Александр габриэль * aleksandr gabriel. стихи * poems

, Минск , СССР) - русский поэт.

Биография

Родился 27 ноября г. в Минске (в настоящее время Республика Беларусь). Учился на факультете промышленной теплоэнергетики Белорусского национального технического университета ( -), работал научным сотрудником в НИИ по 1992 г., в 1988 году защитил кандидатскую диссертацию. После г. занимался коммерческой и банковской деятельностью, в г. эмигрировал с семьей в США.

Творчество

Всерьез начал заниматься сочинительством уже в США, в 2004 г., а уже в следующем году получает значительную сетевую известность и начинает печататься. Далеко не полный список публикаций включает газеты и журналы «Terra Nova», «Форвертс», «Новое Русское Слово» , «Чайка» , «Новый Журнал» , «Интерпоэзия» (все - США), «Гайд-Парк» (Англия), «Другие Берега» (Италия), «Крещатик» и «Зарубежные Задворки» (Германия), «Новый Берег» (Дания), «Фонтан» (Украина), «Дети Ра» , «День и Ночь» , «Нева» (Россия). Автор сборников и двух стихотворных книг, вышедших в России. А. М. Габриэль член творческого союза с 2005 г.

О творчестве А. Габриэля

• Лев Лосев : «Стихи Александра Габриэля мне нравятся, и они интересны. Он знает, что хочет сказать, и у него получается».

• Александр Кабанов : «Александр Габриэль - хороший поэт. Хотя оценочное „хороший“ здесь формально и вряд ли усиливает достаточное по моим понятиям определение - поэт».

• Евгений Витковский : «Александр Габриэль - мастер, притом самого первого сорта, таких в нашей весьма не бедной литературе наберётся разве что десяток. Жаль, что я так поздно познакомился с его творчеством. И радостно, что все-таки познакомился. Видимо, такой и будет русская поэзия ХХI века».

• Изя Шлосберг : «Стихи Александра Габриэля - это в первую очередь высочайшая эрудиция, это самобытный язык, это ирония и яркий юмор, которые невозможно повторить. Он умудряется связывать, казалось бы, не пересекаемые аллюзии, цитаты, аллегории, и этот симбиоз порождает абсолютно новый необычайный смысл, идеи, о которых мы никогда не задумывались. При этом текст настолько плотен, настолько идеально сбит, что ни слово, ни букву поменять невозможно. Тронь - и все рассыплется, перестанет быть поэзией Габриэля».

Признание

• Первое место и золотая медаль на конкурсе «Поэтический Олимп» от Российской Академии литературной экспертизы им. В.Г.Белинского

• Первое место в номинации «Юмор» на фестивале в Германии.

• Финалист международного Волошинского конкурса (Коктебель, ).

• Дважды лауреат конкурса «Заблудившийся Трамвай» им. Николая Гумилева, Санкт-Петербург,, ).

• Обладатель премии , 2008, Москва.

Основные публикации

• , номер 14, 2005 (The Coast, Philadelphia 2005), ISSN: 1057-932Х.

• , февраль, 2006 г., (Калифорния, США), ISSN 1557-6752.

• , выпуск 9, 2006 г., (Италия).

• , выпуск 3, 2007 г., (Нью-Йорк, США), ISBN 978-0-9793240-2-4 , ISBN 0-9793240-2-5 .

• Литературно-художественный журнал «Веси», Номера 9, 10, 2007 г., 3 и 8, 2008 г., (Екатеринбург, Россия).

• Литературно-художественный альманах «Под часами» Союза российских писателей. Издано Смоленским отделением Союза российских писателей, 2008 г., (ошибоч.) .

• Литературно-художественный журнал «Листья», выпуски 22 и 25, 2010 г. (Техас, США), ISSN 1946-1453.

• Журнал «Фонтан» (Одесса, Украина). Номера: 154 (сентябрь, 2010 г.), 155 (октябрь, 2010 г.), 156 (ноябрь, 2010 г.), 157 (декабрь, 2010 г.), 158 (январь, 2011 г.), 160 (март, 2011 г.)

• , выпуск 3, 2011 г., (Сан-Хосе, США).

• .

• , выпуск 1, 2006 г.

