнице взглядов ученые сходятся в том, что поэзия «восьмидесятников» явилась итоговым звеном классической традиции и впоследствии русская поэзия стала развиваться совершенно иначе С одной стороны, «восьмидесятники» выступали приверженцами классической традиции, продолжавшими воплощать в своем творчестве «идею совершенства и

гармонии»,24 с другой - разрушая все устоявшиеся каноны, обеспечивали переход к поэзии нового типа художественности - «неклассической» (по терминологии С Н Бройтмана)

Все сказанное учеными по поводу поэзии двух последних десятилетий XIX века, безусловно, может бьггь отнесено и к анализируемому сверхтёксту, который в эти годы формируется необычайно интенсивно «Ночные» стихотворения уже це только функционируют как самостоятельные произведения, но и, связываясь друг с другом сквозными мотивами и образами, начинают объединяться в стихотворные циклы (НМ Минский «Белые ночи»), включаться в сборники и книги стихов (А А Фет «Вечерние огни», К.Н Льдов «Отзвуки души») или их разделы (К К Случевский «Думы», «Мгновения», К Н Льдов «Думы», «Наброски», <(Времена года») Как отмечалось ранее, «ночная» поэзия представляет собой особую форму фиксации художником собственного опыта выявления многомерности мира и попытку постижения этого мира внелогическим путем Поскольку интерес ко всему загадочному и таинственному свидетельствует об утрате человеком духовных опор и представляет собой попытку их напряженного поиска, обращение к данной форме целого поэтического поколения прежде всего указывает на трагическое мирочувствование человека, устремившегося от объективной реальности жизни к ее иррациональной («ночной») стороне Стремительное увеличение объема сверхтекста «ночной» поэзии доказывает настойчивое желание человека рубежного времени понять происходящее с ним, осмыслить собственные смутные переживания и, выразив их в категориях человеческого языка, зафиксировать в произведениях искусства

В параграфе 4.2 «Образно-стилевая модель "ночной" поэзии A.A. Фета» отмечается роль Фета в становлении новой поэтической парадигмы, дается общее представление о философской концепции ночи у Фета, говорится о поэтике «ночного» в его творчестве

В 1880-е - начале 1890-х годов под общим названием «Вечерние огни» выходят четыре выпуска новых стихотворений Фета и подготавливается последний, пятый, который будет издан уже после смерти поэта В том, что произведения этих лет ни в чем не уступали, а во многом и превосходили написанное ранее, исследователи единодушны Будучи импрессионистом, Фет умел очень чутко улавливать и запечатлевать незримые связи между миром и человеком Ночные пейзажи Фета исполнены неземной красоты и гармонии они создаются не только с помощью визуальных образов (силуэтов, теней, полутонов, мерцания света, колебания красок), но и с помощью других средств (звуков, запахов, тактильных ощущений)

Исследователи, отмечая, что по количеству «ночных» стихов Фет не имеет равных в русской поэзии, довольно часто сравнивают его произведения с аналогичными стихотворениями других художников (Жуковского, Тютчева и др) Ощущение чего-то знакомого, временами возникающее при чтении «ночных» стихотворений Фета, не случайно Во-первых, потому что Фет пользуется обо-

24 Ермилова Е В Лирика «безвременья» (конец века) // Кожинов В В Книга о русской лирической поэзии XIX века развитие стиля и жанра - М, 1978 -С 239

ротами речи «особого поэтического языка (в истоках своих романтического), и в каждое стихотворение они приходят уже со своей эмоциональной окраской, с готовыми смысловыми оттенками»25 Во-вторых, повторяемость эпитетов, устойчивость образов (сад, река, окно, дым, тени, огонь), банальность рифмы («ночи - очи», «кровь - любовь», «ясный» - «прекрасный») и синтаксического строя фразы действительно имеют место в его лирике Однако то, что в «ночных» стихотворениях ближайших последователей Фета будет восприниматься как явное цитирование чужих (в том числе и самого Фета) приемов, у него оформилось в оригинальную и узнаваемую манеру стихосложения, а образные и тематические параллели с предшественниками выполняют в структуре его поэтической системы важную художественную функцию, которую О В Мирош-никова назвала «диалогическими связями между лирическими контекстами»26

При сопоставлении ранних (до 1860-х годов) и поздних «ночных» стихотворений Фета обнаруживается, что некоторые мотивы и темы произведений 1840-1850-х годов как бы переосмысливаются и по-новому воспроизводятся в его итоговой книге Можно сказать, что некоторые ранние произведения поэта имеют лирические дублеты в его позднем творчестве («Я жду Соловьиное эхо » - «Жду я, тревогой объят », «Не спится Дай зажгу свечу К чему читать?. » - «В полуночной тиши бессонницы моей », «Еще майская ночь» -«Майская ночь» и др) Их связывает не только тема На протяжении всего творческого пути Фета в его «ночной» поэзии наблюдается тенденция к сбеди-нению разнородных элементов И в ранних, и в поздних стихотворениях высокая метафорическая лексика сочетается с намеренно сниженной бытовой деталью (плачущий комар, шорох падающего листа и т д) Такое сочетание помогает автору передать невыразимое, становится способом трансляции душевного состояния, которое невозможно как-то определить Анализ «ночной» поэзии Фета приводит к заключению о том, что прием «лирической индукции», типичный для поэзии XX века, уже в полном объеме присущ его лирике Идя в авангарде поздней классики, Фет вносит собственными произведениями существенный вклад в «ночной» сверхтекст, пролагая пути, обеспечившие впоследствии переход к новой по типу образности поэзии

В параграфе 43 «"Ночной" сверхтекст в поэзии русских неоромантиков: циклизация темы, тенденция к стандартизации» рассматривается «ночная» поэзия А А Голенищева-Кутузова, С Я Надсона и КН Льдова, привлекаются к разбору отдельные стихотворения К.К Случевского, НМ Минского, ДН Цертелеваидр

Несмотря на имеющуюся разницу творческой манеры поздних классиков, их «ночная» поэзия обладает рядом сходных черт Неоромантики творят собственный, искусственно гармонизированный мир, мало совпадающий с миром реальным, поэтому ночь как время суток в их стихотворениях уже становится своего рода условным знаком, указывающим на момент воссоздания автором в

15 Гинзбург Л Я О старом и новом -С 7-8

26 Мирошникова О В Итоговая книга в поэзии последней трети XIX века архитектоника и жанровая динамика дис докторафилол наук - Омск,2004 -С 24

тексте особого внутреннего состояния человека С этой установкой связана изначальная определенность лирической ситуации По-прежнему оставаясь у неоромантиков ситуацией ночного размышления, она перестает обладать спонтанностью, характерной для классической поэзии Поэтому переход сознания из «дневного» состояния в «ночное», как правило, фиксируется у поздних классиков еще достаточно традиционно вслушивание и вглядывание в мир, напряженное внимание к движениям собственной души, отмечаемом в мельчайших деталях Однако чувства как реакция на действительность не возникают у героя непроизвольно, а как бы «прикрепляются» к ситуации с самого начала, почти не изменяясь даже в интенсивности своего проявления Личностное преображение и, соответственно, выход героя на новый уровень миропонимания в ином состоянии сознания часто настолько неочевидны, что автору приходится самому указывать читателю на происходящие перемены (Голени-щев-Кутузов «В четырех стенах» и др)

В своей «ночной» поэзии поздние классики как бы аккумулируют опыт художественных открытий поэтов предшествующей традиции, но используют его, уже превращая в некий стандарт Вероятно, в отдельных, созданных ими стихотворениях можно обнаружить определенные формы «ночного» сознания (психологическую у Голенищева-Кутузова, экзистенциальную у Надсона, религиозно-мистическую у Льдова, мифологическую у Минского), но неявцость, стертость этих форм, их контаминация с другими в рамках творчества одного художника не позволяют сделать вывод о какой бы то ни было цельности отношения к миру любого из этих поэтов

Таким образом, с одной стороны, стремясь остаться в русле классической традиции, художники-«восьмидесятники» просто обрекают себя на культивирование «поэтической банальности» (выражение Е В Ермиловой), с другой -ориентируясь на художественные опыты своих предшественников, обнаруживают в собственном творчестве некоторые принципы «новой» поэзии и оказываются связующим звеном между классиками и поэтами последующего поколения Уже в их «ночной» поэзии есть произведения, в которых почти разрушается привязка метафорического образа к реальности и вызревают предпосылки для новой поэтической образности (Льдов «День и ночь», Случевский «Снега» и др)

В заключении диссертации обобщаются результаты проведенного исследования, делаются общие выводы и намечаются перспективы дальнейшей работы

Поскольку анализируемый сверхтекст являет собою открытую систему, находящуюся в непрерывном развитии, представляется перспективным проследить процесс трансформации данного типологического единства в литературе XX - начала XXI века, а также выявить роль составляющих его элементов (архетипов, символов, образов, мотивов, ситуаций и т д.) в рамках вышеозначенной художественной системы

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

1 Тихомирова Л Н. Истоки «ночного» сверхтекста в русской поэзии / Л Н Тихомирова // Вестник Челябинского государственного педагогического университета научный журнал -2008 -№8 -С 226-234

2 Тихомирова Л Н. «Ночная» поэзия как сверхтекст / Л Н. Тихомирова // Известия Уральского государственного университета Сер 2, Гуманитарные науки -2009 - № 1/2(63) -С 137-143

П. Другие публикации:

3 Тихомирова Л Н «Ночная» поэзия второй половины XIX века к постановке проблемы / Л Н Тихомирова//Литература в контексте современности материалы II междунар науч конф -Челябинск ЧИТУ,2005 -Ч I -С 109-111

4 Тихомирова Л Н Оппозиция ночи и дня в поэтическом мире Ф И Тютчева / Л Н Тихомирова // Культура - искусство - образование новое в методологии, теории и практике материалы XXVI науч -пракг конф проф -преподават составаакад - Челябинск ЧГАКИ,2005 -С 134-137

5 Тихомирова Л Н Две стихии «ночной» поэзии А А Фета // Третьи Лазаревские чтения Традиционная культура сегодня теория и практика материалы всерос науч конф с междунар участием - Челябинск- ЧГАКИ, 2006 -Ч 2 -С 41-46

6 Тихомирова Л Н Ночь как красота в поэтической философии А. А Фета / Л Н Тихомирова // Культура - Искусство - Образование новые аспекты синтеза теории и практики материалы XXVII науч -практ конф проф -преподават состава акад -Челябинск ЧГАКИ,2006 - С 153-156

7 Тихомирова Л Н Тема смерти в поэзии Г Р Державина контексты литературы и православия / Л Н Тихомирова // Православная культура на Урале материалы науч-богослов конф с междунар участием IV Славян науч собор «Урал Православие Культура» - Челябинск ЧГАКИ, Управление культуры г Челябинска, 2006 -С 370-374.

