Прасковья александровна. Осипова, прасковья александровна

Пушкин впервые познакомился с семьёй Осиповых-Вульф в свой первый приезд в Михайловское в 1817 году, после окончания Лицея. Но особенно подружился после высылки из Одессы в Михайловское в 1824 году, бывая в Тригорском почти каждый день.

Тригорское известно с XVIII века, как часть Егорьевской губы на берегу реки Сороть (слово «сор» на древне-славянском языке означает родник. Сороть, река родников), и было пожаловано Екатериной II шлиссельбургскому коменданту
М. Д. Вындомскому в 1762 году. Затем имение перешло к его сыну Александру Максимовичу Вындомскому, а в 1813 году хозяйкой Тригорского становится его дочь, статская советница Прасковья Александровна Осипова-Вульф.

В 1799 году (год рождения Александра Сергеевича Пушкина) Прасковья Александровна выxодит замуж за тверского помещика Николая Ивановича Вульфа.
Семья живет в Михайловском имении (название усадьбы происходит от местности на трех холмах): длинное приземистое здание, обшитое некрашеным тёсом*.

Ранее здесь размещалась полотняная фабрика. В 1820-х годах семья перебралась сюда на время ремонта старого дома (построенного в 1760-х годах). Дом приспособили под жилье.
Я не раз бывала на экскурсиях в Михайловском. В Тригорское мы шли пешком, километра три. Помню деревянное длинное здание, украшенное фронтоном и белыми колоннами.

Керн в своих воспоминаниях писала о семейном укладе своей тетушки в период первого ее брака: "Это была замечательная пара. Муж нянчился с детьми, варил в шляфроке* варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала Римскую историю".
*Шляфрок - домашний(спальный) халат.

Родились сыновья Алексей, Валериан, Михаил и дочери Анна и Евпраксия. Спустя 14 лет (в 1813 г.) Прасковья Александровныа стала вдовой. Второй раз она вышла замуж за Ивана Софоновича Осипова, отставного чиновника, статского советника.

Второй муж скончался в 1824 года (в год приезда Пушкина в Михайловское).
На руках Прасковьи Александровны, кроме старших детей, остались малолетние Екатерина и Мария, а еще падчерица Александра.

В момент приезда Александра Сергеевича в Михайловскую ссылку ей исполнилось 43 года. Семья Осиповых-Вульф, вольно или невольно, стала семейным окружением поэта.

"... По части общества я часто видаюсь с одною доброю старою соседкой, слушаю ее патриархальные разговоры; дочери ее довольно дурные во всех отношениях, играют мне Россини…" (октябрьское письмо В.Ф. Вяземской - черновое).

Чуть позднее, в декабрьском письме сестре, еще резче: "Твои тригорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы".

В Тригорском была библиотека, богатое собрание исторической, научной, справочной литературы, собрания сочинений иностранных и русских авторов 18-го века. Постоянно выписывались из Петербурга новинки. В доме Осиповых читали на всех европейских языках. Сама Прасковья Александровна, свободно владевшая французским и немецким языками, выучила и английский, присутствуя на уроках собственных детей, для которых была выписана гувернантка из Англии. Она любила читать и учиться.

В свой первый приезд в родовое имение на Псковщине Пушкин посвятил Прасковье Александровне стихотворение "Простите, верные дубравы". В альбоме стихотворение датировано 17 августа 1817 года.

1817
(после лицея)

* * *
Простите, верные дубравы!
Прости, беспечный мир полей,
И легкокрылые забавы
Столь быстро улетевших дней!
Прости, Тригорское, где радость
Меня встречала столько раз!
На то ль узнал я вашу сладость,
Чтоб навсегда покинуть вас?
От вас беру воспоминанье,
А сердце оставляю вам.
Быть может (сладкое мечтанье!),
Я к вашим возвращусь полям,
Приду под липовые своды,
На скат тригорского холма,
Поклонник дружеской свободы,
Веселья, граций и ума.

П.И. Бартенев: "поэт нашел себе нравственное убежище у П.А. Осиповой, которая вместе с Жуковским сумела понять чутким, всеизвиняющим сердцем, что за вспышками юношеской необузданности, за резкими отзывами сохранялась во всей чистоте не одна гениальность, но и глубокое, доброе, благородное сердце и та искренность, которая и доселе дает его творениям чарующую силу и власть" , "…именно она / П. А. Осипова – Вульф/ именно в это сложнейшее время и в этом драматическом положении помогала ему выходить к самому себе, открывать самого себя и сохранять самого себя… Врастание в тригорский быт было постепенным, но оказывалось все более плотным, становясь, наконец, и задушевным».

Пушкина здесь любили и ждали, выглядывали: не едет ли? С приходом Пушкина - иногда он приходил пешком - все в усадьбе оживлялись.

Вот меряются: у кого тоньше талия: у 26-летнего Пушкина или у 15 -летней Зизи. Оказалось одинаковы. Вот Зизи готовит для мужской половины жженку.
Вот мужчины, помывшись в баньке, бегут искупаться в Сороти, пьют пьянящий напиток. И беседы, и стихи, и записи в блокнотах барышень, и совместное написание писем.

Евпраксия Николаевна (Зизи) Вульф (1809-1883) упоминается в знаменитом «Донжуанском списке Пушкина». К ней обращены стихотворения «Если жизнь тебя обманет» (1825) и «Вот, Зина, вам совет» (1826).
***
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.

***
Вот, Зина, вам совет: играйте,
Из роз веселых заплетайте
Себе торжественный венец -
И впредь у нас не разрывайте
Ни мадригалов, ни сердец.*

* При жизни Пушкина напечатано не было.
; Копии: 1. А. Н. Вульфа на письме к нему Пушкина от 10 октября 1825 г. Здесь под текстом, кроме даты, помета: «К Евпр. Ник. Вульф» Влф6) - ПБЛ № 65. Опубликовано Анненковым под заглавием «В альбом» и с датой копии, в его издании собр. соч. Пушкина, т. VII, 1857, стр. 92 первой пагинации. 2. Публикация Морозова в акад. изд. собр. соч. Пушкина, т. IV, 1916, стр. 213 по копии руки П. А. Осиповой в альбоме кн. А. А. Хованской, местонахождение которого неизвестно (Осп2).
; Под обозначением «К Зине» вошло в список стихотворений, предназначаемых для издания, составленный в конце апреля - августе 1827 г.

У Прасковьи Александровны бывали в гостях ее племянницы Анна Ивановна Вульф и Анна Петровна Керн.

Нет сомнений, что она любила его, разделив это чувство со своими дочерьми, и это могло бы стать источником драматических конфликтов, будь у Прасковьи Александровны меньше благородства и душевного такта.

В последний вечер перед отьездом Керн гости Тригорского решили прокатиться до Михайловского. Это предложение привело Пушкина в восторг.
Сидя в тесной коляске, на таком близком расстоянии, можно чувствовать биение сердец друг друга.

Из воспоминаний Анны Керн:

« Пушкин очень обрадовался - и мы поехали. Погода была чудесная, лунная июльская ночь дышала прохладой и ароматом полей. Мы ехали в двух экипажах: тетушка с сыном в одном; сестра (Анна Николаевна Вульф) Пушкин и я в другом.