• , выпуск 9(59), 2009 г.

Книги

• «Одним файлом», Seagull-Press, USA, 5, 290 с., 2005, ISBN 0-9765268-4-0 .

• «Искусство одиночества» («Водолей», Москва), 152 с., 2006, ISBN 5-902312-88-4 .

• «Планета поэтов 3» (Библиотека «МАПП», Рига 2007), ISBN 978-9984-9943-0-7 .

• «Неразведенные мосты» (Изд-во «Сударыня», Санкт-Петербург - Нью-Йорк, апрель 2007), ISBN 5-88718-016-1 .

• «Эго-истины» («Геликон-Плюс», Санкт-Петербург), 256 c., 2009, ISBN 978-5-93682-561-3 .
• «Эквилибриум. стихоживопись» (совместно с Изей Шлосбергом) Hanna Concern Publishing, USA, 72 c.., 2013,ISBN 978-1492704782 .

Напишите отзыв о статье "Габриэль, Александр Михайлович"

Ссылки

• .

• .

• .

• .

• .

• Александр Карпенко .

Примечания

Отрывок, характеризующий Габриэль, Александр Михайлович

Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.

Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.

Писать об этом авторе мне даже как-то неловко – все равно, что ломиться в открытые ворота. «Габриэль? – скажут одни. – Ааа, это такой синий ослик на юзерпике!» «Габриэль? – переспросят другие. – Как же, как же, «28 капель корвалола», «Вакансии», - знаем, читали…» «Ну да, Габриэль, - вспомнят третьи, – юморист! Придумывает всякие словечки, вроде «патамушта» или «бескомпромиссис». «Ах да, Габриэль, - спохватятся четвертые. – Классно пишет о любви. «Спор с женщиной», например. Или вот - «Склока», тоже шикарный стих!..»

Надо заметить, что и те, и другие, и третьи, и четвертые будут по-своему правы. Действительно, Александр Габриэль rhyme_addict многогранен и универсален – он искрометный и рассудительный, задорный и флегматичный, ироничный и печальный одновременно. Но всё это, так сказать, различные ипостаси, в основе которых лежит, как мне кажется, большой трагический талант. Да-да, не удивляйтесь – если вчитаться в книгу «Искусство одиночества», то перед нами раскрывается трагик, остро ощущающий глобальную и неразрешимую проблему – проблему несоответствия собственного человеческого «я» той среде, в которой это «я» существует.

Эволюция

Как просто слыть вершиной эволюции
в теории, изобретённой Дарвином,
читая Цицерона и Конфуция,
валяясь на диванчике продавленном.
При этом мы - способные на многое,
и с неизменной четкостью фельдфебеля
мы отличаем Гегеля от Гоголя,
и уж подавно Бабеля от Бебеля.
Мы - королевской крови от рождения,
стрижёмся и не бегаем косматыми,
освоили давно прямохождение,
возвысившись тем самым над приматами.
Изобрели "Конкорды" и селекцию,
приборы совершенные и строгие,
и лечим даже вялую эрекцию
по правилам высокой технологии.
Изучено строенье каракатицы,
структура анаболиков и солода...

А в душах - пуще прежнего сумятица
и чувство одичалости и холода.
Мы состоим из имени и отчества;
мы бирки на лодыжке у покойника.
От нас несёт нездешним одиночеством,
как будто сквозняком от подоконника.
И будь мы хоть вождями, хоть феллахами,
но наши души загодя, заранее
набиты генетическими страхами
предательства,
болезней и страдания,
поскольку за изящными фасадами
и за демократичными законами
мы так и остаемся - голозадыми
мартышками,
гориллами,
гиббонами.