8 Тихомирова Л Н Архетип звездного неба как выражение бесконечности / Л Н Тихомирова // Православие на Урале исторический аспект, аюуальйость развития и укрепления письменности и культуры материалы симпозиума с междунар участием. V Славян науч собор «Урал в диалоге культур» - Челябинск ЧГАКИ, М-во культуры Челяб обл, 2007. - Ч 2 - С. 84-90

9 Тихомирова Л Н Образ-символ «сумерки» в структуре «ночного» сверхтекста / Л Н Тихомирова // Узбекистан - Россия перспективы образовательно-культурного сотрудничества сб науч тр - Ташкент Нац библиотека Узбекистана им АлишераНавои,2008 -Т 2 -С 205-210

10 Тихомирова Л Н «Ночная» поэзия В А Жуковского в конггексте романтической традиции / Л Н Тихомирова // Культура - искусство - образование но-

вые аспекты в синтезе теории и практики материалы XXVIII науч -практ конф проф-преподават составаакад -Челябинск ЧГАКИ,2008 -С 182-185

П.Тихомирова Л Н Художественное новаторство поэмы Эдварда Юнга «Жалоба, или Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии» / Л Н Тихомирова // Культура и коммуникация сб материалов Ш междунар науч -пракг конф -Челябинск ЧГАКИ, 2008 -Ч П - С 69-72

12 Тихомирова Л Н Ситуация бессонницы в русской поэзии XIX века / Л. Н Тихомирова // Проблемы изучения литературы и фольклора исторические, культурологические и теоретические подходы сб науч тр - Челябинск Изд-во «Восточные ворота», 2008 -Вып IX -С 25-32

13 Тихомирова Л Н «Ночная» поэзия Г П Каменева / Л Н Тихомирова // Культура - искусство - образование новые аспекты в синтезе теории и практики материалы XXVIII науч-практ конф проф-преподават состава акад - Челябинск ЧГАКИ,2009 -С 150-154

14 Тихомирова Л Н К вопросу о некоторых теоретических аспектах проблемы сверхтекста «ночной» поэзии / Л Н Тихомирова // Литература в контексте современности сб мат IV междунар науч-метод конф -Челябинск ООО «Энциклопедия», 2009 -С 90-94

Формат 60x84/16 Объем 1,5 п л Тираж 100 экз Заказ № 1052

Челябинская государственная академия культуры и искусств 454091, Челябинск, ул Орджоникидзе, 36а

Отпечатано в типографии ЧГАКИ Ризограф

Глава I. «Ночная» поэзия как художественный феномен.

1.1. Ситуация и модус «ночного» сознания.

1.2. К истокам «ночного» сверхтекста: поэма Э. Юнга «Жалоба, или Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии».

1.3. «Текст ночи»: теоретические аспекты понятия.

Ночная» поэзия как сверхтекст.

Глава II. Генезис «ночного» сверхтекста русской поэзии.

2.1. Некоторые предпосылки «текста ночи» в русской поэзии XVIII века.

2.2. Дебютная манифестация «ночного» сознания: лирика Г. Р. Державина и М. Н. Муравьева.

2.3. Предромантический аспект «ночной» поэзии С. С. Боброва и

Г. П. Каменева.

Глава III. Этапы формирования сверхтекста «ночной» поэзии клГассический период).

3.1. Религиозно-мистическая природа «ночной» поэзии В. А. Жуковского

3.2. Роль поэтической индукции в «ночной» поэзии 1820-х - начала

1830-х годов (В. К. Кюхельбекер, А. С. Пушкин, С. П. Шевырев).

3.3. Экзистенциальный характер «ночной» поэзии М. Ю. Лермонтова.

3.4. Мифологический аспект «ночного» сознания в лирике Ф. И. Тютчева

Глава IV. «Ночная» поэзия позднеклассического периода (1880-1890-е годы).

4.1 Феномен поздней классики: опыт литературно-критической рецепции

4.2 Образно-стилевая модель «ночной» поэзии А. А. Фета.

4.3 «Ночной» сверхтекст в поэзии русских неоромантиков: циклизация темы, тенденция к стандартизации.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Тихомирова, Людмила Николаевна

Актуальность исследования. Понятие «"ночная" поэзия», достаточно часто встречающееся в литературоведческих работах, касающихся различных аспектов творчества многих русских и зарубежных авторов, на наш взгляд, до сих пор остается терминологически не проясненным. Несмотря на то, что данному художественному явлению в. современной науке о литературе уже посвящены не только отдельные статьи (В. Н. Касаткина, Т. А. Ложкова,

1 2 В. Н. Топоров) , но и целые научные труды (С. Ю. Хурумов), теоретический аспект вопроса все еще остается недостаточно разработанным. Нам пока не известно ни одного исследования, в котором было бы четко определено содержание этого понятия (думается, что попытки исследователей определить «ночную» поэзию как «лирику неясных, тонких, неопределимых чувств, стихийных эмоциональных порывов, не поддающихся логическому определению»3, или как «разновидность романтической философской лирики»4, ситуации значительно не меняют), а также обозначены границы и критерии отбора включаемого в него поэтического материала. Практически не выявлены типологические черты «ночной» поэзии как целостной художественной системы, обладающей устойчивыми структурно-содержательными признаками.

Кроме того, в значительной части литературоведческих исследований понятия «ночная» поэзия» и «ночная тема» не только никак не разграничиваются, но и выступают в качестве неких синонимических определений одного и того же художественного явления. Так, например, JI. О. Зайонц, характеризуя в одной из своих статей отношение современников С. С. Боброва к его стихам,

1 Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского // Вопросы развития русской поэзии XfX в.: науч. тр.- Куйбышев, 1975. Том 155. - С. 70-89; Ложкова Т. А. «Ночная» лирика М. Ю. Лермонтова: традиции и новаторство // Лермонтовские чтения: материалы зональной научной конференции. - Екатеринбург: Межотраслевой регион. Центр,1999. - С. 33-41; Топоров В. Н. «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века // Из истории русской литературы. Т. II: Русская литература второй половины XVIII века: Исследования, материалы, публикации. М. Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. Кн. 11. - М.: Языки славянской культуры, 2003. - С. 157-228.

2 Хурумов С. Ю. «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С. С. Боброва: дис. .канд. фи-лол. наук. - M.: Рос. 17м. ун-т, 1998. - 144 с.

3 Ложкова Т. А. «Ночная» лирика М. Ю. Лермонтова: традиции и новаторство. - С. 36.

4 Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского. - С. 75. замечает: «То, что для пародирования наиболее характерных сторон творчества С. С. Боброва современниками избирается его "ночная" поэзия (курсив в цитатах здесь и далее наш. - Л. Т.), уже само по себе показательно, хотя все тексты, отражающие "ночную " тематику, укладываются, по сути дела, в полтома четырехтомного издания его сочинений "Рассвет полнощи"».5

Похожее соотношение понятий можно увидеть и у С. Г. Семеновой. «В европейской литературе нового времени, - пишет исследователь, - особенно заметны два случая поглощенности ночной темой: это большая философская поэма английского поэта Эдварда Юнга "Ночные думы" и "Гимны к ночи" Новалиса. <.> Разработка темы ночи носит у Новалиса характер более мистический, у Юнга - более психологический. <.> Психологизм "ночных" вещей Пушкина особого рода: нравственно оперенный, возносящий душу от обыденного к вечным вопросам бытия».6

Практически на равных выступают оба понятия и в монографии Е. А. Маймина «Русская философская поэзия. Поэты-любомудры, А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев». Анализируя стихотворные опыты С. П. Шевы-рева, ученый заключает: «К поэтическим удачам.относятся и стихотворения Шевырева, посвященные теме ночи. <.> Главный смысловой план "ночных" стихотворений Шевырева связан с миром души человека. <.> "Ночные" стихи Шевырева - и, разумеется, не только Шевырева - это в значительной степени психологические стихи».7

В некоторых случаях нечеткость определения содержательного объема понятия «"ночная" поэзия» становится даже причиной того, что в указанную поэтическую общность начинают включаться несвойственные ей произведения. Так, например, В. Н. Касаткина, рассматривая данное художественное явление в аспекте его эволюции («Тютчевская традиция в "ночной" поэзии

5 Зайонц Л. О. Юнг в поэтическом мире С. Боброва // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Труды по русской и славянской филологии. Проблема типологии русской литературы. - Тарту, 1985. - Вып. 645. - С. 72.

6 Семенова С. Г. Преодоление трагедии: «вечные вопросы» в литературе. - М.: Сов. писатель, 1989. - С. 45.

7 Маймин Е. А. Русская философская поэзия. Поэты-любомудры, А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев. - М.: Наука, 1976.-С. 90-91.

A. А. Фета и К. К. Случевского»), замечает: «"Ночная поэзия", связанная с сентиментально-романтической традицией во второй половине XIX века развивается в разных направлениях, .она обогащается социальным содержанием, срастаясь с социально-политической лирикой в творчестве Некрасова и поэтов его школы, и выступает в виде социальной элегии, социальной медитативной миниатюры или даже лирико-бытовой зарисовки с натуры с символио ческим образом, ночи как русского темного царства». В подтверждение своей точки зрения исследователь приводит цитаты из произведений Н. А. Некрасова («Душно без счастья и воли.») и Ф. И. Тютчева («Над этой темною толпой.», «Ты долго будешь за туманом.»), делая вывод: «В данном случае "ночная поэзия" превратилась в социально-политическую обличительную лирику и вошла в реалистическое русло поэзии XIX века или весьма сблизилась с ним».9 Думается, однако, что принадлежность стихов, на которые ссылается

B. Н. Касаткина, не только к структурно-семантической модели «"ночная" поэзия», но и к данному тематическому комплексу весьма сомнительна. Лирическая ситуация в них связана с совокупностью иных, не ночью порожденных переживаний. Ночь выступает здесь, скорее, как символ социального неустройства, мучительного ожидания грядущих перемен, а не как объект напряженных размышлений героя.

Смешение понятий «ночная» поэзия и «ночная» тема продолжает наблюдаться и в более поздних работах. Так, в диссертационном исследовании

C. Ю. Хурумова «"Ночная" "кладбищенская" английская поэзия в восприятии С. С. Боброва» (1998) - наиболее объемном на сегодняшний день в отечественном литературоведении научном труде, посвященном данному вопросу, -автор приходит-к выводу: «Усвоение темы "ночи" и "кладбища" стало симптомом нового рождающегося литературного сознания».10 Говоря иначе, семантический объем понятия «"ночная" поэзия», задача выявления которого

8 Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского. - С. 74.

9 Там же. - С. 75.

10 Хурумов С. 10. «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С. С. Боброва. - С. 4. акцентирована в работе как приоритетная, практически сводится ученым к понятию «тема ночи в поэзии».

На наш взгляд, нет четкого терминологического разграничения двух вышеназванных понятий и в статье Ф. П. Федорова «Ночь в лирике Ф. И. Тютчева» (2000). Справедливо называя Тютчева «одним их самых "ночных" поэтов», автор заявляет: «.Совершенно очевидно, что частотность "ночных" стихотворений в разные периоды его творчества неравномерна, что их падение означает одновременно наступление стихотворений "дневных". <.> Ночную тему в творчестве Тютчева открывает стихотворение "Урания" (1820)».11 Полагаем, однако, что выделение «ночной» темы в качестве основного структурообразующего критерия «ночной» поэзии весьма спорно. В подавляющем большинстве произведений, включаемых литературоведами в интересующую нас содержательную общность, ночь выступает, скорее, как фактор, порождающий определенную лирическую ситуацию, а не как предмет художественного изображения. Тематически же стихи, входящие в данную поэтическую систему, могут быть весьма разнородны.

Недостаточно убедительной представляется и попытка В. Н. Топорова вычленить «текст "ночи"» из контекста русской поэзии XVIII - начала XIX века на основании включения в данное художественное единство только тех произведений, «которые носят название "Ночь" (. "Ночной &." и т. п.)» или имеют заголовки, состоящие из слова «ночь с разного рода определениями

19 курсив автора. - Л. Т.)». В случае же «отсутствия заглавия (а иногда и при его наличии)» принадлежность того или иного произведения к выявляемой системе ученый предлагает определять «по первому стиху».13 При таком принципе отбора художественного материала в выявляемый им «текст "ночи"» неизбежно попадают стихотворения, которые нельзя безоговорочно считать «ночными» («Воспоминания в Царском Селе» А. С. Пушкина, «Поле Бороди

11 Федоров Ф. П. Ночьв лирике Тютчева// Славянские чтения.- Даугавпилс-Резекне, 2000. - Вып. 1. - С. 41.

12 Топоров В. Н. Из истории русской литературы. - С. 209.