Ни прежде, ни после я не видела его так добродушно весёлым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов, хвалил луну, не называя ее глупою, а говорил: "J"aime la lune, quand elle ; claire le beau visage", -«Я люблю луну, когда она освещает красивое лицо».

Хвалил природу (...) Приехав в Михайловское, мы пошли прямо в старый, запущенный сад. «Приют задумчивых дриад» с длинными аллеями старых дерев, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тётушка, приехавши туда вслед за нами, сказала: «Милый Пушкин, покажите же, как любезный хозяин, ваш сад госпоже». Он быстро подал мне руку и побежал скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться».

Он быстро подал мне руку и побежал скоро-скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего я не помню, он вспомнил нашу первую встречу у Олениных (...) и в конце разговора сказал: «У вас был такой девственный вид, не правда ли, на вас было надето нечто вроде креста». (говорил по-французски – В.Т.).

Та аллея, по которой они прогуливались в тот вечер, навсегда осталась в памяти потомков как "Аллея Керн".

На следующее утро, Пушкин принес Анне Керн вторую главу «Евгения Онегина» и в нее вложил листок со стихотворением «Я помню чудное мгновенье».

В 1826 году в Михайловском гостил поэт Николай Михайлович Языков (1803 - 1847), называвший себя «поэтом радости и хмеля», а также «поэтом разгула и свободы».
Он посвятил хозяевам имения несколько стихотворений, в том числе - «Тригорское».

Хозяйке Тригорского, Прасковье Александровне, Пушкин посвятил стихотворения: «Подражание Корану»,«Простите, верные дубравы», «Быть может, уж недолго мне…», «Цветы последние милей…».

Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей.
Они унылые мечтанья
Живее пробуждают в нас.
Так иногда разлуки час
Живее сладкого свиданья.

"Роман "Евгений Онегин" "почти весь был написан в моих глазах, - вспоминал Алексей Вульф. - Так я, студент Дерптский, явился в виде геттингенского под названием Ленского. Сестрицы мои суть образцы его деревенских барышень, и чуть ли не Татьяна одна их них".

Старшие дочери Прасковьи Александровны Анна и Евпраксия считали себя прототипами героинь «Евгения Онегина».

Друзья и отношения, найденные в Тригорском, сохранятся до конца. И даже чем дальше, тем больше укрепятся. И постоянными - при всякой возможности - общениями. И долгими переписками. И продолжительными гощениями".

"…лишь только буду свободен. Тотчас же поспешу вернуться в Тригорское, к кото-рому отныне навсегда привязано мое сердце", - это пишет А.С. Пушкин П.А. Осиповой, едва покинув Михайловское (когда закончилась ссылка).

Письма Пушкина - величайшая радость и гордость для нее. Прасковья Александровна благоговейно хранит каждый листок его переписки и нисколько не преувеличивает, сообщая ему уже в 1833 г., что перечитывает его письма "с наслаждением скупца, пересчитывающего груды золота, которые он копит" ...

С глубокой и искренней нежностью она сама пишет ему: "Целую ваши прекрасные глаза, которые я так люблю", называет его "мой дорогой и всегда любимый Пушкин", "сын моего сердца".

При этом она проявляет исключительную заботливость о нем - устраивает его земельные и хозяйственные дела, тщательно исполняет его поручения, заботится о его доходах, дает ему практические советы и указания.

Летом 1835 года Прасковья Александровна сама выбралась в Петербург, чтобы забрать с собой в Тригорское дочь, Анну Николаевну, гостившую у родителей поэта. Пушкин с женой нанесли ей визит. Обед, по желанию Прасковьи Александровны, состоялся у ресторатора Дюме. Ей, как выразилась Керн, хотелось "покутить". В самом деле событие не могло не взволновать Прасковью Александровну: ей предстояло впервые увидеть избранницу своего любимца.

Керн, присутствовавшая среди гостей, вспоминала: "Пушкин был любезен за этим обедом, острил довольно зло, и я не помню ничего особенно замечательного в его разговоре" Прасковья Александровна получила, наконец, возможность разглядеть Наталью Николаевну, которая в том году была особенно блистательна. Ольга Павлищева, приехавшая в Петербург осенью 1835 года увидела ее после долгой разлуки и это первым делом отметила: "Его (Пушкина) свояченицы хороши, но ни в какое сравнение не идут с Натали, которую я нашла очень похорошевшей: у нее теперь прелестный цвет лица и она немного пополнела; это единственное, чего ей недоставало". Отзвук этого впечатления - в одном из писем Прасковьи Александровны Пушкину: "Один знакомый пишет мне из Петербурга, что Наталья Николаевна продолжает быть первой красавицей среди красавиц на всех балах. Поздравляю ее с этим и желаю, чтобы можно было сказать о ней, что она самая счастливая среди счастливых" (XVI, 377).

А осенью отправился в Тригорское Пушкин. Подействовала ли на него встреча с Прасковьей Александровной, или просто накатила тоска, но в начале сентября он был уже на месте. Тригорский дом, как он писал жене, стал просторнее, так как две дочери Осиповой вышли замуж: "... но Прасковья Александровна все та же и я очень люблю ее" (XVI, 51). Каждый вечер он вновь приезжал в Тригорское, рылся в знакомых старых книгах, но ему не писалось, потому что не было "сердечного спокойствия".

24 декабря 1836 года Пушкин послал Прасковье Александровне свое последнее письмо, в котором возвел очередной "воздушный замок": " Хотите знать, чего бы я хотел? Я желал бы, чтобы вы были владелицей Михайловского, а я - я оставил бы за собой усадьбу с садом и десятком дворовых. У меня большое желание приехать этой зимой ненадолго в Тригорское. Мы переговорим обо всем этом" (XVI, 403). Той зимой последний путь действительно привел его в Тригорское...

5-6 февраля 1837 года в селе Тригорском у Прасковьи Александровны Осиповой побывал один из старейших друзей Пушкина Александр Иванович Тургенев, который по распоряжению Николая I сопровождал вместе со старым дядькой поэта Никитой Тимофеевичем Козловым тело умершего поэта к месту похорон - в Святогорский монастырь.
Погребение А. С. Пушкина состоялось 6 февраля, а 7 февраля, в 5 часов утра, А. И. Тургенев писал уже П. А. Вяземскому из Пскова, на возвратном пути в Петербург:

«Мы предали земле земное вчера на рассвете. Я провел около суток в Тригорском у вдовы Осиповой, где искренно оплакивают поэта и человека в Пушкине. Милая дочь хозяйки (М. И. Осипова) показала мне домик и сад поэта. Я говорил с его дворнею. Прасковья Александровна Осипова дала мне записку о делах его, о деревне, и я передам тебе и на словах все, что от нее слышал о его имении. Она все хорошо знает, ибо покойник любил ее и доверял ей все свои экономические тайны... Везу вам сырой земли, сухих ветвей - и только... Нет, и несколько неизвестных вам стихов Пушкина».

