История не терпит сослагательного наклонения. Сослагательное наклонение истории

История не знает сослагательного наклонения.

Сказал – как отрезал. В споре это «островок безопасности», указывающий на дефицит аргументов. А еще это профилактика вздохов. Ведь не только история России или Германии, но и история собственной жизни состоит из тех же самых «если бы да кабы…». Гадаем, а чаще – сожалеем об упущенных возможностях. Мой дед говорил: «Если бы в двадцатом году я уехал в Америку, я бы был…» А домработница Уля: «Если б я не эвакуировалась в блокаду, то стала бы начальником цеха…». Туда же и ты: если б не эмигрировал, как бы сложилась твоя жизнь? Вернее, что бы написал, если б не эмигрировал, поскольку самого бы уже не было в живых, не жилец ты на том свете.

Страх сослагательного наклонения – страх посмотреть правде в глаза. Кто сказал, что история не знает сослагательного наклонения? Прекрасно знает и даже вводит этим в соблазн, что твоя конспирология. Не обязательно писать альтернативную историю России, можно ограничиться и собственной жизнью.

«Уехав, вы столько пропустили», – сказал мне в девяностом один мастер пера, ныне уже ветеран пера – когда я ненароком снял его с внучки Молотова. Патриотический акт мне в назидание. Большинство, с кем я встречался в злосчастном девяностом, наоборот, говорило: умный был, вовремя уехал. («– Вот гнида, вот гнида... Ты думаешь, что самый умный у нас, что... – и он раз пять подряд выкрикнул: – Умный! Умный! Умный!») Тогда многие, очертя голову, кинулись по моим следам – потом, отдышавшись, давали задний ход. В начале семидесятых это называлось «дважды еврей Советского Союза».

С какой же развилки могла начаться альтернативная жизнь, которую я промахнул и которая в любом случае уже бы закончилась? Я – сама банальность: принцессой моей мечты была кинорежиссура. Молодой человек немного рисовал, немного писал, много играл на скрипке и устраивал маскарад: носил френч, оставшийся от деда, или наряжался в лохмотья, рискуя угодить в милицию – зато испытывал неземное чувство единения с «титульной нацией», благо пятый пункт ею более не прочитывался. В придачу к этому я накануне был забрит в московскую консерваторию: сдав последний экзамен (история с обществоведением), слетал в парикмахерскую и обритый наголо получал матрикул. Это было выходкой, так выглядели Юл Бриннер и Котовский. И вот гологоловый, в драном ватнике, в ботах на босу ногу я встречал на дачном перроне сочувственные взгляды простых людей. Какие-то дед с бабой – моих сегодняшних годов – тихонько дали мне копеек десять медью. Узнали во мне кого-то?

Искушение кино было так велико, что ради него я готов был его разлюбить. Иначе говоря, от советских фильмов мутило, от советских актеров, их голосов – особенно голосов и вообще музыкального сопровождения (мне еще придется халтурить в оркестре на «Ленфильме», глядя как Клавка в развевающейся косынке бежит и бежит вдоль одного и того же вагона). Я смотрел исключительно дублированные фильмы, как читал исключительно переводные книги. Только предав «Расёмон», «Развод по-итальянски», «Земляничную поляну» можно было прельститься музой совкино (ударение по желанию).

Человек постыдно слаб, а Кай – человек. Однокурсник свел меня с тремя своими одесскими согражданами, учившимися во ВГИКе. Встречей на их территории это трудно было назвать. Общежитие ВГИКа и общежитие МОЛГКа – однояйцевые близнецы (неизбежные генитальные ассоциации здесь уместны). Я прочел им свой рассказ «История пресвитера Иоанна», там были такие строки:

Я пресвитер, я пресвитер, я пресвитер Иоанн,

Троекратный, троекратный, троекратный я болван.

А парой абзацев ниже:

Пресвитер Иоанн я, Иоанн я, Иоанн я,

Болван я троекратный, троекратный, троекратный.

На это мне был прочитан беллетризованный сон. В памяти осталась вывеска на дверях: «Одесское посольство» – и что из расколовшегося арбуза «все вылилось без единой семечки» (гипноз «Земляничной поляны» выдавал родственную душу, невзирая на «семечку»).

Три одесских отрока принялись обсуждать, к кому меня направить: «К Марлеше?» – «Нет, лучше к Ромму. И обязательно поиграй ему».

С их помощью или как-то иначе, но аудиенция мне была назначена. Ромм, этот баловень советской судьбы, наверняка раб либерально-культурных клише, должен был клюнуть на меня: эмоционален, раскрепощен – плюс скрипач. Семнадцати лет от роду. Даже мое «неореализм si, соцреализм no» было в стрóку.

Когда я явился со скрипкой, перед домом стояла «скорая». Я еще подумал об Адриане Леверкюне .

Обнаружив у себя симптомы известного заболевания, он идет к врачу и встречает его на лестнице в сопровождении двух господ. Идет к другому – посреди комнаты стоит гроб. Не судьба.

Еще одна нереализованная возможность – не знаю чего, каких жизненных впечатлений. По подсказке хэмигуэевского «Праздника...» я взял за правило писать в кафе. Просил себе ликера, все равно какого, только не «мятного» – «южного», «лимонного», «юбилейного» – и открывал тетрадь, которую какой-то шутник окрестил «общей», хотя приватней ее, интимней ее нет ничего.