13 Там же.-С. 210. на» М. Ю. Лермонтова и др.), в то время как за его пределами остаются многие произведения, чья принадлежность к данному поэтическому комплексу вполне очевидна (например, значительная часть «ночных» стихотворений Ф. И. Тютчева). Понимая, что выбранный классификационный критерий вряд ли может дать объективную картину, В. Н. Топоров, намечая дальнейший путь поиска объединяющего, типологизирующего начала, добавляет, что «"ночное" в стихотворениях с "ночными" заглавиями ими не исчерпывается: они только врата, - чаще всего - ведущие в изображаемое "ночное"».14

Поскольку ни один из рассмотренных выше принципов объединения «ночных» стихотворений в некую поэтическую общность не может считаться удовлетворительным, полагаем, что должен быть иной, более значимый критерий, позволяющий рассматривать «ночную» поэзию как систему взаимосвязанных текстов, имеющую собственную структурную организацию. На наш взгляд, таким критерием выступает специфический модус сознания (назовем его «ночным»), содержательный потенциал которого формирует у человека потребность в особого рода ценностном самоопределении и самоутверждении, что в свою очередь находит отражение в поэтических произведениях, образующих анализируемую систему. При этом следует заметить, что, вводя в работу понятие «ночное сознание», мы имеем в виду лишь так называемое бодрствующее «ночное» сознание, исключая из круга охватываемых данным понятием состояний состояния психопатологические (не контролируемые личностью и корректируемые только специальным терапевтическим воздействием) или качественно близкие им, вызванные искусственно и выходящие за пределы нормы (наркотическое / алкогольное опьянение, гипнотическое воздействие, сенсорная депривация и т. д.), а также то, что относится к сфере бессознательного (например, сны).

Согласно К. Ясперсу, «термин "сознание" обозначает, во-первых, действительный опыт внутренней психической жизни (в противоположность чисто

14 Там же.-С. 210. внешнему характеру событий, являющихся предметом биологического исследования); во-вторых, этот термин указывает на дихотомию субъекта и объекта (субъект преднамеренно "направляет себя", свое внимание на объект своего восприятия, воображения или мышления); в-третьих, он обозначает знание собственного сознательного "Я". Соответственно, бессознательное, во-первых, обозначает нечто, не принадлежащее действительному внутреннему опыту и не выявляемое как переживание; во-вторых, под бессознательным понимается нечто такое, что не мыслится в качестве объекта и остается незамеченным; в-третьих, бессознательное ничего не знает о себе самом».15

Отталкиваясь от приведенного выше утверждения, полагаем возможным присоединиться" к точке зрения тех ученых, которые рассматривают «ночное» сознание в качестве одного из модусов «нормального» состояния сознания человека, поскольку, с точки зрения Ясперса, оно «само по себе способно выказывать самые разнообразные степени ясности и смысловой наполненности и включать самые гетерогенные содержания».16

Таким образом, актуальность выбранной нами темы определяется недостаточной степенью терминологического осмысления ее базовых понятий, насущной потребностью в установлений границ художественного материала, включаемого в понятие «ночная» поэзия, и выявлении принципов его отбора, что, в конечном счете, диктует необходимость разработки теоретической модели «ночной» поэзии. Актуальной задачей также представляется обнаружение новаторской роли русских поэтов-романтиков XVIII-XIX веков (в том числе малоизученных) в формировании и эволюционном развитии сверхтекста «ночной» поэзии.

Объектом исследования являются «ночные» стихотворения русских поэтов XVIII - XIX веков (М. В. Ломоносова, М. М. Хераскова, Г. Р. Державина, М. Н. Муравьева, С. С. Боброва,"Г. П. Каменева, В. А. Жуковского, В. К. Кюхельбекера, А. С. Пушкина, С. П. Шевырева, А. С. Хомякова,

15 Ясперс К. Общая психопатология. -М.: Практика, 1997. - С. 36. (Курсив в цитате автора).

16 Там же. - С. 38.

М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, С. Я. Надсона, А. Н. Апухтина,

A. А. Голенищева-Кутузова, К. Н. Льдова, Н. М. Минского и других), анализируемые в контексте отечественной и европейской романтической традиции.

Предметом исследования в диссертации стал сверхтекст русской «ночной» поэзии как открытая система взаимосвязанных текстов и пути его "эволюционного развития от первых предромантических опытов последней четверти XVIII века до произведений поздних романтиков 1880-1890-х годов.

Цель работы - исследование сверхтекста русской «ночной» поэзии в трех взаимосвязанных аспектах: эволюционном (генезис), структурно-содержательном (онтология) и образно-стилевом (поэтика).

Достижение поставленной цели связано с постановкой и решением следующих задач:

Уточнение пойятия «"ночная" поэзия», выявление ее типологических черт, описание данного сверхтекстового единства как структурно-содержательной модели;

Установление истоков «ночного» сверхтекста в русской поэзии конца XVIII -начала XIX века (эпоха предромантизма);

Выявление закономерных этапов формирования и становления классического варианта «ночного» сверхтекста в поэзии русского романтизма с учетом специфических форм манифестации «ночного» сознания;

Определение места и роли поэтов (в том числе малоизученных), относящихся к периоду «поздней классики», или неоромантизму конца XIX века, в эволюционном развитии сверхтекста русской «ночной» поэзии.

Теоретическую базу диссертации срставили труды русских и зарубежных философов (Н. А. Бердяев, И. А. Ильин, А. Ф. Лосев, Н. О. Лосский,

B. Н. Лосский, В. В. Розанов, В. С. Соловьев, Е. Н. Трубецкой, П. А. Флоренский, Г. А. Флоровский, Ф. Ницше, О. Шпенглер), в том числе посвященные осмыслению феномена сознания и принципов работы с ним (М. К. Мамардашвили, В. В. Налимов, В. М. Пивоев, Л. Свендсен, Ч. Тарт,

К. Ясперс); литературоведческие исследования по теории романтизма (Н. Я. Берковский, В. В. Ванслов, В. М. Жирмунский), теоретической и исторической поэтике (С. С. Аверинцев, С. Н. Бройтман, В. И. Тюпа), теории сверхтекста (Н. Е. Меднис, В. Н. Топоров и др.), лирическому метажанру (Р. С. Спивак, С. И. Ермоленко), работы, посвященные творчеству отдельных русских романтиков и частным вопросам анализа поэтического текста (JI. Я. Гинзбург, Е. В. Ермилова, П. Р. Заборов, JI. О. Зайонц, Ю. М. Лотман, Е. А. Маймин, О. В. Мирошникова, А. Н. Пашкуров, И. М. Семенко и др.).

Методологической основой диссертации является сочетание структурно-типологического подхода с принципами историко-литературного и феноменологического исследования.

Научная новизна диссертации заключается в рассмотрении «ночной» поэзии как художественной системы в ее целостности и динамике. В основу выделения «ночного» сверхтекста в качестве структурообразующего критерия впервые положен один из модусов сознания - «ночное» сознание. Предпринятый подход позволяет по-новому рассмотреть проблему типологического схождения художников, внести коррективы в обозначение истоков русского сверхтекста «ночной» поэзии, конкретизировать его границы, установив более четкие принципы отбора включаемых в него произведений, а также определить вклад русских поэтов XVIII-XIX веков (в том числе малоизученных) в сверхтекст «ночной» поэзии.

Положения, выносимые на защиту:

1. «Ночная» поэзия в русской романтической традиции представляет собою складывающуюся в течение XVIII-XIX веков системную общность произведений, целостность которой обеспечивается не только затекстовым денотатом «ночь», но и особым модусом человеческого сознания («ночным» сознанием), определяющим отношение автора к действительности и способ ее постижения и отражения. Слагаясь из множества соподчиненных субтекстов, образующих единое семантическое поле, «ночная» поэзия выступает как некий синтетический сверхтекст», благодаря которому совершается «прорыв в сферу символического и провиденциального».17

2. Наряду, с традиционно выделяемыми типами сверхтекстов - «городским» и «именным (персональным)» (терминология Н. Е. Меднис),18 - в литературе можно обнаружить и другие разновидности сверхтекстовых единств. Сверхтекст «ночной» поэзии выступает как открытая система взаимосвязанных текстов (со своими тематическим центром и периферией), формирующаяся в границах парадигмы «ночного» сознания, обеспечивающего целостность данной системы через общность текстопорождающей ситуации, типологическое сходство эстетических модусов художественности (авторской идейно-эмоциональной оценки).

3. Сверхтекст «ночной» поэзии в России начинает складываться под влиянием европейского юнгианства в конце XVIII века, когда художниками обнаруживаются новые принципы изображения внутреннего мира человека. Оказавшись у истоков сверхтекста «ночной» поэзии, русские предромантики (М. Н. Муравьев, С. С. Бобров, Г. П. Каменев и др.) задали основной вектор его развития, наметив пути творческих исканий последующей генерации поэтов.

4. С момента появления в литературном сознании новой парадигмы художественности - парадигмы креативизма - в русской литературе начинает интенсивно формироваться сверхтекст «ночной» поэзии, в котором на протяжении полутора веков получают отражение опыты манифестации «ночного» сознания в различных формах: религиозно-мистической (В. А. Жуковский), психологической (А. С. Пушкин), экзистенциальной (М. Ю. Лермонтов), мифологической (Ф. И. Тютчев), в каждой из которых по-своему осуществляется поэтическая рефлексия отношения человека к миру.

17 Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического: Избранное. - М.: Прогресс - Культура, 1995. - С. 6.

18 Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. пед. ун-та, 2003. -С. 6.

5. «Ночная» поэзия 1880-1890-х годов характеризуется наличием двух противоположных тенденций. С одной стороны, оставаясь в целом в русле классической романтической традиции, она обеспечивает переход к новой по типу образности поэзии - неклассической, а с другой - утрата цельности на разных уровнях лирического текста приводит к тому, что функцию начала, объединяющего данный комплекс стихотворений в некую систему, в конце XIX века берет на себя тема ночного состояния человека. Заданность темы обусловливает стереотипность лирической ситуации, повторяемость и «устойчивость микрообразов и эмоционально строя»,19 что, вслед за Е. М. Таборис-ской, «позволяет говорить об особом явлении тематического жанроида».20

Теоретическая значимость исследования состоит в установлении структурно-содержательной модели «ночной» поэзии с опорой на специфическую ситуацию ночного сознания, в уяснении ценностно-онтологических параметров «ночного» сверхтекста, их соотнесенности с романтической парадигмой художественности.

Практическая ценность исследования заключается в том, что его результаты и выводы могут быть использованы в разработке базовых университетских курсов по истории и теории литературы, спецкурсов по проблемам поэзии XVIII-XIX веков и методике литературоведческого анализа поэтического текста, в практике школьного преподавания.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации излагались в докладах и обсуждались на теоретических семинарах кафедры литературы и русского языка Челябинской государственной академии культуры и искусств (2006-2009), кафедры русской литературы Уральского государственного университета им. А. М. Горького (2008, 2009). Отдельные фрагменты и идеи исследования получили освещение и обсуждались на конференциях разного уровня: международных «Литература в контексте современности» (Челя

19 Таборисская Е. М. «Бессонницы» в русской лирике (к проблеме тематического жанроида) // «Studia metrica et poetica». Памяти П. А. Руднева. - СПб.: Академ, проект, 1999. - С. 224-225.

20 Там же.-С. 225. бинск, 2005, 2009); «Культура и коммуникация» (Челябинск, 2008); «Язык и культура» (Челябинск, 2008); IV Славянском научном соборе «Урал. Православие. Культура» (Челябинск, 2006); V Славянском научном соборе «Урал в диалоге культур» (Челябинск, 2007); всероссийской научной конференции с международным участием Третьи Лазаревские чтения «Традиционная культура сегодня: теория и практика» (Челябинск, 2006); итоговых научных конференциях Челябинской государственной академии культуры и искусств (2005 -2009).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, разделенных на.параграфы, заключения и списка использованной литературы, содержащего 251 наименование.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Ночная" поэзия в русской романтической традиции: генезис, онтология, поэтика"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В результате исследования, проведенного в данной диссертационной работе, были сделаны следующие выводы:

1. Традиция обращения к определенному природному явлению (в нашем случае - ночи) как некому знаку свидетельствует прежде всего о том, что, оно, обретая качества символа, становится кодом, способным открыть посвященному доступ к зашифрованной ранее информации и тем самым обеспечить переход из неустойчивого «мира случая» в устойчивый «мир причин и следствий», где он может более-менее стабильно существовать. Поскольку текстуа-лизация ночи есть в каком-то смысле «продукт» работы сознания человека по освоению изначально чуждого для него пространства и закрепление полученных результатов в символах, понятиях и категориях человеческого языка, логично считать «ночную» поэзию особой формой передачи опыта освоения людьми некоторой иррациональной части мира, способом его аксиологической интерпретации и попыткой человека самоопределиться в нем. Отражая на протяжении долгого времени одно и то "же природное явление в его единстве и динамике, «ночная» поэзия всякий раз по-новому моделирует мир, закрепляя в слове определенное эмоционально-ценностное отношение к нему человека.