Кратковременное пребывание Тургенева в Тригорском у П. А. Осиповой и обстоятельства, при которых они встретились, повлекли за собой переписку между ними, продолжавшуюся около трех месяцев. Начало ей положил Тургенев, который под живым впечатлением пребывания в Тригорском и Михайловском писал П. А. Осиповой 10 февраля 1837 г.:

«Минуты, проведенные мною с вами и в сельце и в домике поэта, оставили во мне неизгладимые впечатления. Беседы ваши и все вокруг вас его так живо напоминает! В деревенской жизни Пушкина было так много поэзии, а вы так верно передаете эту жизнь. Я пересказал многое, что слышал от вас о поэте, о Михайловском и о Тригорском, здешним друзьям его: все желают и просят вас описать подробно, пером дружбы и истории, Михайловское и его окрестности, сохранить для России воспоминание об образе жизни поэта в деревне, о его прогулках в Тригорское, о его любимых двух соснах, о местоположении, словом - все то, что осталось в душе вашей неумирающего от поэта и человека».

В начале января 1837 года у Прасковьи Александровы появилась новая цель - во что бы то ни стало спасти Михайловское от продажи и разорения. Она успела все просчитать и изложила поэту план, в соответствии с которым он мог бы расплатиться со всеми долгами по наследству и поддерживать имение. Теперь оставалось только дождаться его приезда.

А об этой последней встрече с поэтом поведала дочь Прасковьи Александровны, Екатерина, в своих воспоминаниях:

"Когда произошла эта несчастная дуэль, я, с матушкой и сестрой Машей, была в Тригорском, а старшая сестра, Анна, в Петербурге. О дуэли мы уже слышали, но ничего путем не знали, даже, кажется, и о смерти. В ту зиму морозы стояли страшные. Такой же мороз был и 5 февраля 1837 года. Матушка недомогала, и после обеда, так часу в третьем, прилегла отдохнуть. Вдруг видим в окно: едет к нам возок с какими-то двумя людьми, за ним длинные сани с ящиком. Мы разбудили мать, вышли навстречу гостям: видим, наш старый знакомый, Александр Иванович Тургенев. По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в монастырь и перезябши вместе с везшим гроб ямщиком, приехали сюда. Какой ведь случай! Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтобы не проститься с Тригорским и с нами. Матушка оставила гостей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригорского и Михайловского, которых отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся промерзла, - ломом пробивали лед, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом. Наутро, чем свет, поехали наши гости хоронить Пушкина, а с ними и мы обе - сестра Маша и я, чтобы, как говорила матушка, присутствовал при погребении хоть кто-нибудь из близких. Рано утром внесли ящик в церковь, и после заупокойной обедни всем монастырским клиром, с настоятелем, архимандритом, столетним стариком Геннадием во главе, похоронили Александра Сергеевича, в присутствии Тургенева и нас, двух барышень. Уже весной, когда стало таять, распорядился отец Геннадий вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно. Склеп и все прочее устраивала сама моя мать, Прасковья Александровна. так любившая Пушкина. Никто из родных так на могиле и не был. Жена приехала только через два года, в 1839 году."

Прасковья Александровна Осипова была одной из немногих женщин, до конца преданных поэту всей душою. Знакомство их продолжалось двадцать лет. В 1837 году, за три недели до его гибели, она имела полное право написать ему о том, что он всегда был для нее "вроде родного сына".

Перед смертью Прасковья Александровна уничтожила всю переписку с собственной семьей – письма обоих мужей и всех детей. Единственное, что она оставила в неприкосновенности, - письма Пушкина. Сохранилось 16 ее писем Пушкину.

Наталья Ивановна изобразила в профиль и мать Евпраксии Николаевны, Прасковью Александровну Осипову. Этот любительский рисунок - единственное дошедшее до нас несомненное изображение ближайшего деревенского друга Пушкина, П. А. Осиповой, ставшей прототипом старшей Лариной. Пушкин в «Евгении Онегине» использовал и имя своей соседки: «Звала Полиною Прасковью…» Хозяйка Тригорского сидит на стуле в мантилье с отложным воротником, из-под которой выглядывает платье, а из-под него видны носки туфель. Левой рукой она опирается на сложенный зонтик. На голове у нее чепец с оборками, вызывающий в памяти известные стихи Пушкина:

И обновила наконец

На вате шлафор и чепец.

На боковине стула просматривается надпись: «11 Aout 1841». В тот год 23 сентября Осиповой исполнится 60 лет. Рисунок сделан, вероятнее всего, в Тригорском, в привычной для его хозяйки обстановке; значит, в этот день михайловские соседи нанесли ей визит.

Приезд Натальи Николаевны в Михайловское явно способствовал тому, что обитатели Тригорского переменили свое мнение о ней. Еще 18 июня Евпраксия Николаевна писала мужу с явной иронией, что «оне не скучают и пользуются душевным спокойствием». Как явствует из того же письма, она составила свое мнение со слов сестры Анны: «Я еще их не видала, и не очень-то жажду этого удовольствия. У них, говорят, воспоминание гораздо холоднее, чем у нас о незабвенном. Светский шум заглушил, кажется, прошедшее, и они живут настоящим и будущим. Михайловское же им никакого воспоминания не дает и более может рассеять, чем напомнить о нем». Но впоследствии Наталье Николаевне удалось очаровать Евпраксию Николаевну, явно ревновавшую ее к памяти Пушкина. Баронесса Вревская, после того как познакомилась с ней поближе, отозвалась о ней: «…это совершенно прелестное создание». С тех пор в ее письмах более не встречалось негативных отзывов о вдове поэта. Очевидно, что и она, и ее мать, чем могли, стали помогать ей.

Деньги же, в которых так нуждалась Наталья Николаевна и которые никак не присылал Дмитрий Николаевич, ей пришлось одолжить у Сергея Львовича, о чем она сообщила брату 30 июля 1841 года: «При таком положении вещей я была вынуждена обратиться к свекру. Он согласился одолжить мне эту сумму, но при условии, что я верну ему деньги к 1 сентября. Ему нужно было обеспечение, и он настоял на том, чтобы я дала ему письмо к служащему Строгановской конторы, который ему выдаст эти деньги из пенсии за третий - сентябрьский квартал. Эта сумма выражается в 3600 руб., и я должна была жить на нее до января. Значит, мне остается всего 1600 рублей. Из них мне придется платить за квартиру, на эти же деньги переехать из деревни и существовать - этого недостаточно, ты сам прекрасно понимаешь. Я не поколебалась бы ни на минуту остаться на зиму здесь, но когда ты приедешь к нам, ты увидишь, возможно ли это».

Жизнь в деревне позволила Наталье Николаевне экономить, на даче под Петербургом ей пришлось бы истратить куда более значительные суммы, которых у нее не было. Справедливо писал князь Вяземский Наталье Николаевне 6 июня 1841 года: «Вы прекрасно сделали, что поехали на несколько месяцев в деревню. Во-первых, для здоровья детей это неоцененно, для кошелька также выгодно. Если позволите мне дать вам совет, то мое мнение, что на первый год нечего вам тревожиться и заботиться об улучшении имения. Что касается до улучшения в доме, то это дело другое. От дождя и ветра прикрыть себя надобно, и несколько плотников за небольшие деньги все устроить могут. Если вы и сентябрь проведете в деревне, то и тут нужно себя оконопатить и заделать щели».

