Остзейские губернии. Окраины и общеимперская система управления (польские и прибалтийские губернии, Сибирь) Прибалтийские губернии

В Прибалтике в результате победы над Швецией в Северной войне , закреплённой Ништадтским миром и в результате третьего раздела Речи Посполитой (Курляндская губерния).

До середины XIX века губернии обладали значительной автономией и до конца своего существования сохраняли часть отдельной от общеимперской правовой системы. В 1915-1918 гг. губернии были заняты немецкими войсками; на их бывшей территории возникли независимые латвийское и эстонское государства, а небольшая часть Курляндской губернии (крайний юго-запад её территории с городом Паланга) отошла к Литве.

С XIII по XVI век территория будущих остзейских губерний входила в состав созданной в ходе крестовых походов Ливонской конфедерации . В этот период в регионе сформировались такие особенности, как доминирование в обществе западного христианства (изначально католицизма, затем лютеранства) и балтийских немцев . После Ливонской войны Эстляндия принадлежала Швеции (Шведская Эстляндия ; Эзель кратковременно относился к Дании), Курляндия - Речи Посполитой, Лифляндия - изначально Польше (как часть Задвинского герцогства), но в XVII веке была завоёвана Швецией (Шведская Ливония).

На долю коренных жителей большей части территорий края - латышей и эстов (эстонцев) к началу XX века приходилось более 80% населения. К ним принадлежали крестьяне-хозяева, сельские батраки, низшие классы городских жителей, часть интеллигенции и купцов. Эстляндская и северная часть Лифляндской губернии с островом Эзелем населены эстами; южная часть Лифляндской и Курляндская губерния за исключением Иллукстского уезда - латышами. Сельское население Иллукстского уезда (между Витебской губернией на севере и Ковенской на юге) состояло из великоруссов (русских), белорусов, латышей и литовцев. Весомую долю русское население составляло на берегах Чудского озера в Лифляндской и Эстляндской губерниях; главное их занятие - рыболовство, частью огородничество. Довольно много русских было также в Риге, Ревеле (Таллине), Юрьеве (Тарту) и Либаве (Лиепае); евреев - в Курляндской губернии и в Риге с окрестностями. В среднем по краю на долю русских приходилось 5% населения; а на долю остзейских немцев 6%. До 1885 года «немецким» был университет в Юрьеве (Дерпте, Тарту) .

Лифляндские правила 1804 г. отменяли прежнее крепостное право, заменяя его системой подчинения крестьян помещикам по прусскому образцу.

Отмена крепостного права в остзейских губерниях произошла раньше, чем в великорусских - при Александре I (1816 г. - материковая Эстляндия, 1817 г. - Курляндия, 1818 г. - Эзель, 1819 г. - Лифляндия), но крестьяне были освобождены без земли.

В составе Российской империи остзейские губернии обладали особым статусом. В основе управления ими лежало местное законодательство («Свод местных узаконений губерний Остзейских») по которому внутреннее управление краем осуществлялось органами дворянства наряду с правительственными учреждениями. Хотя сфера компетенции последних с конца XVIII века расширялась, вплоть до начала Первой мировой войны, губернатор как представитель центральной власти, был вынужден строить свою служебную деятельность так, чтобы не нарушать привилегий остзейского дворянства .

Вопрос о соотношении общеимперского и местного законодательства в остзейских губерниях активно обсуждалось юристами России в 1830-1890-е годы. Местные остзейские правоведы, представлявшие прибалтийско-немецкую юридическую школу Теодора фон Бунге , настаивали, что в крае могли иметь силу только законы, специально для него изданные, а из русских - лишь те, распространение которых на Прибалтику особо оговаривалось. Школа Бунге допускала применение общеимперского законодательства только при условии соответствия применявшихся норм основам местного правопорядка, и только тогда, когда в остзейском имелся пробел.

Оппонентом школы Бунге выступил в конце 1890 годов П. И. Беляев. По его мнению, в крае действовало общеимперское право, и остзейские законы он рассматривал как часть русского законодательства. Данная концепция оправдывала вмешательство правительства в социальные и экономические отношения в Прибалтике

Прибалтийские губернии

В первой половине XIX века прибалтийские губернии были объединены в Прибалтийское генерал-губернаторство 2 . В осно­ве управления Прибалтийским краем в XIX веке лежал принцип сохранения местных привилегий остзейских баронов, закреплен-

ных в местном законодательстве. Остзейский край юридически рассматривался как инкорпорированная территория в составе Российской империи с таким же административным управлени­ем, как и в ее других частях. Реально Прибалтийские губернии в составе Российской империи обладали особым статусом. Об­щее управление ими осуществлялось на основании Свода мест­ных узаконений губерний Остзейских и изданных для Прибал­тики законов. Специфика административного устройства края заключалась в том, что внутреннее управление осуществляли как органы дворянства, так и правительственные учреждения, ком­петенция которых неуклонно расширялась.

В 1801 году в Остзейском крае был учрежден пост генерал-гу­бернатора. Во главе трех губерний края стояли губернаторы. Были случаи, когда на этот пост назначались остзейские дворя­не. При губернаторе действовали губернское правление, казен­ная палата, приказ общественного призрения. Прибалтийские губернии делились на уезды. В уездах Остзейского края импер­ское управление в первой половине XIX века действовало парал­лельно с органами шведского происхождения. Полностью им­перское управление в уездах Прибалтики было введено во вто­рой половине XIX века.

Прибалтийское дворянство объединялось в четыре общества (рыцарства)- Эстляндское, Лифляндское, Курляндское и острова Эзель (Саарема). Они образовывали органы самоуправления 3 . Органы местного дворянского самоуправления в Прибалтике об­ладали весьма широкой компетенцией. Несмотря на то что фор­мально они являлись органами дворянской корпорации, предме­том ведения ландтага могли быть вопросы, затрагивающие про­блемы края в целом. Ландтаги разрабатывали и обсуждали законопроекты, касающиеся их губерний 4 . Ландтаги представля­ли собой сословные органы местного самоуправления, наделен­ные широкими полномочиями. Их компетенция была значитель­но шире, чем компетенция органов дворянской корпорации и земских учреждений в Российской империи. Это давало большие возможности родовитому дворянству для управления краем.

Немецкое влияние в Прибалтике в течение XIX столетия было фактом, признаваемым русской государственной властью. Но в конце XIX века Александр III предпринял попытки заме­нить его русским и провести ряд реформ, направленных на ог­раничение привилегий остзейского дворянства. В 1888 году в Прибалтийских губерниях была проведена полицейская рефор­ма и создана централизованная система органов полиции по общеимперскому образцу. В 1889 году на Прибалтийские губер-

нии была распространена судебная реформа. Вместо ликвидиро­ванных судебных сословных органов - гофгерихтов, ландгерих-тов, магистратов были введены общеимперские судебные учреж­дения (мировые судьи, съезд мировых судей и другие). Судеб­ная палата как апелляционная инстанция окружных судов в Прибалтике учреждена не была. Ее функции выполняла Петер­бургская судебная палата. В 1877 году на Прибалтику было рас­пространено Городовое положение 1870 года.

Развитие революционных событий в 1905 году побудило пра­вительство поставить вопрос о возможных реформах в Прибал­тийском крае. Указ 28 ноября 1905 года предусматривал созыв Особого совещания при временном прибалтийском генерал-гу­бернаторе для разработки законодательных предложений о вве­дении в крае земского самоуправления, об улучшении быта кре­стьян, о реформах приходских учреждений и других 5 . В марте

1907 года совещанием было принято пять проектов реформ: аг­
рарной, земской, волостной, церковной, школьной. Проекты,
разработанные совещанием, в дальнейшем частично учитывались
при разработке правительственных законопроектов. Но уже в
момент создания совещания правительство понимало, что в обо­
стрившейся к концу 1905 года ситуации реформирование управ­
ления краем и различных сфер социальной и культурной жизни
не может полностью стабилизировать обстановку.

В декабре 1905 года было введено военное положение в боль­шинстве губерний Прибалтики, Литвы и Белоруссии. Каждую губернию, где было объявлено военное положение, возглавлял генерал-губернатор, которым, как правило, являлся начальник местного гарнизона. В Прибалтике в ноябре 1905 года времен­но была введена должность прибалтийского генерал-губернато­ра. Военное положение было отменено в сентябре 1908 года, но только в апреле 1909-го ликвидируется должность временного прибалтийского генерал-губернатора 6 . Таким образом, в 1905 -

1908 годах Прибалтика и Западные губернии управлялись чрез­
вычайными методами. С 1908 года вплоть до начала Первой
мировой войны принципиальных изменений в управлении При­
балтийскими губерниями не произошло.

События 1905-1907 годов в Прибалтике показали, что в ос­нове антиправительственных выступлений лежит межнациональ­ная рознь. Революционное движение там носило национальный характер, а государственная власть отождествлялась с властью немецких помещиков и баронов. П. А. Столыпин начал прини-

мать меры к усилению русского влияния в крае, к преодолению национального обособления не только немцев, но и латышей и эстонцев. К началу Первой мировой войны стало возможным го­ворить о том, что реформы в управлении Прибалтийским кра­ем будут направлены на усиление русского влияния. Межнацио­нальные противоречия в Прибалтике, которые резко обостри­лись с началом Первой мировой войны, заставили Ставку и Совет министров вновь задуматься о пересмотре основных прин­ципов управления краем. Ни в 1914 году дальше простого обсуж­дения этого вопроса правительство не пошло 7 . В 1902-1904 го­дах Министерство внутренних дел разрабатывало вопрос о пре­образовании рыцарств. Война заставила правительство вновь вернуться к этой проблеме в 1915 году. Недопустимым в усло­виях войны признавалось существование сословных организа­ций прибалтийского дворянства, наделенных административно-политическими функциями. Ликвидация отличного от общеим­перского статуса сословных органов немецкого дворянства в Прибалтике должна была служить административному сближе­нию края с империей. Этот принцип был положен в основу проекта «О дворянстве Лифляндской, Эстляндской и Курлянд-ской губерний», разработанного МВД весной 1915 года. Должны были быть упразднены конвенты и комитеты, вместо ландтагов введены уездные и губернские дворянские собрания, которые контролировал губернатор. Предусматривалось изъятие из веде­ния рыцарств управления церковными делами и образованием. В их компетенции оставались исключительно сословные дела. Фактически предполагалось распространить на Прибалтийские губернии общероссийские нормы дворянских сословных органи­заций s которые привели бы к полной ликвидации политической роли остзейского дворянства.

24 марта 1916 года латышские депутаты Я. Залит и Я. Голд-ман внесли в Государственную думу «Законодательное предпо­ложение о введении земских учреждений в Прибалтийском крае». В апреле - мае 1916 года проект обсуждался в министер­ствах и ведомствах. Большинство крупных правительственных чиновников высказалось за необходимость проведения земской реформы в Прибалтике и отвергло основное содержание и идеи проекта, а именно: деление Лифляндской губернии на две час­ти по национальному признаку, отсутствие уездного земства, употребление местных языков в земском делопроизводстве.

