«Русский язык XX век Москва 2003 Печатается по постановлению Ученого совета факультета иностранных языков МГУ им. М.В. Ломоносова Книга профессора МГУ Ю.А. Бельчикова...»

-- [ Страница 1 ] --

Ю.А. Бельчиков

Русский язык

Москва 2003

Печатается по постановлению Ученого совета

факультета иностранных языков МГУ

им. М.В. Ломоносова

Книга профессора МГУ Ю.А. Бельчикова посвящена вопросам

развития и функционирования русского литературного языка в XX

веке, особое внимание уделяется языковой эволюции конца XX – начала

лексикографии, культуры русской речи, проблемы соотношения языка и культуры, исследует язык и стиль писателей (А. Ахматовой, В. Астафьева, В. Шукшина и др.).

ISBN 5-94556-031-6 К 75-ЛЕТИЮ

ЮЛИЯ АБРАМОВИЧА БЕЛЬЧИКОВА

13 февраля 2003 г. исполнилось 75 лет замечательному ученому доктору филологических наук профессору Юлию Абрамовичу Бельчикову.

Юлий Абрамович относится к тем, кто – в полном смысле этого слова – живет наукой. И настоящая наука живет именно в творчестве таких ученых, как Ю.А. Бельчиков. Наверное, все-таки древние греки были правы, что существует некий Эрос Науки, сила, притягивающая студентов, аспирантов, уже сложившихся исследователей к вечному поиску законов бытования Слова.

И этот Эрос Науки исходит в конечном счете от человека, от Личности, а не от диссертаций и монографий.

Личность Ю.А. Бельчикова уникальна. Вокруг него всегда люди, потому что с ним очень хочется общаться. Он как бы окружен неким полем. Полем – не только бесконечной эрудиции, творческой мысли и научного диалогизма, но и добра, доброжелательности, юмора.

Более чем пятидесятилетняя научно-педагогическая биография Юлия Абрамовича чрезвычайно плодотворна и – при всем почти невероятном разнообразии и многоцветии – цельна, выдержана в единой творческой тональности. Может быть, дело в том, что у Юлия Абрамовича был настоящий учитель, о котором каждый из нас мог бы только мечтать, – В.В. Виноградов.

Еще в студенческие годы под влиянием академика Виноградова Ю.А. Бельчиков определяется в той научной стратегии, которая в дальнейшем даст ему возможность, рассматривая широчайший спектр научных проблем, тем не менее сводить их в единый гармонический и в высшей степени плодотворный фокус. Можно было бы определить эту стратегию-фокус следующим образом: диалектика диахронии и синхронии русского языка, поиск тех ключевых параметров (механизмов, законов и т. д.), которые делают бесконечно развивающийся (подчас стремительно, революционно) язык цельным, единым, сохраняющим преемственность и стабильность. Поиск общего в частном, “аналогии” в “аномалии”, “вечного” в “преходящем”.

Уже начиная с дипломной работы “К изучению общественно-политической лексики В.Г. Белинского”, отмеченной Ученым советом МГУ среди лучших дипломов 1951 г., и далее – к кандидатской диссертации (1954), выполненной под руководством В.В. Виноградова, и диссертации докторской (“Вопросы соотношения разговорной и книжной лексики в русском литературном языке второй половины XIX столетия”, 1974 г.) – найденная Юлием Абрамовичем стратегия научного поиска расширяется, углубляется, оттачивается. Этот процесс ясно отражен в многочисленных статьях, монографиях, выступлениях (Ю.А. Бельчиков автор более чем 470 научных работ).

Юлий Абрамович обосновывает ряд очень продуктивных идей: о публицистичности как одной из доминант развития русского языка послепушкинского периода; о взаимодействии литературного языка и народно-речевой стихии, определившем в конечном счете фарватер развития русского языка второй половины XIX в.; о функциональных стилях как многомерной системе; об органической связи современных тенденций развития языка с пушкинской реформой; о теоретических основах ортологии как научной дисциплины о правильности речи; о словах-концептах, являющихся некими константами исторического развития лексики русского языка.

Данный ряд можно было бы продолжить.

Все эти идеи Ю.А. Бельчиков (не могу сказать – “излагает”), обсуждает, проговаривает в “равном” диалоге и – соответственно – развивает со студентами, аспирантами, магистрантами и соискателями в своих базовых курсах и спецкурсах: “Современный русский язык”, “Стилистика русского языка”, “Ортология”, “Введение в языкознание”, “Общее языкознание”, “История лингвистических учений”, “Общая лексикография”, “История русской лексикографии”, “Из истории русского языкознания: В.В. Виноградов”, “Вопросы соотношения языка и культуры в русской филологической традиции” и многих других, перечень которых занял бы еще немало места.

Юлий Абрамович работал преподавателем и доцентом на факультете журналистики МГУ, профессором Института русского языка им.

А.С. Пушкина и директором филиала ИРЯП в Праге… В настоящее время Ю.А. Бельчиков – профессор факультета иностранных языков МГУ. “Послужной список” профессора Бельчикова впечатляет. “География” его научно-педагогической деятельности – от Чехии до Франции, от Монголии до Финляндии.

Юлий Абрамович награжден многими медалями (“Ветеран труда”, медалями Й. Юнгмана, Пражского университета, университета им.

Э. Пуркене в Брно и др.). Широко известны в лингвистическом мире фундаментальные труды Ю.А. Бельчикова: “Русский литературный язык во второй половине XIX в.”, “Лексическая стилистика: проблемы изучения и обучения”, “Словарь паронимов русского языка” (в соавторстве с М.С. Панюшевой), “Г.И. Успенский”, “Интернациональная терминология в современном русском языке”, “Stilistika sovremennogo russkogo jazyka. Lekcii” (издано Карловым университетом), “Russian readings for close analysis. With grammatical materials and tables” (совместно с проф. Ч.Е. Таусендом), “Стилистика и культура речи”, “Русский литературный язык: стилистика, лексика, история” и др.

Ю.А. Бельчиков член Научного совета “Русский язык” РАН, Комиссии по научному наследию академика В.В. Виноградова, Союза журналистов и Союза писателей Москвы, совета и редсовета Общества любителей российской словесности, ряда редколлегий, диссертационных советов, действительный член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам. И дело здесь, конечно, не в “членствах” и “званиях”, а в неутомимой жажде деятельности, служения науке, языку, людям.

Юлий Абрамович – человек “неформальный” в принципе. Рутина, шаблон, официоз, “административный этикет” – все это не для него.

Главное, пожалуй, человеческое качество Юлия Абрамовича – доброта и отзывчивость к людям. И эта доброта и отзывчивость сочетаются в нем с почти невероятной в наши нервные времена гармоничной уравновешенностью, которая была присуща легендарным древним мудрецам.

Мы, все, кто любят профессора Ю.А. Бельчикова, его коллеги, ученики, поздравляем Юлия Абрамовича со славным юбилеем, желаем ему крепкого здоровья, счастья, успехов и постоянного творческого горения.

Раздел первый русского литературного языка Правильное, научное понимание синхронного состояния и процессов эволюции современного русского языка, исторически обоснованное их объяснение предполагает осведомленность и достаточно четкое ориентирование в вопросе о хронологических границах современного русского языка.

Сложилось двоякое понимание термина “современный русский язык” и осмысление соответствующего понятия.

Прежде всего современный русский язык – это язык, нашедший отражение в текстах, созданных носителями русского литературного языка начиная с эпохи Пушкина (примерно с 30-х гг. XIX в.) до наших дней, и существующий в современной устной речевой коммуникации на уровне носителей литературного языка, т. е. в устной публичной речи, в языке радио, кино, телевизионной речи и в разговорной литературной речи. Такое понимание “современного русского языка”, несмотря на появившиеся уточнения его хронологических границ2, остается действительным. Именно в языке Пушкина, в 20–30-е гг. XIX в., сложился тот костяк литературного языка, та общенациональная норма литературного выражения, которые служат основой дальнейшего развития и литературного словаря, и грамматики, и фонетического строя, и орфоэпии, и системы функциональных разновидностей литературного языка вплоть до настоящего времени. “Стихи и проза Пушкина, – писал В.В. Виноградов, осуществляли задачу закрепления национально-языковой литературной нормы, общепонятной и стилистически многообразной”. [Виноградов, 1953, с. 7–8].

Русский литературный язык вплоть до наших дней развивается по пути укрепления и углубления общенациональной нормы, расширения ее функционально-стилевого “плацдарма” (распространения ее, с одной стороны, на сферу выражения абстрактных идей “языка учености, политики и философии”, по выражению Пушкина, с другой – на разговорную литературную речь), дальнейшей структурализации и конкретизации в русле именно тех принципов организации языковых средств, композиционно-речевой структуры литературных текстов, которые были определены Пушкиным и закреплены, утверждены им в его авторской практике.

Движение русского литературного языка послепушкинского периода, определенное реформой Пушкина, отчетливо осознавалось деятелями русской культуры, в своей авторской практике развивавшими пушкинские стилистические принципы. Так, В.Г. Белинский говорил:

“Дальнейший прогресс для языка (после Пушкина. – Ю.Б.) будет уже не столько со стороны формы, сколько со стороны содержания” . Несколько позже аналогичную мысль выскажет Д. И. Писарев, сформулировав при этом один из главных принципов единой общенациональной нормы: “Теперь внимание читателей безраздельно направляется на содержание, т. е. на мысль. От формы требуется только, чтобы она не мешала содержанию, чтобы тяжелые и запутанные обороты речи не затрудняли развитие мысли. По нашим теперешним понятиям красота языка заключается единственно в его ясности и выразительности” .

Как всякое исторически обусловленное явление, литературный язык, в том числе, разумеется, и русский, развивается, постепенно изменяясь. В XX столетии под решающим воздействием коренных преобразований социально-экономической, политической, культурной жизни страны, обусловленных Октябрьской революцией и строительством нового общества, в русском литературном языке наблюдаются существенные изменения как в его основных структурных разрядах, так и особенно в сфере функционирования. Однако русский литературный язык советской эпохи остается в рамках единого исторического периода, определяемого как послепушкинский. “Пушкин для нас еще, конечно, вполне жив, – писал Л.В. Щерба в конце 30-х гг., – почти ничего в его языке нас не шокирует. И, однако, было бы смешно думать, что сейчас можно писать в смысле языка вполне по-пушкински” .

Как видим, уже в 30-е гг. ощущалась необходимость в конкретизированном представлении о частном периоде в исторической эволюции “современного русского языка”, отражающем известные изменения в русском литературном языке первых десятилетий XX в.

Понимание собственно современного русского языка определяющее его границы рубежом XIX – XX вв. [Виноградов, 1966; Ожегов, 1974, с. 333], складывается в 40–60-е гг. Уточнение хронологических границ современного русского языка было обусловлено, с одной стороны, теми изменениями, которые происходят в нашем литературном языке, в социальных условиях его существования, в системе литературных норм, внутри основных стилей, в функциональном расслоении, расширении, усложнении и развитии общественных функций литературного языка, в его стилистической структуре, в русской литературной лексике, фразеологии, в словообразовании, отчасти – синтаксисе.

(Этим вопросам посвящена довольно обширная библиография. Для общего ознакомления с ними полезно обратиться к таким изданиям, как “Русский язык и советское общество”. Т. 1–4. М., 1968; “Русский язык в современном мире”. М., 1974; “Русский язык. Энциклопедия”, изд. 2, доп. и перераб., М., 1997, Шведова Н.Ю. и др. Русский язык как средство межнационального и международного общения//Изв. АН СССР ОЛЯ, 1987, No 5).

С другой стороны, такое уточнение определяется общим состоянием русского литературного языка к концу XIX в., для которого была характерна достаточно разветвленная система стилей, хорошо разработанная стилистическая дифференциация речевых средств, высокая степень нормализованности; на последние десятилетия XIX в. приходится начальный этап формирования тех литературных норм, которые будут действовать в XX столетии [Бельчиков, 1974, с. 180–185]. С этой суммарной характеристикой русского литературного языка на рубеже XIX–XX вв. соотносительна, созвучна такая немаловажная деталь современной лексикографической практики: большинство словарей советского времени, как показывают наблюдения, в определении лексико-семантических и грамматических норм, стилистических помет опирается на литературные источники, изданные преимущественно не ранее конца XIX в.

Литература Горбачевич, 1971 – Горбачевич К.С. Изменение норм современного русского языка, Л., 1971.

Виноградов, 1953 – Виноградов В.В. Язык Гоголя и его значение в истории русского литературного языка//Материалы и исследования по истории русского литературного языка, т. III, М., 1953.

Белинский, 1955 – Белинский В.Г. Полн. собр. соч. в 13 тт., т. 9, М.,1955.

Писарев, 1956 – Писарев Д.И. Собр. соч. в 4 тт., М., 1956.

Щерба, 1957 – Щерба Л.В. Избр. работы по русскому языку, М., 1957.

Виноградов, 1966 – Виноградов В.В. Семнадцатитомный академический словарь современного русского литературного языка и его значение для советского языкознания//Вопросы языкознания, 1966, No 6.

Ожегов, 1946 – Ожегов С.И. Советские словари//Советская книга, 1946, No 10–11.

Бельчиков, 2001 – Бельчиков Ю.А. Русский литературный язык во второй половине XIX века, М., 1974.

Язык Пушкина в освещении академика В.В. Виноградова (к вопросу о понятии “современный русский Исследование языка Пушкина занимает одно из центральных мест в научном наследии академика В.В. Виноградова. Он рассматривает язык Пушкина в связи с историей русского литературного языка, с историей языка русской литературы, в контексте исторической смены поэтических форм словесного искусства (и истории этих форм), проводит глубокий разноаспектый анализ речевой и композиционно-речевой структуры пушкинских произведений, в целом – стиля Пушкина, считая, что “язык самого Пушкина является высшим воплощением национально-русского поэтического стиля” (Виноградов, 1949, с. 31).

При этом Виноградов рассматривает историю русского литературного языка, во всяком случае – с конца XVIII в., в сопряжении с историей русской литературы, с историческим движением художественно-беллетристических стилей.

Если рассматривать работы Виноградова о Пушкине в контексте других его работ о языке русских писателей (от Карамзина и Дмитриева до Гоголя и Л. Толстого), то Пушкин, его язык представляется тем фокусом, центром притяжения и источником дальнейшего развития поэтического языка, к которому устремлены и соответственно получают импульсы развитие, преобразования, поступательное движение художественно-“поэтических”, стихотворных и художественно-беллетристических стилей последней трети XVIII–XIX вв.

Так, в результате изучения стилистической реформы и авторской речевой практики Карамзина Виноградов (и это отмечалось рецензентами – см., напр., Кораллов, 1962; Степанов, 1963) показал место Карамзина в истории русских художественно-беллетристических стилей, его роль в подготовке пушкинской эпохи, в истории русской литературы и истории русского литературного языка. Исследуя поэтический и стилистический опыт И.И. Дмитриева, Виноградов подчеркивал:

“Попытка И.И. Дмитриева, шедшего вслед за Карамзиным, выработать общенациональную норму русского литературного выражения на основе реформированной системы среднего стиля представляла собой необходимый этап на пути русского литературного языка эпохи классицизма с его “тремя штилями” к новому русскому литературному языку первой трети XIX в. – к языку Жуковского, Крылова, Грибоедова и Пушкина” (Виноградов, 1990).

Обращаясь к послепушкинскому периоду в истории русской литературы и русского литературного языка, Виноградов связывает историю языка русской литературы и русского литературного языка в целом именно с тем, что писатели “пушкинской школы” и прежде всего Гоголь пошли по пути дальнейшего “сближения литературного языка с разговорными стилями и диалектами живой народной речи” (Виноградов, 1941, с. 605), завещанного Пушкиным. “Даль, Некрасов, Тургенев, Ф. Достоевский, Толстой – и с некоторым уклоном к этнографизму и натурализму – народники 60–80-х годов, – писал Виноградов, – выполнили завет Пушкина, обращенный к молодым писателям” (Там же, с. 605). А Пушкин писал: “Вслушивайтесь в простонародное наречие, молодые писатели, – в нем вы можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах” (Пушкин, 1962, с. 286).

Достоевский имел полное основание записать в “Дневнике писателя”:

“С него только начался у нас настоящий осознанный поворот к народу. Вся теперешняя плеяда наша работала лишь по его указаниям” (Достоевский, 1927, с. 207–208).

И действительно, развитие русского литературного языка после Пушкина идет по пути интенсивного и разноаспектного взаимодействия книжной и разговорной речи прежде всего в стилях реалистической прозы и отчасти в публицистическом стиле. Соотношение и взаимодействие книжной культуры слова и разговорной речевой стихии стало одним из главных факторов развития художественно-беллетристических стилей, некоторых жанров публицистического стиля, в целом русского литературного языка середины – второй половины XIX века, фактором совершенствования стилистической системы литературного языка, усложнения стилистической стратификации и обогащения русской литературной лексики, углубления системы литературных норм (об этом см. Бельчиков, 1974).

Из сказанного ясно, что вполне закономерен и обоснован общий тезис Виноградова: “Язык Пушкина является истоком и источником всего последующего стремительного развития русского литературного языка, связанного с расцветом реалистических стилей художественной литературы” (Виноградов, 1949, с. 32).

Систематическое и целенаправленное изучение языка Пушкина в аспектах истории русского литературного языка, истории русских художественно-беллетристических стилей и стилистического изучения пушкинской прозы Виноградов начал в 30-е годы. Пушкин стал в это время главной темой его историко-лингвистических и литературностилистических разысканий. Между тем к текстам пушкинской прозы, к тщательному анализу их стилистики ученый обращается уже в середине 20-х годов, как об этом можно заключить из его переписки (см. Виноградов, 1980, с. 343 – 344, Комментарии).

Приступая к исследованию языка Пушкина, Виноградов видел свою задачу прежде всего в том, чтобы “уяснить историческую связь изменений пушкинского языка с общим процессом эволюции литературной речи первой трети XIX века” /Предисловие к кн.: В.В. Виноградов, “Язык Пушкина”. М., 1935/. Важно было выяснить значение и роль тех преобразований поэтического языка, которые наблюдаются в сочинениях Пушкина, на фоне и в контексте поэтической речи конца XVIII – первой трети XIX века, экстраполировав пушкинское речевое (и литературное) новаторство на общее состояние и общие процессы развития русского литературного языка пушкинской поры, соотнеся авторскую практику Пушкина, ту реформу, которую Пушкин произвел в сфере поэтического языка, с дальнейшей историей языка русской литературы и русского литературного языка в целом. Именно такая постановка вопроса, вернее – исследовательской задачи, привела Виноградова к выводу об основополагающей роли Пушкина в разработке системы национального русского литературного языка.

“Стилистическая система Пушкина, – писал Виноградов в ответе на один из вопросов анкеты “Об образовании восточнославянских национальных литературных языков”, – послужила базой дальнейшего развития русского национального литературного языка” (Виноградов, 1978, с. 205).

В краткой статье сложно осветить весь круг вопросов, встающих в связи с рассмотрением анализа языка Пушкина в трудах Виноградова.

Ограничимся лишь одним.

Пушкин – основоположник русского литературного языка. Так, кстати, называется одна из работ Виноградова, изданная в 1949 году.

Эта проблема вырастает в одну из краеугольных проблем русистики – о современном русском языке, о содержании, границах, рамках (социолингвистических) этого понятия, о его “нижней” исторической границе и, быть может (в зависимости от теоретических подходов), “верхней” его границе.

В настоящее время именно благодаря трудам Виноградова и Г.О.

Винокура общепризнано, что современный русский язык – это язык, закрепленный в текстах Пушкина, его современников – последователей, т.

е. примерно с рубежа 20–30-х годов XIX века, и во всех литературных текстах (т. е. в текстах, созданных по нормам литературного языка носителями русского языка, литературно образованными), написанных, произнесенных (в том числе воспроизводимых – в XX в. – в аудиозаписях) вплоть до наших дней.

Достаточно сослаться на одно из авторитетных суждений по этому поводу. В 3-м издании “Современного русского языка”, под ред. В.А. Белошапковой (М., 1997) М.В. Панов пишет: “Мы будем изучать современный русский язык. А что значит современный? По отношению к русскому языку этот термин употребляется в двух значениях: 1. современный – язык от эпохи Пушкина до наших дней…” (Современный…, 1997, с. 11).

Между тем ни в конце XIX в., ни в первое десятилетие XX в. об этом речи не было. Даже в начале 40-х годов не все разделяли взгляд на Пушкина как на основоположника современного русского литературного языка. В этом убеждает книга Л.А. Булаховского “Русский литературный язык первой половины XIX века” (Т. 1, М., 1941).

В конце XIX в. к литературному языку у русских языковедов было, как отмечал Виноградов, “пренебрежительное отношение… как к искусственному, оранжерейному растению” (Виноградов, 1978, с.

В начале XX в. еще не было четкого представления ни о роли Пушкина в истории русского литературного языка, ни о “нижней” исторической границе современного русского языка. Так, профессор Е.Ф. Будде в “Очерке истории современного литературного языка (XVII–XIX в.)” (1908), отводя Пушкину большое место в истории русского литературного языка, рассматривает роль великого поэта в одном ряду с влиянием на русский литературный язык Ломоносова, Карамзина, Гоголя, Тургенева. Он, в частности, писал: “Язык Карамзина резко отличается от языка Сумарокова и Ломоносова не только в строе, но и в лексике… Язык Пушкина носит на себе следы и старого языка нашей литературы, и диалектических (т. е. диалектных – Ю.Б.) наслоений, и индивидуальной творческой силы, и чутья языка;

Гоголь пошел дальше Пушкина в приближении языка литературы к языку города и внес в язык новые диалектические примеси” (Будде, 1908, с. 10–11). Академик А.А. Шахматов в 1916 году в ряду великих преобразователей русского литературного языка называет, наряду с Пушкиным, Петра I, Ломоносова, Карамзина. “Во второй половине XVIII в. русский литературный язык получает тот вид, который он сохраняет до сих пор. Карамзин и Пушкин своим высоким авторитетом завершили великую реформу, обеспечившую нашему книжному языку (т. е. литературному языку. Для Шахматова “книжный язык” – “литературный язык” синонимы – Ю.Б.) национальное значение” (Шахматов, 1941, с. 244), – заключает Шахматов.