Вчитайтесь в это юмористическое, на первый взгляд, стихотворение, в начало его второй части – вот она, главная беда, не позволяющая современному человеку жить в гармонии с собой и миром. Парадокс заключается в том, что приращение окружающих нас благ не дает приращения счастья, а успешное разрешение прежних проблем порождает новые проблемы. При этом человек, постоянно страдающий от избытка вокруг себе подобных, все время пребывает в состоянии отчуждения, испытывает чувство «одиночества в толпе». Осознание этой реальности прослеживается во многих образах книги – и в «цирковом дрессированном пони», который бегает по замкнутому кругу в стихотворении Патамушта , и в «зазоре меж землею и небом», который «становится уже» и давит на плечи, пригвождая человека к земле (Давление), и в желании убежать от действительности, замечательно переданном в стихотворении Беглец :

Я всего лишь хотел убежать,
не пройдя по расчетам и сметам,
разделить неподъёмную кладь
с восходящим над миром рассветом.
Я хотел убежать. Не всерьёз.
Лишь понять, что возможно - иначе,
различив в перестуке колёс
торопливую поступь удачи.
Чтоб росою умылась душа,
чтоб найти позабытую веру,
я хотел, никуда не спеша,
не дыша, заглянуть за портьеру,
чтоб побыть Единицей. Собой.
Не пластмассовым кубиком в "Лего"...

Но - проигран неначатый бой:
я убит при попытке побега.

Беда еще и в том, что убежать от самого себя невозможно, даже если начать новую жизнь. Александр Габриэль вырос и много лет прожил в советском и постсоветском Минске, побывал и в шкуре эмигранта-переселенца, и в образе благополучного среднего американца, но везде и всегда ощущение несовершенства мира преследовало его по пятам и выливалось в стихотворные строки. Может быть, потому и близки они самым разным людям, что передают не узкоспецифический, а всеобщий опыт, поднимают темы, востребованные в любое время и в любом обществе. И это относится не только к таким достаточно оторванным от реалий стихотворениям, как Меж нами не было любви , Синяя птица или afterlove , но и к тем, где явно прослеживается «конкретика», но все детали подчинены выражению все той же идеи - Города , Шило на мыло , Непогода в Бостоне .

Казалось бы, раз мир несовершенен, должен существовать какой-то образец, идеал, представление о том, как правильно, как должно быть. Таким идеалом для Александра Габриэля является герой стихотворения «Философ» :

Бредёт по планете Неспорящий, землю не роющий,
тропинками еле приметными, мохом поросшими,
вдали от хайвэев, ведущих гаврошей к Сокровищам,
и встречной дороги, до "пробок" забитой гаврошами.

Его наблюдательность - мера познания Сущего.
Отведав из рваной котомки нехитрой провизии,
он будет смотреть, как дорога осилит идущего,
и будет свидетелем каждой дорожной коллизии.

Как выгодно быть в этом клане - Не Ищущих Выгоды,
как здорово просто сидеть и на солнышко щуриться,
поскольку давно уже сделаны главные выводы,
и только неясно, что раньше: яйцо или курица.

В глазах утомленных - ростки непредвзятого Знания,
а мимо несутся спешащие, злые, охочие...
Удачи им всем! А ему - всё известно заранее.
Спокойная мудрость.
Усмешка.
Пикник на обочине.

Но и здесь автор верен себе – не упомянута ни в одной строке, но отчетливо ощущается недостижимость этого идеала, ибо он подразумевает полный отказ от всего, к чему мы привыкли, и с чем вряд ли сможем расстаться. Но что же тогда остается делать? Бросить всё и уйти?

Уходящему

Хорошо уходить по-английски
в равнодушный багряный закат
без упреков, без пошлой записки,
без случайного взгляда назад.

Хорошо уходить по-английски,
уходить в неуют, в непокой,
неба край поразительно близкий
изумленно потрогав рукой.

Отойти от вселенских законов,
от нелепых "хочу - не хочу"...
Все свои миллиарды нейронов
пригасить, как ладонью - свечу.

Позабыть о чужом постоянстве,
позабыть, где враги, где друзья,
и побыть в безвоздушном пространстве
оболочкой бестелого "я".

А вернувшись назад, не оставить
ничего на хард драйве обид.
Отыскать директорию "Память"
и, зажмурясь, нажать на "Delete".

У воды постоять, у причала,
отыграв бесполезную роль...
И начать всё по-новой. Сначала.
В полой точке под номером ноль.