В начале XX века российское правительство окончательно ут­вердилось в намерении полной ликвидации привилегий немец­ких баронов в Прибалтике. Царское правительство отказалось

также и от целенаправленной поддержки эстонцев и латышей, которые весьма рассчитывали на рост своего влияния. Все го­товящиеся законы должны были укрепить положение общеим­перского законодательства и полностью встроить прибалтийскую администрацию в общеимперскую систему. Решение отказаться от поддержки в Прибалтике немцев, латышей и эстонцев при­вело к тому, что правительство фактически вступило в конфликт со всем населением Прибалтики.

Царство Польское

В 1815 году в соответствии с Заключительным актом Венско­го конгресса большая часть герцогства Варшавского переходила к России под наименованием Царства Польского. Польше была дарована конституция, согласно которой император России об­ладал всей полнотой исполнительной власти и управлял Цар­ством Польским с помощью наместника, назначаемого из чле­нов царской фамилии. Законодательную власть в Польше осу­ществлял сейм, состоящий из двух палат: Сената с назначаемым императором составом и Посольской избы, избираемой местны­ми дворянами на дворянских собраниях (сеймиках) и предста­вителями городских общин 8 . Предполагалось, что сейм будет об­новляться в течение шести лет на одну треть состава каждые два года и собираться на заседания раз в два года.

Предоставление Царству Польскому конституции было след­ствием либеральных настроений в первой половине александров­ского царствования. Но вхождение в состав Российской империи части Польши после краткого периода существования герцогства Варшавского - самостоятельной Польши, восстановленной На­полеоном, - расценивалось как утрата государственной самосто­ятельности. Поэтому попытка предоставить Царству Польскому широкие права в области местного законодательства оказалась неудачной. В отличие от Финляндии, где население активно пользовалось возможностями автономного статуса, в Польше зре­ло недовольство, закончившееся восстанием 1830-1831 годов.

После польского восстания Николай I предпринял ряд шагов, направленных на ликвидацию каких-либо административно-пра­вовых отличий Польши от остальных губерний России. Органи­ческим статутом 1832 года вводился новый порядок управления. Упразднялись сейм и Государственный совет. Во главе управле­ния Царством Польским был поставлен Совет под председатель­ством наместника, а в Государственном совете Российской им-

перии создавался департамент дел Царства Польского для рас­смотрения законодательных вопросов, затрагивавших польские губернии 9 . Николай I не ограничился изменениями в управле­нии и административно-территориальном делении. Приближе­ние Польши к губерниям Российской империи должно было произойти также за счет распространения православия (образо­вывалась православная епархия) и образования на русском язы­ке (учебные заведения Царства Польского переходили в подчи­нение Министерства народного просвещения). Кроме того, были предприняты шаги по расселению в крае русских. «С целью положить начало* в Царстве русскому дворянству» было пожало­вано 138 имений русским военным и гражданским чиновникам 10 . Во второй половине XIX века обстановка в крае стабилизи­ровалась, и в 1874 году упраздняется должность наместника в Царстве Польском". Установление общеимперской системы уп­равления в польских губерниях, очевидные успехи в распрост­ранении там русского языка (к началу XX века сфера примене­ния польского языка была ограничена целым рядом правитель­ственных распоряжений) не смогли подавить стремление к национальной независимости и восстановлению польской госу­дарственности. В начале XX века пример Царства Польского по­казывал, что далеко не всегда введение общеимперской админи­стративно-правовой системы, активная политика ликвидации языковых и культурных различий способна полностью интегри­ровать окраину в империю. Накануне Первой мировой войны политика, направленная на культурно-языковое сближение польских губерний с российскими, уже не была столь последо­вательной. В польской политике доминирующей постепенно ста­новилась тенденция к проведению четкой национально-культур­ной границы между Царством Польским и северо-западными и юго-западными губерниями Российской империи. Пожалуй, главное опасение вызывало не столько развитие польской куль­туры собственно в Царстве Польском, сколько ее распростране­ние на белорусских, украинских и литовских землях, на терри­ториях, когда-то входивших в «историческую» Польшу, то есть Польшу времен Речи Посполитой. Российское правительство, идя на некоторые уступки национальным запросам поляков в Царстве Польском, внимательно следило за тем, чтобы дальше установленных границ польские национальные требования не шли.

В годы Первой мировой войны Совет министров неодно­кратно обсуждал вопрос о послевоенном статусе польских губер­ний 12 . Незадолго до февральской революции 1917 года большин-

ство Совета министров стало склоняться к мысли о том, что наиболее целесообразным для польских губерний является созда­ние там самостоятельного государства, которое, находясь под влиянием России, будет служить своеобразным буфером между Россией и Германией. К этому решению царское правительство подтолкнул весь предшествующий опыт управления польскими губерниями. Невозможность победить стремление к националь­ной государственности заставила задуматься об иных формах взаимоотношений с Польшей вплоть до формального выделения ее из состава Российской империй.

Сибирь

К началу XIX века на территории Сибири существовало ге­нерал-губернаторство, разделенное на три губернии- Тоболь­скую, Томскую и Якутскую и несколько областей 13 . В 1822 году по инициативе М. М. Сперанского была проведена реформа уп­равления Сибирью. К преобразованиям в управлении самодер­жавие подтолкнули злоупотребления сибирской администрации. Поэтому реформа была направлена на усиление контроля за гу­бернской администрацией из столицы. Отдаленность Сибири от центра, ее пограничное положение обусловили постоянный рост произвола местной бюрократии. Поэтому на протяжении XIX - начала XX века, с одной стороны, практиковалось назначение чиновников преимущественно из столицы, с другой- террито­риальная специфика Сибири, ее превращение в XIX веке в ме­сто ссылки обусловили значительные привилегии и администра­тивные права местной бюрократии.

В управлении Сибирью в XIX веке самодержавие оказалось перед необходимостью найти оптимальное соотношение широ­ких прав местной администрации и контроля за ней из центра. Поэтому верховная власть ставила действия местных властей под соответствующий контроль высших комитетов. В итоге важней­шей особенностью управления сибирскими губерниями в XIX веке стало создание в столице параллельных временных структур- комитет по делам Сибирского края, первый (1821- 1838) и второй (1852-1864) Сибирские комитеты, - которые должны были обеспечивать контроль за Сибирью из центра.

Значительные изменения в управлении Сибирью произошли в последние два десятилетия XIX века. В 1882 году произошли существенные изменения в административно-территориальном делении Сибири, а управление отдельных губерний было пост-

роено по общеимперскому типу. Усовершенствование средств связи с центром позволили к началу XX века отказаться от кон­троля за сибирской администрацией через систему советов при губернаторах, которые были ликвидированы в 80-90-х годах.

В управлении Сибирью в XIX веке были найдены, пожалуй, наиболее оптимальные формы взаимоотношения центра и реги^ она, когда местная бюрократия получала широкие права, но при этом практически постоянно находилась под контролем из сто­лицы. Также положительный эффект дала практика службы в Сибири чиновников из центра и почти полный отказ от пред­ставителей местного населения, независимо от национальной принадлежности. В итоге к середине ХЕХ века Сибирь была до­статочно быстро и надежно интегрирована в состав Российской империи, стала ее органической частью, несмотря на отдален­ность от центра.

Очень своеобразным и пестрым представляется устройство местного самоуправления губерний Прибалтийских. Тут рядом совмещаются учреждения, сохранившиеся во всей их неприкосновенности от средневековья, и установления, созданные новейшим русским законодательством. Городское самоуправление и в Прибалтийском крае определяется общим русским законодательством - Городовым Положением 1892 года; устройство волостей специально для Прибалтийского края - изданным русским законом 1866 года, не придающим прибалтийским волостям строго сословного характера, а, напротив, открывающим доступ к участию в волостном управлении всем местным собственникам и арендаторам недвижимостей, без различия состояний. Но наряду с этим продолжают функционировать старые сословные установления: приходские собрания, ландтаги, конвенты, комитеты, конференции, ведающие, однако, не одними сословными делами, но и вообще благом всего края (Свод, местн. узак., II, ст. 63, 190, 227).

Устройство волостей в Прибалтийских губерниях определяется Выс. утв. 19 февраля 1866 г. Положением Комитета остзейских дел (43.034). Поводом к его изданию послужило Высочайшее указание местному генерал-губернатору “на необходимость устройства гражданского и общественного быта тамошних крестьян на самостоятельных и независимых от помещичьего влияния основаниях”. Составленный в исполнение этого проект был пересмотрен в министерстве внутренних дел и затем в бывшем остзейском комитете, после чего и удостоился Высочайшего утверждения.

Положение 19 февраля 1866 г. придает прибалтийским волостям характер существенно отличный от волостей коренных губерний России. Прибалтийские волости не имеют строго сословного характера: к ним могут принадлежать не одни крестьяне, а также лица других сословий без всякого ограничения. Согласно примечанию к ст. 1, “лица, к волостному обществу не приписанные, но приобретшие в собственность или взявшие в аренду отдельные крестьянские участки, тем самым вступают в местный волостной союз, и, приобретая все права, имеют исполнять и все обязанности, настоящим Положением определенные”.

Волостное общественное управление составляется из: 1) общего волостного схода и схода выборных; 2) волостного старшины с помощниками, и 3) волостного суда.

Общий волостной сход (Gemeindeversammlung) составляют все принадлежащие к волостному обществу совершеннолетние и самостоятельные собственники, недвижимых имуществ, а также съемщики принадлежащих помещикам, казне, городам или разным заведениям обложенных поземельными повинностями арендных участков, и, наконец, по одному, назначаемому на один год, человеку на 10 взрослых, принадлежащих к обществу мызных и хозяйских батраков и самостоятельных неоседлых членов, т. е. не владеющих в обществе недвижимым имуществом ни на праве собственности, ни на арендном праве. Общий волостной сход созывается старшиной раз в год для избрания должностных лиц: старшины, его помощников, судей и выборных. Сверх того, общий сход собирается, когда требуется постановить о предоставлении порочного члена общества в распоряжение правительства. Явка на сход обязательна под угрозой штрафа в 1 руб. в пользу бедных общества.

Сход выборных составляется из старшин и выборных, избираемых общим сходом. Число выборных определяется соответственно числу принадлежащих к обществу лиц; где их меньше 200 - местное начальство назначает от 4 до 6 выборных; где их от 200 до 500, там 8, 10 или 12 выборных; где их от 501 до 1000 - выборных 14; где от 1001 до 2000 - 16; где от 2001 до 3000 - 20; где более 3000 - 24. Половина выборных должна быть собственниками и арендаторами, другая - батраками и неоседлыми самостоятельными членами общества. Срок полномочий выборных трехлетний, с частичным обновлением каждый год по трети.

Сход выборных созывается старшиной по мере надобности, но не менее одного раза в год. К ведению его относятся: 1) постановления о всех вообще предметах, относящихся до хозяйственных общественных дел; 2) совещания и ходатайства об общественных нуждах и пользах; 3) принесение начальству через особых выборных жалоб и просьб; 4) учет старшины и его помощников; 5) избрание поверенных для ходатайства перед судом.

Дела на сходе выборных решаются большинством голосов; но для некоторых дел требуется большинство ⅔.

Волостной старшина есть исполнительный орган волостного общества и вместе местный орган полицейской власти. За ослушание или сопротивление волостной старшина может подвергать подведомых ему лиц аресту до двух дней или штрафу не свыше рубля.