Выяснение Виноградовым путей и механизмов поисков общенациональной нормы литературного выражения Пушкиным в его литературно-художественном творчестве имеет принципиальное значение не только для истории русского литературного языка, но и для теории литературного языка, и для учения о языковой норме.

Языковая норма, понимаемая как регулятор речевой коммуникации, обретает свойство многоплановости. Это не только система правил, определяющих точное “правильное”, мотивированное употребление конкретных языковых единиц и фактов речи в рамках литературного языка (регламентирующе-регулирующая функция нормы), не только достаточно строгое установление относительно использования языковых единиц, тех или иных лексических группировок по смысловым, оценочным, стилистическим характеристикам в определенных функциональных стилях или в текстах известной жанрово-тематической принадлежности – последнее наблюдалось в речевой практике русской словесности, вообще письменности во второй половине XVIII – первой четверти XIX в. (функционально-стилевой аспект нормы – о названных аспектах нормы см. Бельчиков, 1988, с. 9–20), но и общий принцип построения литературных текстов и организации в них языкового материала, единый для всех типов и жанров текстов, поскольку они создаются в рамках литературного языка.

Сущность пушкинской реформы русского литературного языка Виноградов характеризует так: ”Свежие вымыслы народные” и “нагая простота”, освобожденная от “обветшалых украшений”, точность, краткость и смысловая насыщенность как основные признаки прозы, новые, но национально оправданные, т. е. соответствующие духу общенародного языка “обороты для понятий самых обыкновенных”, образование национальных стилей “учености, политики и философии”, очищение фразеологии авторского повествования от европейского жеманства и французской утонченности, “счастливое соединение” книжного начала с народно-разговорным, с “простонародным”, освобождение стиля от “ига чужих форм”, – вот что составляет цель и сущность работы Пушкина над упорядочением и усовершенствованием русского литературного языка” (Виноградов, 1953, с. 7–8).

Этот главный принцип для Пушкина состоял в “соразмерности и сообразности” использования языковых средств в зависимости от экстралингвистических задач данного текста, вообще от условий и целей речевой коммуникации. “Истинный вкус, – утверждал Пушкин, – состоит не в безотчетном отвержении такого-то оборота, а в чувстве соразмерности и сообразности” (Пушкин, 1937, с. 52).

Что касается теории литературного языка, то такое обобщенное понимание нормы – как общего принципа организации языкового материала в литературных текстах, в высказывании – несомненно, вносит определенность в понимание самого литературного языка как коммуникативно-речевой системы, внутри которой обеспечивается достаточно свободное использование языковых единиц с единственной целью максимально адекватного выражения нужного смысла, точной передачи информации и такого же восприятия адресатом содержания текста, высказывания. Такое качество литературного языка создает благоприятные условия для его семантического роста, углубления стилевой, жанровой дифференциации, усложнения и совершенствования стилистической структуры.

Возвращаясь к тезису Виноградова “Пушкин – основоположник русского литературного языка” (см., например: Пушкин “по праву называется нового русского литературного языка” – Виноградов, 1945, с. 15), “по справедливости считается создателем современного русского литературного языка” (Виноградов, 1978, с. 53)), принципиальную важность имеет то обстоятельство, что ученый увязывал центральную, преобразовательную роль Пушкина в истории русского литературного языка и дальнейшее движение литературного языка после Пушкина с общим состоянием национального русского языка в первой трети XIX в.

По Виноградову, практически параллельно происходит пушкинская языковая реформа (которая преобразовала литературный язык, создав ту семантическую и стилистическую базу его развития, выработав общенациональную норму литературного выражения, которые действуют вплоть до наших дней, т. е. заложив основы современного русского языка) и сформирование костяка национального русского языка, его системы: грамматического, фонетического и лексико-фразеологического строя.

Виноградов неоднократно отмечал, что, с одной стороны, “к началу 30-х годов Пушкин осуществляет поистине грандиозную работу над русским поэтическим языком” (Виноградов, 1949, с. 9) (в другом месте он констатирует: “Язык Пушкина, осуществив всесторонний синтез русской национальной языковой культуры, стал высшим воплощением …”общенациональной” …нормы в области художественного слова” – Виноградов, 1941, с. 548); с другой стороны, что “основное ядро национального русского языка сложилось” к 30–40-м годам XIX в. (см. Виноградов, 1978, с. 56).

Сформирование костяка национального языка создавало ту национально-языковую общность, на базе которой в условиях сложившейся в языке Пушкина общенациональной нормы литературного выражения, получили развитие многообразные социально-речевые и художественно-беллетристические стили литературного языка. А после Пушкина, как писал Виноградов, “на фоне этой национальноязыковой общности приобретают особую рельефность и особое значение идеологические и культурно-эстетические различия стилей и жанров” (Там же, с. 56).

Таковы в самых общих чертах основные характеристики оценки Виноградовым языка Пушкина, его роли в аспектах истории русского литературного языка.

Литература Виноградов, 1949 – Виноградов В.В. А.С. Пушкин – основоположник русского литературного языка. М., Кораллов, 1962 – Кораллов М. Молодость истины.//“Вопросы литературы”, 1962, No Степанов, 1963 – Степанов А.В. [рец. на кн.: Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей].//“Русский язык в школе”, 1963, No Виноградов, 1990 – Виноградов В.В. Избранные труды. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя. М., Виноградов, 1941 – Виноградов В.В. Пушкин и русский литературный язык XIX века. [в:] Пушкин – родоначальник новой русской литературы. М.–Л., Пушкин, 1962 – Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 тт. Т. 6.

М., Достоевский, 1927 – Достоевский Ф.М. Собрание сочинений. Т.

XII. М., Бельчиков, 1974 – Бельчиков Ю.А. Русский литературный язык во второй половине XIX в. М., Виноградов, 1980 – Виноградов В.В. Избранные труды. О языке художественной прозы. М., Современный…, 1997 – Современный русский язык, под ред. В.А.

Белошапковой. Изд. 3, испр. и доп. М., Виноградов, 1978 – Виноградов В.В. Избранные труды. История русского литературного языка. М., Будде, 1908 – Будде Е.Ф. Очерк истории современного литературного языка (XVII–XIX в.). [в:] Энциклопедия славянской филологии.

Вып. 12. Спб., Шахматов, 1941 – Шахматов А.А. Очерк современного русского литературного языка. Изд. 4. М., Виноградов, 1953 – Виноградов В.В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка [в:] Материалы и исследования по истории русского литературного языка. Т. 3. М., Пушкин, 1937 – Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 16 тт.

Т. XI. М., Виноградов, 1945 – Виноградов В.В. Великий русский язык. М., Бельчиков, 1988 – Бельчиков Ю.А. Лексическая стилистика: проблемы изучения и обучения. М., Некоторые основные направления развития русской литературной лексики в советское время §1. Октябрьская революция и обусловленные ею коренные преобразования всех сторон жизни России определили те значительные изменения, которые совершаются в русском литературном языке, прежде всего – в сфере лексики, на протяжении всей советской истории.

Необходимо сразу сказать о двух фундаментальных положениях в связи с изучением исторического развития русской литературной лексики в советскую эпоху.

Во-первых, развитие лексики в советское время целесообразно рассматривать а) в общем контексте эволюции основных структурных разделов русского литературного языка, в первую очередь – словообразования, фразеологии, а также синтаксиса; б) в органической связи с преобразованиями и дальнейшим развитием стилистической структуры русского литературного языка и системы его норм; в) на фоне важнейших изменений в условиях социального существования русского литературного языка, расширения и углубления его общественных функций.

Во-вторых, принципиальное значение имеет тезис: при всей интенсивности, масштабности, новизне языковых преобразований, наблюдаемых в советское время, особенно в первые годы Советской власти, перерыва непрерывности в развитии русского языка не происходит.

Изменения в исторических условиях социального существования русского литературного языка советской эпохи обусловлены в первую очередь тем обстоятельством, что принципиально существенно расширяется его социальная база. С успехами развернувшейся по всей стране культурной революции, приобщающей к просвещению, к книге, к искусству миллионы и миллионы трудящихся, литературный язык становится достоянием все более широких масс; с развитием всеобщего среднего образования носителями литературного языка становятся миллионы простых людей.

Итак, в советское время наблюдается убыстрение темпов эволюции русского языка, усиление интенсивности процессов его развития. В качестве иллюстрации можно обратиться к неологизмам.

Преемственность развития словарного состава русского литературного языка в советскую эпоху с предшествующим временем особенно явственно обнаруживается в области словообразования. Так, в связи с ростом неологизмов-существительных nomena agentis обращают на себя внимание интенсивно протекающие в советское время словообразовательные процессы в сфере существительных женского рода со значением лица. Отмечается активность деривационных образований женского рода от соответствующих существительных мужского рода для обозначения женщин по роду их занятий, профессий, общественному положению, а не по роду занятий, профессии супруга, как это преимущественно было в дореволюционное время. Значительно выросла группа наименований, обозначающих женщин по признаку участия их в том или ином виде деятельности, например, активистка, делегатка, комсомолка, колхозница, общественница, пионерка, рабфаковка, стахановка, ударница, юнатка и др.

Такая понятийно-семантическая направленность в образовании слов женского рода имеет принципиальное значение для понимания лексико-словообразовательных процессов, протекающих в советское время: при традиционности реализуемой словообразовательной модели – модификация ее семантического наполнения и активизация самого деривационного процесса, сопровождаемого расширением лексико-семантической базы.

Между тем наименования женщин по роду их занятий были и до 1917 года, однако круг таких слов очень ограничен тематически и количественно, например, балерина, танцовщица, надзирательница, путешественница, прислужница, скотница, табачница, ученица, фельдшерица и т. п. (см. Бельчиков, 2001, с. 199–201).

Серьезные преобразования лексики, а также фразеологии и словообразования совершаются на фоне и в контексте не менее значительных изменений, наблюдаемых в системе стилей, в составе основных стилистических разрядов лексики. А с этой сфере русского литературного языка усиливается взаимодействие книжной и разговорной речи, характерное для всего послепушкинского периода в развитии русского литературного языка, тенденция к сближению его основных функционально-стилевых сфер. Доминирующая тенденция в этой области – сближение разговорной речи и книжных стилей при интенсивном воздействии первой на последние.

В публицистику, в литературу, в повседневный речевой обиход трудящиеся, их представители приносят речевые навыки своей среды, привычные для них слова, выражения, “крепкий и ясный язык” трудового человека (по определению писателя А.С. Серафимовича).

В результате, с одной стороны, литературный язык обогащается элементами народно-разговорной (т. е. внелитературной) речи (например, отгул, учеба, перекур, “даешь!”), с другой стороны, происходят процессы взаимовлияния книжной и разговорной речи (внутри литературного языка): в разговорную речь проникают книжные слова, фразеология, грамматические формы, произносительные нормы. См., например, такие слова, как актуальный, вариант, действительно, интеллигентный, классический, лимитировать, минимальный, однозначно, типичный и под. В книжных стилях появляются слова вроде беспризорник, боевитость, электричка и под. как результат взаимодействия книжной и разговорной речи.

§2. В развитии русской литературной лексики советской эпохи можно наметить 4 основных периода.

Первый период – до конца 20 – начала 30-х годов; второй период – 30-е – самое начало 40-х годов; третий период – Великая Отечественная война 1941–1945 годов и первые послевоенные годы; четвертый период – с 50-х годов до середины 80-х.

Внутри этих периодов в свою очередь можно выделить временные отрезки частного характера (см., например, Селищев, 1939, с. 66–67;

Ожегов, 1953). Предлагаемая периодизация развития словарного состава русского языка совпадает с основными периодами развития такого важного, констатирующего элемента литературного языка, как норма.

И это не случайно, поскольку лексика литературного языка в своем развитии тесно связана с эволюцией литературных норм.

Развитие лексики протекает на фоне процессов, совершающихся в других “разделах” русского литературного языка, особенно в словообразовании; некоторые лексические разряды в своем развитии непосредственно связаны с процессами, протекающими в частях речи (прежде всего в сфере имени и глагола), а также в синтаксисе словосочетания.

Так, в сфере новообразований обращает на себя внимание, во-первых, то, что около 36% всех неологизмов, зафиксированных “Толковым словарем русского языка” под ред. Д.Н. Ушакова, составляют слова со значением лица (см. Мучник, 1971), во-вторых, то, что лицо характеризуется под углом зрения разнообразных явлений общественной жизни, в частности создаются наименования, обозначающие профессию женщин по роду их занятий.

Не лишены интереса и разнообразные процессы переосмысления, а также словосложения. В сфере словосложения взаимодействие процессов лексико-семантических, словообразовательных и синтаксических (см., например, Яцимирский, 1954; Шведова, 1964) происходит особенно интенсивно.

Характерным для советской эпохи стало образование новых слов в результате соединения или объединения литературно-книжных и разговорных (в частности, народно-разговорных) элементов. Правда, от этого процесса больше выигрывает народно-разговорная речь, чем литературная, но и литературная речь пополняется такого рода новообразованиями. См., например: беспризорник, боевитость, глубинка, теребильщик, юнгштурмовка, стиляга.

Взаимовлияние литературно-книжной и разговорной сфер русского языка в 20–60-е годы XX столетия протекает весьма интенсивно и представляет сложную картину. К сожалению, в этом направлении русский язык советской эпохи исследован в самой незначительной степени. А именно здесь арена взаимодействия экстралингвистических и собственно языковых факторов.

Очевидно, что изменение состава носителей литературного языка не могло не сказаться на возрастании разговорных элементов в литературной речи и соответственно на семантической и стилистической эволюции многих разрядов лексики (см. Шмелев, 1964, с. 7–8).

Вместе с тем приобщение миллионов масс к культуре не могло не сказаться и на самом характере их речевого обихода, в который интенсивно проникают “книжные” слова и выражения, а также клишированные формулы и штампы “книжного” происхождения. Это касается прежде всего лексико-фразеологических элементов официально-делового стиля, а также публицистического стиля в его газетном варианте (“газетно-публицистического стиля”). См., например, употребление таких слов, как ремонт, ликвидировать, реализовать, организовать и т. п. Иначе говоря, речь идет о расширении сферы применения слов и изменении их стилистической прикрепленности.

Это явление включается в общий процесс миграции слов из одной стилевой сферы русского языка в другую.

Важность этого процесса для словарных эволюций советской эпохи отмечалась уже в 20-е годы (см. Шор, 1929).

§3. В первый период (до конца 20-х годов) наблюдаются интенсивные процессы образования новых слов и устойчивых сочетаний (общелитературного и социально-ограниченного характера) и семантических трансформаций уже существующих слов. Получают широкое распространение слова общественно-политической и публицистической лексики, обозначающие понятия коммунистической идеологии и классовой борьбы, новые формы общественной жизни, быта и культуры. Активизируется лексика, сложившаяся в рабочей и демократической публицистике конца XIX – начала XX в., особенно лексика, культивируемая в большевистской печати (большевик, большевистский, партиец, партийный, подпольщик, хвостизм и др.).

Расширяет сферу распространения научно-техническая и профессиональная терминология.

Семантические трансформации приводят к модификации сочетательных возможностей переосмысленных слов, возникают новые сочетания давно бытующих в русском языке слов, отражающие явления и понятия новой жизни (например, Красная Армия, красный командир, коммунистический субботник, коммунистический труд, народный суд, народный комиссар и др.).

Переосмысление и тесно связанные с ним изменения в сфере сочетаемости слов совершаются по-разному в разных лексических группах:

1. В сфере общественно-политической и публицистической лексики изменились контексты употребления таких слов, как труд, комиссар, народный, трудовой, трудящийся, государство, государственный.

Появились новые словосочетания: Советское правительство, рабочекрестьянская армия, Советский Союз, народный комиссар, красный офицер, коммунистический субботник и т. п.

2. Серьезные семантические преобразования пережили слова, относящиеся к обозначению понятий буржуазно-помещичьей идеологии, религиозного культа, отдельных сторон быта и культуры бывших господствующих классов, а также к административной и сословно-классовой номенклатуре царской России. У многих из этих слов усилилась или впервые возникла отрицательная эмоционально-оценочная характеристика. См.: барин, барыня, буржуй, бюрократ, господин, лакей, мадам, чиновник и т. п.

Выходят из употребления, переходя в пассивный запас лексического состава слова губернатор, гимназия, гласный, городовой, департамент, столоначальник, прошение, проситель, мезальянс, галантный, светский и подобные лексические единицы, обозначающие явления дореволюционной жизни.

3. Для первого периода характерен также процесс переосмысления слов, относящихся к области военного дела, техники, и некоторых слов, относящихся к обозначению бытовых явлений. Слова этих разрядов приспосабливаются для называния предметов, явлений и процессов трудового, хозяйственного, производственного быта, социальной, политической и культурной жизни: посевной, ударный, угольный фронт, посевная, выборная кампания, армия просвещенцев, штаб культпохода, командные высоты, перестроиться (на ходу), равняться (по), ударные батальоны. Этот процесс наблюдается и в последующие годы: фронтовик тыла, фронтовая вахта, фронтовой месячник, трудовой салют, фронт труда, фронт социалистического строительства, трудовые рубежи и т. д.

4. Слова из сферы производственной лексики приобретают переносное специализированное значение (загиб, перегиб, спайка, прослойка, ячейка и др.).

В 20-е годы интенсивно развиваются слова, созданные по принципу аббревиации. Например: ВЧК, КИМ, РСФСР, СССР, комбеды, колхоз, комсомол, ликбез, нарком, Наркомпрос, рабкор, рабфак, селькор, Совнарком, совхоз, чекист и др.

На аббревиатурах надо остановиться особо. С одной стороны, справедливо утверждение (см., например, Виноградов, 1945, с. 166–167), что сложно-сокращенные слова – структурный класс номинаций, характерный именно для советской эпохи. С другой стороны, формирование такого рода слов было подготовлено еще до революции, в первые десятилетия XX века. В годы I мировой войны получают сравнительно широкое распространение такие образования, как комроты, комбат, начдив, главковерх и другие подобные наименования воинских должностей. Сокращения различных названий было обычным в среде революционного подполья, в нелегальной прессе и литературе (например: ЦК, ЦО, эсер, эсдек и др. – см. Селищев, 1968, с. 145; Ожегов, 1974, с. 33–34; Lehikoinen, 1990, гл. 2). Революция и начальный этап перестройки всей жизни на новых началах усилили процесс аббревиации. Сложно-сокращенные слова теперь применяются и в военном обиходе, и в гражданской жизни – в названиях учреждений, должностей, предметов, особенно в деловом стиле и газетном языке. (К середине 30-х годов процесс образования аббревиатур и их употребление стабилизировались).

В художественной и публицистической прозе 20-х – начала 30-х годов наблюдаем увлечение диалектной, профессиональной и жаргонной лексикой и фразеологией; обычно немотивированное использование их в ущерб идейно-художественной стороне литературных текстов.

Разумеется, не все из бурного потока лексических и лексико-семантических новшеств стало достоянием литературного языка. Вместе с тем процессы, которые совершаются в сфере русской лексики, приводят к серьезной перегруппировке или создают предпосылки для таковой внутри стилистических разрядов словарного состава литературного языка.

§4. Второй период (30-е – самое начало 40-х годов)можно охарактеризовать как период упорядочения общественной речевой практики. В 1935–1940 годах выходит в свет первый советский толковый словарь – “Толковый словарь русского языка”, под редакцией Д.Н. Ушакова, значимость которого исключительно велика в процессе стабилизации и утверждения норм литературной речи, прежде всего, конечно, норм словоупотребления, стилистической дифференциации словарного состава современного русского языка. Словарь Ушакова стал на многие годы нормативно-регламентирующим фактором и базой дальнейшего развития русской литературной лексики.

30-е годы отмечены целенаправленными усилиями общественности, главным образом, писателей, выступавших за чистоту и точность языка как важнейшего орудия культуры, за углубление и обогащение русской национальной речевой культуры на основе творческого освоения литературного наследия прошлого, за культуру речи, письменной и устной, в прессе, на радио, в повседневном обиходе.

В этом отношении особенно показательна дискуссия о языке, участие в которой М. Горького и других видных писателей определило и верное направление, и плодотворные результаты большого, принципиального спора о путях развития и совершенствования речевой культуры народа.

Именно в 30-е годы создаются многие художественные и публицистические произведения, отличающиеся, помимо прочих достоинств, совершенством формы, в частности образцовым языком. В художественной литературе и публицистике стало гораздо меньше стилистически не оправданных терминов, профессионализмов, диалектизмов, вообще социально ограниченных слов, малопонятных широкому читателю.

Для 30-х годов характерно освоение литературным языком научно-технической и производственной лексики, получающей распространение в связи с интенсивыми процессами индустриализации, развития профтехобразования, формирования научно-технической интеллигенции.

Слова этих разрядов, расширяя рамки своего употребления, как правило, сохраняют основное, номинативное значение, например, беспосадочный (перелет), встречный (план), гидростанция, дрейфующая станция, зимовка, зимовщик, кинопередвижка, ледокол, метрополитен, перекличка, передача, промфинплан, перелет, путина, прокат, приемник, рация, радиовещание и т. д.

Слова специальной, терминологической лексики, становясь достоянием литературного языка, как правило, сохраняют свое основное номинативное значение. Однако профессионализмы, попадая в сферу литературного языка, могут применяться и для обозначения широкого круга сходных понятий, явлений, предметов. Например: обслуживать, напарник, отгул и т. д.

Для советского периода развития русской литературной лексики характерны интенсивные процессы образования сложных слов, новых моделей словосложения.

В 30-е годы, например, наблюдается образование сложных слов со второй частью – завод (хлебозавод, лесозавод, маслозавод, стеклозавод), наряду с постепенно уходящими в пассивный запас словами типа пекарня, стекольня, лесопильня и лесопилка, блиння, кастрюльня.

Во второй период возвращаются в активную часть словаря некоторые слова тех слоев лексики, которые в начале революции перешли в пассивный запас словаря. Это сопровождается переосмысливанием таких слов, причем у этих слов, как правило, “снимается” отрицательная характеристика. См., например, слова знатный (знатный тракторист, знатный комбайнер), потомственный (потомственный рабочий, потомственный шахтер), почетный (почетное звание), династия (рабочая династия) и под.

Что касается аббревиатур, то в этот период значительно упорядочивается как их образование, так и применение в литературном языке.