2. Возникновение «ночного» состояния сознания связано с прохождением человека через некую нестандартную ситуацию, взрывающую внутреннюю гармонию личности, но при этом открывающую многомерность мира, которую невозможно постичь, руководствуясь только здравым смыслом, и - в связи с этим - с уменьшением в его ментальном статусе рациональных элементов и нарастанием элементов иррациональных. Под воздействием ряда причин (ночной темноты, тишины, одиночества^ эмоциональной несбалансированности психики и т. д.) переживания человека, вызванные данными обстоятельствами, обостряются настолько, что способны целиком захватить его сознание. В таком случае, по словам Н. О. Лосского, эти переживания становятся «опытом, потому что.не сводятся только к субъективным чувствам, а направлены на нечто абсолютно отличное от душевной жизни».1 Напряженное ночное осмысление происходящего и обретение личного духовного опыта трансформирует эмоциональные переживания человека в определенное состояние сознания, результаты проявления которого и оказываются зафиксированными в произведениях сверхтекста «ночной» поэзии. "

3. Основу художественной онтологии сверхтекста «ночной» поэзии составляет ситуация ночного размышления, которая определяет не только широкий диапазон проблем, попавших в поле осмысления оказавшегося в ней человека и способ их подачи автором читателю, но и единство смысловой установки произведений, входящих в данную художественную общность (прорыв собственной личностной капсулы и выход в качественно ином состоянии сознания на абсолютно новый уровень понимания мира и, шире, универсума), характерную для них эмоциональную атмосферу (атмосферу некого жизненного оцепенения, замедления и даже остановки времени, через которую и происходит прикосновение к мировой тайне), сходство внутреннего строя (состояния неуспокоенности, эмоциональной несбалансированности, нестабильности душевного равновесия) и особое семиотическое пространство, элементы (знаки) которого «в сумме и взаимодействии составляют тот цельный интерпретационный код, который задает стратегию выстраивания и восприятия»2 заключенной в нем информации.

4. Рождение феномена «ночная» поэзия, связано с переходом литературы от «традиционалистского типа» художественного сознания к сознанию «индивидуально-творческому» (терминология А. В. Михайлова). Дебютным «ночным» произведением в европейской литературе явилась поэма англичанина Эдварда Юнга «Жалоба, или Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии» (1742 - 1745). Ночь у Юнга становится тем фактором, который активизирует иррациональный компонент психики человека и порождает особое состояние сознания, в котором душа обнаруживает свою причастность сразу к двум ре

1 Лосский H. О.Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. - С. 187.

2 Меднис H. Е. Сверхтексты в русской литературе. - С. 131. альностям: «к небытию, из которого она вызвана, и к полноте бытия».3 Основной заслугой английского поэта явилось закрепление в поэзии опыта манифестации «ночного» сознания, ставшего впоследствии организующим началом большой текстовой структуры - «"ночной" поэзии» - что навсегда вписало имя Юнга в историю мировой литературы.

5. Несмотря на то, что в русской литературе до последней трети XVIII века оригинальные произведения, связанные с тематическим комплексом ночи, хотя и в весьма ограниченном количестве все-таки появляются (стихотворения М. В. Ломоносова, М. М. Хераскова), они созданы еще по рационалистическим канонам и подчиняются иным эстетическим установкам, нежели произведения «ночного» сверхтекста, поэтому неизбежно оказываются за пределами данного типологического единства. Сверхтекст отечественной «ночной» поэзии начинает формироваться только в конце XVIII века, когда художниками обнаруживаются новые принципы изображения внутреннего мира человека, уже нашедшие воплощение в поэме Юнга. Первым русским поэтом, показавшим, что ситуация, инициирующая ночное размышление, может отзываться различными (как положительными, так и отрицательными) коннотациями, а следовательно, разными могут быть и установки воспринимающего ее сознания, стал М. Н. Муравьев, чьи стихотворения «Ночь» (1776, 1785) и «Неизвестность жизни» (1775, 1802), отражают жизнь «ночного» сознания, но прямо противоположны по типу доминирующей художественной модальности.

6. В стихотворных опытах Боброва и Каменева впервые в русской поэзии уже не только оказалось обозначено наличие «ночного» сознания как некой обладающей существенным своеобразием области духовной жизни, но и была обнаружена и зафиксирована мистическая, форма его существования. Выявление модуса «ночного» сознания и обнаружение особого способа его существования и реализации свидетельствовало о смене художественных и,

3 Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. - С. 122. шире, мировоззренческих ориентиров: литература искала новые способы передачи душевной жизни и все больше служила самовыражению автора.

7. К середине XIX века сверхтекст «ночной» поэзии окончательно обретает свои типологические черты. В это время в «ночной» поэзии, как и во всей русской лирике, интенсивно идет процесс углубления исходного принципа классики - ориентации на конкретное и конечно-размерное начало (в том числе на «индивидуально лирическое событие»),4 выражающийся не только через появление множества оригинальных стихотворений, на основе авторского видения мира разрабатывающих ситуацию ночного размышления, но и через те формы «ночного» сознания (религиозно-мистическую, психологическую, экзистенциальную, мифологическую), которые получают отражение в этих стихотворениях.

8. Поэты-«восьмидесятники» оказываются связующим звеном между классиками и художниками последующего поколения. С одной стороны, стремясь остаться в русле классической традиции, они просто обрекают себя на культивирование «поэтической банальности» (выражение Е.В. Ермиловой), с другой - ориентируясь на художественные опыты своих предшественников, обнаруживают в собственном творчестве некоторые принципы «новой» поэзии. Уже в их «ночной» поэзии есть произведения, в которых почти разрушается привязка метафорического образа к реальности и вызревают предпосылки для новой поэтической образности.

Проведенное исследование и сделанные в ходе него выводы позволяют наметить перспективы дальнейшей работы над заявленной темой.

Во-первых, так как в данной диссертации было установлено, что, помимо так называемых «локальных» (московский, петербургский, венецианский, флорентийский и др.) и «персональных» (пушкинский, шекспировский, булга-ковский и др.) (типология Н. Е. Меднис) сверхтекстов, в литературе существуют и другие разновидности типологических единств (например, «ночной»

4 Бройтман С. Н. Русская лирика XIX- начала XX века в-свете исторической поэтики. - С. 171-172. поэтический сверхтекст), считаем, что одним из перспективных направлений литературоведческой науки является их дальнейшее выявление и изучение.

Во-вторых, поскольку наше исследование было посвящено только сверхтексту «ночной» поэзии и область научных интересов ограничивалась выявлением и анализом образующих его поэтических произведений, логично предположить, что в дальнейшем возможно расширение объекта изучения и включение в сферу исследовательских задач вопросов, связанных с прозаическим «ночным» сверхтекстом.

В-третьих, так как анализируемый сверхтекст представляет собой открытую систему, находящуюся в непрерывном развитии, а наша научная работа касалась только «ночной» поэзии классического периода (романтической традиции), думаем, что в перспективе было бы возможно проследить процесс формирования данного сверхтекста в литературе XX - начала XXI веков, исследовать интертекстуальные связи в произведениях художников разных эпох.

В-четвертых, полагаем возможным более детальное рассмотрение различных элементов «ночного» поэтического (прозаического) сверхтекста (архетипов, символов, знаков, образов, мотивов, ситуаций и т. д.), выявление их роли в рамках вышеназванной художественной системы, решение вопросов, связанных с их- модификацией на различных этапах формирования данной системы; перспективным также считаем изучение жанровых разновидностей «ночной» поэзии.

Список научной литературыТихомирова, Людмила Николаевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абашев В. В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX века / В. В. Абашев. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2000. - 404 с.

3. Аверинцев С. С. Связь времен / С. С. Аверинцев. Киев: ДУХ I Л1ТЕРА», 2005.-448 с.

4. Азарова Е. В. Поэтика «Вечерних огней» А. А. Фета: дис. . канд. филол. наук / Е. В. Азарова. М. : Моск. гор. пед. ун-т, 2007. - 195 с.

5. Альтшуллер М. Г. С. С. Бобров и русская поэзия конца XVIII начала XIX в. / М. Г. Альтшуллер // Русская литература XVIII в.: Эпоха классицизма / М. - Л. : Наука, 1964. - С. 224 - 246.

6. Английская лирика первой половины XVII века / сост. Горбунов А. Н. -М. : Изд-во Москов. гос. ун-та, 1989. 347 с.

7. Апухтин А. Н. Полное собрание стихотворений / А. Н. Апухтин. - Л. : Сов. писатель, 1991.-448 с.

8. Арсеньев К. К. Поэты двух поколений // Вестник Европы. 1885. № 10. -С. 40-67.

9. Афанасьев А. Н. Древо жизни / А. Н. Афанасьев. М. : Современник, 1983. - 464 с.

10. Афанасьев В. В. Жуковский / В. В. Афанасьев. М. : Мол. гвардия, 1986. -399 с.

11. Ахмедов Т. И. Психотерапия в особых состояниях сознания: история, теория, практика / Т. И. Ахмедов, М. Е. Жидко. М. : ACT; Харьков: Фолио, 2001.-768 с.

12. Баженова Е. А. Научный текст в аспекте политекстуальности / Е. А. Баженова. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2001. - 269 с.

13. Баженова Е. А. Политекстуальность научного текста Электронный ресурс. / Е. А. Баженова // Стереотипность и" творчество в тексте. - Режим доступа: www.psu.ru/pub/filologl/l4.rtf.

14. Башляр Г. Избранное: Научный рационализм / Г. Башляр. М - СПб. : Университет, кн., 2000. - 325 с.

15. Белоусова Е. И. Философская лирика Ф. И. Тютчева / Е. И. Белоусова // Школа. 2003. 5. - С. 91 - 94.

16. Белый А Символизм как миропонимание / А. Белый. М. : Республика, 1994.-528 с.

17. Белый А. Поэзия слова. О смысле познания / А. Белый. Пб.: Эпоха, 1922. -136 с.

18. Бердяев Н. А. Новое средневековье: размышление о судьбе России и Европы / Н. А. Бердяев. М. : Феникс - ХДС-пресс, 1991. - 82 с.

19. Бердяев Н. А. Самопознание (Опыт философской автобиографии) / Н. А. Бердяев. М. : Книга, 1994. - 446 с.

20. Берковский Н. Я. Романтизм в Германии / Н. Я. Берковский. - СПб. : Азбука классика, 2001. - 510 с.

21. Берковский Н. Я. Ф. И. Тютчев / Н. Я. Берковский // Тютчев Ф. И. Полное собрание стихотворений. Л. : Сов. писатель, 1987. - С. 5 - 42.

22. Вернадская Ю. Е. Трансцендентное и его поэтическая интерпретация: авто-реф. дис. . канд. философ, наук / Ю. Е. Вернадская. Омск: Ом. гос. тех. ун-т, 2002. - 18с.

23. Бехтерева Н. П. Магия мозга и лабиринты жизни / Н. П. Бехтерева. - М. : ACT; СПб. : Сова, 2007. - 383 с.