Обращаясь к старым установлениям местного самоуправления, следует начать с приходских собраний или конвентов, являющихся основой всех других установлений. До 1870 года приходские конвенты ведали безразлично светскими и церковными делами и состояли только из дворян и владельцев дворянских вотчин. Но в 1870 году установлено различие приходских конвентов для обсуждения общих дел приходского управления, и лютеранских церковных и училищных конвентов исключительно для дел, касающихся лютеранских церквей и школ. В состав общих приходских конвентов включены при этом местные волостные старшины, как представители волостей. Таким образом и крестьянское население получило свое представительство в приходском конвенте. Но нововведение это установлено не законодательным порядком, а административным. Например, в Лифляндии это было сделано утвержденным местным генерал-губернатором постановлением лифляндского ландтага, объявленным указом губернского правления от 16 октября 1870 г. за № 128.²*

Первоначально волости были образованы из крестьян каждого помещика в отдельности, и потому число волостных старшин равнялось числу дворянских вотчин. Дворяне и крестьяне располагали поэтому равным числом голосов на приходском конвенте. Но закон 1866 г. допустил соединение мелких волостей воедино, а дворянские вотчины со временем стали дробится. Это привело к значительному преобладанию в приходских конвентах дворянства над крестьянством, вызвавшему в 1888 году циркулярное постановление губернатора предоставить большим волостям столько голосов в приходском конвенте, из скольких малых волостей они составились.

Кроме приходских собраний, другим общим органом местного самоуправления служат ландтаги. Их четыре в крае: курляндский, лифляндский, эстляндский и кроме того особый ландтаг для острова Эзеля, хотя в административном отношении остров этот входить в состав Лифляндской губернии.

Состав ландтагов не одинаков. В Лифляндии он составляется, во-первых, обязательно из всех лифляндских записанных в местный матрикул дворян, которые не состоят под опекою и попечительством, имеют от роду более 21 года и менее 60 лет и владеют в Лифляндии вотчинами по наследству, купле, заставному праву или аренде; во-вторых, имеют право являться на ландтаг, но не обязаны к тому: 1) записанные в местный матрикул дворяне, коим более 60 лет, и те, которые не владеют вовсе ни вотчинами, ни арендами; 2) не записанные в местный матрикул, но владеющие вотчинами и арендами дворянскими и 3) два депутата рижского общества; они имеют оба вместе один только голос (Свод местн. узак. II, ст. 61‑64, 101).

На острове Эзеле в ландтаге участвуют только дворяне: матрикулированные, владеющие дворянскими имениями и находящееся в возрасте между 21 и 60 годами - обязательно; матрикулированные старше 60 лет или не владеющие имениями и нематрикулированние, но владеющие - по желанию (ст. 179, 180).

В Эстляндии все матрикулированные и владеющие имениями обязаны участвовать в ландтаге; нематрикулированные, но владеющие дворянскими вотчинами лица имеют право участвовать в ландтаге; матрикулированные, но не владеющие вотчинами, могут присутствовать на ландтаге, но в совещаниях его не участвуют и голоса, не имеют [ст. 210, 211; 1866 февраля 18 (43.030), дек. 9 (43.965)].

В Курляндии ландтаг имеет представительный характер и составляется из депутатов, избираемых на приходских собраниях. В приходских собраниях участвуют: 1) матрикулированные дворяне, владеющие дворянскою вотчиною на праве полной собственности или объявившие доход, равняющийся 4.200 рублям, и обязуются соразмерно участвовать в дворянских складках (Свод местн. узак. II, ст. 276), и 2) лица, не принадлежащие к местному дворянству, но владеющие дворянскими вотчинами (1870, мая 27, 48.421, ст. 1). Каждый приход избирает обыкновенно одного депутата; но может избрать в двух: тогда они имеют только один голос. Если же будет избрано лицо нематрикулированное, то матрикулированные избирают из своей среды особого депутата, пользующегося голосом по всем делам, касающимся исключительно интересов дворянства (Свод, местн. узак, II, ст. 801; 1870, мая 27, 48.424, ст. 1, 2).

Обыкновенные заседания ландтагов созываются по распоряжений губернатора через каждые три года, в зимние месяцы (Свод местн. узак. II, ст. 52, 55, 172, 174, 203, 206, 292, 294). Чрезвычайные ландтаги созываются только в случае особенных обстоятельств. Возбуждение вопроса о созыве чрезвычайного ландтага принадлежит местному начальству и дворянским учреждениям, но разрешение на созыв испрашивается губернатором у министра внутренних дел (ст. 54‑57; 174‑177; 204‑206; 293‑295).

В Курляндии установлено два съезда ландтага: первый, или приготовительный, и второй, или инструкционный. На приготовительном совершается избрание предводителя дворянства, ревизия дворянской кассы и счетов по земским повинностям, рассмотрение отчетов предводителя, дворянского комитета и управления кассою, рассмотрение и приведение в порядок предложений, поступающих на обсуждение ландтага. По окончании приготовительного съезда депутаты, возвращаясь в свои приходы, представляют надлежащие донесения избравшим их дворянам, которые в приходских собраниях изъясняют свое мнение, как в отношении к исполнению каждым депутатом данных ему поручений, так и о прочих бывших на рассмотрении ландтага предметах. Мнение большинства признается мнением всего прихода и в сем виде вносится в инструкцию депутата. О всех выборах без изъятия и о денежных складках голоса собираются посредством баллотирования: результаты голосования означаются в инструкции. По получении этих инструкций депутаты отправляются на инструкционный съезд ландтага и представляют отзывы своих приходов по делам, внесенным в ландтаг на предварительном съезде. Явствующее из сих ответов мнение большинства признается общим мнением всего дворянства. Затем вносятся в журнал голоса, поданные в приходских собраниях по выборам в должности. Избранными назначаются получившие наибольшее число голосов. В течение восьми недель депутаты обязаны представить избравшим их дворянам подробное донесение о делопроизводстве ландтага в инструкционный съезд и снабдить их всеми сведениями, кои они потребуют. Каждое приходское собрание имеет право изъявить своему депутату удовольствие или неудовольствие, смотря по тому, как он исполнил порученное ему дело (ст. 303‑331).

В Лифляндии и на острове Эзеле за две недели до открытия ландтага собирается особый совещательный конвент, состоящий из ландратов, уездных депутатов и ревизоров кассы. Он должен: 1) привести в известность предметы, подлежащие рассмотрению ландтага, и изложить оные письменно с своим мнением; 2) рассмотреть поступившие из уездов прошения и представления; 3) составить в потребных случаях предположения об улучшениях по управлению делами евангелическо-лютеранских церквей сельских училищ; 4) испросить от губернатора дозволение на имеющие быть при открытии ландтага торжества и сделать нужные по сему предмету распоряжения.

Во время ландтага ландраты и уездные депутаты, под председательством предводителя, составляют два особых комитета, обсуждающих все предметы, подлежащие суждению ландтага. Дела докладываются предводителем, который стоит при этом с жезлом в руке. Когда мнение уездных депутатов и ландратов между собою не согласны, то ландратам предоставляется право требовать, чтобы в ландтаге было приступлено к особым по каждому уезду о том совещаниям с участием и ландратов и депутатов. Когда единогласие не состоится, три члена могут потребовать баллотирование вопросов. Дело решается большинством голосов, и постановление действительно только при участии в нем по меньшей мере 32 членов (ст. 77‑114; 184‑195).

В Эстляндии по изложении ландтагу дела предводителем, стоящим с жезлом в руке, совещания производятся по каждому уезду отдельно, сперва в Гарриенском, затем в Вирландском, Ервенском и Викском уездах. По каждому уезду решение постановляется по большинству.

Постановления ландтага составляются по согласному решению всех уездов или большинства. Если голоса уездов разделятся поровну, предводитель вносит дело в ландратскую коллегию. Большинство голосов коллегии дает перевес тому мнению, с коим оно согласно. Если мнение коллегии будет совершенно различно от мнений уездов, то отбираются голоса всех четырех уездов, и дело решается большинством голосов (ст. 219‑253).

Исполнительными земскими органами в губерниях Лифляндской и Эстляндской и на острове Эзеле служат ландратские коллегии. Они состоять из избираемых пожизненно ландратов в губерниях в числе 12, на острове Эзеле - 4. Каждый из ландратов, по установленной между ними с общего согласия очереди, управляет в течение одного месяца в звании очередного ландрата текущими делами. Очередной ландрат приглашается, как член, в заседание губернского правления, когда в нем рассматриваются дела, относящаяся к дворянскому обществу, и в заседание приказа общественного призрения. Он занимает при этом первое место после губернатора. Очередной ландрат ведает в частности почтовое дело, главный надзор за хозяйственным управлением имениями дворянского общества; те земские повинности, которые, не будучи вызваны местною потребностью приходов, имеют значение для всей губернии или возложены правительственною властью; составление раскладок всех губернских денежных земских повинностей; исполнительные работы по земскому хозяйству; он разрешает собственною властью расход в Лифляндии до 250, на Эзеле - до 15 рублей (ст. 427‑473; 557‑595; 689‑702).

В Курляндии место ландратской коллегии занимает дворянский комитет, состоящий из десяти уездных предводителей, секретаря и казначея. Уездные предводители избираются на три года в пяти округах бывших обергауптманств, по два от каждого, половина депутатов - резидующие, другая - нерезидующие. Резидующие чередуются между собою каждые два месяца так, чтобы трое из них всегда были в Митаве: на них-то и возлагается заведование текущими делами (ст. 768‑785).

Еще в 1881 году, сентября 14, по докладу тогдашнего министра внутренних дел графа Игнатьева состоялось Высочайшее повеление о том, чтобы предложить земским установлениям Прибалтийского края на обсуждение вопрос о способе применения к прибалтийским губерниям Положения о земских учреждениях, но мера эта не привела пока ни к каким практическим результатам.

Примечания:

1 * Свод местных узаконений для губерний остзейских, т. I и II. Зиновьев . Опыт исследования земского устройства Лифляндской губернии. 1895. Александров . Феодальное земство. 1895. Земское устройство Прибалтийских губерний (Рудченко). 1890. [А. Ф. Мейендорф , Мелкая земская единица в Прибалтийских губерниях, в сборнике Мелкая земская единица].

2 * Он напечатан в Сборнике узаконений и местных постановлений, касающихся главных церковных попечительств в Лифляндской губернии. Рига. 1888, стр. 72.

Прибалтийские губернии в административной системе Российской империи начала XX в.

Н. С. Андреева

(Исследование в рамках виртуальной мастерской „Власть и общество в политическом и этноконфессионалъном пространстве России: история и современность ".)

Прибалтийские губернии в составе Российской империи обладали особым статусом: общее управление ими осуществлялось на основании местного законодательства - Свода местных узаконений губерний Остзейских, закрепившего специфические черты административного устройства края. Они заключались в том, что функции внутреннего управления краем осуществлялись органами дворянства наряду с правительственными учреждениями. Несмотря на неуклонное с конца 18 в. расширение сферы компетенции последних, губернатор, являвшийся представителем центральной власти, вплоть до начала первой мировой войны, был вынужден строить свою служебную деятельность так, чтобы не нарушать привилегий дворянства.