Углубление и развертывание культурной революции, крупные социальные преобразования в деревне способствуют тому, что в 30-е годы нивелировка местных говоров происходит еще более интенсивно, чем в предыдущий период. Сложные процессы наблюдаются и в сфере социальных диалектов. Здесь тоже господствует общая тенденция к нивелировке, к “снятию” социальной прикрепленности специфических слов и выражений, переходящих в состав городского просторечия. В 30-е годы, в связи с завершением процессов, приведших к принципиальному изменению социального состава населения СССР, разнообразные тенденции к “свертыванию”, нивелировке, интеграции социальных диалектов в городское просторечие проявляются наиболее интенсивно.

Все изменения в сфере территориальной и социальной диалектологии, несомненно, положительно отразились на состоянии русской литературной лексики: упорядочился ее состав и стилистическая дифференциация.

§5. В третий период (Великая Отечественная война и первые послевоенные годы) с новой силой обнаруживает себя тенденция сближения книжной и разговорной речи. Ярче всего это выявляется в публицистическом стиле, отчасти в языке художественной литературы. В третий период можно говорить о более интенсивном функционировании в литературных текстах элементов ненормированной речевой стихии просторечия, что, несомненно, способствовало обогащению синонимики и вообще выразительных средств литературного языка.

В 40-е годы активны новообразования просторечного характера, (они получают распространение в разговорно-обиходной речи), которые, как правило, представляют собою синонимические замены литературнонормированных наименований соответствующих предметов, преимущественно военного назначения. В основном это слова, заменяющие “официальные”, терминологические составные наименования, например, бронебойка – противотанковое ружье, бронебойщик – стрелок противотанкового ружья, зажигалка – зажигательная бомба и др.

Для периода Отечественной войны вообще характерно широкое развитие новообразований народно-разговорного характера, которые, как правило, представляют собой синонимические замены литературно-нормированных наименований соответствующих понятий, предметов, явлений. Не все, конечно, из этих слов стали достоянием литературного языка. Все же литературный язык пополнился за счет слов народно-разговорного характера, возникших в годы войны. Для военных и последующих лет типичным представляется такое положение, при котором “побеждают” в литературном языке слова или словообразовательные модели разговорного характера, несмотря на наличие традиционных “книжных” слов и словообразовательных моделей. В подтверждение сказанного можно сослаться на развитие соотносительного члена видовой пары глаголов мобилизовать, арестовать, организовать – мобилизовывать, арестовывать, организовывать (в 30-е годы пользование такими формами считалось грубым нарушением литературной нормы).

В это время продолжается переосмысление слов военного назначения применительно к явлениям и понятиям “невоенной” жизни, например, правофланговые, фронтовик (тыла, посевных работ), фронтовой (фронтовое задание, фронтовая вахта) и т. п.

Для этого периода характерна новая волна семантических преобразований, разнообразных переосмыслений слов, имеющих отношение к военной действительности; применение многих слов для обозначения явлений и обстоятельств, порожденных войной (клещи, клин, кольцо, мешок, ежи и др.). (см. Лукьяненко, 1948, с. 246; Кожин, 1956, с. и след.) Из пассивного словаря возвращаются слова, обозначающие военные звания: солдат, офицер, генерал, такие слова как гвардия, гвардейский, погоны и соответствующие производные образования. Появляются новые словосочетания: советский солдат, офицер, советская гвардия, передовой офицер, гвардейская часть, гвардейский значок и т. п. Сразу же возникают оценочные словосочетания вроде гвардейцы тыла, труда, гвардейский труд, трудовая гвардия, наряду со словосочетаниями старая партийная гвардия, молодая гвардия, солдат революции, партии, существующими с 20-х годов.

В 40-е годы усилился процесс образования неологизмов – существительных женского рода со значением лица: зенитчица, партизанка, пехотинка, разведчица, регулировщица, связистка и др. (Этот процесс не утратил своей продуктивности и позже – конькобежка, космонавтка, нормировщица, целинница и т. д.).

Подробнее о русском языке в период Великой Отечественной войны см. в моей статье “Из наблюдений над русским литературным языком эпохи Великой Отечественной войны” – наст. изд. с.

§6. Четвертый период – 50–80-е годы. Этот период не однороден по тенденциям развития лексики и в целом литературного языка.

Все же общим представляется продолжающееся взаимодействие книжной и разговорной речи, при котором разнообразные элементы разговорной речи активно внедряются в книжно-литературные тексты, стремясь “ужиться” с книжной культурой слова, устанавливая соотносительные связи и с лексикой, и с синтаксисом, и со словоформами, традиционными для книжной речи.

Оценивая эти процессы взаимодействия, важно учитывать, что в языковой жизни общества в этот период произошли существенные изменения в соотношении письменной и устной речи вследствие бурного развития радио и особенно телевидения. Письменная речь утрачивает свою “монополию”, а устная речь соответственно значительно расширяет свое влияние в общественной речевой коммуникации. Это обстоятельство тоже важно учитывать при изучении возрастающего влияния разговорной речи на книжную, поскольку устная форма радио- и телетекстов во многом типологически однородна с разговорной речью.

Иллюстрацией влияния разговорной речи на книжную может служить предпочтительное образование прилагательных по образцу: “меж + относительное прилагательное” по сравнению с 30-ми годами, когда предпочтение отдавалось суффиксоиду между-. Если в словаре Ушакова прилагательных на меж всего несколько, то в этот период их целые серии: межвахтенный, межведомственный, межвузовский, межгосударственный, межколхозный, межконтинентальный, межобластной, межпартийный, межпарламентский, межпланетный, межрайонный, межреспубликанский и т. п.

Несомненной отличительной чертой развития литературного словаря в данный период представляется значительно возросшая роль научно-технической и производственно-профессиональной лексики. Эти лексические разряды активны в средствах массовой информации; они заметно усилили свои позиции в языке художественной литературы, через электронные и печатные СМИ получают широкое распространение в общелитературном речевом обиходе.

Активность научно-технической, вообще терминологической лексики объясняется развернувшейся в XX столетии научно-технической революции. Достижения научно-технического прогресса глубоко внедряются не только в производство и науку, но и в культурную жизнь, в образование, в средства массовой коммуникации, в повседневный быт. Вместе с этими достижениями в наш речевой обиход, в литературный язык включаются и соответствующие номинации, устойчивые обороты речи, способы описания.

Заметно возросла роль производственно-профессиональной и научно-технической речи как источника новых явлений в сфере литературного языка.

Русский литературный язык пополняется, во-первых, новыми лексическими и лексико-семантическими единицами, как вновь образованными (атомник, атомщик, атомоход, антимир, антиракета, лазер, лунник, луноход, высотник, скоростник, интервидение, космовидение, космодром, цикличность, роботизация, компьютеризация, ядерщик и т. д.), так и получившими широкое распространение в номинативном значении (радиация, космонавт, облучение, излучение, кибернетика, робот, дисплей, электроника, початок, ракетоноситель и т. д.). В 50-е годы стала очень продуктивна модель: сверх + относительное прилагательное, означающее что-либо из области физики, химии, техники, производства – сверхвысотный, сверхвысокочастотный, сверхдальний, сверхзвуковой, сверхскоростной и т. п. (см. Бельчиков, 2001, с.

222–226) (она исподволь подготавливалась в 30-е годы).

Во-вторых, в отличие от предыдущих периодов происходят процессы переосмысления терминологической лексики на базе переносно-расширительного (нетерминологического) употребления слова. Термины, главным образом, из области современной физики, космонавтики, ракетной техники применяются для обозначения понятий и явлений общественной жизни, культуры, даже личных взаимоотношений, например, радиация (радиация пропаганды войны), ускоритель (социального, художественного развития человечества), орбита (экономическая), траектория (экономического развития какого-либо региона, страны), стыковка и др. или как средство оценки, например, “Настоящие ученые всегда люди жесткой фокусировки” (Г. Николаева), эпицентр (трагедии Шекспира “Гамлет”, событий), планктон (“равнодушие – планктон мещанства” – из газет), перегрузка (работа с перегрузками), оптимум (“В достижении оптимума таятся гигантские силы цивилизации” – из газет), инфляция (“Мне хочется показать как происходит инфляция слов…” – И. Эренбург).

В сфере той же терминологической лексики в 40–50-е годы отмечается развитие новых разновидностей сложных слов определенного типа.

В частности появляются сложные слова, у которых определяющей частью выступает основа существительного (исходное словосочетание = относительное прилагательное + существительное): лесополоса.

В-третьих, заметно усилились процессы семантического включения. Например, спутник из искусственный спутник Земли, качественный в значении ‘хорошего качества’; первый – в значении “чемпион по…” (в сочетании с существительным, обозначающим предмет спортивного назначения). Например, первая перчатка – “чемпион по боксу”, первая ракетка – “чемпион по теннису”; золотой, серебряный, бронзовый (из области спорта) в значении соответственно ‘обладатель золотой (серебряной, бронзовой) медали’ (бронзовый призер Олимпиады), “принесший или обеспечивший спортсмену, команде золотую, серебряную, бронзовую медаль” (золотой прыжок, золотой гол). (В описанном употреблении прилагательных золотой, серебряный бронзовый, первый очевидно влияние такой сферы разговорной стихии, как профессиональная речь).

Наиболее показательными представляются семантические трансформации прилагательных атомный и ядерный. Атомный, как известно, выступает со значением ‘относящийся к атому’, соответственно возможны словосочетания: атомный вес, атомная энергия. Вместе с тем сочетаемость этого слова гораздо шире: атомная война, атомная бомба, атомное оружие, атомная политика, атомная катастрофа, атомная опасность, атомный шантаж, атомный ледокол, атомный реактор, атомная энергетика и т. п.

В сочетании атомная бомба прилагательное атомный “включило в себя” семантику словосочетания атомная энергия, поскольку действие атомной бомбы, ее взрыв основан на использовании энергии расщепленного атома, атомной энергии. В сочетании атомная война слово атомный уже “включает в себя” семантику словосочетания “атомная бомба” или “атомное оружие”, потому что атомная война – это война с применением оружия, основанного на использовании атомной энергии. И так можно разбирать другие сочетания с атомный, выявляя следующую “ступень” семантического включения (атомная политика, атомный шантаж), соответственно выявляя фразеологически обусловленное значение слова атомный. Аналогичное происходит и с сочетаниями прилагательного ядерный (ядерное безумие, ядерная катастрофа), значение которого “относящийся к атомному ядру” тоже следствие урбанизации (ядерная война, опасность и т. п.).

В рассматриваемый период отмечается развитие новых разновидностей сложных слов определительного типа в сфере терминологической лексики. В частности, возникают слова, у которых определяющей частью выступает основа существительного типа авторалли, мотоолимпиада, лесополоса и т. п.

В результате трансформации двучленных словосочетаний в одно слово, а многочленных – в двучленные (этот процесс особенно активизировался в 50–60-е гг.) осложняется, становится несравненно более емкой семантическая структура слова, развивается система синонимических рядов и дублетных пар, русский язык обогащается новыми средствами синонимического и однозначного наименования сходных явлений действительности (ср.: нефтемаршрут ‘поездной состав, перевозящий нефть’). А вследствие этого устанавливаются новые стилистические соотношения внутри лексико-фразеологического состава современного русского языка.

В 80-е годы активизируются семантические процессы, связанные со специализацией значения отвлеченных слов. Это ярче всего выявляется в функционировании слов демократизация, застой, перестройка, ускорение (ср. возникшее ранее употребление существительного разрядка).

§7. В кратком обзоре развития русской литературной лексики в советское время, естественно, нашли отражение лишь наиболее общие или наиболее активные процессы эволюции лексического состава.

Далеко не все вопросы получили полное освещение, а некоторые, такие, как, например, взаимосвязи и соотношение лексики и фразеологии в ходе их эволюции вообще не рассматривались, поскольку эта проблематика требует специального анализа.

Итак, в 20–80-е годы XX в. произошли очень важные и значительные изменения в словарном составе русского литературного языка;

анализ его эволюции убеждает в том, что развитие литературной лексики, всего русского литературного языка в условиях интенсификации процессов языковой эволюции, обусловленной революционной обстановкой и дальнейшей историей Советской России, проходило в целом в общем русле исторического движения нашего языка в послепушкинский период – по пути углубления и укрепления его национально-демократических основ и на этой базе – совершенствования национальной речевой культуры, развития ее традиций, утверждения литературных норм.

Словарный состав в ходе своего развития участвует в углублении и дифференциации стилистической структуры литературного языка, в развитии речевых средств выразительности, – в обогащении лексико-фразеологической синонимики.

Литература Бельчиков, 2001 – Бельчиков Ю.А. Русский литературный язык:

стилистика, лексика, история, М., 2001.

Виноградов, 1945 – Виноградов В.В. Великий русский язык, М., 1945.

Кожин, 1956 – Кожин А.Н. О словах с переносным значением в русском языке эпохи Великой Отечественной войны//Уч. зап. МОПИ, т. XXV, Труды каф. русского языка, Вып. 3, М., 1956.

Лукьяненко, 1948 – Лукьяненко А.М. Семантические и лексические процессы в русском языке эпохи Великой Отечественной войны//Уч.

зап. Саратовского гос. унив-та, т. 20, Саратов, 1948.

Ожегов, 1953 – Ожегов С.И. К вопросу об изменениях словарного состава в русском языке в советскую эпоху//“Вопросы языкознания”, 1953, No 2.

Ожегов, 1974 – Ожегов С.И. Лексикология. Лексикография. Культура речи, М., 1974.

Мучник, 1971 – Мучник И.П. Грамматические категории глагола и имени в современном русском языке, М., 1971.

Селищев, 1939 – Селищев А.М. О языке современной деревни//Труды МИФЛИ, т. V, М., 1939.

Селищев, 1968 – Селищев А.М. Избр. труды, М., 1968.

Шведова, 1964 – Шведова Н.Ю. О некоторых активных процессах в современном русском синтаксисе (наблюдения над языком газеты)/ /“Вопросы языкознания”, 1964, No 2.

Шмелев, 1964 – Шмелев Д.Н. О семантических изменениях в современном русском языке//Развитие грамматики и лексики современного русского языка, М., 1964.

Шор, 1929 – Шор Р.О. О неологизмах революционной эпохи//Русский язык в советской школе, 1929, No 1.

Яцимирский, 1954 – Яцимирский Б.М. Развитие способов словосложения в русском языке советской эпохи//Уч. зап. Ивановского гос.

пединститута, т. VI, “Филологические науки”, Иваново, 1954.

Lehikoinen, 1990 – Lehikoinen R. Словарь революции – революция в словаре? Аббревиатуры и иноязычная лексика в русском языке первого послереволюционного десятилетия, Helsinki, 1990.

Из наблюдений над русским литературным языком эпохи Великой Отечественной войны Рассматривая состояние и основные тенденции эволюции русского литературного языка в эпоху Великой Отечественной войны, целесообразно обратиться прежде всего к характеристике той социокультурной ситуации (включая общую ситуацию в речевой коммуникации и состояние литературных норм), которая сложилась в русском литературном языке к концу 30-х – самому началу 40-х годов.

Перед Великой Отечественной войной, в 30-е годы (особенно во второй половине 30-х гг.), наблюдается устойчивая стабилизация литературных норм после мощного напора внелитературной речевой стихии в первые 10–15 пореволюционных лет на литературные нормы, ее наплыва в традиционные сферы функционирования русского литературного языка. Этот период в истории русского литературного языка XX в. (30-е – самое начало 40-х гг.) можно охарактеризовать как период упорядочения общественной речевой практики (см. наст. изд., с. 23).

В 30-е гг. ряд факторов и событий культурной жизни, имевших непосредственное отношение к “языковой жизни общества” во многом обусловливал процессы стабилизации литературных норм, способствуя их утверждению, а также повышению общего уровня речевой культуры.

Имеется в виду, во-первых, появление художественных (и публицистических) произведений, составивших “золотой фонд” русской литературы советского времени. В этих произведениях, значительно поднявших общий уровень национальной речевой культуры, читатель находил высокие образцы использования русского литературного языка. Это, несомненно, серьезно способствовало стабилизации литературных норм, упорядочению словоупотребления, в том числе мотивированному (коммуникативно и эстетически) использованию в литературных текстах диалектизмов, жаргонизмов, просторечия, профессиональной лексики и фразеологии.

Во-вторых, развернувшаяся с начала 30-х гг. систематическая работа по нормализации современной (для того времени) литературной речи. Это выразилось в начавшейся в первой половине 30-х гг. а) работе над первым советским нормативным словарем – “Толковым словарем русского языка” под редакцией Д.Н. Ушакова (СУ), М., 1935–1940;

б) в деятельности Орфографической комиссии по упорядочению русского правописания (с 1934 г. – вплоть до 1940 г. ежегодно издается “Орфографический словарь для начальной и средней школы”, составленный Д.Н. Ушаковым; в 1936, 39 и 40-м гг. выпускаются в свет проекты “Правил единой орфографии и пунктуации”); в) в обобщении и упорядочении стилистических рекомендаций (главным образом в области грамматики и словоупотребления) на базе многочисленных речевых материалов повседневной газетной, редакционно-издательской практики. В 1941 г. выходит в свет по существу грамматическая стилистика современного русского языка – “Практическая стилистика языка газеты” К.И. Былинского. Работа К.И. Былинского 1941 г. – в унисон с СУ – утверждала “диктатуру” литературной нормы, особенно в наиболее авторитетной и влиятельной сфере тогдашней речевой коммуникации: в прессе и книжно-издательском деле. Нормализаторская работа велась и на радио. Там консультантом дикторской группы был Д.Н. Ушаков. При всей гуманности своей натуры он непреклонно проводил линию на точное соблюдение на радио литературных норм, особенно – орфоэпических.

Таким образом, к началу Великой Отечественной войны русский литературный язык располагал сложившейся системой литературных норм, получивших свою кодификацию в авторитетных филологических словарях и пособиях и нашедших реализацию, подтверждение в разноаспектной в функционально-стилевом плане речевой практике:

в художественной литературе, публицистике, газетно-журнальной периодике, в юридических документах, в радиопередачах, в театральных спектаклях… С началом войны видоизменяются социальные (социокультурные) условия существования русского литературного языка в связи с возникновением нового фактора, ставшего главным в жизни советского общества тех лет: все стороны жизни определяются тем, что идет война.

В коммуникативно-речевой проекции всеобщая ориентация на войну, на сражающуюся армию, на ход военных событий находит свое отражение в актуализации известных лексико-фразеологических пластов (в том числе из внелитературной сферы), словообразовательных процессов, а также в некоторых стилевых тенденциях тогдашней публицистики.

Во-первых, активизируются, выдвигаясь на первый план по частотности употребления и социокультурной значимости, лексика и фразеология военного дела прежде всего в их номинативной семантике, в дефинитивном употреблении. (Данной проблематике посвящена книга А.Н. Кожина – см. Кожин, 1985). Активизация военной лексики наблюдается в первую очередь в газетных материалах (в официальных военных сводках и в очерках, корреспонденциях, репортажах, публицистических статьях), вообще в периодике, в радиопередачах. По мере появления литературно-художественных произведений, песен, кинофильмов военная лексика (и фразеология) в их речевой структуре значительно активизируется.

Во-вторых, становятся заметными, все более актуализируясь по ходу войны, разговорные элементы ненормированного характера, относящиеся, с одной стороны, к тем обозначениям оружия, действия разных видов вооружения, действий воинских подразделений, военной техники, солдата, командира в различных ситуациях фронтовой, вообще военной жизни, которые имеют “официальное” обозначение, закрепленное чаще всего в военных уставах, наставлениях, в военноделовых документах. Среди таких речевых явлений немало слов и словосочетаний из военных арго. См., например: гитара, балалайка, удочка, утки, дергалка – из арго подрывников, еж – танкистов, удвист – летчиков (см. Кожин, 1985, с. 247). Некоторые из таких слов (немногие) получили впоследствии – в 50-е годы – признание в литературном языке как общеупотребительные или разговорные. Например, пятачок.

Пятачком фронтовики называли небольшое пространство земли, отбитое у противника или защищаемое, удерживаемое нашими войсками.

Первая регистрация этого слова – во 2-м издании “Словаря русского языка” С.И. Ожегова (СО), М., 1952: “…разг. шутл. Маленькая круглая площадка, а также вообще тесное, ограниченное пространство” (с.

583). Однако уже в 1959 г. в “Словаре русского языка” под ред. А.П.

Евгеньевой (МАС) это слово дается как общеупотребительное, без каких-либо оценочных помет: “…3. Небольшая площадка, а также вообще ограниченное пространство земли”(т. III, с. 767). Бомбежка в СУ отмечено: “…(нов. авиац. арго)” (т. 1, стлб. 173). В первом же издании СО (1949 г.) это слово дано как производное от бомбить с пометой “разг.”.

С другой стороны, актуализированы разговорные (в рамках литературного языка) или нейтральные слова (по преимуществу глагольная лексика), употребляемые в специализированных (созданных по принципу специализации семантики данной лексической единицы) значениях или смыслах применительно к военной, фронтовой обстановке, складывающихся в коммуникативных условиях просторечия.

См., например: домолотить – домолачивать, приземлить (самолет), вгрызаться (разг.), выкуривать (прост.), и т. п. Некоторые из слов в таком употреблении получили отражение в толковых словарях 50-х годов. Например: висеть. В изд. 2 СО (1952 г.) в речениях отражено “военное” употребление этого глагола: “…Самолеты висят над полем боя (перен.: летают, кружа)”, в МАС (т. 1, с. 225, 1957 г.) уже регистрируется значение “длительное время находиться над объектом поражения”;

перемолоть – перемалывать: СО – изд.2 регистрирует возможность переносного употребления: “…П. живую силу и технику врага (перен.:

истребить)” (с. 458), сложившегося в годы войны; ср. теснить.

Отличительной чертой использования в материалах газет, в радиопередачах, в художественной литературе военных лет “официальных” и терминологических номинаций военного дела в значениях и расширительных употреблениях (в том числе и “новых” для общелитературного речевого обихода), слов из состава литературной лексики (разговорной и нейтральной), просторечия и военных арго, является то, что эти обозначения или поясняются в тексте, или ставятся в разъясняющие контексты.

