Лев николаевич толстой все. Последнее произведение льва толстого

Известно, что в пятидесятилетнем возрасте Лев Толстой пережил глубокий духовный и жизненный кризис. К тому времени уже были написаны всемирно известные романы "Война и мир" и "Анна Каренина". У Толстого начался активный период богоискательства, которое он сначала связывал с православием. Толстой много общался с верующими и священниками, и даже дважды побывал в Оптинский пустыни, где встретился со старцем Амвросием. Прибыл он туда как простой паломник, обходились с ним грубо, пришлось беспрекословно терпеть и подчиняться казарменной дисциплине монастыря. Но когда стало известно, что это "сам граф Толстой", то отношение к нему резко изменилось. Ему предложили чистую гостиницу, лучший номер и т.д. Такое чинопочитание, а с другой стороны грубость и низкопоклонство произвело на Толстого очень отрицательное впечатление. Не изгладилось оно и после свидания с отцом Амвросием, в котором он ничего особенно хорошего и достойного не нашел. Как вспоминал сын Толстого, Илья, "отец вернулся из Оптинской пустыни недовольный, и вскоре после этого мы все чаще и чаще стали слышать от него сначала осуждение, а потом и полное отрицание всяких церковных обрядов и условностей".

Православие Толстого закончилось неожиданно. Как-то во время поста, он отказался от постной пищи и съел мясные котлеты, которые приготовили для маленьких детей и гувернанток. "Видя такое отношение отца, скоро и мы охладели к постам, и наше молитвенное настроение сменилось полным религиозным безразличием " . Сын Илья вспоминает: "Разочаровавшись в церкви, отец заметался еще больше. Начался в высшей степени мрачный период сжигания кумиров. Он, идеализировавший семейную жизнь, с любовью описавший барскую жизнь в трех романах и создавший свою, подобную же обстановку, вдруг начал ее жестоко порицать и клеймить; он, готовивший своих сыновей к гимназии и университету по существующей тогда программе, начал клеймить современную науку; он, ездивший сам за советами к доктору Захарькину и выписывавший докторов к жене и детям из Москвы, начал отрицать медицину; он, страстный охотник, медвежатник, борзятник и стрелок дичи, начал называть охоту "гонянием собак"; он, пятнадцать лет копивший деньги и скупавший в Самаре дешевые башкирские земли, стал называть собственность преступлением и деньги развратом; и наконец, он, отдавший всю жизнь изящной литературе, стал раскаиваться в своей деятельности и чуть не покинул ее навсегда".

Про свой роман "Анна Каренина" великий писатель сказал: "Ничего нет ни трудного, ни хорошего в описании любовных похождений дамы и офицера".

Церкви Толстой больше не верил, считал, что она затемняет Учение Христа. Он начал проверять все Евангелия сызнова; он самостоятельно установил, что некоторые противоречия оказались неточностями или ошибками перевода. Также он искал смысл и оправдания своей жизни в книгах по различным отраслям знания и в беседах с учеными и пришел к выводу, что ни опытные, ни "умозрительные" науки не дают ответа на вопрос о смысле жизни. Свой приход к истинному христианству Толстой описал в своей "Исповеди". В ней он с аскетической суровостью осуждает всю свою прежнюю жизнь. 7 ноября 1910 года после тяжелой болезни Толстой умирает. Последним крупным произведением великого романиста, кроме нескольких рассказов, было "Хаджи-Мурат"(1904).

Однако в сороковых годах 20 столетия появляется книга "Две жизни" , написанная Конкордией Антаровой. Книга была написана очень быстро. Кора Евгеньевна обладала развитым яснослышанием, она была медиатором, который при ясном сознании может записывать сообщения не только из Тонкого мира, но из самых Высоких духовных сфер. Но кто же мог передать через К.Антарову три тома (4 книги) серьезного духовного текста? То, что в этом участвовали Учителя человечества, бесспорно. Но основной текст вполне мог "создать " Лев Толстой. Это моя точка зрения, и мои доводы таковы.

Во-первых, масштаб и "мощь" произведения – почти две тысячи страниц. Такие объемы были вполне по силам Толстому, но не каждому писателю. Во-вторых, именно только после смерти, там, в Тонком мире Толстой нашел то, что искал. Ему Показали в чем смысл жизни и что есть Бог. И, естественно, он решил передать людям свои знания, дать откровение, которое поможет всем людям на духовном пути совершенствования. В-третьих, в книге повествование ведется от первого лица, от лица начинающего молодого писателя Лёвушки Т., будущей мировой знаменитости. Его братом-отцом, как он его называет в книге, является Николай Т. На мой взгляд, это прямое доказательство того, кто является автором произведения. Хочу предложить вашему вниманию несколько отрывков из книги, чтобы можно было самому оценить это духовное произведение.

Но, среди трудных путей ученичества, есть три пути, в которых трудности так велики, что идти ими могут только те избранники, что стоят сами уже на грани совершенства. Первый из этих путей – путь любви. Второй – путь скорби, и третий – путь ясновидения.

Ученик пути любви – это чистый, стоящий у грани совершенства, который победил в себе все страсти. Это тот, в ком уже нет его личных качеств и достоинств, но в ком ожили и движутся все аспекты его Единого. Он – единица Вечного Движения, очищенная от самолюбия и несущая на землю радость одного человеколюбия. Путь любви – это не сентиментальное коленопреклонение перед теми или иными грехами или белами людей. Не утешение леденцами плачущих младенцев, но великая миссия помощи раскрывания в каждом из встречных его страстных пелён, окутывающих грязными и мрачными пластами живые частицы Единого, в человеке живущего.

Уста любящего раскрываются улыбкой милосердия всюду, где он мог вобрать в себя мутную волну плачущего встречного и проколоть его плотные покровы до самого сердца, чтобы ввести туда каплю своего Света. И никогда безнаказанно для плоти ученика не проходит переливание его духа в другое сердце. В каждую из таких встреч он вбирает в себя – в свои нерв, в свою кровь, в свое сердце – поток грязи и скорбей встречного. Их тяжкий яд и смрад остаются в его теле, облегчив встречного.

Путь любви несет каждому встречному примиренность – это его особая черта. И именно этой особенностью наиболее ценен путь любви среди всех путей ученичества… Доброту луча Любви можно было бы назвать добротой предвидения. Ибо ученик, ее несущий, в одно мгновение видит весь путь, по которому можно направить дух встречного к миру и самообладанию, читает возможности его силы и мудрости и … редко гладит по головке. А чаще берет бич и гонит из сердца встречного робость, предрассудки самолюбия, рассекает узость его духовных горизонтов.

Главное, без чего нельзя нести чашу Любви, – это мужество в сострадании. Человеку кажется, что сострадание – это пуховая подушка под больную голову, а ученику видно, что это лезвие ножа. Боль временная спасает от верной и вековой гибели. Не слово нежности и слеза, но бесстрашие и слово, помогающее мужественному раскрытию духовной ошибки, указание на задачу веков, а не на крошечный кусочек земного воплощения.

Прежде всего, что есть путь скорби? Гонец скорби – это всегда одаренный огромным количеством талантов, никогда не средних способностей человек. Это последняя стадия перед новым воплощением в образе гениально одаренного.

В пути скорби, как и в каждом пути, есть много ступеней. Одни из учеников скорби, более развитые духовно, идут в полном знании своих сил и несут людям скорбь, не страдая сами от ударов, вестниками которых приходят, и приносят оливковую ветвь мира в руках. Такие ученики, ударяя встречных, льют им мир и силы не только пробудиться и прозреть, но и выйти в новую жизнь, научившись любя побеждать.

Их младшие братья по труду идут, не зная сами, что идут путем скорби. Они замечают, что их приближение к людям, их любовь, их дружба разрушает благополучие людей. Путем больших страданий они научаются побеждать в себе страх нести горе людям. В ученичестве нет вопроса внешней справедливости, которая всегда спрашивает: зачем и почему? Между обывательской трактовкой "счастья" и трудом ученика – трудом любви и мира – такая дистанция, как между дикарем, не отходившим от своего поселка дальше десяти миль, и культурным человеком.

Во всех путях ученичества путь освобождения для всех один. Но третий из труднейших путей – путь ясновидения – не подчинен этому закону. Этот путь созревает в веках. Он неоднократно бывает выносим человеком на землю и в каждое воплощение по-разному. В зависимости от вековой кармы человек или с младенчества несет дары слуха и зрения, или только под старость раскрывает в себе их, или неожиданно в юности поражает внезапностью своих даров.

Идущему путем ясновидения неизбежно встречаются две труднейшие задачи: или ученик идет в гуще и пламени страстей и должен жить в них ежедневно, очищая с большим трудом самого себя и путь себе. Или он воспитывается специально покровительствующими ему высокими помощниками… Зрение, передаваемое ученику Учителем, сжигает в нем возможность общения в вульгарной форме обывательщины. Ученик обречен на одиночество, потому что не может нести руки Учителя по вульгарному дню, а встречные обыватели судят его как гордого и мало чуткого человека.

На мой взгляд, в книге "Две жизни" каждый ищущий Истину сможет найти в ней много полезных для своего развития мыслей и идей.

Под общей редакцией В.Г. Черткова; при участии редакторского комитета: А.Е. Грузинского, Н.К. Гудзия, Н.Н. Гусева [и др.]; под наблюдением: В.Д. Бонч-Бруевича, И.К. Луппола и М.А. Савельева; редакторы А.И. Никифоров, Б. М. Эйхенбаум, B.C. Шохор-Троцкая.

В 38 том входят последние произве­дения Толстого, написанные им в 1909-1910 гг. художественные и публицистические. Том заканчи­вается статьей «Действительное средство», над которой Толстой работал уже после ухода из Ясной Поляны - в Оптиной пу­стыни, за несколько дней до своей смерти (последняя дата - 29 октября 1910 г.).
. Художественные произведе­ния были опубликованы после смерти Толстого (в России - в издании А. Л. Толстой, с цензурными купюрами, за границей- в издательстве «Свободное слово» (издатель И. Ладыжников) полностью) - за исключением очерков «Благодарная почва» и «Три дня в деревне», которые появились в печати еще при жизни Толстого. Проверка этих произведений по сохранив­шимся автографам привела к исправлению многочисленных ошибок, сделанных переписчиками и не замеченных Толстым (см., например, финал комедии «От ней все качества»). Рас­сказ «Ходынка» печатался до сих пор без последних заключи­тельных строк.
Что касается статей и статей-писем, входящих во второй от­дел тома, то некоторые из них появляются здесь впервые: «О Вехах», «О ругательных письмах», «По доводу статьи Струве», «Письмо в «Русь» с ругательными письмами», «О безумии» и «О социализме». Одни из этих статей не были посланы в печать потому, что Толстой считал их слишком резкими или ненуж­ными, другие остались незаконченными. Остальные статьи пе­чатались частью еще при жизни Толстого, частью - после его смерти (в заграничных изданиях и в 12-м издании сочинений Толстого, 1911 г.). В этих статьях содержатся отклики на все глав­ные события общественной жизни 1909-1910 гг., но особое вни­мание уделено в них двум темам: вопросу о «неизбежном пере­вороте», который должен произойти в современном цивилизован­ном мире (а в связи с этим - вопросу о государстве), и вопросу об интеллигенции, науке, воспитании и пр. Здесь Толстой под­водит итоги своим давнишним мыслям, теориям и взглядам.
Характерно, что многие из этих статей являются ответами на полученные Толстым письма: отвечая авторам этих писем, Тол­стой выходил за пределы обыкновенного частного письма и пре­вращал ответ в статью, предназначенную для печати. Таковы, например, статьи: «Письмо революционеру» (Вруцевичу), «Письмо студенту о праве» (И. Крутику), «О воспитании» (В. Ф. Булгакову), «О науке» (крестьянину Ф. А. Абрамову), «Ответ польской женщине», «О безу­мии» (выросло из ответа на письмо Р. С. Лабковской).
Остальные статьи были вызваны газетными сообщениями, жур­нальными статьями, книгами, приглашениями на съезды, посе­щениями корреспондентов и разными событиями этих лет. Отметим, наконец, что в последние годы жизни Толстой неодно­кратно получал анонимные ругательные письма, наполненные проклятиями и угрозами за его «революционное» и антицерков­ное учение. Он собирался ответить на них письмом в газеты, но, написав, признал такое выступление излишним.