Непростым представляется вопрос о соотношении в Остзейских губерниях общеимперского и местного законодательства (т.е. могли ли действовать там нормы российского права и в каких случаях). Эта проблема активно обсуждалась российскими и прибалтийскими юристами в 30-90-х годах 19 в. По мнению остзейских правоведов, опиравшихся в этом отношении на теорию, обоснованную видным представителем прибалтийсконемецкой юридической школы Ф. фон Бунге (он руководил кодификацией местного законодательства), в крае могли иметь силу только законы, специально для него изданные, а из российских только те, распространение которых на Прибалтику особо оговаривалось. Применение общеимперского законодательства допускалось (при условии соответствия применявшихся норм основам местного правопорядка) только тогда, когда в остзейском имелся пробел1.

Эта точка зрения была подвергнута критике юристом П.И.Беляевым в конце 90-х г. 19 в., по мнению которого в крае действовало общеимперское право, остзейские законы являлись частью русского законодательства, никакого особого местного правопорядка там не существовало2. Данная концепция полностью оправдывала вмешательство правительства в прибалтийские социальные и экономические отношения.

В целом Остзейские губернии до первой мировой войны управлялись на основании Свода местных узаконений и особо для них изданных законов (включавшихся в продолжение Свода). Как показывала практика, законотворческая деятельность правительства в отношении Прибалтики строилась на принципах, близких к теории Ф. фон Бунге. Однако в 19 в. наметилась тенденция (в частности, на нее указывал правовед барон Б.Э.Нольде) замены местного права общеимперским,3 что свидетельствовало о постепенном объединении Прибалтики с коренными Российскими губерниями.

1. Роль дворянства в управлении краем.

В связи с тем, что остзейское дворянство являлось главной социальной опорой особого статуса Прибалтики в составе государства, представляется необходимым подробно остановиться на характеристике его роли в местном управлении.

Унификационные мероприятия правительства конца 70-80-х гг. 19 в, напрямую затрагивали коренные интересы прибалтийско-немецкого дворянства. Так, в 1877 г. на Прибалтийские губернии было распространено городовое положение 1870 г., которое ликвидировало средневековые гильдии и цехи и перестроило городское управление на чисто буржуазных принципах. В 1888 г. была реализована полицейская реформа, заменившая сословные полицейские учреждения государственными (все же, при этом сохранялись волостная и мызная полиция; право мызной полиции просуществовало вплоть до 1916 г.); в 1889 г. последовала судебная реформа, распространившая на Прибалтийские губернии судебные уставы 1864 г. (однако институт присяжных заседателей здесь так и не был введен). Законами 1886 и 1887 гг. народные школы и учительские семинарии изымались из ведения дворянства и переходили в подчинение Министерства народного просвещения. Русский язык был окончательно введен в качестве языка переписки правительственных и местных сословных учреждений, а также последних между собой (переход к этому осуществлялся с 1850 г.)4.

Несмотря на то, что все эти правительственные реформы значительно урезали компетенцию рыцарств (организаций прибалтийского дворянства), изъяв из их ведения судебные дела, полицию, а также руководство сельскими школами, она все же оставалась достаточно широкой. Рыцарства продолжали пользоваться важными, как они именовались в публицистике, «политическими правами»: правом участия в управлении лютеранской церковью губерний и империи (ряд ее высших должностей замещался представителями прибалтийского дворянства), и руководства земским делом и, таким образом, сохранили свою определяющую роль во внутренней жизни края.

Следует отметить, что прибалтийское дворянство, в отличие от дворянства внутренних губерний, пользовалось широким самоуправлением. Компетенция ландтага (собрания дворян губернии), составлявшего основу органов самоуправления этого сословия (за исключением Курляндии, где наиболее важная роль принадлежала приходским собраниям), не ограничивалась; предметом его совещаний могли быть все без исключения вопросы, касавшиеся дел корпорации и жизни края в целом. Согласно действовавшему законодательству, принятые ландтагом решения по сословным делам не подлежали утверждению со стороны губернских властей и сообщались им только для сведения5. Этот порядок вызывал частые столкновения губернаторов с дворянством и служил поводом для обвинения последнего в оппозиции государственной власти. Рыцарство же рассматривало подобные требования со стороны губернской администрации как посягательство на свои законные права. В частности, конфликт, возникший между губернатором и ландратской коллегией (один из высших органов дворянского самоуправления) из-за ее отказа предоставить губернатору подробные сведения и документы о постановлениях, принятых ландтагом, разбирался Сенатом, Комитетом министров и Министром внутренних дел в течение пяти лет: с 1898 по 1903 гг. Все требования губернатора были признаны обоснованными, а ландратская коллегия - обязанной представлять губернскому начальству положения ландтагов, конвентов и уездных собраний в ясном и четком изложении6. Частые конфликты подобного рода побуждали местные власти ходатайствовать перед правительством о преобразовании рыцарств по образцу дворянских организаций внутренних губерний.

О степени самоуправления, предоставленного остзейскому дворянству, свидетельствует тот факт, что в Курляндии и Эстляндии предводители дворянства и дворянские чиновники, после их избрания ландтагом, вступали в должность без утверждения со стороны высших властей, в Лифляндии и на острове Эзель действовал иной порядок - по два кандидата на должности ландратов и предводителя дворянства представлялись на утверждение губернатора, которому принадлежал окончательный выбор7.

Существование дворянской кассы, пополнявшейся посредством самообложения членов корпорации, и доходы, поступавшие от «имений рыцарства» (имений, пожалованных на содержание дворянских чиновников), гарантировали финансовую независимость дворянских организаций. Предоставленное им право непосредственного обращения (фактически законодательной инициативы) к местному начальству, Министру внутренних дел, а в наиболее важных случаях и к императору обеспечивали остзейскому дворянству широкую автономию в вопросах сословного самоуправления8.

В то же время по правовому положению в составе общества прибалтийское дворянство образовывало две неравноправные группы: к одной, немногочисленной, относились представители т.н. имматрикулированных (или матрикулованных) родов, то есть внесенных в матрикулу - дворянскую родословную книгу (каждое из четырех рыцарств - Эстляндское, Лифляндское, Курляндское и Эзельское имело свою матрикулу). Они именовались рыцарством, в отличие от нематрикулированных дворян - ландзассов (называвшихся также земством); в 1863 г. для этой категории были созданы особые родословные книги, отличные от матрикул9. По данным, приведенным М.М.Духановым, на начало 80-х г. 19 в., внесенных в матрикулы фамилий, насчитывалось в Лифляндии 405, в Эстляндии-335, в Курляндии-336, на острове Эзель-11010. Рыцарство обладало всею полнотою прав в составе корпорации - должности по дворянскому самоуправлению замещались только из числа его представителей (при условии, что они владели дворянскими вотчинами), за исключением некоторых малозначительных, таких как должность казначея (её могли занимать лица всякого состояния), светского члена Генеральной консистории и некоторых других11. Матрикулованные дворяне, не владевшие вотчинами, не допускались до участия в самоуправлении, за исключением Курляндии, где в делах корпорации участвовали представители рыцарства, не являвшиеся собственниками вотчин, при условии соответствия их дохода установленному уровню имущественного ценза12.

Ландзассы, владевшие рыцарскими имениями, в каждом из трёх дворянских обществ пользовались разным объемом прав, так, в Лифляндии с 1841 г. им было предоставлено право голоса на ландтагах по вопросам о дворянских складках (взносы в порядке самообложения, часть которых шла на удовлетворение земских нужд), в Эстляндии они обрели это право в 1866 г., в Курляндии - в 1870 г13. Указами 18.02. и 5.11.1866 г. лицам всех сословий христианского вероисповедания разрешалось приобретать в Курляндии и Лифляндии недвижимость любого рода (в том числе и рыцарские вотчины), на Эстляндию и Эзель эта мера была распространена в 1869 г. Последовавшими в 1871 и 1881 гг. указами, в виде временной меры (позднее не отмененной), до участия в Лифляндском ландтаге допускались владельцы вотчин - не дворяне с правом личного голоса, за исключением вопросов, относившихся к внутренней жизни корпорации, таких как выборы дворянских чиновников, внесение в матрикулу, исключение из нее и т. д.; лицам всех сословий предоставлялось право быть избранными на должности по самоуправлению, кроме руководящих (предводителя, ландратов, уездных депутатов), а также за исключением должностей, замещавшихся дворянскими чиновниками15. В Курляндии это узаконение вступило в силу в 1870 г., здесь из среды не-дворян разрешалось избирать депутатов на ландтаг, но в таком случае рыцарство дополнительно избирало от себя еще одного депутата16.

Существование института матрикуляции дискриминировало представителей дворянства коренных губерний, проживавших в Прибалтике: внесение в матрикулу и, соответственно, обретение ими права участия в самоуправлении, зависело от решения ландтага, тщательно оберегавшего корпорацию от проникновения в нее «чужаков» (матрикулованных русских дворянских фамилий было крайне немного). Полноправным членом корпорации становилось лицо, высочайше пожалованное дворянской вотчиной в одной из Прибалтийских губерний, в этом случае его род сразу же вносился в местную матрикулу, согласия ландтага для этого не требовалось17. Однако вотчины в Прибалтике жаловались крайне редко. Требование уравнения в правах рыцарства и нематрикулованного дворянства неоднократно высказывалось в публицистике, его справедливость признавалась и правительственными кругами, видевшими в существовавшем порядке нарушение прав, законодательно предоставленных российскому дворянству18. К разработке соответствующих мер правительство приступило только в 1915 г., в связи с подготовкой реформы прибалтийских дворянских организаций. Система сословных учреждений прибалтийского дворянства (т.н. «ландесштат») складывалась в течение длительного времени в противоборстве с центральной властью. Первый ландтаг состоялся в 1304 г. в Дерптском епископстве, в 1419 г. был созван первый общеливонский ландтаг, с 1422 г. они стали собираться ежегодно, став основой организации дворянства19. Ливонский ландтаг, являвшийся представительным органом (он состоял из четырех курий или камер, в которые входили высшее духовенство, магистр ордена, члены его совета, представители городов и вассалы), выполнял функции совещания по важнейшим вопросам внутренней и внешней политики, а также служил высшей судебной инстанцией для привилегированных сословий20. К 16 в. относилось появление общих совещаний рыцарства, его кассы, должностей предводителя и ландратов, а также учреждений, деятельность которых совпадала с функциями позднейших дворянского конвента и дворянского комитета2".

Усиление политического влияния дворянства (с конца 15 в. вассалы начинают именоваться дворянством) сопровождалось ростом его привилегий. В 1527 г. император Карл V утвердил права Эзельского рыцарства, что превратило Эзельское епископство в дворянскую республику. Привилегии лифляндского дворянства были отражены в т. н. «Привилегии Сигизмунда Августа» 1561 г.; этот документ сохранился только в списках, что дало повод для сомнений в его подлинности, неоднократно высказывавшихся в исторической литературе22. Для лифляндского дворянства «Привилегий» являлся важнейшим доказательством законности его притязаний на особые права. Им устанавливалось право исповедовать лютеранство, иметь должностных лиц из немцев, судиться по немецким законам и т.д., также он распространял на рыцарство все права и преимущества польского и литовского дворянства23.