Вяземский сам давно собирался посетить могилу Пушкина и, наконец, чтобы исполнить свое намерение, воспользовался пребыванием в Михайловском его вдовы. Уже совсем было собравшись, он писал ей 8 августа 1841 года: «Смерть мне хочется побывать у вас…» Обстоятельства задерживали его в Петербурге, и спустя четыре дня он вновь сообщил Наталье Николаевне о своем желании посетить ее: «Я еще не теряю надежды явиться к моей помещице». Выбрался же он только через месяц, о чем позднее писал А. И. Тургеневу: «В конце сентября я ездил на поклонение к живой и мертвому, в знакомое тебе Михайловское к Пушкиной. Прожил у нее с неделю, бродил по следам Пушкина и Онегина».

Вяземский покинул Михайловское 2 октября, взяв с собой написанное накануне письмо Натальи Николаевны брату, которое он должен был отправить более надежной петербургской почтой. Вовсе отчаявшись получить обещанные Дмитрием Николаевичем деньги, она писала: «Я нахожусь здесь в обветшалом доме, далеко от всякой помощи, с многочисленным семейством и буквально без гроша, чтобы существовать. Дошло до того, что сегодня у нас не было ни чаю, ни свечей, и нам не на что было их купить. Чтобы скрыть мою бедность перед князем Вяземским, который приехал погостить к нам на несколько дней, я была вынуждена идти просить милостыню у дверей моей соседки, г-жи Осиповой. Ей спасибо, она по крайней мере не отказала чайку и несколько свечей. Время идет, уже наступил октябрь, а я не вижу еще момента, когда смогу покинуть нашу лачугу».

Ее определение, данное дому в Михайловском, невольно заставляет вспомнить пушкинское «наша бедная лачужка». Правда, его поэтическое восприятие любимого времени года - «октябрь уж наступил» - не вызывает никакого энтузиазма у вдовы. А уж для жизни зимой дом и вовсе не был пригоден. Вяземский еще до посещения Михайловского отговаривал Наталью Николаевну от того, чтобы остаться на зиму в деревне: «О зиме и думать нечего, это героический подвиг, а в геройство пускаться ни к чему». Он заметил: «Хотя вы человек прехрабрый…», - тем не менее отсоветовал ей оставаться в Михайловском на зиму: «Но на зимний штурм лазить вам не советую. На первый раз довольно и летней кампании».

В декабре 1841 года, вспоминая свое путешествие в Михайловское, Вяземский писал Нащокину: «Я провел нынешнюю осенью несколько приятных и сладостно-грустных дней в Михайловском, где все так исполнено „Онегиным“ и Пушкиным. Память о нем свежа и жива в той стороне. Я два раза был на могиле его и каждый раз встречал при ней мужиков и простолюдинов с женами и детьми, толкующих о Пушкине».

Обратно в Петербург Вяземский проследовал через Псков, о чем написал Наталье Николаевне уже из Царского Села 7 октября: «Как я вас уже предуведомлял, я для успокоения совести провел день в Пскове, то есть чтобы придать историческую окраску моему сентиментальному путешествию. Поэтому я предстану перед вашей тетушкой не иначе как верхом на коне на псковских стенах и не слезу с них. Она мне будет говорить о вас, а я буду говорить о стенных зубцах, руинах, башнях и крепостных валах».

Когда Наталья Николаевна окончательно потеряла надежду на получение денег из Полотняного Завода, она направила 10 сентября письмо в Опеку с просьбой выделить ей дополнительные средства ввиду необходимости оплаты квартиры в Петербурге, найма учителей и прислуги. 1 октября, рассмотрев ее прошение о «законном пособии», Опека «положила»:

«а) На наем учителей, квартиры и прислуги для детей покойного А. С. Пушкина выдавать, сверх всемилостивейше пожалованных 6000 руб. ассигнац., по 4000 рублей (кои составляют серебром 1142 р. 85 5 / 7 к.) в год из процентов, следующих на капитал 42 336 р. 24 2 / 7 коп. серебром, состоящий ныне в билетах кредитных установлений, и выдачу сей суммы производить с сентября сего 1841-го года».

Тогда же, 10 сентября, Наталья Николаевна ответила на полученное накануне письмо брата Дмитрия от 18 августа, в котором он с большим запозданием известил о рождении у него 30 июля дочери, что в какой-то мере оправдывало его и в задержке денег, и в неисполнении обещания приехать в Михайловское. Только теперь он вознамерился прислать сестрам лошадей, на что Наталья Николаевна отозвалась: «Мое желание не осуществилось, они мне нужны были летом, а зимой я прекрасно обойдусь без них. И я не смогу добровольно отказаться от 1500 рублей, что получаю от тебя. Если ты хочешь оказать мне услугу, то не посылай лошадей. Бог знает, смогу ли я еще держать экипаж этой зимой. Занятия детей начинаются и потребуют, следственно, большую часть моего дохода».

Выручил Наталью Николаевну Г. А. Строганов. Уже вернувшись в Петербург, она сообщила брату: «Последние дни, что мы провели в деревне, было что-то ужасное, мы буквально замерзали. Граф Строганов, узнав о моем печальном положении, великодушно пришел мне на помощь и прислал необходимые деньги на дорогу». 23 октября 1841 года Наталья Николаевна со всем семейством тронулась в обратный путь.

В декабре 1841 года, оглядываясь на время, проведенное в деревне, она пишет П. В. Нащокину: «Мое пребывание в Михайловском, которое вам уже известно, доставило мне утешение исполнить сердечный обет, давно мною предпринятый. Могила мужа моего находится на тихом уединенном месте, место расположения однакож не так величаво, как рисовалось в моем воображении; сюда прилагаю рисунок, подаренный мне в тех краях - вам одним решаюсь им жертвовать. Я намерена возвратиться туда в мае месяце, если вам и всему семейству вашему способно перемещаться, то приезжайте навестить нас…»

Как и предполагала Наталья Николаевна, в мае следующего года она снова отправилась в Михайловское. Туда же в то лето приехали и Сергей Львович, и Лев Сергеевич.

Е. Н. Вревская писала брату 14 апреля 1842 года из Петербурга: «Лев збирается чрез полторы недели ехать в Тригорское. Он почти всякой день у меня бывает, но теперь нас разлучает Нева. Его частые посещения дают повод к разным заключениям, совершенно ложным. Недавно Алек. Ник. Гончарова, встретя его где-то, удивилась и сказала: Comment! quel miracle: vous n’^etes pas chez la baronne? Недавно Карамзина Софья ему призналась в своей любви, да еще со слезами. А Нат. Ник. его бранила сурьозно, что очень не морально: сводить с ума, не чувствуя сам к ней ничего». 5 мая Евпраксия Николаевна продолжила информировать брата о столичных новостях: «Я всякий день имею удовольствие видеть обеих Пушкиных. Лев едет в конце этой недели в наши края. Дороговизна Петерб. его выгоняет, а отец сердится. Наталья Ник. едет в Москву. Я ее и здесь еще ни разу не видала»; «Я еду в сопровождении Льва, что мне вовсе не нравится. Старик тоже збирается к нам в Голубово, но не смеет совсем решиться, боясь обидеть Нат. Ник., которая его совсем не приглашает».