Например: “Меткие стрелки отправились на охоту…Снайперы сняли 29 фашистов”, “Из-за скал показался еще один сторожевик…сторожевой корабль начал…” – из газет 1942 г. (см. Кожин, 1985, с. 207, 209), “Они столько летали ночью за это время, что все без исключения стали опытнейшими ночниками” (Симонов, Эренбург, 1979, с. 117). Ср. описательный контекст “военного” словосочетания передний край: “День на переднем крае до отказа наполнен хлопотами. Здесь и стреляют, и роют новые траншеи, и пишут письма, и вновь учатся воевать” – из газет 1943 г. (см. Кожин, 1985, с. 9).

Такие разъясняющие контексты слов, словосочетаний (особенно обиходно-разговорного характера), которые могут быть не ясны, не понятны массовому читателю, – одна из типических черт печатных и радиотекстов о войне, о фронте, опубликованных в 1941–1945 годах.

В сравнении с концом 20-х – началом 30-х гг., когда многие литераторы чрезмерно увлекались диалектизмами, немотивированно, не заботясь об их коммуникативной и эстетической уместности, включали областнические слова в речевую структуру литературно-художественных текстов, или в сравнении с 80–90-ми гг. XX в., отмеченными большим наплывом в литературные тексты жаргонной лексики и варваризмов, наблюдаемая в годы Отечественной войны забота об элементарной ясности текста, его максимальной доходчивости, об адекватном восприятии читателем текстов о войне представляется характеристической чертой стилистического оформления прежде всего газетных очерков, корреспонденций, репортажей, а также публицистических статей.

Нужно сказать (и это было видно из некоторых приведенных иллюстраций), что распространение неофициальных обозначений военных реалий, с одной стороны, и стремление поставить “официальные” номинации в разъясняющие, а главное, – в оценочные контексты (что тоже – одна из отличительных черт газетно-публицистических текстов военных лет) – с другой, приводит к расширению синонимических замен. Чаще всего возникают различного рода перифразы – описательные обороты констатирующего (см. обозначение самолета “У-2” как крылатый санитар, воздушный крылатый извозчик, крылатый связист) и преимущественно оценочного характера (летчики-истребители – это крылатые, воздушные часовые, крылатые богатыри, крылатые герои;

танк – стальная, сухопутная крепость), в конечном счете – к развитию синонимии русского языка.

Особенно широко синонимические замены представлены среди параллельных “официальных” и обиходно-разговорных номинаций военных реалий. При этом, как правило, наблюдается процесс универбации (результаты этого процесса прослеживаются во всех периодах развития русской литературной лексики в XX в.). См., например:

сторожевой корабль, катер – сторожевик, фугасная бомба – фугаска, зажигательная бомба – зажигалка, бронебойное ружье – бронебойка, матрос торпедного катера – торпедник, консервированное тушеное мясо – тушенка…; ср. танк “Т–34” – тридцатьчетверка, танк “Т–60” – шестидесятка, сорокапятимиллиметровое орудие – сорокопятка. Возникают универбы, так сказать, “второй ступени” – на базе аналогичных только что приведенным образованиям: самоходчик – “тот, кто обслуживает самоходное артиллерийское орудие”, самоходку; сорокапятчик – “тот, кто служит в расчете 45-тимиллиметрового артеллерийского орудия”, сорокапятки. Как очевидно, подобные образования – свидетельство материального роста русской лексики. Конечно, далеко не все из них “прижились” в литературном языке. Между тем такие слова, как бронебойка, зажигалка, самоходка, тушенка, фугаска вошли в литературный язык.

Наблюдаются и другие соотношения параллельных номинаций.

Чаще всего от разных основ: немцы – фрицы (стилистически сниженное), самолеты – истребители – ястребки (см. СО, изд. 1, 1949 г., с пометой “разг.”), кречеты; бомбардировщик – чайка; реактивные установки – “катюши”. Все такие обиходно-разговорные слова, как правило, экспрессивно окрашены.

В-третьих, наблюдается переосмысление части слов военного назначения применительно к явлениям и понятиям гражданской жизни. Например, получает расширительно-переносное употребление (обычно с характеризующими положительными коннотациями) такие слова, как фронтовик – фронтовик тыла, посевных работ, уборочной кампании;

гвардеец – гвардеец тыла, жатвы, урожая, механизации, гвардейцы трудового фронта; фронтовой как экспрессивно окрашенное (фронтовая бригада, звено – Бригады завоевывают почетное право фронтовых – из газет 1941 г. – см. 2, с. 66) и с констатирующей семантикой – “предназначенный для нужд фронта, действующей армии” (фронтовое задание, фронтовая вахта, дисциплина, декада, бригада (артистов), фронтовой месячник…); гвардия – рабочая гвардия (подробнее см.

Кожин, 1985, с. 62–71); ср. употребление этих и подобных слов в послевоенное время: гвардеец пятилетки, целины; целинная гвардия.

Применение военной лексики к явлениям и понятиям гражданским, политико-идеологическим было типично для советской эпохи (об этом см.

, например, Солганик, 1981). Начиная с первых пореволюционных лет к военной лексике прибегают прежде всего при обсуждении политических вопросов. Идеологическая работа советской власти, большевистской партии была нацелена на милитаризацию сознания населения (это был один из основных аспектов внутренней политики). Ощущение себя военным лагерем в окружении враждебного капитализма, задачи развития мировой революции и т. д. – все это определяло актуализацию военной лексики и фразеологии при обсуждении не только политических вопросов, но вообще всех аспектов общественно-политической, культурной, воспитательной, хозяйственной деятельности. См., например, такие слова и словосочетания (и предложно-падежные сочетания), как армия просвещенцев, ударные батальоны, авангард, командные высоты, форпост социализма, штаб мировой революции, штаб культпохода, фронт ударный, угольный, посевной, перестраиваться (на ходу), равняться на…, наступление на… Военная ситуация 40-х гг. только укрепила и расширила сложившуюся в 20–30-е гг. тенденцию переносно-метафорического употребления военной лексики применительно к “мирной” тематике.

В-четвертых, наблюдается активизация и возрождение архаизированной лексики торжественной, “высокой” экспрессии, а также слов номенклатурного характера (возвращение к некоторым дореволюционным названиям воинских чинов и званий, атрибутики: солдат, солдатский, офицер, офицерский, гвардия, гвардейский, гвардеец, гвардии капитан (майор…), погоны, кавалер ордена, возвратилось старинное слово таран (в новом осмыслении)).

Возвращение к архаизированной лексике было обусловлено общенациональным, общегосударственным значением вооруженной борьбы с агрессором – гитлеровской Германией.

Именно этими обстоятельствами была обусловлена актуализация в публицистических текстах военного времени таких слов как богатырь, воин, дружина, иго, летопись, лихолетье, нашествие, орды, племя, полчища, пращуры, предки, рать. См., например: “Нет, не устыдятся своих внуков суровые и непреклонные пращуры их, оборонявшие русские земли в годы лихолетий. Никогда не поредеет это племя богатырей” (Л. Леонов. Твой брат Володя Куриленко, 1942).

Поэт Н. Тихонов (“Двойная радуга”) писал, что в первые месяцы войны “повеяло вдруг глухой древностью”, давно забытые слова вернулись к жизни (иго, рабство, неволя, истребление, нашествие и др.).

В-пятых, как уже ясно из предыдущего изложения, из пассивного запаса литературной лексики публицисты берут слова (и фразеологические выражения) “высокой”, торжественной экспрессии преимущественно мелиоративной оценки. Это необходимо им для более полного, яркого раскрытия самоотверженности армии, всего народа в борьбе с фашистскими захватчиками, для поддержания боевого духа солдат.

Такая психологическая и идеологическая установка трансформировалась в своего рода текстообразующую доминанту стилистической организации лексико-фразеологических единиц книжной речи в композиционно-речевой структуре публицистических произведений, посвященных советскому человеку на войне, раскрытию общенационального и всемирно-исторического значения борьбы Советского Союза против германского фашизма (см. выступления в печати Л. Леонова, И. Эренбурга, А. Толстого). Вполне обоснованно писал Л.М. Леонов в журнале “Красноармеец” в 1942 г., что “трудно начертить спокойный…портрет” погибшего партизана “нашими обиходными словами” (Леонов, 1976, с. 70).

В один ряд с упомянутыми архаизированными словами встают слова “редких речевых ситуаций” (по терминологии М.В. Панова – см. Панов, 1963, с. 8) – с торжественной, “высокой” экспрессией:

благословить, вечность, воистину, година, жаждать, жертва, жертвенность, испепелять, исполин, исполинский, молитва, родина, отечество, отечественный, подвиг, победоносный, осенить, отстоять, святой, священный, чаяния, чудодейственно…Близки к ним слова патриот, патриотизм, патриотический, вернувшие в военные годы свое первоначальное осмысление, гордость, лишения, многострадальный, мужество, ненависть, реликвия…Обращает на себя внимание активизация в газетных материалах, в публицистических текстах слов русский, русские, особенно по сравнению с употреблением этих слов в газетнопублицистических текстах 20–30-х годов. Эти слова употребляются преимущественно с оценочно-характеризующими мелиоративными коннотациями номинативного значения в контекстах повышенной экспрессивной тональности. См., в очерках К. Симонова 1941– гг.: русское “ура” (Симонов, Эренбург, 1979, с. 21), испытать силу русского штыка, многострадальная русская земля (там же, с. 124), с поистине русским размахом (там же, с. 113), см. его очерк “Русское сердце” (там же, с. 83–88), пьесу “Русские люди”, в публицистике И.

Эренбурга тех же лет: русские люди, русский солдат, хорошее русское лицо, русское мужество, русское сопротивление, русский отпор, русская жертвенность, гордость русского оружия, голос русской земли, русские леса…(см. там же, с. 36–99, статьи И. Эренбурга; в мае г. в газетах опубликован очерк А.Н. Толстого “Русский характер”).

Все такие слова приобретают в контексте сложившейся общественно-политической, в конечном счете – социокультурной, ситуации (началась, идет война) особый смысл. К.А. Федин в романе “Костер” передает то впечатление, какое производило на рядовых граждан в начале войны словосочетание Отечественная война: “Это слово – Отечественная война, услышанное впервые по радио, изумило пассажиров и повторялось всем поездом…Из старого оно делалось новым. Оно перебрасывало мысли от прошлого к предстоящему, заставляя думать о значении и небывалом объеме события”. Весьма симптоматично и закономерно восприятие вернувшегося в активный словарь (вместе со словами русский, русские) топонима “Россия” в условиях войны – войны отечественной, развернувшейся на просторах исторически сложившегося великого государства по имени “Россия”, войны за Россию, за настоящее и будущее русского народа, его культуры, его языка.

Это восприятие сформулировал И. Эренбург в статье “О патриотизме” (июль 1942 г.): “…Слово “Россия” теперь не название государства, а нечто глубоко внутреннее, связывающее нас с нашей историей, вторую Отечественную войну с первой, молодого красноармейца с Суворовым, колыбели детей с могилами предков” (там же, с. 92).

Существенно отметить, что слова из состава религиозной лексики, активизировавшиеся в публицистике военных лет (благословить, осенить, святой, священный), фигурируют обычно в “советских” переносно-метафорических значениях, как это сложилось еще в 20–30-е годы: священная война, “…при выполнении священного долга перед Родиной” (там же, с. 57–58), “…пусть осенит вас ленинское знамя” (из приказа Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина), “Помощь товарищу в бою – святой и чистый закон каждого советского воина” (В. Кожевников. “Семь дней”). См., впрочем, у И. Эренбурга: “За Красную Армию молятся в старых церквах…Для старых бабок в деревне Гитлер – это антихрист” (там же, с. 32).

Продолжая разговор о стилистической роли, функциях лексики и фразеологии в газетных, публицистических текстах военных лет, важно обратить внимание на тот лексико-фразеологический пласт литературного словаря, в котором находит выражение пейоративная оценка.

Эта лексика сосредоточена в публицистических текстах, в которых раскрывается, разоблачается антигуманистическая природа и сущность фашизма, выясняется то зло, что несет с собой нацистская идеология и политика.

В этом отношении показательны выступления И.Г. Эренбурга. Слова и словосочетания инвективного характера у И. Эренбурга в своем большинстве относятся к книжной речи. Вот некоторые из них, более всего, как кажется, актуализированные в публицистике И. Эренбурга первых лет войны: вандалы, варварство, злодей, изверг, изувер, иуды, отбросы человечества, предатель, рабовладелец, садизм, садист, человеческий урод, устаревшее бесноватый. Примыкают к таким словам слова, квалифицируемые толковыми словарями как “общеупотребительные”, тем не менее заключающие в себе довольно выразительную пейоративную оценку: бандитский, бесноваться, грабитель, злоба, кошмарный, наглец, осквернить, олух, палач, ренегат, трусливый, убийца…Разговорные слова тоже представлены у И. Эренбурга:

блудливый, выродок, вопить, натаскивать, науськивать… Приведем лишь один небольшой фрагмент (из-за недостатка “места” в небольшой статье) из “Эренбурга”: “… для нас гитлеровцыубийцы, палачи, нравственные уроды, жестокие изуверы … против нас шли изверги, … грабители, вандалы …” (“О ненависти”, 1942 – там же, с. 75).

Такие и подобные слова и словосочетания, создавая высокий публицистический пафос изложения, получают смысловой и эмоционально-экспрессивный заряд большой выразительности и разоблачительной силы. В публицистических произведениях, обсуждающих и осуждающих фашизм, такого рода лексика тоже выступает в качестве выжнейшего текстообразующего фактора.

Пейоративная лексика и фразеология, направленная на разоблачение общественных, политических течений, партий, была очень в ходу и в 20–30-е годы. Однако в то время она имела иное семантико-коннотативное содержание и направленность, обусловленные классовой борьбой внутри страны и против капиталистического мира, а также внутрипартийной борьбой.

И если пейоративная лексика военных лет имеет общечеловеческую направленность, в ней раскрываются негативные стороны человеческой натуры, то в 20–30-е годы пейоративная лексика имела разоблачительно-уголовный уклон. Характеристики, оценки явлений, событий, группировок людей давали с “классовых, пролетарских” позиций: прислужники, слуги буржуазии, капитализма, буржуазные, кулацкие подголоски, кулацкие недобитки, политические двурушники, соглашатели, оппортунисты, вредители, диверсант (буржуазной идеологии, науки), тухлый, вшивый интеллигент, акулы империализма, белогвардейская сволочь… Среди основных стилевых тенденций публицистических текстов о войне определенно выделяются две. Одна четко представлена в газетных очерках, корреспонденциях, репортажах о военных буднях (см. публицистику военных лет Вс. Вишневского, К. Симонова, В.

Ставского, Н. Тихонова и др.). Другая находит свое выражение в публицистических статьях Л.М. Леонова, И.Г. Эренбурга и др. В таких текстах раскрывается морально-психологическая характеристика сражающейся страны, общеисторическое, гуманистическое значение борьбы советского народа против фашистской агрессии, антигуманная природа и сущность фашизма.

Первая из стилевых тенденций характеризуется прежде всего тем, что в соответствующих текстах наиболее активны лексико-фразеологические единицы из состава “официальной”, терминологической военной лексики, а также элементы разговорной (литературной) речи, просторечия и военных арго (фронтового просторечия). Именно эти разговорные элементы (наряду с соответствующей синтаксической организацией текстов, стилистической тональностью синтаксических конструкций) – главные составляющие стилевого своеобразия газетных очерков, корреспонденций, репортажей.

Именно в газетных материалах журналистов о военных буднях полнее всего и проявляется влияние разговорной стихии на русский литературный язык периода Великой Отечественной войны.

Языкознание как гуманитарная дисциплина и его место в система научного знания о человеке. 2. Современная структура знаний о языке. Определение языка, язык в широком и узком смысле термина. Аспекты языковых 3. явлений (языковая система, языковой материал, речевая деятельность). Физиолого-акустическая и социальная сущность языка. 4. 5. Основы...»

«ПРОГРАММА ДОШКОЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ДЕТСТВО Обновленный вариант примерной основной общеобразовательной программы дошкольного образования Детство создан авторским коллективом кафедры дошкольной педагогики Института детства РГПУ им. А. И. Герцена. Обновленный вариант программы Детство полностью соответствует Федеральным государственным требованиям к структуре основной общеобразовательной программы, опирается на лучшие традиции петербургской (ленинградской) педагогической научной школы. Новизна...»

«1)0 № ЯФЗПМ^ЗПКьЪЬГЬ МВДЫГМШ* однм-м ИЗВЕСТИЯ АКАДЕМИИ НАУК АРМЯНСКОИ ССР 2шишгшЦшЦш(| ^{иптрзт&ЬЬг ДОо 6, 1955 Общественные наукв К. Н. Григорьян Р у с с к и е печатные источники конца XVIII - начала XIX вв. о б Армении В конце XVIII века изучению южиых районов страны и Кавказского края уделяется большое внимание. Российская Академия наук, с целью изучения географических условий и природных богатств, осуществляет целый ряд экспедиций, в числе их известные академические экспедиции 1768-1774...»

«ЗЕЛЕНИНА Тамара Ивановна РУССКИЙ ЯЗЫК КАК ПОСРЕДНИК ПРИ ОСВОЕНИИ ИНОЯЗЫЧНОЙ ЛЕКСИКИ УДМУРТСКИМ ЯЗЫКОМ 10.0220 - сравнительно-историческое, типологическая и сопоставительное языкознание АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук Екатеринбург-2003 Работа выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования Удмуртский государственный университет Официальные оппоненты: доктор филологических наук,...»

«1 1. Цель освоения дисциплины Стилистика: Целью освоения дисциплины Стилистика является содействие формированию и развитию у студентов специальных компетенций, позволяющих им в дальнейшем осуществлять профессиональную деятельность посредством освоения теоретических и практических основ лингвостилистического анализа иноязычного текста. Задачи изучаемой дисциплины: - сформировать у студентов научное представление о факторах и законах, управляющих функционированием языковых средств в различных...»

«НА ПИКЕ ВУЛКАНОВ Информационное издание государственного заповедника Курильский, № 1(6) июнь 2014 У ногие любуются важаемые читатели, друзья, коллеги! Мприродой, но немногие Наша газета На пике вулканов переходит в новый формат и продолжает в интересной форме живым языком рассказывать на своих страницах об ее принимают к сердцу, и даже тем, уникальных уголках заповедника, островных растениях и животных, о существукто к сердцу принимает, не часто ющих проблемах и о многом другом. Как и раньше,...»

«НОВЕЙШЕЕ -дополненное и переработанное -ИЗДАНИЕ КНИГИ М. ШЕСТОВА и R. ROBERTSON PART 1 MICHAEL SHESTOV: YES! YOU CAN MASTER ANY LANGUAGE & LEARN HOW TO LEARN EFFECTIVELY Version 5 МИХАИЛ ШЕСТОВ ДА! ВЫ МОЖЕТЕ ВЫУЧИТЬ ЛЮБОЙ ЯЗЫК И НАУЧИТЬ СЕБЯ УЧИТЬСЯ ЭФФЕКТИВНО 5-е издание Текст на второй странице книги АНГЛИЙСКИЙ ДЛЯ НОВЫХ АНГЛИЙСКИХ плюс РУССКИЙ ДЛЯ НОВЫХ РУССКИХ УСКОРЕННОЕ ИЗУЧЕНИЕ ИЛИ УЛУЧШЕНИЕ ЛЮБОГО УРОВНЯ ВЛАДЕНИЯ ИНОСТРАННЫМ...»

«1. Цель освоения дисциплины Целью освоения дисциплины является формирование у студентов навыков успешной коммуникации в деловой, научной и бытовой сферах общения; участия в диалогических и полилогических ситуациях общения. 2. Место дисциплины в структуре ООП ВПО В соответствии с учебным планом по направлению подготовки 111400.62 Водные биоресурсы и аквакультура дисциплина Культура устной и письменной коммуникации относится к дисциплинам по выбору вариативной части цикла гуманитарных, социальных...»

«УДК 81’33 ББК 81.1 О-80 О-80 От Бикина до Бамбалюмы, из варяг в греки. Экспедиционные этюды в честь Елены Всеволодовны Перехвальской / отв. ред. В. Ф. Выдрин, Н. В. Кузнецова. - СПб: Нестор-История, 2014 - 486 с. From Bikin to Banbaluma, from the Varangians to the Greeks. Field-inspired essays in honour of Elena V. Perekhvalskaya / Ed. by Valentin F. Vydrin and Natalia V. Kuznetsova. St. Petersburg: Nestor-Istoria, 2014, 486 p. ISBN 978-5-4469-0242-2 Сборник статей посвящен 60-летнему юбилею Е....»

«Александров Е.В. Опыт рассмотрения теоретических и методологических проблем визуальной антропологии. Москва, изд-во Пенаты, 2003, 97 с. В основу настоящего издания легли статьи автора, посвященные проблемам визуальной антропологии, которые были опубликованы в течение последних лет преимущественно в сборниках Материальная база сферы культуры (РГБ, Информкультура). В него вошли также и другие материалы, связанные с опытом теоретической, творческой и организационной работы сотрудников, участвующих...»

«Теория и методология славянского языкознания Прототипический подход при лексикографической параметризации семантики русских синонимов Л. Г. Бабенко Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б. Н. Ельцина (Екатеринбург, Россия) Лексикография, идеографический словарь, синонимы, семантика, прототипический подход Summary. The report states the experience of using the methods of cognitive linguistics, especially those of prototype approach in lexicographic practice, e. i. in...»

«НОВОСИБИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА БЮЛЛЕТЕНЬ НОВЫХ ПОСТУПЛЕНИЙ 01 – 30 апреля 2010 г. Новосибирск, ул. Пирогова, 2 1 В информационный Бюллетень новых поступлений включены документы, поступившие в различные отделы НБ НГУ за месяц (период времени). Бюллетень составлен на основе записей Электронного каталога. Материал расположен в систематическом порядке по отраслям знаний, внутри разделов – в алфавите авторов или заглавий. Записи включают полное библиографическое...»

«БЕЛОВ Алексей Михайлович Д Р Е В Н Е Г Р Е Ч Е С К А Я И Л А Т И Н С К А Я ПРОСОДИКА (мора, ударение, ритмика) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук. - Сравнительно­историческое, сопоставительное и типологическое языкознание, . - Классическая филология, византийская и новогреческая филология МОСКВА – 2011 Работа выполнена на кафедре общего и сравнительно­исторического языкозна­...»