24. Битенская Г. В. Художественная проза о войне как сверхтекст: Категория пространства. автореф. дис. . канд. филол. наук / Г. В. Битенская. - Екатеринбург: Урал. гос. ун-т. им. А. М. Горького, 1993. - 18 с.

25. Благой Д. Д. Мир как красота. О «Вечерних огнях» А. Фета / Д. Д. Благой. - М.: Худож. лит., 1975. 110 с.

26. Блок А. А. Собр. соч.: в 8 т.- М. Л., Гослитиздат, 1962. - Т. 5. - 325 с.

27. Бобров С. С. Рассвет полночи. Херсонида: в 2-х т. / С. С. Бобров. М. : Наука, 2008.-Т. 1.-649 с.

28. Ботвинник М: Н. Мифологический словарь / М. Н. Ботвинник и др.. Л. : Учпедгиз, 1961.-292 с.

29. Бройтман С. Н. «О чем ты воешь, ветр ночной?.» / С. Н. Бройтман // Анализ одного стихотворения «О чем ты воешь, ветр ночной?.»: Сборник научных трудов. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. - С. 6 - 19.

30. Бройтман С. Н. Историческая поэтика / С. Н. Бройтман // Теория литературы: в 2 т./ Под ред. Н. Д. Тамарченко. М.: Академия, 2004. - Т. 2. - 368 с.

31. Бройтман С. Н. Русская лирика XIX начала XX века в свете исторической поэтики (субъектно-образная структура) / С. Н. Бройтман. - М.: Рос. гос. гуманит.ун-т, 1997.-307 с.

32. Брюсов В. Я. Сочинения: в 2-х т. / В. Я. Брюсов. М. : Худож. лит., 1987. -Т. 2.-575 с.

33. Бухштаб Б. Я Русские поэты / Б. Я. Бухштаб. Л.: Худож. лит., 1970. -247с.

34. Бялый Г. А. С. Я. Надсон // Надсон С. Я. Полное собрание стихотворений / Г. А. Бялый. - М. - Л.: Сов писатель, 1962. С. 5 - 46.

35. Валеев Э. Н. «Судьбою прерванный полет.»: Г. П. Каменев в русской литературе рубежа XVIII- XIX веков / Э. Н. Валеев. Казань: Наследие, 2001. - 136 с.

36. Валеев Э. Н. Т. П. Каменев в историко-литературном процессе конца XVIII -начала XIX века: автореф. дис. . канд. филол. наук / Э. Н. Валеев. Казань: Казан. гос. ун-т, 2001. - 23 с.

37. Ванслов В. В. Эстетика романтизма / В. В. Ванслов. М. : Искусство, 1966. - 404 с.

38. Вейсман И. 3. Ленинградский текст Сергея Довлатова: дис. . .канд. филол. наук / И. 3. Вейсман. Саратов: Сарат. гос. ун-т им. Н. Г. Чернышевского, 2005. - 211 с.

39. Веселовский. А. Н. Жуковский: Поэзия чувства и «сердечного воображения» / А. Н. Веселовский. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1904. - XII, 546 с.

40. Волынский A. JI. Книга великого гнева: Крит, статьи. Заметки. Полемика. / A. JL Волынский. СПб. : Тип. «Труд», 1904. - 524 с.

41. Воронин Т. JI. Творчество С. А. Ширинского-Шихматова: автореф. дис. . канд. филол. наук / Т. JI. Воронин. Москва: Лит. ин-т им. А. М. Горького, 2002.- 18 с.

42. Высоцкий И. И. Поэзия графа Арсения Аркадьевича Голенищева-Кутузова / И. И. Высоцкий. Рига: Тип. А. Неставского, 1913. - 44 с.

43. Вяземский Ц. А. Стихотворения / П. А. Вяземский. Л. : Сов. писатель, 1986.-544 с.

44. Гаврилкова И. Н. Предромантизм в русской поэзии конца XVIII - начала XIX веков: дис. .канд. филол наук / И. Н. Гаврилкова. - М.: Моск. пед. гос. ун-т, 2003.-212 с.

45. Ганин В. Н. Поэзия Эдуарда Юнга: Становление жанра медитативно-дидактической поэмы: автореферат дис. .канд. филол. наук / В. Н. Ганин. -М. : Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина, 1990. 16 с.

46. Гачева А. Г. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.» (Достоевский и Тютчев) / А. Г. Гачева. М. : ИМЛИ РАН, 2004. - 640 с.

47. Гершензон, М. О. Мудрость Пушкина / М. О. Гершензон. - Томск: Водолей, 1997.-288 с.

48. Гинзбург Л. Я. О лирике / Л. Я. Гинзбург. М. : Интрада, 1997. - 415 с.

49. Гинзбург Л. Я. О старом и новом / Л. Я. Гинзбург. Л. : Сов. писатель, 1982.-424 с.

50. Глинка Ф. Н. Стихотворения / Ф. Н. Глинка. - Л. : Сов. писатель, 1961. - 358 с.51 .Голенищев-Кутузов А. А. Сочинения графа А. Голенищева-Кутузова: в 3 т. СПб: Тип. т-ва А. С. Суворина «Новое время», 1914. - Т. 1. - 344 с.

51. Голенищев-Кутузов А. А. На закате / А. А. Голенищев-Кутузов. СПб. : Тип. А. С. Суворина, 1912. - 56 с.

52. Голенищев-Кутузов А. А. Сочинения графа А. Голенищева-Кутузова: в 4 т. / А. А. Голенищев-Кутузов. СПб. : Тов-во Р. Голике и А. Вильборг, 1904.

53. Голенищев-Кутузов А. А. Стихотворения князя Д. Н. Цертелева 1883 - 1891. Критический разбор / А. А. Голенищев-Кутузов. СПб. : Тип. Имп. АН, 1893.- 11 с.

54. Горбовский А. А. В круге вечного возвращения? Три гипотезы / А. А. Гор-бовский. М. : Знание, 1989. - 48 с.

55. Горбовский А. А. Пророки? Прозорливцы? / А. А. Горбовский. М. : Знание, 1990.-48 с.

56. Горшков А. И. А. С. Пушкин в истории русского языка / А. И. Горшков. -М. : Дрофа, 2000. 288 с.

57. Грачева И. В. Мотив звезд в лирике Тютчева / И. В. Грачева // Русская словесность. 2004. - № 2 - С. 26 - 29.

58. Греханкина JI. В. В Россию верил / JL В. Греханкина // Школа. 2003. -№ 5. - С. 81 - 83.

59. Григорьев А. А. Литературная критика / А. А. Григорьев. М.: Худож. лит. 1967.-631 с.

60. Грот Я. К. Жизнь Державина / Я. К. Грот. - М. : Алгоритм: Арт-Бизнес-Центр, 1997.-685 с.

61. Дарский Д. С. Чудесные вымыслы: О космическом сознании в лирике Тютчева/ Д. С. Дарский. -М. : Тип. А. А. Левинсона, 1913. 136 с.

62. Дельвиг А. А. Сочинения барона А. А. Дельвига / А. А. Дельвиг. СПб.: Тип. Я. Соколова, 1903.-XX, 171 с.

63. Державин Г. Р. Сочинения. / Г. Р. Державин. М. : Правда, 1985. - 576 с.

64. Дунаев М. М. Православие и русская литература: в 6 ч. / М. М. Дунаев - М.: Христианская литература, 2001. Ч. I - II. - 763 с.

65. Ермилова Е. В. Лирика «безвременья» (конец века) / Е. В. Ермилова // Ко-жинов В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра. М.: Современник, 1978. - С. 199 - 286.

66. Ермоленко С. И. Лирика М. Ю. Лермонтова: жанровые процессы / С. И. Ермоленко. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 1996. - 420 с.

67. Жемчужников А. М. Отзвуки души. Стихотворения К. Льдова / А. Жемчужников. СПб. : Тип. Имп. Ак. Наук., 1903. - 5 с.

68. Жирмунский В. М. Немецкий -романтизм и современная мистика / В. М. Жирмунский. СПб. : Аксиома, Новатор, 1996. - 232 с.

69. Жуковский В. А. Собрание сочинений в 4 т. / В. А. Жуковский. М.: Ху-дож. лит., 1985. - 560 с.

70. Жуковский В. А. Собрание сочинений в 4 т. Т.1. Стихотворения / В. А. Жуковский. М. -Л. : Гос. изд-во худож. лит., 1959. - 480 с.

71. Журавлева А. И. Лермонтов в русской литературе: Проблемы поэтики / А. И. Журавлева. М. : Прогресс-Традиция, 2002. - 285 с.

72. Заборов П. Р. «Ночные размышления» Юнга в ранних русских переводах / П. Р. Заборов // Русская литература XVIII в.: эпоха классицизма / М. Л. : Наука, 1964.-С. 269-279.

73. Зайонц Л. О. Юнг в поэтическом, мире С. Боброва / Л. О. Зайонц // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 645 Труды по русской и славянской филологии. Проблема типологии русской литературы. Тарту, 1985. - С. 71 - 85.

74. Заманская В. В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий / В. В. Заманская. М. : Флинта: Наука, 2002. -304 с.

75. Зограф Н. Ю. К вопросу об эволюции искусства передвижников в 18001890-е годы (И. Е. Репин и Н. Н. Ге) Электронный ресурс. / Н. Ю. Зограф. -Режим доступа: tphv.ru/tphvzograf.php.

76. Зорин А. Л. Триста лет со дня рождения Э. Юнга / А. Л. Зорин // Памятные книжные даты / М. : Книга, 1983. С. 82, 83.

77. Зырянов О. В. Лермонтовский миф: некоторые аспекты проблемы / О. В. Зырянов // Архетипические структуры художественного сознания: сб. статей / Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2002. С. 110-121.

78. Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект / О. В. Зырянов. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2003.- 548 с.

79. Зырянов О. В. О некоторых аспектах поэтического диалога Ф. Тютчева и А. Фета / О. В. Зырянов // Языки филологии: теория, история, диалог: Сб. науч. тр. к семидесятилетию М. М. Гиршмана. Донецк, 2007. - С. 172 - 187.

80. Ильин И. А. Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий / И. А. Ильин. М. : Лепта, 2006. - 298с.82. «Как слово цаше отзовется.» / Сост. Н. Колосова. М. : Правда, 1986. - 704 с.

81. Капитонова Н. А. Лирика А. Н. Жемчужникова: проблематика и поэтика: автореф. дис. . канд. филол. наук / Н: А. Капитонова. Тамбов, 2006. - 21 с.

82. Касаткина В. Н. Поэзия гражданского подвига: Литературная деятельность декабристов / В. Н. Касаткина. М. : Просвещение, 1987. - 240 с.

83. Касаткина В. Н. Поэзия Ф. И. Тютчева / В. Н. Касаткина. М. : Просвещение, 1978.- 174 с.

84. Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского./ В. Н. Касаткина // Вопросы развития русской поэзии XIX в. Науч. тр.- Куйбышев, 1975. Т. 155. - С. 70 - 89.

85. Кириленко Е. И. Феноменология бессонницы / Е. И. Кириленко // Человек.- 2005.-№3.-С. 17-30.

86. Ковалева Т. В. Русский стих 80 90-х годов XIX века: автореф. .!. канд. филол. наук / Т. В. Ковалева. - Москва, 1994. - 16 с.

87. Кожинов В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра / В. В. Кожинов. М. : Современник, 1978. - 303 с.

88. Козлов И. И. Стихотворения / И. И. Козлов. М.: Сов. Россия, 1979. - 176с.

89. Кондратова Т. И. поэтический мир Константина Михайловича Фофанова: автореф. дис. . канд. филол. наук / Т. И. Кондратова. Коломна, 1999. -20 с.

90. Коровин В. JI. С. С. Бобров. Жизнь и творчество: автореф. дис. . канд. филол. наук / В. JI. Коровин. М. : Моск. гос. ун-т, 2000. - 18 с.