Перепечатка разрешается безвозмездно. Reproduction libre pour toas les pays.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Три дня в деревне
1-й день (Бродячие люди)
2-й день (Живущие и умирающие)
3-й день (Подати)
Сон
Благодарная почва

Смертная казнь и христианство.................. 39
[Нет худа без добра]........................ 49
О Гоголе............................... 50
Письмо студенту о праве»..................... 54
О воспитании............................ 62
По поводу приезда сына Генри Джорджа............. 70
Неизбежный переворот....................... 72
Единая заповедь.......................... 100
[Доклад, приготовленный для конгресса мира в Стокгольме] . 119
[Заявление об аресте Гусева |................... 126
О науке............................... 132
Ответ польской женщине...................... 150
В чем главная задача учителя.................. 156
Пора понять............................. 160
Еще о науке............................. 170
Славянскому съезду в Софии................... 175

Нет в мире виноватых
Варианты «Нет в мире виноватых» [I].............. 199
Нет в мире виноватых ..................... 203
[Нечаянно].............................. 212
От ней нес качества.» ........................ 216
Всем равно............................. 240
Письмо революционеру....................... 263
Номер газеты............................ 273
Варианты к статье «О Гоголе-»................... 280
«Письма о праве»............... 281
О воспитании................. 283
«Вехах»)............................. 285
......................... 291
«Неизбежный переворот»........... 297
Доклада, приготовленного для конгресса мира в Стокгольме....................... 306
Заявления об аресте Н. II. Гусева.......... 319
статьи
«О науке» .................... 321
«Ответ польской женщине»
...................... 331
Варианты статьи [«О ругательных письмах»]........... 335
[По поводу статьи П. Струве]................... 336
Вариант «По поводу статьи Струве»................ 339
Письмо в «Русь» с ругательными письмами............ 341
Варианты статьи «Пора понять».................. 343
» «Еще о науке».................. 346
» Славянскому съезду в Софии....... . . 347
Варианты к «Трем дням в деревне»................ 348
О безумии.............................. 395
Варианты статьи «О безумии»................... 412
Добавление к докладу на конгрессе мира............ 419
[Воспоминания о II. Я. Гроте].................. 421
О социализме............................ 426
Варианты «О социализме»..................... 433
Действительное средство...................... 436

Примечания:

Сон................................... 441
Три дня в деревне......................... 460
Б. М. Эйхенбаум
Благодарная почва......................... 491
Смертная казнь и христианство.................. 494
Нет худа беэ добра......................... 497
О Гоголе............................... 498
Письмо студенту о праве...................... 500
О воспитании............................ 504
По поводу приезда сына Генри Джорджа............ 507
Неизбежный переворот....................... 51м.)
Единая заповедь.......................... 513

Б. М. Эйхенбаум
Доклад, приготовленный для конгресса мира в Стокгольме. . 520
Заявление об аресте Н. Н. Гусева................ 524
О науке............................... 527
Ответ польской женщине...................... 534
В чем главная задача учителя................... 539
Пора понять............................. 540
Еще о науке............................. 544
Славянскому съезду в Софии................... 546
Нет в мире виноватых |1]..................... 548
Нет в мире виноватых [И]............-........ 551
Ходынка............................... 552
Нечаянно............................... 555
От ней все качества........................ 557
Всем равно............................. 563
Нет в мире виноватых (III).................... 565
Письмо революционеру....................... 567
Номер газеты............................ 569
О «Вехах»............................... 571
О государстве............................ 575
Доклад, приготовленный для конгресса мира на французском
языке............................... 577
О ругательных письмах...................... 578
По поводу статьи П. Струве.................... 580
Письмо в «Русь» с ругательными письмами........... 582
О безумии.............................. 584
Добавление к Докладу на конгресс мира............ 588
Воспоминания о Н. Я. Гроте................... 589
О социализме............................ 592
Действительное средство...................... 594

Примечания:

2 января 1910 г.: «Ездил в волостное правление. Народ негодует» (см. т. 58). Наконец, 8 ян­варя: «Начал писать о податях да бросил, не хотелось». Таким образом Толстой именно в связи с просителями по делам сбора податей 1 декабря задумы­вает «Три дня в деревне» и, когда 8 и 9 января пишет статью о податях, вносит в нее все моменты, отмеченные в дневникове (и подати, и свои поездки в волостное правление, и «голопузых», и негодование народа), и даже в первой редакции фамилии живых крестьян: Курносен­ковой, Исаковых, Абакумова.
В первой редакции Толстой точно воспроизводит хронику своих встреч. В последующих переработках этот хроничный характер статьи постепенно снимается и статье придается более общее значение.
Дальше 10 января Толстой «поправил 2-й и 3-й Д[ень] в Д[еревне]», как об этом сообщается в Дневнике. «Еду в тот же день в волость, чтобы узнать подробности приемов взыскания податей посред­ством описи имущества».
Они снова дают статье подзаголовок «Подати» и вносят некоторое количество чисто стилистических поправок. Самая значительная - распространение конца статьи.

Три дня в деревне.

Таким образом, к 15 января 1910 г. все четыре очерка были напи­саны, и Толстой просматривает сводный текст. Просмотр этот произво­дился, повидимому, по частям. Как указано, Толстой «решил послать Черткову, как есть» «Сон» и «Бедноту», т. е. Первый день. Посылка эта сделана была 14 января при письме, которое приведено выше. В. Г. Чертков 24 января 1910 г. отвечает: «Дорогой Лев Николае­вич, вчера я получил от вас две статьи «Бродячие люди» и «Сон». «Бродя­чие люди» - великолепно, ново, очень трогательно, сильно - и убеди­тельно. Галя [А. К. Черткова], на которую эта вещь произвела такое сильное впечатление, как и на меня, сделала очень, как мне кажется, справедливое замечание: ей кажется, что в заключительных словах сле­довало бы прибавить еще одно словечко, а именно то, которое я прибавил и подчеркнул красным в следующей выдержке:
....«Но кроме чувства страха, которое возбуждают эти люди, есть еще и другое чувство и чувство гораздо более обязательное, чем чувство страха, чувство, которое не можем мы все не испытывать по отношению людей, попавших рядом случайностей в это ужасное положение бродяжниче­ской жизни. Чувство это - чувство стыда и сострадания. И не столько-страх, сколько это чувство стыда и сострадания должно заставить нас, людей не находящихся в этом положении, ответить так или иначе на это новое, ужасное явление русской жизни». Дальше следуют предложения поправок к «Сну», цитированные выше. Толстой, как видно из письма от 28 января 1910 г., это слово «стыдно» принимает - вводит в текст пер­вого дня, так же как принимает поправки Черткова к «Сну».

ИСТОРИЯ ПЕЧАТАНИЯ.
28 января 1910 г. Толстым были приняты последние правки к «Трем дням в деревне» и, по странному совпадению, в «Речи» ва 28 января появи­лась заметка о том, что Л. Н. Толстой написал новую статью и что из нее лишь «Бродячие люди» «имеют некоторые шансы появиться в печати».. В «Биржевых ведомостях» от 17 февраля 1910 г. приведено интервью с Толстым, в котором последний говорит о написанной им статье «Три дня в деревне», причем называются заглавия всех трех очерков и не называется «Сон». Таким образом слухи о статье Толстого проникли в печать быстро.
3 февраля 1910 г. В. Г. Чертков писал Толстому: «Очень рад, что моя пере­становочка в вашем «Сне» заслужила ваше одобрение... Мне очень хоте­лось бы эти «Четыре дня в деревне» так издать в России, чтобы возможно-меньше было выпущено для цензуры. Если вы в этом согласны со мной, то следует на этот раз отказаться от того, чтобы дарить эти вещи разным «просителям» издателям-филантропистам, обращающимся к вам с прось­бой о вашем сотрудничестве; так как эти издатели больше всего идут на­встречу цензуре, не желая конфискации своего издания и следовательно убытка, вместо прибыли для своей филантропической задачи.
В настоящее время наименее стесненное цензурою издание в России это «Вестник Ев­ропы» и вместе с тем наиболее цитируемое другими газетами и журналами. А потому мне кажется, что, в интересах нашего общего дела, желательно было бы поместить эту серию в «Вестник Европы», решительно воздержи­ваясь в данном случае от обращения этих рассказов в «филантропические подарки», как бы настойчиво ни просили вас об этом разные «фонды иг вдовы». Если вы с этим согласны, то я так и поступлю. Молчание ваше при­му за согласие. Если хотите иначе распорядиться, я разумеется, как всегда, с педантической точностью исполню ваше желание. Но теперь я вас, по крайней мере, предупредил о последствиях: об ущербе для самого содер­жания статей, а следовательно и для читателей и для тех, в интересах которых статьи написаны» (т. 89).
Впервые «Три дня в деревне» были напечатаны в сентябрьской книжке «Вестника Европы», выпущен. в конце августа, чтобы предупредить появление англ. перевода статьи зa границей. Это первое издание рассказа допустило в конце «Третьего дня» два небольших пропуска в виду опасений цензуры и по той же причине вместо «Сна» поместило небольшое его резюме на полторы странички.
28 ав­густа 1910 г. «Русское слово» дало краткое изложение содержания «Трех дней в деревне» по «Вестнику Европы», 29 августа «Речь» привела ци­таты из статьи, а 12 сентября газета «Тифлисский листок» (№ 208) дала полностью текст второго дня под заглавием «Живущие и умирающие».
Но уже 1 сентября Московский комитет по делам печати за № 3379 за­прашивает С. Петербургский комитет: «В виду появившихся в москов­ских повременных изданиях перепечатки нового рассказа Л. Н. Толстого «Три дня в деревне», помещенного в сентябрьской книжке «Вестника Европы»... были ли приняты С.-Петербургским комитетом какие либо меры по поводу появления означенного рассказа в «Вестнике Европы».
В первых числах сентября 1910 г. два московских издательства «Т-во издательского дела студенческая жизнь» и «Народное издательство» представили в Московский комитет по делам печати перепе­чатки текста из «Вестника Европы» отд. брошюрами, и Московский комитет по делам печати уже шлет в Петербург телеграмму-запрос, возбуждено ли преследование «Вестника Европы». С. Петербург­ский комитет 6 сентября отвечает, что «судебное преследование возбуждено не было» (№ 1328). Московский комитет но­вой телеграммой запросил, что делать с брошюрами, т. к. московский прокурор отказывается возбу­ждать преследование, пока не возбуждено таковое про­тив «Вестника Европы». Начальник Главного Управления по делам печати 10 сент. (за № 9353) ответил, что не может быть препятствий «чтобы против лиц, виновных в издании таковой брошюры, было возбуждено судебное преследование». Московский комитет 16 сентя­бря (за № 3585 и 3586) сообщает, что в заседании 15 сентября по докладу отставного действительного статского советника Истомина постановлено «наложить арест» на брошюры: 1) Гр. Лев Николаевич Толстой. Три дня в деревне. Первый день: Бродячие люди. Второй день: Живущие и уми­рающие. Третий день. Подати (последнее произведение с портретом писа­теля). Издание Т-ва издательского дела студенческая жизнь. М. 1911. Тип. И. Н. Холчева и К0. 23 стр. ц. 20 к. 2) Гр. Л. Н. Толстой. Три дня в деревне. I. Бродячие люди, II. Живущие и умирающие, III. Подати. Народное издательство (Большая Дмитровка, 26), М. 1910, 32 стр. Цена 5 коп.
24 сентября 1910 г. (за № 3715 и 3716) Московский комитет посылает к прокурору Московской судебной палаты пространное отношение с ци­татами из «Трех дней» и просьбой утвердить арест брошюр, ибо Комитет признал, что в содержании рассказов «заключаются суждения, возбуждаю­щие классовую вражду и вызывающие враждебное отношение к прави­тельству посредством распространения заведомо ложных о деятельности его сведений». О бумаге к прокурору сообщено также в Главное управле­ние по делам печати (24 сентября за № 3716). Решением Московской су­дебной палаты от 8 марта 1912 года постановлено: обе брошюры «уничто­жить во всем количестве издания», о чем Московский комитет 18 мая 1912 г. за № 1758 и сообщает в Главное управление. Длившееся полтора года дело не помешало некоторому количеству экземпляров брошюр сохра­ниться.
Об аресте на брошюры «Речь» сообщила публике в номерах от 16 и 17 сентября, что помешало широкому распространению в России «Трех дней в деревне» в первое время появле­ния.
Впрочем, полностью, но по рукописи без поправок, предложенных В. Г. Чертковым, и отдельно от «Сна» «Три дня в деревне» изданы в 1911 г. С. А. Толстой в «Сочинениях гр. Л. Н. Толстого» ч. XVI .
При жизни Толстого статья была напечатана в «Вестнике Европы» за 1910 г., № 9, стр. 3-21. По цензурным условиям в «Третьем дне» были выпущены и заменены много­точиями слова: 1) «заняты обучением людей убийству»; 2) «в изготовлении орудий убийства». Последняя часть «Сон» по цензур­ным условиям была дана лишь в коротеньком изложении (стр. 21-22) и появилась впервые в издании «Посредника» № 1211.
Текст «Трех дней в деревне» искажался переписчиками, внесена правка.

ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ. Всего сохранилось 56 списков разных текстов «Трех дней в деревне».
«Первый день».
Известен в восьми рукописях Архива В. Г. Черткова
«Второй день».
Известен в девяти рукописях; в основу издания - текст в «Вестнике Европы».
«Сон».
Было 29 значительных переделок Тол­стого, сохранился в 37 рукописях.