Так было и в мороженице на Арбате – может быть, в одной из отходящих от него улочек – где я оказался за столиком со старухой, по-старушечьи лакомившейся мороженым. Кошки похоже лакают молоко: сосредоточенно, ничем другим не отвлекаясь.

Понятие «свободный столик» существует только в совкино. На самом деле ждут «свободного места» (комнаты в коммуналке). Я приготовился писать, но, покончив с мороженым, соседка принялась за меня: в Лондоне, видите ли, рабочим нельзя ходить по центру, королева не любит плохо одетых людей. Я решил: ну вот, вроде той старухи, которую повстречал однажды на почтамте с кипой исписанных бумаг – историей болезни. У нее был рак центральной нервной системы.

И тут мои уши становятся как у жителя острова Пасхи: сегодня ходила на суд над Синявским и завтра пойдет. Пытаюсь не выдать своего волнения. Что же было в суде? Прятал что-то у любовницы на даче. И снова: рабочие, Лондон, паунты, которых у них совсем нет. А я скрипач, да? (У ног футляр.) Ей очень нравится Эрденко .

А Светлана какая умница! И дети прекрасные, не то что брат – алкоголик. Живу в общежитии? Чтоб обязательно приходил к ней в гости. Она меня познакомит со Светланой. Дочка Сталина. Умница. Живут на одной площадке. Умница! Умница! Умница!

Чтоб сменить пластинку, я посетовал на то, что в кассе не было билетов на «Грозовой перевал», американский фильм. Пожалуйста, она всегда может получить два билета. А если я хочу, может взять меня завтра на суд, ей полагается сопровождающее лицо. Ее муж был Карпинский, старый большевик.

Повсеместные грубость и хамство являют пример того, каким не надо быть. Я очень вежливо отказался. Сорокоградусный сироп, который предполагалось растянуть на пару часов, допил в считанные минуты, и расплатился заранее приготовленной мелочью.

А мог бы и высказаться в нелицеприятной форме – и о ее муже, и о ее соседях, и о тех, кто судит Синявского. Чего я не мог, это воспользоваться ее маразматическим расположением, благодаря которому, вероятно, сегодня было бы что вспомнить. От России впечатлений кот наплакал, просто впечатлительность позволяет делать из мухи слона.

Жить зажмурившись, в глухой ярости от всего, в том числе и вкусового «мы», извлекаемого, скажем, из пива с таранькой, переходить на другую сторону улицы при слове «комсомол», не знать одной на всех радости в виде телевизора и только творить намаз, обратившись лицом к погранзаставе, как к Мекке – это ль не достойно соискателя лавров Толстого? Еврей-дворник, писатель-сектант, Толстой в лавровом венке – всё один понятийный ряд.

Когда-то, сидя на краю детской кровати, я сказал своему ребенку, который тоже вдруг сделался романистом: писать – это мечтать с карандашом в руке. Для одиннадцати-двенадцатилетней девочки, по-моему, исчерпывающее объяснение, указывающее – если уж – правильную дорогу. Но лишь для ребенка, потому что ты не сказал ей главного: это мечта, обращенная в прошлое.

Ловлю себя на том, что предаваться воспоминаниям – это мечтать вспять. В рассуждении писательского труда жизнь, до краев полная событиями, с одной стороны продуктивна: море материала – но с другой стороны, прошлое загромождено и фантазии отведена роль интерпретатора – отнюдь не творца. Интерпретаторы, профессора кислых щей аплодируют ластами, которыми карандаш не удержишь. Но как незнание открывает дверь волшебству, так же амнезия – бессобытийное прошлое – позволяет на полную мощь включать «фантазию воспоминаний» (выражение Лескова).

Свидетельство, прежде чем быть наконец услышанным, успевает утратить связь с событием и свидетельствует само себя. Присоединяюсь к хору перефразирующих начало «Анны Карениной»: все воспоминания похожи одно на другое, каждый вымысел измышлен по-своему.

Поэтому было совершенно лишним пойти на поводу у своего любопытства и сойтись покороче с милиционершей, почти сверстницей. Да, упустил возможность поучаствовать в маскараде, почувствовать себя во вражеском тылу. «Сейте разумное, доброе, вечное» – я посеял паспорт и с этим пришел в милицию, где был обласкан.

Она – начальник паспортного стола. Важный человек. Только я в ее глазах, видимо, еще важнее: постоянное место работы – ленинградская филармония. А что Гиршович – не Попович, ей даже интересно. Они, дочери Евы, все как одна, прости Господи, цыкавые. В моей вольной жизни случались приключения, коими можно было бы увлечь читателя: маляршу втянул в окно прямо с лесов, после чего тем же путем она выбралась и продолжала малевать. Но, клянусь, никогда допрежь, моя ладонь не ныряла под милицейскую форму.

На голове у нее был заграничный парик – скрывавший змей? Все равно это было данью кратковременной моде. Вдруг женские головки, как в пейсатом районе, покрылись париками. Глядя на нее, я еще подумал, что в их эмвэдэшный распределитель завезли партию импортных париков. Мы культурно провели время в темном кинозале. Она сказала, что пользуется «Лесным ландышем». Когда зажгли свет, показала флакончик: буду дарить, чтоб не перепутал. От нее впервые услышал выражение «вызвали на ковер». Рассказанный мною анекдот о Брежневе успеха не имел: мне запрещено, ей – можно. Запретность, как известно, распаляет: этих анекдотов, если с включенным таксофоном, я наговорил на червонец. Запретность, однако, распаляет по обе стороны баррикад. Она предложила зайти за ней завтра в конце приема – захотела стать передо мной, как лист перед травой?