Младший брат поэта впервые посетил его могилу. Алексей Николаевич Вульф писал о встрече с Львом Пушкиным: «На пути с Кавказа в Петербург, разумеется, не на прямом, как он всегда странствует, заехал он к нам в Тригорское навестить да взглянуть на могилу своей матери и брата, лежащих теперь под одним камнем». Лев Сергеевич рассказал обитателям Михайловского и Тригорского подробности дуэли Лермонтова.

На глазах Натальи Николаевны разворачивалась своеобразная трагикомедия, местом действия которой стали Михайловское и Тригорское. Мария Ивановна Осипова, некогда юной шестнадцатилетней барышней влюбленная в Пушкина в его последние приезды в Михайловское в 1835–1836 годах, теперь, в 23 года, оказалась между двух огней - должна была остановить свой выбор на старике Сергее Львовиче или его младшем сыне Льве, возможно, в какой-то мере восполнявшем в ее глазах потерю старшего брата. О ее чувствах к Льву Пушкину та же Евпраксия Николаевна писала А. Н. Вульфу, что «быть за Львом или ни за кем, еще что для ее существования необходимо быть неразлучной, не быв даже его женою, и мысль разлучиться с ним для нее нестерпима…». 26 июля Вревская сообщила брату подробности этого романа: «Минутная нежность Льва к Маше меня обманула - и ее еще боле. Одно время Лев мечтал о счастье жить с Машей на Юге и довольствоваться для этого 10 т., но несчастная ревность Машина совсем его разочаровала. Он видит теперь в ней, кроме физических недостатков, и моральные, утверждая, что у нее нрав нехорош. Ты можешь себе представить, как меня это огорчает, тем более что я главною причиною: я предмет ревности ее». О старшем Пушкине Евпраксия сплетничала: «Забыла было тебе сказать, что был Сергей Льв., и так ему не понравилось Машино обхождение со Львом, что возвратился ко мне из Триг. совсем разочарованной. Он мне сказал, что несколько раз молился он на могиле жены и сына об исцелении, и все было напрасно; но эта поездка его совсем образумила».

В конце сентября 1842 года Лев Сергеевич покинул Михайловское, так и не попросив руки Марии Осиповой. Как поясняла Евпраксия, он «всю вину клал на Сергея Льв., что будто, не имев ничего, не может предложить свою руку Маше». А отец, в свою очередь, как она выразилась, «никак не мог понять, чтоб можно было сына предпочесть отцу». С дороги, уже из Киева, младший Пушкин написал хозяйке Три-горского Прасковье Александровне 2 октября: «Путешествие мое было печальным, я распрощался с солнцем в Псковской губернии, Витебск угостил меня снегом. Могилев - дождем, Чернигов - отвратительным обедом в… кабачке, Киев - ужасным холодом, и все вместе - смертной скукой». В письме ни слова не сказано о его чувствах к Марии Осиповой. Возможно, с ее дочерью Лев Сергеевич был более откровенен. Баронесса Вревская была даже удивлена тем, насколько сильно младшего Пушкина взволновала эта история: «Я никак не предполагала, что Лев мог так быть расстроен, как он был, когда уезжал отсюда. Он плакал и не мог ни слова выговорить. Он мне пишет на другой день приезда своего в Киев и говорит, что боится, чтоб с ума не сойти».

На следующий год Лев Сергеевич женился на родственнице Натальи Николаевны, Елизавете Александровне Загряжской.

Пятнадцатого октября 1843 года Мария Ивановна писала А. Н. Вульфу из Петербурга: «Один только вечер, когда Пушкин был у нас, я провела приятно; мы говорили о Евпраксии, о Пскове. В нем что-то есть, напоминающее Пушкиных… На-тал. Никол, со мной любезнее еще, чем в деревне. Я у нее обедала, и она была у меня несколько раз. Ты, верно, знаешь, что Лев Сергеев, женится в Одессе на Загряжской, дочери бывшего губернатора Симбирского или Саратовского - не помню хорошенько. У нее ничего нет; говорят, что она не хороша, маленького роста, черна и худа». Об этом она узнала от Натальи Николаевны, о которой сообщает в том же письме: «Натал. Ник. уговаривает меня выйти за Серг. Льв., говоря, что она не хочет Кат. Керн в belle-m`ere . Я успокоила ее на этот счет тем, что старый Селадон возвратился совершенно ко мне». (Речь идет о сватовстве в 1842 году Сергея Львовича Пушкина к дочери Анны Петровны Керн.)

После получения известия о свершившемся в Одессе 14 октября венчании Льва Сергеевича с Елизаветой Загряжской Мария Ивановна писала брату 16 ноября: «Я совершенно твоего мнения - все равно, где он счастлив. Только был бы он счастлив». Одновременно она отзывалась об отце новобрачного: «Мне он так противен, что я и пахитосов от него не беру, не только билет ложи или что-нибудь такое…» О Пушкиной она сообщала: «Бедная Натал. Никол., долго еще не быть в опере. Она потеряла сестру, которая за Дантесом, Катю Ник. Она прежде, чем получила эту печальную весть, все была больна, а это еще более ее расстроило… Кат. Керн, мне кажется, в раздумье - выдти за Сер. Льв. или нет. Она что-то очень внимательна к нему».

Так заканчивалась история, начавшаяся в Михайловском на глазах у Натальи Николаевны. Мария Ивановна так никогда и не вышла замуж. Сергей Львович, впрочем, также не добился благосклонности от Екатерины Керн.

О прелестях и всегдашних заботах деревенской жизни Дмитрию Николаевичу Гончарову, как всегда отмалчивавшемуся в ответ на просьбы сестер, писала не только Наталья Николаевна, но и неизменная ее спутница Александра Николаевна: «Не подумай, любезный братец, что, очутившись в деревне, наслаждаясь прекрасной природой, вдыхая свежий воздух и даже необыкновенно свежий воздух полей, - что я когда-либо могла забыть о тебе. Нет, твой образ, в окладе из золота и ассигнаций, всегда там, в моем сердце. Во сне, наяву, я тебя вижу и слышу. Не правда ли, как приятно быть любимым подобным образом, разве это не трогает твоего сердца? Но в холодной и нечувствительной душе, держу пари, мой призыв не найдет отклика. Ну, в конце концов, да будет воля Божия».

Наталья Николаевна намеревалась во второе свое пребывание в Михайловском, как и в 1841 году, оставаться там до глубокой осени, но эти планы 18 августа 1842 года нарушила неожиданная смерть в Петербурге Екатерины Ивановны Загряжской. Когда-то Пушкин (еще в 1834 году) писал жене, что в их семействе «всё держится на мне да на тетке, но ни я, ни тетка не вечны». Прошло пять с половиной лет после его гибели, и на 64-м году ушла из жизни и она. Наталья Николаевна никак не могла поспеть к ее похоронам и написала 25 августа Г. А. Строганову: «Тетушка соединяла с любовью ко мне и хлопоты по моим делам, когда возникало какое-нибудь затруднение. Не буду распространяться о том, какое горе для меня кончина моей бедной тетушки, вы легко поймете мою скорбь. Мои отношения с ней вам хорошо известны. В ней я теряю одну из самых твердых моих опор. Ее бдительная дружба постоянно следила за благосостоянием моей семьи, поэтому время, которое обычно смягчает всякое горе, меня может только заставить с каждым днем всё сильнее чувствовать потерю ее великодушной поддержки».