БЛАГОДАРНАЯ ПОЧВА.

Очерк «Благодарная почва» был сначала стенографически записан А. Л. Толстой под диктовку Толстого, 21 июня 1910 г., в Мещерском (где он гостил у Чертковых); в Дневнике записано: «Продиктовал свою встречу с Александром, как он сразу обещал не пить» (см. т. 58). В дневнике В. Ф. Булгакова: «Видимо, Л.Н. охватил такой счастливый творческий порыв. Конечно это (я уверен) - «следствие спокойной, тихой и в то же время бо­гатой впечатлениями жизни в Мещерском». Стенограмма рассказа озаглавлена сначала «Из дневника».
14 июля 1910 г. рассказ уже появился в газетах «Речь», «Русские ве­домости», «Утро России» под заглавием «Из дневника», а ночью 15 июля Толстой написал ночью своим светящимся карандашом особое заключение к нему. Чертков послал заключение в газеты, с припиской, что напечатание было бы желательно для Л. Н-ча.., который «изменил приписку Черткова в том смысле, что Чертков считает заключение стоящим напечатания и потому посы­лает его в редакцию с разрешения Л. Н-ча. - Я больше на него свали­ваю, - сказал мне Л. II. - Пишу, что он считает эту вещь стоящей пе­чати... Потому что я-то не считаю ее такой. Вы покажите мою приписку Владимиру Григорьевичу: если хочет, пусть он ее примет, если нет, - пусть оставит по старому»
Тексту самого заключения предшествуют следующие слова В. Г. Черткова: «Господину Редактору Газеты. Лев Николаевич Толстой же­лает прибавить к напечатанному Вами на этих днях его очерку в №... Вашей газеты следующие заключительные строки». Эти слова зачеркнуты, а над ними написано рукой Толстого:
Въ тотъ самый день, когда я посылалъ вамъ очеркъ Л.Н.Т. Изъ дневника, онъ написалъ заключение къ этому очерку. Думаю, что эти строки стоятъ напечатания и потому посылаю ихъ вамъ, предоставляя вамъ съ разрешения Л. Н. восполь­зоваться ими, какъ вы найдете нужнымъ.
На этом же листе сделана приписка рукой Толстого, исправляющая ошибку в тексте очерка:
Пользуюсь этимъ случаемъ для того, чтобы сообщить вамъ, что при переписке у насъ самаго очерка произошла ошибка, на которую желательно указать, такъ какъ она искажаетъ смыслъ пзложешя. А именно: вместо словъ: «Отпрегъ плугъ, убралъ лошадь и съ четверть версты, бодрый, веселый, пришелъ ко мне за книгами», - следуетъ поставить: «отпрегъ плугъ, убралъ лошадь и за четыре версты, бодрый, веселый, пришелъ ко мне за книгами».
Из пометки, сделанной рукой А. П. Сергеенко, видно, что это «письмо в редакцию» было просмотрено и исправлено Толстым 18 июля 1910 г. Текст «Заключения», вместе с сопроводительным письмом от имени В. Г. Черткова (в несколько измененной по сравнению с предло­женной Толстым форме, с датой - 24 июля 1910 г.), появился в газете «Речь» от 27 июля (1910, № 203), под заглавием: «Новый отрывок из днев­ника Толстого (Письмо в редакцию)».
В том же 1910 г. рассказ, вместе с заключением, вышел отдельной книж­кой: «Новые произведения Л. И. Толстого. Выпуск шестой. Благодарная почва (Из дневника)», изд. «Посредник» № 826, М. 1910.

«О науке» - Письмо крестьянину Ф. А. Абрамову.

Толстой Л.Н. получил 22 июня 1909 г. письмо от крестьянина Ф.А. Абрамова.
Был указан адрес: Симбирск. Редакция «Народные вести» Федору Андрееву Абра­мову». И уже 1 июля Толстой начал писать ответ. В Дн. от 3 июля 1909 г. записано: «1-ое июля утром писал очень недурной ответ крестьянину об образовании. Не кончил еще». Работа над этим письмом, превратившимся в статью, шла каждый день - от 4-го по 20 июля.
Поводом к написанию этой статьи, кроме письма Абрамова, послужил, повидимому, разговор с И. И. Мечниковым, посе­тившим Толстого 30 мая 1909 г. А. Б. Гольденвейзер записал 2 июля слова Толстого о Мечникове: «Когда мы поехали в Телятинки, я нарочно поехал с ним, чтобы поговорить о религиозных вопросах. Но попробовал и замолчал. Он верит в свою науку как в священное писание, а вопросы ре­лигиозно-нравственные, вытекающие иэ простого нравственного чувства, ему совершенно чужды».
Толстой у В. Г. Черткова читал вслух еще не вполне за­конченную статью; а 12 августа и приехавшему в Ясную Поляну П. Б. Струве, с которым говорили о «Вехах».
Статья появилась одновременно в «Русских ведомостях» (1909 г.г № 258 от 10 ноября) и в «Киевских вестях» (1909 г., №№ 300, 301 и 302, 10, 11 и 12 ноября). В «Киевских вестях» к статье сделано следующее редакционное примечание: «Настоящая статья Льва Николаевича прислана нам В. Г. Чертковым при письме, в котором он сообщает, что эта статья должна появиться в Америке, в «New York Times*, 1 ноября (ст. стиля), а может быть одновременно с тем и в Европе. Печатаем эту статью, ибо дорого каждое слово великого автора - независимо от того, разделяем ли или нет его воззрения. Ред.
В «Русских ведомостях» статья появилась в сильно сокращен­ном виде, на что указано самой редакцией. По этому поводу В. Г. Чертков написал статью - «Две цензуры для Толстого», напечатанную в журнале «Жизнь для всех» 1910 г., № 2. О сокращениях, сделан­ных редакцией «Русских ведомостей» и вызвавших различные недоразу­мения, В. Г. Чертков пишет: «Эта статья Толстого о науке была послана в несколько русских газет, в том числе и в «Русские ведомости», которые, как известно, являются органом группы ученых профессоров. Весьма любопытно было, как отнесутся эти заслуженные представители совре­менной науки к статье, столь революционной по отношению к предмету их многолетней деятельности. Найдут ли они вообще возможным опубли­ковать такую статью на страницах своей газеты? А если напечатают ее, то что смогут они выставить в ее опровержение?» Далее говорится о «ре­дакционной передовице», в которой опровергаются взгляды Толстого: «Я стал просматривать самую статью Толстого и - не поверил своим глазам. Оказалось, что в ней, помимо мест, выпущенных по цензурным соображениям, редакцией были также изъяты не содержащие ничего нецензурного, самые сильные и убедительные места, указывающие, до какой степени плоды современной науки в общем бесполезны, а во многом и вредны для рабочего народа». Затем приводятся наиболее значительные пропуски, сделанные редакцией «Русские ведомости», а в конце дается иронический отзыв о статье П. Д. Боборыкина «Нет ложной науки», на­печатанной в «Русском слове» (11 ноября 1909 г.).
Впервые полностью была напечатана в сборнике: Л. Н. Толстой. «О науке», изд. «Единение», М. 1917.

ЕЩЕ О НАУКЕ.

Статья «Еще о науке» была вызвана письмом к Толстому его единомыш­ленника Альберта Шкарвана, в котором приведены возражения против статьи Толстого «О науке», сделанные немецким писателем, близким к Толстому по взглядам, Эженом Шмитом. Шкарван писал:
«Я ответил Шмиту на счет его лжеопровержения вашего без сомнения уместного упрека людям науки, что они основывают свои выводы на том, что им кажется, а не на том, что есть. Конечно, они не думают, что солнце обращается вокруг земли, но этого не думают теперь и 7летние дети, меж тем же естественники определяют, например, линии вращения земли, а это фантастично, произвольно, так как линии действительного вращения мы не знаем, ее, быть может, и нет, во всяком случае она не определена, так как разных одновременных движений бесконечное множество, и т. под. тысячи явлений.
Но мне кажется, что тут отчасти был прав и Шмит и что у вас некоторая недосказанность относительно естественных наук. Да и вы сами называете в другом месте (в«круге чтения»в письме о воспитанииП.И.Б.) химию, физику и пр. настоящими науками. В них несомненная практическая ценность, и вредно людям только злоупотребления ими и их бесцельный рост. Вы, конечно, сами такого мнения, а то не говорили бы в той же статье о потреб­ности знаний, как нужно хорошо обрабатывать землю, одеваться, пи­таться и т. д. У вас выходит для читателя, как будто вы осуждаете тепереш­нюю науку, чего, конечно, нет и не может быть у вас. Для большинства ваши взгляды слишком новые и революционерные; поэтому, думаю, хорошо было бы подчеркнуть и ту мысль, что из теперешней бессмысленной вавилонской башни многие кирпичи и камни пригодятся для нового, разумного здания грядущих времен».
Статья впервые появилась в газете «Киевские вести» 1909, № 331 от 13 декабря, затем в газете «Утро России» 1910 г., № 237 от 31 августа, с предисловием В. Г. Черт­кова. Несколько позже - в журнале «Жизнь для всех» (1910, № 8-9), куда была послана Толстым в связи с напечатанным в предыдущем номере журнала «Открытым письмом В. Г. Черткову» некоего Н. Юрина, которое состоит из возражений на статью Толстого «О науке». К нему сделано примечание редакции: «Это письмо было получено нами около трех месяцев тому назад, т. е. тотчас после появления в нашем журнале статьи В. Г. Черткова «Две цензуры для Толстого». Мы послали его В. Г. Черткову, надеясь, что он напишет ответ, который мы хотели напечатать вместе с «открытым письмом» г. Юрина. В. Г. Чертков отказался написать ответ г. Юрину. Полагая, что письмо г. Юрина интересно для читателей лишь вместе с ответом «противной стороны», мы решили его не печатать, о чем и известили автора. Г. Юрин написал нам письмо, полное колкостей. Не обращая на них внимания, мы признали правильным его указание на то, что отказ В. Г. Черткова от­ветить на «открытое письмо» не может служить основанием для отказа напечатать это письмо. Исправляем нашу ошибку и печатаем «открытое письмо» г. Юрина.
Статья «Еще о науке», являющаяся как бы ответом на возражения Юрина, сопровождена «Письмом в редакцию» В. Г. Черткова, в котором он объясняет, почему не отвечал на письмо Юрина: «Во-первых, потому, что еще не опубликовано всё, написанное Толстым по этому предмету и что лучше, как мне кажется, предоставить ему самому печатно высказаться до конца раньше, чем отвечать его возражателям. Во-вторых, если уже отвечать, то необходимо разобрать все наиболее веские возражения, какие возможно выставить против точки эрения Толстого. Возражения же эти далеко не исчерпаны в письме г. Юрина. А потому лучше подо­ждать, пока их наберется побольше и выражены они будут в наиболее сильной форме».13 августа 1910 г.

СЛАВЯНСКОМУ СЪЕЗДУ В СОФИИ.

В июне 1910 г. Толстой получил приглашение от «Комитета по устрой­ству Славянского съезда в Софии» - пожаловать на съезд - 24 июня. Кроме официального приглашения устроители съезда прислали Толстому особое письмо: «Возможны препятствия, которые помешали бы Вашему к нам приезду. Во всяком случае, как до­роги и ценны были бы Ваши слова к этому торжественному случаю, когда славяне всех стран соберутся для взаимного ознакомления в столице маленького обновленного болгарского царства, освобожденного великой Россией, благодаря славянской идее! Наш съезд чисто культурно-эконо­мический. Никакой политики, никакой партийности. Мы надеемся, во всяком случае, что единение славян на культурно-экономической почве может встретить одобрительный отзыв и со стороны общечеловеческого апостола, каков Лев Николаевич Толстой, С совершенным почтением и с благоговением перед светлым образом величайшего славянского писателя Вам преданные» подписи председателя С. С. Бобчева и секретаря И. Д. Иванова).
В записях Д. П. Маковицкого дана история писания статьи-письма Толстого, которым он ответил на при­глашение: «Л. Н. сперва поручил мне ответить, напи­сав на конверте: «Единственное благотворное только рели­гиозное». Я же попросил Л. Н-ча, чтобы он сам ответил, и он написал через несколько дней свое послание (письмо) Славянскому съезду в Софии». Затем 19 июня: «Л. Н. переправлял письмо к Славянскому съезду и сказал мне, что оно резкое, чтобы я смягчил его, но что он пишет откровенно, как думает».
Ответ Славянскому съезду 20-го окончен: «Потом еще прочел сам Л. Н. письмо Славянскому съезду. Читая не был доволен. Не гладко читалось и были ошибки переписчика. Когда прочел конец: «побудила меня высказать - то, что я высказал, моя вера в то, что... эта основа будет принята прежде всех других народов христианского мира народами именно славянского пле­мени»), Бутурлин А. С. заметил: «Последние строки сходятся с тем, что Герцен говорил.., что его идеалы впервые будут осуществлены славянами».
Впервые Письмо «Славянскому съезду в Софии» напечатано 29 июня в газетах: «Современное слово». 1910, № 891, «Утро России».1910, № 184.

