Умберто эко маятник фуко краткое описание. "Маятник Фуко" Умберто Эко: описание и анализ романа из энциклопедии

В конце 1980-х годов был издан «Маятник Фуко» Умберто Эко. Автор произведения является профессором семиотики, писателем и философом. Название произошло от маятника, разработанного французским физиком Л. Фуко. Прибор предназначался для наглядной демонстрации вращения планеты вокруг своей оси. В произведении Эко маятник стал многозначным символом.

Сюжет романа довольно труден для восприятия. Книга рассказывает о трёх товарищах Казобоне, Диоталлеви и Бельбо. Друзья работают в миланском издательстве, которое занимается выпуском книг бездарных авторов, чьи произведения отказываются печатать другие издательства. По роду деятельности друзья вынуждены читать огромное количество материала, посвящённого оккультным теориям заговора. Однажды Бельбо, Казобон и Диоталлеви решили, что тоже смогут создать свою собственную теорию, которая будет намного лучше и интереснее.

Коллеги назвали своё «детище» «Планом». Работая над теорией, они не замечают, как постепенно погружаются в собственный вымысел всё больше и больше. Невинное развлечение заводит их слишком далеко. Вскоре о таинственном «Плане» становится известно сторонникам других теорий. Игра была воспринята всерьёз. Некое тайное общество считает, что Бельбо владеет информацией о том, где находятся сокровища, спрятанные тамплиерами. Бельбо становится мишенью, что и приводит его к скоропостижной гибели. К концу романа в живых остаётся только Казобон, от чьего лица и было начато повествование.

Характеристика персонажей

Фамилия этого персонажа была позаимствована у Исаака де Казобона. Так звали жившего в XVI-XVII веках известного швейцарского филолога. Казобон рассказывает о том, что в 70-х годах ХХ века он получал образование в Милане. Тема его дипломной работы касалась истории ордена тамплиеров. В этот период Казобон познакомился со своими будущими коллегами Бельбо и Диоталлеви.

Казобон более, чем другие персонажи мужского пола, неравнодушен к женщинам. В книге рассказывается и о его личной жизни. Он был влюблён в бразильянку Ампаро. Ради этой женщины главный герой на некоторое время переехал в Бразилию, где всё свободное время посвящал изучению карибского и южноамериканского спиритизма. Ампаро была приверженцем марксистской идеологии, скептически относилась ко всему потустороннему. Однажды влюблённые присутствовали на спиритическом сеансе, во время которого Ампаро впала в транс, чем была крайне смущена впоследствии. После этого отношения бразильянки и итальянца начали ухудшаться. Казобон вернулся домой.

На родине у героя появилась новая любовь – женщина по имени Лия. Очередная возлюбленная родила Казобону сына. В это же время главный герой получает работу в издательстве. Именно Казобон становится инициатором создания «теории заговора». В конце романа он теряет друзей по своей вине и остаётся совершенно один. Главный герой «убеждён» в том, что созданная им теория абсолютно реальна.

Теоретик Диоталлеви

Поскольку центральным персонажем романа фактически является Казобон, о других героях читатели знают намного меньше. О Диоталлеви известно, что он всерьёз увлекался мистическим учением Каббала. После того, как Казобон разработал теорию, Диоталлеви принял активное участие в игре. Его глубокие знания помогли в «расшифровке» таинственных манускриптов.

Вероятно, вначале Диоталлеви не воспринимал всерьёз даже Каббалу, в которой прекрасно разбирался, но которую рассматривал лишь как народный фольклор. Но затем герой был, по его убеждению, наказан: у него диагностировали рак. Диоталлеви утверждал, что страшная болезнь является божественной карой за его участие в том, во что не должен был вмешиваться, за высмеивание чего-то сакрального и необъяснимого. Диоталлеви также получил «доказательства» того, что игра Казобона вовсе не была игрой.

Автор пытается понять, в чём причина убеждённости Бельбо в том, что «План» не является игрой. Читатель узнаёт, что на мировоззрение героя повлияло нелёгкое детство, которое совпало с периодом Второй мировой войны. Нежелание мириться с удручающей действительностью привело к тому, что Бельбо стал видеть мистику повсюду, полагая, что для каждой трагедии непременно найдётся какое-нибудь мистическое объяснение.

