Скачать романы фазиля искандера. Первое дело

Поговорим просто так. Поговорим о вещах необязательных и потому приятных. Поговорим о забавных свойствах человеческой природы, воплощенной в наших знакомых. Нет большего наслаждения, как говорить о некоторых странных привычках наших знакомых. Ведь мы об этом говорим, как бы прислушиваясь к собственной здоровой нормальности, и в то же время подразумеваем, что и мы могли бы позволить себе такого рода отклонения, но не хотим, нам это ни к чему. А может, все-таки хотим?

Одно из забавных свойств человеческой природы заключается в том, что каждый человек стремится доигрывать собственный образ, навязанный ему окружающими людьми. Иной пищит, а доигрывает.

Если, скажем, окружающие захотели увидеть в тебе исполнительного мула, сколько ни сопротивляйся, ничего не получится. Своим сопротивлением ты, наоборот, закрепишься в этом звании. Вместо простого исполнительного мула ты превратишься в упорствующего или даже озлобленного мула.

Правда, в отдельных случаях человеку удается навязать окружающим свой желательный образ. Чаще всего это удается людям много, но систематически пьющим.

Какой, говорят, хороший был бы человек, если б не пил. Про одного моего знакомого так и говорят: мол, талантливый инженер человеческих душ, губит вином свой талант. Попробуй вслух сказать, что он, во-первых, не инженер, а техник человеческих душ, а во-вторых, кто видел его талант? Не скажешь, потому что неблагородно получается. Человек и так пьет, а ты еще осложняешь ему жизнь всякими кляузами. Если пьющему не можешь помочь, то, по крайней мере, не мешай ему.

Но все-таки человек доигрывает тот образ, который навязан ему окружающими людьми. Вот пример.

Однажды, когда я учился в школе, мы всем классом работали на одном приморском пустыре, стараясь превратить его в место для культурного отдыха. Как это ни странно, в самом деле превратили.

Мы засадили пустырь эвкалиптовыми саженцами передовым для того времени методом гнездовой посадки. Правда, когда саженцев оставалось мало, а на пустыре было еще достаточно свободного места, мы стали сажать по одному саженцу в ямку, таким образом давая возможность новому, прогрессивному методу и старому проявить себя в свободном соревновании.

Через несколько лет на пустыре выросла прекрасная эвкалиптовая роща, и уже никак невозможно было различить, где гнездовые посадки, а где одиночные. Тогда говорили, что одиночные саженцы в непосредственной близости от гнездовых, завидуя им Хорошей Завистью, подтягиваются и растут не отставая.

Так или иначе, сейчас, приезжая в родной город, я иногда в жару отдыхаю под нашими, теперь огромными, деревьями и чувствую себя Взволнованным Патриархом. Вообще эвкалипт очень быстро растет, и каждый, кто хочет чувствовать себя Взволнованным Патриархом, может посадить эвкалипт и дождаться его высокой, позвякивающей, как елочные игрушки, кроны.

Но дело не в этом. Дело в том, что в тот давний день, когда мы возделывали пустырь, один из ребят обратил внимание остальных на то, как я держу носилки, на которых мы перетаскивали землю. Военрук, присматривавший за нами, тоже обратил внимание на то, как я держу носилки. Все обратили внимание на то, как я держу носилки. Надо было найти повод для веселья, и повод был найден. Оказалось, что я держу носилки как Отъявленный Лентяй.

Это был первый кристалл, выпавший из раствора, и дальше уже шел деловитый процесс кристаллизации, которому я теперь сам помогал, чтобы окончательно докристаллизоваться в заданном направлении.

Теперь все работало на образ. Если я на контрольной по математике сидел, никому не мешая, спокойно дожидаясь, покамест мой товарищ решит задачу, то все приписывали этой моей лени, а не тупости. Естественно, я не пытался в этом кого-нибудь разуверить. Когда же я по русскому письменному писал прямо из головы, не пользуясь учебниками и шпаргалками, это тем более служило доказательством моей неисправимой лени.

Чтобы оставаться в образе, я перестал исполнять обязанности дежурного. К этому привыкли настолько, что, когда кто-нибудь из учеников забывал выполнять обязанности дежурного, учителя под одобрительный шум класса заставляли меня стирать с доски или тащить в класс физические приборы. Впрочем, приборов тогда не было, но кое-что тащить приходилось.

Развитие образа привело к тому, что я вынужден был перестать делать домашние уроки. При этом, чтобы сохранить остроту положения, я должен был достаточно хорошо учиться.