Я расположился сбоку, чуть позади нее, этаким начальством в глазах просителя. Отсидевший свой срок, он просил о милости: быть прописанным у себя дома, на одной жилплощади с женой и сыном. Он разговаривал с ней, но обращался к человеку в штатском, к мужчине. Ощущение невыносимое.

Сославшись на непредусмотренную репетицию, я долго извинялся, очень сердечно с ней простился, «чтобы больше никогда...». Никогда не говори «никогда». Я люблю эту фразу по-французски, совсем другой оттенок, не предостерегающий, скорее обнадеживающий: жамэ плю жамэ.

Вскоре начнутся шуточки:

С чего начинается Родина?

С подачи бумаги в ОВИР.

1972 год для нашей семьи – год тайных приготовлений. От запуганных советских людей требовалось не присущее им гражданское мужество. На кон было поставлено все: благополучие, свобода, будущее – словом, жизнь. Мы входим в кабинет инспектора ОВИРа: папа, мама, тетя, дядя – он умрет через два месяца от скоротечного рака, о котором еще не подозревает – мой двоюродный брат, моя жена и я.

Я узнал ее по парику, без парика бы точно не узнал. Я был смущен, она и вовсе пошла пятнами. На исходе второго месяца нашего ожидания я стоял рядом с нею в переполненном троллейбусе, спина к спине, якобы непредумышленно. «Как обстоят наши дела?» – тихо спросил я, не оборачиваясь. «Вам не следовало ко мне подходить... По вашему делу есть положительное решение».

Не счесть альтернативных ходов в прожитом тобой лабиринте. Шаг – и ты на распутье, снова шаг – и снова на распутье. Можно только гадать, чего лишился, какого опыта? И каким бы был, если бы да кабы... Сколько извилин в мозгу этого лабиринта против той одной прямой, по которой ты прошел. Вместо прошлого у тебя tabula rasa – пиши, что хочешь, придумывай его себе. Счастлив выдумщик.

Примечания

Герой романа Т.Манна «Доктор Фаустус», создатель атональной музыки, разделивший судьбу Гуго Вольфа, Ницше, Мопассана.

Потомственный скрипач из цыган. Настоящая фамилия Ерденков. Был сослан в Вологду за участие в событиях 1905 года. Первым получил звание заслуженного артиста республики (1925).

Есть такая фразочка: «история не имеет сослагательного наклонения». Смысл её в том, что при оценке исторических событий некорректно-де говорить - «а вот если бы Гитлер победил» или «вот если бы Черчилль умер в 1934 году…» и т.п. Поскольку это-де «безосновательные спекуляции». «Что было - то было». «Чего уж теперь-то».

На самом деле рассуждение это глупое и ложное. История не просто имеет сослагательное наклонение - без его учёта история ВООБЩЕ НЕ ПОНЯТНА.

Начнём с банальщины. Достаточно очевидно, что наиболее яркие исторические события - например, войны или «всякие конфликты - идут из-за того, что у людей имеются разные представления о возможном будущем. «Я побежду и буду главным перцем на этом маленьком смешном континенте» - «Нет, победим мы, а тебя вообще не будет». - «Пусть они убивают друг друга как можно больше, пока мы простроим систему косвенного управления теми и этими». - «Нельзя дать им сцепиться, это подорвёт наш экспорт гламурных газонокосилок, ведь во время войны им будет не до газонов». И т.д. и т.п. То есть сослагательное наклонение входит в исторический дискурс хотя бы как в качестве намерений действующих лиц.

Возьмём, например, всё ту же войну. Воевали А и Б, А выиграло, Б проиграло, А забрало у Б треть территории, десять мешков золота и половину флота. «Вот они факты».

Однако - как отнесутся к этим фактам (несомненным и очевидным) элиты, политики и население стран А и Б? А вот это зависит не только и не столько от фактов, сколько от того, чего они от этой войны ждали.

Допустим, А ожидало полного разгрома и уничтожения Б, и всю войну строило, исходя из этой цели - стереть Б с лица земли. Имело даже на это шансы, но Б несколько раз очень сильно повезло - там почти случайно выиграли важное сражение, тут сумели заключить удачный союз с В и Г, а потом в войну вмешалась Америка, которой вдруг понадобился мир… В общем, А в ярости и разочаровании, элиты ропщут, бывшие военные пишут злобную военную прозу, спиваются и составляют заговоры, зато Б, хотя и пощипанное, настроено довольно бодро, сплотилось вокруг правительства и усиленными темпами строит на границах с А укрепрайоны.

А допустим, что А получило ровно то, что и хотело получить, и даже больше, а вот Б войны не ожидало, и проиграло-то в основном от растерянности. В результате А сыто облизывается и играет мускулами, а Б чувствует себя побитым и униженным, в стране депрессия и апатия, прерываемые вспышками запоздалого реваншизма, военные пишут злобную военную прозу и т.п., и в результате таких настроений очередные выборы выигрывает какая-нибудь партия радикальных экологистов-милитаристов.

