Жебелев C. А

Русский археологический институт в Константинополе - единственное русское научное гуманитарное учреждение за границей. Созданный совместными усилиями ученых и дипломатов в 1894 г., институт пользовался высоким авторитетом в ученом и политическом мире. Бессменным директором института был византинист академик Федор Иванович Успенский (1845-1928), ему помогал ученый секретарь, сначала один, а потом два - таков был штат института.

Театром деятельности института служили страны, входившие некогда в состав Византийской империи, и в этой области институт не имел себе равного. Сотрудники института выполнили обширную программу изучения наиболее выдающихся античных и раннехристианских памятников: они объездили Малую Азию и Балканский полуостров, посетили Сирию и Палестину, были постоянными гостями на Афоне, провели исследование важнейших архитектурных памятников и топографии Стамбула, открыли первую болгарскую столицу Абобу-Плиски. Благодаря прекрасно составленной библиотеке и обширному музею институт являлся в Стамбуле единственным научным центром, привлекавшим ученых разных стран. Многие из них были избраны в почетные, действительные или члены-сотрудники института.
Первая мировая война прервала деятельность института в самом ее разгаре. В октябре 1914 г. институт был спешно эвакуирован из Стамбула. Почти все его имущество осталось на месте и возвращено только в 1929 г. Музейные экспонаты пополнили собрание Эрмитажа, библиотека находится в С.-Петербургском институте истории РАН, архив - в СПб филиале Архива РАН.

В СПбФ АРАН хранится собрание эстампажей из коллекции Русского археологического института в Константинополе.
Эстампажем (от фр. estampage) называют бумажный оттиск с надписи или изображения на каком-либо твердом материале - камне, металле или керамике. Для того чтобы сделать эстампаж, влажную бумагу помещают на надпись, плоской тяжелой щеткой вбивают ее в поверхность памятника и затем оставляют до полного высыхания. Чаще всего используется тряпичная вержированная бумага или бумага для рисования типа «фильтровальной». Эстампажная щетка по форме напоминает щетку для одежды, обычно она не менее 35 см в длину, имеет длинную ручку и упругую щетину длиной не менее 2 см. В тех случаях, когда надпись имеет глубоко вырезанные буквы или же когда буквы имеют острые края, последовательно накладывается несколько листов эстампажной бумаги.
Оборотная, т. е. прилегавшая к камню, сторона эстампажа является высокоточной негативной копией надписи, которую впоследствии можно изучать и фотографировать при различном освещении. К другим достоинствам эстампажей относится то, что их легко транспортировать, они делают доступными памятники, находящиеся в отдаленных и иногда труднодоступных местностях. Эстампажи очень часто делались сразу же после находки надписи и фиксируют, таким образом, наилучшую степень ее сохранности. По мнению всех специалистов по эпиграфике, эстампажи могут храниться в течение длительного времени и спустя столетие сохраняют точность передачи мельчайших деталей поверхности камня. Во многих случаях они являются факсимильной копией памятников, пострадавших или уничтоженных в результате войн и природных бедствий. Иными словами, в случае утраты подлинного памятника эстампаж приобретает значение первоисточника.

Выставку подготовили Е.Ю.Басаргина, Н.А.Павличенко, Н.В.Чернова

Изображение	Аннотация
	Федор Иванович Успенский (1845 – 1928). 1880-е гг. СПбФ АРАН. Р. X. Оп. 1-У. Д. 21. Л. 1.
	Диплом почетного члена РАИК В.И. Ламанского. 1895 г. 335 х 500. СПбФ АРАН. Ф. 35. Оп. 3. Д. 75. Л. 1.


	Инвентарь библиотеки Русского археологического института в Константинополе. Библиотека С.-Петербургского института истории РАН
	"Выдача книг из библиотеки Русского археологического института в Константинополе. Обложка. 1895 г. Ф. 127. оп. 1. Д. 167.
	Кахриэ-Джами. Альбом к XI тому Известий Русского археологического института в Константинополе. Рисунки и чертежи, исполненные художником Н.К.Клуге. Чистые листы. Мюнхен, 1906. Ф. 127. оп. 1. Д. 120а. Л. 1.
	Вид Кахриэ-Джами с запада. Фотография из альбома к XI тому "Известий РАИК". 1906. Типографская печать. Ф. 127. Оп. 1. Д. 120а. Л. 69.
	Н.К.Клуге. Иисус Христос. "Страна живых". Рисунок № 120 из альбома к XI тому "Известий РАИК".1906. типографская печать. Ф. 127. Оп. 1. Д. 120а. Л. 2.
	Н.К. Клуге. Моление Анны. Рисунок № 71 из альбома к XI тому "Известий РАИК". Типографская печать. 1906. Ф. 127. Оп. 1. Д. 120а. Л. 3.
	Пальмирский пошлинный тариф in situ. 1901. Фотография. 235х294. Ф. 116. Оп. 3. Д. 3. Л. 4.
	Сирия. Селение Маалула. 25 апреля 1900 г. Фотография. 167 х 118. Ф. 116. Оп. 3. Д. 24. Л. 30. Монастырь во имя св. Феклы в селении Маалула – один из памятников, который посетила экспедиция РАИК во главе с Ф.И. Успенским в 1900 г. Опубл.: Успенский Ф.И. Археологические памятники Сирии // Известия РАИК. 1902. Т. VII. Табл. 7.
	Сирия. Селение Маалула. Ущелье Феклы. 25 апреля 1900 г. Фотография. 294 х 237. Ф. 116. Оп. 3. Д. 3. Л. 1.
	Эстампаж надписи первых веков из Маалулы. Лицевая сторона. 25 апреля 1900 г. Бумага типа фильтровальной. 348 x 530. Ф. 127. Оп. 3. Д. 39. Л. 1. Текст надписи: Ἔτους [--] / Αἶμος Διοδώρου / Φιλιππίωνος ἐπ’ / ἀγαθῷ τὸ σπήλε/ον συνετέλεσεν - «В год … Аймос сын Диодора внук Филиппиона соорудил эту пещеру блага ради». Опубл.: Waddington W. Inscriptions grecques et latines de la Syrie recueillies et expliquées. 1870. P. 584. № 2565.

	Ф. 116. Оп. 1. Д. 169е. Л. 9. Запись в экспедиционном дневнике Ф.И. Успенского от 25 апреля 1900 г., в которой он приводит текст надписи из Маалулы о сооружении пещеры: «В монастыре икона св[ятой] Феклы (чудотворная). Живопись прошедшего века, в Дамаске […]. Много паломников. Приделы св[ятой] Феклы в скалах, как церковь Сулеймани. В горах, окружающих м[онаст]ырь, и в скалах множество пещер, в которых сохранились надписи. Эта пещера особенно сохранилась. В потолке следы рельефа орла (кажется, двухглавого) с хорошо сохранившимися крыльями, точно такие следы орла в одной нижней пещере. Но вообще рельефы значительно попорчены и от времени, частью от злонамеренной руки. Ниша, в которой написаны надписи, сверху имеет форму раковины. Сбоку от этой ниши видны остатки рельефной фигуры и следы надписей. План пещеры сделан г[осподином] Клуге».
	Страница экспедиционного дневника Ф.И. Успенского. 25 апреля 1900 г. Рукопись. Автограф Ф.И. Успенского. Ф. 116. Оп. 1. Д. 169е. Л. 9об.
	Сирия. Калат-Семан. Стоянка экспедиции РАИК в монастыре Симеона Столпника во время экспедиции РАИК. 15 апреля – 1 июня 1900 г. Фотография. 171 х 239. Ф. 116. Оп. 3. Д. 3. Л. 31. Опубл.: Успенский Ф.И. Археологические памятники Сирии // Известия РАИК. 1902. Т. VII. Табл. 42.
	Сирия. Монастырь Симеона Столпника. Общий вид. 15 апреля – 1 июня 1900 г. Фотография. 117 х 163. Ф. 116. Оп. 3. Д. 24. Л. 46. Опубл.: Успенский Ф.И. Археологические памятники Сирии // Известия РАИК. 1902. Т. VII. Табл. 31.
	Сирия. Колоннада и палатки экспедиции РАИК в Пальмире. 1–7 мая 1900 г. Фотография. 224 х 281. Ф. 116. Оп. 3. Д. 3. Л. 3. Опубл.: Успенский Ф.И. Археологические памятники Сирии // Известия РАИК. 1902. Т. VII. Табл. 16.
	Сирия. Мозаика в термах в Серджилле. 15 апреля – 1 июня 1900 г. Фотография. 169 х 212. Ф. 116. Оп. 3. Д. 3. Л. 16. Опубл.: Успенский Ф.И. Археологические памятники Сирии // Известия РАИК. 1902. Т. VII. Табл. 27.
	Сирия. Церковь в селении Гасс. В центре Ф.И. Успенский (?). 17 мая 1900 г. Фотография. 221 х 281. Ф. 116. Оп. 3. Д. 3. Л. 11.
	Сирия. Надпись 588 г. н.э. на скале в местности Каср-эль_Бенат, расположенной между Алеппо и Антиохией. 15 апреля – 1 июня 1900 г. Фотография. 224 х 168. Ф. 116. Оп. 3. Д. 3. Л. 36 Опубл.: Успенский Ф.И. Археологические памятники Сирии // Известия РАИК. 1902. Т. VII. Табл. 45.
	То же. В зеркальном отражении. Фотография. 170 х 126. Ф. 116. Оп 3. Д. 24. Л. 50.
	Эстампаж надписи 588/589 г. на скале в местности Каср-эль_Бенат. Лицевая сторона. 15 апреля – 1 июня 1900 г. Тряпичная вержированная бумага. 660 х 570. Ф. 127. Оп. 3. Д. 42. Л. 1. Текст надписи: ☩ Κατὰ κέλευσιν / Παύλου, τοῦ ἐν/δοξ(οτάτου) κόμ(ητος) τῆς Ἕω / διὰ Ἰωάννου λαμπρ(οτάτου) / κανκελλαρ(ίου) τοῦ Καπ/ροβαραδέ(ων), ἐπίχθη τὸ / ὁροθήσι(ον) χώ(ρας) Βιζικῶν / ἰνδ(ικτιῶνος) ζʹ, τοῦ ζλχʹ ἔτους – «По повелению Павла, великолепнейшего комита Востока, трудами славнейшего канкеллария Капробарадея была утверждена граница селения Бизик. Индикта седьмого, года 636». Опубл.: Успенский Ф.И. Археологические памятники Сирии // Известия РАИК. 1902. Т. VII. С. 201–202.