На мировоззрение Бельбо несомненно повлияла и неразделённая любовь. Девушку, которую он любил, звали Лоренца Пеллегрини. Легкомысленная Лоренца не ответила Бельбо взаимностью, что привело к появлению комплекса и чувства неполноценности. «План» становится своеобразной возможностью доказать Пеллегрини, что она напрасно отвергла пылкого поклонника. Итог жизни Бельбо был более чем печален: он погиб, пытаясь изменить траекторию маятника Фуко.

Главная идея

Жизнь без загадок и тайн лишена смысла. Ни любовь, ни материальный достаток, ни престижная работа не способны удовлетворить всех потребностей человека. Одна из важнейших целей пребывания на этой плане – поиск. Человек, который перестал искать, фактически перестаёт жить. Он получил всё, чего ему хотелось. Жизнь потеряла смысл.

Именно поиск заставляет людей мистифицировать действительность, видеть загадки там, где их нет. Казобон не нашёл удовлетворения ни в своих романах, ни в рождении сына, ни в работе. Создание «Плана» наполнило смыслом и адреналином его бытие.

Анализ произведения

Эко не просто не доверяет мистике. Он отвергает и высмеивает её. Роман итальянского писателя – это пародия на всевозможные оккультные науки и людей, которые всерьёз к ним относятся. Изменение в сознании своих героев автор рассматривает не как эволюцию, а как окончательную деградацию. Из редакторов-скептиков они постепенно превращаются в тех, над чьими рукописями когда-то насмехались. Эко подчёркивает, что поверить в мистику главных героев заставили те или иные комплексы и скука.

Отличие от “Кода да Винчи”

В романе не трудно найти сходства с другим, более масштабным произведением – «Кодом да Винчи» Дэна Брауна, которое было создано значительно позже «Маятника Фуко». Отличие состоит в том, что Дэн Браун, очевидно, не высмеивает своих персонажей и сам верит в тайну Грааля.

Итальянскому писателю неоднократно указывали на сходство между двумя произведениями и просили высказать своё мнение относительно романа Брауна. После прочтения книги собрата по перу Эко заявил, что его коллега – это один из героев его романа. Итальянский писатель с иронией назвал Дэна Брауна своим созданием. По утверждению Эко, автор «Кода да Винчи» не описал хладнокровно и беспристрастно очередную нелепую теорию, он поверил в неё и отнёсся к ней серьёзно.

Задача писателя, по мнению итальянского автора, состоит в том, чтобы разоблачить любую мистификацию, созданную сознанием доверчивых или недостаточно образованных людей. Таинственность и вера в оккультизм является наиболее подходящим способом манипулировать людьми. Эко рассматривает мистификацию как болезнь, которая поражает даже самые недоверчивые и скептически настроенные умы. Любая таинственность, полагает Эко, рано или поздно способна привести к серьёзной трагедии.

Умберто Эко

МАЯТНИК ФУКО

Единственно ради вас, сыновья учености и познанья, создавался этот труд. Глядя в книгу, находите намеренья, которые заложены нами в ней; что затемнено семо, то проявлено овамо, да охватится вашей мудростью.

Генрих Корнелий Агриппа Неттесгеймский. Об оккультной философии /Heinrich Cornelius Agrippa von Nettesheim. De occulta philosophia, 3, 65/

Суеверия приносят несчастье

Раймонд Смуллиан, За пять тысяч лет до нашей эры /Raymond Smullyan, 5000 B.C., 1.3.8/

И тут я увидел Маятник.

Шар, висящий на долгой нити, опущенной с вольты хора, в изохронном величии описывал колебания.

Я знал - но и всякий ощутил бы под чарами мерной пульсации - что период колебаний определен отношением квадратного корня длины нити к числу p , которое, иррациональное для подлунных умов, пред лицом божественной Рацио неукоснительно сопрягает окружности с диаметрами любых существующих кругов, как и время перемещения шара от одного полюса к противоположному представляет результат тайной соотнесенности наиболее вневременных мер: единственности точки крепления - двойственности абстрактного измерения - троичности числа p - скрытой четверичности квадратного корня - совершенства круга.