«Национальный исследовательский университет Высшая школа экономики Факультет философии Философия. Язык. Культура. Выпуск 2 [Логотип] Санкт-Петербург, Алетейя, 2011 1 Печатается по решению Ученого совета факультета философии Национального исследовательского университета Высшая школа экономики (НИУ ВШЭ) Философия. Язык. Культура. Вып. 2 / отв. ред. Горбатова Ю. В. - СПб.: Алетейя, 2011. – 325 с. ISBN Сборник содержит статьи, посвященые осмыслению широких взаимосвязей языка и культуры, философских...»

«Методичка по осознанным сновидениям dobrochan.ru/u/ 2011 Вступление Привет, анон. Перед тобой методичка по осознанным сновидениям, составленная сновидцами Доброчана за время существования треда. В ней содержатся теории, методики и просто различные мысли, так или иначе связанные со сновидческой практикой. Методичка формировалась прямо в процессе развития нашего сообщества, поэтому будет не лишним рассказать о том как всё начиналось и к чему в итоге пришло. Итак, первый ОС-тред появился в...»

«Методические разработки сотрудников НМО, преподавателей, сборники материалов конференций, педагогические бюллетени 1. Мусина Г.И.Синдром эмоционального выгорания педагога, МП, 2011 2. Мусина Г.И. Мотивация познавательной деятельности обучающихся, МП, 2012 3. Дмитриева Н.В. Компетентностная модель выпускника УФ МГАВТ по специальности 180408 Судовождение на ВВП и в ПП 4. МР Материалы занятий Школы начинающего преподавателя, 2010 5. Мусина Г.И. Педагогика сотрудничества, МП, 2010 6. Мусина Г.И....»

«1 СХЕМА РАЗМЕЩЕНИЯ ЯЗЫКОВЫХ СЕМЕЙ И ОБЪЕДИНЕНИЙ 2 3 А. А. РЕФОРМAТCКИЙ ВВЕДЕНИЕ в ЯЗЫКОВЕДЕНИЕ Рекомендовано Министерством образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов филологических специальностей высших педагогических учебных заведений АСПЕНТ ПРЕСС Москва 1996 4 ББК Р Научный редактор В.А. Виноградов Реформатский А. А. Р 45 Введение в языковедение/Под ред. В.А. Виноградова. – М.: Аспект Пресс, 1996.- 536 с.- ISBN 5Предлагаемая книга – пятое уточненное издание известного...»

«ТЕКСТЫ ДЛЯ ЧТЕНИЯ И БЕСЕД О М.В. ЛОМОНОСОВЕ Скоро сам узнаешь в школе, Как архангельский мужик По своей и Божьей воле Стал разумен и велик. Н.А. Некрасов Литературно-художественные произведения о Ломоносове, представленные в данном разделе, могут быть использованы для работы с детьми на уроках чтения, внеклассного чтения, истории, что может составить содержание регионального компонента начальной школы, а также при проведении внеклассных мероприятий, на которых учащиеся знакомятся с жизнью и...»

В словаре представлено более 200 рядов паронимов - слов, похожих по звучанию и близких, но не тождественных, по значению. Статья включает толкование слова, его грамматическую характеристику, образец употребления в литературе, подробно разъясняются смысловые различия каждого паронима одного паронимического ряда. Кроме того, даны примеры возможных ошибок, возникающих из-за неправильного употребления паронимов. Словарь предназначен для школьников, студентов, переводчиков, журналистов, филологов, всех, интересующихся проблемами русского языка.

АБОНЕМЕНТ - АБОНЕНТ.
АБОНЕМЕНТ, сущ., м. Документ, предоставляющий право на пользование чем-либо, на какое-либо обслуживание, а также само такое право. Межбиблиотечный абонемент. Абонемент на концерт. Продажа абонементов. Абонемент на кинофестиваль можно приобрести в кассах стадиона.

АБОНЕНТ, сущ., м. Тот, кто пользуется абонементом, а также клиент некоторых коммунальных служб (телефонной сети, электро- и газоснабжения). Абонент телефонной сети. В маленьком городе этом... абонентов вызывали не по номерам, а просили телефонистку... Г. Бакланов. Карпухин. [Неизвестный мужчина] нахально названивал прямо на кафедру философии и просил Маису, именно Маису, а не Марию Ардалионовну, и она потам очень менялась, и от этого так Иосифу Якоечевичу становилось больно, что готов был удавить назойливого абонента. В. Хлумов. Старая дева Мария.

Абонемент. Концертный, театральный, библиотечный, детский, школьный, подписной, новый, старый, просроченный, недействительный, дорогой, дешевый... абонемент.
Абонемент на цикл лекций (концертов), на кинофестиваль, на стадион, в плавательный бассейн, в консерваторию, в театр...
Продажа, приобретение, возврат, оплата, картотека, количество... абонементов. Оформление заказа на абонемент.
Купить, выкупить, приобрести, заказать, получить, выпросить, продать, отдать, потереть, возвратить, оплатить, продлить... абонемент. Отказаться... от абонемента.

Абонент. Городской, заводской, новый (недавний), старый (давнишний), аккуратный... абонент.
Абонент чего: энергосбыта, радиосети, филармонии...
Платежная книжка заявление, просьба, требование, права, обязанности, обязательство... абонента. Картотека список, количество... абонентов. Часы приема... абонентов.

Бесплатно скачать электронную книгу в удобном формате, смотреть и читать:
Скачать книгу Словарь паронимов современного русского языка, Бельчиков Ю.А., Панюшева М.С., 2002 - fileskachat.com, быстрое и бесплатное скачивание.

Скачать pdf
Ниже можно купить эту книгу по лучшей цене со скидкой с доставкой по всей России.

-- [ Страница 1 ] --

Ю.А. Бельчиков

Русский язык

Москва 2003

Печатается по постановлению Ученого совета

факультета иностранных языков МГУ

им. М.В. Ломоносова

Книга профессора МГУ Ю.А. Бельчикова посвящена вопросам

развития и функционирования русского литературного языка в XX

веке, особое внимание уделяется языковой эволюции конца XX – начала

лексикографии, культуры русской речи, проблемы соотношения языка и культуры, исследует язык и стиль писателей (А. Ахматовой, В. Астафьева, В. Шукшина и др.).

ISBN 5-94556-031-6 К 75-ЛЕТИЮ ЮЛИЯ АБРАМОВИЧА БЕЛЬЧИКОВА 13 февраля 2003 г. исполнилось 75 лет замечательному ученому доктору филологических наук профессору Юлию Абрамовичу Бель чикову.

Юлий Абрамович относится к тем, кто – в полном смысле этого слова – живет наукой. И настоящая наука живет именно в творчестве таких ученых, как Ю.А. Бельчиков. Наверное, все-таки древние греки были правы, что существует некий Эрос Науки, сила, притягивающая студентов, аспирантов, уже сложившихся исследователей к вечному поиску законов бытования Слова.

И этот Эрос Науки исходит в конечном счете от человека, от Лич ности, а не от диссертаций и монографий.

Личность Ю.А. Бельчикова уникальна. Вокруг него всегда люди, потому что с ним очень хочется общаться. Он как бы окружен неким полем. Полем – не только бесконечной эрудиции, творческой мысли и научного диалогизма, но и добра, доброжелательности, юмора.

Более чем пятидесятилетняя научно-педагогическая биография Юлия Абрамовича чрезвычайно плодотворна и – при всем почти не вероятном разнообразии и многоцветии – цельна, выдержана в единой творческой тональности. Может быть, дело в том, что у Юлия Абрамо вича был настоящий учитель, о котором каждый из нас мог бы только мечтать, – В.В. Виноградов.

Еще в студенческие годы под влиянием академика Виноградова Ю.А. Бельчиков определяется в той научной стратегии, которая в даль нейшем даст ему возможность, рассматривая широчайший спектр на учных проблем, тем не менее сводить их в единый гармонический и в высшей степени плодотворный фокус. Можно было бы определить эту стратегию-фокус следующим образом: диалектика диахронии и синхронии русского языка, поиск тех ключевых параметров (меха низмов, законов и т. д.), которые делают бесконечно развивающийся (подчас стремительно, революционно) язык цельным, единым, сохра няющим преемственность и стабильность. Поиск общего в частном, “аналогии” в “аномалии”, “вечного” в “преходящем”.

Уже начиная с дипломной работы “К изучению общественно-поли тической лексики В.Г. Белинского”, отмеченной Ученым советом МГУ среди лучших дипломов 1951 г., и далее – к кандидатской диссертации (1954), выполненной под руководством В.В. Виноградова, и диссерта ции докторской (“Вопросы соотношения разговорной и книжной лек сики в русском литературном языке второй половины XIX столетия”, 1974 г.) – найденная Юлием Абрамовичем стратегия научного поиска расширяется, углубляется, оттачивается. Этот процесс ясно отражен в многочисленных статьях, монографиях, выступлениях (Ю.А. Бель чиков автор более чем 470 научных работ).

Юлий Абрамович обосновывает ряд очень продуктивных идей: о публицистичности как одной из доминант развития русского языка послепушкинского периода;

о взаимодействии литературного языка и народно-речевой стихии, определившем в конечном счете фарватер развития русского языка второй половины XIX в.;

о функциональных стилях как многомерной системе;

об органической связи современных тенденций развития языка с пушкинской реформой;

о теоретических основах ортологии как научной дисциплины о правильности речи;

о словах-концептах, являющихся некими константами исторического развития лексики русского языка.

Данный ряд можно было бы продолжить.

Все эти идеи Ю.А. Бельчиков (не могу сказать – “излагает”), обсуж дает, проговаривает в “равном” диалоге и – соответственно – развивает со студентами, аспирантами, магистрантами и соискателями в своих базовых курсах и спецкурсах: “Современный русский язык”, “Сти листика русского языка”, “Ортология”, “Введение в языкознание”, “Общее языкознание”, “История лингвистических учений”, “Общая лексикография”, “История русской лексикографии”, “Из истории рус ского языкознания: В.В. Виноградов”, “Вопросы соотношения языка и культуры в русской филологической традиции” и многих других, перечень которых занял бы еще немало места.

Юлий Абрамович работал преподавателем и доцентом на факуль тете журналистики МГУ, профессором Института русского языка им.

А.С. Пушкина и директором филиала ИРЯП в Праге… В настоящее время Ю.А. Бельчиков – профессор факультета иностранных языков МГУ. “Послужной список” профессора Бельчикова впечатляет. “Геогра фия” его научно-педагогической деятельности – от Чехии до Франции, от Монголии до Финляндии.

Юлий Абрамович награжден многими медалями (“Ветеран труда”, медалями Й. Юнгмана, Пражского университета, университета им.

Э. Пуркене в Брно и др.). Широко известны в лингвистическом мире фундаментальные труды Ю.А. Бельчикова: “Русский литературный язык во второй половине XIX в.”, “Лексическая стилистика: проблемы изучения и обучения”, “Словарь паронимов русского языка” (в соав торстве с М.С. Панюшевой), “Г.И. Успенский”, “Интернациональная терминология в современном русском языке”, “Stilistika sovremennogo russkogo jazyka. Lekcii” (издано Карловым университетом), “Russian readings for close analysis. With grammatical materials and tables” (совме стно с проф. Ч.Е. Таусендом), “Стилистика и культура речи”, “Русский литературный язык: стилистика, лексика, история” и др.

Ю.А. Бельчиков член Научного совета “Русский язык” РАН, Комис сии по научному наследию академика В.В. Виноградова, Союза жур налистов и Союза писателей Москвы, совета и редсовета Общества любителей российской словесности, ряда редколлегий, диссертацион ных советов, действительный член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам. И дело здесь, конеч но, не в “членствах” и “званиях”, а в неутомимой жажде деятельности, служения науке, языку, людям.

Юлий Абрамович – человек “неформальный” в принципе. Рути на, шаблон, официоз, “административный этикет” – все это не для него.

Главное, пожалуй, человеческое качество Юлия Абрамовича – доброта и отзывчивость к людям. И эта доброта и отзывчивость сочетаются в нем с почти невероятной в наши нервные времена гар моничной уравновешенностью, которая была присуща легендарным древним мудрецам.

Мы, все, кто любят профессора Ю.А. Бельчикова, его коллеги, уче ники, поздравляем Юлия Абрамовича со славным юбилеем, желаем ему крепкого здоровья, счастья, успехов и постоянного творческого горения.

Доктор культурологии, профессор В.С. Елистратов Раздел первый Из истории русского литературного языка XX века О понятии “современный русский язык” Правильное, научное понимание синхронного состояния и процес сов эволюции современного русского языка, исторически обоснован ное их объяснение предполагает осведомленность и достаточно четкое ориентирование в вопросе о хронологических границах современного русского языка.

Сложилось двоякое понимание термина “современный русский язык” и осмысление соответствующего понятия.

Прежде всего современный русский язык – это язык, нашедший отражение в текстах, созданных носителями русского литературного языка начиная с эпохи Пушкина (примерно с 30-х гг. XIX в.) до наших дней, и существующий в современной устной речевой коммуникации на уровне носителей литературного языка, т. е. в устной публичной речи, в языке радио, кино, телевизионной речи и в разговорной ли тературной речи. Такое понимание “современного русского языка”, несмотря на появившиеся уточнения его хронологических границ2, остается действительным. Именно в языке Пушкина, в 20–30-е гг. XIX в., сложился тот костяк литературного языка, та общенациональная норма литературного выражения, которые служат основой дальнейше го развития и литературного словаря, и грамматики, и фонетическо го строя, и орфоэпии, и системы функциональных разновидностей литературного языка вплоть до настоящего времени. “Стихи и проза Пушкина, – писал В.В. Виноградов, осуществляли задачу закрепления национально-языковой литературной нормы, общепонятной и стили стически многообразной”. [Виноградов, 1953, с. 7–8].

Русский литературный язык вплоть до наших дней развивается по пути укрепления и углубления общенациональной нормы, расшире ния ее функционально-стилевого “плацдарма” (распространения ее, с одной стороны, на сферу выражения абстрактных идей “языка учено сти, политики и философии”, по выражению Пушкина, с другой – на разговорную литературную речь), дальнейшей структурализации и конкретизации в русле именно тех принципов организации языковых средств, композиционно-речевой структуры литературных текстов, которые были определены Пушкиным и закреплены, утверждены им в его авторской практике.

Движение русского литературного языка послепушкинского перио да, определенное реформой Пушкина, отчетливо осознавалось деяте лями русской культуры, в своей авторской практике развивавшими пушкинские стилистические принципы. Так, В.Г. Белинский говорил:

“Дальнейший прогресс для языка (после Пушкина. – Ю.Б.) будет уже не столько со стороны формы, сколько со стороны содержания” . Несколько позже аналогичную мысль выскажет Д. И. Пи сарев, сформулировав при этом один из главных принципов единой общенациональной нормы: “Теперь внимание читателей безраздельно направляется на содержание, т. е. на мысль. От формы требуется толь ко, чтобы она не мешала содержанию, чтобы тяжелые и запутанные обороты речи не затрудняли развитие мысли. По нашим теперешним понятиям красота языка заключается единственно в его ясности и выразительности” .

Как всякое исторически обусловленное явление, литературный язык, в том числе, разумеется, и русский, развивается, постепенно изменяясь. В XX столетии под решающим воздействием коренных преобразований социально-экономической, политической, культурной жизни страны, обусловленных Октябрьской революцией и строитель ством нового общества, в русском литературном языке наблюдаются существенные изменения как в его основных структурных разрядах, так и особенно в сфере функционирования. Однако русский литератур ный язык советской эпохи остается в рамках единого исторического периода, определяемого как послепушкинский. “Пушкин для нас еще, конечно, вполне жив, – писал Л.В. Щерба в конце 30-х гг., – почти ничего в его языке нас не шокирует. И, однако, было бы смешно ду мать, что сейчас можно писать в смысле языка вполне по-пушкински” .

Как видим, уже в 30-е гг. ощущалась необходимость в конкретизи рованном представлении о частном периоде в исторической эволюции “современного русского языка”, отражающем известные изменения в русском литературном языке первых десятилетий XX в.

Понимание собственно современного русского языка определяю щее его границы рубежом XIX – XX вв. [Виноградов, 1966;

Ожегов, 1974, с. 333], складывается в 40–60-е гг. Уточнение хронологических границ современного русского языка было обусловлено, с одной сто роны, теми изменениями, которые происходят в нашем литературном языке, в социальных условиях его существования, в системе литератур ных норм, внутри основных стилей, в функциональном расслоении, расширении, усложнении и развитии общественных функций литера турного языка, в его стилистической структуре, в русской литератур ной лексике, фразеологии, в словообразовании, отчасти – синтаксисе.

(Этим вопросам посвящена довольно обширная библиография. Для общего ознакомления с ними полезно обратиться к таким изданиям, как “Русский язык и советское общество”. Т. 1–4. М., 1968;

“Русский язык в современном мире”. М., 1974;

“Русский язык. Энциклопедия”, изд. 2, доп. и перераб., М., 1997, Шведова Н.Ю. и др. Русский язык как средство межнационального и международного общения//Изв. АН СССР ОЛЯ, 1987, No 5).

С другой стороны, такое уточнение определяется общим состояни ем русского литературного языка к концу XIX в., для которого была характерна достаточно разветвленная система стилей, хорошо разра ботанная стилистическая дифференциация речевых средств, высокая степень нормализованности;

на последние десятилетия XIX в. прихо дится начальный этап формирования тех литературных норм, которые будут действовать в XX столетии [Бельчиков, 1974, с. 180–185]. С этой суммарной характеристикой русского литературного языка на рубеже XIX–XX вв. соотносительна, созвучна такая немаловажная деталь современной лексикографической практики: большинство словарей советского времени, как показывают наблюдения, в определении лек сико-семантических и грамматических норм, стилистических помет опирается на литературные источники, изданные преимущественно не ранее конца XIX в.

Литература Горбачевич, 1971 – Горбачевич К.С. Изменение норм современного русского языка, Л., 1971.

Виноградов, 1953 – Виноградов В.В. Язык Гоголя и его значение в истории русского литературного языка//Материалы и исследования по истории русского литературного языка, т. III, М., 1953.

Белинский, 1955 – Белинский В.Г. Полн. собр. соч. в 13 тт., т. 9, М.,1955.

Писарев, 1956 – Писарев Д.И. Собр. соч. в 4 тт., М., 1956.

Щерба, 1957 – Щерба Л.В. Избр. работы по русскому языку, М., 1957.

Виноградов, 1966 – Виноградов В.В. Семнадцатитомный акаде мический словарь современного русского литературного языка и его значение для советского языкознания//Вопросы языкознания, 1966, No 6.

Ожегов, 1946 – Ожегов С.И. Советские словари//Советская книга, 1946, No 10–11.

Бельчиков, 2001 – Бельчиков Ю.А. Русский литературный язык во второй половине XIX века, М., 1974.

Язык Пушкина в освещении академика В.В. Вино градова (к вопросу о понятии “современный русский язык”) Исследование языка Пушкина занимает одно из центральных мест в научном наследии академика В.В. Виноградова. Он рассматривает язык Пушкина в связи с историей русского литературного языка, с историей языка русской литературы, в контексте исторической смены поэтических форм словесного искусства (и истории этих форм), про водит глубокий разноаспектый анализ речевой и композиционно-рече вой структуры пушкинских произведений, в целом – стиля Пушкина, считая, что “язык самого Пушкина является высшим воплощением национально-русского поэтического стиля” (Виноградов, 1949, с. 31).

При этом Виноградов рассматривает историю русского литературного языка, во всяком случае – с конца XVIII в., в сопряжении с историей русской литературы, с историческим движением художественно-бел летристических стилей.

Если рассматривать работы Виноградова о Пушкине в контексте других его работ о языке русских писателей (от Карамзина и Дмитрие ва до Гоголя и Л. Толстого), то Пушкин, его язык представляется тем фокусом, центром притяжения и источником дальнейшего развития поэтического языка, к которому устремлены и соответственно полу чают импульсы развитие, преобразования, поступательное движение художественно-“поэтических”, стихотворных и художественно-беллет ристических стилей последней трети XVIII–XIX вв.

Так, в результате изучения стилистической реформы и авторской речевой практики Карамзина Виноградов (и это отмечалось рецензен тами – см., напр., Кораллов, 1962;

Степанов, 1963) показал место Ка рамзина в истории русских художественно-беллетристических стилей, его роль в подготовке пушкинской эпохи, в истории русской литерату ры и истории русского литературного языка. Исследуя поэтический и стилистический опыт И.И. Дмитриева, Виноградов подчеркивал:

“Попытка И.И. Дмитриева, шедшего вслед за Карамзиным, вырабо тать общенациональную норму русского литературного выражения на основе реформированной системы среднего стиля представляла собой необходимый этап на пути русского литературного языка эпохи классицизма с его “тремя штилями” к новому русскому литературному языку первой трети XIX в. – к языку Жуковского, Крылова, Грибоедо ва и Пушкина” (Виноградов, 1990).

Обращаясь к послепушкинскому периоду в истории русской ли тературы и русского литературного языка, Виноградов связывает историю языка русской литературы и русского литературного языка в целом именно с тем, что писатели “пушкинской школы” и прежде всего Гоголь пошли по пути дальнейшего “сближения литературного языка с разговорными стилями и диалектами живой народной речи” (Виноградов, 1941, с. 605), завещанного Пушкиным. “Даль, Некра сов, Тургенев, Ф. Достоевский, Толстой – и с некоторым уклоном к этнографизму и натурализму – народники 60–80-х годов, – писал Виноградов, – выполнили завет Пушкина, обращенный к молодым писателям” (Там же, с. 605). А Пушкин писал: “Вслушивайтесь в про стонародное наречие, молодые писатели, – в нем вы можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах” (Пушкин, 1962, с. 286).

Достоевский имел полное основание записать в “Дневнике писателя”:

“С него только начался у нас настоящий осознанный поворот к наро ду. Вся теперешняя плеяда наша работала лишь по его указаниям” (Достоевский, 1927, с. 207–208).

И действительно, развитие русского литературного языка после Пушкина идет по пути интенсивного и разноаспектного взаимодей ствия книжной и разговорной речи прежде всего в стилях реалисти ческой прозы и отчасти в публицистическом стиле. Соотношение и взаимодействие книжной культуры слова и разговорной речевой стихии стало одним из главных факторов развития художественно-бел летристических стилей, некоторых жанров публицистического стиля, в целом русского литературного языка середины – второй половины XIX века, фактором совершенствования стилистической системы литературного языка, усложнения стилистической стратификации и обогащения русской литературной лексики, углубления системы литературных норм (об этом см. Бельчиков, 1974).