Это, пожалуй, единственное стихотворение в книге, в котором проскользнула мысль о добровольном уходе – и тут же была отогнана решительной авторской рукой. Потому что такие воззрения совсем не в духе Саши Габриэля. Несмотря ни на что, слишком крепки ниточки, связывающие его с понятием «жизнь». Можно убедиться в этом, прочитав, например, стихотворения Печаль моя… , Рижский бальзам , или Промежутки :

Серой пылью, травой и прахом
обязательно станет каждый.
Всё исчислено.
А пока что
остаются да Винчи с Бахом,
Модильяни, Рембо, Прокофьев,
Боттичелли, Толстой, Стравинский,
осторожная терпкость кофе
и сугревный глоточек виски.

Остаются БГ и Заппа,
уморительный взгляд коалы,
и хрустальной росы кристаллы,
и пьянящий сосновый запах,
остаются слова и споры,
и грибные дожди, и ветер,
и один человек,
который
стоит всех остальных на свете.

Промежутки всегда набиты
мелочами
и чем-то важным
до момента, когда однажды
мы с последней сойдем орбиты
под прощальный аккорд заката,
отыгравши все ноты в гамме...
Чтоб вернуться назад
когда-то
серой пылью,
травой,
дождями.

Как ни удивительно, но сборник стихотворений «Искусство одиночества» - тщательно составленный, с послесловием замечательного Евгения Витковского witkowsky – первая книга Александра Габриэля, одного из лучших, на мой взгляд, современных поэтов. Как говорили герои «Брильянтовой руки», «дай Бог, не последняя». И дай Бог удачи ее автору.

Александр Габриэль. Искусство одиночества. Стихи. М, Водолей Publishers, 2006

Константин Райкин. Стихи о любви

И вот выходит Константин Райкин – и читает стихи. И я – в совершенном обалдении. Дело в том, что читает он... нет, не так. Чтением это не назовешь, даже трудно назвать исполнением. Такое впечатление, что он ставит себя на место автора, родившего этот стих, и извлекает его из самого нутра, еще первобытный, в родовой слизи. В этом процессе участвуют и тело, и руки, и, естественно, все регистры и модуляции голоса...

02/13/2019 - 21:57

Великолепная Чечилия

В 20 лет Чечилия Бартоли выступила по итальянскому ТВ, спев на каком-то шоу вместе с партнером партию Розины в «Севильском цирюльнике» Россини. Случайно это исполнение услышал Рикардо Мути, был поражен – и пригласил певицу на прослушивание в Ла Скала. Так, в 20 лет, Чечилия стала востребованной оперной певицей. Великая Марта Аргерих, выступающая с Чечилией в концертах, спрашивает ее: «Когда нужно начинать петь?» Следует шутливый ответ: «Нужно подождать, пока связки разовьются. Одним на это нужно 2 года, некоторым 10 лет, а кому-то нужна вся жизнь – и безрезультатно». Чечилия начала очень рано. Сейчас ей 52 года...

01/24/2019 - 21:26

Это счастливое имя Эйнштейн

Казалось бы, имя как имя, самая обыкновенная еврейская фамилия. Но недаром в сериале, который идет сейчас по каналу КУЛЬТУРА, один из «физиков века» замечает: «Как много эмоций может вызвать имя одного человека!» Сериал этот, снятый в Америке в 2017 году, в оригинале носит название «Гений». На российские экраны он вышел под названием «Эйнштейн». Не сомневаюсь в том, что все люди земли, может быть, за исключением первобытных племен, на просьбу назвать великого физика – произнесут именно это имя: Альберт Эйнштейн...

Наш Конкурс

Александр Габриэль родился в Минске, с 1997 г. живет с семьей под Бостоном (США). Автор трех книг стихов, изданных в России, и многочисленных журнальных публикаций. Лауреат конкурса им Н. Гумилева (Санкт-Петербург – 2007, 2009) и Чемпионата Балтии по русской поэзии (Рига – 2013, 2014), обладатель премии «Золотое перо Руси» (Москва, 2008).

