Рассказ тринадцатый подвиг геракла. Тринадцатый подвиг геракла

У меня была хроническая малярия, и, сколько доктора ни лечили, ничего не могли поделать с ней. Я немного гордился своей неизлечимой малярией.

К тому времени, как Алика вызвали, он был совсем готов. Я думаю, он даже не соображал, куда идет и зачем.

Теперь он стоял спиной к докторше, бледный, с остекленевшими глазами, и, когда ему сделали укол, он внезапно побелел как смерть, хотя, казалось, дальше бледнеть некуда. Он так побледнел, что на лице его выступили веснушки, как будто откуда-то выпрыгнули. Раньше никто и не думал, что он веснушчатый. На всякий случай я решил запомнить, что у него есть скрытые веснушки. Это могло пригодиться, хотя я и не знал пока, для чего.

После укола он чуть не свалился, но докторша его удержала и посадила на стул. Глаза у него закатились, мы все испугались, что он умирает.

- «Скорую помощь»! - закричал я. - Побегу позвоню!

Харлампий Диогенович гневно посмотрел на меня, а докторша ловко подсунула ему под нос флакончик. Конечно, не Харлампию Диогеновичу, а Алику.

Он сначала не открывал глаза, а потом вдруг вскочил и деловито пошел на свое место, как будто не он только что умирал.

Даже не почувствовал, - сказал я, когда мне сделали укол, хотя прекрасно все почувствовал.

Молодец, малярик, - сказала докторша. Помощница ее быстро и небрежно протерла мне спину после укола. Видно было, что она все еще злится на меня за то, что я их не пустил в пятый «А».

Еще потрите, - сказал я, - надо, чтобы лекарство разошлось.

Она с ненавистью дотерла мне спину. Холодное прикосновение проспиртованной ваты было приятно, а то, что она злится на меня и все-таки вынуждена протирать мне спину, было еще приятней.

Наконец все кончилось. Докторша со своей Галочкой собрали чемоданчики и ушли. После них в классе остался приятный запах спирта и неприятный лекарства. Ученики сидели, поеживаясь, осторожно пробуя лопатками место укола и переговариваясь на правах пострадавших.

Откройте окно, - сказал Харлампий Диогенович, занимая свое место. Он хотел, чтобы с запахом лекарства из класса вышел дух больничной свободы.

Он вынул четки и задумчиво перебирал желтые бусины. До конца урока оставалось немного времени. В такие промежутки он обычно рассказывал нам что-нибудь поучительное и древнегреческое.

Как известно из древнегреческой мифологии, Геракл совершил двенадцать подвигов, - сказал он и остановился. Щелк, щелк - перебрал он две бусины справа налево. - Один молодой человек захотел исправить греческую мифологию, - добавил он и опять остановился. Щелк, щелк.

«Смотри, чего захотел», - подумал я про этого молодого человека, понимая, что греческую мифологию исправлять никому не разрешается. Какую-нибудь другую, завалящую мифологию, может быть, и можно подправить, но только не греческую, потому что там уже давно все исправлено и никаких ошибок быть не может.

Он решил совершить тринадцатый подвиг Геракла, - продолжал Харлампий Диогенович, - и это ему отчасти удалось.

Мы сразу по его голосу поняли, до чего это был фальшивый и никудышный подвиг, потому что, если бы Гераклу понадобилось совершить тринадцать подвигов, он бы сам их совершил, а раз он остановился на двенадцати, значит, так оно и надо было и нечего было лезть со своими поправками.

Геракл совершал свои подвиги как храбрец. А этот молодой человек совершил свой подвиг из трусости… - Харлампий Диогенович задумался и прибавил: - Мы сейчас узнаем, во имя чего он совершил свой подвиг…

Щелк. На этот раз только одна бусина упала с правой стороны на левую. Он ее резко подтолкнул пальцем. Она как-то нехорошо упала. Лучше бы упали две, как раньше, чем одна такая.

Я почувствовал, что в воздухе запахло какой-то опасностью. Как будто не бусина щелкнула, а захлопнулся маленький капканчик в руках Харлампия Диогеновича.

- …Мне кажется, я догадываюсь, - проговорил он и посмотрел на меня.

Я почувствовал, как от его взгляда сердце мое с размаху влепилось в спину.

Прошу вас, - сказал он и жестом пригласил меня к доске.

Да, именно вас, бесстрашный малярик, - сказал он.

Я поплелся к доске.

Расскажите, как вы решили задачу, - спросил он спокойно и, - щелк, щелк - две бусины перекатились с правой стороны на левую. Я был в его руках.

Класс смотрел на меня и ждал. Он ждал, что я буду проваливаться, и хотел, чтобы я провалился как можно медленней и интересней.

Я смотрел краем глаза на доску, пытаясь по записанным действиям восстановить причину этих действий. Но мне это не удалось. Тогда я стал сердито стирать с доски, как будто написанное Шуриком путало меня и мешало сосредоточиться. Я еще надеялся, что вот-вот прозвенит звонок и казнь придется отменить. Но звонок не звенел, а бесконечно стирать с доски было невозможно. Я положил тряпку, чтобы раньше времени не делаться смешным.

Мы вас слушаем, - сказал Харлампий Диогенович, не глядя на меня.

