Читать полное содержание толстой капитанская дочка. "Капитанская дочка": пересказ

В основу романа Александра Сергеевича Пушкина «Капитанская дочка», задуманного в 1833 году, легли материалы о Пугачевском бунте. И это вполне обоснованно, ведь автор тогда работал над историческим очерком «История Пугачева». Собрать уникальный материал об этих событиях Александру Сергеевичу удалось благодаря поездке на Урал, где представилась возможность пообщаться с живыми пугачевцами и записать их рассказы.

Как в то время, почти двести лет назад, так и сейчас это произведение будет интересно читателю.

Главные герои романа:

Петр Андреевич Гринев

Петр Андреевич Гринев – шестнадцатилетний юноша, сын премьер-майора Гринева в отставке, которого отец отправил на военную службу в Оренбургскую крепость. Волею судьбы оказался в Белгородской крепости, где влюбился в дочь капитана Ивана Кузьмича Миронова, Марию Ивановну. Петр Андреевич – человек порядочный, не терпящий подлости и предательства, самоотверженный, стремящийся во что бы то ни стало защитить свою невесту в то время, когда она попадает в руки изменника Швабрина, человека злобного и страшного. Для этого рискует жизнью и связывается с бунтовщиком Емельяном Пугачевым, хотя даже не допускает мысли о предательстве и о том, чтобы, подобно Швабрину, перейти на сторону врага и присягнуть на верность самозванцу. Отличительная черта Гринева – умение быть благодарным за добро. В момент явной опасности, грозящей от Пугачева, проявляет мудрость и располагает разбойника к себе.

Емельян Пугачев

Емельян Пугачев – противоречивый образ атамана шайки разбойников, восставших на дворян, не оставит равнодушным никого из читателей. Из истории известно, что это реальная личность, донской казак, предводитель крестьянской войны, самый известный из самозванцев, выдававших себя за Петра III. Во время первой встречи Гринева с Пугачевым он видит, что внешность бунтаря не примечательная: сорокалетний мужик, широкоплечий, худощавый, бегающими глазами, и приятным, хотя и плутоватым выражением лица.

Жестокий и суровый, без милосердия расправляющийся с генералами и теми, кто не хочет присягать ему на верность, Пугачев, однако, во время третьей встречи с Гриневым раскрывается как человек, желающий дарить милость, кому хочет (конечно, ясно, что он заигрался в государя). Емельян даже зависим от мнения своего окружения, хотя, вопреки советам приближенных, не хочет казнить Петра и поступает по собственным соображениям. Он понимает, что игра его опасна, но раскаиваться уже слишком поздно. После того, как бунтовщика поймали, его подвергли заслуженной смертной казни.

Мария Ивановна Миронова

Мария Ивановна Миронова – дочь капитана Белогородской крепости, Ивана Кузьмича Миронова, девушка добрая, миловидная, кроткая и скромная, способная горячо любить. Её образ – олицетворение высокой нравственности и чистоты. Благодаря самоотверженности Маши, пожелавшей во что бы то ни стало спасти любимого от пожизненного позора из-за мнимой измены, её возлюбленный Петр вернулся домой полностью оправданным. И это не удивительно, ведь добрая девушка искренне рассказала Екатерине Второй настоящую правду.

Алексей Швабрин

Алексей Швабрин – полная противоположность Петру Гриневу в поступках и характере. Человек лукавый, насмешливый и злой, умеющий приспосабливаться к обстоятельствам, он добивается своего путем обмана и наговоров. Удар в спину во время дуэли с Гриневым, переход на сторону бунтовщика Пугачева после захвата Белогородской крепости, издевательство над бедной сиротой Машей, ни за что не желающей стать его женой, раскрывают истинное лицо Швабрина – очень низкого и подлого человека.

Второстепенные герои

Андрей Петрович Гринев – отец Петра. Строг со своим сыном. Не желая искать для него легких путей, в шестнадцатилетнем возрасте отправляет юношу на службу в армию, и тот волею судьбы попадает в Белогородскую крепость.

Иван Кузьмич Миронов – капитан Белогородской крепости, где разворачиваются события повести Александра Сергеевича Пушкина «Капитанская дочка». Добрый, честный и верный, преданный Отечеству, пожелавший лучше умереть, чем нарушить присягу.

Василиса Егоровна – супруга капитана Миронова, добрая и хозяйственная, которая всегда была в курсе всех событий в крепости. Погибла от сабли молодого казака на пороге своего дома.

Савельич – крепостной Гриневых, с детства приставленный к Петруше, преданный слуга, честный и порядочный человек, готовый всегда и во всем помогать и защищать юношу. Благодаря Савельичу, вовремя вступившемуся за молодого хозяина, Пугачев не казнил Петра.

Иван Иванович Зуев – ротмистр, обыгравший Петрушу в Симбирске и потребовавший долг в сто рублей. Встретив Петра Андреевича во второй раз, уговорил офицера служить у него в отряде.

Палашка – крепостная Мироновых. Девушка бойкая и смелая. Бесстрашно стремится помогать своей хозяйке, Марии Ивановне.