НЕТ В МИРЕ ВИНОВАТЫХ [I].

В Дн. Толстого от 29 декабря 1908 г. записано: «В первый раз, хотя и плохо, но охотно писал - не знаю, как назвать. Может быть: Нет виноватых. Могу себе представить, вижу возможность, и с удоволь­ствием». После этого, в январе, феврале, марте и апреле 1909 г. Толстой не раз принимался за продолжение рассказа. Затем у Толстого есть запись от 23 апреля 1909 г. о впечатле­нии, произведенном на него рассказами его друга и единомышленника Ф. А. Страхова о жизни близкого к Толстому Владимира Федоровича Орлова: «Странное дело, рассказы Страхова вызвали во мне желание художественной работы; не желание настоящее, не такое, какое прежде-с определенной целью, а без всякой цели, или, скорее, с целью невидной недоступной мне: заглянуть в душу людскую».
26 апреля Толстой записал в Дн.: «Третьего [дня] начал писать художественное и много написал, но не хорошо и не переписывал. Но не разочаровался и хочу и знаю, как исправить».
Рассказ остался незаконченным, прервавшись в начале 11-й главы.
Мысль о том, что «нет в мире виноватых», занимала Толстого уже давно. 14 марта 1878 г. он писал А. А. Толстой про свою работу над «Де­кабристами»: «Надобно, чтоб не было виноватых». 6 мая 1908 г., в связи с разговором о смертной казни, Толстой сказал: «Мне вот именно, если Бог приведет, хотелось бы показать в моей работе, что виноватых нет. Как этот председатель суда, который подписывает приговор, как этот палач, который вешает, как они естественно были приведены к этому поло­жению, так же естественно, как мы теперь тут сидим и пьем чай, в то время, как многие зябнут и мокнут».

Рассказ появился впервые после смерти Толстого, в издании А. Л. Толстой «Посмертные художественные проивведения Л. Н. Толстого». М. 1911, т. II и в берлинском издании И. Ладыжникова (без цензурных пропусков).

НЕТ В МИРЕ ВИНОВАТЫХ
Второй вариант начала повести «Нет в мире виноватых» датируется в 25 июня 1909 г.: «Всё больше и больше просится Казнь Евдокима... начал новое Н[ет] в м[ире] в[иноватых] и кое-что сделал».
Толстой не только не продолжал начатого, но даже не отдал его в пере­писку. В рукописи 2 лл. обыкновенной писчей бумаги. На лицевой стороне л. 2 написаны только 10 строк. На обороте л. 2 написаны названия попу­лярных революционных брошюр, которые очевидно должны были упо­минаться в рассказе: «Хитрая механика», «Царь голод», «Пауки и мухи».
Отрывок впервые напечатан Н. Н. Гусевым в газете «Вечерняя Москва». 1935, № 241 от 19 октября.

[ХОДЫНКА.]

Катастрофа, происшедшая в день коронации Николая II (18 мая 1896 г.) на Ходынском ноле, тогда же была отмечена Толстым в его Днев­нике: «Страшное событие в Москве - погибель 3000. Я как-то не могу как должно отозваться. Всё нездоровится, слабею». Затем запись: «Вчера приехал Поша. Хорошо рас­сказывал про Ходынку». Вплоть до 1909 г., когда в Дневнике от 14 ноября отмечено: «прекрасный рассказ Сони о спасе­нии девушки на Ходынке», упоминаний нет.
Толстой заинтересовался Ходынкой «после того, как прочел фельетон «Ходынская катастрофа» в «Голосе Москвы» от 3 декабря 1909 г., и тогда спросил другой материал». Возможно, что поводом для возбуждения еще большего инте­реса к этой теме была не эта газетная статья сама по себе, а то, изложением чего она является, - большая статья Вл. Фон Штейна в «Историческом вестнике» 1909 г. (№ 11), рисующая подробности ходынской катастрофы по впервые публикуемым данным предварительного следствия. Газетный фельетон мог быть вторичным толчком.
Следующий момент в истории этого рассказа - переписка Толстого с В. Ф. Красновым. Прочитав присланную автором статью о Ходынке, Толстой написал ему 8 января 1910 г.: «Василий Филиппович, получив вашу статью о Ходынке, я очень обрадовался, будучи вполне уверен, что такой интерес­ный предмет и описанный вами, очевидцем, вами, так хорошо владеющим языком, - будет изложен так, что всякий журнал с удовольствием при­мет его и за него заплатит. Я уже готовился посылать его в «Русскую мысль», но решил прежде внимательно прочесть его. Но, к сожалению и удивлению моему, нашел, что рассказ написан так странно, с такими ненужными, преувеличенными сравнениями, так застилающими самую ин­тересную сущность дела, которая слишком мало рассказана, что рассказ не может быть принят, и я раздумал посылать его. Возвращаю его вам и советую переделать, откинув всё лишнее, только затемняющее сущность такого интересного события, и вновь прислать его ко мне. Тогда непре­менно постараюсь поместить его. Пожалуйста не сетуйте на меня». В письме к Краснову от 14 января 1910 г. Толстой по его просьбе точнее указывает недостатки статьи: «Нехороши сравнения, описания того, чего не мог видеть автор, а главное декадентская манера приписывать созна­тельность неодушевленным предметам... Не унывайте и не берите в опи­сание 8а образец новых, а Пушкина и Гоголя».
Переделанная и вновь при­сланная Толстому рукопись Краснова была отправлена в редакцию «Русского богатства» и появилась в этом журнале. 2
В феврале 1910 г. Толстой читал Моода о Ходынке «The tsar"s сого-nation». 3 расспрашивал И. В. Сидоркова, очевидца событий, рассказал Толстому о Ходынке. Маковицкий пишет: «Я Л.Н-у напомнил, что он уже paз собирал об этом материал и сам написал, и что это использовано Моодом в англий­ской брошюре. Лев Николаевич попросил достать ее и теперь прочел». Возможно, что следом рассказа Сидоркова является конспект, набросан­ный в Записной книжке 1910 г.: «1) Крики. 2) Оборванцы на палаткахъ-кричать: не ходите. 3) поднимаютъ детей по головамъ. 4) Около вала на обе стороны раздавленные. 5) Въ Петр[овскомъ] парке палаточн[ики]. 6) Народъ бежитъ. 7) Казаки бьютъ 8) Артельщи[ца] разда[вленная]. 9) Полиция тоже. 10) Бросали гостинцы въ народъ».
20 февраля 1910 г. В. Ф. Булгаков записал в дневнике: «Л. Н.... разго­варивал с Михаилом Сергеевичем [Сухотиным] об ужасной катастрофе на Ходынке во время коронации в 1896 г. - Я хотел писать на эту тему» она мне очень интересна. Психология этого события такая сложная. Обезумевшая толпа, дети, спасающиеся по головам и по плечам; купец Морозов, выкрикивающий, что он заплатит 18 000 ва его спасение. И по­чему именно 18 000?! А главное, эта смена: сначала у всех веселое, празд­ничное настроение, а потом - эта трагедия, эти раздавленные тела... Ужасно!»
Прим.: См. статью С. М. Брейтбурга «К вопросу об источниках «Ходынки». (По неиздан­ным материалам)». Юбилейный сборник «Л. Н. Толстой» (Труды Толстовского музея). Гиз. 1928.
«Ходынка. Рассказ не до смерти растоптанного». («Русское богатство» 1910, № 8).
4 Слуга в доме Толстого.
25 февраля 1910 г. в Дневнике записано: «Написал целый рассказ Ходынка, - очень плохо».
Текст «Ходынки» не переписывался и не перерабатывался. Имеется одна рукопись - автограф на 19 листах.
Рассказ «Ходынка» при жизни Толстого напечатан не был. Впервые появился в издании А. Л. Толстой - «Посмертные художественные произведения Л. Н. Толстого» т. Ill, М. 1912.

[НЕЧАЯННО.]

Первая мысль об этом рассказе записана Толстым в Дневнике 5 июня 1910 г.: «В Детскую мудрость, как нечаянно пирожное съел и не знал, что делать, и как научили покаяться». Толстой предполагал обработать рассказ для «Детской мудрости». 12 июня Тол­стой поехал к В. Г. Черткову в Мещерское и там 20 июня написал весь рассказ. В. Ф. Булгаков записал: «С утра Л. Н. очень веселый и оживленный. Вдруг утром усиленно пишет. Александра Львовна вошла на цыпочках, положила для поправок на стол вновь переписанное письмо славянскому съезду. Он - ни звука. Пишет сам на листках бу­маги. Потом приходит к ней на балкон, вручает рукопись - оказывается написал рассказ - и декламирует: Сочинитель сочинял, А в углу сундук стоял. Сочинитель не видал, Спотыкнулся и упал*. Сам смеется». (*У Ап. Григорьева в книге приво­дятся две строки, которые его отец вынес из Благородного пансиона: Танцовальщик танцовал, А сундук в углу стоял).

Бирюков продолжает 21 июня: «По одному случайному поводу тут же он сказал о вчерашнем рассказе, где, между прочим, изображается муж, возвратившийся домой в отчаянии после крупного проигрыша в карты: - Я хотел представить, - особенно на это я не хотел налегать, - что в отчаянии он хочет сначала забыться удовлетворением половой похоти, а когда жена его оттолкнула, то папироской...».
По воспоминаниям Гольденвейзера: «Александра Львовна вернулась от Льва Николаевича с листочком в руке и рассказала следующее: Л. Н. во втором маленьком рассказе, который он написал у Чертковых, описывая в начале наружность дамы (несимпатичной), описал ее так, что можно предположить внешнее сходство с Софьей Андре­евной. Между тем Софья Андреевна спрашивала его, где эти рассказы. Л. И. сказал, что они у него, и она сказала, что их нужно веять непре­менно с собой.1 Тогда Л. И. спохватился, что она может обернуть это на себя, взял листок, изменил описание наружности дамы и просил поскорее переписать и заменить этот листок переписанным. Варвара Михайловна [Феокритова] стала переписывать. Я попросил списать себе это изме­нение. Александра Львовна сказала: - Вы записываете? Так возьмите себе этот листок совсем. Можете его приклеить к своим запискам». Снимок с этого листка приложен к дневнику Гольденвейзера. На нем слова «энергическая брюнетка» и «блестящими» зачеркнуты и рукой Толстого вписано: после слова «жена» - «не высокая полная», после слова «краси­вая» (вместо «энергическая брюнетка») - «блондинка», а вместо слова «блестящими»-«нежно ласковыми голубыми».
Впервые рассказ «Нечаянно» появился в печати после смерти Толстого, - в № 87 газеты «Речь» от 30 марта 1911 г.

«ОТ НЕЙ ВСЕ КАЧЕСТВА».

Появление этой комедии связано с любительскими спектаклями для крестьян, которые устраивались с 1910 г. в Телятинках на хуторе В. Г. Черткова (сыном Черткова, В. Ф. Булгаковыми др.). В дневнике В. Ф. Булгакова от 23 марта 1910 г. записано: «Поехал в Ясную поляну. Нашел для себя письмо Димы Черткова [сына В. Г. Черткова - В. В. Черткова...] Он сообщал, что Л. Н. согласился писать пьесу для домашнего спек­такля для крестьян, который затеваем мы в Телятинках. Мне Л. Н. тоже подтвердил это». В Дневнике самого Толстого, в записях от 23 и 24 марта, имеются отметки о намерении написать пьесу для Теля­тинок и «для Димочки». Толстой использовал в комедии некоторых посети­телей. 21 мая В. Булгаков записал: «Был посетитель. Про него Л. Н. говорил: - Какой-то странный. Рассказывал про свои видения. Я, грешным делом, слушал и запоминал слова для моей пьесы: «по вол­нам жизни носило», «галлюниенации»...
19 мая Булгаков записывает: «Переписал начисто пьесу, в 5-й раз. Она всё лучше и лучше. Удиви­тельно приятно, переписывая, следить за изменениями, которые делает в ней Л. Н. Он сам всё недоволен ей. Говорит: «фальшиво».
Работа продолжалась с перерывами до конца июня. Толстой переменил заглавие комедии на новое: «От ней все качества».