Артиллерийский снаряд, - сказал я бодро в ликующей тишине класса и замолк.

Артиллерийский снаряд, - повторил я упрямо, надеясь по инерции этих слов пробиться к другим таким же правильным словам. Но что-то крепко держало меня на привязи, которая натягивалась, как только я произносил эти слова. Я сосредоточился изо всех сил, пытаясь представить ход задачи, и еще раз рванулся, чтобы оборвать эту невидимую привязь.

Артиллерийский снаряд, - повторил я, содрогаясь от ужаса и отвращения.

В классе раздались сдержанные хихиканья. Я почувствовал, что наступил критический момент, и решил ни за что не делаться смешным, лучше просто получить двойку.

Вы что, проглотили артиллерийский снаряд? - спросил Харлампий Диогенович с доброжелательным любопытством.

Он это спросил так просто, как будто справлялся, не проглотил ли я сливовую косточку.

Да, - быстро сказал я, почувствовав ловушку и решив неожиданным ответом спутать его расчеты.

Тогда попросите военрука, чтобы он вас разминировал, - сказал Харлампий Диогенович, но класс уже и так смеялся.

Смеялся Сахаров, стараясь во время смеха не переставать быть отличником. Смеялся даже Шурик Авдеенко, самый мрачный человек нашего класса, которого я же спас от неминуемой двойки. Смеялся Комаров, который, хоть и зовется теперь Аликом, а как был, так и остался Адольфом.

Глядя на него, я подумал, что, если бы у нас в классе не было настоящего рыжего, он сошел бы за него, потому что волосы у него светлые, а веснушки, которые он скрывал так же, как свое настоящее имя, обнаружились во время укола. Но у нас был настоящий рыжий, и рыжеватость Комарова никто не замечал. И еще я подумал, что, если бы мы на днях не содрали с наших дверей табличку с обозначением класса, может быть, докторша к нам не зашла и ничего бы не случилось. Я смутно начинал догадываться о связи, которая существует между вещами и событиями.

Звонок, как погребальный колокол, продрался сквозь хохот класса. Харлампий Диогенович поставил мне отметку в журнал и еще что-то записал в свой блокнотик.

С тех пор я стал серьезней относиться к домашним заданиям и с нерешенными задачами никогда не совался к футболистам. Каждому свое.

Позже я заметил, что почти все люди боятся показаться смешными. Особенно боятся показаться смешными женщины и поэты. Пожалуй, они слишком боятся и поэтому иногда выглядят смешными. Зато никто не может так ловко выставить человека смешным, как хороший поэт или хорошая женщина.

Конечно, слишком бояться выглядеть смешным не очень умно, но куда хуже совсем не бояться этого.

Мне кажется, что Древний Рим погиб оттого, что его императоры в своей бронзовой спеси перестали замечать, что они смешны. Обзаведись они вовремя шутами (надо хотя бы от дурака слышать правду), может быть, им удалось бы продержаться еще некоторое время. А так они надеялись, что в случае чего гуси спасут Рим. Но нагрянули варвары и уничтожили Древний Рим вместе с его императорами и гусями.

Я, понятно, об этом нисколько не жалею, но мне хочется благодарно возвысить метод Харлампия Диогеновича. Смехом он, безусловно, закалял наши лукавые детские души и приучал нас относиться к собственной персоне с достаточным чувством юмора. По-моему, это вполне здоровое чувство, и любую попытку ставить его под сомнение я отвергаю решительно и навсегда.

ТРИНАДЦАТЫЙ ПОДВИГ ГЕРАКЛА

Респектабельно обставленный кабинет. За окном весна. Звонит телефон. Представительный мужчина с печатью заботы на благообразном челе поднимает трубку.

«… генеральный директор „Геракла“ слушает… Да, сударыня… да… правильно… вообще-то справки выдает отдел информации, но извольте… да, совершенно верно… искусственное оплодотворение в случае бесплодия по вине мужа… да, феминистки, желающие иметь детей, но не желающие иметь дело с мужчинами, к нам тоже обращаются… вас верно информировали - никаких физических контактов - ампула со спермой донора переносится в матку путем телепортации… ампула активируется, попав в среду с нужным химизмом… нет, сама она растворяется… да, конечно, нет… боюсь, сударыня, мы не сможем оказать вам услуги столь скоро. К сожалению, вам придется немного подождать. Так получилось, что именно на этой неделе вся наша аппаратура находится на профилактическом плановом осмотре… Да и в любом случае, вам все равно пришлось бы сначала получить консультацию у нашего астролога относительно наиболее благоприятной даты зачатия… Да, конечно… Надеюсь увидеть вас в числе наших клиенток в самое ближайшее время… Всего вам доброго, сударыня, всего доброго…»

Трубка брошена на рычаг, выражение дежурной вежливости покидает лицо генерального директора, сменяясь мрачной угрюмостью. Лоб наморщен, брови сдвинуты, взгляд устремлен в одну точку, рука тянется к галстуку, чтобы ослабить узел.

Именно в таком состоянии и застает шефа главный специалист, явившийся с докладом.