91. Королева Н. В. В. К. Кюхельбекер / Н. В. Королева // Избранные произведения: в 2 т. / В. К. Кюхельбекер. М. - JI: Сов. писатель, 1967. - Т. 1. - С. 5 - 61.

92. Костыря М. А. Ночной пейзаж в западноевропейской живописи XVII века: дис. . канд. искусствоведения / М. А. Костыря. СПб. : С-Петерб. гос. ун-т, 2004.- 163 с.

93. Круковский.А. В. Певец безмятежных переживаний (оттиск из IV вып. «Филол. записок» за 1915 г) / А. В. Круковский. Воронеж, 1915.-38с.

94. Кулакова JI. И. Поэзия М. Н. Муравьева / JI. И. Кулакова // М. Н. Муравьев Стихотворения. JL: Сов. писатель, 1967. С. 5-49.

95. Кулешов В. И. История русской литературы XIX века (70-е 90-е годы) / В. И. Кулешов. - М. : Высш. шк., 1983. - 400 с.

96. Купина Н. А. Сверхтекст и его разновидности / Н. А. Купина, Г. В. Битен-ская // Человек. Текст. Культура / Екатеринбург, 1994. С. 214 - 233.

97. Кюхельбекер В. К. Избранные произведения: в 2 т. Стихотворения /

98. B. К. Кюхельбекер. - М. JI. : Сов. писатель, 1967. - Т.1. - 666 с.

99. Левин Ю. Английская поэзия и литература русского сентиментализма / Ю. Левин // Восприятие английской литературы в России. М. : Наука, 1990. -1. C. 117-129.

100. Лежнев А. 3. Два поэта. Гейне и Тютчев / А. Лежнев. - М. : Худож. лит., 1934.-351 с.

101. Лейдерман Н. Л. Современная русская литература: 1950 1990-е годы: в 2 т. / Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий. - М. : Академия, 2003. - Т. 1. - 416 с.

102. Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: в 4 т. / М. Ю. Лермонтов. М. : Худож. лит., 1965.

103. Лермонтовская энциклопедия / Гл. ред. В. А. Мануйлов. М. : Большая Российская энциклопедия, 1999. - 784 с.

104. Ли Су Ён «Бездна безымянная» в философской лирике Ф. И. Тютчева / Ли Су Ён // Русская литература. 2001. - № 4. - С. 162 - 164.

105. Лиманская Ю. С. Произведения М. М. Хераскова «Золотой прут» и «Кадм и гармония» в контексте масонской прозы последней четверти XVIII века: автореф. дис. . канд. филол. наук / Ю. С. Лиманская. Сургут: Сургут, гос. пед. ун-т, 2007. - 19 с.

106. Ложкова Т. А. «Ночная» лирика М. Ю. Лермонтова: традиции и новаторство / Т. А. Ложкова // Лермонтовские чтения: материалы зональной научной конференции / НУ ДО «Межотраслевой региональный центр». Екатеринбург, 1999.-С. 33-41.

107. Ломоносов М. В. Сочинения / М. В. Ломоносов М. : Современник, 1987. - 444 с.

108. Лосев А. Ф. Классицизм. Конспект лекций по эстетике нового времени / А. Ф. Лосев // Литературная учеба. 1990. - №4. - С. 139 - 150.

109. Лосский В. Н. Боговидение / В. Н. Лосский. М. : Изд-во Свято-Владимирского Братства, 1995. - 126 с.

110. Лосский В. Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие / В. Н. Лосский. М. : Центр «СЭИ», 1991. - 228 с.

111. Лосский Н. О. Избранное. М. : Правда, 1991. - 622 с.

112. Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция / Н. О. Лосский. Париж: YMCA - PRESS, 1938. - 226 с.

113. Лотман Ю. М. Культура и взрыв / Ю. М. Лотман. М. : Гнозис; Прогресс, 1992.-272 с.

114. Лотман Ю. М. Русская поэзия начала Х1Хвека / Ю. М. Лотман // Поэты начала XIX века. Л. : Сов. писатель, 1961. - С. 5 - 112.

115. Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города / Ю. М. Лотман // Семиотика города и городской культуры. Петербург: Трудыпо знаковым системам Тарту, 1984. - XVIII. - С. 30 - 45.

116. Льдов К. Н. Лирические стихотворения / К. Н. Льдов. - СПб. : Паровая скоропечатня Я. И. Либермана, 1897. 191 с.

117. Льдов К. Н. Отзвуки души. Стихотворения / К. Н. Льдов. - СПб. : Тип. В. В. Комарова, 1899. 95 с.

118. Льдов К. Н. Против течения (из сказанного и несказанного за пятьдесят лет) / К. Н. Льдов. Брюссель: Книгоизд-во Ю. А. Квашнина, 1926. - 95 с.

119. Льдов К. Н. Стихотворения Константина Льдова / К. Н. Льдов. - СПб. : Тип. И. Н. Скороходова, 1890. 270 с.

120. Любович Н. О пересмотре традиционных толкований некоторых стихотворений Лермонтова / Н. Любович // М. Ю. Лермонтов: сб. статей и материалов. Ставрополь: Ставроп. кн. изд-во, 1960. - 543с.

121. Магомедова Д. М. «Сверхтекст» и «сверхдеталь» в русской и западной культуре / Д. М. Магомедова, Н. Д. Тамарченко // Дискурс. 1998. - № 7. - С. 24 - 28.

123. Маймин Е. А. Русская философская поэзия. Поэты-любомудры, А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев / Е. А. Маймин. М. : Наука, 1976. - 190 с.

124. Мамардашвили М. К. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке / М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорский. -М. : Школа, 1999.-216 с.

125. Масонство и русская литература XVIII начала XIX вв. - М. : Эдиториал УРСС, 2000.-269 с.

126. Меднис Н. Е. Венеция в русской литературе / Н. Е. Меднис. Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. ун-та, 1999. - 329 с.

127. Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе / Н. Е. Меднис. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. пед. ун-та, 2003. - 170 с.

128. Мейлах Б. С. «.Сквозь магический кристалл.»: путь в мир Пушкина / Б. С. Мейлах. М. : Высш. школа, 1990. - 339 с.

129. Мережковский Д. С. JI. Толстой-и Достоевский. Вечные спутники / Д. С. Мережковский. М. : Республика, 1995. - 632 с.

130. Мережковский Д. С. Лермонтов - поэт сверхчеловечества / Д. С. Мережковский // Полн. собр. соч.- СПб. М. : Изд. т-ва М. О. Вольф, 1911. - Т. 10. -С. 288-334. "

131. Минский Н. М. Полное собрание сочинений: в 4 т. / Н. М. Минский. - СПб. : Изд-во М. В. Пирожкова, 1904.

132. Минский Н. М. Стихотворения / Н. М. Минский. СПб. : Тип. В. С. Ба-лашева, 1887, 248 с.

133. Минц 3. Г. "Петербургский текст"- и русский символизм / 3. Г. Минц, М. В. Безродный, А. А. Данилевский // Семиотика города и городской культуры. Петербург: Труды по знаковым системам. Тарту, 1984. - XVIII. - С. 78 - 88.

134. Мирошникова О. В. Итоговая книга в поэзии последней трети XIX века: архитектоника "и жанровая динамика: дис. . доктора филол. наук / О. В. Мирошникова. Омск: Ом. гос. ун-т, 2004. - 466 с.

135. Мирошникова О. В. Итоговая книга в поэзии последней трети XIX века: архитектоника и жанровая динамика: автореф. дис. . доктора филол. наук / О. В. Мирошникова. - Омск: Ом. гос. ун-т 2004. 44 с.

136. Митрополит Николай (Ярушевич) Слова и речи (1957 1960) / Митрополит Николай (Ярушевич). - СПб.: Сатис, 1994. - 267с.

137. Михайлов А. В. Судьба классического наследия на рубеже XVIII XIX в.в./ А. В. Михайлов // Классика и современность / - М. : Изд-во Моск. гос унта, 1991.-С. 149-164.

138. Муравьев В. Н. Внутренний путь / В. Н. Муравьев // Вопросы философии. 1992.-№ 1.-С. 102-110.

139. Муравьев М. Н Сочинения М. Н. Муравьева / М. Н. Муравьев. СПб. : Изд-во придворн. книгопродавца А. Смирдина (сына), 1856. - 407 с.

140. Муравьев М. Н. Стихотворения / М. Н. Муравьев. - Л. : Сов. писатель. -1967.-386 с.

141. Надсон С. Я. Стихотворения / С. Я. Надсон. -М.: Сов. Россия, 1987. -336 с.

142. Найдыш В. М. Философия мифологии / В. М. Найдыш. М.: Гадарики, 2002. - 554 с.

143. Налимов В. В. В поисках иных смыслов / В. В. Налимов. М. : Издат. группа «Прогресс», 1993. - 280 с.

144. Налимов В. В. Спонтанность сознания: вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности / В. В. Налимов. М. : Изд-во «Прометей» Моск. гос. пед. ин-та им. Ленина, 1989. - 287 с.

145. Нб.Недоброво Н. В. О Тютчеве / Н. В. Недоброво // Вопросы литературы, 2000.-№6.-С. 284-309.

146. Николай, Митрополит Месогейский и Лавреотиккийский Человек на границе миров. От неразрешимых вопросов к «логике иной» / Митрополит Месогейский и Лавреотиккийский Николай. Минск: Свято-Елисаветинский женский монастырь, 2007. - 96 с.

147. Нилус С. А. Полн. собр. соч.: в 6 т. Великое в малом (Записки православного) / С. А. Нилус. М. : Паломник, 1999. - Т. 1. - 799 с.

148. Ницше Ф. Сочинения: в 2 т. Литературные памятники / Ф. Ницше, - М. : Мысль, 1990. Т.1. - 829 с.

149. Ницше Ф. Избранные произведения: в 3 т. «Странник и его тень» / Ф. Ницше. М. : «REFL-book», 1994. - Т. 2. - 400с.

150. Новалис Гимны к ночи / Новалис. М. : Энигма, 1996. - 192 с.

151. Новейший философский словарь Электронный ресурс. - Режим доступа: dict.3dn.ru/load/4-l-0-43

152. Нольман М. Лермонтов и Байрон / М. Нольман // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: исследования и материалы / М. : ОГИЗ, 1941. С. 466 - 516.

153. Памяти графа А. А. Голенищева-Кутузова. - СПб. : Тип. М. М. Стасюле-вича, 1913. 5 с.

154. Пашкуров А. Н. Жанрово-тематические модификации поэзии русского сентиментализма и предромантизма в свете категории Возвышенного: автореф. дис. .д-ра филол. наук / А. Н. Пашкуров.- Казань: Казан, гос. ун-т, 2005. -44 с.

155. Пашкуров А. Н. Становление "кладбищенской" юнгианской поэтики в лирике Г.П. Каменева / А. Н. Пашкуров // Русская сопоставительная филология. - Казань: Изд-во Казан, гос. ун-та, 2005. - 256 с.

156. Пивоев В. М. Мифологическое. сознание как способ освоения мира / В. М. Пивоев. Петрозаводск: Карелия, 1991. - 111 с.

157. Пивоев В. М. Мифологическое сознание как способ освоения мира: дис. . д-ра философ, наук / В. М. Пивоев. Петрозаводск: Петр, гос ун-т, 1993. - 280 с.

158. Пивоев В. М. Парадоксы философской деятельности // Пивоев В. М. // Региональные аспекты социально-экономического развития хозяйственного комплекса / Петрозаводск: Петр, гос ун-т, 1999. С. 73 - 82.

159. Пигарев К. В. Жизнь и творчество Тютчева / Пигарев К. В. - М. : Изд-во АН СССР, 1962.-376 с.

160. Полежаев А. И. Стихотворения / А. И. Полежаев. - JI. : Сов. писатель, 1937.-264 с.

161. Попова Е. В. Ценностный подход в исследовании литературного творчества: дисс. . д-ра филол. наук / Е. В. Попова. М. : Моск. гос. ун-т, 2004. - 326 с.