ВСЕМ РАВНО.
В Дневнике Толстого запись: «бодро гулял и думал, сочинял сказочку детям» и еще на тему: Всем равно.» Сказка осталась без заглавия. В «Посмертных произведениях» (т. II, М. 1911) она появилась впервые, под заглавием «Рассказ для детей». Но из ряда записей в Дневнике и Записных кни­жек видно, что у Толстого было задумано нечто вроде серии рассказов под общим заглавием: «Всем равно». Толстой дает как бы общую мысль для будущей серии: «Всем равно. Плохо, коли богатым не стыдно, а бедным завидно. Хорошо тогда, когда богатым стыдно, а бедным не завидно».
Толстой писал: «Я последнее время не могу читать и писать художественные вещи в старой форме, с описаниями природы. Мне просто стыдно становится. Нужно найти какую-нибудь новую форму. Я обдумывал одну работу, а потом спросил себя: что же это такое? Пи повесть, ни стихотворение, ни роман. Что же это? Да то самое, что нужно. Если жив буду и силы будут, я непременно по­стараюсь написать». Владимир Григорьевич заметил, что хорошо было бы писать, не стараясь так отделывать, чтобы это не отнимало так много времени и труда. Лев Николаевич возразил: «С этим уж ничего не поделаешь. Все говорят, что вдохновение - пошлое избитое слово, а без него нельзя. Разница между этой линией en haut et en bas [вверх и вниз] - огромная. Как Пушкин сказал: «Пока не требует поэта (вообще человека) к священной жертве Аполлон»... - Бываешь днями настолько выше себя обыкновенного и, наоборот, -гораздо ниже. Это во всех областях». Я сказал, что это особенно сильно в нравственной области. Лев Николаевич прибавил: - я заметил, что эта разница особенно ве­лика у людей, занимающихся искусством».
(А. Б. Гольденвейзер)

НЕТ В МИРЕ ВИНОВАТЫХ .

Весной 1910 г. Толстой задумал новое произведение на прежнюю тему - «Нет в мире виноватых». Об этом записал А. Б. Гольденвейзер: «Если бы я был молод (говорил Толстой), я бы написал хороший роман и назвал бы его «Нет в мире виноватых», я очень хотел бы написать художественное. И чувствую, что неспособность моя временная. Сейчас сил нет, но я надеюсь, - это пройдет». Об этом же - записи в Дн. Тол­стого 10 мая 1910 г.: «Ясное представление о том, как должно образоваться сочинение: «Нет в мире виноватых» и еще кое-что» и 11 мая: «Если Б[ог] велит, напишу, буду писать: и Безумие и Н[ет] в М[ире] в[иноватых]». Работа продолжалась в сентябре 1910 г. В. Ф. Булгаков записал: «Говорил мне и М. А. Шмидт, что начал пи­сать в Кочетах художественное произведение, - на тему, о которой он часто раньше говорил, - «Нет в мире виноватых». Уже написал первую главу. Вкратце рассказал содержание ее. - Знаете, такая милая, богатая семья, вот как у Сухотиных. И тут же это противоречие - деревенские избы... Но сейчас не могу писать. Нет спокойствия...»
Незаконченный рассказ появился впервые после смерти Толстого в изд. А. Л. Толстой: «Посмертные художественные произведения Л. Н. Толстого» (М. 1911, т. П), с ценз. пропусками и одновременно в изд. И. Ладыжникова (Берлин) - без пропусков.
«ДОБАВЛЕНИЕ К ДОКЛАДУ НА КОНГРЕСС МИРА».

23 мая 1910 г. Толстой получил от доктора словесности Ж. Бергмана (J Btrgman), секретаря организационного комитета Международного конгресса мира, созыв которого намечался в Стокгольме на 1-6 августа 1910 г., приглашение на конгресс. Через некото­рое время это же приглашение повторил барон Карл Карлсон Бонд (Carl Carlson Bonde). Толстой написал «ядовитую статью в Конгресс мира». 20 июля Толстой, как записано в Дн., «поправлял добавление в Конгресс». Статья осталась неоконченной и неотправленной; публикуется впервые.

[ВОСПОМИНАНИЯ О Н. Я. ГРОТЕ.

Знакомство Толстого с Николаем Яковлевичем Гротом /1852-1899 относится к 1886 году, когда Грот занял кафедру философии в Москов­ском университете. Еще до этого личного знакомства Грот (живший тогда в Одессе) прислал Толстому свою книжку о Джордано Бруно: «Очень хорошо (писал об этом Толстой Н. Страхову 31 марта 1885 г.).-Мне и Грот нравится. Я не знаю его, но он писал мне. Какого вы о нем мне­ния?» К этому времени относится радикальная перемена в воззрениях Грота на философию, особенно сблизившая его с Толстым: он отходит от позитивизма, на основе которого были построены его пер­вые работы, и начинает разрабатывать область метафизики (см. его всту­пительную лекцию в Московском университете «К вопросу об истинных задачах философии»). В феврале 1887 г. Толстой слушал доклад Грота о свободе воли на заседании Московского психологического общества, а в мае писал Н. Н. Страхову: «Грота вы напрасно не лю­бите. Если его сравнивать с Соловьевым, то оба одинаково легкомыслен­ные; но Грот свободен и ищет истину везде, а Соловьев спутан и не может уже искать истины нигде, кроме (простите меня) в загаженном уголку церкви. - Соловьев талантливее, это правда, но Грот шире образован. Так мне кажется» .
До самой смерти Грота они вели переписку на философские и религиозные темы. По просьбе Толстого Грот дер­жал корректуры его книги «О жизни», а в журнале «Вопросы философии и психологии», редактором которого был Грот, Толстой напечатал не­сколько своих статей, в том числе трактат «Что такое искусство?»
В 1910 г. К. Я. Грот, брат Николая Яковлевича, решил выпустить сборник его памяти и просил Толстого дать его письма к Н. Я. Гроту и написать несколько «слов-воспоминаний» о брате. Толстой начал писать свои воспоминания о II. Я. Гроте. 13 сентября, Толстой говорил о нем: «Очень инте­ресный человек; очень замечательный человек. Интересен он как эволю­ционист внутренний. Был ярый позитивист, поклонник Спенсера, отри­цал отвлеченную философию. Потом сделался самым отвлеченным мета­физиком... Он мне ужасно интересен. Хочу писать о нем, но мне трудно писать о науке и профессуре. Внутренняя борьба Грота состояла в осво­бождении себя от суеверий науки и искусства, но так и не освободился».
Толстой отправил К. Я. Гроту свои воспоминания («в форме довольно длинного письма», как пишет Толстой в сопроводительном письме), но 27 сентября послал дополнительно изменения к тексту.
Полная рукопись последней редакции воспоминаний о Н. Я. Гроте не найдена. Статья напечатана впервые в сб. «Н. Я. Грот в очерках, воспоминаниях и в письмах», СПБ. 1911, стр. 208-210.

ПОСЛЕДНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ Л. ТОЛСТОГО

Последние годы жизни Толстого были заполнены обычной для него напряженной работой. Летом 1901 года он серьезно заболел и в сентябре этого года вместе с родными уехал в имение графини С. П. Паниной Гаспру, расположенное на южном берегу Крыма. По дороге, на харьковском вокзале, ему устроена была сочувственная манифестация в связи с отлучением его от церкви. Обеспокоенные этой манифестацией власти запретили помещать в газетах сведения о переезде Толстого на юг и о приветствиях, обращенных к нему. «Петербургская газета», сообщившая о выезде писателя в Крым, была наказана запрещением ее розничной продажи.

В середине января 1902 года Толстой написал Николаю II большое письмо, в котором, резко порицая правительство и самого царя, призывал избавить «рабочий народ» «от их исключительных законов, которые ставят его в положение пария, не пользующегося правами всех остальных граждан», предоставить ему право «свободы передвижения, свободы обучения и свободы исповедания веры, свойственной его духовным потребностям» и, главное, «свободы пользования землей», то есть уничтожения земельной собственности. Первое дело, которое рекомендует Толстой правительству, — это «уничтожение того гнета, который мешает народу высказать свои желания и нужды»1.

В Крыму Толстой заболел очень тяжелой формой воспаления легких, затем брюшным тифом. Положение было очень серьезно. Особый интерес к его болезни проявило правительство. 30 января 1902 года министр внутренних дел телеграфировал таврическому губернатору о том, чтобы в случае смерти Толстого запретить служить по нем панихиды, а через несколько дней таврический губернатор, в свою очередь, отдал распоряжение железнодорожным властям, чтобы в том случае, если Толстой умрет и придется перевозить тело в Ясную Поляну, поезд с гробом Толстого не делал продолжительных остановок в населенных местах.

К середине мая Толстой оправился и в конце июня вернулся в Ясную Поляну. На обратном пути его вновь встречали овациями на харьковском и курском вокзалах.

Во время пребывания Толстого в Гаспре его неоднократно навещали Чехов, с которым он впервые встретился в 1895 году в Ясной Поляне, и Горький, с которым он познакомился в Москве в 1900 году. В ноябре 1901 года Толстой записал в дневнике: «Рад, что и Горький и Чехов мне приятны, особенно первый»2.

За год до отъезда в Крым, в 1900 году, Толстой начерно написал пьесу «Живой труп», в основу которой, как и в основу «Власти тьмы», легло подлинное судебное дело — на этот раз супругов Гимер — и которая так и не была Толстым окончательно отделана.

Главное действующее лицо «Живого трупа», Федя Протасов, — живое воплощение протеста против узаконенных обществом и государством чисто формальных устоев семейной жизни, скрепляющих совместную жизнь супругов не чувством взаимного влечения, а узами юридического принуждения. Писатель, проповедовавший в «Крейцеровой сонате» аскетическую мораль плотского и всяческого иного воздержания и нерушимость брака, в «Живом трупе» явно стоит на стороне Феди Протасова, человека опустившегося, ищущего забвения в вине и в поэзии цыганской песни, увлеченного цыганкой и уходящего от своей внутренне бесцветной, хотя и доброй жены. Прописные заповеди семейной морали в пьесе оказываются жалкими и беспомощными перед естественной силой душевной привязанности, связывающей Протасова и цыганку Машу. Не будучи в состоянии без постыдного компромисса получить развод с женой, Протасов симулирует самоубийство, чтобы дать свободу себе и жене, а когда симуляция обнаруживается и суд угрожает расторжением нового брака, в который вступила его бывшая жена, и возобновлением старого брака Протасовых, он на этот раз действительно кончает самоубийством. Не отвлеченные моральные предписания определяют поведение человека, а живое, полноценное чувство, не стесняемое никакой условной ложью, не допускающее никаких сделок с голосом совести. Таков внутренний смысл пьесы Толстого.

Однако душевная драма Феди Протасова показана Толстым не только как результат неудачно сложившейся его личной жизни, но в основном как следствие глубокой порочности и полного бездушия и фальши всего общественного и государственного уклада самодержавно-полицейской России, с которым не может мириться его нравственное сознание. «Всем ведь нам в нашем круге, в том, в котором я родился, — говорит он, — три выбора — только три: служить, наживать деньги, увеличивать ту пакость, в которой живешь. Это мне было противно, может быть не умел, но, главное, было противно. Второй — разрушать эту пакость; для этого надо быть героем, а я не герой. Или третье: забыться — пить, гулять, петь. Это самое я и делал. И вот допелся».

Выдающимся по своему художественному значению произведением последних лет жизни Толстого является его повесть «Хаджи-Мурат» (1896—1904).

В «Хаджи-Мурате» с замечательным художественным мастерством нарисована фигура непокорного, свободолюбивого горца. Толстой относится к нему с такой нескрываемой симпатией, что кажется, будто он отказался от своей проповеди непротивления злу насилием и даже приветствует противление всяческому угнетению и насилию над свободой и достоинством человека. Читая «Хаджи-Мурата», вспоминаешь больше автора «Казаков», чем позднейших религиозно-философских трактатов. Так могучий дар художника-жизнелюбца вернул Толстого к поре его писательской молодости и как будто заставил его поколебаться в позиции проповедника незлобия и всепрощения. В Толстом как бы проснулся участник кавказских и севастопольских боев, и его потянуло к стихии военного быта, к ее суровой романтике и к людям, закаленным в страде боевых испытаний, увлеченных своеобразной поэзией боевых действий. Недаром в повести говорится о том, как в середине разговора офицеров «послышался бодрящий, красивый звук винтовочного, резко щелкнувшего выстрела, и пулька, весело посвистывая, пролетела где-то в туманном воздухе и щелкнулась в дерево», а затем по команде «по всей линии цепи послышался прерывистый, веселый, бодрящий треск ружей, сопровождаемый красиво расходившимися дымками», и эта стрельба настолько радовала и увлекала солдат, что они «торопились заряжать и выпускали заряд за зарядом».