К сожалению, господин директор, у меня неутешительный новости, - говорит он. - Валяйте, Панунцио, я готов к худшему. - Ну, если точнее, новости у меня две - одна хорошая, другая плохая… - Да не тяните же, бога ради! - Хорошая новость заключается в том, что мы выяснили причину происшествия. Это, господин директор, была мощная вспышка на солнце. Очень мощная. А церебротроника у нас весьма тонкая и чувствительная… Но мои ребята уже приступили к разработке системы защиты, так что от повторения подобного… м-м… инцидента мы будем застрахованы. - А плохая? - Как раз во время сбоев в аппаратуру была заправлена новая кассета с ампулами. Пятьдесят штук. И все пятьдесят были выстрелены в неизвестном направлении. - Всего лишь пятьдесят? Ну, убытки не так уж велики, как я думал, - лицо директора светлеет. - Увы, господин директор, это лишь часть плохой новости. Да, если бы они просто пропали в пространстве, то и бог с ними - списать в убыток и все. Но к сожалению это были ампулы последней модификации. Самонаводящиеся. - Что это значит? - Вынырнув в пустом пространстве, эти ампулы будут анализировать состояние среды в радиусе до нескольких десятков метров. Затем, нащупав около себя среду с надлежащим химизмом, они телепортируются автономно. - Разумеется, не спрашивая обладательницу… э-э… «среды с надлежащим химизмом», желает ли она этого… - Боюсь, что так, господин директор. - Слушайте, на кой черт нам понадобилась такая модификация? - Ну как же - с их помощью мы могли бы обслуживать клиенток на дому. Расширение спектра услуг. - Да… Слава богу, газетчики еще ничего не пронюхали. Однако надо подготовить наших юристов и людей из отдела страхования к будущим неприятностям. Кажется, мы поступили неразумно, отказавшись финансировать избирательную кампанию Демиана Павери. Одним из пунктов его программы была легализация абортов. - А скажите, господин директор, - я ведь специалист только по телепортационной технике - есть ли возможность отличить беременность, вызванную применением нашей техники, от обычной, так сказать, беременности? - К сожалению, Панунцио, есть. Все тот же химизм среды. После зачатия, вызванного нашей ампулой, в матке остается своеобразный биохимический знак. Эксперты легко могут распознать его на протяжении всей беременности. Так что нам остается только ждать, как развернутся события. - И уповать на Господа.

Глубокая осень того же года.

Все та же печать заботы на челе генерального директора.

Итак, Панунцио, как я понимаю, вы завершили работу? - Да, господин директор. Почти. - Почти? - Мы проследили судьбу сорока девяти ампул из пятидесяти. - И каковы результаты?

Главный специалист вставляет дискету в компьютер и на экране монитора возникает план части города, в которой расположен «Геракл». От «Геракла» веером расходится множество цветных пунктиров.

Это, господин директор, траектории полета наших ампул. Надо сказать - очень красиво легли! Классическое пуассоновское распределение. - Меня интересуют результаты. - Да, конечно. Девятнадцать ампул попали и… м-м… реализовали себя вот в этом комплексе зданий. - Что это за комплекс? - Монастырь св. Бернардина. Женский, разумеется. - Боже мой! Вы не находите, Панунцио, что девятнадцать беременных монашек для одного монастыря - это чересчур? - Да. Епископ того же мнения. Судя по всему, он уже провел расследование и сообразил, в чем дело. - Стало быть, вскорости я буду иметь удовольствие беседовать с Его Преосвященством… Господи, мало нам неприятностей с правительством, так еще и церковь! - А вы, господин директор, скажите епископу, что мы отвечаем лишь за аппаратуру, действующую по законам - физическим и биологическим. А случайностями управляет Господь. Вспышки на солнце и прочие вероятности не по нашему ведомству. Раз такое произошло, значит Господь так захотел. Да и зачатия-то - непорочные. И прецедент уже был… - Боюсь, Его Преосвященство не оценит ваш юмор, Панунцио. Но дальше… - Четырнадцать ампул попали вот в это здание. - А там что? - Увы, господин директор, я вынужден констатировать, что мы весьма неосмотрительно выбрали соседство для нашего «Геракла». Там женский колледж. - И конечно же все четырнадцать ампул сработали как надо? - Ну, поначалу мы думали, что туда попало больше, ибо беременных девиц оказалось шестнадцать. Но мы взяли биохимические пробы и установили, что два случая к нам отношения не имеют. Хотя девицы, пронюхав откуда-то, в чем дело, попытались все на нас навесить. - Еще бы - случай-то какой - и невинности лишиться и честь соблюсти! Однако, Панунцио, зачем было проводить биохимическую экспертизу? Ведь те, которые от нашего «Геракла» понесли, должны быть девственницами? - Господин директор, опомнитесь! В каком веке вы живете? Там не было ни одной девственницы! - Ай-яй-яй! Да это же не колледж, а гнездо разврата какое-то! Вертеп! Э-э, Панунцио! Это что - речь идет о колледже на улице Святых Мучеников? - Да, господин директор. - Но ведь там учится моя дочь! - Да, господин директор. Учится. - Надеюсь, хе-хе, она не… - Увы, господин директор… - Панунцио, вы представляете себе заголовки газет, когда об этом пресса пронюхает? Директор «Геракла», можно сказать - отец-основатель, допускает, чтобы его дочь забеременела от его же аппаратуры! Да меня в инцесте обвинят! - Успокойтесь, господин директор, ваша дочь не входит в число жертв «Геракла». Она среди тех двоих… - Что!? Час от часу не легче! - директор обхватывает голову руками. Следует долгая пауза. Наконец он обретает способность говорить и с горечью произносит: - И это вы называете утешением!.. Ладно, продолжайте, Панунцио… Что остальные ампулы? - Шестнадцать оставшихся, судьбу которых мы проследили, разбились пополам. Восемь из них легли слева, вот здесь… - А что там у нас? - Там бордель… - Но послушайте, Панунцио, тут ведь ничего не должно быть! Они же должны предохраняться! - Они и предохранялись, господин директор, но эффективность наших ампул такова, что… Словом, все сработали. - Да, восемь беременностей в публичном доме это еще хуже, чем девятнадцать в монастыре! Но, по крайней мере, здесь это входит в профессиональный риск, не так ли? Полагаю, отсюда нам ничего не грозит? - Еще как грозит, господин директор. Этот бордель легальный, и как только они пронюхают в чем дело, их профсоюз тут же вчинит нам иск в связи с временной потерей трудоспособности восьмерых сотрудниц.