Глава первая. Сержант гвардии

В первой главе Петр Гринев рассказывает о своем детстве. Отец его, Андрей Петрович Гринев, был премьер-майором, а с тех пор, как ушел в отставку, поселился в Сибирской деревне и взял в жены Авдотью Васильевну Ю, дочку бедного дворянина, которая родила девятерых детей. Многие из них не выжили, а сам Петр еще с утробы матери был «записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б…».

Детство Гринева было поначалу ничем не примечательным: до двенадцати лет Петя был под надзором Савельича, выучившись русской грамоте; затем отец нанял для мальчика французского парикмахера Бопре, но уроки с ним продолжались недолго. За пьянство и непристойное поведение батюшка выгнал француза, и ребенок с тех пор частично был предоставлен сам себе. Однако, с шестнадцати лет судьба Петра Гринева круто изменилась.

– Пора ему на службу, – однажды сказал отец. А затем, написав письмо Андрею Карловичу Р., своему старому товарищу и собрав сына, отправил его в Оренбург (вместо Петербурга, куда юноша должен был пойти служить в гвардию). Такая резкая перемена обстоятельств не понравилась Пете, но делать было нечего: пришлось смириться. Присматривать за ним было приказано слуге Савельичу. По дороге, остановившись в трактире, где была бильярдная, познакомился Петр с Иваном Ивановичем Зуриным, ротмистром гусарского полка. Поначалу, казалось бы, их дружба начала крепнуть, но по неопытности юноша поддался на уговоры нового знакомого и проиграл ему целых сто рублей, да к тому же еще выпил много пунша, чем сильно расстроил слугу. Деньги пришлось отдать, к большому неудовольствию Савельича.

Глава вторая. Вожатый

Петр чувствовал себя виноватым и искал случая помириться с Савельичем. Поговорив со слугой и облегчив душу, юноша пообещал впредь вести себя умнее, но все-таки жаль было выкинутых на ветер денег.

Надвигался буран, о чем предвещало маленькое облачко. Ямщик предлагал возвратиться назад, чтобы избежать суровой непогоды, но Петр не согласился и приказал ехать скорее. Следствием такой нерассудительности со стороны молодого человека явилось то, что их настигла метель. Вдруг вдали путники увидели человека, и, поравнявшись с ним, спросили, как выехать на дорогу. Сев в кибитку, дорожный стал уверять, что недалеко село, потому что повеяло дымом. Прислушавшись к совету незнакомца, ямщик, Савельич и Петр поехали туда, куда он говорил. Гринев задремал и вдруг увидел необычный сон, который впоследствии считал пророческим.

Приснилось Петру, что он вернулся в свою усадьбу, а печальная мама сообщила о тяжелой болезни отца. Она подвела сына к кровати больного, чтобы папа благословил его перед кончиной, но вместо него юноша увидел человека с черной бородой. «Это твой посажёный отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит…» – настаивала мама, но так как Петр ни за что не желал согласиться, чернобородый вдруг вскочил и стал размахивать топором направо и налево.

Погибло много людей, везде валялись мертвые тела, а страшный мужик все звал юношу подойти под его благословение. Сильно испугался Петр, но вдруг услышал голос Савельича: «Приехали!» Они оказались на постоялом дворе, и вошли в чистую светлую горницу. Пока хозяин хлопотал по поводу чая, будущий солдат поинтересовался, где же их вожатый. «Здесь» – ответил вдруг голос с полатей. Но когда хозяин, завел с ним иносказательный разговор (как оказалось, прибаутками сообщая о делах Яицкого войска), Петр слушал его с интересом. Наконец, всех сморил сон.

На следующее утро буран утих, и путники снова стали собираться в дорогу. Юноша пожелал отблагодарить вожатого, подарив ему заячий тулуп, но Савельич возражал. Однако, Петр проявил настойчивость, и бродяга вскоре стал счастливым обладателем добротной, теплой вещи с барского плеча.

Приехав в Оренбург, Петр Андреевич Гринев предстал перед генералом, который хорошо знал его отца и поэтому отнесся к юноше благосклонно. Решив, что в Оренбурге тому делать нечего, он решил перевести его офицером в *** полк, и отправить в Белогородскую крепость, к капитану Миронову, честному и доброму человеку. Это расстроило юного солдата, ведь он отправлялся учиться дисциплине в еще большую глушь.

Предлагаем вашему вниманию где описаны сильные и незаурядные личности, внутри каждой из которой зреет конфликт, который неизбежно приводит к трагическим последствиям.

Глава третья. Крепость

Белогорская крепость, находившаяся в сорока верстах от Оренбурга, вопреки ожиданиям Петра, представляла собой обыкновенную деревню. Комендатурой оказался деревянный домик. Молодой человек вошел в сени, потом в дом, и увидел старушку в платочке, сидевшую у окна, Она назвалась хозяйкой. Узнав причину, по которой Петр явился к ним, бабушка утешила его: «А ты, батюшка, не печалься, что тебя упекли в наше захолустье… Стерпится – слюбится…»

Так началась для шестнадцатилетнего юноши новая жизнь. На следующее утро познакомился он со Швабриным, молодым человеком, сосланным в Белогорскую крепость за поединок. Он оказался остроумным и далеко не глупым.