	Эстампаж эпитафии неизвестного происхождения (Малая Азия?), датирующейся временем не ранее 2 в. н.э., из музея РАИК. Лицевая сторона. Не ранее 1904 г. 450 x 542. Ф. 127. Оп. 3. Д. 43. Л. 1. Текст надписи: [--]ων Κό(ϊντος) Κέρδων ὅς καὶ [--] /εἰς ταύτην δὲ τὴ(ν) σορὸ[ν μηδένα] / ἕτερον βληθῆναι εἰ μὴ τ[ὸν υἱὸν] / καὶ τὴν νεικὼν (?). Ἄν δ[ὲ ἀνοίξῃ τις / καὶ βληθῇ ἕτερον, δοῦναι [μὲν εἰς τὴ]/ν πόλιν (δεινάρια) χείλια πεντα[κόσια. Τοῦ δὲ] / μηδέναν ἕτερον βληθ[ῆναι εἶναι] / βέβ(αι)όν μου κλη[ρ]ονόμ[ον, ἐὰν δὲ--] / [--] καὶ ἀν(οί)ξῃ τις σορὸν, [ἀποτεισ]/[άτω εἰς] τὰ[ς ἀρχ]άς – «… Кердон, который и … в эту урну пусть никто другой не помещает (прах), кроме моего сына и …. Если же кто другой откроет и поместит (прах), пусть он выплатит городу тысячу пятьсот (денариев). И пусть мой наследник обеспечит, чтобы никто другой не помещал (прах), если же … и откроет урну, пусть уплатит магистратам…». Опубл.: Лепер Р.Х. Несколько греческих и римских надписей // Известия РАИК. 1904. Т. IX. С. 239–240 № 4.

	Эстампаж стихотворной эпитафии жителя Никеи (совр. г. Изник, Турция) Сакердота и его жены Северы 2 в. н.э. (Anthologia Palatina. 15. 4–8). Лицевая сторона одного из листов. 1 мая 1898 г. Вержированная тряпичная бумага. 575 x 830. Ф. 127. Оп. 3. Д. 4. Л. 3.

	Эстампаж надписи на пограничном столбе болгарского царя Симеона 904 г. из с. Нарыш-кей (совр. Неа-Филадельфия, Греция). Лицевая сторона. 1895–1898. Вержированная тряпичная бумага. 575 x 830. Ф. 127. Оп. 3. Д. 22. Л. 1. Текст надписи: Ἔτου[ς ἀ]πὸ κτ(ίσεως) κ(όσμου) ,ςυιβ’, ἰν(δικτιῶνος) ζ’ / ὃρος Ρωμαίων κ(αὶ) Βουλγάρ(ων) / ἐπὶ Συμεὼν ἐκ θ(εοῦ) ἄρχ(οντος) Βουλγάρ(ων) / ἐπὶ Θεοδώρου ολγου τρακανου / ἐπὶ Δριστρου κομίτου – «Лета 6412 от сотворения мира, индикта 7. Граница между ромеями и болгарами. При Симеоне, князе болгарском по милости Божией, при Феодоре олге таркане, при Дристе комите». Опубл.: Успенский Ф.И. Две исторические надписи. I. Пограничный столб между Византией и Болгарией при Симеоне // Известия РАИК. Т. III. С. 184–188; Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1992. С. 182–185. № 46.

	То же. Прорисовка тушью. Лицевая сторона. 1895–1898. Вержированная тряпичная бумага. 525 x 704. Ф. 127. Оп. 3. Д. 22. Л. 2.
	Эстампаж надписи – посвящения Посейдону, Колебателю земли, 2-й пол. II в. н.э., из античной Герасы (совр. Джараш, Иордания). Лицевая сторона до реставрации. 1900 г. Бумага типа фильтровальной. 244 x 482. Ф. 127. Оп. 3. Д. 28. Л. 1. Текст надписи: ΛΩΧΒΩΡ / [Ὑπὲρ σ]ωτηρίας Σεβασ[τῶν] / Διὶ Ποσειδῶνι / Ἐνοσίχθονι / σωτῆρι / Ἀντίοχος Γαΐου / ἀνήγειρεν – «За благополучие августов – богу Посейдону, Колебателю земли, спасителю, Антиох (сын) Гая воздвиг». Опубл.: Cagnat R. Inscriptiones Graecae ad res Romanas pertinentes. Vol. III. Paris, 1906. P. 483 № 1365.
	То же. Лицевая сторона после реставрации. В 2017 г. Н.В. Черновой был разработан метод реставрации бумажных эстампажей. Методика проста и удобна в применении, а главное, позволяет сохранить объёмность памятника. Методика заключается в следующем. Эстампаж промывают в холодной воде, его бумажную основу укрепляют водным раствором метилцеллюлозы. Затем на ровной впитывающей поверхности разрывы и утраты эстампажа доливают с лицевой стороны неокрашенной бумажной массой, рассчитывая ее объем в зависимости от площади утраты и толщины бумажной основы эстампажа. Затем эстампаж сушат в свободном состоянии на подушке из фильтровальной бумаги.

АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ (Русский археологический институт в Константинополе – РАИК) – первое русское научное общество по исследованию истории, археологии, искусства христианского Востока за границей. Создание РАИК явилось результатом развития византиноведения в России с середине XIX в. и его расцвета в конце столетия. Идея создания РАИК принадлежала академику Фёдору Ивановичу Успенскому (1845–1928 гг.), ставшему бессменным директором института, осуществление её стало возможным при покровительстве Александра Ивановича Нелидова (835 – 910 гг.), русского посла в Константинополе и впоследствии первого почётного председателя общества. Устав и штат были утверждены императором Александром III Александровичем в 1894 г., торжественное открытие состоялось 26 февраля 1895 г. Устав определил основные направления работы института: изучение древней географии и топографии, исследование истории и археологии всех территорий Византийского мира, описание рукописей, эпиграфика и нумизматика, исследование архитектуры и монументальных памятников искусства. А.И. Нелидов добился от правительства Оттоманской Порты разрешения производить раскопки на всей территории Османской империи и сохранения за РАИК половины всех находок. Сотрудники РАИК предприняли комплекс научных экспедиций в Малую Азию, Болгарию, Сербию, Македонию, Грецию, Афон, Сирию, Палестину. Среди самых значительных работ: изучение архитектуры, мозаик и фресок монастыря Хора (Кахрие-джами) в Константинополе, 1316–1321 гг.; мозаик церкви Неа-Мони на Хиосе, 1042–1056 гг.; мозаик церкви Успения в Никее, конец VII в., 1065–1067 гг.; открытие мозаик и фресок V–IX вв. в базилике великомученика Димитрия в Фессалонике; раскопки в районе акрополя города Виза́нтия; изучение остатков Большого императорского дворца в Константинополе; археологические исследования древних столиц Болгарии Плиски (Абобы) и Преславы. Исследования сотрудников РАИК публиковались в журнале «Известия РАИК» (всего вышло 16 томов), среди них монографии Ф.И. Успенского «Археологические памятники Сирии» (1902 г.) и «Константинопольский серальский кодекс Восьмикнижия» (1907 г.), Фёдора Ивановича Шмита «Кахрие-Джами: История монастыря Хоры. Архитектура мечети. Мозаики нарфиков» (1906 г.). Сотрудниками РАИК в разные годы его существования были Борис Владимирович Фармаковский, Борис Амфианович Панченко, Роберт Xристианович Лепер, Николай Карлович Клуге, Фёдор Иванович Шмит, Николай Львович Окунев, О.В. Вульф, П.Д. Погодин, П.Я. Яковенко; членами и почётными членами научного общества состояли Николай Яковлевич Марр, Яков Иванович Смирнов, Михаил Иванович Ростовцев, Виктор Карлович Ернштедт, Карл Крумбахер и др. РАИК поддерживал связи со всеми крупнейшими исследовательскими центрами мира, принимал на стажировку молодых учёных. В институте были созданы библиотека (к моменту закрытия насчитывала около 25 тыс. томов) и Кабинет древностей, пополнявшийся за счёт как археологических раскопок, так и многочисленных даров. Деятельность РАИК прервалась с началом Первой мировой войны. В декабре 1914 г. имущество института и музея, за исключением вывезенных ранее части архива и ряда предметов, было конфисковано турецким правительством и перевезено в Оттоманский музей. Институт на время войны оставался под защитой сначала итальянского, а затем испанского посла, небольшая часть архива и коллекции, хранившаяся в русской дипломатической миссии, в 1923 г. была переправлена русской эмигрантской миссией в США и Францию. В мае 1920 г. РАИК был официально упразднён. Попытки его восстановления и реорганизации (вплоть до 1945 г.) оказались безуспешными. В 1927 г. Турция дала согласие на возвращение в Россию имущества РАИК в обмен на мусульманские рукописи, вывезенные в 1917–1918 гг. из Трапезунда (Трабзона). В настоящее время рукописи и книги из РАИК находятся в Библиотеке Академии Наук Санкт-Петербурга, Институте истории и Институте востоковедения Российской Академии Наук, памятники из коллекции и фотодокументы – в Государственном Эрмитаже (с 1931 г.).

С. А. ЖЕБЕЛЕВ

Ф. И. УСПЕНСКИЙ И РУССКИЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ
ИНСТИТУТ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ

В жизни и деятельности Ф. И. Успенского Русский археологический институт в Константинополе занимает такое исключительное место, что как-то невольно в неразрывное целое сливаются представление об ученом учреждении, с одной стороны, и образ его организатора и бессменного, в течение без малого 20 лет, руководителя — с другой.