162. Поэты XVIII века. JI.: Сов. писатель, 1936. - 429 с.

163. Поэты начала XIX века. - JI. : Сов. писатель, 1961. - 658 с.

164. Поэты тютчевской плеяды. -М. : Сов. Россия, 1982. 400с

165. Поэты-декабристы: Стихотворения. - М. : Худож. лит., 1986. -431 с.

166. Поэты-радищевцы. JI. : Сов. писатель, 1979. - 588 с.

167. Поэты 1840 1850-х годов. - Л. : Сов. писатель, 1972. - 544 с.

168. Поэты 1880 1890-х годов. - Л. : Сов. писатель, 1972. - 728 с.

169. Преп. Силуан Афонский О несозданном божественном свете и образах созерцания его / Преп. Силуан Афонский // С. А. Нилус Полн. собр. соч.: в 6 т. - М.: Паломник, 1999. Т.1 - С. 692 - 706.

170. Прохорова Л. С. Лондонский городской текст русской литературы: дис. . .канд. филол. наук / Л. С. Прохорова. - Томск: Том. гос. ун-т, 2005. 21 с.

171. Пумпянский Л. В. Поэзия Ф. И. Тютчева / Л. В. Пумпянский // Урания. Тютчевский альманах. Л. : Прибой, 1928. - С. 9 - 57.

172. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 10 т. / А. С. Пушкин. М. : Изд-во АН СССР, 1957.

173. Розанов В. В. О легенде «Великий инквизитор» / В. В. Розанов // О великом инквизиторе: Достоевский и последующие. М. : Мол. гвардия, 1992. - 270 с.

174. Розанов И. Н. Отзвуки Лермонтова // Венок М. Ю. Лермонтову: Юбилейный сборник. М. : Изд-во т-ва «В.- В. Думнов, наследники бр. Салаевых», 1914.-С. 237-289.

175. Савина В. В. Творчество Новалиса в контексте европейской романтической традиции: дис. . канд. филол. наук / В. В. Савина. Нижний Новгород, 1994.-238 с.

176. Сапожков С. В. Русская поэзия в свете системного анализа: От С. Я. Надсона к К. К. Случевскому, течения, кружки, стили: дис. . доктора филол. наук.-М, 1999.-471 с.

177. Сахаров В. И. Чаяния Ветхого Адама (Человек в философии русских масонов) Электорный ресурс. / В. И.-Сахаров. Режим доступа: http: // аг-chives.narod.ru/Homo.htm

178. Сахаров В. И. Русская масонская поэзия XVIII века (к постановке проблемы) / В. И. Сахаров // Русская литература. 1995. - № 4. - С. 3 - 26.

179. Сахаров В. И. Миф о Золотом веке в русской масонской литературе XVIII столетия / В. И. Сахаров // Вопросы литературы. 2000. - № 6. - С. 4 - 36.

180. Свендсен JI Философия скуки / Л. Свендсен. М. : Прогресс-Традиция, 2003.-253 с.

181. Семенко И. М. Жизнь и поэзия Жуковского / И. М. Семенко. М. : Худож. лит., 1975. - 256 с.

182. Семенова С. Г. Преодоление трагедии: "вечные вопросы" в литературе / С. Г. Семенова. -М. : Сов. писатель, 1989. 439 с.

183. Скатов Н. Н. Пушкин: Очерк жизни и творчества / Н. Н. Скатов. Л. : Просвещение, 1991.-239 с.

184. Сковорода Г. С. Собрание сочинений Г. С. Сковороды. Т. 1 / Г. С. Сковорода. СПб., 19.12. - XVI. - 543 с.

185. Случевский К. К. Сочинения: В 6 т. Стихотворения / К. К. Случевский. -СПб. : Изд-во А. Ф. Маркса, 1898. Т. 1, 2.

186. Смусина М. Л. Элегии А. А. Ржевского / М. Л. Смусина // Проблемы изучения русской литературы XVIII века (от классицизма к романтизму)-. Л. : Изд-во Лен. гос. пед. ин-та им. Герцена, 1974. - Вып. 1. - С. 25 - 32.

187. Советский энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров, М. : Сов. Энциклопедия, 1987. - 1600 с.

188. Созина Е. К. Творчество Ф. И. Тютчева в российском литературоведении / Е. К. Созина // Известия Урал. гос. ун-та. 2004. - № 33. - С. 149 - 155.

189. Соловьев В. С. О лирической поэзии / В. С. Соловьев // Смысл любви: Избранные произведения. М. : Современник, 1991. - С. 85 - 110.

190. Соловьев В. С. Философия искусства и литературная критика. / В. С. Соловьев. -М. : Искусство, 1991.-701 с.

191. Спивак Р. С. Русская философская лирика: Проблемы типологии жанров / Р. С. Спивак. - Красноярск: Изд-во Краснояр. гос. ун-та, 1985. 140 с.

192. Страхов Н. Н. А. А. Фет. Биографический очерк Н. Н. Страхова / Н. Н. Страхов // Литературная критика: сб. статей. СПб. : Русский христианский гуманитарный ин-т, 2000. - С. 416 - 431.

193. Сурат И. 3. Три века русской поэзии / И. 3. Сурат // Новый мир. 2006. -№ 11.-С. 140-150.

194. Сухова Н. П. Лирика Афанасия Фета / Н. П. Сухова. М. : Изд-во Моск. гос ун-та, 2000. - 80 с.

195. Таборисская Е. М. Онтологическая лирика Пушкина 1826 1836 годов / Е. М. Таборисская // Пушкин: Исследования и материалы. - СПб. : Наука, 1995.-С. 76-97.

196. Таборисская Е. М. «Бессонницы» в русской лирике (к проблеме тематического жанроида) / Е. М. Таборисская // «Studia metrica et poetica» Памяти П. А. Руднева. СПб. : Академ, проект, 1999. - С. 224 - 235.

197. Тамарченко Н. Д. Теория литературы: в 2 т. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика / Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. Н. Бройтман. М. : Академия, 2004. - Т. 1. - 512 с.

198. Тарланов Е. 3. Поэзия К. М. Фофанова и тенденции в русской лирике конца XIX века: автореф. дис. .доктора филол. наук / Е. 3. Тарланов. СПб., 1999.-49 с.

199. Тарт Ч. Измененные состояния сознания / Ч. Тарт. М.: Эксмо, 2003. - 288 с.

200. Тахо-Годи Е. А. Константин Случевский: портрет на пушкинском фоне / Е. А. Тахо-Годи. СПб. : Алетейя, 2000. - 389 с.

201. Текст как явление культуры / Г. А. Антипов и др. Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1989.-197 с.

202. Терпугова Т. Г. Ценности культуры Просвещения в английском романе XVII - XVIII веков / Т. Г. Терпугова. - Челябинск: Челяб. гос. акад. культуры и искусств, 2005. 172 с.

203. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ, Образ: исследования в области мифопо-этического: Избранное / В. Н. Топоров. М.: Прогресс - Культура, 1995. - 624 с.

204. Трубецкой Е. Н. Смысл жизни / Е. Н. Трубецкой. М. : Республику, 1994. -431с.

205. Туманский В. И. Стихотворения и письма / В. И. Туманский. СПб. : Тип. А. С. Суворина, 1912. - 434 с.

206. Тынянов Ю. Н. Вопрос о Тютчеве // Поэтика. История литературы. Кино. -М.: Наука, 1977.-С. 38-51.

207. ТюпаВ. И. Бессонницы русских поэтов / В. И. Тюпа // Текст. Поэтика. Стиль: сб. науч. ст. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та, 2004. - С. 137 - 145.

208. Тютчев Ф. И. Сочинения: в 2 т. Стихотворения / Тютчев Ф. И. - М. : Худож. лит., 1984. Т. 1. 495 с.

209. Уразаева Т. Т. Лермонтов: История души человеческой / Т. Т. Уразаева. - Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 1995. - 235 с.

210. Федоров Ф. П. Ночь в лирике Тютчева / Ф. П. Федоров // Славянские чтения- Даугавпилс Резекне, 2000. - Вып. 1. - С. 38 - 67.

211. Фет А. А. Сочинения: в 2 т. - М. : Худож. лит., 1990.

212. Фет А. А. Вечерние огни // Под ред. Д. Д. Благого, М. А. Соколовой. М. : Наука, 1971.

213. Фет А. А. Сочинения: в 2 т. Стихотворения, поэмы, переводы / А. А. Фет. -М. : Худож. лит., 1982. Т. 1. - 575 с.

214. Флоренский П. А. У водоразделов мысли / П, А. Флоренский. М. : Правда, 1990.-446 с.

215. Флоренский П. А. Иконостас / П. А. Флоренский. - М. : Искусство, 1995. -255 с.

216. Флоровский Г. А. Пути русского богословия / Г. А. Флоровский. Париж: YMCA - PRESS, 1983. - 600 с.

217. Франк С. Л. Космическое чувство в поэзии Тютчева / С. Л. Франк // Русская мысль. - 1913. кн. 11. - С. 1-31.

218. Фридлендер Г. М. Спорные вопросы изучения Жуковского / Г. М. Фрид-лендер // Жуковский и русская культура. М. : Наука, 1987. - С. 5 - 32.

219. Хапизев В. Е. Лирика / В. Е. Хализев // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: / Л. В. Чернец и др.; под ред. Л. В. Чернец. М. : Высш. школа, Академия, 2003. - С. 133 - 141.

220. Херасков М. М. Избранные произведения / М. М. Херасков. Л. : Сов. писатель, 1961.-409 с.

221. Хомяков А. С. Стихотворения, драмы / А. С. Хомяков. Л. : Сов. писатель. - 1969. - 596 с.

222. Хомяков А. С. Стихотворения А. С. Хомякова / А. С. Хомяков.- М. : Тип. А. Гатцука. 1881. 164 с.

223. Хурумов С. Ю. «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С. С Боброва: дис. . канд. филол. наук / С. Ю. Хурумов. М. : Рос. гум. ун-т, 1998.- 131 с. ,

224. Хурумов С. Ю. "Ночная" "кладбищенская" английская поэзия в восприятии С. С. Боброва: автореф. дис. . канд. филол. наук / С. Ю Хурумов. - М. : Рос. гум. ун-т, 1998.-22 с.

225. Цертелев Д. Н. Стихотворения князя Д. Н. Цертелева / Д. Н. Цертелев. -СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1883.- 170 с.

226. Цертелев Д. Н. Стихотворения князя Д. Н. Цертелева 1883 1901 / Д. Н. Цертелев. - СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1902. - 270 с.

227. Шаламов В. Т. Переписка с Кожиновым В. В. Электронный ресурс. -http://shalamov.ru/library/24/63 .html

228. Шевырев С. П. Стихотворения / С. П. Шевырев. - JI. : Сов. писатель, 1939. -262 с.

229. Шмеман А. Воскресные беседы / А. Шмеман. М.: Паломник, 1993. - 222 с.

230. Шмеман А. Проповеди и беседы / А. Шмеман. М. : Паломник, 2000. - 207 с.

231. Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность / Шопенгауэр А. - М. : Республика, 1992. 448 с.

232. Шпенглер О. Закат Европы / О. Шпенглер. М. : Мысль, 1993. - 663 с.

233. Щемелева JI. М. О русской философской лирике XIX зека / JI. М. Щемелева//Вопросы философии. № 5. - 1974. - С. 90 - 100.

234. Щенникова JI. П. Русская поэзия 1880 1890-х годов как культурно-исторический феномен: автореф. дис. .доктора филол. наук. / JI. П. Щенникова. - Екатеринбург: Урал. гос. ун-т, 2003. - 48 с.

235. Щенникова- JI. П. Русская поэзия 1880 1890-х годов как культурно-исторический феномен / JI. П. Щенникова. - Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. унта, 2002. - 456 с.

236. Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной.»: система пейзажных образов в русской поэзии / М. Н. Эпштейн. М. : Высш. шк., 1990. - 303 с.