События, рассказанные в «Хаджи-Мурате», — разрыв Хаджи-Мурата с Шамилем, переход героя повести на сторону русских для общей с ними борьбы со своим кровным врагом и его трагическая гибель, когда он решил бежать от своих союзников, чтобы выручить свою семью из рук Шамиля, — все это произошло в 1851—1852 годах, как раз в ту пору, когда Толстой сам был на Кавказе. Незаурядная личность Хаджи-Мурата тогда же очень заинтересовала его, но лишь в 1896 году он принялся писать повесть и потратил на нее с перерывами больше восьми лет напряженного труда, тщательно собирая разнообразные — письменные и устные — материалы, многократно ее перерабатывая и множа обширные черновые варианты. В конце 1904 года, так и не доведя повесть до окончательной литературной обработки, Толстой прекратил дальнейшую работу над ней, потому что решил, что при его жизни она все равно не будет напечатана.

Хаджи-Мурат до своего окончательного разрыва с Шамилем был таким же врагом колониальной политики русского царизма, как и Шамиль, и так же, как Шамиль, вел борьбу под знаменем фанатического мюридизма, но личная вражда с Шамилем побудила Хаджи-Мурата изменить своему повелителю и предаться русскому царю, с помощью которого он жаждал отомстить Шамилю, а затем и усилить свою власть и влияние на Кавказе. Однако в руках Шамиля осталась семья Хаджи-Мурата, спасение которой для него стало теперь главной заботой, не дававшей ему покоя во все время пребывания у русского командования. Толстой не вникал в политическую сущность мюридизма, который возглавлялся Шамилем и к которому привержен был Хаджи-Мурат, да и не мог по своей неосведомленности в исторической обстановке вникнуть в нее, но его заинтересовала личность Хаджи-Мурата в чисто этическом плане — как человека с незаурядной индивидуальностью, как самобытной и цельной натуры, настойчиво и неуклонно стремившейся к своей цели — личной независимости и избавлению любимой семьи от расправы с ней со стороны его злейшего врага.

Однако Хаджи-Мурат страдает не только от Шамиля. Он жертва и коронованного деспота Николая I, и его ближайшего окружения, для которых он только орудие в их политических расчетах и которые не делают ничего для того, чтобы прийти на помощь ему в освобождении его семьи. Хаджи-Мурат оказывается обманутым в своих расчетах, доверившись русскому царю. В глазах Толстого Николая I и Шамиля роднит присущий им обоим деспотизм. С. Н. Шульгину, принимавшему участие в собирании материалов для повести, Толстой сказал: «Меня здесь занимает не один Хаджи-Мурат с его трагической судьбой, но и крайне любопытный параллелизм двух главных противников той эпохи — Шамиля и Николая, представляющих вместе как бы два полюса властного абсолютизма: азиатского и европейского»3.

Николая I Толстой в своей повести изображает с большей обличительной силой, чем Шамиля, потому что в центре повести — судьба Хаджи-Мурата в то время, когда она всецело зависела от действий Николая и его подручных. Николай I показан в «Хаджи-Мурате» со всеми своими омерзительными качествами человека и государственного деятеля, лишенного каких-либо нравственных устоев. Под стать ему и его приближенные — в первую очередь отец и сын Воронцовы и военный министр Чернышев, являющиеся усердными и послушными исполнителями царской воли и царской прихоти. Исторически оправданный и имевший прогрессивное значение факт присоединения Кавказа к России сопровождался насильническими действиями, творившимися по указаниям Николая I и его сатрапов, оскорблявших национальное чувство кавказских горцев и вооружавших их против русского народа, неповинного в жестокостях царской колониальной политики. И это вызывало резко осудительное отношение Толстого, нашедшее яркое отражение в повести.

В «Хаджи-Мурате» значительное место занимают простые и симпатичные русские люди из солдатской и отчасти офицерской среды, которые сами являются жертвами или несут на себе бремя недальновидных и бездарных действий Николая I и его подвластных, распоряжающихся судьбами кавказских народов.

Так, значительное место в повести отведено рассказу о смерти солдата Авдеева, раненного при перестрелке, завязавшейся с чеченцами во время рубки леса русским отрядом. Вслед за тем рассказывается о его судьбе, судьбе младшего сына в крестьянской семье, недавно женившегося, бездетного, энергичного и работящего, пошедшего в солдаты вместо старшего своего брата, отца четырех детей, ленивого и нерадивого. Рассказ этот композиционно мало связан с повестью, но он понадобился Толстому для того, чтобы горькую крестьянскую долю сопоставить с беззаботно-развлекательной и беспечной жизнью аристократического военного круга во главе с Воронцовыми. Толстой не упускает случая, чтобы с чувством большого участия не сказать о тяжелой участи простого русского человека. Хаджи-Мурата, задумавшего под предлогом прогулки побег в горы, сопровождает конвой из пяти солдат, из которых трое были убиты в жестокой схватке с Хаджи-Муратом и его нукерами. Об одном из них — георгиевском кавалере, молодом, «кровь с молоком», здоровом русском малом Назарове — сказано, что он был старший в бедной старообрядческой семье, вырос без отца и кормил старую мать с тремя дочерьми и двумя братьями; о другом, Петракове, молодом, единственном сыне у матери, сказано у Толстого, что он был «всегда ласковый и веселый», а теперь, сраженный и добитый нукерами Хаджи-Мурата, «лежал навзничь с взрезанным животом, и его молодое лицо было обращено к небу, а он, как рыба всхлипывая, умирал».

Явное расположение, которое Толстой обнаружил к своему герою, коренилось, видимо, прежде всего в том, что Хаджи-Мурат упорно защищался от тех, кто посягал на его физическую свободу, подобно тому как защищался сам Толстой от посягавших на его духовную свободу. Душевный склад Хаджи-Мурата чужд был нравственному сознанию Толстого, но несгибаемая сила и стихийная мощь борца, способного глубоко чувствовать и страстно стремиться к своей цели, привлекали его внутренней красотой, какая запечатлелась и во включенных в повесть изумительных песнях, вдохновляющих Хаджи-Мурата на борьбу. Он, как и Федя Протасов, — жертва той узаконенной лжи и того тупого и бессмысленного деспотизма, которые в повести воплощены в отталкивающей фигуре Николая I, главного виновника гибели Хаджи-Мурата. Привлекали Толстого и характеры других горцев с их цельными, сильными натурами, так непохожими на испорченных и обезличенных ложной цивилизацией представителей светского общества.

Поразительно благородна простота стиля и языка «Хаджи-Мурата». Перед нами как бы воскресает сжатая и чеканная проза Пушкина, сдержанная и немногословная, но тем более волнующая и впечатляющая. И нужно было быть Толстым, чтобы найти для повести такой простой и вместе с тем необыкновенный по своему художественному действию на читателя образ, как упорно отстаивающий свою жизнь репей среди черноземного вспаханного поля, напомнивший Толстому судьбу Хаджи-Мурата, уже насмерть раненного, но поднявшегося, собрав последние силы, и с кинжалом в руке шагнувшего навстречу врагам и только после повторных выстрелов рухнувшего на землю, как подкошенный репей. Неповторимо также по своей поэтической красоте описание пения соловьев в момент бегства и смерти Хаджи-Мурата.

Деспотический характер царствования «Николая Палкина» нашел отражение, помимо «Хаджи-Мурата», также в рассказах «После бала» (1903) и «За что?» (1906).

В рассказе «После бала», как и во многих других произведениях Толстого, резкий поворот в судьбе человека наступает в результате случайного события в его жизни. Влюбленный молодой человек, безмерно увлеченный юной красавицей, готовый в приливе своей чистой идеальной любви обнять весь мир, неожиданно становится свидетелем потрясающей сцены жестокого избиения шпицрутенами провинившегося солдата-татарина. Экзекуция происходит под командой отца девушки.

За несколько часов до истязания полковник молодцевато танцевал с дочерью на балу мазурку, привлекая к себе восторженные взоры влюбленного молодого человека. А утром тот же полковник предстал перед ним в зверском облике злобного мучителя. Из мира идеальной мечты герой рассказа сразу же перенесся в мир самой отталкивающей действительности. Рассказчик был ошеломлен неожиданным открытием, и, хотя он не в состоянии тотчас же осмыслить весь ужас происходящего, он уже не может впоследствии поступить ни в военную службу, как хотел прежде, и ни в какую-либо другую. Как и Федя Протасов, чувствуя себя выбитым из колеи, он, по его словам, никуда уже не годился, а любовь его с того дня пошла на убыль и со временем сошла на нет. «Вот какие бывают дела и от чего переменяется и направляется вся жизнь человека» — такими словами заканчивает рассказчик свои воспоминания. Действие рассказа приурочено к 40-м годам прошлого века.

Есть основания предполагать, судя по дневниковой записи Толстого 18 июня 1903 года, что рассказ «После бала» носит автобиографический характер и что прототипом Василия Ивановича, влюбленного в дочь полковника и танцевавшего с ней на балу, был сам Толстой в пору его учения в Казанском университете. В статье 1886 года «Николай Палкин» Толстой делится воспоминанием, по-видимому, казанского периода, об одном из полковых или ротных командиров: «Я знал одного такого, который накануне с красавицей дочерью танцевал мазурку на бале и уезжал раньше, чтобы назавтра рано утром распорядиться прогонянием на смерть сквозь строй бежавшего солдата татарина, засекал этого солдата до смерти и возвращался обедать в семью»4.

Сам Толстой не был свидетелем экзекуции, но в 1898—1899 годах он встречался с писателем И. Н. Захарьиным (Якуниным), присутствовавшим во время наказания одного солдата шпицрутенами и познакомившего Толстого с подробностями этого наказания. Живо заинтересованный рассказом, Толстой настойчиво советовал Захарьину описать этот случай. Рассказ Захарьина, нужно думать, стимулировал работу Толстого над его собственным произведением на тему о солдатской экзекуции.

Сюжет рассказа «За что?» из времен польского восстания начала 30-х годов, вошедшего в составленный Толстым «Круг чтения», взят из книги С. В. Максимова «Сибирь и каторга», которую Толстой читал с большим интересом. Главные герои рассказа Иосиф и Альбина Мигурские были реальными лицами; под этими же именами они фигурируют в книге Максимова. В рассказе, поражающем скоплением трагических несчастий, обрушивающихся на семью Мигурских, нашли отражение основные события их жизни: ссылка убежденного патриота, борющегося за свободу своего отечества, на окраину России, смерть двух детей Мигурских, глубоко потрясшая материнское сердце Альбины, неудачная попытка бежать (Альбина решает воспользоваться разрешением перевезти прах детей и прячет Мигурского в ящике для гробов), суд над Мигурским, приговоривший его к тысяче палочных ударов, новая ссылка на вечное поселение в Сибирь, куда за ним последовала Альбина. Читатель с непрерывным напряжением следит за судьбою страдальцев — жертв деспотического режима Николая I.

Очень характерно, что, как это мы видели и в «Набеге» и в «Хаджи-Мурате», Толстой для усиления впечатления от того зла, которое причиняют власть имущие простым людям, рассказывает о судьбе одного из них, косвенно причастного к тому, что творят распорядители человеческих судеб. Так, добродушный казак Данило Лифанов, сопровождавший беглецов, обнаружив Мигурского в ящике, донес об этом властям и стал мучиться сомнением, хорошо ли он поступил, выдав Мигурского из-за формально исполнительного отношения к службе. Несмотря на то что он твердо исповедовал старую веру, не пил и не курил, после ареста Мигурского он отправился в трактир и, потребовав водки, пил там день и ночь, пропив все, что у него было, проснулся на следующую ночь в канаве и только тогда перестал думать о том, правильно ли он поступил, выполняя воинскую присягу.

Показательно, что все, сказанное о казаке Даниле Лифанове, не было заимствовано из книги Максимова и привнесено в рассказ самим Толстым.

С большим сочувствием и симпатией Толстой говорит не только о Мигурских, но и о поляках-патриотах вообще, поднявшихся на защиту свободы своего народа. Толстой заканчивает свой рассказ так: «Николай же Павлович радовался тому, что задавил гидру революции не только в Польше, но и во всей Европе, и гордился тем, что он не нарушил заветов русского самодержавия и для блага русского народа удержал Польшу во власти России. И люди в звездах и золоченых мундирах так восхваляли его за это, что он искренно верил, что он великий человек и что жизнь его была великим благом для человечества и особенно для русских людей, на развращение и одурение которых были бессознательно направлены все его силы».

В конце января 1904 года началась русско-японская война, и вскоре вспыхнула первая русская революция. Эти события очень взволновали Толстого. В связи с войной он написал статью «Одумайтесь!», в которой горячо протестовал против войны и призывал к ее прекращению. Падение Порт-Артура 20 декабря 1904 года вызвало в нем подъем патриотических чувств.

Несмотря на то что, стоя на позициях непротивления злу насилием, Толстой в своих печатных выступлениях резко отрицательно отзывался о революции 1905—1907 годов и о революционерах, порицая одновременно и деятельность русского правительства, в своих письмах, противореча самому себе, он в ряде случаев высказывался о неизбежности революционного обновления русской жизни, хотя и не понимал движущих сил революции, что сказалось и в таких его художественных произведениях на тему о революции, как «Божеское и человеческое», «Кто убийцы? Павел Кудряш», «Нет в мире виноватых».