Заметим, в обоих случаях «факты» одинаковы: А выиграло, Б проиграло, А получило трофеи. А вот история понеслась по совершенно разным рельсам, и всё из-за разных ожиданий. Касающихся «гипотетических обстоятельств». Ожиданий, которые невозможно забыть и после того, как они сбылись или не сбылись. Несбывшееся томит даже сильнее и влияние может оказать большее, чем то, что «реально произошло».

Это понятно даже на бытовом уровне. Если вы вдруг узнаете, что когда-то имели право на получение миллионного наследства от дядюшки в Аргентине, но вам об этом вовремя не сообщили, вас это, как минимум, взволнует, не так ли? А если выяснится, что врач неправлиьно поставил диагноз вашей любимой дочке, и она умерла в восемь лет, хотя вполне могла бы остаться в живых? За такое дело безутешный родитель может и сломать что-нибудь небрежному врачику. Хотя ведь «всё равно умерла», «чего уж теперь-то». А вот того. Того, что в дело вступает то самое сослагательное наклонение, без учёта которого даже протокола не составить.

Если уж мы заговорили о протоколах и прочих таких вещах - вспомним такое юридическое понятие, как «упущенная выгода». То есть - «неполученные доходы, которые это лицо получило бы при обычных условиях гражданского оборота, если бы его право не было нарушено» (с) Википедия. Или, подробнее, оттуда же: «Выгода упущенная - 1) недополученные доходы, прибыль, которую лицо могло бы получить, если бы его права или условия деятельности не были нарушены; 2) неосуществленные возможности получения дохода, прибыли в связи с неудачным выбором образа, способа действий». Кстати сказать, даже российское законодательство рассматривает упущенную выгоду наравне с реальным ущербом -как, например, в ГК РФ ст. 15 «Возмещение убытков». В частности, недополученная выгода, если её удаётся доказать и рассчитать, подлежит вполне материальной компенсации.

Аналогично упущенной выгоде оценивается предотвращённый вред. Это тоже исчислимая и прописанная в законах вещь - например, в законах о крайней необходимости (в УК РФ это статья З9). Общим принципом для определения правомерности действий при крайней необходимости (обычно сопряжённых с причинением вреда кому-то или чему-то) является сравнение нанесённого и предотвращённого (того самого, «гипотетического») вреда. Ст. 39 п.2 начинается так: «превышением пределов крайней необходимости признается причинение вреда, явно не соответствующего характеру и степени угрожавшей опасности и обстоятельствам, при которых опасность устранялась, когда указанным интересам был причинен вред равный или более значительный, чем предотвращенный».

В случае же, когда предотвращение вреда не было связано с его нанесением (по крайней мере, кому-то другому), того, кто предотвратил вред, обычно хвалят и награждают. Скажем, человека, предотвратившему взрыв на пороховом складе, публично назовут молодцом, дадут награду, а может, даже и денег отсыплют. Хотя ведь «ничего не случилось». Более того, именно за то, что ничего не случилось, он и увенчан всеми этими лаврами. И даже в победной реляции - «за своевременное предотвращение взрыва на пороховом складе поручик Голицын был награждён именным оружием» - мы имеем дело всё с тем же сослагательным наклонением.

) потом продолжу - про «прошлое не выбирают» (

Кто победил Гитлера

"История не знает сослагательного наклонения". Друзья мои, никогда больше не повторяйте эту чушь. Сослагательное наклонение невозможно в хронологических таблицах - действительно, странно смотрится фраза "король Луи XIV мог бы родиться в... году". Тут уж одно из двух: или родился, или нет. Но для истории как составной части гуманитарного знания (до науки она в любом случае не дотягивает) виртуальный эксперимент, формулирование и рассмотрение альтернативных вариантов развития столь же важны, как и натурный эксперимент в физике. И уж в любом случае, "альтернативная реконструкция" событий 2МВ обойдется нам гораздо дешевле штурма картонного рейхстага, а понимания причин и механизмов развития реальных событий может прибавить.

Итак, легенда игры. До утра 22 июня 1941 года всё развивается так, как оно и было в реальной истории. Изменения начинаются в 9 вечера 22 июня. Британский премьер-министр Уинстон Черчилль выступает по радио с обращением к нации, произносит свою знаменитую фразу "нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма ", напоминает о том, что "за последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я", и сообщает решение правительства: прекратить военные действия против Германии, дабы не мешать двум исчадиям ада (Гитлеру и Сталину) уничтожать друг друга. На следующий день, 23 июня Гитлер выступает в рейхстаге с заявлением о том, что ненужная война между братскими германским и англо-саксонским народами, спровоцированная жидо-большевистскими олигархами с Уолл-стрита, прекращается.

24 июня с обращением к нации выступает президент США Рузвельт. С присущим янки грубым, циничным юмором он извлекает из кармана газету "Правда" от 1 сентября 1939 г. и зачитывает вслух фрагмент выступления главы советского правительства товарища Молотова: "Если уж у этих господ (тов. Молотов имел в виду руководителей Англии и Франции) имеется такое неудержимое желание воевать, пусть воюют сами, без Советского Союза (Смех. Аплодисменты). Мы бы посмотрели, что это за вояки. (Смех. Аплодисменты)". Выдержав паузу (дабы слушатели могли вдоволь посмеяться), Рузвельт говорит о том, что теперь, избавившись от забот и затрат, связанных с войной в Европе, Соединенные Штаты направят свои усилия на нормализацию отношений с Японией и для начала, в порядке жеста доброй воли, готовы подписать соглашение о поставках 10 млн. тонн нефти в год (напомню, что в реальной истории США в июле 1941 г. ввели запрет на поставки нефти из США в Японию, что фактически поставило японскую экономику на край гибели).