Директор глубоко вздыхает.

А остальные восемь? Каких еще собак они на нас напустят? - Весьма крупных, господин директор. Эти восемь ампул попали вот сюда. Тут административная башня, принадлежащая правительству. Министерства, департаменты, резиденции сенатских комитетов и постоянных депутатских комиссий. И здесь, господин директор, прямо мистика какая-то! - А в чем дело? - Там полным-полно женского персонала, но все восемь забеременевших от «Геракла» оказались секретаршами. Вопреки всякой теории вероятностей! Гормоны у них, что ли, более активные?.. - Я чувствую, самые большие неприятности ждут нас здесь? - Боюсь, что так. Экспертизу мы провели тайно, подкупив нужных гинекологов, так что жертвы еще не догадываются, в чем дело. Но уже назревают несколько крупных скандалов. Три или четыре жены тамошних деятелей уже подали на развод, а вы сами понимаете, что это такое для политика. Так что, как только они узнают всю правду, судебных процессов нам не избежать… - Боже мой, боже мой! Все одно к одному! Ну а

Тринадцатый подвиг Геракла
Александр Казанцев

Казанцев Александр

Тринадцатый подвиг Геракла

Александр Казанцев

13-й ПОДВИГ ГЕРАКЛА

Оказывается, и один в поле воин!

Двадцать лет назад во время путешествия на теплоходе "Победа" вокруг Европы я побывал в Греции. Два десятилетия понадобилось мне, чтобы расшифровать загадку последнего мифа о Геракле, и лишь теперь я готов рассказать об этом.

Афины! Средоточие древнего эпоса, колыбель цивилизации.

Здесь процветали высокие искусства, театр и поэзия в пору, когда другие народы теперешней Европы рядились в шкуры и жили в пещерах.

Над пестрой мозаикой городских крыш высится скала с плоской вершиной, над которой виднеется что-то вроде короны, похожей на ферзя с шахматной диаграммы. Бело-желтая, словно отлитая из сплава золота с платиной. Но это мрамор. И не зубцы короны, а колонны разрушенного храма.

Мы поднимались к Акрополю долго. Дорога оказалась трудной и длинной. Идя по ней, эллины во время священных шествий проникались благоговейным ожиданием чуда, прежде чем увидеть божественные строения.

Поразительно впечатление от величественного полуразрушенного здания Парфенона. В чем секрет? В строгой математической логике сооружения восемь колонн на короткой стороне храма, семнадцать (именно 17=2х8+1) по длинному фасаду? В незаметном глазу наклоне колонн внутрь, который, скрадывая перспективу, как бы выравнивает их, не позволяет им при взгляде снизу "развалиться"? Или в ощущении воздушной легкости и гармоничности храма, пробуждающего невольные воспоминания об Афине - богине Деве, чья исполинская статуя стояла здесь,

сверкая золотом в солнечных лучах, хотя и была деревянной, но в драгоценном чехле, служившем древним афинянам "золотым запасом"? Теперь от нее осталось лишь место, где она стояла. Но путешествующие атеисты, католики, протестанты двадцатого века с их пылким воображением готовы были преклониться перед великолепным языческим идолом.

Боги Олимпа! Сколько превосходных сюжетов получили мы от наивных, но поэтических верований эллинов!

Зевс Громовержец! Силой воцарившийся среди богов. Неистовый сластолюбец, зорко высматривающий для себя земных красавиц.

Его покойно-величавая жена, непреклонная Гера, покровительница домашнего очага, беспощадная гонительница рожденных от прелюбодеяния, в том числе и Геракла, побочного сына своего державного супруга.

Бог света, враг зла, златокудрый, сияющий, но порой жестокий Аполлон с серебряным луком и не знающими промаха золотыми стрелами.

Богиня любви Афродита, воплощение женской красоты, вышедшая из морской пены...

И множество других "узкоспециализированных" богов светлого Олимпа, которым противостоит брат Зевса Аид, правящий скорбным царством теней.

Украдкой подобрали мы бесценные сувениры, крохотные хрустевшие под ногами кусочки мрамора. Лишь много лет спустя я узнал, что туда по ночам завозили на самосвалах битый мрамор из карьеров специально для легковерных туристов.