Еще я знал, что на конце отвесной линии, восстановленной от точки крепления, находящийся под маятником магнитный стабилизатор воссылает команды железному сердцу шара и обеспечивает вечность движения: это хитрая штука, имеющая целью перебороть сопротивление Материи, но которая не противоречит закону Фуко, напротив, помогает ему проявиться, потому что помещенный в пустоту любой точечный вес, приложенный к концу нерастяжимой и невесомой нити, не встречающий ни сопротивления воздуха, ни трения в точке крепления, действительно будет совершать регулярные и гармоничные колебания - вечно.

Медный шар поигрывал бледными переливчатыми отблесками под последними лучами, шедшими из витража. Если бы, как когда-то, он касался слоя мокрого песка на плитах пола, при каждом из его касаний прочерчивался бы штрих, и эти штрихи, неуловимо изменяя каждый раз направление, расходились бы, открывая разломы, траншеи, рвы, и угадывалась бы радиальная симметричность, костяк мандалы, невидимая схема пентакула, звезды, мистической розы. Нет, нет. Это была бы не роза, это был бы рассказ, записанный на полотнах пустыни следами несосчитанных караванов. Повесть о тысячелетних скитаниях; наверное, этой дорогой шли атланты континента Му, в угрюмой, упорной решительности, из Тасмании в Гренландию, от тропика Козерога к тропику Рака, с острова Принца Эдуарда на Шпицберген. Касаниями шара утрамбовывалось в минутный рассказ все, что они творили в промежутках от одного ледового периода до другого и, скорее всего, творят в наше время, сделавшись рабами Верховников; вероятно, перелетая от Самоа на Новую Землю, этот шар нацеливается, в апогее параболы, на Агарту, центр мира. Я чувствовал, как таинственным общим Планом объединяется Авалон гипербореев с полуденной пустыней, оберегающей загадку Айерс Рок.

В данный миг, в четыре часа дня 23 июня, Маятник утрачивал скорость у края колебательной плоскости, безвольно отшатывался, снова начинал ускоряться к центру и на разгоне, посередине рассекал с сабельным свистом тайный четвероугольник сил, определявших его судьбу.

Если бы я пробыл там долго, неуязвимый для времени, наблюдая, как эта птичья голова, этот копейный наконечник, этот опрокинутый гребень шлема вычерчивает в пустоте свои диагонали от края до края астигматической замкнутой линии, я превратился бы в жертву обольщения чувств, и Маятник убедил бы меня, что колебательная плоскость совершила полный оборот и возвратилась в первоначальное положение, описав за тридцать два часа сплюснутый эллипс - эллипс, обращающийся вокруг собственного центра с постоянной угловой скоростью, пропорциональной синусу географической широты. Как вращался бы тот же эллипс, будь нить маятника прикреплена к венцу Храма Соломона? Вероятно, Рыцари испробовали и это. Может быть, их расчет, то есть конечный результат расчета, не изменялся. Может быть, собор аббатства Сен-Мартен-де-Шан - это действительно истинный Храм. Вообще чистый эксперимент возможен только на полюсе. Это единственный случай, когда точка подвешивания нити расположилась бы на продолжении земной оси, и Маятник заключил бы свой видимый цикл ровно в двадцать четыре часа.

Однако это отступление от Закона, к тому же предусмотренное самим Законом, эта погрешность против золотой нормы не отнимала чудесности у чуда. Я знал, что Земля вращается, и что я вращаюсь вместе с нею, и Сен-Мартен-де-Шан, и весь Париж со мною, и все мы вращались под Маятником, который, действительно, нисколько не изменял ориентации своего плана, потому что наверху, где он к чему-то был привязан, на другом конце воображаемого бесконечного продолжения нити, в высоту и вдаль, за пределами отдаленных галактик, - находилась недвижимая и непреложная в своей вековечности Мертвая Точка.

Земля двигалась, однако место, к которому прикреплялся канат, было единственным неподвижным местом вселенной.