От революции Толстой ждал освобождения народа от тяжелых материальных и нравственных условий его существования. 18 октября 1905 года он писал В. В. Стасову: «Я во всей этой революции состою в звании, добро- и самовольно принятом на себя, адвоката стомиллионного земледельческого народа. Всему, что содействует или может содействовать его благу, я сорадуюсь; всему тому, что не имеет этой главной цели и отвлекает от нее, я не сочувствую»5. Его, врага всяческого насилия, на этот раз не смущали неизбежные насилия, которыми сопровождалась революция. В другом письме к В. В. Стасову, от 30 ноября 1905 года, он писал: «События совершаются с необыкновенной быстротой и правильностью. Быть недовольным тем, что творится, все равно что быть недовольным осенью и зимою, не думая о той весне, к которой они нас приближают»6. В письме к В. Г. Черткову от 4 ноября 1905 года Толстой говорил о совершающейся революции: «А все-таки это роды, это подъем общественного сознания на высшую ступень»7. Он верил, что революция 1905 года «будет иметь для человечества более значительные и благотворные результаты, чем Великая французская революция»8.

Усиление реакции, наступившее после революции, многочисленные смертные казни, каторжные приговоры, сопровождавшие ее подавление, глубоко волновали Толстого и обостряли его душевные страдания. В 1908 году он написал статью «Не могу молчать» — гневный памфлет, направленный против смертных казней, к которым прибегало русское правительство для окончательного подавления революционного движения.

Все сильнее и сильнее смущала Толстого разница между той обстановкой, в какой он жил, и той, в какой жили народные массы. Чем дальше, тем больше Толстого тяготила жизнь в Ясной Поляне. В 1905 году он записал в своем дневнике: «Пропасть народа, все нарядные, едят, пьют, требуют. Слуги бегают, исполняют. И мне все мучительнее и мучительнее, и труднее и труднее участвовать и не осуждать... Все больше и больше болею своим довольством и окружающей нуждою»9. В 1908 году, в июле, он записал в своем «тайном» дневнике: «Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена. Куда ни выйду — стыд и страдание»10. И через несколько дней: «Одно все мучительнее и мучительнее: неправда безумной роскоши среди недолжной нищеты, нужды, среди которых я живу. Все делается хуже и хуже, тяжелее и тяжелее. Не могу забыть, не видеть»11. В апреле

1910 года Толстой жалуется в дневнике: «Мучительная тоска от сознания мерзости своей жизни среди работающих для того, чтобы еле-еле избавиться от холодной, голодной смерти, избавить себя и семью... Вчера проехал мимо бьющих камень, точно меня сквозь строй прогнали»12.

Волнующее сознание пропасти, отделяющей жизнь зажиточных слоев общества, в частности своей собственной семьи, от жизни деревенской и городской бедноты, выразил Толстой в наиболее автобиографическом своем произведении — в драме «И свет во тьме светит», над которой он работал в годы 1896—1897 и 1900 и которая осталась незаконченной и неотделанной. Устами Николая Ивановича Сарынцева Толстой высказал свое собственное отношение к угнетавшей его проблеме материального и правового неравенства людей. Обращаясь к собравшейся в его доме молодежи, Сарынцев говорит: «Вы все здесь семь, восемь здоровых, молодых мужчин и женщин спали до десяти часов, пили, ели, едите еще и играете и рассуждаете про музыку, а там, откуда я сейчас пришел..., встали с трех часов утра, — другие и не спали в ночном, и старые, больные, слабые, дети, женщины с грудными и беременные из последних сил работают, чтобы плоды их трудов проживали мы здесь. И мало этого. Сейчас одного из них, последнего, единственного работника в семье, сейчас тащат в тюрьму за то, что он в так называемом моем лесу срубил весной одну из ста тысяч елок, которые растут там...»13 Слабая в художественном отношении, лишенная драматического движения, пьеса эта, неприкрыто тенденциозно-моралистическая и программная, наглядно рисует ту тягостную размолвку, которая на почве отношения к земельной собственности существовала между Толстым, с одной стороны, и его женой и некоторыми детьми и родственниками, с другой.

Начиная с 1909 года в дневниках Толстого все чаще встречаются записи, в которых он высказывает намерение покинуть свой дом, что он задумал осуществить еще в 1884 году и что нашло литературное отражение и в драме «И свет во тьме светит».

За год приблизительно до смерти Толстой написал полубеллетристические-полупублицистические произведения, по жанру близкие к очерковой литературе, — «Три дня в деревне» и «Сон», в которых с еще большей резкостью, чем в пьесе «И свет во тьме светит», был поставлен вопрос об эксплуатации имущими неимущих. Особенно сильно заострена эта тема в очерке «Сон», над которым Толстой особенно много и упорно трудился и который являлся как бы заключением к «Трем дням в деревне». Очерк прошел через пять редакций, каждая из которых переделывалась более тридцати раз. В окончательной редакции очерка автор передает услышанный им во сне голос, оправдывающий крестьян, укравших у помещика десять дубов и осужденных за это к тюремному заключению: «Да ведь если бы они взяли не дубы, а унесли все, что есть здесь в этом доме, то они взяли бы только свое, только все то, что они и их братья, но уже никак не вы, сделали. «Похитили дубы!» Да ведь вы у них веками похищали не дубы, а жизни, жизни их детей, женщин, стариков, чахнущих и не доживающих естественный срок жизни, только оттого, что данная им, как и всем людям, богом земля отнята от них, и они вынуждены были работать на вас»14.

Незадолго до смерти Толстой работал над произведением «Нет в мире виноватых», дошедшим до нас в трех незавершенных вариантах. В каждом из них противопоставляется жизнь богатых людей и бедняков. Еще за два месяца до смерти Толстой продолжал работу над третьим, незадолго до того начатым вариантом, в котором это противопоставление выражено особенно резко. Говоря о самом себе и о своих тягостных переживаниях от сознания несоответствия своей жизни с требованиями совести, Толстой начал этот вариант такими словами: «Какая странная, удивительная моя судьба. Едва ли есть какой бы то ни было забитый, страдающий от насилия и роскоши богачей бедняк, который бы в сотой доле чувствовал, как я чувствую теперь, всю ту несправедливость, жестокость, весь ужас того насилия, издевательства богатых над бедными и всей подавленности, униженности — бедственности положения всего огромного большинства людей настоящего, трудящегося и делающего жизнь рабочего народа. Чувствовал я это давно, и чувство это с годами росло и росло и дошло в последнее время до высшей степени. Мучительно чувствую теперь все это и, несмотря на то, живу в этой развращенной, преступной среде богатых и не могу, не умею, не имею сил уйти из нее, не могу, не умею изменить свою жизнь так, чтобы каждое удовлетворение потребности тела — еда, сон, одежда, передвижение — не сопровождал сознанием греха и стыда за свое положение.

Было время, когда я пытался изменить это мое, несогласное с требованиями души, положение, но сложные условия прошедшего, семья и ее требования не выпускали меня из своих тисков, или, скорее, я не умел и не имел сил от них освободиться. Теперь же, на девятом десятке, ослабевший телесными силами, я уже не пытаюсь освободиться и, странное дело, по мере ослабления телесных сил, все сильнее и сильнее сознавая всю преступность своего положения, я все более и более страдаю от этого положения»15.

Однако Толстой в конце концов осуществил свое давнее намерение навсегда покинуть Ясную Поляну. Это произошло рано утром 28 октября 1910 года. Проехав часть пути в вагоне третьего класса, битком набитом народом, он направился к своей сестре монахине Марии Николаевне в деревню Шамардино Калужской губернии, где решил поселиться, наняв у местной крестьянки избу. Но, опасаясь, что тут может быть легко обнаружено его местопребывание и что жена или сыновья попытаются приехать туда, Толстой решил ехать дальше — в Новочеркасск, к своей племяннице Е. С. Денисенко, надеясь с помощью ее мужа добыть заграничный паспорт и уехать в Болгарию к духоборам, в случае же неудачи с получением паспорта — отправиться на Кавказ. По дороге в поезде Толстой заболел воспалением легких и, прервав свое путешествие, сошел с поезда на станции Астапово, начальник которой И. И. Озолин приютил его в своем доме. В Астапово съехалась семья Толстого, приехал В. Г. Чертков и другие близкие писателю люди, а также врачи и газетные корреспонденты, непрерывно оповещавшие через печать о состоянии его здоровья.

Гражданские власти приняли оперативные меры для «поддержания порядка», прислав в Астапово вооруженных жандармов и полицейских. Церковные власти тоже заволновались. Петербургский митрополит Антоний послал Толстому телеграмму, уговаривая его «примириться с церковью и православным русским народом». С этой же целью по поручению синода в Астапово прибыли игумен Оптиной пустыни и еще один монах. Во избежание волнений телеграмма митрополита не была показана Толстому, оптинских монахов также не допустили к нему. Около 5 часов утра 7 (20) ноября к Толстому разрешено было войти жене, но он был уже без сознания. Через час, в 6 часов 5 минут утра, Толстой скончался.

Спустя несколько часов в Астапово приехал тульский архиерей Парфений, расспрашивавший членов семьи Толстого, не выражал ли он перед смертью желания вернуться в лоно православной церкви. Вице-директор департамента полиции Харламов, секретно прибывший в Астапово еще за два дня до смерти Толстого, сообщал товарищу министра внутренних дел Курлову: «Миссия преосвященного Парфения успеха не имела: никто из членов семьи не нашел возможным удостоверить, чтобы умерший выражал какое-либо желание примириться с церковью». В связи с этим синод запретил православному духовенству совершать панихиды по Толстому.

9 ноября поезд с телом Толстого прибыл на станцию Засека, откуда на руках, в сопровождении многочисленной толпы местного населения и приезжих, прах Толстого был перенесен в Ясную Поляну, где в тот же день состоялись гражданские похороны. Толстой погребен был в лесу «Заказ», на месте, задолго до кончины указанном им самим.

Смерть Толстого отозвалась глубокой скорбью не только у его соотечественников, но и во всем культурном мире. Студенческие и рабочие демонстрации и забастовки, явившиеся откликом на горестную кончину, выразили чувство протеста передовых слоев русского общества против реакционной политики царского правительства, убежденным и страстным обличителем которой был Лев Толстой. Полным глубокого почитания откликом на смерть Толстого явилась статья Ленина «Л. Н. Толстой», напечатанная 16 (29) ноября 1910 года в газете «Социал-демократ».

Примечания

1 Там же , т. 55, стр. 65—66.

2 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 54, стр. 113.

3 Сборник воспоминаний о Л. Н. Толстом, изд. «Златоцвет», М. 1911, стр. 93.

4 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 26, стр. 559.

5 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 76, стр. 45.

6 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 76, стр. 59.

7 Там же , т. 89, стр. 27.

8 Там же , т. 76, стр. 4 (Письмо к американскому литератору и общественному деятелю Эрнесту Кросби от 6 (19) июля 1905 г.).

9 Там же , т. 55, стр. 145, 147.

10 Там же , т. 56, стр. 172.

11 Там же , стр. 173.

12 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 58, стр. 37.

13 Там же , т. 31, стр. 147.

14 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 38, стр. 24.

15 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 38, стр. 245.

Лев Толстой - это самая яркая и противоречивая фигура в русской литературе XIX века. Лев Толстой известен не только своими эпическими произведениями, но и философскими воззрениями.

Более ста семидесяти художественных произведений он создал за свою долгую жизнь. Его проза переведена на 75 языков. Только на китайский его труды переводили более двадцати лет.

Его влияние на становление мировой литературы огромно. О нем написаны тысячи статей еще при жизни. Яростные споры вызвали его религиозные убеждения, за что он был отлучен от церкви, но нисколько от этого не страдал. Был несколько раз номинирован на престижную Нобелевскую премию, но предпринимал шаги, чтобы ему ее не вручили.

Если первую половину своей жизни граф Толстой провел в войнах, кутежах и карточных играх, то вторую – слыл аскетом, стремящимся к нравственному совершенству. Он при жизни собрал возле себя в Ясной Поляне последователей. Не проповедовал, но беседовал с самыми разными людьми. Не боялся тяжелой работы, не признавал сословий и в письмах царю обличал государственное насилие.

В 56 лет он отказался от собственности в пользу жены, а также прав на издание своих произведений, за которые уже в те времена предлагали один миллион рублей золотом. А после чуть не пустил свою многочисленную семью, которая насчитывала 28 человек, по миру, передав своим подвижникам права на издание всех своих трудов.

Супруга Толстого до последнего билась за собственность семьи, из-за чего возникали частые конфликты. Он считал, что его разменяли на деньги и ушел умирать в спокойной обстановке.

После его смерти вдова напишет, что так и не узнала, что за человек был ее муж, несмотря на 48 лет прожитых вместе.