Роль Ф. И. Успенского в отношении Института далеко не ограничивается лишь услугами, оказанными им Институту. Своею деятельностью в Институте—и в смысле направления его работы, и в смысле личного участия в этой работе — Ф. И. Успенский не только оказал большие услуги исторической и археологической науке вообще, но и способствовал, во многих отношениях, поднятию и упрочению нашего научного престижа как у себя на родине, так и за ее пределами. Ведь нужно помнить, что Константинопольский институт был нашим единственным ученым учреждением, в области наук гуманитарных, заграницей.

Ответственная и сложная задача стояла перед Ф. И. Успенским с 26 февраля (ст. ст.) 1895 г., со дня официального открытия Института,—задача высоко держать наше ученое знамя заграницей. И эта задача выполнялась им так успешно, что с первых же лет своего существования Институт занял почетное место в ряду других ученых учреждений, преследовавших на ближнем Востоке те же цели, какие поставил себе Институт.

своего Археологического института. В 80-х гг. были основаны в Афинах Английская и Американская археологические школы. Немудрено, что, когда возникла мысль — она вышла из недр нашего константинопольского посольства — об основании на Востоке русского ученого учреждения, немало голосов высказывалось за то, чтобы такое учреждение было открыто в Афинах, тем более, что русские ученые классики-эллинисты не были «чужими» в Афинах с тех пор, как они были командируемы туда, начиная с 80-х гг. прошлого века, по инициативе покойного Ф. Ф. Соколова. 1) С практической точки зрения мысль об основании нашего ученого учреждения в Афинах имела свои основания: существование там упомянутых ученых учреждений, конечно, облегчило бы на первых порах работу и нашего учреждения, так как в Афинах существовала уже прочная научная база, были свои твердо установившиеся научные центры; к ним, несомненно, потянулся бы и наш институт. Но если бы он был основан в Афинах, он вряд ли получил бы тот самобытный отпечаток, который оказался свойственным нашему Константинопольскому институту уже с первых шагов его деятельности. Неизбежным оказалось бы также и то, что, если бы наш институт был основан в Афинах, мы, по многим, вполне понятным, причинам, плелись бы в хвосте за французами, немцами, англичанами, американцами, да и самими греками, которые с 80-х гг. стали развивать у себя широкую археологическую деятельность. Самое направление ее, если бы институт был основан в Афинах, несомненно, получило бы уклон в сторону изучения преимущественно древней Греции, так как для этого почва была подготовлена гораздо более, чем для изучения Греции средневековой, памятниками которой, и сами греки начали усиленно заниматься лишь в послевоенное время. Конечно, если бы институт был основан в Афинах и если бы его деятельность была направлена на изучение древней Греции, особой беды не было бы, так как в древней Греции есть еще много такого, что требует изучения, да и

1) Об этом см. С. Жебелев. Ф. Ф. Соколов, СПб. 1909, 49 (из ЖМНП, 1909, сентябрь).

сама она, как основоположница европейской культуры, должна быть изучаема, поскольку мы не открещиваемся от этой европейской культуры. 1)

Было, однако, и много очень веских соображений, которые подсказывали, при выборе места для основания Института, отдать предпочтение Константинополю пред Афинами, сосредоточить работу Института преимущественно на изучении древностей византийских. Дело в том, что византиноведение к средине 90-х гг. заняло у нас очень видное место благодаря трудам В. Г. Васильевского, Η . П. Кондакова и Ф. И. Успенского. К их голосу прислушивался весь ученый мир, забыв, благодаря их трудам, что rossica non leguntur. Можно не без гордости утверждать, что в то время мы стояли в области византиноведения на первом месте. II оставалось сделать еще один естественный шаг — представить наше византиноведение соответствующим ученым учреждением заграницею.

После целого ряда мытарств, препятствий, в преодолении которых далеко не последнюю роль играл Ф. И. Успенский, Институт был основан в Константинополе. Его директором стал Ф. И. Успенский.

Вступая на этот пост, он ясно сознавал всю сложность предстоявшей ему задачи, так как «успех или неуспех, правильная или неправильная линия поведения во всяком деле — важная задача, большая ответственность «; в случае неудачи деятельности Института подтвердились бы сомнения в уместности его основания, раздававшиеся со стороны многих влиятельных в ту пору лиц, — в числе их был, между прочим, К. П. Победоносцев; наоборот, «в случае успеха нового дела работы института

1) Мысль о необходимости основания Русского археологического института в Афинах снова возникла, на этот раз в недрах классического отделения Русского археологического общества, в конце ноября 1909 г., и соответствующий проект был представлен в Совет общества. См. об этом Записки класс, отд. Русск. арх. общ., VI (1910), 202 сл. Проект осуществления не получил. Возможно, что, если бы деятельность Константинопольского института не пресеклась, а планомерно развивалась, он сам пришел бы к мысли об открытии своего отделения в Афинах.

должны были расширить и углубить значение занятий Византией в России». 1)

До вступления своего в руководство Институтом научные интересы Ф. И. Успенского вращались, главным образом, в области изучения истории Византии. Основанный в Константинополе институт был назван «археологическим», и это как бы предопределяло основную программу его деятельности. И, правда, исследованию памятников вещественных Институт всегда уделял много внимания. Но он никогда не был в своих задачах односторонним. Можно сказать, что все проблемы, касающиеся изучения Византии, входили в программу занятий Института. И директор его, бывший до тех пор историком по преимуществу, уже скоро стал уделять большое внимание археологическим вопросам и разрабатывать их. Более того, Институт не остался чужд и изучению классических древностей, поскольку к этому давал повод тот или иной новый материал, поступавший в распоряжение Института. Позднее, как видно будет ниже, он уделял большое внимание изучению древностей славянских стран на Балканском полуострове.

Такому расширению программы деятельности Института он был обязан всецело мудрому руководству своего директора, который никогда не замыкался в узкий круг своих специальных научных интересов, но живо откликался на все запросы гуманитарного знания и прекрасно сознавал, что руководимый им Институт призван служить в Константинополе единственным очагом знания, у которого находили бы радушный приют для своих ученых занятий и византинисты, и слависты, и классики, и ученые иных специальностей. И действительно, в Институте, помимо личного состава его, представленного только директором и сначала одним, затем двумя учеными секретарями, работали как стипендиаты, прикомандированные к Институту нашими университетами и духовными академиями, так и вообще русские ученые, попадавшие в Константинополь. Работали в Институте и иностранцы. Каждый вел работу по своей специальности и каждый, кто хотел, поль-

1) Ф. И. Успенский, Byzantion , II, 43.

зовался или руководством или советами Ф. И. Успенского. Ему принадлежало общее руководство деятельностью Института; он же намечал задачи, выполнение которых казалось в данное время наиболее стоящим на очереди. Как служитель истинного знания, Ф. И. Успенский всегда ратовал за самую дорогую из всех свобод для ученого, свободу научного исследования, научного мышления.

И еще от одного стеснения этой свободы, опасность которого могла угрожать Институту, освободил его Ф. И. Успенский. Стеснение это могло бы дать себя чувствовать, если бы Институт стал следовать тем веяниям, которыми сопровождалась самая идея его основания. Ведь лица, ратовавшие за Константинополь, как предпочтительное место для основания там Института, указывали, между прочим, и на то, что Константинополь — «столица христианского византийского мира, просветившего и озарившего светом веры и науки наше отечество». Это— слова из приветственной речи нашего посла в день открытия Института. Указывал посол и на то, что в константинопольском посольстве «более, чем где-нибудь, должна была чувствоваться важность для нас, для направления нашей политической деятельности, изучения прошедшего этих стран, 1) столь близкого нашему прошлому». «Станет ли кто отрицать», спрашивал посол, «близкую, тесную связь, существующую между нашею историей и историей Византийской империи?» И не здесь ли, т. е. в Константинополе, возник «Восточный вопрос?» 2_

Ф. И. Успенский в своей речи при открытии Института 3) говорил о теоретическом, обще-научном, и о практическом, национально русском, интересах византиноведения. С общенаучной точки зрения, указывал Ф. И. Успенский, византинизм имеет важное значение для тех народов, которые входили в сферу влияния Восточной империи, но, замечал он, влияние византинизма распространялось и на Западе. Хотя с национально-русской

1) Т. е. стран, входивших в состав Византийской империи.

2) Известия, I, 3 сл.

3) Известия, I, 6 сл.

точки зрения Византия — «реальный предмет, важный для познания своей собственной истории», но еще важнее освободить византиноведение от того служебного положения, в каком оно очутилось, и усматривать в нем самодовлеющую научную дисциплину.

В приветственной речи посла слышатся отзвуки девизов i православие, самодержавие. В речи Ф. И. Успенского отвергается всякая практическая тенденция в программе деятельности Института: он должен следовать одной тенденции, строго-научной; Институт должен быть прежде и главнее всего ученым учреждением, без какой-либо служебной роли.

Основанный в городе, где отсутствовали более или менее правильно организованные книжные собрания, где русские книги были большою редкостью, Институт с первых же шагов своего существования должен был обратить самое серьезное внимание на создание своей библиотеки. В это дело Ф. И. Успенский вложил всю свою душу. Он собирает книги и благодаря пожертвованиям, и путем покупки и создает, в конце концов, замечательную библиотеку, состоявшую к моменту прекращения деятельности Института почти из 25.000 томов. Этим своим созданием Ф. И. Успенский мог, по справедливости, гордиться.

Одновременно с книгами в Институт стали поступать предметы древности, надписи, монеты, рукописи. Так положено было начало созданию при Институте особого кабинета древностей, вылившегося затем в музей. Состав его был разнообразен, так как большинство предметов поступало от жертвователей. Но Институт, в меру отпускаемых ему средств, поставил своею задачею и планомерное собирание некоторых родов древностей. Он стал собирать систематически византийские свинцовые печати (моливдовулы), а также монеты, византийские и античные, из греческих городов Черноморья. Институтским собранием моливдовулов Ф. И. Успенский также мог, по справедливости, гордиться.