В период правления Стефана Батория наметилась тенденция к сокращению привилегий прибалтийского дворянства. Существенные изменения претерпела организация лифляндского ландтага, с 1581 г. он стал именоваться Конвентом об общественных нуждах, был поставлен под сильный административный надзор и превратился, по сути, в чисто дворянскую немецкую организацию: из четырех курий, фактически осталась только одна рыцарская; структура Курляндского ландтага определялась т. н. «Формулой управления» 1617 г.24 Окончательно строй Эстляндского и Лифляндского рыцарств оформился в период шведского господства, в царствование королевы Христины. В 1643 г. были изданы первые положения о лифляндском ландтаге, в 1645 г. - об эстляндском, определившие их компетенцию, состав, порядок делопроизводства; в 1634 г. в Лифляндии была восстановлена должность предводителя дворянства, упраздненная в 1599 г., а в 1643 г. создана ландратская коллегия (в Эстляндии подобное учреждение существовало и ранее) в качестве совещательного органа при генерал-губернаторе25.

Расширение прав остзейского дворянства являлось следствием политической ситуации в Швеции, той роли, которая принадлежала в период малолетства Карла XI Государственному совету и в нем влиятельной «лифляндской группировке», возглавлявшейся канцлером Магнусом Габриелем Делагарди (она объединяла лиц, владевших крупной земельной собственностью в Лифляндии)26. Поражение аристократической оппозиции в Швеции предопределило судьбу дворянского сословия и его институтов в балтийских провинциях. Распространение в 1681 г. на Лифляндию редукции имений повлекло за собой упразднение в 1694 г. ландратской коллегии и ограничение автономии рыцарств; причиной тому послужило стремление дворянства, опиравшегося на свои сословные органы, противодействовать намерениям правительства. Деятельность ландтага была поставлена под контроль генерал-губернатора: он предварительно рассматривал дела, подлежавшие обсуждению на ландтаге, и утверждал все его решения, а также назначал предводителя дворянства (эта должность существовала только в период деятельности ландтага); в 1695 и 1697 гг. начался пересмотр прав на дворянское достоинство27. Результатом такой политики стал рост оппозиционности остзейцев. Следует отметить, что в историографии достаточно исследованы мероприятия Карла XI в отношении лифляндского дворянства, в то время как его политика по отношению к Эстляндскому рыцарству остается неразработанной.

Петр I использовал недовольство прибалтийского дворянства в интересах русской внешней политики: сравнительно быстрая капитуляция Риги, Пернова и Ревеля объяснялась выгодными для остзейцев условиями. В договорах о сдаче российское правительство обязывалось гарантировать сохранение прав дворянства и бюргерства. Дворянство также заключило с русским командованием т. н. «аккордные пункты» - договоры, содержавшие условия перехода данного сословия в русское подданство (позднее подтвержденные лично Петром I). Согласно этим документам, эстляндское и лифляндское рыцарство не только получило подтверждение всех своих прав и привилегий (причем последнее добилось подтверждения «Привилегия Сигизмунда Августа»), но и восстановило институты, отмененные Карлом XI в 90-е г. 17 в.28 Сохранение остзейских привилегий гарантировалось и Ништадтским мирным договором 30.08.1721 г.

Капитуляции, «аккордные пункты», жалованные грамоты Петра I и Ништадтский мирный договор явились документами, составившими юридическую основу остзейской автономии, они определили взаимоотношения российского правительства и прибалтийского дворянства на длительный период времени. Для последнего перечисленные выше документы служили важнейшим доказательством права на особый статус Остзейских губерний в составе государства. Таким образом, истоки «остзейского вопроса» относились к 10-20-м годам 18 в. и были связаны с разрешением балтийского вопроса, превратившегося с присоединением Прибалтики из геополитической во внутриполитическую проблему.

Первые шаги по ограничению остзейской автономии, предпринятые Екатериной II, были связаны с политикой централизации и унификации управления государством. Уничтожение в рамках таможенной реформы 1782 г. таможенных барьеров между Эстляндией, Лифляндией и Россией способствовало экономическому сближению остзейских и внутренних губерний. Распространение указом 3.07.1783 г. на Прибалтику «Учреждения о губерниях» 7.11.1775 г. ликвидировало местные административные особенности. При этом сохранялись все привилегии дворянства и городов (продолжали действовать ранее учрежденные магистраты, на новых организационных принципах они создавались там, где их не было до 1783 г.), в то же время изменялся порядок избрания губернских и уездных предводителей дворянства в соответствии с принципами, установленными «Учреждением»29. Введение 21.04.1785 г. «Жалованной грамоты дворянству» и «Жалованной грамоты городам» завершило административные преобразования в Прибалтике периода царствования Екатерины II. «Жалованная грамота дворянству» для российского и прибалтийского дворянства имела диаметрально противоположное значение: если в первом случае ею создавались сословные организации и дворянство получало право участия в органах местной администрации, то во втором - роль рыцарства, терявшего все свои привилегии, в местном управлении умалялась. Указом 12.08.1786 г. лифляндская и эстляндская ландратские коллегии упразднялись как учреждения дальнейшее существование которых, после преобразования дворянских организаций, признавалось излишним, а «имения рыцарств» переходили в собственность казны30. «Ландесштат» и привилегии Прибалтийского дворянства были полностью ликвидированы и на десять лет остзейский вопрос был разрешен. Указом Павла I 28.11.1796 г. «ландесштат» был восстановлен вновь31.

С изданием в 1845 и 1864 гг. трех частей Свода местных узаконений, внутренний строй Остзейских губерний (для характеристики которого в историографии традиционно употреблялось понятие «особого остзейского порядка», обозначавшее совокупность привилегий прибалтийского дворянства и бюргерства и систему сословного самоуправления этих социальных групп), а также местные привилегии получили окончательное законодательное закрепление, что означало формальное юридическое признание правительством особого положения Прибалтики в составе государства.

2. Постановка «остзейского вопроса» и переход к политике унификации в отношении Прибалтийских губерний.

«Остзейский вопрос» как проблема внутренней политики был впервые Поднят публицистикой 60-х годов 19 в. Ни в петровское, ни в екатерининское время этого понятия еще не существовало и проблема не привлекала к себе столь пристального общественного внимания. Мощным фактором, оказавшим определяющее влияние на постановку в целом всех «инородческих» вопросов, стало польское восстание 1863 г. Проведение реформ в России, рост национального движения среди прибалтийских народов выдвинули вопрос о необходимости проведения преобразований и в Остзейских губерниях. Особую остроту ему придавала внешнеполитическая обстановка - усиление Пруссии и объединение Германии под ее главенством.

«Остзейский вопрос» активно обсуждался консервативной печатью, наибольшее количество публикаций в данный период посвятили ему «Московские ведомости» М.Н.Каткова (их идейным наследником, в отношении балтийской темы, в начале 20 в. Стало «Новое время»). В 1864-1865 гг. М.Н.Катковым была выработана «теория российской государственности», усвоенная вскоре деятелями науки, журналистами и правительством,32 согласно которой Российская империя могла существовать только как государство с одной «государственной» национальностью. Другие «племена», вошедшие в ее состав, могли сохранять свой язык, религию, культурные особенности - целостности страны это не угрожало, при условии единства законодательства, системы управления, государственного языка. Главной опасностью для России, по мнению М.Н.Каткова, являлся сепаратизм отдельных «племен», стремившихся стать самостоятельными нациями и образовать собственные государства, либо войти в состав других33. Следует отметить, что данная теория, в своих основных чертах, оказала влияние На формирование правительственной политики в отношении Прибалтики начала 20 в.

Рассматривая «остзейский вопрос» с точки зрения охарактеризованной выше концепции, консервативная пресса усматривала главную опасность для государственных интересов в росте остзейского сепаратизма; выходом из сложившейся ситуации, по ее мнению, могло быть только полное и окончательное слияние Прибалтики с коренными великорусскими губерниями. Унификация ее строя и ликвидация местных особенностей должны были стать основной целью правительственных преобразований в крае. Следует отметить, что позиция М.Н.Каткова в 70-е г. 19 в. несколько изменилась (под влиянием заверений О. фон Бисмарка об отказе от защиты интересов остзейцев), в связи с чем он стал высказываться за русификацию края без проведения там реформ34.

Важной составной частью балтийской проблемы для консервативного лагеря был вопрос о лояльности остзейского дворянства, постановка которого целиком определялась внешнеполитической ситуацией. Заявления его представителей о верности правящей династии (т.е. недопустимое, с точки зрения консервативных публицистов, отделение государства от личности монарха) при желании можно было трактовать как отсутствие в остзейской среде русского патриотизма и зреющей там измене. В 1914 г. эту тему вновь подняло «Новое время».

Появление в 1882 г. статьи К.Н.Леонтьева «Остзейцы», опубликованной в «Гражданине» (она являлась откликом на обсуждение «прибалтийского вопроса» на страницах этого органа), указывало на существование еще одного направления в консервативной мысли, полностью отрицавшего необходимость проведения каких - либо преобразований в Прибалтике. По его мнению, преданным союзником самодержавия было остзейское дворянство, а не эстонцы и латыши, поэтому правительству прежде всего следовало учитывать интересы первых и в разработке своей политики по отношению к краю руководствоваться местным законодательством. В целом К.Н.Леонтьев высказывался за сохранение остзейских порядков в неприкосновенности35.

Либеральная часть прессы («Русский инвалид», «Вестник Европы», «Санкт-Петербургские ведомости») занимала более взвешенную позицию - для нее смысл «остзейского вопроса» заключался не в усилении прогерманских настроений прибалтийских баронов, а в сохранении устаревших порядков, препятствовавших нормальному социальному и экономическому развитию края, за которые держалось немецкое меньшинство. Задача правительства, по мнению этого лагеря, состояла в проведении аграрной, судебной и городской реформ.

Особую позицию по рассматриваемому вопросу занимали славянофилы Ю.Ф.Самарин, И.С.Аксаков, Н.П.Аксаков, М.П.Погодин. Борьба против остзейцев для них являлась частью борьбы против государственной машины, построенной на неверных (нерусских) основаниях. Прибалтийские немцы рассматривались ими как основные носители идеи германизма в России, как «колонизаторы», задача которых состояла в онемечении края. В судьбах эстонцев и латышей славянофилы видели сходство с судьбой ассимилированных славянских народов, и с этой точки зрения долг России заключался в предотвращении их германизации36.