Поэтому мой взгляд был прикован не столько к земле, сколько к небу, осиянному тайной Абсолютной Неподвижности. Маятник говорил мне, что хотя вращается все - земной шар, солнечная система, туманности, черные дыры и любые порождения грандиозной космической эманации, от первых эонов до самой липучей материи, существует только одна точка, ось, некий шампур, Занебесный Штырь, позволяющий остальному миру обращаться около себя. И теперь я участвовал в этом верховном опыте, я, вращавшийся, как все на свете, сообща со всем на свете, удостаивался видеть То, Недвижное, Крепость, Опору, светоносное явление, которое не телесно, и не имеет ни границы, ни формы, ни веса, ни количества, ни качества, и оно не видит, не слышит, не поддается чувственности, и не пребывает ни в месте, ни во времени, ни в пространстве, и оно не душа, не разум, не воображение, не мнение, не число, не порядок, не мера, не сущность, не вечность, оно не тьма и не свет, оно не ложь и не истина.

До меня долетел пасмурный обмен репликами между парнем в очках и девицей, увы, без очков.

Это маятник Фуко, - говорил ее милый. - Первый опыт проводили в погребе в 1851 году, потом в Обсерватории, потом под куполом Пантеона, длина каната шестьдесят семь метров, вес гири двадцать восемь кило. Наконец, в 1855-м подвешен тут, в уменьшенном масштабе. Канат протянут через нижнюю часть замка свода…

Завязка этого романа известного итальянского писателя, филолога и историка литературы приходится на начало семидесятых годов XX в., время, когда в Италии ещё бушевали молодёжные бунты. Однако «политическим выбором» рассказчика, студента Миланского университета Казобона, становится, по его собственным словам, филология: «Я пришёл к этому как человек, который смело берет в руки тексты речей об истине, готовясь править их». У него завязывается дружба с научным редактором издательства «Гарамон» Бельбо и его сослуживцем Диоталлеви, которой не мешает разница в возрасте; их объединяет интерес к загадкам человеческого разума и к средневековью. Казобон пишет диссертацию о тамплиерах; перед глазами читателя проходит история этого рыцарского братства, его возникновения, участия в крестовых походах, обстоятельства судебного процесса, завершившегося казнью руководителей ордена и его роспуском.

Далее роман вступает в область гипотез - Казобон с друзьями пытаются проследить посмертную судьбу ордена рыцарей Храма. Отправной точкой для их усилий служит появление в издательстве отставного полковника, уверенного, что он обнаружил зашифрованный План рыцарей ордена, план тайного заговора, замысел реванша, рассчитанного на века. Через день полковник исчезает бесследно; предполагается, что он убит; само это происшествие либо неприятный осадок, оставшийся от него, разлучает Казобона с друзьями. Разлука затягивается на несколько лет: закончив университет и защитив диплом, он уезжает в Бразилию преподавателем итальянского языка.

Непосредственной причиной отъезда является его любовь к местной уроженке Ампаро, красавице полукровке, проникнутой идеями Маркса и пафосом рационального объяснения мира. Однако сама магическая атмосфера страны и необычные встречи, которые с труднообъяснимым упорством подкидывает ему судьба, заставляют Казобона пока ещё почти незаметно для себя самого проделывать обратную эволюцию: преимущества рациональных истолкований представляются ему все менее очевидными. Он снова пытается изучать историю древних культов и герметических учений, приобщая к своим занятиям и скептически настроенную Ампаро; его притягивает земля колдунов - Байя, в той же степени, что и лекция о розенкрейцерах, читаемая соотечественником-итальянцем, по всем признакам - одним из тех шарлатанов, о многочисленности которых ему ещё только предстоит догадаться. Его усилия по проникновению в природу таинственного приносят свои плоды, но для него они оказываются горькими: во время магического обряда, участвовать в котором в знак особого расположения они были приглашены, Ампаро против собственной воли впадает в транс и, очнувшись, не может простить этого ни себе, ни ему. Проведя в Бразилии после этого ещё год, Казобон возвращается.