По этой причине я каждый день, как только начиналось объяснение материала по гуманитарным предметам, ложился на парту и делал вид, что дремлю. Если учителя возмущались моей позой, я говорил, что заболел, но не хочу пропускать занятий, чтобы не отстать. Лежа на парте, я внимательно слушал голос учителя, не отвлекаясь на обычные шалости, и старался запомнить все, что он говорит. После объяснения нового материала, если оставалось время, я вызывался отвечать в счет будущего урока.

Учителей это радовало, потому что льстило их педагогическому самолюбию. Получалось, что они так хорошо и доходчиво доносят свой предмет, что ученики, даже не пользуясь учебниками, все усваивают.

Учитель ставил мне в журнал хорошую оценку, звенел звонок, и все были довольны. И никто, кроме меня, не знал, что только что зафиксированные знания рушатся из моей головы, как рушится штанга из рук штангиста после того, как прозвучит судейское: «Вес взят!»

Для полной точности надо сказать, что иногда, когда я, делая вид, что дремлю, лежал на парте, я и в самом деле погружался в дремоту, хотя голос учителя продолжал слышать. Гораздо позже я узнал, что таким, или почти таким, методом изучают языки. Я думаю, не будет выглядеть слишком нескромным, если я сейчас скажу, что открытие его принадлежит мне. О случаях полного засыпания я не говорю, потому что они были редки.

Через некоторое время слухи об Отъявленном Лентяе дошли до директора школы, и он почему-то решил, что это именно я стащил подзорную трубу, которая полгода назад исчезла из географического кабинета. Не знаю, почему он так решил. Возможно, сама идея хотя бы зрительного сокращения расстояния, решил он, больше всего могла соблазнить лентяя. Другого объяснения я не нахожу. К счастью, подзорную трубу отыскали, но ко мне продолжали присматриваться, почему-то ожидая, что я собираюсь выкинуть какой-нибудь фокус. Вскоре выяснилось, что никаких фокусов я не собираюсь выкидывать, что я, напротив, очень послушный и добросовестный лентяй. Более того, будучи лентяем, я вполне прилично учился.

Тогда ко мне решили применить метод массированного воспитания, модный в те годы. Суть его заключалась в том, что все учителя неожиданно наваливались на одного нерадивого ученика и, пользуясь его растерянностью, доводили его успеваемость до образцово-показательного блеска.

Идея метода заключалась в том, что после этого другие нерадивые ученики, завидуя ему Хорошей Завистью, будут сами подтягиваться до его уровня, как одиночные посадки эвкалиптов. Эффект достигался неожиданностью массированного нападения. В противном случае ученик мог ускользнуть или испакостить сам метод.

Как правило, опыт удавался. Не успевала мала куча, образованная массированным нападением, рассосаться, как преобразованный ученик стоял среди лучших, нагловато улыбаясь смущенной улыбкой обесчещенного.

В этом случае учителя, завидуя друг другу, может быть, не слишком Хорошей Завистью, ревниво по журналу следили, как он повышает успеваемость, и уж, конечно, каждый старался, чтобы кривая успеваемости на отрезке его предмета не нарушала победную крутизну. То ли на меня навалились слишком дружно, то ли забыли мой собственный приличный уровень, но, когда стали подводить итоги опыта работы надо мной, выяснилось, что меня довели до уровня кандидата в медалисты.

На серебряную потянешь, - однажды объявила классная руководительница, тревожно заглядывая мне в глаза.

...На тыльной стороне кухни висели плетеные корзины, в которых неслись куры. Как они догадывались нестись именно в эти корзины, оставалось для меня тайной. Я вставал на цыпочки и нащупывал яйцо. Чувствуя себя одновременно багдадским вором и удачливым ловцом жемчуга, я высасывал добычу, тут же надбив ее о стену. Где-то рядом обреченно кудахтали куры. Жизнь казалась осмысленной и прекрасной. Здоровый воздух, здоровое питание - и я наливался соком, как тыква на хорошо унавоженном огороде.

В доме я нашел две книги: Майн Рида «Всадник без головы» и Вильяма Шекспира «Трагедии и комедии». Первая книга потрясла меня. Имена героев звучали как сладостная музыка: Морис-мустангер, Луиза Пойндекстер, капитан Кассий Колхаун, Эль-Койот и, наконец, во всем блеске испанского великолепия Исидора Коваруби де Лос-Льянос.

«Просите прощения, капитан, - сказал Морис-мустангер и приставил пистолет к его виску.

О ужас! Он без головы!

Это мираж! - воскликнул капитан».

Книгу я прочел с начала до конца, с конца до начала и дважды по диагонали...