Это письмо было написано в самый канун Натальина дня. Е. И. Загряжская не дожила всего восемь дней до очередных именин и дня рождения племянницы. Наталье Николаевне исполнилось в этом году 30 лет, по-пушкински - середина жизни, и символично, что этот юбилей пришелся именно на ее пребывание в Михайловском. Но для его обитателей эти дни оказались омраченными известием о неожиданной смерти Екатерины Ивановны. Ее племянницы должны были сняться из деревни раньше времени и срочно собрались в дорогу.

Тетушка непрестанно повторяла, что после ее смерти вдовствующей племяннице не придется испытывать нужды. Теперь при первом свидании Натальи Николаевны с другой теткой, Софьей Ивановной де Местр, произошло их объяснение по поводу последней воли умершей. Екатерина Ивановна обещала завещать ей село Степанково Московской губернии с пятьюстами душ. Однако оформить письменно свою волю она не успела и на смертном одре просила сестру тотчас после ее кончины передать в распоряжение племянницы предназначенное ей имение. Графиня Софья Ивановна довольно своеобразно исполнила волю покойной. Призвав к себе Наталью Николаевну, она попросила Григория Александровича Строганова изложить решение, принятое, скорее всего, именно по его инициативе: поскольку Наталья Николаевна еще очень молода и неопытна, доверять ей имение безрассудно; не оспаривая ее права на наследство, графиня намерена временно сохранить имение в своих руках, распоряжаться доходами с него, выделяя из них племяннице ту сумму, которую сочтет необходимой.

При этом Софье Ивановне, по всей видимости, доставляло удовольствие слышать изъявления благодарности со стороны племянницы. Когда она в очередной раз к какому-либо празднику дарила материю на платье ей или ее дочерям, то требовалось вскоре явиться к ней в обнове. И каждый раз, разглядывая родственницу в лорнет, она говорила:

Как красиво! Где вы это нашли?

Да это же ваш подарок, тетушка, разве вы не узнали?

В самом деле? Какая же я рассеянная! Не то чтобы я хвалилась, но это и правда очень красиво!

Только второй брак мог обеспечить Наталье Николаевне независимость от всех и вся, но решилась она на него не сразу. Случай в очередной раз решил ее судьбу.

23.09.1781-08.04.1859

Осипова Прасковья Александровна, (урожденная Вындомская) - хо­зяйка усадьбы , на­ходящейся в по­лутора верстах от . С ее связывали дру­жеские, доверительные отношения.

В первом браке (с 1799) замужем за Н.И.Вулъфом. Дети: Алексей Николае­вич, Анна Николаевна, Евпраксия Ни­колаевна, Михаил (12 июня 1808 - 20 июня 1832) и Владимир (22 июня 1812 - 12 марта 1842).

В 1813 г. почти одновременна умерли муж и отец Прасковьи Александровны.

Она вышла во второй раз замуж за И.С. Осипова. Дети от второго брака - Мария Ивановна и Екатерина Ивановна. Осипова воспитывала и падчерицу. По воспоминаниям , матерью Прасковья Александровна была нетерпимой, но в чем, безусловно, ее заслуга - дети получили хорошее образование. О достаточно серьезных интересах Осиповой в области зарубежной и отечественной литературы, философии, политики и свидетельствуют ее книги на французском, немецком, итальянском языках из библиотеки с. Тригорское.

Страсть к книгам и долгая жизнь в деревне рано развили в Прасковье Александровне чувства, ум и вкус. Она умела увидеть ценности как в художественном произведении, так и в реальной жизни.

Некоторые черты характера Прасковьи Александровны угадываются в образе Прасковьи Лариной, кото­рая «открыла тайну, как супругом са­модержавно упра­влять» (предположительно это ее профиль на одном из черновиков «Письма Татьяны к Онегину», относя­щемся к сентябрю 1824 г.). Унаследовав от отца властность и хозяйствен­ность, Осипова сорок шесть лет являлась полновластной хозяйкой Тригорского, за кото­рым числилось 700 крепостных. Пушкин доверял ее практичности, обращаясь за советами по вопросам управления имением и даже хотел видеть ее владелицей Михайловского в драматической ситуа­ции его возможной продажи (1836).

Сохранилось 24 письма Пушкина к Осиповой П.А. (1825-1836) и 16 писем Прасковьи Александровны к поэту (1827 - 9 января1837).

Так, в письме от 22 мая 1832 г. Осипова пишет: «Тысячу пожеланий госпоже Пушкиной... Я же дважды целую ваши глаза. Пусть будет стыдно тому, кто истолкует это в дурную сторону». В годы михайловского изгнания поэта Прасковья Александровна принимала деятельное участие в его судьбе. Добивалась примирения сторон в конфликте поэта с родителями осенью 1824 г. Удерживая Пушкина от побега за гра­ницу, она, отступая от принятых в дво­рянском обществе норм этикета, пер­вой вступила в переписку с другом поэта и учителем царских детей В.А.Жуковским.

«Владычицей гор» называл ее А.А.Делъвиг (из письма к Осиповой от 7 июня 1826 г.). Осипова стала адресатом Дельвига после того, как он посетил Тригорское в апреле 1825 г. Позже А.А.Дельвиг просил у Прасковьи Александровны разрешения посвятить ей свои «Рус­ские песни». Дарили ей свои произве­дения Е.А.Баратынский, И.И.Козлов, А.И.Тургенев, П.А.Вяземский. Пушкин же находил в Осиповой черты личности, которые вообще считал основными: «особен­ность характера, самобытность, без че­го... не существует и человеческого ве­личия» («Барышня-крестьянка»).

В творчестве и переписке Пушкина имя Осиповой П.А. и относящиеся к ней по смыслу слова встречаются 168 раз. Ее семейст­ву поэт посвятил первые стихи, напи­санные им на псковской земле: «Про­стите, верные дубравы» (1817). Ей посвящен цикл стихотворений «Подражания Корану» (1824), стихотворения «Быть мо­жет, уж недолго мне...» (1825), «Цветы последние милей» (1825).

В русской культуре Осипова П.А. навсегда осталась созда­тельницей того Тригорского, в котором уже некоторые современники (Н.М.Языков. «Тригорское», 1826) видели:
Приют свободного поэта. Непобежденного судьбой.

По сути, Прасковья Александровна является создательницей первого пуш­кинского музея в России. Она хранила в своем доме книги, портреты, письма, ве­щи, связанные с памятью о поэте. Неко­торые из них составляют основу и со­временного дома-музея в Тригорском.

Место по­гребения - ро­довое кладбище на , Опочецкий уезд, Псковская губ.