Эволюцию позиции славянофилов по «остзейскому вопросу» демонстрировала публицистика А.А.Башмакова - участника проведения судебной реформы в Прибалтике, общественного деятеля (он был активным членом Славянского благотворительного общества), публицистическая деятельность которого началась в 90-е годы 19 в. По его мнению, для России главными окраинными вопросами являлись балтийский, польский и финляндский. Путь к разрешению первого из них он видел в создании условий для экономического подъема эстонского и латышского населения и его русификации, теория которой была им разработана во многом на основании опыта, извлеченного из знакомства с ситуацией на Балканах, где А.А.Башмаков неоднократно бывал (в частности, будучи юрисконсультом Министерства иностранных дел, он принимал участие в создании Восточной Румелии по решению Берлинского конгресса). Согласно данной теории, обрусительная политика правительства должна была сопровождаться унификацией местного судебного и административного устройства, введением земств образца внутренних губерний и поощрением колонизации Прибалтики русскими переселенцами, все эти мероприятия следовало дополнить особой, специально разработанной системой подготовки администрации для национальных окраин (с использованием при этом соответствующего опыта, практиковавшегося Англией в отношении Индии и Пруссией - в отношении Познанской области)37. В то же время успешное достижение правительством поставленных задач, по мнению А.А.Башмакова, было невозможно без поддержки русской общественности, поэтому он предлагал Славянскому благотворительному обществу взять под свою защиту интересы русского дела на окраинах и создать в Прибалтике организации, подобные действовавшим там «немецким обществам» (организации, основанные прибалтийскими немцами в 1906-1907 гг., с выраженной националистической направленностью и имевшие весьма массовый характер)38. Следует отметить, что некоторые из высказанных А.А.Башмаковым идей оказали влияние на формирование прибалтийской политики П.А.Стольшина, проявившееся, в частности, в попытке контроля за национальным составом администрации (речь о которой пойдет далее), в поощрении переселенческого движения и в поиске опоры для правительственных начинаний в Прибалтике в среде местного русского общества. Можно предположить, что П.А.Столыпин был знаком с запиской А.А.Башмакова, переданной последним Министру юстиции Н.В.Муравьеву, составлявшей, как отмечал А.А.Башмаков в письме к Н.А.Манассеину от 13.10.1894 г., одно целое с опубликованной годом ранее работой «Балтийский вопрос с точки зрения практических задач внутренней политики» (Ревель, 1893). В эту записку вошли части, недопущенные цензурой к публикации39.

В дальнейшем националистические элементы концепции А.А.Башмакова еще более усилились, он перешел с позиций неославянофильства и панславизма к правомонархистским убеждениям (являлся членом партии «Русского народного центра» и редактором «Народного голоса», прекращение издания которого в 1906 г. расценивалось органом правых «Русским знаменем» как большая утрата; некоторое время он редактировал официальный «Journal de St. Petersbourg»)40.

Таковым было отношение прессы различных направлений к остзейской теме. С иных позиций рассматривали ее органы революционнодемократического лагеря, также критиковавшие прибалтийские порядки, но «остзейского вопроса» для них не существовало; по их мнению, консервативной и либеральной печатью этой теме уделялось слишком большое внимание при игнорировании действительно важных проблем русской жизни41. Проанализированные выше особенности подхода прессы к «балтийскому вопросу», наметившиеся в 60-е годы 19 в., окончательно оформились и укрепились в 80-е г. и продолжали сохраняться на протяжении начала 20 в.

Несомненным представляется влияние обсуждения в прессе «остзейского вопроса» на проведение в крае правительственных реформ 70-х - конца 80-х годов 19 в. (следует отметить, что его необходимость, прежде всего, определялась объективными причинами: потребностями экономического развития края, пресса же сыграла крайне важную роль, обращая внимание правительства на существовавшие там проблемы). Особенно сильным на формирование правительственного курса в отношении Прибалтики было воздействие славянофильской доктрины. Опубликованные документы из архива князя С.В.Шаховского, а также его неофициальная переписка с Н.А.Манассеиным и с его сотрудниками - участниками проведения реформ - М.Н.Капустиным, М.Н.Харузиным и др. свидетельствовали о восприятии этим кругом лиц идей славянофилов как руководящего принципа в их служебной деятельности42. Б.Э.Нольде в своем исследовании «Юрий Самарин и его время» (Париж, 1978) высказал мысль о том, что вся прибалтийская политика Александра III представляла собой осуществление программы, построенной Ю.Ф.Самариным43. Может быть, эта точка зрения и не вполне соответствовала действительности, но факт влияния концепции славянофилов на правительственную политику в «остзейском вопросе» очевиден.

В целом реформы 70-80-х годов 19 в. способствовали развитию капиталистических отношений в Прибалтике. Они ослабили влияние прибалтийского дворянства во внутренней жизни края, усилив при этом значение центральной государственной власти44. Особый статус Остзейских губерний был существенно подорван, но целиком не ликвидирован: дворянские организации продолжали сохранять свою автономию. В связи с этим требование завершения правительственных реформ в крае полной отменой всех привилегий рыцарств и ликвидации тем самым его обособленности от России являлось основной темой публикаций в прессе, посвященных «остзейскому вопросу» конца 80-х г. 19 в. и вплоть до 1917 г. Это подготовило общественное мнение для мероприятий правительства по отношению к Прибалтийским губерниям периода первой мировой войны.

Серьезная программа интеграции края в состав государства была разработана в 1908 г. Ее основные задачи раскрывает переписка П.А.Столыпина и временного прибалтийского генерал-губернатора А.Н.Меллер-Закомельского. Так, главная цель правительственного курса в отношении Прибалтики в этот период заключалась в достижении полного слияния Остзейских губерний с Россией, под которым понималась не «денационализация» (т.е. ассимиляция) инородческого населения (П.А.Столыпин в письме А.Н.Меллер-Закомельскому от 16.03.1908 г. подчеркивал, что правительство никогда не стремилось к «денационализации» проживавших в государстве народов), а его мирное приобщение к государственной жизни и возможное сближение с русской общественностью при условии сохранения религиозных и национальных особенностей45.

Достичь поставленную задачу предполагалось посредством увеличения численности русского населения в крае за счет его переселения из внутренних губерний и комплектования местной администрации по национальному принципу: циркуляром Министра внутренних дел от 10.02.1908 г. предписывалось преимущественное назначение русских на правительственные должности в Прибалтийских губерниях46. Необходимость такого кадрового подбора, по мнению правительства, обусловливалась задачей охраны на окраинах русских государственных интересов, которая была возложена на органы местной администрации47.

Однако намеченная программа не была реализована в полном объеме. Уже по получении Министром внутренних дел, затребованных от губернаторов сведений о русском населении края, стало очевидным, что вследствие своей малочисленности и слабости экономической базы оно не могло конкурировать с немецким ни в экономической, ни в политической областях, а для масштабной колонизации отсутствовали необходимые условия48. Эти факторы, вероятно, и предопределили отход правительства от первоначально намеченной линии. Из предусматривавшихся мероприятий проводилось только переселение крестьянства в Прибалтику.

Линия правительства, направленная на ограничение автономии рыцарств, отчетливо проявилась в период подготовки закона 6.06.1912 г. «О выкупе крестьянской повинностной и арендной земли в имениях, высочайше пожалованных дворянским обществам Прибалтийских губерний». Главный конфликт здесь возник вокруг определения объема прав дворянства на эти имения. Так, оно считало, что предоставленное ему право вечного владения имениями равнозначно полной собственности, однако правительство придерживалось иной точки зрения на эту проблему49. Для ее разрешения при Государственном совете 8.03.1900 г. было образовано Особое совещание под председательством Н.Н.Герарда, действовавшее до 21.03.1901 г., большинство членов которого сошлось во мнении, что «имения рыцарства» были предоставлены дворянству в бессрочную аренду, на основании заключенных с казной соответствующих контрактов, право же владения ими ни шведским, ни русским правительством не рассматривалось как абсолютно вечное50. В соответствии с этим, вопрос был решен на основании применения правил 10.03.1869 г. «Об административном и поземельном устройстве крестьян казенных имений в губерниях Лифляндской, Эстляндской и Курляндской» к крестьянам рыцарских имений. Это, в свою очередь, свидетельствовало о фактическом уравнении правительством статуса имений казны и рыцарства.

Переход к политике полной унификации Прибалтики с внутренними российскими губерниями прослеживался в период первой мировой войны и был связан с назначением в октябре 1915 г. Министром внутренних дел А.Н.Хвостова - центральной фигуры кампании по борьбе с «немецким засильем» в экономической и общественной жизни государства. С этой целью предполагалось пересмотреть действовавшую систему административного управления Остзейскими губерниями, однако предпринятая в январе - феврале 1916 г. попытка решить данную проблему никакого результата не принесла, а после отставки А.Н.Хвостова этот вопрос больше не поднимался.

Разрабатывавшаяся Министерством внутренних дел с марта 1915 г., но не реализованная реформа рыцарств также преследовала цель «ликвидации местных особенностей». Их предполагалось преобразовать по образцу дворянских организаций внутренних губерний России. В связи с этим предусматривалось изъятие из ведения рыцарств земского дела, вопросов, связанных с управлением делами лютеранской церкви и руководства сельскими школами, что ограничивало компетенцию организаций дворянства исключительно сословными делами; конфискация же казной «имений рыцарств», ликвидировала бы один из основных источников их финансовых поступлений51. Ограничить влияние остзейского дворянства во внутренней жизни края призвана была ликвидация т.н. «особых привилегий» собственников дворянских вотчин и права мызной полиции. Эти меры обрели законодательную-силу соответственно 10.07. и 25.10.1916 г. в порядке чрезвычайного законодательства - статьи 87 Основных государственных законов. Отмена права патроната (представлявшего собой совокупность прав и обязанностей, принадлежавших владельцу вотчины, важнейшим из которых являлось право предлагать высшей духовной власти кандидата на замещение места проповедника), предусматривавшаяся редакцией 1916 г. проекта реформы сельского евангелическо-лютеранского прихода, также была направлена на ослабление влияния дворянства в делах лютеранской церкви52.

Подводя итог сказанному выше, необходимо отметить, что в своих взаимоотношениях с краем правительство руководствовалось нормами местного права вплоть до реформ конца 80-х годов 19 в. Эти преобразования свидетельствовали о пересмотре традиционного отношения к особому положению Прибалтики в составе государства и знаменовали наметившийся в правительственной политике к началу 20 в. переход к ее интеграции. Причины такого изменения правительственной линии, отчасти, коренились в отходе от практики сотрудничества с нерусскими элитами в управлении национальными окраинами государства (на эту тенденцию, в частности, указывал в своей работе австрийский исследователь А.Каппелер)53, а также в стремлении правительства усилить свое влияние в Прибалтике, что рассматривалось как единственно возможный способ сохранения независимости и территориальной целостности государства в условиях сложной внешнеполитической обстановки, вызванной объединением Германии.

Несмотря на то, что политика унификации в отношении Прибалтийских губерний, начатая реформами конца 80-х гг. 19 в., не была реализована в полном объеме (ни одно из разрабатывавшихся в начале 20 в. преобразований, направленных на объединение края с центром, не было осуществлено), ее результатом стал рост антирусских настроений среди остзейцев и переориентация части прибалтийско-немецкого общества на Германию.

Список литературы

1. Беляев П.И. Общеимперский закон и местные остзейские узаконения // Журнал министерства юстиции. СПб., 1898. № 9. С. 137-138.

2. Там же. С. 164.

3. Нольде Б.Э., бар. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. С. 409.

4 Продолжение Свода местных узаконений губерний Остзейских. СПб., 1853. Ст.

5 Там же. Ст. 122, 254. 328.

6. Российский Государственный исторический архив (далее - РГИА). ф. 1283. оп. 1. д. 61. л. 53-53 об.

7. Свод местных узаконений губерний Остзейских. Ч. П. СПб., 1845. Ст. 538, 496, 419.

8. Там же. Ст. 34.

9. Полный свод законов Российской империи (далее - ПСЗ). II. т. 38. СПб., 1866. № 39845.

10. Духанов М.М. Остзейцы. Политика остзейского дворянства в 50-70-х гг. 19 в. и критика ее апологетической историографии. Рига, 1978. С. 38.

11. Свод местных узаконений. Ч. П. Ст. 364, 380, 450, 501.