К ак же в таких условиях развиваются события советско-германской войны? Начинаем считать.

Пункт 1. Второй фронт. В реальной истории второго фронта (у нас, у Красной Армии - а вы что подумали?) не было. То есть вообще. Ни одного выстрела, ни одной бомбы на всем гигантском протяжении границы между СССР и оккупированным японцами Китаем. И не потому, что партия и правительство в своей великой мудрости подписали с Японией какой-то договор (кто в те дни смотрел на эти бумажки?), а исключительно в результате того, что все силы Японии были брошены в топку грандиозной океанской войн с Америкой, в каковой войне Страна восходящего Солнца и сгорела дотла. Но в нашей альтернативной реальности всё не так.

Японцы переходят границу и одним коротким ударом перерубают тонкую "ветку" Транссиба. Останавливать их некому и нечем - сибирские дивизии переброшены под Москву (и отказаться от этой переброски ни в какой реальности не удалось бы, ибо оборона Москвы в любом случае важнее). И теперь у нас: минус авиазаводы в Иркутске и Комсомольске-на Амуре (70% совокупного выпуска Ил-4, т.е. единственного массового типа среднего бомбардировщика), минус авиазавод в Новосибирске (15,5 тыс. истребителей Як-7/Як-9, т.е. почти половина от реального выпуска самого массового в годы войны истребителя советских ВВС), минус хлеб Сибири и Алтая, минус наш единственный верный союзник - Монголия (не спешите смеяться, это каждая пятая лошадь на фронте, каждая пятая суконная шинель на бойце Красной Армии, это 500 млн. кг мяса и весь доступный для нашей промышленности вольфрам). И трудно выразимый в цифрах психологический шок от того, что страна оказалась между двумя жерновами, беспощадно и неуклонно сжимающимися с запада и востока.

Пункт 2. Танки. Предположим, что японцы проявили разумную сдержанность и ограничились захватом Восточной Сибири, т.е. главные "танкограды" (Свердловск, Нижний Тагил, Челябинск, Омск) остались в наших руках. Заводы-то есть, а вот из чего танки делать? Минус 27 тыс. тонн американского и английского никеля (три четверти ресурса этого главного легирующего элемента брони танков Т-34), минус 17 тыс. тонн молибденового концентрата (практически полностью покрывает весь реальный расход), минус 34 тыс. тонн цинка, минус 3,3 тыс. тонн ферро-хрома... В реальной истории были и поставки из США готовой броневой стали, но цифры в разных источниках сильно расходятся; в любом случае, сталь надо плавить, закалять, сверлить и резать - чем? Минус 10 тыс. тонн графитовых электродов, минус 49 тыс. тонн электродов для гальванических ванн, минус 14 млн. (миллионов, Карл!) кг инструментальной стали, минус 45 тыс. металлорежущих станков...

И уже в дополнение к этому отметим минус 12 тыс. готовых ленд-лизовских танков и САУ, минус 7 тыс. бронетранспортеров (своих не было вовсе), минус 2 тыс. паровозов и 11 тыс. вагонов. Причем тут паровозы? А при том, что поставки по ленд-лизу позволили почти полностью свернуть собственное производство подвижного железнодорожного состава и перевести заводы (в том числе гигантский Нижне-Тагильский вагоностроительный) на производство танков.

Пункт 3. Боеприпасы. Танки, конечно, привлекают особое внимание любителей компьютерных "стрелялок", но главным средством поражения в годы 2 МВ была артиллерия, которая расходовала горы снарядов. В реальной истории от союзников было получено 123 тыс. тонн готовых порохов и 150 тыс. тонн химикатов для порохового производства, что вдвое превышает расчетный расход на снаряжение боеприпасов к основным пехотным артсистемам. Порох надо засыпать в гильзу - по ленд-лизу получено 266 тыс. тонн латуни. Порох в гильзе - это метательный заряд; то, что мечут, должно еще взорваться. По ленд-лизу получено 903 тыс. детонаторов, 46 тыс. тонн динамита, 146 тыс. тонн тротила и 114 тыс. т. толуола. А также 603 млн. (это не опечатка) патронов ружейного калибра, 522 млн. крупнокалиберных патронов, 3 млн. снарядов для 20-мм авиапушек и 18 млн. зенитных снарядов.

В альтернативной реальности ничего этого не будет. Не будет и 8 тыс. зенитных орудий и 6 тыс. комплектов полуавтоматических прицелов к ним. Не будет и лучших советских противотанковых 57-мм пушек ЗиС-2, т.к. очень длинный (73 калибра) ствол удалось расточить только на полученных по ленд-лизу станках.