«Пушкинская энциклопедия «Михайловское», 1 том, с.Михайловское, Москва, 2003

Прасковья Александровна Осипова , в 1799-1817 гг. Вульф , урожденная Вындомская (1781-1859) - псковская помещица, хозяйка усадьбы Тригорское. Известна как соседка А. С. Пушкина по имению Михайловское и близкий друг поэта. Мать баронессы Евпраксии Вревской.

Биография

Прасковья Александровна Вындомская родилась 4 (17) октября 1781 года в семье Александра Максимовича Вындомского и Марии Аристарховны, урождённой Кашкиной. Внучка генерал-майора М. Д. Вындомского и тайного советника А. П. Кашкина.

В раннем детстве лишилась матери, которая скончалась 10 марта 1791 года. По словам Анны Керн, Прасковья и её сестра Елизавета «росли и воспитывались под надзором строгаго и своенравнаго отца».

13 февраля 1799 года Прасковья Александровна вышла замуж за Николая Ивановича Вульфа (1771-1813), сына орловского губернатора Ивана Петровича Вульфа. Оставив службу в чине коллежского асессора, он «жил по обычаю большей части русских дворян (у отца своего) в Тверской деревне, не имея никакого постоянного занятия». Проживали супруги в имении в Малинниках Старицкого уезда Тверской губернии, но часто гостили в Тригорском y A. M. Вындомского, а их старший сын Алексей в своём дневнике утверждал, что «провел y деда первые свои годы».

От этого брака у супругов было пятеро детей: Анна (1799-1857), Алексей (1805-1881), Михаил (12 июня 1808 - 20 июня 1832), Евпраксия (1809-1883), и Валериан (22 июня 1812 - 12 марта 1842). По словам Анны Керн:

Это была замечательная партия; муж нянчился с детьми, варил в шлафроке варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала «Русскую историю». Оба они, однако, были люди достойные любви и уважения.

В 1813 году почти одновременно у Прасковьи Александровны умерли муж и отец. Н. И. Вульф скончался через месяц после тестя и был похоронен в родовом селе в Бернове рядом с Малинниками. После смерти родных Прасковья Александровна оказалась владелицей хоть и расстроенного, но немалого состояния. Все свои личные имения Александр Максимович оставил любимой дочери Паше, выделив второй дочери лишь половину в имении покойной матери в Егорьевском уезде. Причиной их отчуждения стал брак Елизаветы Александровны, заключённый в 1797 году с Яковом Исааковичем Ганнибалом (ум. 1818/1840) (двоюродным братом Н. О. Пушкиной) против воли отца. Позднее Прасковья передала сестре имения Батово и Вечче, подарок этот «вызван мог быть тем, что Елисавета, выйдя за небогатого Ганнибала, оказалась много беднее, чем Прасковья».

После смерти отца Прасковья Александровна разделила именье (состоявшее из 1200 душ) на две равные части и поделились им с сестрою. Скажите: многие ли бы это сделали? У Прасковьи Александровны было тогда пятеро детей, y той - только двое.

А. П. Керн

В конце 1817 году она вышла второй раз замуж за Ивана Сафоновича Осипова. От второго брака у неё было двое детей: Мария (1820-1896) и Екатерина (1823-после 1908). Прасковья Александровна также воспитывала и падчерицу - дочь второго мужа Александру (1805/1806-1864). Известно, что Прасковья Александровна была властной и строгой (порой скорее деспотичной) матерью и воспитателем, которая не всегда считалась с личными чувствами своих детей, но, как отмечают многие, она сумела дать своим детям хорошее образование, пригласив к ним m-lle Bnoit, про которую A. П. Керн сообщала, что гувернантка «была привезена из Англии для великой княжны Анны Павловны, но отказалась от этой должности». Известно, что сама Прасковья Александровна читала имевшиеся в их доме в Тригорском книги по философии и политике, а также беллетристику на французском, немецком, итальянском языках. Чтение книг, природный ум и утонченный вкус делали её незаурядным человеком своего времени, рачительной и величественной хозяйкой дома и добродетельной супругой.

Прасковья Александровна в течение сорока шести лет лично управляла Тригорским, в котором числилось до 700 душ крепостных. Известно, например, что А. С. Пушкин неоднократно обращался к ней за советами по вопросам управления своим имением.

Многие русские писатели и поэты дружили с ней и посвящали ей свои стихи - например, А. А. Дельвиг после посещения им Тригорского в апреле 1825 года, Е. А. Баратынский, И. И. Козлов, А. И. Тургенев, П. А. Вяземский.

Дружба с Пушкиным

Первая встреча Прасковьи Александровны с Александром Пушкиным состоялась летом 1817 года, в год окончания им Лицея. В жизни и творчестве А. С. Пушкина Прасковья Александровна занимала видное место. Например её имя и относящиеся к ней по смыслу слова встречаются в произведениях поэта 168 раз. Ей, её дочерям, её семейству Пушкин посвятил многие свои стихотворения: «Простите, верные дубравы» (1817), «Подражания Корану» (1824), «Быть может, уж недолго мне…» (1825), «Цветы последние милей» (1825) и многие другие. Прасковья Александровна в конце своей жизни уничтожила всю свою переписку с близкими и друзьями, но оставила письма А. С. Пушкина.

Прасковья Осипова-Вульф сохранила в своем доме в Тригорском книги, портреты, письма, вещи, связанные с памятью об Александре Сергеевиче Пушкине, которые являются основой современной выставочной экспозиции известного дома-музея Пушкина в Тригорском.

Умерла Прасковья Александровна в Тригорском 20 апреля (3 мая по новому стилю) 1859 года. Похоронена в родовой усыпальнице на кладбище городища Воронич, Опочецкий уезд, Псковской губернии.

Керн написала очень теплые воспоминания о поэте, которые затем многократно переиздавались. По просьбе Анны Петровны на ее надгробии были выбиты слова признания в любви к ней любимого поэта: «Я помню чудное мгновенье…»

Осипова Прасковья Александровна

Прасковья Александровна Осипова (1781–1859) - владелица села Тригорское, которое она, внучка коменданта Шлиссельбургской крепости М. Д. Вындомского, унаследовала от отца А. М. Вындомского. Ей также принадлежали село Малинники, деревни Кожухово, Негодяиха и Нива Старицкого уезда Тверской губернии.

Она рано лишилась матери, и ее воспитанием занимался строгий и своенравный отец. Это была умная, практичная, но одновременно легко увлекающаяся женщина «…роста ниже среднего, стан выточенный, кругленький, очень приятный, образованная и начитанная, хорошо знала французский, немецкий, училась английскому». У нее были «волосы каштановые, мягкие, тонкие, шелковые, глаза карие, добрые, рот только не нравился никому (нижняя губа выдавалась); она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот», - писала Анна Керн.

По первому браку (с 1799 по 1813 год) она была Вульф (муж - Николай Иванович Вульф) и имела пятерых детей, в том числе Анну, Алексея (1805–1881), Евпраксию. По второму браку она - Осипова (муж - Иван Сафонович Осипов, умер в 1824 году) и имела еще двух дочерей: Марию и Екатерину. С ней жила и падчерица Александра Ивановна Осипова (Беклешова). Наездами к ней приезжали племянницы Анна Ивановна Вульф и Анна Петровна Керн.