Если прибавить ко всем этим богатствам хорошее собрание фотографий, то можно будет сказать, что Институт, благодаря заботам и энергии своего директора, обладал такими научно-вспомогательными средствами, которые вполне удовлетворяли

выполнению тех научных задач, которые стояли пред Институтом.

Сначала он следовал той программе, которая, по словам Ф. И. Успенского, определялась общими запросами русского византиноведения. Но уже скоро Институт берет инициативу в свои руки, сам намечает себе ученые задачи, сообразуясь с местными условиями и с бывшими в его распоряжении средствами.

Кто желает проследить деятельность Института год за годом, тому надлежит обратиться к ежегодным отчетам Института, помещенным в его «Известиях». Мы вспомним лишь наиболее яркие страницы этой деятельности.

Но местным условиям о производстве планомерных раскопок в самом Константинополе не могло быть речи; да и средств, бывших в распоряжении у Института, для этого не хватило бы. Поэтому Институт мог заняться лишь изучением топографии средневекового Константинополя и местностей, расположенных по близости от него по берегам Черного и Мраморного морей, а также регистрацией и изучением хранящихся там древностей.

Из Константинопольских памятников была подвергнута детальному изучению мечеть Кахриэ-Джами, сохранившая замечательные христианские мозаики XIV в. С них сделаны были копии; они были изданы в великолепном альбоме, в сопровождении описания и исследования их, исполненных ученым секретарем Института Ф. И. Шмитом. 1) В параллель с исследованием Кахриэ-Джами должны быть поставлены большие работы Института внутри мечети Имрахор — базилики Студиева монастыря. Работы эти сопровождались раскопками, правом на производство которых наука обязана всецело энергии Ф. И. Успенского. Результаты раскопок привели, между прочим, к открытию замечательных памятников раннехристианской пластики; они были исследованы ученым секретарем Института покойным Б. А. Панченко. 2 )

Удалось проникнуть Ф. И. Успенскому и в знаменитую султанскую библиотеку Сераля, где, но имевшимся сведениям, должны

1) Известия, т. XI.

2) Известия, т. XVI.

были находиться остатки библиотеки византийских императоров. Три года употребил Ф. И. Успенский на занятия в библиотеке над изучением ее рукописей. Труды его увенчались успехом: он нашел замечательный памятник, происходящий из библиотеки Комнинов — украшенное 450 миниатюрами Восьмикнижие (Октатевх). Результаты своего исследования рукописи Ф. И. Успенский издал в сопровождении прекрасного альбома. 1)

Много экскурсий с научною целью было предпринято Институтом. Ф. И. Успенский сам неоднократно ездил на Афон для изучения хранящихся в тамошних монастырях рукописей, в Грецию, в различные места Малой Азии, на острова Архипелага и т. и. Во время предпринятой в 1908 г. экскурсии в Солунь Ф. И. Успенский исследовал мозаики в обращенной в мечеть церкви св. Димитрия, патрона Солуни. Мозаики эти, относящиеся к V в., были поновлены в V II —VIII вв., после происшедшего в церкви пожара. Часть этих мозаик (а также и фресок) была открыта под наблюдением Ф. И. Успенского. Они были опубликованы им в особом исследовании. 2)

В 1900 г. состоялась большая экспедиция в Сирию. 3) Экспедиция посетила ряд пунктов, представляющих интерес в археологическом отношении, в том числе Пальмиру, где была исследована замечательная пещера усыпальница, украшенная Фресками. Вот как суммировал Ф. И. Успенский впечатления, полученные им от изучения сирийских памятников: «Общий характер их — их оригинальность, указывающая, что здесь, в Сирии, была особая культура, произведение духа восточных народов». «С точки зрения всемирной истории», говорит Ф. И., «сирийские памятники дают своею оригинальностью очень интересный и свежий факт, подготовляющий, наряду с другими подобными фактами, раскрытие проблем об элементах, входящих в образование византинизма... Остатки мертвых городов (Сирии) с чрезвычайно выразительным религиозным их характером склада жизни внушают мысль, что Сирия была глубоко проникнута вероисповед-

1) Известия, т. XII.

2) Известия, т. XIV.

3) Известия, т. VII.

Ней идеей и что многочисленным сирийским монастырям вполне соответствуют остатки церквей в мертвых городах, селениях в небольшом расстоянии одно от другого» (стр. 206 сл.).

Известно, что научные интересы Ф. И. Успенского не только были связаны с историей Византии, но и широко охватывали также судьбы славянских народов. Неудивительно, что Институт, с первых же лет своей жизни, стал уделять особое внимание и сопредельным с Турцией славянским странам. Еще в 1896 г. Ф. И. Успенский предпринимает экскурсию в Болгарию для изучения рукописных собраний в ее библиотеках, а также для ознакомления с монументальными памятниками западной Болгарии. В последующие годы совершались экскурсии в Македонию, в северо-восточную Болгарию, в Старую Сербию. Целью последней экскурсии было, между прочим, ознакомление с Дечанскою лаврою и Ипеком, где была патриархия независимого Сербского царства. В отчете об этой поездке, давшей много неизвестного до тех пор археологического материала, Ф. И. Успенский обрисовал яркими красками положение края и культуру его населения. По описанию этой поездки, равно как и экскурсии в Сирию, видно, что Ф. И. Успенского не останавливали никакие препятствия, никакие невзгоды, неизбежно сопряженные с путешествиями по мало культурным, в отношении внешних удобств, местностям.

Весьма важное значение имели и те раскопки, которые были предприняты, под руководством Ф. И. Успенского, в Македонии и Болгарии. В Македонии был раскопан некрополь близ селения Патели; открыт был могильник гальштаттского типа, являющийся как бы посредником между первобытными культурами северной и средней Европы и странами Средиземноморья.

челяди. В получасовом расстоянии от дворца были обнаружены остатки большой церкви и недалеко от нее развалины построек. Открыты были и каменные стены, шедшие вокруг дворца, с башнями и воротами. Обильные и разнообразные находки сопровождали раскопки: надписи, рисунки на камнях, вошедших в кладку стен, отчасти покрывавшие внутренние и внешние стены некоторых бышен, знаки и рисунки на черепицах и кирпичах, предметы искусства и украшения, монеты и печати. Изучение всех этих находок позволило поставить на твердую почву вопрос о древнеславянской культуре. Весь добытый при раскопках материал изучался под непосредственным руководством Ф. И. Успенского, и результаты этого изучения были опубликованы, в сопровождении большого альбома, в X томе «Известий «Института; там много ценных глав были написаны самим Ф. И. Успенским.

Как бы дополнением к раскопкам Абобы-Плиски были раскопки 1905 г. в древне-болгарской столице Преславе, в результате которых была установлена система ее укреплений, оказавшаяся вполне тожественною с системою укреплений Абобы-Плиски и свидетельствующая о том, что целью построения Преславы было поддержание господства над Балканским проходом, чрез который шла большая дорога от Дуная к Константинополю.

Те археологические работы, которые велись Институтом под руководством Ф. И. Успенского в Болгарии, привели в результате к тому, что среди некоторых славянских ученых возникла мысль связать свою работу с работою Института. Ф. И. Успенский отнесся с полным сочувствием к этой мысли, и с 1911 г. при Институте было образовано особое славянское отделение, имевшее задачею специальное изучение древностей Балканского полуострова в области доистории и византиноведения.

Так, при его непосредственном участии, состоялось приобретение поступившего затем в нашу Публичную библиотеку замечательного пурпурового кодекса Евангелия VΙ в., затерявшегося в деревне Сармисаглы около Кесарии, где отдельные листы его были усмотрены, во время поездки по Малой Азии, покойным Я. И. Смирновым. При непосредственном же участии Ф. И. Успенского состоялось приобретение знаменитой двуязычной, на греческом и арамейском языках, надписи, т.н. Пальмирского тарифа, хранящейся ныне в Эрмитаже.

Оправдались те надежды, о которых писал в своем приветствии Институту по случаю его открытия директор Французской школы в Афинах, покойный Омолль: «Мы радовались», писал Омолль Ф. И. Успенскому, «со всем ученым миром предполагаемому открытию Института, этому важному для науки событию. Его осуществление внушает нам наилучшие надежды, так как в Афинах мы научились ценить талантливость, научный дух и любезность русских ученых, и нам доставляло особое удовольствие быть в общении с ними и содействовать им по мере сил». Так писал Омолль в 1895 г. 1) А теперь, когда результаты, далеко не все, деятельности Института запечатлены в 16 томах его «Известий», всякому ясно видно, что сделал институт и что сделал для него Ф. И. У спенский. В этих 16 томах, получивших, как на это указывал Ф. И. Успенский, гораздо большее распространение заграницей, чем у нас, содержится обилие разнообразного ценного ученого материала и в виде публикации и объяснения памятников, дотоле неизвестных, и в виде исследований по различным вопросам византийской и классической археологии, истории, литературы. Львиная доля этого материала обработана самим Ф. И. Успенским, который не уставал писать монографии и статьи, делать сообщения в заседаниях Института, читать лекции для работавших в Институте молодых ученых, а временами и вести популярные беседы для команд стоявших на Босфоре наших судов.

1) Известия, т. I.

Уже когда исполнилось первое десятилетие Института, наш тогдашний посол, И. А. Зиновьев, имел полное основание сказать, что Ф. И. Успенский «бодро вступил на открывшееся пред ним поприще»; что он «своею личною энергией сумел восполнить недостаток средств и одолеть встретившиеся многочисленные препятствия»; что он «эту энергию сумел внушить своим сотрудникам», и что его «личному неутомимому труду справедливость обязывает приписать те существенные научные результаты, которые Институт успел осуществить». 1)

Это было сказано в 1905 г. А впереди еще предстояло 9 лет столь же плодотворной работы, давшей столь же ценные результаты. Так продолжалось до 16 октября (ст. ст.) 1914 г., когда, после того как Турция стала нашим врагом в мировой войне, Ф. И. Успенский вынужден был спешно покинуть ставшие для него родными стены Института и уехать из Константинополя, оставив на произвол судьбы все накопленные им ученые богатства Института, его библиотеку, его музей, его всю обстановку, оставив вместе с институтским добром и почти все свое личное имущество.