АЛЕКСАНДР ГАБРИЭЛЬ

ИЗЛЕЧЕНИЕ НЕИЗЛЕЧИМЫХ

Каховская, 43

Ты видел то, что возводил тщеславный Тит,
владенья Габсбургов, Рейкьявик и Лахор;
внушал себе, что в небеса вот-вот взлетит
как будто лебедь, белопенный Сакре-Кёр.
Ты видел, как верблюдов поит бедуин
и как на Кубе культивируют табак,
бродил в тиши меж древнегреческих руин,
где статуй Зевса – как нерезаных собак.
А небо зрело, становилось голубей,
был день парадно и возвышенно нелеп,
и на Сан-Марко продотряды голубей
у интуристов изымали лишний хлеб.
Ты в Сан-Хуане католический форпост
шагами мерил, сувениры теребя;
и выгибался томной кошкой Карлов мост
над шумной Влтавой, выходящей из себя.
Ты видел Брюгге и скульптуры Тюильри,
поместье в Лиме, где когда-то жил Гоген...
Но – Минск,
Каховская,
дом номер сорок три –
фантомной болью бередит протоки вен.
Так получается: сменив с пяток планет,
приблизив истины к слабеющим глазам,
ты ищешь родину, которой больше нет,
и для которой ты давно потерян сам.

Сохраню

Мы с двух сторон над той же пропастью во лжи,
и нас друг к другу не приблизишь, хоть умри.
Я сохраню тебя в формате джей пи джи ,
я сохраню тебя в формате эм пи три .
Мир полон счастья. Птиц взволнованный галдёж –
как дробь горошин в гладь оконного стекла...
Здесь в виде рифмы так и просится «не ждёшь»,
что будет правдой. Рифма здесь не солгала.
Судьба бестрепетно вращает жернова.
Когда ж становится совсем невмоготу,
то пустота преобразуется в слова,
а те, взлетая, вновь уходят в пустоту.
В ладони – вишни, а в стакане – «Каберне»,
заходит солнце за разнеженный лесок...
А мысль о том, что ты не помнишь обо мне,
голодной крысою вгрызается в висок.
Кому пенять, что не совпали два пути,
что рухнул дом, как будто сделанный из карт...
Я сохраню тебя в формате эйч ар ти ,
что, как известно, сокращенное от «heart».

Modus operandi

Перелопатив весь рунет, загнав такси и три трамвая,
я понял: смысла в жизни нет. Есть только жизнь как таковая.
Она сплелась в цепочку дней, ни разу не прося антракта,
и нам давать оценки ей – по сути, несуразно как-то.

Мы не познаем жизни суть, уйдя однажды днем весенним,
но всё равно в кого-нибудь мы наши души переселим.
Заката розовый подбой, последние объятья стужи...
Но не грусти: без нас с тобой весь мир подлунный был бы хуже.

Житейских истин угольки нам озаряют путь недлинный,
даря венозный блеск реки на белом бархате равнины,
туман, арктические льды, Париж, и Питер, и Памплону,
и аритмичный свет звезды, летящей вниз по небосклону.

Сиди, травинку теребя, меланхоличный, словно Ганди,
не выбирая для себя тревожный modus operandi;
воздавший должное вину средь тихо шелестящих клёнов,
люби одну, всего одну, одну из сотен миллионов.

Не испещряй судьбы листы смятенным перечнем вопросов,
я не философ, да и ты, мой друг, ни разу не философ,
давай всё так и сохраним: закатный луч и свет на лицах, –
пока едва заметный дым из трубки времени струится.

Комедия

Всё закончилось. Се ля ви...
Есть твоё, есть моё. Нет нашего.
Всепогодный костюм любви
будет кто-то другой разнашивать.
Все свои – за грядой кулис.
Против Крамеров – только Крамеры.
Словно выкачан воздух из
нам назначенной барокамеры.
Одиночество. Ночь без сна
бьёт по темени, словно палица.
Память прежде была нужна.
Ну, а нынче нужней беспамятство.
Под ногами дрожит земля;
спят игрушки и спит масс-медиа...

Вот такая финита ля
человеческая комедия.