Вспоминая известные с детства мифы, шли мы по шумным улицам древнейшей из европейских столиц. Афины, в отличие от Рима с его остатками Колизея и руинами иных памятников культуры прямо на улицах, ничем, казалось, не напоминали своего древнего прошлого, но...

На углу переполненного машинами проспекта стоял продавец губок, величественно запрокинув голову, словно рассматривая видимый отсюда Акрополь, и держал на плече палку с ворохом губок, не поддельных, а собранных ныряльщиками со дна морского, чем-то похожих на детские воздушные шарики.

Задержавшись у перекрестка, мы все еще говорили о богах Олимпа, об их борьбе с титанами за власть над миром. О томд как они влюблялись, рождали детей, вели вполне человеческий образ жизни и следили за людьми, помогали героям, а великого героя Геракла даже сделали бессмертным.

Рад, что наши древние боги занимают вас. - на чистом русском языке обратился к нам продавец губок. - Жаль, не вижу вас, мои земляки.

Но мы перед вами, - начал было поэт, но спохватился, поняв, что старик слеп.

Я родился в Колхиде, - продолжал тот, - жил там на берегу вашего Черного моря и до сих пор своими уже незрячими глазами вижу Кавказские горы и ту скалу, к которой бегал еще мальчишкой, ту самую, к которой был прикован Прометей.

Он произнес это с таким серьезным видом, что мы переглянулись.

Я мог бы многое рассказать вам о Колхиде, о золотом руне, об аргонавтах, об Одиссее, Геракле...

Старый грек заинтересовал нас.

Вы давно перебрались на родину? - спросил поэт.

На "родину предков", - отозвался старик и раздраженно махнул рукой. Отсюда виден Акрополь, но, увы, не видна наша с вами родина.

Вы тоскуете о ней?

Потому и заговорил с вами, услышав знакомую речь.

Да, мы под впечатлением Парфенона! Какой непревзойденный гений создал его? - испытующе спросил поэт.

Великий зодчий Фидий, друг Перикла, оратора и воина, мечом и словом подчинявшего себе всех. Но, увы, уже без него, - вздохнул старик, гениальный зодчий по навету врагов, приписавших ему хищения, умер в тюрьме. Но разве найдется в мире столько золота, чтобы оплатить его творения, которыми спустя двести пятьдесят веков любуются люди Земли?

С вами интересно говорить, - признался поэт.

Я мог бы вам рассказать много интересного, чего почти никто не знает.

Может быть, мы пройдем в кафе напротив? - предложил художник.

О нет, почтенные гости! Там "брачное кафе", туда приходят только люди, желающие вступить в брак, познакомиться.

Боюсь, что нам с вами там делать нечего. Я проведу вас в другое место.

И он двинулся по тротуару. Мы шли за ним, видя, как колышется за его спиной огромная связка губок.

Подошли к кафе с вынесенными на тротуаре, как в Париже,

столиками. Усатый официант усадил нас за один из них, а мы, скинувшись своей туристской мелочью, хотели угостить нашего спутника, но он запротестовал, сказал несколько певучих слов официанту, и тот исчез.

Вскоре он вернулся, неся бокалы с чем-то ароматным, что нужно было потягивать через соломинки.

Никак не могу освоиться с тем, что нахожусь на территории Древней Эллады, - сказал художник.

Так посмотрите вокруг, - сказал слепец, словно видел все лучше нас. Разве не найдете вы среди людей носатых и мясистых и тех, кто похож на древнегреческие статуи? Девушки, юноши... Представьте себе их с античными прическами, в ниспадающем складками одеянии... Не могу вам помочь в этом, но уверен...

Но он помог, помог! И был прав, слепец! Слепыми оказались мы, зрячие! Люди, сидевшие за другими столиками, прохожие на тротуаре, если не все, то некоторые из них, стали восприниматься нами как дети Эллады.

Вот юноша! Если вообразить себе его в тунике, с лентой на лбу, удерживающей пряди волос, его копию можно было бы поставить на пьедестал в музее!

А эта девушка, что так заразительно хохочет с подругой!

Да обе они с удивительно правильными чертами лица, с линией лба, продолжающей нос, превратись они по волшебству в мрамор, могли бы поспорить с творениями древних мастеров!

Я сказал об этом слепому продавцу губок и еще больше расположил его к нам.

Вы обязательно отыщите скалу Прометея в Колхиде. Я вам расскажу, как ее найти. Я мальчишкой лазил на нее и нашел выемку от кольца, к которому повелением Зевса приковали Прометея. На высоте ста локтей. И это кольцо разбил Геракл, освободивший титана.

Старик откинул голову. Его полуседые вьющиеся волосы, повязанные лентой, переходили в густую, тоже полуседую курчавую бороду, обрамлявшую неподвижное лицо.

Я подумал, что вот таким мог бы быть Гомер!

Геракл освободил Прометея, приговоренного Зевсом Громовержцем за похищение огня с Олимпа и передачу его людям вместе с ценными знаниями. Но никто из ныне живущих не догадывается, что в числе этих знаний было и знакомство с божественной игрой, которой увлекались боги Олимпа, и прежде всего сам Зевс. Он сделал богиней этой игры свою дочь Каиссу, которую прижил с одной восточной богиней, передавшей ей знания игры.