Из сказанного ясно, что вполне закономерен и обоснован общий тезис Виноградова: “Язык Пушкина является истоком и источником всего последующего стремительного развития русского литературного языка, связанного с расцветом реалистических стилей художественной литературы” (Виноградов, 1949, с. 32).

Систематическое и целенаправленное изучение языка Пушкина в аспектах истории русского литературного языка, истории русских ху дожественно-беллетристических стилей и стилистического изучения пушкинской прозы Виноградов начал в 30-е годы. Пушкин стал в это время главной темой его историко-лингвистических и литературно стилистических разысканий. Между тем к текстам пушкинской про зы, к тщательному анализу их стилистики ученый обращается уже в середине 20-х годов, как об этом можно заключить из его переписки (см. Виноградов, 1980, с. 343 – 344, Комментарии).

Приступая к исследованию языка Пушкина, Виноградов видел свою задачу прежде всего в том, чтобы “уяснить историческую связь измене ний пушкинского языка с общим процессом эволюции литературной речи первой трети XIX века” /Предисловие к кн.: В.В. Виноградов, “Язык Пушкина”. М., 1935/. Важно было выяснить значение и роль тех преобразований поэтического языка, которые наблюдаются в со чинениях Пушкина, на фоне и в контексте поэтической речи конца XVIII – первой трети XIX века, экстраполировав пушкинское речевое (и литературное) новаторство на общее состояние и общие процессы развития русского литературного языка пушкинской поры, соотнеся авторскую практику Пушкина, ту реформу, которую Пушкин произвел в сфере поэтического языка, с дальнейшей историей языка русской литературы и русского литературного языка в целом. Именно такая постановка вопроса, вернее – исследовательской задачи, привела Ви ноградова к выводу об основополагающей роли Пушкина в разработке системы национального русского литературного языка.

“Стилистическая система Пушкина, – писал Виноградов в ответе на один из вопросов анкеты “Об образовании восточнославянских на циональных литературных языков”, – послужила базой дальнейшего развития русского национального литературного языка” (Виноградов, 1978, с. 205).

В краткой статье сложно осветить весь круг вопросов, встающих в связи с рассмотрением анализа языка Пушкина в трудах Виноградова.

Ограничимся лишь одним.

Пушкин – основоположник русского литературного языка. Так, кста ти, называется одна из работ Виноградова, изданная в 1949 году.

Эта проблема вырастает в одну из краеугольных проблем русисти ки – о современном русском языке, о содержании, границах, рамках (социолингвистических) этого понятия, о его “нижней” исторической границе и, быть может (в зависимости от теоретических подходов), “верхней” его границе.

В настоящее время именно благодаря трудам Виноградова и Г.О.

Винокура общепризнано, что современный русский язык – это язык, за крепленный в текстах Пушкина, его современников – последователей, т.

е. примерно с рубежа 20–30-х годов XIX века, и во всех литературных текстах (т. е. в текстах, созданных по нормам литературного языка но сителями русского языка, литературно образованными), написанных, произнесенных (в том числе воспроизводимых – в XX в. – в аудиоза писях) вплоть до наших дней.

Достаточно сослаться на одно из авторитетных суждений по этому поводу. В 3-м издании “Современного русского языка”, под ред. В.А. Белошапковой (М., 1997) М.В. Панов пишет: “Мы будем изучать современный русский язык. А что значит современный? По отношению к русскому языку этот термин употребляется в двух зна чениях: 1. современный – язык от эпохи Пушкина до наших дней…” (Современный…, 1997, с. 11).

Между тем ни в конце XIX в., ни в первое десятилетие XX в. об этом речи не было. Даже в начале 40-х годов не все разделяли взгляд на Пушкина как на основоположника современного русского литера турного языка. В этом убеждает книга Л.А. Булаховского “Русский литературный язык первой половины XIX века” (Т. 1, М., 1941).

В конце XIX в. к литературному языку у русских языковедов бы ло, как отмечал Виноградов, “пренебрежительное отношение… как к искусственному, оранжерейному растению” (Виноградов, 1978, с.

В начале XX в. еще не было четкого представления ни о роли Пушкина в истории русского литературного языка, ни о “нижней” исторической границе современного русского языка. Так, профессор Е.Ф. Будде в “Очерке истории современного литературного языка (XVII–XIX в.)” (1908), отводя Пушкину большое место в истории русского литературного языка, рассматривает роль великого поэта в одном ряду с влиянием на русский литературный язык Ломоносова, Карамзина, Гоголя, Тургенева. Он, в частности, писал: “Язык Карам зина резко отличается от языка Сумарокова и Ломоносова не только в строе, но и в лексике… Язык Пушкина носит на себе следы и ста рого языка нашей литературы, и диалектических (т. е. диалектных – Ю.Б.) наслоений, и индивидуальной творческой силы, и чутья языка;

Гоголь пошел дальше Пушкина в приближении языка литературы к языку города и внес в язык новые диалектические примеси” (Будде, 1908, с. 10–11). Академик А.А. Шахматов в 1916 году в ряду великих преобразователей русского литературного языка называет, наряду с Пушкиным, Петра I, Ломоносова, Карамзина. “Во второй половине XVIII в. русский литературный язык получает тот вид, который он сохраняет до сих пор. Карамзин и Пушкин своим высоким авторите том завершили великую реформу, обеспечившую нашему книжному языку (т. е. литературному языку. Для Шахматова “книжный язык” – “литературный язык” синонимы – Ю.Б.) национальное значение” (Шахматов, 1941, с. 244), – заключает Шахматов.

Выяснение Виноградовым путей и механизмов поисков общена циональной нормы литературного выражения Пушкиным в его лите ратурно-художественном творчестве имеет принципиальное значение не только для истории русского литературного языка, но и для теории литературного языка, и для учения о языковой норме.

Языковая норма, понимаемая как регулятор речевой коммуникации, обретает свойство многоплановости. Это не только система правил, определяющих точное “правильное”, мотивированное употребление конкретных языковых единиц и фактов речи в рамках литературного языка (регламентирующе-регулирующая функция нормы), не только достаточно строгое установление относительно использования языко вых единиц, тех или иных лексических группировок по смысловым, оценочным, стилистическим характеристикам в определенных функ циональных стилях или в текстах известной жанрово-тематической принадлежности – последнее наблюдалось в речевой практике рус ской словесности, вообще письменности во второй половине XVIII – первой четверти XIX в. (функционально-стилевой аспект нормы – о названных аспектах нормы см. Бельчиков, 1988, с. 9–20), но и общий принцип построения литературных текстов и организации в них язы кового материала, единый для всех типов и жанров текстов, поскольку они создаются в рамках литературного языка.

Сущность пушкинской реформы русского литературного языка Ви ноградов характеризует так: ”Свежие вымыслы народные” и “нагая простота”, освобожденная от “обветшалых украшений”, точность, краткость и смысловая насыщенность как основные признаки про зы, новые, но национально оправданные, т. е. соответствующие духу общенародного языка “обороты для понятий самых обыкновенных”, образование национальных стилей “учености, политики и филосо фии”, очищение фразеологии авторского повествования от европей ского жеманства и французской утонченности, “счастливое соедине ние” книжного начала с народно-разговорным, с “простонародным”, освобождение стиля от “ига чужих форм”, – вот что составляет цель и сущность работы Пушкина над упорядочением и усовершенствова нием русского литературного языка” (Виноградов, 1953, с. 7–8).

Этот главный принцип для Пушкина состоял в “соразмерности и сообразности” использования языковых средств в зависимости от экстралингвистических задач данного текста, вообще от условий и целей речевой коммуникации. “Истинный вкус, – утверждал Пушкин, – состоит не в безотчетном отвержении такого-то оборота, а в чувстве соразмерности и сообразности” (Пушкин, 1937, с. 52).

Что касается теории литературного языка, то такое обобщенное понимание нормы – как общего принципа организации языкового материала в литературных текстах, в высказывании – несомненно, вносит определенность в понимание самого литературного языка как коммуникативно-речевой системы, внутри которой обеспечивается дос таточно свободное использование языковых единиц с единственной целью максимально адекватного выражения нужного смысла, точной передачи информации и такого же восприятия адресатом содержания текста, высказывания. Такое качество литературного языка создает благоприятные условия для его семантического роста, углубления стилевой, жанровой дифференциации, усложнения и совершенство вания стилистической структуры.

Возвращаясь к тезису Виноградова “Пушкин – основоположник русского литературного языка” (см., например: Пушкин “по праву называется нового русского литературного языка” – Виноградов, 1945, с. 15), “по справедливости считается создателем современного русского литературного языка” (Виноградов, 1978, с. 53)), принци пиальную важность имеет то обстоятельство, что ученый увязывал центральную, преобразовательную роль Пушкина в истории русского литературного языка и дальнейшее движение литературного языка после Пушкина с общим состоянием национального русского языка в первой трети XIX в.

По Виноградову, практически параллельно происходит пушкин ская языковая реформа (которая преобразовала литературный язык, создав ту семантическую и стилистическую базу его развития, выра ботав общенациональную норму литературного выражения, которые действуют вплоть до наших дней, т. е. заложив основы современного русского языка) и сформирование костяка национального русского языка, его системы: грамматического, фонетического и лексико-фра зеологического строя.

Виноградов неоднократно отмечал, что, с одной стороны, “к на чалу 30-х годов Пушкин осуществляет поистине грандиозную работу над русским поэтическим языком” (Виноградов, 1949, с. 9) (в другом месте он констатирует: “Язык Пушкина, осуществив всесторонний синтез русской национальной языковой культуры, стал высшим вопло щением …”общенациональной” …нормы в области художественного слова” – Виноградов, 1941, с. 548);

с другой стороны, что “основное ядро национального русского языка сложилось” к 30–40-м годам XIX в. (см. Виноградов, 1978, с. 56).

Сформирование костяка национального языка создавало ту на ционально-языковую общность, на базе которой в условиях сложив шейся в языке Пушкина общенациональной нормы литературного выражения, получили развитие многообразные социально-речевые и художественно-беллетристические стили литературного языка. А после Пушкина, как писал Виноградов, “на фоне этой национально языковой общности приобретают особую рельефность и особое зна чение идеологические и культурно-эстетические различия стилей и жанров” (Там же, с. 56).

Таковы в самых общих чертах основные характеристики оценки Виноградовым языка Пушкина, его роли в аспектах истории русского литературного языка.

Литература Виноградов, 1949 – Виноградов В.В. А.С. Пушкин – основополож ник русского литературного языка. М., Кораллов, 1962 – Кораллов М. Молодость истины.//“Вопросы ли тературы”, 1962, No Степанов, 1963 – Степанов А.В. [рец. на кн.: Виноградов В.В. Про блема авторства и теория стилей].//“Русский язык в школе”, 1963, No Виноградов, 1990 – Виноградов В.В. Избранные труды. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя. М., Виноградов, 1941 – Виноградов В.В. Пушкин и русский литера турный язык XIX века. [в:] Пушкин – родоначальник новой русской литературы. М.–Л., Пушкин, 1962 – Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 тт. Т. 6.

М., Достоевский, 1927 – Достоевский Ф.М. Собрание сочинений. Т.

XII. М., Бельчиков, 1974 – Бельчиков Ю.А. Русский литературный язык во второй половине XIX в. М., Виноградов, 1980 – Виноградов В.В. Избранные труды. О языке художественной прозы. М., Современный…, 1997 – Современный русский язык, под ред. В.А.

Белошапковой. Изд. 3, испр. и доп. М., Виноградов, 1978 – Виноградов В.В. Избранные труды. История русского литературного языка. М., Будде, 1908 – Будде Е.Ф. Очерк истории современного литератур ного языка (XVII–XIX в.). [в:] Энциклопедия славянской филологии.

Вып. 12. Спб., Шахматов, 1941 – Шахматов А.А. Очерк современного русского литературного языка. Изд. 4. М., Виноградов, 1953 – Виноградов В.В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка [в:] Материалы и исследования по истории русского литературного языка. Т. 3. М., Пушкин, 1937 – Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 16 тт.

Т. XI. М., Виноградов, 1945 – Виноградов В.В. Великий русский язык. М., Бельчиков, 1988 – Бельчиков Ю.А. Лексическая стилистика: про блемы изучения и обучения. М., Некоторые основные направления развития русской ли тературной лексики в советское время §1. Октябрьская революция и обусловленные ею коренные преобра зования всех сторон жизни России определили те значительные изме нения, которые совершаются в русском литературном языке, прежде всего – в сфере лексики, на протяжении всей советской истории.

Необходимо сразу сказать о двух фундаментальных положениях в связи с изучением исторического развития русской литературной лексики в советскую эпоху.

Во-первых, развитие лексики в советское время целесообразно рассматривать а) в общем контексте эволюции основных структур ных разделов русского литературного языка, в первую очередь – сло вообразования, фразеологии, а также синтаксиса;

б) в органической связи с преобразованиями и дальнейшим развитием стилистической структуры русского литературного языка и системы его норм;

в) на фоне важнейших изменений в условиях социального существования русского литературного языка, расширения и углубления его общест венных функций.

Во-вторых, принципиальное значение имеет тезис: при всей интенсив ности, масштабности, новизне языковых преобразований, наблюдаемых в советское время, особенно в первые годы Советской власти, перерыва непрерывности в развитии русского языка не происходит.

Изменения в исторических условиях социального существования русского литературного языка советской эпохи обусловлены в первую очередь тем обстоятельством, что принципиально существенно рас ширяется его социальная база. С успехами развернувшейся по всей стране культурной революции, приобщающей к просвещению, к книге, к искусству миллионы и миллионы трудящихся, литературный язык становится достоянием все более широких масс;

с развитием всеобще го среднего образования носителями литературного языка становятся миллионы простых людей.

Итак, в советское время наблюдается убыстрение темпов эволюции русского языка, усиление интенсивности процессов его развития. В качестве иллюстрации можно обратиться к неологизмам.

Преемственность развития словарного состава русского литератур ного языка в советскую эпоху с предшествующим временем особенно явственно обнаруживается в области словообразования. Так, в связи с ростом неологизмов-существительных nomena agentis обращают на себя внимание интенсивно протекающие в советское время словооб разовательные процессы в сфере существительных женского рода со значением лица. Отмечается активность деривационных образований женского рода от соответствующих существительных мужского рода для обозначения женщин по роду их занятий, профессий, обществен ному положению, а не по роду занятий, профессии супруга, как это преимущественно было в дореволюционное время. Значительно выросла группа наименований, обозначающих женщин по признаку участия их в том или ином виде деятельности, например, активистка, делегатка, комсомолка, колхозница, общественница, пионерка, рабфа ковка, стахановка, ударница, юнатка и др.

Такая понятийно-семантическая направленность в образовании слов женского рода имеет принципиальное значение для понимания лексико-словообразовательных процессов, протекающих в советское время: при традиционности реализуемой словообразовательной мо дели – модификация ее семантического наполнения и активизация самого деривационного процесса, сопровождаемого расширением лексико-семантической базы.

Между тем наименования женщин по роду их занятий были и до 1917 года, однако круг таких слов очень ограничен тематически и количественно, например, балерина, танцовщица, надзирательница, путешественница, прислужница, скотница, табачница, ученица, фельд шерица и т. п. (см. Бельчиков, 2001, с. 199–201).

Серьезные преобразования лексики, а также фразеологии и слово образования совершаются на фоне и в контексте не менее значитель ных изменений, наблюдаемых в системе стилей, в составе основных стилистических разрядов лексики. А с этой сфере русского литера турного языка усиливается взаимодействие книжной и разговорной речи, характерное для всего послепушкинского периода в развитии русского литературного языка, тенденция к сближению его основных функционально-стилевых сфер. Доминирующая тенденция в этой об ласти – сближение разговорной речи и книжных стилей при интенсив ном воздействии первой на последние.

В публицистику, в литературу, в повседневный речевой обиход трудящиеся, их представители приносят речевые навыки своей сре ды, привычные для них слова, выражения, “крепкий и ясный язык” трудового человека (по определению писателя А.С. Серафимовича).

В результате, с одной стороны, литературный язык обогащается эле ментами народно-разговорной (т. е. внелитературной) речи (например, отгул, учеба, перекур, “даешь!”), с другой стороны, происходят процес сы взаимовлияния книжной и разговорной речи (внутри литературного языка): в разговорную речь проникают книжные слова, фразеология, грамматические формы, произносительные нормы. См., например, та кие слова, как актуальный, вариант, действительно, интеллигентный, классический, лимитировать, минимальный, однозначно, типичный и под. В книжных стилях появляются слова вроде беспризорник, бое витость, электричка и под. как результат взаимодействия книжной и разговорной речи.

§2. В развитии русской литературной лексики советской эпохи можно наметить 4 основных периода.

Первый период – до конца 20 – начала 30-х годов;

второй период – 30-е – самое начало 40-х годов;

третий период – Великая Отечествен ная война 1941–1945 годов и первые послевоенные годы;

четвертый период – с 50-х годов до середины 80-х.

Внутри этих периодов в свою очередь можно выделить временные отрезки частного характера (см., например, Селищев, 1939, с. 66–67;

Ожегов, 1953). Предлагаемая периодизация развития словарного соста ва русского языка совпадает с основными периодами развития такого важного, констатирующего элемента литературного языка, как норма.

И это не случайно, поскольку лексика литературного языка в своем развитии тесно связана с эволюцией литературных норм.

Развитие лексики протекает на фоне процессов, совершающихся в других “разделах” русского литературного языка, особенно в словооб разовании;

некоторые лексические разряды в своем развитии непосред ственно связаны с процессами, протекающими в частях речи (прежде всего в сфере имени и глагола), а также в синтаксисе словосочетания.

Так, в сфере новообразований обращает на себя внимание, во-первых, то, что около 36% всех неологизмов, зафиксированных “Толковым словарем русского языка” под ред. Д.Н. Ушакова, составляют слова со значением лица (см. Мучник, 1971), во-вторых, то, что лицо харак теризуется под углом зрения разнообразных явлений общественной жизни, в частности создаются наименования, обозначающие профес сию женщин по роду их занятий.

Не лишены интереса и разнообразные процессы переосмысления, а также словосложения. В сфере словосложения взаимодействие про цессов лексико-семантических, словообразовательных и синтаксиче ских (см., например, Яцимирский, 1954;

Шведова, 1964) происходит особенно интенсивно.

Характерным для советской эпохи стало образование новых слов в результате соединения или объединения литературно-книжных и разговорных (в частности, народно-разговорных) элементов. Правда, от этого процесса больше выигрывает народно-разговорная речь, чем литературная, но и литературная речь пополняется такого рода ново образованиями. См., например: беспризорник, боевитость, глубинка, теребильщик, юнгштурмовка, стиляга.

Взаимовлияние литературно-книжной и разговорной сфер русско го языка в 20–60-е годы XX столетия протекает весьма интенсивно и представляет сложную картину. К сожалению, в этом направлении русский язык советской эпохи исследован в самой незначительной сте пени. А именно здесь арена взаимодействия экстралингвистических и собственно языковых факторов.

Очевидно, что изменение состава носителей литературного языка не могло не сказаться на возрастании разговорных элементов в лите ратурной речи и соответственно на семантической и стилистической эволюции многих разрядов лексики (см. Шмелев, 1964, с. 7–8).

Вместе с тем приобщение миллионов масс к культуре не могло не сказаться и на самом характере их речевого обихода, в который интенсивно проникают “книжные” слова и выражения, а также кли шированные формулы и штампы “книжного” происхождения. Это касается прежде всего лексико-фразеологических элементов офици ально-делового стиля, а также публицистического стиля в его газет ном варианте (“газетно-публицистического стиля”). См., например, употребление таких слов, как ремонт, ликвидировать, реализовать, организовать и т. п. Иначе говоря, речь идет о расширении сферы применения слов и изменении их стилистической прикрепленности.

Это явление включается в общий процесс миграции слов из одной стилевой сферы русского языка в другую.

Важность этого процесса для словарных эволюций советской эпохи отмечалась уже в 20-е годы (см. Шор, 1929).

§3. В первый период (до конца 20-х годов) наблюдаются интен сивные процессы образования новых слов и устойчивых сочетаний (общелитературного и социально-ограниченного характера) и се мантических трансформаций уже существующих слов. Получают широкое распространение слова общественно-политической и пуб лицистической лексики, обозначающие понятия коммунистической идеологии и классовой борьбы, новые формы общественной жизни, быта и культуры. Активизируется лексика, сложившаяся в рабочей и демократической публицистике конца XIX – начала XX в., особенно лексика, культивируемая в большевистской печати (большевик, боль шевистский, партиец, партийный, подпольщик, хвостизм и др.).

Расширяет сферу распространения научно-техническая и профес сиональная терминология.

Семантические трансформации приводят к модификации сочета тельных возможностей переосмысленных слов, возникают новые соче тания давно бытующих в русском языке слов, отражающие явления и понятия новой жизни (например, Красная Армия, красный командир, коммунистический субботник, коммунистический труд, народный суд, народный комиссар и др.).

Переосмысление и тесно связанные с ним изменения в сфере сочетае мости слов совершаются по-разному в разных лексических группах:

1. В сфере общественно-политической и публицистической лексики изменились контексты употребления таких слов, как труд, комиссар, народный, трудовой, трудящийся, государство, государственный.

Появились новые словосочетания: Советское правительство, рабоче крестьянская армия, Советский Союз, народный комиссар, красный офицер, коммунистический субботник и т. п.

2. Серьезные семантические преобразования пережили слова, отно сящиеся к обозначению понятий буржуазно-помещичьей идеологии, религиозного культа, отдельных сторон быта и культуры бывших гос подствующих классов, а также к административной и сословно-классо вой номенклатуре царской России. У многих из этих слов усилилась или впервые возникла отрицательная эмоционально-оценочная харак теристика. См.: барин, барыня, буржуй, бюрократ, господин, лакей, мадам, чиновник и т. п.

Выходят из употребления, переходя в пассивный запас лексическо го состава слова губернатор, гимназия, гласный, городовой, департа мент, столоначальник, прошение, проситель, мезальянс, галантный, светский и подобные лексические единицы, обозначающие явления дореволюционной жизни.