Середина

Ты нынче спокойней, чем прежде. Не грустен. Не гневен.
Нашлась понемногу тропа между счастьем и горем.
И место, куда привела тебя stairway to heaven *,
коль трезво смотреть, оказалось простым плоскогорьем.
Бреди биссектрисой, вдали от тоски и восторга,
от пряника вкупе с кнутом каждодневно завися,
в немногих несчитанных метрах над уровнем морга
и прежних немыслимых милях от облачной выси.
А кто-то – злодей, и всё тянет тюремные сроки,
и мысли его – из ночных беспросветных кошмаров.
Другой – к получению «Нобеля» меряет смокинг
и деньги дает на спасенье мальдивских кальмаров.
А ты полюсов избежал, как веревок – Гудини,
у сумрачных будней оставшись под вечной пятою,
освоив искусство не просто торчать в середине,
а искренне ту середину считать золотою.
_______________
* Лестница в небо

Излечение

Осень – странное время. В нем трудно искать виноватых.
Улетают надежды, как дикие гуси и Нильс...
Дождь проходит сквозь сумрачный воздух, как пули сквозь вату,
бьет аллею чечеточной россыпью стреляных гильз.
От скамейки к скамейке, подобно пчелиному рою,
мельтешит на ветру жёлтых листьев краплёная прядь...

Я, возможно, однажды свой собственный бизнес открою:
обучать неофитов святому искусству – терять.
И для тех, кто в воде не находит привычного брода,
заиграет в динамиках старый охрипший винил...
Я им всем объясню, как дышать, если нет кислорода;
научу, как писать, если в ручках – ни грамма чернил.
Я им всем покажу, как, цепляясь за воздух ногтями,
ни за что не сдаваться. Я дам им достойный совет:
как себя уберечь, оказавшись в заброшенной яме,
как карабкаться к свету, завидев малейший просвет.
Нарисую им схемы, где следствия есть и причины,
и слова подберу, в коих разум и сердце – родня...

Я себя посвящу излечению неизлечимых,
ибо что, как не это, однажды излечит меня.

На кромке

Там, где не терпит пустоты
природа, на сквознячной кромке
устало разместился ты
как часть чужой головоломки,
и, тривиален, как бином,
плывя меж ноябрём и маем,
ты словно бы сосуд – вином,
чужою болью наполняем.
И, эту боль бессильно тщась
держать в назначенных границах,
ты с ходом лет утратил связь
событий, воплощённых в лицах.
Сполна вступив в свои права,
над головою мгла повисла...
И сбились в тусклый ком слова
на бельевой верёвке смысла.

Когда уходят

когда от тебя... когда от тебя уходят
и счастье твое уносит порывом ветра
и солнечные гектары твоих угодий
сжимаются вмиг в квадратные миллиметры

когда никаких улыбок и обретений
ни в жизни ни на фейсбуке ни на ютюбе
под дерганый ритм танцуют в камине тени
как будто открытый нерв в нездоровом зубе

когда горизонта линия накренилась
когда косяком на запад ушли восходы
когда словно волга в каспий ты впал в немилость
у броского мира вечно живой природы

отнюдь ты не стал ни гением ни прохвостом
не сделался враз героем да иноверцем
лишь только совсем немного но меньше ростом
а также совсем немного но больше сердцем

Снег

Снег идёт и идёт. Ни запрета ему, ни этики.
Снег идёт и идёт, возведённый в квадрат и в куб.
У зимы на лице – ни малейших следов косметики,
лишь нетающий иней на тоненькой нитке губ.
С ней сражаться – как в гору, на пик колесо везти:
колесо ускользнёт. Вновь начнёшь, как Сизиф, в низах...
Снег идёт и идёт. Ни стыда у него, ни совести.
Да от белого, вечного белого – резь в глазах.
Мы мечтою о лете с тобою навек обмануты.
Лета больше не будет. И лучше о нём забудь.
А пока – в ледники вплоть до бивней врастают мамонты,
и в термометрах – там, за окном – замерзает ртуть.
В небесах – ни вечерней звезды нет, ни солнца рыжего.
Снег идёт и идёт. Нагло лезет в дверной проём...
Снег идёт и идёт. Но мы выживем. Точно выживем,
только надо быть ближе. Ближе. Совсем вдвоём.

Дыши

Если гаснет свеча, всё равно говори: «Горит!»,
ты себе не палач, чтоб фатально рубить сплеча,
даже ежели твой реал – не «Реал» (Мадрид)
и команде твоей нет ни зрителей, ни мяча.