В Милане он снова встречается с Бельбо и через него получает приглашение сотрудничать в издательстве «Гарамон». Сначала речь идёт о составлении научной энциклопедии металлов, но вскоре область его интересов существенно расширяется, опять захватывая сферу таинственного и эзотерического; он признается себе в том, что ему вообще становится все труднее отделять мир магии от мира науки: люди, о которых ещё в школе ему говорили, что они несли свет математики и физики в дебри суеверий, как выясняется, делали свои открытия, «опираясь, с одной стороны, на лабораторию, а с другой - на Каббалу». Немало этому способствует и так называемый проект «Гермес», детище господина Гарамона, главы издательства; к его осуществлению подключены и сам Казобон, и Бельбо, и Диоталлеви. Суть его заключается в том, чтобы объявив серию публикаций по оккультизму, магии и т. п., привлечь как серьёзных авторов, так и фанатиков, сумасшедших, готовых платить деньги за опубликование своих творений; этих последних предполагается сплавлять в издательство «Мануцио», чьё родство с «Гарамоном» держится в строжайшем секрете; оно предназначено для издания книг за счёт авторов, на практике сводящегося к беспощадному «выдаиванию» их кошельков. В среде оккультистов «Гарамон» рассчитывает на богатый улов и потому настоятельно просит Бельбо и его друзей не пренебрегать ни кем.

Однако издания, предназначенные для «Гарамона», все-таки должны соответствовать неким требованиям; в качестве научного консультанта проекта по рекомендации Казобона приглашается знакомый ему по Бразилии некий господин Алье, то ли авантюрист, то ли потомок знатного рода, возможно, граф, но во всяком случае человек богатый, с тонким вкусом и несомненно глубокими познаниями в области магии и оккультных наук; о самых древних магических ритуалах он рассказывает так, как будто бы сам при них присутствовал; собственно говоря, подчас он прямо намекает на это. При этом он вовсе не сноб, не чурается явных шарлатанов и психов и уверен, что даже в самом никудышном тексте можно отыскать «искорку если не истины, то хотя бы необычного обмана, а ведь часто эти крайности соприкасаются». Надеявшиеся отвести с его помощью в сторону поток плевел, направив его на обогащение своего хозяина, и, быть может, найти в нем несколько зёрен истины для себя, подавляемые авторитетом «господина графа» герои оказываются вынуждены барахтаться в этом потоке, не смея ничего отвергать: в любом плевеле может оказаться зерно, невидимое и не обнаруживаемое ни логикой, ни интуицией, ни здравым смыслом, ни опытом. Вот слова бедолаги-алхимика, подслушанные Казобоном во время ещё одного, на сей раз уже не далёкого, шаманского, а донельзя приближённого к их родным домам ритуала, куда они попадают по приглашению Алье: «Я испробовал все: кровь, волосы, душу Сатурна, маркасситы, чеснок, марсианский шафран, стружки и шлаки железа, свинцовый глёт, сурьму - все напрасно. Я работал над тем, чтобы извлечь из серебра масло и воду; я обжигал серебро со специально приготовленной солью и без неё, а также с водкой, и добыл из него едкие масла, вот и все. Я употреблял молоко, вино, сычужину, сперму звёзд, упавших на землю, чистотел, плаценту; я смешивал ртуть с металлами, превращая их в кристаллы; я направил свои поиски даже на пепел... Наконец...

Что - наконец?

Ничто на свете не требует большей осторожности, чем истина. Обнаружить её - все равно что пустить кровь прямо из сердца...»

Истина способна перевернуть или разрушить мир, ибо у него от неё нет защиты. Но истину до сих пор не удалось обнаружить; вот почему не следует пренебрегать ничем - лучше ещё раз испробовать всё, когда-либо бывшее предметом усилий и надежд кого-либо из посвящённых. Пусть неоправданно; пусть ошибочно (и во что же тогда они были посвящены?) - неважно. «Каждая ошибка может оказаться мимовольной носительницей истины, - говорит Алье. - Настоящему эзотеризму не страшны противоречия».

И этот водоворот ошибочных истин и чреватых истиною ошибок вновь толкает друзей на поиски Плана ордена тамплиеров; загадочный документ, оставшийся от исчезнувшего полковника, изучается ими снова и снова, и каждому его пункту подыскиваются исторические истолкования: это якобы выполнялось розенкрейцерами, это - павликианами, иезуитами, Бэконом, здесь приложили руку асассины... Если План действительно существует, он должен объяснять всё; под этим девизом переписывается история мира, и постепенно мысль «мы нашли План, по которому движется мир» подменяется мыслью «мир движется по нашему Плану».

Пересказала