Что это была за игра? - живо заинтересовался я, услышав знакомое имя Каиссы.

Не знаю, господа. Могу только сказать, что это была игра богов. В благодарность за свое освобождение титан Прометей обучил Геракла этой игре. И великий герой, плывя со спутниками во время похода аргонавтов, коротал за этой игрой долгие дни плавания.

Это миф? - спросил поэт.

А что такое миф? - в свою очередь, спросил слепец. - Это сказание о случившемся, переданное из поколения в поколение, может быть, и с видоизменениями. Ведь с тех пор прошла не одна тысяча лет. Так предания становились мифами. Кое-что забывалось. Например, конец мифа о великом герое Геракле, который завоевал бессмертие своими подвигами.

Загладив ими тяжкие преступления, - напомнил поэт.

Но боги, назначив ему искупление, учли одно важное обстоятельство. Я не всегда продавал губки. Было время - изучал историю. Первую жену Геракла звали Мегарой. А почему слово "мегера" на многих языках стало символом сквернейшего женского характера? Ведь произношение гласных изменчиво.

Отталкиваясь от этого, я сделал вывод о возможных причинах преступления Геракла. Почему не предположить, что герой был доведен своей сварливой супругой до исступленного состояния и, не желая, чтобы семя этой женщины жило в его поколениях, в припадке безумия способный и на самоубийство, уничтожил собственных детей? Нет, я не оправдываю его, но я пытаюсь понять его действия, что, очевидно, сделали и боги, позволив ему искупить свою вину. Не случись этого, не совершил бы он свои тринадцать подвигов, давших ему бессмертие.

Двенадцать, - робко поправил я.

Слепец не обернулся в мою сторону. Вдохновенно глядя поверх голов прохожих, словно видя вездесущий в Афинах Акрополь, твердо сказал:

Для людей двенадцать. Для богов Олимпа тринадцать.

Об этом мало кто знает. Это результат моих исканий. Я был и археологом, и собирателем народных сказаний. А вот теперь губки...

Если вы позволите, мы купим у вас по губке. Я хотел сказать, по две губки, - заверил художник.

Мы с поэтом кивнули.

Признателен вам, господа. Я подарю вам их в память о тринадцатом подвиге Геракла.

И слепец заговорил чуть нараспев, словно аэд древности, аккомпанируя себе на струнах невидимой кефары. Иногда он переходил на гекзаметр древнегреческого стиха, а потом, как бы спохватываясь, продолжал мерное повествование по-русски.

Мы слушали как завороженные.

Когда Геракл победно возвращался из своего последнего похода, жена его Даянира, мучимая ревностью, стараясь сохранить путем волшебства любовь мужа, послала ему великолепный плащ. Она пропитала его кровью кентавра Несса, пытавшегося когда-то ее похитить и сраженного стрелой Геракла. Коварный кентавр, стремясь из царства Аида отомстить Гераклу, сумел уговорить доверчивую женщину взять его кровь, которая якобы вернет ей любовь мужа, если пропитать ею его одежду. На самом же деле кровь эта была отравлена ядом Лейнерской гидры, уничтоженной Гераклом во время второго его подвига. Этот яд, которым Геракл придумал смазывать наконечники своих стрел, сделал кровь кентавра смертельной. И Геракл стал жертвой коварства мстящей ему тени. В великих мучениях вернулся он домой, где его несчастная жена, узнав о своем невольном преступлении, покончила с собой. Желая избежать дальнейших мук, Геракл потребовал от соратников положить себя на костер и поджечь его.

И воспылал костер на высокой горе Оэте, взметнулось его пламя, но еще ярче засверкали молнии Зевса, призывающего к себе любимого сына. Громы прокатились по небу. На золотой колеснице пронеслась к костру Афина-Паллада и понесла Геракла, прикрытого лишь шкурой когда-то убитого им во время первого подвига Немейского льва. А нарядный плащ его, пропитанный смесью яда гидры и кровью лукавого кентавра, продолжал гореть. И поднялся от него ядовитый столб черного дыма ненависти и коварства, преградив путь золотой колеснице. То богиня Гера, преследовавшая героя всю его жизнь зато, что он был зачат Зевсом с земной женщиной, и теперь поставила перед ним преграду на пути к вершине светлого Олимпа. Да, герой, очистивший Землю от чудовищ и зла, заслужил обещанное ему бессмертие, но Зевс забыл сказать, где проведет он это бессмертие: на светлом Олимпе среди богов или в скорбном царстве Аида, служа там мрачному брату Зевса среди стонов и мучений теней усопших. И настояла Гера устроить Гераклу последнее испытание, потребовать с него еще один подвиг _ сразиться в божественной игре с самим "Корченным" Тартаром, вызванным для этого из бездны тьмы. Там, за медными воротами, содержал он неугодных Зевсу титанов, похищая из царства Аида попавших туда прославленных земных мудрецов, которых зловещий Тартар сперва обучал божественной игре, а потом, победив ибо искусен был в ней, всячески издевался над ними, ввергая в конце концов в свою бездну мрака. Он, Тартар, породивший чудовище Тифона и адских многоголовых псов, не знал лучшей радости, чем торжествовать над кем-нибудь победу в божественной игре. Сам Тартар был порождением бога Обмана и богини Измены.