Сирота казанская

Граф Николай Ильич Толстой с 17-ти лет был на военной службе, участвовал в войне с Наполеоном, попал в плен, вернулся на родину и возрасте 30 лет вышел в отставку в звание полковника. Унаследовав от матери имени Никольское-Вяземское, молодой офицер быстро прокутил его в карточных играх. Чтобы поправить свои финансовые дела он женился на княжне.

Мария была богатой наследницей, единственной дочерью генерала Николая Волконского. Мать девочки Екатерина Трубецкая умерла, когда той было два года. Мария получила очень хорошее образование, но была остра на язычок, имела крупные черты лица, а после смерти родителя стала невероятно щедрой. Богатые родственники были обеспокоены ее намерениями сорить деньгами в пользу бедных, а потому решили устроить ее судьбу, познакомив с Николаем Толстым, приятным, но разоренным графом. Он был на четыре года старше 30-летней Марии.

Этот брак по расчету оказался счастливым, но недолгим. За десять лет совместной жизни они построили большой дом и родили пятерых детей: четырех сыновей и долгожданную дочь, тоже Марию. Лев Николаевич был четвертым сыном в этой дружной семье.

После рождения дочери в 1830 году мать умерла. Будущему писателю было два года.

Еще через семь лет внезапно скончался отец.

Дети перешли на попечение родной сестры отца, назначенной официальной опекуншей.

Лев Николаевич по крупицам собирал образ матери. О ней ему рассказали старший брат Николай, опекун, что-то он почерпнул из ее дневника. Он любил гулять в одиночестве среди посаженных ею деревьев в нижнем саду Ясной Поляны. Героиня «Войны и мира» Марья Болконская будет во многом списана с его матери.

Когда мальчику исполнилось 12 лет, умерла его тетя. Детям назначили нового опекуна – еще одну сестру отца. Пелагея Юшкова была бездетной. Дочь губернатора Казанской губернии, она вела светскую жизнь, жила на широкую ногу и не захотела уезжать в глушь. Поэтому дети из Ясной Поляны переехали в Казань.

Здесь они прожили почти пять лет. Все братья, кроме Льва Николаевича, окончили один из лучших университетов. Мария получила очень хорошее образование в Родионовском институте благородных девиц.

Лев окончил два курса восточного отделения факультета, но бросил. Менее двух лет он изучал в университете юриспруденцию, но и эту науку постигнет та же участь – студенту не интересно на лекциях. Его увлекают самообразование, чтение философских книг и первые творческие опыты написания трактатов о жизни. С 19 лет Толстой начинал вести дневник, который будет писать до конца своих дней.

Тетушка Полин, так называли дети свою опекуншу, многое сделала для племянников. Она сохранила им наследство, участливо подходила к проблемам каждого, вместе с детьми выезжала в Ясную Поляну каждое лето, чтобы вести там дела.

В 50 лет, когда племянники стали самостоятельными, она резко поменяла свой образ жизни, забросила светское общество, стала путешествовать по монастырям, изменилась.

Она часто гостила в имении, куда вернулся Лев в 1847 году. А он наведывался к Юшкову в Казань, сохранив с ним прекрасные отношения.

Следующие два года жил в столице. Он готовился к экзаменам по праву, но внезапно увлекся светскими раутами. Родственников и знакомых у него в столице было предостаточно, его принимали охотно. Здесь впервые начал играть в карты. Азарт долго не позволял ему остановиться, он даже чуть не проиграл свое имение. Игра в карты станет его постоянной спутницей.

К этому же времени относится его увлечение музыкой и музыкантами. Это отразиться в его «Крейцеровой сонате». Он сам неплохо играл на рояле. Однажды вместе со знакомым сочинил вальс. Сохранилась нотная запись этого единственного музыкального произведения. Он звучит в фильме «Отец Сергий.

Другой его страстью была охота. В компании старшего брата, Ивана Тургенева, Афанасия Фета он охотился на птицу, дичь и зверей. Известна история, когда перед новым 1859 годом Льва Николаевича чуть не задрал медведь.

Школы для бедных

Противник государственного образования, Толстой открывает свою систему обучения. Он построил школу и сам вел занятия у крестьянских детей. В 21 год он видит педагогику как систему свободных отношений между учениками и учителем. Школьники на занятиях сидят, где пожелают, вольны уйти в любое время и не делать домашнего задания.

Принцип обучения строился на заинтересованности учителя предметом разговора. У Толстого получалась: его слушали с удовольствием.

За свою жизнь писатель пожертвовал на строительство школ для бедных не одну тысячу рублей. А с 34-х лет впускал журнал о педагогике, в основном состоящих из собственных текстов, в том числе рассказов, басен для детей всех возрастов. Вышла дюжина номеров, материал из которых лег в основу одного из томов собраний сочинений.

Вскоре он оставит это занятие на десятилетие. А когда возобновит свои педагогические опыты, то создаст два варианта азбуки и пособие для начальной школы, одобренные, хотя и неохотно, министерством образования. Он опубликует их в возрасте 44-х лет.

Военная карьера

В начале 50-х начал писать первую часть автобиографической трилогии «Детство». Но работу прервал старший брат Николай. Он предложил вместе поехать на Кавказ, где он участвовал в сражениях с горцами. Свой опыт он опишет в рассказах, опубликованных в некрасовском журнале «Современник». Лев Толстой оценит писательский талант своего брата. Между ними была разница пять лет, Лев уважал мнение Николая, любил его и внимал советам.

И этот раз не был исключением. Лев Николаевич заканчивает «Детство», отправляет рукопись в издательство и едет в Тифлис. В повести «Казаки» он опишет бегство молодого барина на военную службу в артиллерийскую бригаду.

Ему шли бакенбарды, мундир и эполеты. В скучной штабной обстановке он провел почти три года, пока не получил назначение в Севастополь. Крымская война откроет в нем храброго воина, командира артиллерийской батареи. Его наградили орденом св. Анны и медалями. Между разрывами снарядов он пишет «Севастопольские рассказы» и умудряется их переправить в некрасовский журнал.

Военная служба сыграла положительную роль в его делах, расшатанных игрою в карты и неумением вести хозяйство.

Ко времени возращения домой 28-летний поручик уже имел писательский успех, благодаря «Детству», о котором очень хорошо отозвались именитые коллеги. Его военными рассказами зачитывалась вся страна.

От приглашений в светские салоны и на литературные вечера не было отбоя. Толстой познакомился со многими именитыми писателями, например, с Иваном Тургеневым, старше его на десять лет. С ним он сохранит хорошие отношения на много лет.

Он продолжит активно писать прозу, выплескивая на бумагу свои впечатления о войне. И начнет вторую часть трилогии – «Юность».

Через год балы в Петрограде он променяет на балы в Париже. Путешествие по Европе 29-летний писатель продолжит в течение трех лет. Он побывал во многих странах, но в своем дневнике кроме восхищения культурой, отметит дистанцию между богатыми и бедными.

Во Франции у него случилось настоящее горе: в возрасте 37 лет от туберкулеза умер брат Николай. После похорон он едет в имение Никольское, чтобы вступить во владение. Через 32 года это имение он добровольно отдаст младшему брату Сергею.

А после революции помещичью усадьбу сожгут, как и многие другие.

Соня

Его жизнь изменит женитьба на Софье Андреевне, с которой он проживет 48 лет.

Она была средней дочерью семьи Берс, с которыми Толстые были знакомы давно. Ей было 18 лет, ему 34. Он не сразу выделил ее среди трех сестер. Но когда провел тест, то был шокирован ее острым умом и пониманием его мыслей. Толстой часто зашифровывал фразы, обозначая их только первыми буквами, за которыми он всегда знал, какое слово стоит. Объяснив схему, он попросил девушку разгадать зашифрованную таким образом фразу. Она назвала сразу. Это уникальное понимание останется в семье навсегда. Не удивительно, что Толстой счастлив.

Первые десять лет биографы назовут самыми плодотворными. Он напишет все свои главные романы. Первой помощницей, кто будет работать с его черновиками – это Софья. Только она могла понять, что кроется за закорючками и аббревиатурами, которыми щедро сыпал на бумаге Толстой.

В браке у них родилось девять сыновей и четыре дочери. Пятеро умерли в детстве.

Сегодня в мире насчитывается более трехсот потомков писателя. Вот уже семнадцать лет они ежегодно встречаются в Ясной Поляне.

Второе я

Ближе к пятидесяти годам, как и у тетушки Полин, у Толстого случился внутренний надлом. Он не знал, чего хочет, зашел в тупик в своих размышлениях. В своем дневнике он пишет, что думает о смерти. Путь наверх он нашел в богословской литературе, беседах с монахами и походами по святым местам. С этого времени он не пишет художественные тексты, только философские статьи, религиозные трактаты.

Графа все чаще видят в простой одежде, за крестьянской работой, проповедующим отказ от удобств, вегетарианство, простоту во всем. Он даже перестал охотиться и находил удовольствие в пеших прогулках от Ясной Поляны до Москвы, один или с подвижниками преодолевая более двухсот километров. В 60 лет бросил курить.

Он противостоит государственной системе, открыто заявляя о насилии, которое чинит государство, отказывается быть присяжным в суде, клеймит войны. Царю все это не нравится, за писателем устанавливают надзор, но до конца жизни не тронут, учитывая заслуги.

Его труды на тему новой философии находились под запретом. Их удалось частично издать за границей.

Семье он переписал все свое имущество и отказался от авторских прав. Всем управляет жена, которой пришлось не только вести хозяйство, воспитывать детей, но и погружаться в издательские дела. Помогла вдова Достоевского, что много лет блестяще справлялась с этой задачей.

Софья самостоятельно продавала труды мужа, поставила на поток собрания сочинений на выгодных условиях. Коммерческая жилка супруги позволила многочисленной семье выживать.

В сентябре 1887 года супруги отметили серебряную свадьбу, на которую пригласили родных и друзей. А весной следующего года у них родился тринадцатый ребенок. Ивану будет отпущено семь лет жизни.

В 90-ые наступает голод. Причина: неурожай, кризис, эпидемии тифа.

Сборы от постановок, которые с успехом шли в столичных театрах, расходовались на благотворительность. Эти две-три тысячи рублей в год писатель тратил на помощь голодающим. При его поддержке были открыты около трехсот столовых в четырех областях. Две тяжелые зимы смогли пережить более десяти тысяч нуждающихся. Было организовано снабжение дровами, кормом для скота, семенами овса, картофеля, проса. Для грудных детей отрыли молочные кухни. Толстовский пример разошелся по стране. Благотворителей становилось все больше.

На почву нравственного совершенствования, бескорыстного служения людям, отрицания всех форм управления родилось движение «толстовство». Тысячи последователей атаковали Ясную Поляну. Для них барин был почти святым. Они активно занимались распространением взглядов писателя, издавали журнал, устраивали коммуны. Когда Толстому исполнилось 70 лет, его последователей объявили сектой, а самого его отлучили от церкви.

Но Софье Андреевне такая жизнь в тягость. Она любит мужа, вся семья служит ему как писателю, заботиться о нем как о человеке, но он все чаще уходит в себя или из дома. Ссоры, нервные срывы, упреки становятся ему невыносимыми. Софья Андреевна держит оборону, опасаясь потерять права на издание произведений мужа. На них уже покушается один из последователей Толстого, которому тот доверяет.

Последнее масштабное произведение: роман «Воскресение» вышел в 99-ом году. Церковнослужители в очередной раз спасовали – писатель всегда стоял на стороне народа, несмотря на свое благородное происхождение. Но такого «врага» они не хотели иметь и предложили ему публично покаяться, чтобы вернуть в свою систему. Толстой промолчал.

С каждым годом дом пустел: сыновья женились и обзаводились своим хозяйством, дочери Мария и Татьяна вышли замуж, но часто навещали родителей. Семья жила втроем: с младшей Александрой.

В начале нового века Толстой провел зиму в Крыму. Он тяжело болел, вокруг него хлопотали врачи и родные. Окрепнув, он возвратился в имение и уже никуда не выезжал.

За два года до восьмидесятилетия в семье происходит трагедия: от тифа умирает дочь Маша. Ей было всего 35 лет. Толстой уже не оправится после этой смерти.

Свой юбилей он запретит отмечать. Тем не менее на его имя придут тысячи поздравительных телеграмм со всего света.

Скандалы в доме будут вспыхивать все ярче. Уставший и измотанный писатель как-то проснется ночью и увидит, что жена опять что-то ищет в его бумагах. Софья Андреевна искала доказательства заговора – пресловутое завещание о передаче прав на издание всех его произведений Черткову – последователю учений Толстого. Лев Николаевич не выдержал. Он ушел от воюющих лагерей двух близких ему людей в ночь, написав письмо с последним «прости».

Он умер через семь дней в квартире начальника железнодорожной станции «Астапово». Софью Андреевну к нему пустили в последние минуты его жизни.