237. Юнг Э Стихотворческие красоты Эдуарда Йонга / Э. Юнг. - М. : Тип. Кряжева и Мея, 1806. 146 с.

238. Юнг Э. Плач, или Нощныя мысли о жизни, смерти и безсмертии, английское творение г. Йонга: в 2 ч. Ч. 2 / Э. Юнг. СПб. : Тип. Г. М. Коллегии, 1799.-503 с.

239. Ямпольский М. Б. Зоофизиогномика в системе культуры / М. Б. Ямполь-ский // Ученые записки Тартуского государственного университета. Текст - Культура Семиотика нарратива. Труды по знаковым системам XXIII. - Тарту, 1989. - Вып. 855. - С. 63 - 79.

240. Ясперс, К. Общая психопатология / К. Ясперс. М. : Практика, 1997. -1056 с.

Возникновение темы "ночи" в русской поэзии связано, по мнению исследователя В. Н. Топорова, с именем писателя XVIII века М.Н.Муравьева, у которого впервые появилось стихотворение "Ночь". Уже в этом стихотворении, опубликованном в 1776 или 1785 году, мы видим трогательное отношение к ночи. Поэт мечтает о ее наступлении, так как "к приятной тишине влечется мысль" его. Он радуется ночи, принесшей ему "уединение, молчание и любовь".

Образ ночи и побуждаемые ею ночные мысли и чувства нашли отражение во многих прекрасных стихотворениях русских поэтов. Хотя восприятие ночи у всех поэтов свое. Можно заметить, что в основном ночь была для поэтов наиболее благодатным временем суток для их размышлений о смысле жизни, своего места в ней, пробуждения различных воспоминаний, особенно о любимых.

Образ ночи боготворили и поэты XIX века, в том числе и А. С. Пушкин, и С. П. Шевырев, и Ф. И. Тютчев и многие другие. Большое место образ ночи занимает в поэзии А. А. Фета, певца природы и любви, сторонника, как и Ф. И. Тютчев, идеалистической философии. Именно в ночное время он создал многие свои замечательные стихи, грезил, вспоминал о своей трагической любви, размышлял о тяготах жизни, прогрессе, красоте, искусстве, "бедности слова" и т.д. "Действия его в поэзии часто происходят ночью, он будто олицетворяет ночь, как и ее спутниц - звезды и луну. Образ ночи у Фета близок по значению образу ночи у Полонского, которого тоже часто одолевали тайные ночные думы", - отмечают исследователи творчества поэта. Анализируя стихотворение "Ночь" Полонского, критик В.Фридлянд заявил, что "оно не уступает лучшим созданиям Тютчева и Фета. Полонский в нем как вдохновенный певец ночи". Как и Фет, Полонский персонифицирует ночь. Полонский, как и Фет, олицетворяет не только ночь, но звезды и луну: "ясныезвезды потупили взор, слушают звезды ночной разговор" (стих. "Агбар"). Какими только эпитетами ни наделяет Полонский ночь: "белая", "темная", "хмурая", "одинокая", "лучезарная", "холодная", "немая" и т.д.

Для Случевского ночь тоже желанное время, время расцвета любви и испытания страсти, благотворна и для пробуждения воспоминаний. В стихотворении "Ночь", по мнению литературоведа В.Фридлянда, " Душевное волнение поэта передается при помощи ряда многоточий и восклицательных знаков. Он словно ищет подходящее слово, которое бы передало читателю всю полноту чувств, нахлынувших на него от воспоминаний. У Случевского ночь так же часто присутствует в стихотворении со своими спутниками - луной и звездами".

Итак, можно сказать, что образ ночи и побуждаемые ею ночные мысли и чувства нашли отражение во многих прекрасных стихотворениях русских поэтов. Хотя восприятие ночи у всех поэтов свое, можно заметить, что в основном ночь была для поэтов наиболее благодатным временем суток для их размышлений о жизни, это таинственное, сокровенное время, когда душа человека доступна всему прекрасному и когда она особенно не защищена и тревожна, предвидя будущие невзгоды. Отсюда многочисленные эпитеты, которые помогают увидеть ночь такой, какой видел её только этот поэт.

Именно о Ф.И. Тютчеве сложилось представление как о самой ночной душе русской поэзии. "...Он никогда не забывает, - пишет С. Соловьев, - что весь этот светлый, дневной облик живой природы, который он так умеет чувствовать и изображать, есть пока лишь "златотканый покров", расцвеченная и позолоченная вершина, а не основа мироздания" . Ночь - это центральный символ поэзии Ф.И. Тютчева, сосредоточивающий в себе разъединенные уровни бытия, мира и человека. Обратимся к стихотворению:

Святая ночь на небосклон взошла,

И день отрадный, день любезный,

Как золотой покров она свила,

Покров, накинутый над бездной.

И как виденье, внешний мир ушел...

И человек, как сирота бездомный,

Стоит теперь и немощен и гол,

Лицом к лицу пред пропастию темной.

На самого себя покинут он -

Упразднен ум и мысль осиротела -

В душе своей, как в бездне, погружен,

И нет извне опоры, ни предела...

И чудится давно минувшим сном

Ему теперь все светлое, живое...

Он узнает наследье родовое.

Основа мироздания, хаос шевелящийся страшны человеку тем, что он ночью "бездомный", "немощен", "гол", у него "упразднен ум", "мысль осиротела"... Атрибуты внешнего мира иллюзорны и неистинны. Человек беззащитен перед лицом хаоса, перед тем, что таится в его душе. Мелочи вещного мира не спасут человека перед лицом стихии. Ночь открывает ему истинное лицо мироздания, созерцая страшный шевелящийся хаос, он обнаруживает последний внутри себя. Хаос, основа мироздания - в душе человека, в его сознании.

Такая логика рассуждения подчеркнута и звуковым, и ритмическим акцентированием. На звуковом уровне резкий перебой в общем звучании создают звонкие согласные в строчке:

В душе своей, как в бездне, погружен, -

строка максимально насыщена звонкими звуками. Наибольшую смысловую нагрузку несет слово "бездна". Оно связывает якобы внешнее хаотическое ночное начало и внутреннее человеческое подсознательное, родственность их и даже в глубине единство и полное отождествление.

И в чуждом, неразгаданном, ночном

Он узнает наследье родовое.

Две последние строчки акцентированы одновременно и на ритмическом и на звуковом уровнях. Они, безусловно, усиливают напряженность композиционного завершения, перекликаясь со строкой:

В душе своей, как в бездне, погружен…

Сравнение "как в бездне" усиливает это звучание.

Остаётся только согласиться с мнением специалистов: "Чрезвычайная концентрация звонких звуков на фоне сведенных к минимуму глухих достаточно резко акцентируют две последние строчки стихотворения. На ритмическом уровне эта пара строк выбивается из строфы, написанной пятистопным ямбом. Они образуют вокруг себя смысловое напряжение: человеку родственен хаос, он - прародитель, первооснова мира и человека, который жаждет соединения с родственным началом в гармоничное целое, но и страшится слиться с беспредельным".

Темная основа мироздания, истинное его лицо, ночь лишь открывает человеку возможность видеть, слышать, чувствовать высшую реальность. Ночь в поэтическом мире Тютчева - это выход в высшую субстанциональную реальность, и вместе с тем - совершенно реальная ночь и сама эта высшая субстанциональная реальность.

Рассмотрим еще одно стихотворение Ф.И. Тютчева:

Лениво дышит полдень мглистый,

Лениво катится река,

И в тверди пламенной и чистой

Лениво тают облака.

И всю природу, как туман,

Дремота жаркая объемлет,

И сам теперь великий Пан

Прежде всего, обращает на себя внимание бросающаяся в глаза внешняя "ленивость" поэтического мира стихотворения. Слово категории состояния "лениво" интенсивно подчеркнуто: употреблено трижды в первой строфе стихотворения. Вместе с тем даже само троекратное его повторение развертывает в воображении предельно динамичную, вовсе не "ленивую" картину. Сквозь внешнюю "ленивость" проявляется колоссальная внутренняя напряженность, ритмико-интонационная динамика.

Художественный мир стихотворения переполнен движениями и внутренне противоречив.Так, в первой строфе "лениво" встречается три раза, соотносится с грамматическими основами: "дышит полдень", "катится река", и "тают облака". А во второй эта часть речи употреблена только однажды - это наречие "покойно". Оно соотносится с предикативным центром "Пан дремлет". Здесь очень сильно противоречие: за Паном - шевелящийся хаос, наводящий панический ужас. В дремоте панического ужаса очевидна динамика космического масштаба.

С одной стороны, "Полдень мглистый" - это конкретная природа, это облака, река, туман, которые совершенно конкретно чувственны. С другой стороны, природа - это "пещера нимф" и дремлющий Пан. "Полдень мглистый" оборачивается "великим Паном", "полдень мглистый" и есть сам "великий Пан". Оборачиваемость эта сочетается с несводимостью целого ни на одно, ни на другое. Диалектическое единство существования "полдня мглистого" и "великого Пана" в несводимости к одному конкретному смыслу и представляет собой символическую реальность. "Полдень мглистый" сам по себе - это "противоречивый сгусток смыслов, очень мощно энергетически заряженный, где играют и оборачиваются друг другом хаос, темная и истинная основа мироздания, и покой, покрывающий этот страшный кишащий хаос, и делающий последний благовидным. Как и дремлющий Пан в своей основе невозможное соединение, но, тем не менее, осуществленное в поэтическом тексте, сгусток противоречий, накапливающий вокруг себя массу смыслов".

В последних двух строчках читаем:

И сам теперь великий Пан

В пещере нимф покойно дремлет.

Именно здесь сконцентрирован смысловой центр стихотворения: противоречивое единство невероятной динамики хаоса и покоя, одно в другом - динамика в покое, и покой в движении мироздания.

Выделенность "полдня мглистого" и "великого Пана" подтверждается и на ритмическом уровне. Во всем стихотворении эти строки выбиваются из общего ритмического строя: "Лениво дышит полдень мглистый" и "И сам теперь великий Пан/ В пещере нимф покойно дремлет". Эти строки являются единственными полноударными.

"Полдень мглистый" предельно акцентирован на звуковом уровне: концентрация звонких и сонорных звуков, их в первой строфе больше, чем во второй. Во второй же строфе единственная строка, где глухие преобладают над звонкими - это: "И сам теперь великий Пан". Звуковаявыделенность "великого Пана" усиливается, так как следует за строкой: "Дремота жаркая объемлет", -которая максимально насыщена звонкими согласными.

Оборачивающиеся друг другом "Полдень мглистый" и "великий Пан" как напряженное поле смыслопорождения обнаруживают свою причастность и внутреннюю связь с центральным тютчевским символом - символической реальностью ночи. Хаос как истинное лицо мироздания открывается человеку в полноте своей силы только ночью. Кишащий и бушующий разлад между ночью и днем, хаосом и космосом, миром и человеком поэт чрезвычайно остро ощущает, он чувствует в космических масштабов страх человека, утратившего первоначальную гармонию, первоначальное единство с тем миром, который теперь ему кажется враждебным и угрожающим. И поэт может об этом лишь писать, создавая смыслопорождающую реальность связей разъединенных частей мира: они оказываются в общении друг c другом в художественной реальности поэтического произведения. "Своим творчеством поэт решает проблему трагической дисгармонии - он может восстанавливать утраченную гармонию, или, по крайней мере, прояснять дисгармонию в свете гармонической мысли и идеала",- подчёркивает В.Н.Касаткина.

Итак, ночь в стихотворениях Тютчева восходит к античной греческой традиции. Она дочь Хаоса, породившая День и Эфир. По отношению ко дню она материя первичная, источник всего сущего, реальность первоначального единства противоположных начал: света и тьмы, неба и земли, "видимого" и "невидимого", материального и нематериального. Ночь предстает в лирике Тютчева в индивидуально - неповторимом стилевом преломлении.