Пункт 4 . Советские снаряды, сделанные из американской латуни, снаряженные американским порохом и тротилом, привезенные американским паровозом в американском вагоне по американским рельсам (их было поставлено 620 тыс. тонн) надо как-то доставить от станции выгрузки до огневой позиции артиллерийской батареи. Чем везти? Американских грузовиков в количестве 375 тыс. нет. Свои, разваливающиеся на ходу "полуторки" нечем обувать - нет 3,6 млн. американских покрышек, нет и ленд-лизовского каучука, обеспечившего в реальной истории треть собственного производства. Солдат обувать тоже не во что - минус 13 млн. пар кожаных армейских ботинок.

50 тыс. командирских "виллисов" нет. Команды передаются флажками и сигнальными кострами - минус 16 тыс. танковых радиостанций, минус 29 тыс. разнообразных радиостанций для пехоты, минус 619 тыс. телефонных аппаратов и 1,9 млн. км телефонного провода (можно 48 раз обмотать Землю по экватору), минус 4,6 млн. сухих батарей и 10 млн. (да, десять миллионов!) радиоламп.

Пункт 5. В середине 20-го века исход сражений на земле в значительной степени определялся господством в воздухе. 18 тысяч американских и английских боевых самолетов нет. Если к этому добавить потерю двух сибирских авиазаводов (см. п. 1), то бомбардировочной авиации среднего и дальнего радиуса действия у нас нет вовсе. В качестве бомбардировщика используется Пе-2, наспех слепленный в "шарашке" НКВД из высотного истребителя, с максимальной бомбовой нагрузкой в 600 кг (немецкий одномоторный истребитель FW-190 брал 500 кг бомб, американский одномоторный истребитель "Тандерболт" - 908 кг). Да и непонятно, из чего этот Пе-2 делать - при отсутствии ленд-лизовского алюминия и хромансиля (высокопрочная сталь). Тот же вопрос и по производству истребителей Яковлева. Истребители Лавочкина сделаны из т.н. "дельта-древесины" (многослойной фанеры, говоря проще), древесина у нас своя, но фенольные смолы для склейки шпона - импортные. Но даже если какие-то самолеты найдутся, то чем же их заправлять?

В реальной истории советские ВВС израсходовали за время войны 3 млн. тонн авиабензина. Одна треть - американский бензин. Вторая треть - бензин собственного производства, доведенный до нужной кондиции смешением с американскими высокооктановыми компонентами. Треть от третьего миллиона сделана на четырех полнокомплектных американских заводах, привезенных через океан. И не забудем про 6300 тонн тетраэтилсвинца (антидетонационная добавка) арифметически полностью перекрывающие потребности советского производства авиабензина. Поскольку ничего этого нет, и самолеты тихо стоят на земле, то можно даже не вспоминать про отсутствие 12 тыс. тонн ленд-лизовского этиленгликоля (охлаждающая жидкость, которой можно было заправить порядка 250 тыс. авиамоторов).

А теперь - от мелочей к главному. К тому, что происходит по другую сторону фронта.

Пункт 6. В реальной истории с первого до последнего дня войны в водах Атлантики, в морских глубинах и в заоблачных высях над океаном шла грандиозная битва; грандиозная не по числу прямо задействованных в морских сражениях людей, а по затратам материальных ресурсов. В частности, с 39 по 45 год Германия произвела 1.113 подводные лодки совокупным тоннажем в 960 тыс. тонн. Даже считая самым примитивным способом, по весу, эти лодки соответствуют 40 тысячам средних танков типа Pz-III или Pz-IV. Много ли это? Фактически за все время войны немцы выпустили "всего лишь" 28 тыс. таких танков (включая САУ на их шасси). При этом мы понимаем, что тонна тонне рознь, и подводная лодка по "плотности заполнения" сложнейшими системами (гидроакустика, автономная навигация, дальняя радиосвязь, жизнеобеспечение экипажа, оптика, пневматика, аккумуляторы и пр.) значительно дороже и сложнее танка.

В альтернативной реальности, после выхода англо-американских союзников из войны и свертывания строительства подводных лодок, немцы получают возможность увеличить производство танков в 2-3 раза. Тем, кто сомневается в возможности такой конверсии, предлагаю погуглить слова "Красное Сормово". И все эти танки уходят на один-единственный Восточный фронт. И теперь эти танки дизельные (в реальной истории бОльшую часть ресурса дизельного топлива Германия потратила для войны на море, а танки отвоевали всю войну на пожароопасном бензине).

Подводные лодки были для немцев главным, но далеко не единственным инструментом войны на море; активно работала авиация, и это снова колоссальные затраты материальных и интеллектуальных ресурсов: тысячи самолетов, сотни тысяч тонн авиабензина, торпеды, мины, локаторы, радиоуправляемые планирующие бомбы Fritz-X, крылатые противокорабельные ракеты Hs-293 (два последних типа оружия, опередившие свое время на десятилетие, были в количестве более 500 единиц применены в боевых действиях, произведено же их было втрое больше). Именно в морскую авиацию была передана большая часть бомбардировщиков "новых типов" - дальние двухмоторные Do-217 и гигантский 30-тонный "урал-бомбер" Не-177. А в альтернативной реальности всё это уходит на Восточный фронт.

Пункт 7. В реальной войне у Германии не было тыла - авиация западных союзников испепелила Германию в самом прямом значении этих слов. Объектами массированных бомбардировок стали четыре пятых немецких городов с населением 100 и более тыс. человек, в 70 городах было разрушено не менее половины жилых строений. В среднем от 12 до 15 млн. немцев каждую ночь просыпались от воя сирен воздушной тревоги и, хватая в охапку детей, бежали в бомбоубежища - с понятными последствиями для производительности их труда на следующий день.