Искандер, Фазиль Абдулович (р. 1929), русский писатель. Родился 6 марта 1929 в Сухуми. Отец, иранец по происхождению, в 1938 был выслан из СССР, мальчик рос у родственников по материнской (абхазской) линии. Поступил в Московский Библиотечный институт, в 1951 перевелся в Литературный институт им. А.М.Горького (окончил в 1954). Был литературным сотрудником газет «Брянский комсомолец» (1954–1955) и «Курская правда» (1955–1956). Начал печататься в 1952. С 1956 до начала 1990-х годов жил в Сухуми, работал в Абхазском государственном издательстве, регулярно публиковал стихи в журнале «Литературная Абхазия»; выпустил книги стихов Горные вершины (1957), Доброта земли (1959), Зеленый дождь (1960), Дети Черноморья (1961), Молодость моря (1964). С конца 1950-х годов публикуется также в журналах «Юность», «Неделя» и «Новый мир» наряду с В.П.Аксеновым, О.Г.Чухонцевым и др., выступив с рассказами Петух, Рассказ о море, Должники, Мой дядя самых честных правил (сборники Тринадцатый подвиг Геракла, Запретный плод, оба 1966, и др.), в которых проявил себя мастером колоритных сатирических зарисовок и этнографического бытописания.

Мгновенную и громкую известность принесла Искандеру повесть Созвездие Козлотура (1966) – полный юмора и гротеска рассказ о типичном явлении советского времени, очередном «почине». Абхазскому селу предписано срочно заняться скрещиванием козла с туром для выведения некой необыкновенно продуктивной породы. «Начинание хорошее, но не для нашего колхоза» – эта формула осторожного и твердого отказа от невежественного и разорительного «эксперимента» стала крылатой. Проявившийся в повести характерный для Искандера сплав яркого, с точным ощущением национального характера, литературного этнографизма, богатой смеховой палитры (от мягкого юмора до беспощадного сарказма), «камерного» лиризма и социально-политического обличения, двуплановости «эзопова» языка и сочности живой разговорной речи отличает и многочисленные произведения-воспоминания Искандера, написанные от лица (или посредством введения этого образа) Сандро, народного героя, старика и юноши одновременно. Центральное из них – роман Сандро из Чегема (1973–1988, полное изд. 1989), состоящий из публикуемых с 1966 отдельных фрагментов (одноимен. рассказ, Дядя Сандро и пастух Кунта, Чегемские сплетни, Пастух Махаз и др.), в котором главный герой претендует на роль, родственную образам Тиля Уленшпигеля или Ходжи Насреддина – плута и мудреца, выразителя национального характера и народной «фронды», и где история страны и в ней – абхазского народа передается через призму его насмешливо-разоблачительного восприятия (особенно примечательна здесь глава Пиры Валтасара, где наряду с вымышленными героями действуют гротесково-пародийные образы Сталина, Калинина, Берии и др.). Проблема катастрофического несовпадения патриархального мира национальной «окраины» и советской «метрополии» с ее политическим и экономическим диктатом высвечивается также в «детских», проникнутых, как и все творчество Искандера, автобиографически-мемуарными мотивами, повестях и рассказах о Чике (в т.ч. Защита Чика, 1983), в рассказах Начало, Лов форели в верховьях Кодора, вызвавшем у некоторых критиков даже обвинение в национализме, Летним днем, Письмо, Встреча в поезде, Бедный демагог (все 1969) и др., вплоть до ностальгически звучащих повести Сумрачной юности свет (1990), романа Человек и его окрестности (1992–1993), рассказа Софичка (1995).

Метафорической обнаженностью, в духе и стилистике мировой антиутопии 20 в. (Е.И.Замятин, О.Хаксли, Дж.Оруэлл), выделяется философско-политическая повесть-сказка Искандера Кролики и удавы (1982, США; 1987, М.), в которой государство, предводимое диктатором Великим Питоном и состоящее, с одной стороны, из пожирателей-змей, а с другой – из молчаливо, с благословения своего Короля, идущих к ним на пищу кроликов и бессловесных работяг-туземцев, заклеймено язвительной сатирой во всех своих слоях, согласившихся на столь противоестественный и каннибалистский «общественный договор». Своеобразную форму протеста (свобода самоубийства в ответ на смерть по принуждению) предлагает писатель в рассказе Широколобый.

Серьезностью конкретного психологического анализа в контексте нравственной атмосферы всего общества отмечены повесть Искандера Морской скорпион (1977), а также повесть Маленький гигант большого секса (1979, экранизирована). Криминализация и фактическая дегуманизация общества «победившего социализма» раскрывается писателем в социально-психологических и нравоописательных, отмеченных при этом сюжетной остротой детективного повествования рассказах Бармен Адгур и Чегемская Кармен (оба 1986; широкую известность приобрела экранизация последнего – фильм Воры в законе, 1989), а кризисное сознание и утрата иллюзий постсоветского социума – в повестях Пшада (1993), Думающий о России и американец (1997).

Искандер удостоен ряда престижных отечественных и зарубежных литературных премий.