3. Для первого периода характерен также процесс переосмысления слов, относящихся к области военного дела, техники, и некоторых слов, относящихся к обозначению бытовых явлений. Слова этих разрядов приспосабливаются для называния предметов, явлений и процессов трудового, хозяйственного, производственного быта, соци альной, политической и культурной жизни: посевной, ударный, уголь ный фронт, посевная, выборная кампания, армия просвещенцев, штаб культпохода, командные высоты, перестроиться (на ходу), равняться (по), ударные батальоны. Этот процесс наблюдается и в последующие годы: фронтовик тыла, фронтовая вахта, фронтовой месячник, тру довой салют, фронт труда, фронт социалистического строительства, трудовые рубежи и т. д.

4. Слова из сферы производственной лексики приобретают перенос ное специализированное значение (загиб, перегиб, спайка, прослойка, ячейка и др.).

В 20-е годы интенсивно развиваются слова, созданные по принципу аббревиации. Например: ВЧК, КИМ, РСФСР, СССР, комбеды, колхоз, комсомол, ликбез, нарком, Наркомпрос, рабкор, рабфак, селькор, Сов нарком, совхоз, чекист и др.

На аббревиатурах надо остановиться особо. С одной стороны, спра ведливо утверждение (см., например, Виноградов, 1945, с. 166–167), что сложно-сокращенные слова – структурный класс номинаций, характерный именно для советской эпохи. С другой стороны, фор мирование такого рода слов было подготовлено еще до революции, в первые десятилетия XX века. В годы I мировой войны получают сравнительно широкое распространение такие образования, как ком роты, комбат, начдив, главковерх и другие подобные наименования воинских должностей. Сокращения различных названий было обыч ным в среде революционного подполья, в нелегальной прессе и ли тературе (например: ЦК, ЦО, эсер, эсдек и др. – см. Селищев, 1968, с. 145;

Ожегов, 1974, с. 33–34;

Lehikoinen, 1990, гл. 2). Революция и начальный этап перестройки всей жизни на новых началах усилили процесс аббревиации. Сложно-сокращенные слова теперь применяют ся и в военном обиходе, и в гражданской жизни – в названиях учреж дений, должностей, предметов, особенно в деловом стиле и газетном языке. (К середине 30-х годов процесс образования аббревиатур и их употребление стабилизировались).

В художественной и публицистической прозе 20-х – начала 30-х го дов наблюдаем увлечение диалектной, профессиональной и жаргонной лексикой и фразеологией;

обычно немотивированное использование их в ущерб идейно-художественной стороне литературных текстов.

Разумеется, не все из бурного потока лексических и лексико-се мантических новшеств стало достоянием литературного языка. Вме сте с тем процессы, которые совершаются в сфере русской лексики, приводят к серьезной перегруппировке или создают предпосылки для таковой внутри стилистических разрядов словарного состава литературного языка.

§4. Второй период (30-е – самое начало 40-х годов)можно охаракте ризовать как период упорядочения общественной речевой практики. В 1935–1940 годах выходит в свет первый советский толковый словарь – “Толковый словарь русского языка”, под редакцией Д.Н. Ушакова, значимость которого исключительно велика в процессе стабилизации и утверждения норм литературной речи, прежде всего, конечно, норм словоупотребления, стилистической дифференциации словарного со става современного русского языка. Словарь Ушакова стал на многие годы нормативно-регламентирующим фактором и базой дальнейшего развития русской литературной лексики.

30-е годы отмечены целенаправленными усилиями общественно сти, главным образом, писателей, выступавших за чистоту и точность языка как важнейшего орудия культуры, за углубление и обогащение русской национальной речевой культуры на основе творческого освое ния литературного наследия прошлого, за культуру речи, письменной и устной, в прессе, на радио, в повседневном обиходе.

В этом отношении особенно показательна дискуссия о языке, уча стие в которой М. Горького и других видных писателей определило и верное направление, и плодотворные результаты большого, прин ципиального спора о путях развития и совершенствования речевой культуры народа.

Именно в 30-е годы создаются многие художественные и публици стические произведения, отличающиеся, помимо прочих достоинств, совершенством формы, в частности образцовым языком. В художест венной литературе и публицистике стало гораздо меньше стилистически не оправданных терминов, профессионализмов, диалектизмов, вообще социально ограниченных слов, малопонятных широкому читателю.

Для 30-х годов характерно освоение литературным языком науч но-технической и производственной лексики, получающей распро странение в связи с интенсивыми процессами индустриализации, развития профтехобразования, формирования научно-технической интеллигенции.

Слова этих разрядов, расширяя рамки своего употребления, как правило, сохраняют основное, номинативное значение, например, бес посадочный (перелет), встречный (план), гидростанция, дрейфующая станция, зимовка, зимовщик, кинопередвижка, ледокол, метрополитен, перекличка, передача, промфинплан, перелет, путина, прокат, прием ник, рация, радиовещание и т. д.

Слова специальной, терминологической лексики, становясь достоя нием литературного языка, как правило, сохраняют свое основное номинативное значение. Однако профессионализмы, попадая в сферу литературного язы ка, могут применяться и для обозначения широкого круга сходных понятий, явлений, предметов. Например: обслуживать, напарник, отгул и т. д.

Для советского периода развития русской литературной лексики характерны интенсивные процессы образования сложных слов, новых моделей словосложения.

В 30-е годы, например, наблюдается образование сложных слов со второй частью – завод (хлебозавод, лесозавод, маслозавод, стеклоза вод), наряду с постепенно уходящими в пассивный запас словами типа пекарня, стекольня, лесопильня и лесопилка, блиння, кастрюльня.

Во второй период возвращаются в активную часть словаря некото рые слова тех слоев лексики, которые в начале революции перешли в пассивный запас словаря. Это сопровождается переосмысливанием та ких слов, причем у этих слов, как правило, “снимается” отрицательная характеристика. См., например, слова знатный (знатный тракторист, знатный комбайнер), потомственный (потомственный рабочий, потом ственный шахтер), почетный (почетное звание), династия (рабочая династия) и под.

Что касается аббревиатур, то в этот период значительно упорядочи вается как их образование, так и применение в литературном языке.

Углубление и развертывание культурной революции, крупные соци альные преобразования в деревне способствуют тому, что в 30-е годы нивелировка местных говоров происходит еще более интенсивно, чем в предыдущий период. Сложные процессы наблюдаются и в сфере социальных диалектов. Здесь тоже господствует общая тенденция к нивелировке, к “снятию” социальной прикрепленности специфи ческих слов и выражений, переходящих в состав городского просто речия. В 30-е годы, в связи с завершением процессов, приведших к принципиальному изменению социального состава населения СССР, разнообразные тенденции к “свертыванию”, нивелировке, интеграции социальных диалектов в городское просторечие проявляются наибо лее интенсивно.

Все изменения в сфере территориальной и социальной диалекто логии, несомненно, положительно отразились на состоянии русской литературной лексики: упорядочился ее состав и стилистическая дифференциация.

§5. В третий период (Великая Отечественная война и первые после военные годы) с новой силой обнаруживает себя тенденция сближения книжной и разговорной речи. Ярче всего это выявляется в публицисти ческом стиле, отчасти в языке художественной литературы. В третий период можно говорить о более интенсивном функционировании в литературных текстах элементов ненормированной речевой стихии просторечия, что, несомненно, способствовало обогащению синони мики и вообще выразительных средств литературного языка.

В 40-е годы активны новообразования просторечного характера, (они получают распространение в разговорно-обиходной речи), которые, как правило, представляют собою синонимические замены литературно нормированных наименований соответствующих предметов, преиму щественно военного назначения. В основном это слова, заменяющие “официальные”, терминологические составные наименования, напри мер, бронебойка – противотанковое ружье, бронебойщик – стрелок противотанкового ружья, зажигалка – зажигательная бомба и др.

Для периода Отечественной войны вообще характерно широкое развитие новообразований народно-разговорного характера, кото рые, как правило, представляют собой синонимические замены лите ратурно-нормированных наименований соответствующих понятий, предметов, явлений. Не все, конечно, из этих слов стали достоянием литературного языка. Все же литературный язык пополнился за счет слов народно-разговорного характера, возникших в годы войны. Для военных и последующих лет типичным представляется такое поло жение, при котором “побеждают” в литературном языке слова или словообразовательные модели разговорного характера, несмотря на наличие традиционных “книжных” слов и словообразовательных моделей. В подтверждение сказанного можно сослаться на развитие соотносительного члена видовой пары глаголов мобилизовать, аресто вать, организовать – мобилизовывать, арестовывать, организовывать (в 30-е годы пользование такими формами считалось грубым наруше нием литературной нормы).

В это время продолжается переосмысление слов военного назначе ния применительно к явлениям и понятиям “невоенной” жизни, напри мер, правофланговые, фронтовик (тыла, посевных работ), фронтовой (фронтовое задание, фронтовая вахта) и т. п.

Для этого периода характерна новая волна семантических преобра зований, разнообразных переосмыслений слов, имеющих отношение к военной действительности;

применение многих слов для обозначения явлений и обстоятельств, порожденных войной (клещи, клин, кольцо, мешок, ежи и др.). (см. Лукьяненко, 1948, с. 246;

Кожин, 1956, с. и след.) Из пассивного словаря возвращаются слова, обозначающие военные звания: солдат, офицер, генерал, такие слова как гвардия, гвардейский, погоны и соответствующие производные образования. Появляются новые словосочетания: советский солдат, офицер, советская гвардия, передовой офицер, гвардейская часть, гвардейский значок и т. п. Сразу же возникают оценочные словосочетания вроде гвардейцы тыла, труда, гвардейский труд, трудовая гвардия, наряду со словосочетаниями ста рая партийная гвардия, молодая гвардия, солдат революции, партии, существующими с 20-х годов.

В 40-е годы усилился процесс образования неологизмов – сущест вительных женского рода со значением лица: зенитчица, партизанка, пехотинка, разведчица, регулировщица, связистка и др. (Этот процесс не утратил своей продуктивности и позже – конькобежка, космонавтка, нормировщица, целинница и т. д.).

Подробнее о русском языке в период Великой Отечественной войны см. в моей статье “Из наблюдений над русским литературным языком эпохи Великой Отечественной войны” – наст. изд. с.

§6. Четвертый период – 50–80-е годы. Этот период не однороден по тенденциям развития лексики и в целом литературного языка.

Все же общим представляется продолжающееся взаимодействие книжной и разговорной речи, при котором разнообразные элементы разговорной речи активно внедряются в книжно-литературные тексты, стремясь “ужиться” с книжной культурой слова, устанавливая соотно сительные связи и с лексикой, и с синтаксисом, и со словоформами, традиционными для книжной речи.

Оценивая эти процессы взаимодействия, важно учитывать, что в языковой жизни общества в этот период произошли существенные из менения в соотношении письменной и устной речи вследствие бурного развития радио и особенно телевидения. Письменная речь утрачивает свою “монополию”, а устная речь соответственно значительно расши ряет свое влияние в общественной речевой коммуникации. Это обстоя тельство тоже важно учитывать при изучении возрастающего влияния разговорной речи на книжную, поскольку устная форма радио- и теле текстов во многом типологически однородна с разговорной речью.

Иллюстрацией влияния разговорной речи на книжную может слу жить предпочтительное образование прилагательных по образцу: “меж + относительное прилагательное” по сравнению с 30-ми годами, когда предпочтение отдавалось суффиксоиду между-. Если в словаре Ушако ва прилагательных на меж всего несколько, то в этот период их целые серии: межвахтенный, межведомственный, межвузовский, межгосу дарственный, межколхозный, межконтинентальный, межобластной, межпартийный, межпарламентский, межпланетный, межрайонный, межреспубликанский и т. п.

Несомненной отличительной чертой развития литературного слова ря в данный период представляется значительно возросшая роль науч но-технической и производственно-профессиональной лексики. Эти лексические разряды активны в средствах массовой информации;

они заметно усилили свои позиции в языке художественной литературы, через электронные и печатные СМИ получают широкое распростра нение в общелитературном речевом обиходе.

Активность научно-технической, вообще терминологической лек сики объясняется развернувшейся в XX столетии научно-технической революции. Достижения научно-технического прогресса глубоко вне дряются не только в производство и науку, но и в культурную жизнь, в образование, в средства массовой коммуникации, в повседневный быт. Вместе с этими достижениями в наш речевой обиход, в литера турный язык включаются и соответствующие номинации, устойчивые обороты речи, способы описания.

Заметно возросла роль производственно-профессиональной и научно-технической речи как источника новых явлений в сфере ли тературного языка.

Русский литературный язык пополняется, во-первых, новыми лек сическими и лексико-семантическими единицами, как вновь образо ванными (атомник, атомщик, атомоход, антимир, антиракета, лазер, лунник, луноход, высотник, скоростник, интервидение, космовидение, космодром, цикличность, роботизация, компьютеризация, ядерщик и т. д.), так и получившими широкое распространение в номинативном значении (радиация, космонавт, облучение, излучение, кибернетика, робот, дисплей, электроника, початок, ракетоноситель и т. д.). В 50-е годы стала очень продуктивна модель: сверх + относительное прила гательное, означающее что-либо из области физики, химии, техники, производства – сверхвысотный, сверхвысокочастотный, сверхдаль ний, сверхзвуковой, сверхскоростной и т. п. (см. Бельчиков, 2001, с.

222–226) (она исподволь подготавливалась в 30-е годы).

Во-вторых, в отличие от предыдущих периодов происходят процессы переосмысления терминологической лексики на базе пе реносно-расширительного (нетерминологического) употребления слова. Термины, главным образом, из области современной физи ки, космонавтики, ракетной техники применяются для обозначения понятий и явлений общественной жизни, культуры, даже личных взаимоотношений, например, радиация (радиация пропаганды вой ны), ускоритель (социального, художественного развития человече ства), орбита (экономическая), траектория (экономического развития какого-либо региона, страны), стыковка и др. или как средство оценки, например, “Настоящие ученые всегда люди жесткой фокусировки” (Г. Николаева), эпицентр (трагедии Шекспира “Гамлет”, событий), планктон (“равнодушие – планктон мещанства” – из газет), перегрузка (работа с перегрузками), оптимум (“В достижении оптимума таятся гигантские силы цивилизации” – из газет), инфляция (“Мне хочется показать как происходит инфляция слов…” – И. Эренбург).

В сфере той же терминологической лексики в 40–50-е годы отмечается развитие новых разновидностей сложных слов определенного типа.

В частности появляются сложные слова, у которых определяющей частью выступает основа существительного (исходное словосочетание = относительное прилагательное + существительное): лесополоса.

В-третьих, заметно усилились процессы семантического включе ния. Например, спутник из искусственный спутник Земли, качествен ный в значении ‘хорошего качества’;

первый – в значении “чемпион по…” (в сочетании с существительным, обозначающим предмет спортивного назначения). Например, первая перчатка – “чемпион по боксу”, первая ракетка – “чемпион по теннису”;

золотой, серебряный, бронзовый (из области спорта) в значении соответственно ‘обладатель золотой (серебряной, бронзовой) медали’ (бронзовый призер Олимпиа ды), “принесший или обеспечивший спортсмену, команде золотую, серебряную, бронзовую медаль” (золотой прыжок, золотой гол). (В описанном употреблении прилагательных золотой, серебряный брон зовый, первый очевидно влияние такой сферы разговорной стихии, как профессиональная речь).

Наиболее показательными представляются семантические транс формации прилагательных атомный и ядерный. Атомный, как извест но, выступает со значением ‘относящийся к атому’, соответственно возможны словосочетания: атомный вес, атомная энергия. Вместе с тем сочетаемость этого слова гораздо шире: атомная война, атомная бомба, атомное оружие, атомная политика, атомная катастрофа, атом ная опасность, атомный шантаж, атомный ледокол, атомный реактор, атомная энергетика и т. п.

В сочетании атомная бомба прилагательное атомный “включило в себя” семантику словосочетания атомная энергия, поскольку дей ствие атомной бомбы, ее взрыв основан на использовании энергии расщепленного атома, атомной энергии. В сочетании атомная война слово атомный уже “включает в себя” семантику словосочетания “атомная бомба” или “атомное оружие”, потому что атомная война – это война с применением оружия, основанного на использовании атомной энергии. И так можно разбирать другие сочетания с атомный, выявляя следующую “ступень” семантического включения (атомная политика, атомный шантаж), соответственно выявляя фразеологиче ски обусловленное значение слова атомный. Аналогичное происходит и с сочетаниями прилагательного ядерный (ядерное безумие, ядерная катастрофа), значение которого “относящийся к атомному ядру” тоже следствие урбанизации (ядерная война, опасность и т. п.).

В рассматриваемый период отмечается развитие новых разновидно стей сложных слов определительного типа в сфере терминологической лексики. В частности, возникают слова, у которых определяющей ча стью выступает основа существительного типа авторалли, мотоолим пиада, лесополоса и т. п.

В результате трансформации двучленных словосочетаний в одно слово, а многочленных – в двучленные (этот процесс особенно ак тивизировался в 50–60-е гг.) осложняется, становится несравненно более емкой семантическая структура слова, развивается система синонимических рядов и дублетных пар, русский язык обогащается новыми средствами синонимического и однозначного наименования сходных явлений действительности (ср.: нефтемаршрут ‘поездной состав, перевозящий нефть’). А вследствие этого устанавливаются новые стилистические соотношения внутри лексико-фразеологиче ского состава современного русского языка.

В 80-е годы активизируются семантические процессы, связанные со специализацией значения отвлеченных слов. Это ярче всего выяв ляется в функционировании слов демократизация, застой, перестрой ка, ускорение (ср. возникшее ранее употребление существительного разрядка).

§7. В кратком обзоре развития русской литературной лексики в со ветское время, естественно, нашли отражение лишь наиболее общие или наиболее активные процессы эволюции лексического состава.

Далеко не все вопросы получили полное освещение, а некоторые, такие, как, например, взаимосвязи и соотношение лексики и фразео логии в ходе их эволюции вообще не рассматривались, поскольку эта проблематика требует специального анализа.

Итак, в 20–80-е годы XX в. произошли очень важные и значитель ные изменения в словарном составе русского литературного языка;

анализ его эволюции убеждает в том, что развитие литературной лексики, всего русского литературного языка в условиях интенсифи кации процессов языковой эволюции, обусловленной революционной обстановкой и дальнейшей историей Советской России, проходило в целом в общем русле исторического движения нашего языка в после пушкинский период – по пути углубления и укрепления его нацио нально-демократических основ и на этой базе – совершенствования национальной речевой культуры, развития ее традиций, утверждения литературных норм.

Словарный состав в ходе своего развития участвует в углублении и дифференциации стилистической структуры литературного языка, в развитии речевых средств выразительности, – в обогащении лекси ко-фразеологической синонимики.

Литература Бельчиков, 2001 – Бельчиков Ю.А. Русский литературный язык:

стилистика, лексика, история, М., 2001.

Виноградов, 1945 – Виноградов В.В. Великий русский язык, М., 1945.

Кожин, 1956 – Кожин А.Н. О словах с переносным значением в русском языке эпохи Великой Отечественной войны//Уч. зап. МОПИ, т. XXV, Труды каф. русского языка, Вып. 3, М., 1956.

Лукьяненко, 1948 – Лукьяненко А.М. Семантические и лексические процессы в русском языке эпохи Великой Отечественной войны//Уч.

зап. Саратовского гос. унив-та, т. 20, Саратов, 1948.

Ожегов, 1953 – Ожегов С.И. К вопросу об изменениях словарного состава в русском языке в советскую эпоху//“Вопросы языкознания”, 1953, No 2.

Ожегов, 1974 – Ожегов С.И. Лексикология. Лексикография. Куль тура речи, М., 1974.

Мучник, 1971 – Мучник И.П. Грамматические категории глагола и имени в современном русском языке, М., 1971.

Селищев, 1939 – Селищев А.М. О языке современной деревни//Тру ды МИФЛИ, т. V, М., 1939.

Селищев, 1968 – Селищев А.М. Избр. труды, М., 1968.

Шведова, 1964 – Шведова Н.Ю. О некоторых активных процессах в современном русском синтаксисе (наблюдения над языком газеты)/ /“Вопросы языкознания”, 1964, No 2.

Шмелев, 1964 – Шмелев Д.Н. О семантических изменениях в совре менном русском языке//Развитие грамматики и лексики современного русского языка, М., 1964.

Шор, 1929 – Шор Р.О. О неологизмах революционной эпохи//Рус ский язык в советской школе, 1929, No 1.

Яцимирский, 1954 – Яцимирский Б.М. Развитие способов слово сложения в русском языке советской эпохи//Уч. зап. Ивановского гос.

пединститута, т. VI, “Филологические науки”, Иваново, 1954.

Lehikoinen, 1990 – Lehikoinen R. Словарь революции – революция в словаре? Аббревиатуры и иноязычная лексика в русском языке пер вого послереволюционного десятилетия, Helsinki, 1990.

Из наблюдений над русским литературным языком эпо хи Великой Отечественной войны Рассматривая состояние и основные тенденции эволюции русского литературного языка в эпоху Великой Отечественной войны, целесооб разно обратиться прежде всего к характеристике той социокультурной ситуации (включая общую ситуацию в речевой коммуникации и состоя ние литературных норм), которая сложилась в русском литературном языке к концу 30-х – самому началу 40-х годов.

Перед Великой Отечественной войной, в 30-е годы (особенно во второй половине 30-х гг.), наблюдается устойчивая стабилизация литера турных норм после мощного напора внелитературной речевой стихии в первые 10–15 пореволюционных лет на литературные нормы, ее наплы ва в традиционные сферы функционирования русского литературного языка. Этот период в истории русского литературного языка XX в. (30-е – самое начало 40-х гг.) можно охарактеризовать как период упорядо чения общественной речевой практики (см. наст. изд., с. 23).

В 30-е гг. ряд факторов и событий культурной жизни, имевших непо средственное отношение к “языковой жизни общества” во многом обу словливал процессы стабилизации литературных норм, способствуя их утверждению, а также повышению общего уровня речевой культуры.

Имеется в виду, во-первых, появление художественных (и публи цистических) произведений, составивших “золотой фонд” русской литературы советского времени. В этих произведениях, значительно поднявших общий уровень национальной речевой культуры, чита тель находил высокие образцы использования русского литературно го языка. Это, несомненно, серьезно способствовало стабилизации литературных норм, упорядочению словоупотребления, в том числе мотивированному (коммуникативно и эстетически) использованию в литературных текстах диалектизмов, жаргонизмов, просторечия, профессиональной лексики и фразеологии.