Наступили годы войны. Но и в течение их Ф. И. Успенский нашел для себя деятельность, которая являлась как бы продолжением его работы в Институте.

1) Известия, т. XIV, 324.

письменных памятников. 1) И в Трапезуйте, Ф. И. Успенский проявил такую изумительную энергию, которую редко можно ожидать от человека, достигшего уже 70 лет жизни. И все это в обстановке и условиях военного времени! Много ценного ученого материала было спасено Ф. И. Успенским в Трапезуйте; много памятников старины обследовано было им и его сотрудниками. Изучение истории Трапезунтской империи было лебединою песнью в долголетней и неутомимой деятельности Ф. И. Успенского. И как он волновался, как печалился, что его книга о Трапезуйте не видит света. За несколько месяцев до кончины Ф. И. Успенский мог, наконец, успокоиться: книга его была сдана в печать. Но Ф. И. Успенскому довелось увидеть набранными лишь первые два листа своего труда, которому суждено теперь стать его трудом посмертным.

Наступили революционные и послереволюционные годы. Ф. И. Успенского, и в течение их, все еще не покидает надежда, что вот-вот Константинопольский институт воскреснет, что он, 80-летний старец, поедет в Константинополь. Он не мог примириться с мыслью, что его Институт умер. Всегда есть надежда на его воскресение, писал Ф. И. Успенский еще в 1926 г. 2) При жизни его эта надежда не осуществилась. Осуществится ли она после его смерти? Если и осуществится, то едва ли Константинопольский институт восстанет в виде того Института, который был создан трудами Ф. И. Успенского. Этот Институт, существовавший без малого 20 лет, вероятно, отошел уже в область истории, истории славной, делающей честь и самому учреждению, и его директору, и Академии Наук, с которою Институт был связан крепкими узами.

Кто лучше, чем Ф. И. Успенский, мог бы изложить историю Константинопольского института? В последние годы жизни Ф. И. Успенский не раз делился с небольшой аудиторией своими

1) Отчеты Ф. II. Успенского о работах в Трапезуйте напечатаны в ИАН, 1916 и 1918 гг. Первая глава посмертного труда Ф. И., его Очерков по истории трапезунтской империи озаглавлена: «Топография Трапезунта. План города. Памятники».

2) Byzantion , II, 43.

беседами о различных эпизодах этой истории. Припоминается, во время одной из таких бесед Ф. И. Успенский рассказывал нам историю зарождения Института. Вспоминая об этом, он так взволновался, что слезы полились из его глаз, и он просил своего соседа продолжать за него чтение своей рукописи. И нам, слушателям Ф. И. Успенского, стало больно, когда мы видели эти слезы, слезы, в которых нашли свое отражение воспоминания о дорогом для Ф. И. Успенского прошлом Института. Больно было видеть эти слезы еще и потому, что они лились из глаз, правда, старца, но старца, сохранившего до конца дней своих ясный ум, твердую волю, горячее сердце, неиссякаемую жажду знания, изумительную работоспособность, искреннюю любовь ко всему тому, что призвано служить интересам научного знания.

Единственный оратор, выступавший с речью на похоронах Ф. И. Успенского, справедливо отметил, что вся жизнь его была посвящена научному труду, т. е. исканию истины, и что прожил он эту жизнь так, как можно пожелать прожить ее всякому. Последний месяц своей жизни Ф. И. Успенский болел и временами тяжко страдал. Но даже в этот месяц, когда он лежал в б. Обуховской больнице, он — лишь только ему становилось легче — не забывал о том деле, которому служил всю жизнь. Он говорил теперь, как бы предчувствуя свою смерть, не о прошлом и настоящем, а о будущем. Оно, это будущее, будущее дорогого Ф. И. Успенскому византиноведения, будущее тех наук, которые тесно связаны с византиноведением, его тревожило. Прав ли был Ф. И. Успенский в своих тревогах, покажет будущее. Мы же, расставшись теперь навеки с Ф. И. Успенским, можем, со спокойною совестью, утешать себя тем, что за свое славное прошлое, за всю свою научную деятельность, за созданный им Русский археологический институт в Константинополе Ф. И. Успенскому тревожиться не пришлось бы.

С. ЖЕБЕЛЕВ.

Страница сгенерирована за 0.25 секунд!

Роль Ф. И. Успенского в отношении Института далеко не ограничивается лишь услугами, оказанными им Институту. Своею деятельностью в Институте-и в смысле направления его работы, и в смысле личного участия в этой работе – Ф. И. Успенский не только оказал большие услуги исторической и археологической науке вообще, но и способствовал, во многих отношениях, поднятию и упрочению нашего научного престижа как у себя на родине, так и за ее пределами. Ведь нужно помнить, что Константинопольский институт был нашим единственным ученым учреждением, в области наук гуманитарных, заграницей.

Ответственная и сложная задача стояла перед Ф. И. Успенским с 26 февраля (ст. ст.) 1895 г., со дня официального открытия Института,-задача высоко держать наше ученое знамя заграницей. И эта задача выполнялась им так успешно, что с первых же лет своего существования Институт занял почетное место в ряду других ученых учреждений, преследовавших на ближнем Востоке те же цели, какие поставил себе Институт.

Такие учреждения были сосредоточены ко времени основания Института, главным образом, в Афинах. Франция имела там уже с 1846 г. свою École. Немцы открыли в Афинах в 1875 г. отделение своего Археологического института. В 80-х гг. были основаны в Афинах Английская и Американская археологические школы. Немудрено, что, когда возникла мысль – она вышла из недр нашего константинопольского посольства – об основании на Востоке русского ученого учреждения, немало голосов высказывалось за то, чтобы такое учреждение было открыто в Афинах, тем более, что русские ученые классики-эллинисты не были «чужими» в Афинах с тех пор, как они были командируемы туда, начиная с 80-х гг. прошлого века, по инициативе покойного Ф. Ф. Соколова. С практической точки зрения мысль об основании нашего ученого учреждения в Афинах имела свои основания: существование там упомянутых ученых учреждений, конечно, облегчило бы на первых порах работу и нашего учреждения, так как в Афинах существовала уже прочная научная база, были свои твердо установившиеся научные центры; к ним, несомненно, потянулся бы и наш институт. Но если бы он был основан в Афинах, он вряд ли получил бы тот самобытный отпечаток, который оказался свойственным нашему Константинопольскому институту уже с первых шагов его деятельности. Неизбежным оказалось бы также и то, что, если бы наш институт был основан в Афинах, мы, по многим, вполне понятным, причинам, плелись бы в хвосте за французами, немцами, англичанами, американцами, да и самими греками, которые с 80-х гг. стали развивать у себя широкую археологическую деятельность. Самое направление ее, если бы институт был основан в Афинах, несомненно, получило бы уклон в сторону изучения преимущественно древней Греции, так как для этого почва была подготовлена гораздо более, чем для изучения Греции средневековой, памятниками которой, и сами греки начали усиленно заниматься лишь в послевоенное время. Конечно, если бы институт был основан в Афинах и если бы его деятельность была направлена на изучение древней Греции, особой беды не было бы, так как в древней Греции есть еще много такого, что требует изучения, да и сама она, как основоположница европейской культуры, должна быть изучаема, поскольку мы не открещиваемся от этой европейской культуры.

Было, однако, и много очень веских соображений, которые подсказывали, при выборе места для основания Института, отдать предпочтение Константинополю пред Афинами, сосредоточить работу Института преимущественно на изучении древностей византийских. Дело в том, что византиноведение к средине 90-х гг. заняло у нас очень видное место благодаря трудам В. Г. Васильевского, Η. П. Кондакова и Ф. И. Успенского. К их голосу прислушивался весь ученый мир, забыв, благодаря их трудам, что rossica non leguntur. Можно не без гордости утверждать, что в то время мы стояли в области византиноведения на первом месте. II оставалось сделать еще один естественный шаг – представить наше византиноведение соответствующим ученым учреждением заграницею.

Вступая на этот пост, он ясно сознавал всю сложность предстоявшей ему задачи, так как «успех или неуспех, правильная или неправильная линия поведения во всяком деле – важная задача, большая ответственность «; в случае неудачи деятельности Института подтвердились бы сомнения в уместности его основания, раздававшиеся со стороны многих влиятельных в ту пору лиц, – в числе их был, между прочим, К. П. Победоносцев; наоборот, «в случае успеха нового дела работы института должны были расширить и углубить значение занятий Византией в России».

И еще от одного стеснения этой свободы, опасность которого могла угрожать Институту, освободил его Ф. И. Успенский. Стеснение это могло бы дать себя чувствовать, если бы Институт стал следовать тем веяниям, которыми сопровождалась самая идея его основания. Ведь лица, ратовавшие за Константинополь, как предпочтительное место для основания там Института, указывали, между прочим, и на то, что Константинополь – «столица христианского византийского мира, просветившего и озарившего светом веры и науки наше отечество». Это- слова из приветственной речи нашего посла в день открытия Института. Указывал посол и на то, что в константинопольском посольстве «более, чем где-нибудь, должна была чувствоваться важность для нас, для направления нашей политической деятельности, изучения прошедшего этих стран, столь близкого нашему прошлому». «Станет ли кто отрицать», спрашивал посол, «близкую, тесную связь, существующую между нашею историей и историей Византийской империи?» И не здесь ли, т. е. в Константинополе, возник «Восточный вопрос?»