Он исходил злобой на всех, корчась от безысходного гнева и неприязни. Такого противника предстояло Гераклу сокрушить, ничья означала для него поражение, иначе не было ему пути на светлый Олимп.

Олимпийские боги очень любили божественную игру и чтили богиню Каиссу за ее способность воспитывать игрой волю, отвагу, твердость духа и способность расчетливо находить жизненно важные решения.

Корченный Тартар знал, что освобожденный Гераклом Прометей обучил своего спасителя искусству божественной игры, и даже сам хитроумный Одиссей на обратном пути из Колхиды, научившись играть, нередко проигрывал Гераклу. Но злобный Тартар не боялся никого.

Поединок должен был состояться у подножья Олимпа, там, где каждые четыре года проводились игры атлетов. Но никто из смертных не должен был быть свидетелем этой битвы богов (Геракл уже стал равным им!). Боги же Олимпа сошли с его вершины, чтобы насладиться поединком, ибо нет большей радости, чем видеть борьбу умов.

Геракл хмур, Геракл не весел
Последний подвиг взял, навесил
Микенский царь, чтоб богом стать
Герой наш должен побеждать:
Так сорок девственниц - невест
Должён герой в один присест
Вскрыть сорок ларчиков за ночь,
А после ночи - рабство прочь!
(Здесь арифметика проста,
Мы делим восемь на полста,
Подсчет несложный говорит
Он должен каждой уделить
Не больше десяти минут
Но он Геракл, а не кто-нибудь:)

……………………..

Уж полночь и герою до утра
Успеть бы надо. В спальне ждет Она.
Завесы пышные раздвинув,
Герой увидел чью-то спину…

Девы № 1, 2, 3

Она была смугла, бледна
И страхом ширились глаза.
В них черных словно смоль
И крик, и будущая боль.
И хоть Геракл наш воевал
Друг между ног, увы, молчал.
Смущен, герой такой бедой,
Но надо думать головой.
Он ларчик пальчиком открыл
И деву с миром отпустил.
Алеет плат пятном
И первую из списка вон.

Та, что вошла второй
Была не робкой, а другой
В её очах, как мед густых
Сомнений не было пустых.
Геракл понял их намек
Он не услышит здесь упрек
И тотчас в трубы затрубил трубач
И кони резвые пустились вскачь
Сметая все преграды на пути
И деве некуда уйти
Крик страсти вырвался из уст
Невинности был сорван куст.
Укрывшись платом расписным
Не дева уж простилась с ним.

Прошло каких-то полчаса
И что он видит, небеса,
Предстала карлица пред ним
И сердце сделалось глухим
Голубоглаза и мила
Но как же все-таки мала
Чтоб разбудить сома в штанах
Геракл начал второпях
Медовой образ вспоминать
И «друга» к битве разминать
Он сублимировал и пил
Потом сома в раз в пруд спустил.
Карлица охнуть не успела
А сом уж дома, сделал дело.
И третий плат алел пятном
Еще одну из списка вон.

Дева № 4

Цвета спелой пшеницы
Густые ресницы
Упругий, дерзкий сосок
Легкий стан и узкий носок
Влажный, чувственный рот
Шеи стройный изгиб, поворот
Красотой незнакомки пленен
Геракл, почти что, влюблен.
Как стрела под тугой тетивой
Готов отстреляться герой
Но вместо любви и добра
Кинжал её держит рука
Жених у прелестницы есть
Ему и отдаст свою честь
Герой по натуре добряк
И дальше он быстро размяк
Рассек на бедре себе кожу и рад
Кровью наполнить еще один плат.

Девы № 5, 6

Рыжая девка кусалась и билась
В постели смеялась, резвилась
Ещё язвила и изощрялась
Своей остротой похвалялась.
Коль сможет герой её заболтать
Готова тотчас же женой его стать
Но у Геракла рука - та сильна
А голова для другого дана.
Хоть ум у героя не так уж остер,
Язык не приучен выигрывать спор
Но в суть дела может вникнуть
И в место свиданий проникнуть.
Он девушку ласками усмирил
Её же оружием ларчик открыл
И пятый платок алеет пятном
Ещё одну девушку вычеркнул он.

Мулатка невидимой тенью прошла
Рукою, не дрогнув, одежды сняла
Из черного жемчуга тело
К герою приникло умело
Вот жадные губы ищут добычу
Хищные руки шарят и рыщут
Нашли, что искали в кудрявой ботве
Животворящий росток в глубине
Она иступлено его ласкала
Губами томными целовала
Искусными ласками до бела
Клинок накалила и довела.
И вот не хилый стручок между ног
А мощный, гигантский столб
Готовый в любое время
Извергнуть геройское семя
Геракл легко девицу поднял
И ловко жемчужинку нанизал.
Еще один плат алеет пятном
Шестую из списка вон.