12. Там же. Ст. 98,211,276.

13. Там же. Ст. 100; ПСЗ. П. т. XLI. Отд. I и П. СПб., 1868. № 43030, 43965; Там же. т. XLV. Отд. I. СПб., 1874. № 48424.

14. Там же. П. т. XLI. Отд. I. СПб., 1874. № 49291; Там же. III. т. I. СПб., 1885. № 512.

15. Там же. II. т. XLI. СПб., 1868. № 43031, 43817; Там же. т. XLIV. СПб., 1873. № 47152.

16. Там же. II. т. XLV. Отд. I. СПб., 1874. № 48424.

17. Свод местных узаконений. Ч. II. Ст.. 11.

18. Погодин МП. Остзейский вопрос. Письмо М.П.Погодина к профессору Ширрену. М, 1869. С. 6.; Из архива князя С.В.Шаховского. Материалы для истории недавнего прошлого Прибалтийской окраины (1885-1894). Т. 1. СПб., 1909. С. 180; Булацель П.Ф. Привилегии прибалтийского дворянства в силу закона и обычая! // Российский гражданин. 9.10.1916. № 36. С. 2; РГИА. ф. 1282. оп. 2. д. 26. л. 138; Башмаков А.А. За смутные годы. Публицистические статьи и речи А.А.Башмакова. СПб., 1906. С. 42, 129.

19. Введение к первой части Свода местных узаконений губерний Остзейских. СПб., 1845. С. 7.; Зутис Я.Я. Остзейский вопрос в 18 веке. Рига, 1946. С. 22.

20. Егоров Ю. История государства и права Эстонской ССР. Дооктябрьский период (13 в.- октябрь 1917г.). Таллинн, 1981. С. 27.

21. Введение ко второй части Свода местных узаконений губерний Остзейских. СПб., 1845. С. 8, 29.

22. Зутис Я.Я. ук. соч. С. 28.

23. Введение ко второй части... С. 36-37.

24. Зутис Я.Я. ук. соч. С. 29; Введение ко второй части... С. 138.

25. Введение ко второй части... С. 46, 109.

26. Зутис Я.Я. ук. соч. С. 37.

27. Введение ко второй части... С. 50-51.

28. ПСЗ. I. Т. IV. СПб., 1830. № 2277, 2301.

29. Там же. I. Т. XXI. СПб., 1830. № 15776.

30. Там же. I. Т. XXII. СПб., 1830. № 16424

31. Там же. 1. Т. XXIV. СПб., 1830. № 17584.

32. Исаков С.Г. Остзейский вопрос в русской печати 1860-х годов. // Ученые записки Тартуского государственного университета. Тарту, 1961. Вып. 107. С. 28.

33. Там же. С. 28.

34. Зутис Я.Я. К истории остзейского вопроса в 60-х г. 19 в. // Из истории общественных движений и международных отношений. Сборник статей в память академика Е.В.Тарле. М., 1957. С. 492.

35. Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. М., 1996. С. 344-345.

36. Аксаков Н.П. Всеславянство. М., 1910. С. 14.

37. Башмаков А.А. За смутные годы... С. 42; Он же. Балтийский вопрос с точки зрения практических задач внутренней политики. Ревель, 1893. С. 68.

38. Башмаков А.А. За смутные годы... С. 27-28.

39Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (далее ОР РНБ). ф. 919. оп. 2. ед. хр. №919. л.З.

40. Возрождение народнорусской печати. // Русское знамя.29.06.1906. № 161 Цит. по: Ватутин М. К возрождению славяно-русского самосознания. Пд., 1911. С. 47; Башмаков А.А. За смутные годы... С. 319.

41. Исаков С.Г. ук. соч. С. 165.

42. ОР РНБ. ф. 246. ед. хр. № 71, 74, 78.

43. Нольде Б.Э. Юрий Самарин и его время. Париж, 1978. С. 201.

44. Зайончковский П.А. Судебные и административные преобразования в Прибалтике. // Проблемы общественной мысли и экономическая политика России 19-20 в. Л., 1972. С. 47.

Маленькие, но гордые прибалтийские народы любят говорить о своей европейскости, которой все время мешала русская «оккупация». Интеллектуально продвинутые (в разные стороны) российские либералы дружно сочувствуют прибалтам. Люди, заставшие советскую эпоху, иногда с ностальгией вспоминают западноевропейскую средневековую архитектуру Риги и Таллина, и тоже склонным считать Прибалтику «Европой». Но вот о том, что само существование маленьких прибалтийских наций связано с политикой российских имперских властей, почти никто не говорит. Большинство обывателей просто знает из прибалтийской истории лишь «оккупацию» 1940 года. А между тем превращение аморфного аборигенного населения в полноценные, хотя и малочисленные нации, целиком плод политики властей Российской империи в Остзейском крае полтора века тому назад, получившей название русификации. И, разумеется, именно по этой причине современные эстонцы и латыши отличаются такой патологической русофобией - такова благодарность маленьких наций.

Среди наиболее важных вопросов российской жизни второй половины XIX века был вопрос остзейский, или прибалтийский. Остзейским краем именовались три прибалтийские губернии - Эстляндская, Курляндская и Лифляндская (ныне это территория Эстонии и Латвии). Присоединенные к России в XVIII веке, эти губернии сохранили многие особенности местного управления. Наряду с Великим княжеством Финляндским, Царством Польским (до 1831 года), прибалтийские губернии, которых даже в русской прессе часто называли на немецкий манер Остзейскими (напомним, что в Германии Восточным морем - Остзее, называют Балтийское море), оставались почти не интегрированными в состав России. Вся власть - политическая, экономическая и культурная, находилась в крае в руках местного немецкого дворянства и бюргерства, прямых потомков тевтонских «псов-рыцарей» XIII века. Покорив в те времена этот край, где проживали данники Руси, которые впоследствии стали называться эстонцами и латышами, рыцари создали свое государство - Тевтонский Орден, более трех веков угрожавший всем соседям и жестоко угнетавший покоренных аборигенов. После Ливонской войны Орден распался, но завладевшие прибалтийскими землями Швеция и Польша сохранили в незыблемости все права и привилегии немецких баронов. В определенном смысле господство баронов даже усилилось, поскольку центральная власть, которую ранее представляло орденское начальство, теперь была всецело в руках рыцарства и бюргерства.

Присоединив к себе Лифляндию и Эстляндию, Петр Великий сохранил за местными немецкими баронами и бюргерством все старые привилегии, в том числе и сословную систему дворянского управления и суда. Курляндия, присоединенная к России в 1795 году, также сохранила старую систему управления, неизменную со времен Курляндского герцогства. Остзейские немцы и под российской властью управляли Прибалтикой точно также, как в XIII веке.

В этом крае существовал особый правовой режим, отличный от системы общероссийской государственности и характеризовавшийся господством немецкого языка, лютеранства, особым сводом законов (остзейским правом), судопроизводством, управлением и т.д. Функции внутреннего управления краем осуществлялись органами немецкого дворянства. Губернатор любой из трех остзейских губерний, являвшийся представителем центральной власти, вплоть до начала первой мировой войны, был вынужден строить свою служебную деятельность так, чтобы не нарушать привилегий дворянства. В 1801 году все губернии были объединены в единое генерал-губернаторство, однако власть баронов от этого не пошатнулась - большинство генерал-губернаторов сами происходили из остзейских баронов, или были женаты на прибалтийских немках, да и другие генерал-губернаторы быстро находили общий язык с баронами. Стоит ли удивляться, что в 1846 году при генерал-губернаторе состояло всего шесть русских чиновников.

Слово «остзеец», под которым подразумевали прибалтийского немца (в отличие от петербургского немца-мастерового или поволжского крестьянина-колониста) и, что более существенно, сторонника сохранения немецких привилегий в крае, к середине XIX столетия стало обозначать своего рода политическую партию, имевшую огромное влияние в жизни.

В те времена, как, впрочем, и век спустя, в советскую эпоху, Прибалтика почему-то считалась «передовым» и «европейским» обществом. Но ничего не может быть дальше от истины. Во второй половины XIX столетия в прибалтийских губерниях сохранялись в огромном количестве феодальные установления и порядки, уже давно исчезнувшие во всей остальной Европе. Не случайно видный славянофил Иван Аксаков назвал остзейские губернии «музеем исторических редкостей социального и общественного устройства» . Ссылаясь на остзейское законодательство, немецкие бароны умело саботировали все решения центральной власти, стремившейся ввести в Прибалтике общероссийские законы, в частности, земское и городское самоуправление.

Силу претензиям баронов придавало силу то обстоятельство, что в своей массе они действительно были абсолютно лояльны российскому императору. Огромное количество мореплавателей, генералов, администраторов, ученых, вышли из числа остзейского дворянства. Собственно, именно к этому стремился Петр I, сохраняя и расширяя остзейские привилегии. На протяжении полутора веков такая политика давала прекрасный результат - российская власть всегда могла быть спокойной в отношении стратегически и экономически важных прибалтийских земель, а остзейское рыцарство поставляло империи квалифицированные и лояльные кадры в военный и административный аппарат государства.

Остзейцы отличались и некоторыми личными качествами, выделявших их на фоне некоторых категорий российского дворянства. Так, для них не было характерно презрение ко всем видам трудовой деятельности, что было столь свойственно для польских шляхтичей, да и некоторых русских старосветских помещиков. Многие остзейцы не без успеха занимались предпринимательской деятельностью. Стремление к получению образования также была присуща остзейцам, и не случайно из числа вышел ряд выдающихся ученых.

В революционном движении остзейцев было мало. Так, среди декабристов было немало немцев, но большинство из них были петербуржскими, а не прибалтийскими немцами. Аналогичным образом, почти не было остзейцев в числе народовольцев и большевиков.

В первой половине XIX века положение остзейцев в России стало особенно значительным. Александр I рассматривал Прибалтийские губернии как полигон по «обкатке» реформ, которые должны будут последовать затем по всей империи. Если в Финляндии и Польше император экспериментировал с конституционностью, то в Прибалтике была предпринята попытка освобождения крепостных. Как известно, Александр I искренне стремился покончить с крепостничеством, но он прекрасно понимал, что при всем своем самодержавии противодействовать главному сословию России ему невозможно. И именно поэтому император попытался превратить Прибалтику в место эксперимента по отмене крепостничества. Это было сделать тем легче, что помещики и крепостные относились к разным народам.

Еще в 1804 году, под давлением официального Петербурга, немецкое дворянство провело так называемый крестьянский закон, по которому за хлебопашцами признавалось минимальное право на землю и определялся объем повинностей крестьян в отношении к своему душевладельцу. До этого времени никаких прав коренные прибалты вообще не имели, и все повинности их определяли по своему усмотрению их господа!

Впрочем, остзейское дворянство достаточно быстро сумело нейтрализовать этот закон, причем в результате различных «дополнений» и «разъяснений» количество феодальных повинностей для крестьян даже увеличилось.

В 1816-1819 гг. все же крепостное право в прибалтийских губерниях было отменено, но вся земля осталась у помещиков, так что освободившиеся крестьяне превратились в безземельных батраков. В Эстонии только в 1863 году крестьяне получили удостоверяющие личность документы, и право на свободу передвижения Барщина, которую выполняли «свободные» крестьяне, отменили только в 1868 году, то есть через полвека после «освобождения».