Ф. И. Успенский в своей речи при открытии Института говорил о теоретическом, обще-научном, и о практическом, национально русском, интересах византиноведения. С общенаучной точки зрения, указывал Ф. И. Успенский, византинизм имеет важное значение для тех народов, которые входили в сферу влияния Восточной империи, но, замечал он, влияние византинизма распространялось и на Западе. Хотя с национально-русской точки зрения Византия – «реальный предмет, важный для познания своей собственной истории», но еще важнее освободить византиноведение от того служебного положения, в каком оно очутилось, и усматривать в нем самодовлеющую научную дисциплину.

Из Константинопольских памятников была подвергнута детальному изучению мечеть Кахриэ-Джами, сохранившая замечательные христианские мозаики XIV в. С них сделаны были копии; они были изданы в великолепном альбоме, в сопровождении описания и исследования их, исполненных ученым секретарем Института Ф. И. Шмитом. В параллель с исследованием Кахриэ-Джами должны быть поставлены большие работы Института внутри мечети Имрахор – базилики Студиева монастыря. Работы эти сопровождались раскопками, правом на производство которых наука обязана всецело энергии Ф. И. Успенского. Результаты раскопок привели, между прочим, к открытию замечательных памятников раннехристианской пластики; они были исследованы ученым секретарем Института покойным Б. А. Панченко.

Удалось проникнуть Ф. И. Успенскому и в знаменитую султанскую библиотеку Сераля, где, но имевшимся сведениям, должны были находиться остатки библиотеки византийских императоров. Три года употребил Ф. И. Успенский на занятия в библиотеке над изучением ее рукописей. Труды его увенчались успехом: он нашел замечательный памятник, происходящий из библиотеки Комнинов – украшенное 450 миниатюрами Восьмикнижие (Октатевх). Результаты своего исследования рукописи Ф. И. Успенский издал в сопровождении прекрасного альбома.

Много экскурсий с научною целью было предпринято Институтом. Ф. И. Успенский сам неоднократно ездил на Афон для изучения хранящихся в тамошних монастырях рукописей, в Грецию, в различные места Малой Азии, на острова Архипелага и т. и. Во время предпринятой в 1908 г. экскурсии в Солунь Ф. И. Успенский исследовал мозаики в обращенной в мечеть церкви св. Димитрия, патрона Солуни. Мозаики эти, относящиеся к V в., были поновлены в VII-VIII вв., после происшедшего в церкви пожара. Часть этих мозаик (а также и фресок) была открыта под наблюдением Ф. И. Успенского. Они были опубликованы им в особом исследовании.

В 1900 г. состоялась большая экспедиция в Сирию. Экспедиция посетила ряд пунктов, представляющих интерес в археологическом отношении, в том числе Пальмиру, где была исследована замечательная пещера усыпальница, украшенная Фресками. Вот как суммировал Ф. И. Успенский впечатления, полученные им от изучения сирийских памятников: «Общий характер их – их оригинальность, указывающая, что здесь, в Сирии, была особая культура, произведение духа восточных народов». «С точки зрения всемирной истории», говорит Ф. И., «сирийские памятники дают своею оригинальностью очень интересный и свежий факт, подготовляющий, наряду с другими подобными фактами, раскрытие проблем об элементах, входящих в образование византинизма... Остатки мертвых городов (Сирии) с чрезвычайно выразительным религиозным их характером склада жизни внушают мысль, что Сирия была глубоко проникнута вероисповед- ней идеей и что многочисленным сирийским монастырям вполне соответствуют остатки церквей в мертвых городах, селениях в небольшом расстоянии одно от другого» (стр. 206 сл.).

Произведенные в 1899 и 1900 гг. раскопки близ селения Абоба, между Варной, Шумлой и Новым Базаром, имеют важное Значение не только для болгарской старины, но и для древностей всего Балканского полуострова. В Абобе-Плиске, столице болгарских князей эпохи, предшествовавшей Кириллу и Мефодию, открыты были остатки дворца, по близости от которого находилась и несколько построек для княжеской дружины к челяди. В получасовом расстоянии от дворца были обнаружены остатки большой церкви и недалеко от нее развалины построек. Открыты были и каменные стены, шедшие вокруг дворца, с башнями и воротами. Обильные и разнообразные находки сопровождали раскопки: надписи, рисунки на камнях, вошедших в кладку стен, отчасти покрывавшие внутренние и внешние стены некоторых бышен, знаки и рисунки на черепицах и кирпичах, предметы искусства и украшения, монеты и печати. Изучение всех этих находок позволило поставить на твердую почву вопрос о древнеславянской культуре. Весь добытый при раскопках материал изучался под непосредственным руководством Ф. И. Успенского, и результаты этого изучения были опубликованы, в сопровождении большого альбома, в X томе «Известий «Института; там много ценных глав были написаны самим Ф. И. Успенским.

Заняв место авторитетного и к тому же единственного научного учреждения в Константинополе, Институт, естественно, стал центром, куда стали стекаться сведения о предметах древности, так или иначе ставших известными. Многие из них были сохранены от забвения благодаря заботам и энергии Ф. И. Успенского. Так, при его непосредственном участии, состоялось приобретение поступившего затем в нашу Публичную библиотеку замечательного пурпурового кодекса Евангелия VΙ в., затерявшегося в деревне Сармисаглы около Кесарии, где отдельные листы его были усмотрены, во время поездки по Малой Азии, покойным Я. И. Смирновым. При непосредственном же участии Ф. И. Успенского состоялось приобретение знаменитой двуязычной, на греческом и арамейском языках, надписи, т.н. Пальмирского тарифа, хранящейся ныне в Эрмитаже.

Оправдались те надежды, о которых писал в своем приветствии Институту по случаю его открытия директор Французской школы в Афинах, покойный Омолль: «Мы радовались», писал Омолль Ф. И. Успенскому, «со всем ученым миром предполагаемому открытию Института, этому важному для науки событию. Его осуществление внушает нам наилучшие надежды, так как в Афинах мы научились ценить талантливость, научный дух и любезность русских ученых, и нам доставляло особое удовольствие быть в общении с ними и содействовать им по мере сил». Так писал Омолль в 1895 г. А теперь, когда результаты, далеко не все, деятельности Института запечатлены в 16 томах его «Известий», всякому ясно видно, что сделал институт и что сделал для него Ф. И. Успенский. В этих 16 томах, получивших, как на это указывал Ф. И. Успенский, гораздо большее распространение заграницей, чем у нас, содержится обилие разнообразного ценного ученого материала и в виде публикации и объяснения памятников, дотоле неизвестных, и в виде исследований по различным вопросам византийской и классической археологии, истории, литературы. Львиная доля этого материала обработана самим Ф. И. Успенским, который не уставал писать монографии и статьи, делать сообщения в заседаниях Института, читать лекции для работавших в Институте молодых ученых, а временами и вести популярные беседы для команд стоявших на Босфоре наших судов. Уже когда исполнилось первое десятилетие Института, наш тогдашний посол, И. А. Зиновьев, имел полное основание сказать, что Ф. И. Успенский «бодро вступил на открывшееся пред ним поприще»; что он «своею личною энергией сумел восполнить недостаток средств и одолеть встретившиеся многочисленные препятствия»; что он «эту энергию сумел внушить своим сотрудникам», и что его «личному неутомимому труду справедливость обязывает приписать те существенные научные результаты, которые Институт успел осуществить».

Еще в первый же год его существования Ф. И. Успенским была совершена поездка в Трапезунт для осмотра его древних церквей и монастырей, для изучения хранящихся в них рукописей. 20 лет спустя, когда Трапезунт был занят нашими войсками, Ф. И. Успенский снова попал в него во главе снаряженной Академией Наук археологической экспедиции, имевшей целью охрану и регистрацию памятников древности в районе турецко-черноморского фронта. Во время своего пребывания в Трапезуйте летом 1916 и 1917 гг. Ф. И. Успенский занялся изучением трех обращенных в мечети церквей Трапезунта: Софии, Панагии Златоглавой, патрона города Евгения, а также исследованием топографии Трапезунта и хранящихся в нем вещественных и письменных памятников. И в Трапезуйте, Ф. И. Успенский проявил такую изумительную энергию, которую редко можно ожидать от человека, достигшего уже 70 лет жизни. И все это в обстановке и условиях военного времени! Много ценного ученого материала было спасено Ф. И. Успенским в Трапезуйте; много памятников старины обследовано было им и его сотрудниками. Изучение истории Трапезунтской империи было лебединою песнью в долголетней и неутомимой деятельности Ф. И. Успенского. И как он волновался, как печалился, что его книга о Трапезуйте не видит света. За несколько месяцев до кончины Ф. И. Успенский мог, наконец, успокоиться: книга его была сдана в печать. Но Ф. И. Успенскому довелось увидеть набранными лишь первые два листа своего труда, которому суждено теперь стать его трудом посмертным.

Наступили революционные и послереволюционные годы. Ф. И. Успенского, и в течение их, все еще не покидает надежда, что вот-вот Константинопольский институт воскреснет, что он, 80-летний старец, поедет в Константинополь. Он не мог примириться с мыслью, что его Институт умер. Всегда есть надежда на его воскресение, писал Ф. И. Успенский еще в 1926 г. При жизни его эта надежда не осуществилась. Осуществится ли она после его смерти? Если и осуществится, то едва ли Константинопольский институт восстанет в виде того Института, который был создан трудами Ф. И. Успенского. Этот Институт, существовавший без малого 20 лет, вероятно, отошел уже в область истории, истории славной, делающей честь и самому учреждению, и его директору, и Академии Наук, с которою Институт был связан крепкими узами.