То ли хмарь в небесах, то ли пешки нейдут в ферзи,
то ли кони устали – что взять-то со старых кляч?
Коль чего-то тебе не досталось – вообрази
и внуши самому, что свободен от недостач.

Уничтожь, заземли свой рассудочный окрик: «Стой!»,
заведи свой мотор безнадежным простым «Люблю...»
Этот тёмный зазор меж реальностью и мечтой
залатай невесомою нитью, сведи к нулю.

Спрячь в горячей ладони последний свой медный грош,
не останься навек в заповедной своей глуши.
Даже если незримою пропастью пахнет рожь –
чище воздуха нет. Напоследок – дыши.
Дыши.

* * *

Когда тишина, застыв меж оконных створок,
глядит на тебя, как вышколенный гарсон;
когда за окном – рассветный туманный морок,
смешавший в небесном миксере явь и сон,

уставшая ночь забыла свое либретто,
дрейфует в нейтральных водах ее корвет...
Но видится свет, где не было прежде света –
точнее, не свет, а только намёк на свет.

Не явь и не сон. Тугая, как кокон, мука
сковала миры в районе пяти утра...
И чувствуешь каждым нервом рожденье звука,
которому этот кокон прорвать пора.

И вот они, звуки – ветром в дверные щели,
в углы, где печален воздух и сумрак густ...
И тихо слова прощанья, слова прощенья
слетают, как листья с клёнов, с любимых уст.

* * *

Разместившийся меж потолком и карнизом
и в объятьях бессонниц считая до ста,
ты не знаешь, каков ты: высок или низок,
о себе до сих пор не поняв ни черта.
Ты горазд на добро и способен к укусам,
в каждодневье своем – то холоп, то король.
Лишь бы только побоища минуса с плюсом
не давали в итоге законченный ноль.
Беспощадных сомнений растерянный пленник,
ты однажды познаешь себя. А пока
всё ползёшь и ползёшь, обдирая колени
о летящие плотной грядой облака.

* * *

Будет солнечный луч разрезать, словно лазер, гамак,
будет время ползти колымагою из колымаг,
будет плющ на стене прихотлив, как движение кобры.
И не станет границ меж понятьями «то» и «не то»,
на мигающий желтый по трассе промчится авто,
кот почешет о дерево старые тощие рёбра.

Невозможно поверить, что это и есть пустота,
ведь нейроны твои регистрируют звук и цвета,
и вдыхаемый воздух наполнен весной и прохладой.
Но тебя подменили. Ты тусклая копия. Клон.
Жизнь в тебе существует, но вяло ползёт под уклон,
и оброком становится то, что казалось наградой.

Вариантов не счесть: можно в синее небо смотреть,
можно в микроволновке нехитрый обед разогреть,
полежать, наконец, на продавленном старом диване,
безнаказанно вжиться в любую привычную роль...
Но в тебе изнутри гангренозно пульсирует боль,
как в подопытной жабе под током Луиджи Гальвани.

И отчаянно хочется думать о чём-то другом.
Сделай музыку громче. Пускай наполняет весь дом
голос мистера Икс или, может быть, мистера Отса...
Только свет не проходит сквозь шторы опущенных век.
Ничего не случилось. Всего лишь – ушёл человек,
не оставив и малой надежды на то, что вернётся.

Александр ГАБРИЭЛЬ * Aleksandr Gabriel. Стихи * Poems

Родился и прожил большую часть жизни в Беларуси (Минск). По специальности – инженер-теплоэнергетик , кандидат технических наук. В 1997 году эмигрировал в США с женой и сыном. Живет в пригороде Бостона (штат Массачусетс), занимается тестированием программного обеспечения. Работает в жанрах серьезной и юмористической поэзии. Член Международной ассоциации писателей и публицистов (МАПП) и Союза писателей «Новый Современник». Публикации в газетах и журналах США, России, Англии, Латвии, Италии, Дании, Германии и Израиля. Победитель и финалист множества поэтических конкурсов. Автор двух книг: «Искусство одиночества» (2006) и «Эго-истины» (2009).