В 1944 году на Германию обрушилось 915 килотонн бомб, в отдельные месяцы "тоннаж" доходил до 110 килотонн. Это пятьдесят "хиросим" в месяц (американские эксперты, изучавшие после окончания войны последствия атомной бомбардировки Хиросимы, подсчитали, что для достижения такого же разрушительного эффекта потребовалось бы сбросить 2,1 килотонны обычных боеприпасов). 21 килотонна сброшена на Штутгарт, 22 на Дортмунд, 35 на Кёльн, 36 на Эссен. Берлин за время войны бомбили 363 раза, на город сброшено 45,5 килотонн бомб, уничтожено 612 тысяч (и это не опечатка) жилых зданий, зона полного разрушения достигла 26 кв. км - в пять раз больше, чем в Хиросиме.

Пункт 8. В реальной истории Германия пыталась сопротивляться. 10 тыс. зенитных орудий защищали небо над "рейхом". Считая по весу и стоимости, эти 10 тыс. "конвертируются" по меньшей мере в 35 тыс. противотанковых пушек, причем речь идет о 75-мм Pak-40 (в реальной истории их было выпущено менее 11 тыс. единиц), которые пробивали броню нашей "тридцатьчетверки" с вероятностью более 90%.

Поскольку традиционные средства ПВО оказались бессильны, немцы создавали и бросали в бой всё более и более сложную военно-техническую "экзотику". Наземные радиолокаторы, бортовые радиолокаторы, сопряженные с радаром автоматические зенитные прицелы, радиоуправляемая зенитная ракета "Вассерфаль", ракетный истребитель Ме-163, двухмоторный реактивный истребитель "Мессершмидт" Ме-262, ракетный истребитель вертикального старта (своеобразная "пилотируемая зенитная ракета") Ва-349, реактивный истребитель Не-162…

Всё перечисленное реально летало и стреляло. Реактивный Ме-262 был выпущен в количестве 1.433 единицы, ракетных Ме-163 сделали более 400. В отчаянной попытке выбить Британию из войны германские инженеры создали первую в мире крылатую ракету Fi-103 (она же "Фау-1"); производство было поставлено на поток, выпущено порядка 8 тысяч (!) крылатых ракет. Беспримерным достижением стало создание баллистической ракеты средней дальности "Фау-2". Огромное сооружение высотой с 4-этажный дом разгонялось жидкостным ракетным двигателем до гиперзвуковой скорости 1700 м/сек, ракета выходила за пределы атмосферы (высота траектории 90 км) и доставляла тонну взрывчатки на расстояние в 320 км. Совокупный выпуск этого чуда техники составил 5200 единиц! В какое количество миллионов "фауст-патронов" для Восточного фронта надо пересчитать эти 5 тыс. баллистических и 8 тыс. крылатых ракет?

Всё это бесконечное обилие цифр сводится к тому, что в предложенной альтернативной реальности у нас было бы в 3-4-5 раз меньше оружия и боеприпасов, а у немцев на единственном Восточном фронте - в те же самые 3-4-5 раз больше техники и раза в полтора больше людей. И все это сущие мелочи по сравнению с самым главным:

Пункт 9. У гитлеровской Германии был огромный флот надводных боевых кораблей. В реальной истории с первого до последнего дня войны он боролся с флотом западных союзников. В нашей альтернативной реальности эта армада - два новейших линкора ("Тирпиц" и "Шарнхорст"), три тяжелых крейсера ("Дойчланд", "Адмирал Шеер", "Принц Ойген"), два старых линкора ("Шлезиен" и "Шлезвиг-Гольштейн"), три легких крейсера ("Эмден", "Лейпциг", "Нюрнберг") и десятки эсминцев - на всех парах идет через Босфор в Черное море. В реальной истории Турция, за спиной которой стоял англо-американский блок, закрыла проливы для немцев, в альтернативной реальности турки ограничиваются дипломатической нотой с выражением глубокой озабоченности (если только сами не присоединяются к походу против СССР).

В реальной истории немцы силами авиации и десятка торпедных катеров (ни одного! надводного корабля класса эсминца или выше у кригсмарине в Черном море не было) загнали советский Черноморский флот в район Поти-Батуми, где тот и простоял до конца войн. Нет оснований усомниться в том, что появление в Черном море крупных сил надводного флота Германии завершилось бы вторым за четверть века затоплением Черноморского флота и беспрепятственной высадкой немецкого десанта на черноморском побережье Грузии. От Батуми до Баку 700 км по прямой, и самое большее через месяц немцы или захватывают нефтепромыслы, или сжигают их дотла ударами авиации (сомневающиеся могут погуглить слова "налеты люфваффе на Ярославль, Горький, Саратов")

Для Советского Союза потеря бакинской нефти означает катастрофу стратегического масштаба. Западно-сибирской нефти еще не было вовсе, а так называемое «второе Баку» - месторождения Татарии и Башкирии - давало не более 5-7% от добычи "первого Баку". Красная Армия теперь воюет на тачанках, в уральских колхозах пашут на бабах. Чем, где и когда закончилась бы при таких условиях война?