Кто лучше, чем Ф. И. Успенский, мог бы изложить историю Константинопольского института? В последние годы жизни Ф. И. Успенский не раз делился с небольшой аудиторией своими беседами о различных эпизодах этой истории. Припоминается, во время одной из таких бесед Ф. И. Успенский рассказывал нам историю зарождения Института. Вспоминая об этом, он так взволновался, что слезы полились из его глаз, и он просил своего соседа продолжать за него чтение своей рукописи. И нам, слушателям Ф. И. Успенского, стало больно, когда мы видели эти слезы, слезы, в которых нашли свое отражение воспоминания о дорогом для Ф. И. Успенского прошлом Института. Больно было видеть эти слезы еще и потому, что они лились из глаз, правда, старца, но старца, сохранившего до конца дней своих ясный ум, твердую волю, горячее сердце, неиссякаемую жажду знания, изумительную работоспособность, искреннюю любовь ко всему тому, что призвано служить интересам научного знания.

Единственный оратор, выступавший с речью на похоронах Ф. И. Успенского, справедливо отметил, что вся жизнь его была посвящена научному труду, т. е. исканию истины, и что прожил он эту жизнь так, как можно пожелать прожить ее всякому. Последний месяц своей жизни Ф. И. Успенский болел и временами тяжко страдал. Но даже в этот месяц, когда он лежал в б. Обуховской больнице, он – лишь только ему становилось легче – не забывал о том деле, которому служил всю жизнь. Он говорил теперь, как бы предчувствуя свою смерть, не о прошлом и настоящем, а о будущем. Оно, это будущее, будущее дорогого Ф. И. Успенскому византиноведения, будущее тех наук, которые тесно связаны с византиноведением, его тревожило. Прав ли был Ф. И. Успенский в своих тревогах, покажет будущее. Мы же, расставшись теперь навеки с Ф. И. Успенским, можем, со спокойною совестью, утешать себя тем, что за свое славное прошлое, за всю свою научную деятельность, за созданный им Русский археологический институт в Константинополе Ф. И. Успенскому тревожиться не пришлось бы.

1. От первых коллекций до Русского археологического института в Константинополе

Знакомство славян с предметным миром христианства началось с приходом их в Центральную Европу и Восточное Средиземноморье в середине I тыс. н. э. Заняв Балканы и дойдя до Италии, они имели непосредственную возможность окунуться в мир базилик (тогда еще совсем новых), обширных христианских кладбищ, церковного городского быта. Однако это не касалось славян, заселивших Восточно-Европейскую равнину. Они могли знакомиться с европейским и византийским христианством лишь опосредованно, благодаря торговле, обмену посольствами и военным рейдам на территории «старой» Европы. Восточные славяне ближе соприкоснутся с церковными артефактами, начиная от храма и иконы и кончая нательным крестом, лишь после принятия Русью крещения. Конечно, произведения византийского искусства начали попадать на ее территории еще до образования здесь государства, но с IX–X вв. они поступали сюда регулярно и в значительном количестве, соревнуясь с импортом из мусульманских стран (Ирана, арабского мира). Поток, заметный в течение всего средневековья, не прекратился даже после окончательной гибели Византии в середине XV в. Духовенство из Греции и южнославянских земель в XVI–XVII вв. часто приезжало и подолгу оставалось в России; привозили книги, иконы, реликвии. Поэтому церковные древности накапливались не только в соборных ризницах и княжеских сокровищницах, но и у частных лиц. Слои городов постоянно снабжают нас новыми и новыми византийскими изделиями и было бы интересно рассмотреть однажды эту общность как единое целое, с конца X до конца XVII в.

Уже в эпоху Московского государства к византийским реликвиям и византийской «церковной археологии» просвещенное духовенство проявляло вполне понятный интерес. Однако их изучение в России принято начинать с появления первых коллекций произведений позднеантичного н средневекового прикладного искусства Европы, среди которых особенно выделялись камеи и интальи Эрмитажа, собранные Екатериной II, привлекающие исследователей до сего дня. Царская фамилия поддерживала государственные собрания «русско-византийских» церковных древностей и позже. 3

Особую роль в формировании базы для исследований христианских Древностей сыграли материалы частных «древлехранилищ» (собраний Православной церковной старины, таких как знаменитое «Погодинское») и коллекций европейского искусства. (Далеко неполный список «древлехранилищ»: Полунина, Фролов, 1997). Среди последних особую роль сыграло собрание чиновника Министерства иностранных дел Александра Петровича Базилевского (1829–1899). Его коллекция христианского искусства Европы и Византии произвела большое впечатление на публику уже на Парижских выставках (1865, 1878) где для нее отвели специальный зал. В 1884 г. это собрание купило русское правительство для Эрмитажа. 4

Не все коллекционеры ограничивались собиранием, из них часто вырастали прекрасные знатоки церковных древностей, вносившие свой вклад и в научную литературу, и в «фонд идей». Один из них - Петр Иванович Севастьянов (1811–1867). 5 Служа на Кавказе, много путешествуя по России и за границей Севастьянов не «развлекался собирательством» христианских древностей, а работал как истинный археолог (то есть не обязательно искал владения вещами, но стремился к возможно полным сведениям о них). Разыскивая артефакты по всему миру, он делал многочисленные копии (прориси и фотографии, только входившие тогда в употребление) с того, что нельзя было купить или выменять, став пионером создания «банка данных» и предложив формировать единый фотоархив копий с древних рукописей и древностей (позже это будет осуществлено во Франции, и, в известной степени, в США в «Индексе христианского искусства», см. гл. VI).

Севастьянов был одним из первых организаторов «ученых путешествий». Многочисленные поездки на Афон в 1850-х гг. принесли обильный урожай копий, восторженно встреченный сначала во Французской Академии, а затем в России. Успех выставок и докладов имел «официальное» продолжение. Синод, Академия художеств и императорская фамилия жертвуют деньги на новую экспедицию Севастьянова. 6 Благодаря практике любитель стал тонким знатоком своего предмета. Его сильно занимало выяснение истоков христианского искусства, что привело в конце концов к составлению первой русской иконографической энциклопедии («Ключ христианской иконографии»).

Для того, чтобы понять, какими страстными коллекционерами восточнохристианских древностей были русские ученые, нужно хоть одним глазком взглянугь на собирание древних рукописей. Ради приобретения необходимого манускрипта шли подчас на похищение кодексов, вырезание из них нужных листов и т. п., что, впрочем, было в духе времени, еще не знавшего фотокопирования. Впрочем, главной целью было приращение знаний, а не накопление предметов. Порфирий (Успенский), например, даже оставлял свою подпись и дату извлечения листа с нужной ему для научной работы информацией (именем писца, миниатюрой и т. п.) - как бы одалживая этот лист на время. 7

На традицию «просвещенного коллекционирования» и позже опирались многие крупные ученые (А. С. Уваров, Н. П. Лихачев н другие). Интерес к византийским древностям стимулировали именно коллекции и археологические открытия, он рос постоянно уже в XVIII в., и огромную роль в нем играли русско-турецкие войны. Со второй пол. XVIII в. в состав России одна за другой входили территории, на которых сохранялось много раннехристианских и византийских церковных памятников: Крым, Черноморское побережье Кавказа, Закавказье. В Херсонесе и Керчи в XIX в. совершались важнейшие археологические открытия (правда, сначала в сфере дохристианской). К середине века, однако, можно говорить о раскопках крупных церквей и о настоящем потоке византийских древностей, хлынувших в собрания Москвы и Петербурга. Интерес поддерживали появлявшиеся с конца XVIII в. переводы трудов по общей истории Византии, а с 1830-40-х гг. - и специальные исследования в этой области. (Курбатов, 1975).

Древности Византии ясно осознавались и обществом, и правительством как одна из сфер преимущественных научных интересов России, успехи русской византинистики признавались во второй половине XIX в. светилами мировой науки (Карл Крумбахер, например, специально изучал русский язык). В 1888-94 гг. созданием «Византийского временника» было положено начало ее организационному оформлению (Медведев, 1997; Медведев, 1993; Соболев, 1993). 8 Новый журнал, согласно составленной его фактическим редактором В. Э. Регелем и крупнейшим византинистом В. Г. Васильевским программе, имел целью «удовлетворить давно уже сознанной национальной потребности и вместе с тем внести единство и систему в византийские занятия в России, в последнее время все более и более расширяющиеся…» Рассчитывали, что журнал поможет рассеять неистребимые «научные мифы» (что актуально и сегодня); отмечали разрыв между конфессиональной (православной) и светской исторической наукой как вредное явление. 9

«Византийский временник» был задуман не как исключительно русский журнал, не как «внутреннее» издание одной из местных, национальных школ, но как средоточие византинистики государств, расположенных в пределах бывших владений Византии: Греции, Турции, других стран Средиземноморья. 10 В программе не случайно постулировалось подчеркнутое внимание к археологии и всему кругу специальных дисциплин, «данным географии, топографии, этнографии, хронологии, нумизматики, палеографии и других вспомогательных наук, служащих к уразумению Византии». Во второй пол. XIX века русская наука была глубоко вовлечена в изучение церковных древностей Востока и раннего христианства. Русские знатоки церковных древностей часто прежде других осознавали перспективность исследования некоторых районов (например, коптского Египта) и вели там энергичные и эффективные работы за два-три десятилетия до того, как начали разворачиваться широкие европейские и американские научные программы. Грех было не использовать благоприятную для научных исследований общественную и политическую ситуацию.

Глубоко символично, что Русский археологический институт в Константинополе (РАИК, 1894–1914) - первое археологическое учреждение за границей России, подобное существующим по сей день «школам» западноевропейских государств в древних городах (Риме, Афинах, Иерусалиме) - появилось именно в Стамбуле. Использование в названии старого, греческого имени столицы Византии подчеркивало идейную направленность акции (о политической корректности по отношению к Турции думать было не принято). Проект Института в Константинополе готовился в основном силами профессоров Новороссийского университета в Одессе (Н. П. Кондаков, А. И. Кирпичников, Ф. И. Успенский), но в его создании важнейшую роль сыграла инициатива правительства (особенно русского посла в Стамбуле Александра Ивановича Нелидова), поддержанная вел. кн. Константином Константиновичем. 11

Деятельность РАИК, хотя ему и было отпущено всего 20 лет жизни - один из самых замечательных эпизодов в истории русской науки о древностях; многие его проекты существенно изменили традиционные направления научной мысли. Целью было изучение памятников византийского периода, среди которых огромное место занимали, конечно, церковные древности. Во главе Института стоял автор известной трехтомной «Истории Византии», крупнейший историк Ф. И. Успенский, который сумел организовать также изучение «художественной археологии». При РАИК был основан Кабинет древностей, превратившийся скоро в прекрасный музей. Особенно важной и новой была резкая активизация натурных исследований памятников церковной архитектуры и живописи.