Дева № 7

Природа любит цифру семь
Та, что вошла потом под сень
Желанна словно первый луч,
Пробивший океан из туч
Нежна как лилия весной
Стоит с поникшей головой
В плаще из золотых волос
Достойная красой богов
Бедняжку Гера наказала
Безумной страстью обуяла
Царя. Но дева гонит Эврисфея
Стоит теперь, поднять не смея
Своих прекрасных синих глаз
Из царской спальни в тот же час
Её уводят в наказанье
И новое готовит испытанье -
Её нелегкая судьба
К герою прямо привела.
Геракл рад повеселиться
Но не насильничать, глумиться
Вздохнув, другое он рассек бедро
Плат обмакнул и был таков.

Девы № 8 - 12

Как только молодая скрылась
За ней, смеясь, толпой явились
Зашли не мало - сразу пять
Одно лицо, одна и стать
Сестер их пятеро, как есть
Готовых в одночасье честь
Свою Гераклу подарить
И так, как мать смогла родить
Всех в миг один произвести
Желают сестры и в любви
Познанье получить сполна
Все разом пять, а не одна.
Смеясь, героя окружают
Одежды вон летят, и тают
В его руках прелестные девицы
Он заострил тугую спицу
Пять петель разом провязал узлом
И пятерых отправил вон.

Дева № 13

Что за дела, за чертовщина
Кто дева перед ним или мужчина,
Плод Афродиты и Гермеса
Гермафродит с лицом повесы?
Герой смущен, герой встревожен
С мужчиной не привык делиться ложем
Но казус в том и состоит
Что дева перед ним стоит
С лицом юнца, его фигурой
С началом женским и натурой.
Такою соблазнишься как
Изюмом стал вдруг виноград

Как известно, греческий богатырь Геракл совершил двенадцать подвигов. Он сражался и побеждал гигантского льва, морскую многоголовую гидру, пса Цербера и других мифических животных. Он был физически сильным. Но, выполняя чье-то задание, испытывал и себя на смелость, ловкость, находчивость и мужество в каждой конкретной обстановке.

В жизни иначе. Писатель Фазиль Искандер подсмотрел одну такую ситуацию и описал ее в рассказе «Тринадцатый подвиг Геракла».

Мы узнаем от бывшего ученика этой школы, уже повзрослевшего и прошедшего школу жизни человека, историю с учителем математики. Он тогда размышлял, что учителя математики бывают разные: неряшливые и гениальные.

Обложка книги 13 подвиг Геракла

Но вот в эту грузинскую мужскую школу во время Великой Отечественной войны присылают нового учителя математики. Интеллигентного, похожего на дворянина с открыток времен царизма. Грека по национальности и с оригинальным русско-греческим именем-отчеством – Харлампий Диогенович. С высоты прожитых лет бывший ученик отнес его к категории гениального педагога.

Вернемся во времена школьной жизни. Ученики быстро поняли, что новый учитель прекрасно разбирается в математике с ее формулами, теоремами, доказательствами. Еще он знаток истории и школьной психологии. Учитель находил возможность рассказать школьникам об истории его земли, о древних мифах. Расширяя кругозор своих подопечных, Харлампий Диогенович рассказывал о двенадцати подвигах мифического героя Геракла, а также о выдающихся личностях древности – Диогене и Пифагоре.

Школьники если и не полюбили учителя, так сразу же стали уважать. Он не вел уроки менторским тоном, тактично указывал на ошибки отвечающих у доски или при анализе контрольных работ, домашних заданий. На занятиях в классе стояла тишина, все сосредоточенно выполняли классное задание. Такая тишина иногда пугала директора школы: не случилось ли чего в пятом «Б»; не сбежали ли играть в футбол? Харлампий Диогенович никогда не запугивал школьников вызовом родителей на профилактическую беседу по поводу их сына, даже если иногда и не мешало бы. И вскоре все поняли, что у их учителя есть очень грозное воспитательное оружие: юмор, смех или безобидная шутка.

Тонкая насмешка, не переходящая в злорадство, не окрик приводили в чувство ленивого ученика. Смехом Харлампий Диогенович ненавязчиво показывал ученику, что его поступок нелепый, недостойный молодого человека. Смеялся не только он, но и весь класс. Напомним: шла война, и дети это понимали. Смех для них был некоей разрядкой от негативных эмоций, вызванных сводками Совинформбюро о положении на фронте. Рассказ 13 подвиг Геракла читать поучительно.

Школьник, который предпочел выполнению очередного домашнего задания по математике футбольный матч, тешил себя надеждой списать задачку у отличника. Паренек все-таки пытался решить ее дома, но сам себя убедил в том, что не сможет точно сказать: правильный это будет ответ или нет?

Хотя прекрасно знал, что на последней странице учебника напечатаны ответы на задания. Сверься со своим решением — и можешь спокойно идти в школу и не получать тактичный упрек в нерадивости от учителя математики. Так нет же, он рассудил, что ответы ведь могут быть неправильными, зачем же голову ломать?

В классе наш герой сверяется по решению задачки с отличником и с ужасом узнает, что тот, как и всегда, решил. Ленивца словно током пронзило, и он спросил: «А если ответ неправильный?» Отличник успокоил: решение сходится с ответом в задачнике.

Еще больше тот расстроился, когда узнал, что и его сосед по парте, которого он дразнил «Гитлером» за его имя – Адольф, тоже выполнил здание. Школьник расстроился, и его замешательство заметил вошедший в класс Харлампий Диогенович. Это окончательно добило нерадивого ученика: значит, точно вызовет к доске.