Пушкин, живя в соседнем селе Михайловском, был частым гостем Тригорского, начиная с 1817 года. Он подружился со всей ее семьей, а в одно время, после ссоры с отцом, жил здесь довольно долго. Правда, Пушкин сначала писал: «Три Тригорские приятельницы несносные дуры, кроме матери», имея в виду Анну, Евпраксию и падчерицу Александру. Но потом стал бывать у них все чаще и чаще, пока, наконец, не стал пропадать в их доме с большой библиотекой чуть ли не каждый день.

П. В. Анненков отмечал: «Осипова была женщиной очень стойкого нрава и характера, но Пушкин имел на нее почти безграничное влияние». Она же, как глава многочисленной и разной по возрасту семьи, сумела создать в своем доме атмосферу, благоприятную и благодатную для поэта.

Кстати, Пушкин приходился Прасковье Александровне родственником: Я. И. Ганнибал был женат на ее родной сестре Елизавете Вындомской, которая в свое время убежала из родительского дома. Отец за это ее не простил, лишил наследства и все отдал Прасковье Александровне, которая после смерти отца разделила имение (1200 душ) поровну с сестрой, несмотря на то, что у нее тогда было пятеро детей, а у сестры - двое. Она была в курсе всех забот Пушкина, волновалась за его здоровье, старалась облегчить ему жизнь, понимая лучше других его внутренний мир, душевные мечтания, беспокоилась о его творчестве и жизни. Например, в письме к Жуковскому она писала: «Если Александр должен будет оставаться здесь долго, то прощай для нас, русских, его талант, его поэтический гений, и обвинить его не можно будет. Наш Псков хуже Сибири, и здесь пылкой голове не усидеть».

Когда в 1825 году Пушкин закончил 1-ю главу «Евгения Онегина», то самый первый ее экземпляр он преподнес ей с надписью «Прасковье Александровне Осиповой от Автора в знак глубочайшего уважения и преданности». В 1831 году Осипова писала женатому Пушкину: «…Любите меня хотя бы в четверть того, как я вас люблю, и с меня будет достаточно». Осипова нашла в себе силы послать поздравление его жене Наталье Николаевне с приглашением посетить Тригорское. Но отношения между ними до и после смерти поэта были испорчены взаимной неприязнью.

«Здесь мне очень весело. Прасковью Александровну я люблю душевно…», - писал Пушкин из Малинников в Петербург Дельвигу в середине ноября 1828 года. Поэт ценил в ней не только доброго и отзывчивого друга, но и человека умного, образованного, с отменным вкусом и собственными убеждениями. «Беру на себя смелость послать вам три последние песни Онегина; надеюсь, что они заслужат ваше одобрение», - писал поэт Осиповой 10 марта 1818 года. Ее характерный профиль Пушкин оставил на одном из черновиков «Письма Татьяны к Онегину» (сентябрь 1824 года).

С ее сыном, А. Н. Вульфом, поэт очень дружил, «соперничая в ухаживаниях» за его многочисленными кузинами и другими женщинами.

Пушкин посвятил Осиповой целый ряд своих произведений: «Подражания Корану», «П. А. Осиповой», «Простите, верные дубравы…» (записал ей в альбом 17 августа 1817 года), «Цветы последние милей…» (16 октября 1825 года). Пушкин дружил с ней до конца своей жизни. По словам П. Бартенева: «Она сумела понять чутким, все извиняющим сердцем, что за вспышками юношеской необузданности, за резкими отзывами сохранялась во всей чистоте не одна гениальность, но и глубокое, доброе, благородное сердце». Сохранились 24 письма Пушкина к ней и 16 ее писем к нему. Он ей писал: «Вчера получил я, сударыня, ваше письмо от 31-го. Вы не можете себе представить, до какой степени я тронут этим знаком внимания, расположения и памяти обо мне. Он проник до глубины моей души, и из глубины души благодарю вас»;

«…Не знаю, что ждет меня в будущем, но знаю, что чувства, которые я к вам питаю, останутся навеки неизменными» и т. д.

В письмах Прасковьи Александровны отражалась большая любовь к поэту: «… Я целую Вас в оба глаза. Да будет стыдно тому, кто худо подумает об этом»;

«…Бывают минуты, когда я желаю иметь крылья, чтобы на минуту взглянуть на вас, и потом возвратиться… это ведь безумие! Не правда ли? …жара спала - иду в сад мечтать о вас, о прошлом и надеяться, что мы еще погуляем вместе»;

«Прощайте, искренне мною любимый Александр Сергеевич. Моя нежная дружба к вам тоже выдержала испытание времени»;

«Если бы было достаточно одних пожеланий, чтобы сделать кого-либо счастливым, то вы, конечно, были бы одним из счастливейших смертных на земле. - А себе на этот год я желаю только одного - повидать вас на протяжении этих 365 дней».

Это было ее последнее, новогоднее пожелание Пушкину на 1837 год.

Когда гроб с телом поэта привезли в Тригорское, она сразу же взяла все заботы и расходы по похоронам поэта на себя. После смерти П. А. Осиповой не было обнаружено ни одного письма, ни одной записочки к ней ни от одного члена ее большой семьи. Она полностью уничтожила весь свой семейный архив. Зато нашли аккуратно сохраненные все 24 письма Пушкина к ней, написанные с 1825 по 1837 годы.

Вельяшева Екатерина Васильевна

Екатерина Васильевна Вельяшева (1813–1865) - дочь старицкого исправника-полицмейстера Тверской губернии В. И. Вельяшева, племянница П. А. Осиповой, жена (с 1834) штаб-ротмистра Владимирского уланского полка А. А. Жандра.

Как описывают ее современники, «это была очень миленькая девушка, особенно чудные были у нее глаза - синие, лицом хотя и не красавица, но стройная, увлекательная в движении, прелестная как непорочность, милая и добродушная».

Во время пребывания поэта в Старице в 1828–1829 годах она произвела на него очень сильное впечатление. Пушкин часто ее вспоминал и не раз встречался с ней. Поэт и Алексей Вульф между собой называли ее «Гретхен» - по имени героини «Фауста» Гете, отличавшейся «великой женственностью и чудом красоты». Она, в свою очередь, называла Пушкина - Мефистофелем, а Вульфа - Фаустом. Поэт вспоминал о ней в письме к А. Н. Вульфу от 26 октября 1829 года: «…Гретхен хорошеет и час от часу делается невиннее…», а также в письме к жене от 21 августа 1833 года:

«…Вельяшева, мною некогда воспетая, живет здесь в соседстве. Но я к ней не поеду, зная, что тебе было бы это не по сердцу…»

«…На семейном балу у тогдашнего старицкого исправника Василия Ивановича Вельяшева, женатого на сестре Павла Ивановича [Вульфа] Наталье Ивановне, я и встретила в первый раз А. С. Пушкина, - вспоминала Е. Е. Синицына, жившая в ту пору у П. И. Вульфа, - Пушкин с другим молодым человеком постоянно вертелись около Катерины Васильевны Вельяшевой». Совместные ухаживания Пушкина и Алексея Вульфа за Екатериной Вельяшевой очень злили местного помещика, 30-летнего Ивана Петровича Вульфа, влюбленного в нее, хотя и уже женатого.