ИГРА БУДУЩЕГО

I. Прорицание

Ты зря наговорила мне, Кассандра,
великий и недобрый прогнозист,
про светлое компьютерное З автра –
сверкающее, словно аметист;
как станут гармоничны дух и тело,
и сколько света в каждом новом дне
(когда бы жили Мор и Кампанелла,
они бы были счастливы вполне)…
Везде: от Сан-Франциско до Сан-Ремо –
свечение довольных жизнью глаз…
И остается лишь одна проблема
из тысячи, гнетущих нас сейчас.
Но молодежь Москвы, Кали и Рима,
пусть даже разобщенная порой,
прекрасно знает: это – разрешимо
одной простой компьютерной игрой.

II. Содержание Игры

Умыли руки Понтии Пилаты ;
у каждого душа белым-бела …
Враги – высоколобы и носаты,
носители кочующего Зла.
Они, а также жены их и дети,
как и отцы, погрязшие во Зле,
ответственны за все, что есть на свете,
за боль и грусть живущих на Земле.

Но есть отряд борцов за Дело Чести,
за идеалы Веры и Любви:
они и соберут злодеев вместе
и дружно включат бластеры свои.
Луч лазерный в чарующем полете
войдет в толпу подобием клинка,
и сладкий аромат горящей плоти
наполнит счастьем ноздри Игрока.
И через час – ни криков, ни рыданий…
Зла больше нет. Оно лежит в пыли,
повержено. И вместо поля брани –
гектары изувеченной земли.
И только Буревестник гордо реет
над Рыцарями в кожаных пальто…

III. Эпилог

Стариная игра – «Погром евреев».
Планета – та же.
Год – две тыщи сто.

РИЖСКИЙ БАЛЬЗАМ

Узнаю тебя, осень, по недобрым глазам,
по прищуру пылающе-рыжего цвета.
Чудодейственный Рижский Оноре де Бальзам
выжигает из жил постаревшее лето.

Вот и небо обрюзгло. И, набравшее вес,
наклонилось к земле в пароксизме одышки;
и нечеток, как будто на фото без вспышки,
горизонта клинически-точный разрез.

Узнаю тебя, осень, твой рассеянный взор
и шаманских дождей полушепот и шорох...
Ни за что не сменю я прохладный минор
на присущую лету тональность мажора.

Приведи меня, осень, к несвятым образам:
к сероватой луне и к светилу без света...
Пусть несется по жилам агонией лета
чудодейственный Рижский Оноре де Бальзам.

Весна рукой махнула – и привет.
Вновь инеем прихвачен твой кювет...
Досмотрен долгий сон. Дочитан Бунин.
И все привычней голоса сирен,
слова их песен не вместить в катрен.
Но, впрочем, ты к вокалу их иммунен .

Не перемерзни, мыслящий тростник...
Обочина, где прежде был пикник,
знакома, но на диво неприглядна.
Там ты один, и больше никого,
поскольку от Тезея своего
клубок ревниво прячет Ариадна.

Полна усталой чушью голова;
в молитвослове кончились слова.
На деревах – холодный белый бархат...
Твой потолок – всего лишь чей-то пол;
давно понятно, что король-то гол,
но все равно обидно за монарха.

Не бойся, капитан. Присядь на мель
и бытие прими, как самоцель,
у неба одолжив глоток озона.
А птицы вновь вернутся, как всегда.
Хотя сюда – особенно сюда –
им возвращаться вроде б нет резона.

ОБЛАДИ-ОБЛАДА

Холода у нас опять, холода...
Этот вечер для хандры – в самый раз...
В магнитоле – «Облади-облада »,
а в бокале черной кровью – «Шираз».

И с зимою ты один на один,
и тебе не победить, знаешь сам...
Не до лампы ли тебе, Аладдин,
что поныне не открылся Сезам?!

И не хочется ни дела, ни фраз,
и не хочется ни проз, ни поэз ...
Проплывают облака стилем брасс
акваторией свинцовых небес.

Но уходят и беда, и вина,
разрываются цепочки оков
от причуд немолодого вина
и четвёрки ливерпульских сверчков.

Ничему еще свой срок не пришел,
и печали привечать не спеши,
если памяти чарующий шёлк
прилегает к основанью души.

Так что к холоду себя не готовь,
не разменивай себя на пустяк...

(Это, в общем-то, стихи про любовь,
даже если и не кажется так).