Во-вторых, развернувшаяся с начала 30-х гг. систематическая рабо та по нормализации современной (для того времени) литературной ре чи. Это выразилось в начавшейся в первой половине 30-х гг. а) работе над первым советским нормативным словарем – “Толковым словарем русского языка” под редакцией Д.Н. Ушакова (СУ), М., 1935–1940;

б) в деятельности Орфографической комиссии по упорядочению рус ского правописания (с 1934 г. – вплоть до 1940 г. ежегодно издается “Орфографический словарь для начальной и средней школы”, состав ленный Д.Н. Ушаковым;

в 1936, 39 и 40-м гг. выпускаются в свет про екты “Правил единой орфографии и пунктуации”);

в) в обобщении и упорядочении стилистических рекомендаций (главным образом в области грамматики и словоупотребления) на базе многочисленных речевых материалов повседневной газетной, редакционно-издатель ской практики. В 1941 г. выходит в свет по существу грамматическая стилистика современного русского языка – “Практическая стилистика языка газеты” К.И. Былинского. Работа К.И. Былинского 1941 г. – в унисон с СУ – утверждала “диктатуру” литературной нормы, особен но в наиболее авторитетной и влиятельной сфере тогдашней речевой коммуникации: в прессе и книжно-издательском деле. Нормализатор ская работа велась и на радио. Там консультантом дикторской группы был Д.Н. Ушаков. При всей гуманности своей натуры он непреклонно проводил линию на точное соблюдение на радио литературных норм, особенно – орфоэпических.

Таким образом, к началу Великой Отечественной войны русский литературный язык располагал сложившейся системой литературных норм, получивших свою кодификацию в авторитетных филологиче ских словарях и пособиях и нашедших реализацию, подтверждение в разноаспектной в функционально-стилевом плане речевой практике:

в художественной литературе, публицистике, газетно-журнальной пе риодике, в юридических документах, в радиопередачах, в театральных спектаклях… С началом войны видоизменяются социальные (социокультурные) условия существования русского литературного языка в связи с возник новением нового фактора, ставшего главным в жизни советского обще ства тех лет: все стороны жизни определяются тем, что идет война.

В коммуникативно-речевой проекции всеобщая ориентация на войну, на сражающуюся армию, на ход военных событий находит свое отраже ние в актуализации известных лексико-фразеологических пластов (в том числе из внелитературной сферы), словообразовательных процессов, а также в некоторых стилевых тенденциях тогдашней публицистики.

Во-первых, активизируются, выдвигаясь на первый план по частот ности употребления и социокультурной значимости, лексика и фразео логия военного дела прежде всего в их номинативной семантике, в дефинитивном употреблении. (Данной проблематике посвящена книга А.Н. Кожина – см. Кожин, 1985). Активизация военной лексики на блюдается в первую очередь в газетных материалах (в официальных военных сводках и в очерках, корреспонденциях, репортажах, пуб лицистических статьях), вообще в периодике, в радиопередачах. По мере появления литературно-художественных произведений, песен, кинофильмов военная лексика (и фразеология) в их речевой структуре значительно активизируется.

Во-вторых, становятся заметными, все более актуализируясь по ходу войны, разговорные элементы ненормированного характера, от носящиеся, с одной стороны, к тем обозначениям оружия, действия разных видов вооружения, действий воинских подразделений, воен ной техники, солдата, командира в различных ситуациях фронтовой, вообще военной жизни, которые имеют “официальное” обозначение, закрепленное чаще всего в военных уставах, наставлениях, в военно деловых документах. Среди таких речевых явлений немало слов и словосочетаний из военных арго. См., например: гитара, балалайка, удочка, утки, дергалка – из арго подрывников, еж – танкистов, удвист – летчиков (см. Кожин, 1985, с. 247). Некоторые из таких слов (немно гие) получили впоследствии – в 50-е годы – признание в литературном языке как общеупотребительные или разговорные. Например, пятачок.

Пятачком фронтовики называли небольшое пространство земли, отби тое у противника или защищаемое, удерживаемое нашими войсками.

Первая регистрация этого слова – во 2-м издании “Словаря русского языка” С.И. Ожегова (СО), М., 1952: “…разг. шутл. Маленькая круглая площадка, а также вообще тесное, ограниченное пространство” (с.

583). Однако уже в 1959 г. в “Словаре русского языка” под ред. А.П.

Евгеньевой (МАС) это слово дается как общеупотребительное, без каких-либо оценочных помет: “…3. Небольшая площадка, а также вообще ограниченное пространство земли”(т. III, с. 767). Бомбежка в СУ отмечено: “…(нов. авиац. арго)” (т. 1, стлб. 173). В первом же издании СО (1949 г.) это слово дано как производное от бомбить с пометой “разг.”.

С другой стороны, актуализированы разговорные (в рамках лите ратурного языка) или нейтральные слова (по преимуществу глаголь ная лексика), употребляемые в специализированных (созданных по принципу специализации семантики данной лексической единицы) значениях или смыслах применительно к военной, фронтовой обста новке, складывающихся в коммуникативных условиях просторечия.

См., например: домолотить – домолачивать, приземлить (самолет), вгрызаться (разг.), выкуривать (прост.), и т. п. Некоторые из слов в таком употреблении получили отражение в толковых словарях 50-х годов. Например: висеть. В изд. 2 СО (1952 г.) в речениях отражено “во енное” употребление этого глагола: “…Самолеты висят над полем боя (перен.: летают, кружа)”, в МАС (т. 1, с. 225, 1957 г.) уже регистрирует ся значение “длительное время находиться над объектом поражения”;

перемолоть – перемалывать: СО – изд.2 регистрирует возможность переносного употребления: “…П. живую силу и технику врага (перен.:

истребить)” (с. 458), сложившегося в годы войны;

ср. теснить.

Отличительной чертой использования в материалах газет, в радиопе редачах, в художественной литературе военных лет “официальных” и терминологических номинаций военного дела в значениях и расшири тельных употреблениях (в том числе и “новых” для общелитературного речевого обихода), слов из состава литературной лексики (разговорной и нейтральной), просторечия и военных арго, является то, что эти обозна чения или поясняются в тексте, или ставятся в разъясняющие контексты.

Например: “Меткие стрелки отправились на охоту…Снайперы сняли 29 фашистов”, “Из-за скал показался еще один сторожевик…стороже вой корабль начал…” – из газет 1942 г. (см. Кожин, 1985, с. 207, 209), “Они столько летали ночью за это время, что все без исключения стали опытнейшими ночниками” (Симонов, Эренбург, 1979, с. 117). Ср. опи сательный контекст “военного” словосочетания передний край: “День на переднем крае до отказа наполнен хлопотами. Здесь и стреляют, и роют новые траншеи, и пишут письма, и вновь учатся воевать” – из газет 1943 г. (см. Кожин, 1985, с. 9).

Такие разъясняющие контексты слов, словосочетаний (особенно обиходно-разговорного характера), которые могут быть не ясны, не по нятны массовому читателю, – одна из типических черт печатных и ра диотекстов о войне, о фронте, опубликованных в 1941–1945 годах.

В сравнении с концом 20-х – началом 30-х гг., когда многие лите раторы чрезмерно увлекались диалектизмами, немотивированно, не заботясь об их коммуникативной и эстетической уместности, включа ли областнические слова в речевую структуру литературно-художест венных текстов, или в сравнении с 80–90-ми гг. XX в., отмеченными большим наплывом в литературные тексты жаргонной лексики и варваризмов, наблюдаемая в годы Отечественной войны забота об элементарной ясности текста, его максимальной доходчивости, об адекватном восприятии читателем текстов о войне представляется характеристической чертой стилистического оформления прежде всего газетных очерков, корреспонденций, репортажей, а также публицистических статей.

Нужно сказать (и это было видно из некоторых приведенных иллю страций), что распространение неофициальных обозначений военных реалий, с одной стороны, и стремление поставить “официальные” номинации в разъясняющие, а главное, – в оценочные контексты (что тоже – одна из отличительных черт газетно-публицистических текстов военных лет) – с другой, приводит к расширению синонимических замен. Чаще всего возникают различного рода перифразы – описатель ные обороты констатирующего (см. обозначение самолета “У-2” как крылатый санитар, воздушный крылатый извозчик, крылатый связист) и преимущественно оценочного характера (летчики-истребители – это крылатые, воздушные часовые, крылатые богатыри, крылатые герои;

танк – стальная, сухопутная крепость), в конечном счете – к развитию синонимии русского языка.

Особенно широко синонимические замены представлены среди параллельных “официальных” и обиходно-разговорных номинаций военных реалий. При этом, как правило, наблюдается процесс уни вербации (результаты этого процесса прослеживаются во всех перио дах развития русской литературной лексики в XX в.). См., например:

сторожевой корабль, катер – сторожевик, фугасная бомба – фугаска, зажигательная бомба – зажигалка, бронебойное ружье – бронебойка, матрос торпедного катера – торпедник, консервированное тушеное мясо – тушенка…;

ср. танк “Т–34” – тридцатьчетверка, танк “Т–60” – шестидесятка, сорокапятимиллиметровое орудие – сорокопятка. Воз никают универбы, так сказать, “второй ступени” – на базе аналогичных только что приведенным образованиям: самоходчик – “тот, кто обслу живает самоходное артиллерийское орудие”, самоходку;

сорокапятчик – “тот, кто служит в расчете 45-тимиллиметрового артеллерийского орудия”, сорокапятки. Как очевидно, подобные образования – свиде тельство материального роста русской лексики. Конечно, далеко не все из них “прижились” в литературном языке. Между тем такие сло ва, как бронебойка, зажигалка, самоходка, тушенка, фугаска вошли в литературный язык.

Наблюдаются и другие соотношения параллельных номинаций.

Чаще всего от разных основ: немцы – фрицы (стилистически сни женное), самолеты – истребители – ястребки (см. СО, изд. 1, 1949 г., с пометой “разг.”), кречеты;

бомбардировщик – чайка;

реактивные установки – “катюши”. Все такие обиходно-разговорные слова, как правило, экспрессивно окрашены.

В-третьих, наблюдается переосмысление части слов военного назна чения применительно к явлениям и понятиям гражданской жизни. На пример, получает расширительно-переносное употребление (обычно с характеризующими положительными коннотациями) такие слова, как фронтовик – фронтовик тыла, посевных работ, уборочной кампании;

гвардеец – гвардеец тыла, жатвы, урожая, механизации, гвардейцы тру дового фронта;

фронтовой как экспрессивно окрашенное (фронтовая бригада, звено – Бригады завоевывают почетное право фронтовых – из газет 1941 г. – см. 2, с. 66) и с констатирующей семантикой – “пред назначенный для нужд фронта, действующей армии” (фронтовое задание, фронтовая вахта, дисциплина, декада, бригада (артистов), фронтовой месячник…);

гвардия – рабочая гвардия (подробнее см.

Кожин, 1985, с. 62–71);

ср. употребление этих и подобных слов в по слевоенное время: гвардеец пятилетки, целины;

целинная гвардия.

Применение военной лексики к явлениям и понятиям граждан ским, политико-идеологическим было типично для советской эпохи (об этом см., например, Солганик, 1981). Начиная с первых пореволюционных лет к военной лексике прибегают прежде всего при обсуждении политических вопросов. Идеологическая работа советской власти, большевистской партии была нацелена на мили таризацию сознания населения (это был один из основных аспектов внутренней политики). Ощущение себя военным лагерем в окруже нии враждебного капитализма, задачи развития мировой револю ции и т. д. – все это определяло актуализацию военной лексики и фразеологии при обсуждении не только политических вопросов, но вообще всех аспектов общественно-политической, культурной, воспитательной, хозяйственной деятельности. См., например, такие слова и словосочетания (и предложно-падежные сочетания), как ар мия просвещенцев, ударные батальоны, авангард, командные высоты, форпост социализма, штаб мировой революции, штаб культпохода, фронт ударный, угольный, посевной, перестраиваться (на ходу), рав няться на…, наступление на… Военная ситуация 40-х гг. только укрепила и расширила сложившую ся в 20–30-е гг. тенденцию переносно-метафорического употребления военной лексики применительно к “мирной” тематике.

От автора
Введение
	Литературный язык. Его основные признаки
	Литературная норма
	О понятии современный русский язык
Глава I.	Основные стилистические разряды русской литературной лексики
	Стилистическая дифференциация литературной лексики
	Функционально-экспрессивная характеристика литературной лексики
	Функционально-стилистическая характеристика литературной лексики
	Книжная лексика
	Разговорная лексика
	О взаимодействии основных разрядов литературной лексики
Глава II.	О сочетаемости
	Взаимозависимость лексической и синтаксической сочетаемости
	Основные виды лексической сочетаемости
	Некоторые вопросы лексической сочетаемости
Глава III.	Основные критерии выбора слова
	Выбор слова и других языковых единиц
	Выбор слова, экстралингвистические обстоятельства
	Лингвистическая обусловленность выбора слова
	Выбор слова в соответствии с его значением
	Выбор слова и лексическая сочетаемость
	Выбор слова и его стилистическая характеристика
	Лингвострановедческий аспект выбора слова
	Выбор слова и работа со словарями русского языка
Литература
Дополнения ко второму изданию
	К вопросу о развитии словарного состава русского литературного языка конца XX -- начала XXI века
	Литература

Предлагая читателю переиздание книги "Лексическая стилистика: проблемы изучения и обучения", впервые опубликованной в 1988 г., автор считает, что обсуждаемые в ней вопросы не утратили своей актуальности, во-первых, потому, что интерес в современном мире к русскому языку, несколько сократившийся в первое время после распада СССР, стабилизировался на традиционной основе глубокого, искреннего интереса иностранцев к самобытной русской культуре (в первую очередь -- к великой русской литературе), к несомненным достижениям отечественных ученых в точных, естественных и технических науках, к богатейшей истории России и к современной жизни в Российской Федерации, к русскому национальному характеру, а также на основе здорового прагматизма деловых людей, налаживающих разносторонние экономические связи с нашей страной.

Прошедший в 2003 г. в Петербурге X Конгресс Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ) ярко продемонстрировал высокий международный статус русского языка как одного из мировых языков. Только МАПРЯЛ объединяет в настоящее время более 60000 зарубежных преподавателей русского языка из 76 стран. В мире насчитывается около полумиллиона иностранных граждан, получивших высшее образование в Советском Союзе и в России, т.е. достаточно хорошо владеющих русским языком.

Для всех этих людей -- особенно для зарубежных преподавателей русского языка -- вопросы совершенствования навыков владения языком, повышения их личной русской речевой культуры, углубления их научных знаний в области русистики представляют профессиональный, общекультурный и больше того -- жизненный интерес. Для преподавателей русского языка -- в целях усиления эффективности преподавания языка, для дипломированных специалистов -- поддержание русского языка в "хорошей коммуникативной форме", чтобы иметь возможность следить за новыми успехами, тенденциями в своей специальности, научной или научно-технической отрасли. Ведь по данным ЮНЕСКО, в конце XX столетия на русском языке в мире публикуется одна треть научно-технической информации, а в таких областях знания, как физика, медицина, -- половина научной информации; на русский язык переводится до 70% всей публикуемой мировой информации.

Во-вторых, за рубежами Российской Федерации -- в ближнем и дальнем зарубежье -- главным образом в связи с распадом СССР сложилась русскоязычная диаспора, насчитывающая несколько десятков миллионов человек, для которых русский язык -- родной. И сохранение его в семейном, межличностном общении в условиях чужой языковой среды, возможность читать русские книги и прессу, слушать русское радио и смотреть телепередачи из родной страны для наших соотечественников за рубежом -- залог связи с Родиной, с русской культурой, действенное средство национально-культурной идентификации. И для этой новой категории носителей русского языка, оказавшихся -- по разным причинам -- вдали от России, вне российской действительности, все, что касается русского языка, правильности русской речи, вызывает живейший интерес, представляется чрезвычайно важным.

В-третьих, вопросы русской стилистики и в первую очередь вопросы правильного, мотивированного употребления слов стали очень актуальными в конце XX -- начале XXI века. Эта актуальность в конечном счете обусловлена коренными изменениями в социально-экономической, культурно-идеологической, духовной жизни страны, вызванными распадом СССР, ликвидацией тоталитарного строя и демократизацией общества в постсоветской России. "Крутые" перемены буквально во всех сторонах жизни нашей страны в свою очередь стали главной причиной бурных, интенсивных процессов эволюции русского языка, многие из которых оказывают отрицательное влияние на культуру русской речи, приводят к расшатыванию литературных норм, к немотивированному употреблению иноязычных слов, жаргонной лексики, к детабуизации "ненормативных" слов и выражений, к огрублению литературной речи.

Несомненно, ознакомление с общими закономерностями организации лексического состава русского литературного языка, с основными принципами выбора слова, с такими важными лингвистическими понятиями, как "литературный язык", "литературная норма", "современный русский язык", "сочетаемость слов", "стилистическая характеристика слова", будет способствовать более внимательному и осознанному отношению к словам, к их смыслу, к их употреблению в речи (письменной и устной) -- повышению речевой культуры носителей современного литературного языка.

Ю.Бельчиков, апрель 2005 г.

В последние годы для преподавания русского языка иностранцам все актуальнее становятся проблемы русской стилистики -- вопросы оптимального выбора языковых элементов и их наиболее целесообразной организации в зависимости от задач и условий речевой коммуникации, в том числе от задач конкретного текста, условий его создания и рецепции, проблемы функционирования современного русского литературного языка. С одной стороны, это связано с тем, что во многих странах сложились стабильные контингенты лиц, которым требуется совершенствование знаний, навыков и умений во владении русским языком. Им уже необходимо детальное знание стилистических закономерностей в использовании лексики, фразеологии, морфологических категорий и форм, синтаксических конструкций, а также интонации, произношения, прочные навыки владения русским языком на всех уровнях современной речевой коммуникации, порождения и рецепции текстов на русском языке самой разнообразной структуры, содержания и эмоциональной тональности.

С другой стороны, для преподавателей русского языка как иностранного свободное ориентирование в стилистической структуре современного русского языка представляется императивным требованием их профессионального статуса.

В связи со сказанным возрастает значимость вопросов совершенствования подготовки в области стилистики студентов-русистов, а также преподавателей русского языка как иностранного -- в системе повышения их квалификации.

В то же время наблюдающаяся в последнее время тенденция к интенсификации процесса обучения неродному языку с особой силой прояснила то очевидное обстоятельство, что именно стилистика как наука, исследующая функционирование языка в реальных условиях речевого общения, в текстах, в наибольшей степени соотносится с целями и задачами обучения иностранным языкам в свете идей коммуникативности. Действительно, современная методика во главу угла ставит привитие учащимся таких речевых навыков и умений, которые бы в наибольшей степени учитывали использование изучаемого языка в повседневной речи, максимальное приближение коммуникативной деятельности учащихся на неродном языке к соответствующей языковой действительности в ее основных национальных культурно-исторических аспектах.

В процессе подготовки студентов-русистов, повышения квалификации преподавателей на первый план выдвигаются методические вопросы оптимальной подачи учебного материала (дифференцированно -- в зависимости от задач обучения) в целях формирования у учащихся устойчивых навыков в использовании основных синонимических, вариантных способов выражения мысли в типичных контекстах и речевых ситуациях, адекватного восприятия смысловых и экспрессивных оттенков сказанного/написанного.

Как очевидно, решение названных методических проблем связано с вопросами стилевой и стилистической дифференциации современного русского языка, организации языковых средств в соответствии с речевой ситуацией, стилистическим заданием, функциональным назначением текста, с общелитературными и стилевыми нормами, требованиями определенного стиля, в зависимости от задач социального общения в конкретной разновидности литературного языка, а также вопросами объективной, научно обоснованной интерпретации использования в данном тексте языковых фактов как самих по себе, так и в соотношении и взаимодействии с другими лингвистическими явлениями.

Актуальность такой проблематики обусловлена тем обстоятельством, что при обучении русскому языку на "сильно" продвинутых и высших этапах проводится учебно-методическая работа над текстами и устными высказываниями усложненной структуры (художественные, публицистические произведения, тексты СМИ, научные статьи, монографии, выступления на научной конференции, методическом семинаре, в парламенте, участие в дискуссии, спонтанные диалоги на бытовые, литературные, "культурные" и профессиональные темы и т.п.).

В области лексической стилистики для целей обучения на продвинутых и высшем этапах обучения первостепенную значимость приобретают вопросы стилистической дифференциации словарного состава современного русского языка, функционально-стилистического статуса основных лексико-семантических пластов, их выразительных возможностей, особенностей и закономерностей использования в повседневной речи, в типических контекстах, в разных стилях, в текстах различного содержания и назначения.

В ряду проблем лингвометодического осмысления лексической стилистики на первый план выдвигается проблема выбора слова. Очевидно, что хорошее владение навыками мотивированного выбора слова, а также профессионально грамотное обоснование того или иного словоупотребления (скажем, при работе над лексикой художественного текста) и объяснение лексической ошибки в речи учащихся подразумевают, что преподаватель-русист свободно ориентируется в стилистической дифференциации словарного состава современного русского языка, вполне владеет навыками стилистического анализа лексики. Наиболее сложными, но и наиболее коммуникативно значимыми для названной проблемы представляются вопросы сочетаемости слов, поскольку именно в этой сфере системных связей получают свое выражение семантические и экспрессивно-эмоциональные свойства лексической единицы, ее функционально-стилевая "стратификация" в русском литературном языке.

Юлий Абрамович Бельчиков

Родился в 1928 г. Окончил филологический факультет МГУ им.М.В.Ломоносова в 1951 г. Доктор филологических наук, профессор факультета иностранных языков и регионоведения МГУ. Основные направления научных занятий: история русского литературного языка, русская лексикология, стилистика и культура речи, лексикография, стиль русских писателей и публицистов, язык и культура, история русского языкознания.

Исследует публицистический стиль как одну из доминант развития русского литературного языка в XIX-XX вв., его взаимодействие с народно-разговорной речью как одну из ведущих тенденций литературно-языковой эволюции в послепушкинский период (вплоть до рубежа XX--XXI вв.). Разработал историческую периодизацию русской общественно-политической лексики конца XVIII -- начала XX в., литературной лексики советского времени. Член научного совета РАН "Русский язык", совета Общества любителей российской словесности, Союза журналистов Москвы, Союза писателей Москвы.