В конце XIX - нач. XX в. Константинополь, в сущности, оставался еще «запретным городом» для европейской науки. Недоступность его древностей, и в первую очередь древностей христианских, становилась серьезным тормозом в общем развитии византинистики. Именно Русский институт, благодаря ходу политических событий и дипломатической поддержке, первым из иностранных научных учреждений получил от турецких властей такие права на натурные исследования христианских древностей Константинополя, которые включали ведение археологических раскопок в храмах. Ему выпала честь начать планомерные раскопки церковных памятников раннехристианского Стамбула.

Первыми были раскрыты остатки храма Студийского монастыря (мечеть Имрахор-Джами, пострадавшая от землетрясения 1894 г.). 12 Во главе исследований стояли молодой секретарь РАИК Б. А. Панченко и бессменный художник Института Николай Карлович Клуге. Раскопки были удачны. Удаление поздних кладок и слоев открыло хорошо сохранившуюся базилику V в. с мозаичными полами, руины которой с тех пор изучали неоднократно. У восточной стены южного нефа найдены «игуменские могилы с останками»; а рядом - поздневизантийский склеп-оссуарий, сооруженный, видимо, после разграбления храма крестоносцами в начале XIII в. (туркам скрытые раствором могилы и склеп остались неизвестны). Склеп перекрывали известняковые плиты с замечательными рельефами. Но материалы раскопок опубликованы не были и в основном пропали. Текущие сообщения о работах и целая книга, посвященная иконографии обнаруженных позднеантичных рельефов, этих утрат возместить, конечно, не могут. 13

Серьезная натурная фиксация монументальной живописи и архитектуры, не связанная с раскопками, была проведена в монастыре Хора (Кахрие-Джами) в 1899–1903 гг. 14

Сотрудники Института начали в Константинополе целый ряд проектов, которым суждено было большое будущее, - но довести их до конца русской науке, увы, не было суждено. РАИК вел активное наблюдение и, как сказали бы сегодня, «экспресс-работы» на объектах строительства, при которых открывались одна за другой древние церкви. 15 По этим наблюдениям, данным, собранным предшественниками при строительных работах в Стамбуле, и письменным источникам Б. А. Панченко приступил к капитальному своду материалов для исторической топографии города (чуть ли не единственным сводом тогда еще была книга великого французского византиниста XVII в. Шарля Дюканжа «Христианский Константинополь»), Однако материалы почти полностью погибли, а поставленную задачу суждено было выполнить другим. 16 При очистке города после пожара 1912 г. Панченко провел особенно широкие наблюдения и зафиксировал остатки Большого дворца, а с началом строительства в его зоне (1914) получил разрешение на частичные архитектурные исследования, но из-за политической обстановки не смог их развернуть. 17

Поле работ РАИК не ограничивалось Константинополем, речь с самого начала шла именно о всей территории Османской империи и шире - о всем «византийском пространстве» (до создания Института существовали даже проекты поместить центр прямо в Иерусалиме). РАИК стремился собрать информацию о наиболее перспективных памятниках, его члены проверяли традиционные и разрабатывали новые маршруты «археологических путешествий», проводя экспедиции по всему Средиземноморью, причем часть проектов по разным причинам осталась неосуществленной (например, русско-французская экспедиция на Афон). 18 Собираемые материалы публиковались в «Известиях РАИК», прекрасных сборниках и монографиях по церковным памятникам Византии (храмам, их росписям и мозаикам; рукописям; материалам археологических исследований - таким, например, как раскопки в Плиске). Всего было издано 16 капитальных томов (хотя издание, как все почти фундаментальные научные труды, расходилось плохо). 19

В октябре 1914 г. Турция вступила в мировую войну и деятельность институтов стран Антанты на ее территории была приостановлена. Имущество РАИК эвакуировали, но не совсем удачно (директор впоследствии вынужден был оправдываться в своих действиях распоряжениями свыше). 0 Последней акцией, осуществленной на средства РАИК уже после его эвакуации в Россию, стала экспедиция в оккупированный русской армией Трапезунд (см. ниже). Попытки восстановить РАИК предпринимались в советское время (первая в 1920-х гг., затем в 1945 г.), но безуспешно. 21 Структуры, подобные РАИК, в известной мере были функцией политических интересов России и ее орудием в конкурентной борьбе с западными державами на Ближнем Востоке, что напоминает «военно-археологическую» стратегию Франции и «дипломатико-разведывательную» археологию, типичную для Англии. Однако со временем высокий научный уровень РАИК и вклад в исследования полностью заслонили его «геополитическое» значение.

Из книги Меч Обоюдоострый. Конспект по Сектоведению автора Чернышев Виктор Михайлович

Основная программа института Вначале обратимся к Первому Посланию Ап. Павла к Тимофею: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским» (1 Тим. 3:1).Истина «Атму» не привлекает. Ведь она подразумевает

Из книги "Две жизни" (ч. I, т.1-2) автора Антарова Кора Евгеньевна

Глава 16. В КОНСТАНТИНОПОЛЕ Поздний вечер в Константинополе просто ошеломил меня. Необычный говор, суета, мелькание фесок и гортанные выкрики, пристающие со всех сторон посыльные из отелей, мелькание невиданных мною чудных фиакров - и я совершенно одурел и, наверное,

Из книги Новый Библейский Комментарий Часть 1 (Ветхий Завет) автора Карсон Дональд

Глава 26. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ Мой добрый и дорогой друг не сделал мне замечания за невыдержанность, напротив, он нежно прижал меня к себе, ласково погладил по голове и спросил, всё ли у нас благополучно.Поспешившие навстречу Ананда и князь повели его прямо в

Из книги Византийское богословие. Исторические тенденции и доктринальные темы автора Мейендорф Иоанн Феофилович

8:1 - 10:20 Учреждение института священства В следующих трех главах внимание читателей снова сосредоточивается на событиях у святой горы Синай, о которых сообщалось в конце Книги Исход. В этих главах подробно рассказывается о том, как претворились в жизнь повеления,

Из книги Русь уходящая: Рассказы митрополита автора Александрова Т Л

1. Великая церковь в Константинополе Прославленный храм, построенный Юстинианом и посвященный Христу, «храм Мудрости Божией» или «Святая София» , на протяжении долгих столетий оставался самым величественным произведением религиозного зодчества во всем

Из книги РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВНОСТЬ автора Мудьюгин Михаил

Преподаватели Богословского института Организация учебного процесса, программы, методика были поручены архиепископу Псковскому и порховскому, впоследствии митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Григорию (Чукову), хорошо известному своей борьбой с

Из книги Описание религии ученых автора Бичурин Никита Яковлевич

ИЗДАНИЯ ИНСТИТУТА (вышли в свет и готовятся к печати в 1995–96 годах)1* Дж. Пауэлл. Полнота человеческой жизни.2* Послание апостола Павла к Римлянам (перевод В. Н. Кузнецовой). Апостол Павел в русской библеистике.3. Библейско–Богословский Институт. *Сборник учебных программ,

Из книги Сокровища святых [Рассказы о святости] автора Черных Наталия Борисовна

Описание Педагогического Института в Пекине Педагогический Институт, по-китайски Го-цзы-цзянь, лежит внутри Пекина, неподалеку от северных городских ворот Ань-дин-мынь прямо к западу. В ученом слоге он называется Тай-сио, что значит великое или главное училище.

Из книги Святитель Нектарий Эгинский. Жизнеописание автора Фонтрие Амвросий

9. В Константинополе У нас, оттого, что нет никого, совершенно здорового в вере, но все больны - одни более, другие менее, - никто не умеет пособить лежащим. Так, если бы кто со стороны пришел к нам и хорошо узнал и заповеди Христовы, и расстройство нашей жизни, то не знаю,

Из книги Том V. Книга 1. Нравственно-аскетические творения автора Студит Феодор

В Константинополе Оказавшись один в столице древней империи, Анастасий принялся подыскивать себе работу. Ему предложили работать в качестве подмастерья у часовых дел мастера, но он отказался, считая плохим ремеслом чинить то, что ломали другие, и предпочел тяжелую

Из книги Слово Предстоятеля (2009-2011). Собрание трудов. Серия 1. Том 1 автора

Студийский монастырь в Константинополе 29. Прибыл из Рима один муж из благородных и очень влиятельных. Имя этого мужа ТЛ Студий (Stuaius); в переводе же на наш язык обычно называют его Евпрепием. Он был удостоен чина патриция и консула [ипата]. Поселившись здесь и по своей

автора Беляев Леонид Андреевич

Возрождение института военного духовенства 21 июля 2009 года Президент России и Верховный Главнокомандующий Дмитрий Анатольевич Медведев поддержал инициативу руководителей традиционных религий России о воссоздании института военного духовенства. Это решение открыло

Из книги Христианские древности: Введение в сравнительное изучение автора Беляев Леонид Андреевич

1. Начало работ в Константинополе

Из книги Вступающим в брак автора Милов Сергей И.

1. От первых коллекций до Русского археологического института в Константинополе Знакомство славян с предметным миром христианства началось с приходом их в Центральную Европу и Восточное Средиземноморье в середине I тыс. н. э. Заняв Балканы и дойдя до Италии, они имели

Из книги автора

Догматико-исторические основы института брака

Из книги автора

Значение института брака Брак, как союз мужчины и женщины, освященный Самим Господом Богом, и как Таинство Христианской Церкви, несомненно имеет немаловажное значение в жизни каждого человека. Это значение усиливается, если человек состоит в брачном союзе. Однако даже