Стараясь не допустить организованности своих бывших крепостных, бароны стремились расселять своих крестьян отдельными хуторами. Разумеется, вся земля у хуторян была баронской. В 1840 году в собственности крестьян находилось лишь 0, 23 % всей пахотной земли в Лифляндской губернии! Одновременно проводилась намеренная политика алкоголизации коренных прибалтов. Пьянство действительно приняло в крае огромные масштабы. Как признают авторы латвийского учебника по истории Латвии, «погрязнув в алкоголизме, крестьяне стали деградировать духовно» . Не случайно в коренной России в середине XIX столетия существовало выражение «поехать в Ригу», означавшее упиться насмерть.

Сохранились и многочисленные символические действия, демонстрирующие раболепную покорность эстонцев и латышей своим немецким хозяевам. Так, вплоть до начала XX века сохранялся обычай целовать руку барону. Телесные наказания для батраков сохранялись вплоть до 1905 года. Фактически до конца XIX века, то есть десятилетия спустя после отмены крепостного права, в Остзейском крае бароны пользовались правом первой ночи

Основной категорией определения социальной принадлежности человека в Остзейском крае служили понятия: Deutsch (немец) и Undeutsch (ненемец). Собственно, к середине XIX века в 2-х миллионом населении трех Остзейских губерний немцев насчитывалось примерно 180 тысяч, причем их численность постепенно сокращалась не только в относительных, но и в абсолютных цифрах. Но власть остзейцев была прочна и причина этого была весьма прозаична - положение прибалтийских аборигенов официальный Петербург почти никогда не интересовало.

Впрочем, в противодействии введению в крае общероссийского законодательства проявлялось не только оппозиционность остзейцев, а стремление не допустить к участию в управлении местных латышей и эстонцев, живших на собственной земле как люди второго сорта. Доводы против участия местных жителей в самоуправлении остзейцы приводили чисто расистские. Так, уроженец Эстляндии, выдающийся российский ученый - естествоиспытатель, основатель эмбриологии, Карл Бэр об эстонцах отзывался нелестно: «Эстонцы весьма жадны. Уже сама северная страна позволяет легко это предположить; однако же, своих соседей на одной географической широте они в этом далеко превосходят. Отсюда и причины того, что с самого детства излишне набивают желудок и растягивают его... Как и другие северные народы, эстонцы очень любят водку... Что касается духовной культуры, то большинство европейских народов превосходит их значительно, ибо очень мало эстонцев выучилось письму... Из недостатков, кои никак отрицать невозможно, перечислил бы оные: лень, нечистоплотность, излишнее подобострастие перед сильными и жестокость, дикость в отношении более слабых». Так говорил видный ученый, старавшийся быть «выше» примитивного шовинизма. Но остальные остзейцы думали точно также.

Немцы считаются сентиментальной нацией, но немецкая власть есть власть жесткая, лишенная всяких сантиментов. Если у русских крепостников все же могли сохраниться определенные патриархальные чувства к «своим» крестьянам, то у правящих по праву завоевателей остзейских баронов по отношению к коренному населению края могло быть только отношение как к рабочей скотине. В XVII веке посетивший шведскую Лифляндию голландец Я. Стрейтс так описывал быт местных жителей: «Мы проезжали мимо небольших деревень, жители которых были очень бедны. Одежда женщин состоит из куска ткани или тряпки, едва прикрывающей их наготу; волосы у них подстрижены ниже ушей и висят, как у бродячего народа, которого мы называем цыгане. Их домики, или лучше хижины, самые плохие, какие только можно представить, в них нет никакой утвари, кроме грязных горшков и сковородок, которые, как дом и сами люди, так запущены и неопрятны, что я предпочел поститься и провести ночь под открытым небом, нежели есть и спать с ними.... У них нет постелей, и они спят на голой земле. Пища у них грубая и скверная, состоящая из гречневого хлеба, кислой капусты и несоленых огурцов, что усугубляет жалкое положение этих людей, живущих все время в нужде и горести благодаря отвратительной жестокости своих господ, которые обращаются с ними хуже, чем турки и варвары со своими рабами. По-видимому, этим народом так и должно управлять, ибо если с ним обращаться мягко, без принуждения, не давая ему правил и законов, то могут возникнуть непорядки и раздоры. Это очень неуклюжий и суеверный народ, склонный к колдовству и черной магии, чем они так неловко и глупо занимаются, как наши дети, пугающие друг друга букой. Я не видел у них ни школ, ни воспитания, поэтому растут они в большом невежестве, и у них меньше разума и знаний, чем у дикарей. И несмотря на то, что некоторые из них считают себя христианами, они едва ли больше знают о религии, чем обезьяна, которую выучили исполнять обряды и церемонии....» Между тем в современных прибалтийских республиках время шведского владычества считается чуть ли не золотым веком!

Посетивший уже российскую Лифляндию в 1789 году Н. М. Карамзин отметил, что лифляндский крепостной приносит своему помещику вчетверо больший доход, чем русские крепостные Симбирской или Казанской губерний. Это объяснялось не большим трудолюбием латышей и даже не немецким порядком, а просто более эффективной и жестокой эксплуатацией крепостных.

В прибалтийских городах сохранились средневековые цеха, имеющие этнический характер. Так, например, в уставе цеха мясников имелось постановление, что учениками можно принимать только лиц, родители которых были немцами, а из цеха должны были немедленно исключаться все, женившиеся на «не-немках».

Вообще то, что латыши и эстонцы вообще не ассимилировались немцами, как это произошло с более многочисленными полабскими славянами и пруссами, вероятно, объяснялось именно надменностью местных баронов, которые совсем не стремились распространять свой язык и культуру покоренным аборигенам, так как общая культура могла бы уравнять их в правах. Впрочем, в середине XIX века онемечивание латышей и эстонцев казалось вполне возможным. Количество «стыдливых латышей» и «можжевеловых немцев» из числа эстонцев, перешедших на немецкий язык и относящих себя к немцам, действительно росло. Еще полтораста лет тому назад ни латыши, ни эстонцы не отличались национальным самосознанием. Они не имели даже имени своего этноса. То, что эстонцы и латыши вообще сохранились как этносы, целиком заслуга российских имперских властей.

Например, в это время эстонцы называли себя «maarahvad», т.е. «крестьяне», «деревенский народ». Финны и сейчас называют Эстонию - «Viro», а эстонцев - «virolainen». Это связано с тем, что в виду отсутствия общего названия финны называли всю территорию по названию наиболее близко к ним расположенного района, т.е. по эстонски «Viru». Отсутствие самоназвания говорит о неразвитости самосознания и неспособности мыслить себя единым народом и тем более отсутствие потребности к формированию национального государства. И только в 1857 году учредитель газеты на эстонском языке «Perno Postimees» Йоханн Вольдемар Яннсен (1819-1890 гг.) вместо прежнего названия «maarahvas» ввел новое название - «эстонцы»

Хотя у обоих коренных прибалтийских народов примерно с XVI-XVII веков существовали письменность и выпускались отдельные литературные произведения с использованием латинского, польского и готического шрифтов и немецкой орфографии, но на деле литературных норм еще не существовало. Первая газета на эстонском языке издавалась пастором О. Мазингом еще в 1821-23 гг., но вообще только в 1843 году пастор Эдуард Аренс составил грамматику эстонского языка (до этого для немногих произведений на эстонском использовали орфографию на основе немецкого стандартного правописания).

Только в 60-70- гг. XIX века латышский просветитель Атис Кронвалд создал такие новые для латышей слова, как: tevija (Родина), Vesture (история), Vestule (письмо), dzeja (поэзия), и др. Первый учебник латышского языка вышел в Риге на русском языке в 1868 году!

Наконец, еще одним, едва ли не самым показательным примером «особости» Прибалтийского края, было положение местных русских. Фактически они находились в положении иностранцев, хотя многие из них проживали здесь уже много поколений. Еще в XVII веке многие русские старообрядцы, защищая свою веру, бежали в тогдашнюю шведскую Прибалтику и в герцогство Курляндское, владетель которой герцог Якоб сам приглашал переселенцев из России, надеясь восполнить убыль своих подданных после эпидемии чумы. В Курляндии русские основали город Крыжополь (по-немецки - Крейцберг, ныне - Крустпилс). После присоединения Прибалтики к России количество русских переселенцев увеличилось незначительно. Причина была понятна: свободных земель здесь не было, гнет баронов был явно свирепее, чем «своих» русских помещиков, а в городах русские купцы и мастеровые вынуждены были испытывать давление со стороны местных немецких цехов.

Только в царствовании Екатерины II, в 1785 году русские рижане получили, наконец, право выбирать городское самоуправление и быть избранными. Так, не прошло и семидесяти лет после окончания Северной войны, как завоеватели наконец-то уравняли свои права с завоёванными. В правление Екатерины делались попытки укрепить влияние русской культуры и образования в Остзейском крае. В 1789 году в Риге было открыто первое учебное заведение с русским языком обучения - Екатерининское училище. Но вообще официальный Петербург вероятно, вообще не знал о русских Остзейского края. Достаточно сказать, что о существовании в Риге многочисленных старообрядцев изумлённый царь Николай I узнал совершенно случайно после того, как староверы необдуманно опубликовали печатный отчёт о своей деятельности.

В 1867 году в Риге из 102 тысяч жителей немцы составляли 42,9 %, русские - 25,1 %, латыши - 23,6 %. Такой показатель наглядно показывал роль каждой из этнических общин в Прибалтике.

Местные русские, впрочем, за время жизни в балтийских провинциях России также приобрели особые черты. «Странное превращение, - пишет в 1876 году «Рижский вестник», - совершается с заезжим русским, когда он проживет несколько лет в так называемом Прибалтийском крае. Он становится чем-то жалким... обезличивается, как стертый пятак. Оторванность от корня приводит к потере национального характера, обыкновенного русского склада ума, языка и даже самого вида». Один из русских рижан, В. Козин, поместил в 1873 году в этом же «Рижском Вестники» такие стихи:

Славно тут жить... да не очень:

Нет здесь простору, приволья,

Негде широкой натуре

Здесь во всю ширь развернуться.

Прячут здесь мысли под спудом,

Держат язык за зубами,

Держат сердца под корсетом,

Руки как можно короче.

То ль дело в нашей стороне!

Ходишь себе нараспашку.

Все так привольно, что любо,

Все так манит разгуляться.

Шапку чертовски заломишь.

Руки упрешь себе в боки:

«Вы, дескать, мне не указка:

Знать не хочу, да и полно!..»

Вот таким было положение Остзейского края в составе империи. Понятно, почему остзейский вопрос воспринимался столь болезненно русским обществом.

(Продолжение следует)

Сергей Викторович Лебедев, доктор философских наук

Аксаков И.С. Полн. Собр. Соч., Т.6. 1887. С.15.

Кениньш История Латвии. Учебник. Рига, 1990, с. 108

Я.Я.Стрейтс. Три достопамятных и исполненных многих превратностей путешествия по Италии, Греции, Лифляндии, Московии, Татарии, Мидии, Персии, Ост-Индии, Японии... Издано в Амстердаме 1676г перевод Э. Бородиной ОГИЗ-СОЦЭКГИЗ 1935 г. Стр. 141

Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. М., 1980, с. 32-33