Я думаю, что тем же самым, чем закончилась бы война на Западном фронте, если бы в другой альтернативной реальности он был бы единственным. Что мы без англо-американских союзников, что они без нас были обречены на неминуемое поражение. А в реальной истории гитлеровская Германия была разгромлена коалицией мировых держав, так она и называлась: "антигитлеровская коалиция". Участие нашей страны в этой коалиции - несмотря на весь ужас войны и трагедию гибели миллионов людей - было самым достойным, самым светлым событием в тысячелетней истории России. Это надо помнить, этим можно гордиться.

(вынося из комментариев)

"У истории нет сослагательного наклонения" -- дурацкая русскоязычная фраза. Самими историками она, разумеется, не разделяется; историки как раз полагают, что оценка вероятностей и перспектив потенциально возможных направлений хода истории и сравнительных последствий разных альтернатив является хотя и трудным, но легитимным предметом исторических исследований. В частности, совершенно необходимым для понимания выборов стоявших перед различными акторами истории и мотивов принятия ими делаемых решений.

Штудии некоторых исторических событий вообще насквозь полны сослагательным анализом. Так, например, исторические исследования завершения войны в тихоакеанском регионе и атомных бомбардировок Японии представляют из себя массированным образом исследование, анализ и сравнение контрфактических альтернатив. (Вот, в качестве совершенно характерного примера исследований по данной тематике , которая эксплицитно исследует различные контрфактические альтернативы и их возможные комбинации.) Аналогично, множество исследований WW2 задаются вопросами в роде "каковы были возможные для Гитлера стратегии после 1939?" и т.д.

Существуют кроме того исторические упражнения также и специфически, полномасштабно в субъюнктивной истории -- в виде серий сборников статей профессиональных, академических историков на тему "what if" исследующих развилки истории, возможные альтернативы и их вероятное течение.

ed. Robert Cowley, "What If?: The World"s Foremost Military Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "What If? 2: Eminent Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "The Collected What If? Eminent Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "What Ifs? Of American History"
ed. Andrew Roberts, "What Might Have Been: Imaginary History from Twelve Leading Historians"
Roger L. Ransom, "The Confederate States of America: What Might Have Been"
eds. Dennis Showalter, Harold Deutsch, "If the Allies Had Fallen: Sixty Alternate Scenarios of World War II"
ed. Niall Ferguson, "Virtual History: Alternatives and Counterfactuals"

Наконец, лишь в перспективе сослагательных оценок возможно вообще какое-либо извлечение уроков из истории.

И, наконец, самая фраза про "благодаря [чему-то]" может иметь смысл исключительно в перспективе сравнения фактически осуществившейся истории с сослагательными альтернативами. Если сослагательных альтернатив не мыслится, то и никаких "благодаря" быть априори не может.

Бочаров Алексей Владимирович
"Проблема альтернативности исторического развития: историографические и методологические аспекты"
http://klio.tsu.ru/contents.htm

Расхожие фразы о том, что история не имеет (не знает, не терпит, не допускает, не любит, в ней нет) сослагательного наклонения, или - историческая наука исключает (в ней не применимо, не допустимо) сослагательное наклонение, буквально заполонили публицистику, а отчасти и аргументы историков-профессионалов. Это явление могло бы стать интересным объектом исследования для меметики - науки, описывающей в терминах генетики размножение, распространение, отбор, мутации и смерть мемов - элементарных единиц, квантов культуры. Такими информационными квантами – мемами, могут выступать в том числе и сформулированные идеи, литературные клише и обороты используемые авторами печатных работ. Жизнь мема можно представить по аналогии с траекторией распространения вируса, который может существовать только в клетке инфицированного носителя. Носителями мема "история не имеет сослагательного наклонения" в нашем случае являются рассуждения историков, посвящённые историческому опыту, “урокам истории”, выбору, сделанному субъектами исторической деятельности в переломных ситуациях, неожиданным изменениям хода событий под воздействием случайностей.

Характерно, что вслед за утверждением о недопустимости сослагательного наклонения в истории или перед ними очень часто звучат рассуждения именно в сослагательном наклонении. Это, с одной стороны, показывает необходимость этого самого “сослагательного наклонения” в изучении исторического прошлого, а с другой стороны, свидетельствует об отсутствии, или, по крайней мере, неразвитости методологической рефлексии по данной проблеме. Для значительной части отечественных историков вся методология по этому вопросу чаще всего сводится к ещё одному мему, а именно: “изучать то, что могло бы быть, следует для того, чтобы понять, почему всё произошло именно так, а не иначе”. Думается, что проблема альтернативности исторического развития в силу своей важности и сложности не должна сводиться к функционированию мемов.

Альтернативность исторического развития это один из наиболее функциональных феноменов исторического сознания. Осознание или отрицание возможности иного хода событий часто служит основной причиной обращения к прошлому. Когда возникает осознание альтернативности исторического развития? Наверное, тогда, когда историки начинают объяснять ход событий не волей богов, а волей человека. Например, уже знаменитая книга Никколо Макиавелли “Государь” (“Князь”) переполнена рассуждениями в сослагательном наклонении. Впрочем, поиск изначальных историографических истоков темы альтернативности не входит в наши задачи. Работа посвящена только периоду, когда альтернативность исторического развития осознаётся как особая методологическая проблема, требующая специального изучения.