Когда Василиса Егоровна пригласила Петра Андреевича к обеду, новый товарищ пошел за ним. За трапезой мирно текла беседа, хозяйка задавала множество вопросов. Касались разных тем. Оказалось, что Маша, капитанская дочка, очень робкая, в отличие от её смелой матери. По поводу неё у Гринева возникали противоречивые чувства, ведь поначалу Швабрин описал девушку глупой.

Глава четвертая. Поединок

Шли дни, и новая жизнь в Белогородской крепости казалась Петру в какой-то степени даже приятной. Обедал он каждый раз у коменданта, познакомился поближе с Марией Ивановной, а вот колкие замечания Швабрина по поводу того или иного человека перестал воспринимать с прежней веселостью.

Однажды Петр Андреевич поделился со своим товарищем своим новым стихотворением о Маше (в крепости он иногда занимался творчеством), но неожиданно услышал много критики. Швабрин буквально высмеивал каждую строчку, написанную Гриневым, и неудивительно, что между ними возникла нешуточная ссора, грозящая перерасти в дуэль. Желание поединка все-таки утвердилось в сердцах бывших товарищей, но, к счастью, осуществить опасный план помешал Иван Игнатьевич, вовремя подоспевший к месту назначенной дуэли.

Однако, за первой попыткой последовала другая, тем более, что Гринев уже знал причину, по которой Швабрин так нехорошо относится к Маше: оказывается, в прошлом году он за неё сватался, но девушка отказала. Подогреваемый чувством крайней неприязни к Алексею Ивановичу, Петр согласился на дуэль. В этот раз все закончилось хуже: Гринев был ранен в спину.

Предлагаем вашему вниманию поэму А.С. Пушкина где сочетаются повествование о судьбе обычного жителя Петербурга, пострадавшего во время наводнения, Евгения и историко-философские размышления о государстве…

Глава пятая. Любовь

Пять суток лежал юноша без сознания, а когда очнулся, увидел перед собой встревоженного Савельича и Марию Ивановну. Вдруг любовь к девушке настолько охватила Гринева, что он почувствовал необыкновенную радость, тем более убедившись в том, что Маша питает ответные чувства. Молодые люди мечтали связать свои судьбы, но Петр боялся не получить благословение отца, хотя и постарался написать ему убедительное письмо.

Молодость взяла свое, и Петр стал быстро идти на поправку. Положительную роль сыграло и радостное настроение, которое герой романа испытывал теперь каждый день. Будучи от природы не злопамятным, он помирился со Швабриным.

Но вдруг счастье омрачилось известием от отца, который не только не давал согласие на брак, но ругал сына за неблагоразумное поведение и грозился ходатайствовать о том, чтобы перевели его подальше от Белогородской крепости.

Кроме того, мать, узнав о ранении единственного сына, слегла в постель, что еще больше расстроило Петра. Но кто же донес на него? Откуда отец узнал о дуэли со Швабриным? Эти мысли не давали покоя Гриневу, и он начал было во всем винить Савельича, но тот в свое оправдание показал письмо, в котором отец Петра сыпал в его адрес грубыми выражениями за утаивание правды.

Мария Ивановна, узнав о категорическом нежелании отца благословить их, смирилась с судьбой, но стала сторониться Гринева. А он окончательно упал духом: перестал ходить к коменданту, отсиживался в доме, даже потерял охоту к чтению и всяким разговорам. Но тут произошли новые события, повлиявшие на всю дальнейшую жизнь Петра Андреевича.

Глава шестая. Пугачевщина

В этой главе Петр Андреевич Гринев описывает положение Оренбургской губернии в конце 1773 года. В то неспокойное время в разных местах вспыхивали возмущения, и правительство принимало строгие меры для подавления бунтов со стороны диких народов, населявших губернию. Дошла беда и до Белогородской крепости. В тот день все офицеры были срочно созваны к коменданту, который сообщил им важную новость об угрозе нападения на крепость мятежника Емельяна Пугачева с его шайкой. Жену свою и дочь Иван Кузьмич заблаговременно отправил в гости к попадье, а служанку Палашку во время секретного разговора закрыл в чулане. Когда же Василиса Егоровна вернулась, то поначалу никак не могла выпытать у мужа, что на самом деле случилось. Однако, увидев, как Иван Игнатьевич готовит пушку к бою, догадалась, что кто-то может напасть на крепость и хитростью выведала у него информацию о Пугачеве.

Затем стали появляться предвестники беды: башкирец, схваченный с возмутительными письмами, которого сначала хотели высечь, чтобы получить сведения, но у него, как выяснилось позже, были отрезаны не только уши и нос, но и язык; тревожное сообщение Василисы Егоровны о том, что взята Нижеозерная крепость, комендант и все офицеры перевешены, а солдаты – в плену.

Петр сильно переживал за Марию Ивановну и её мать, оказавшихся в опасности, и поэтому предложил на время спрятать их в Оренбургской крепости, но Василиса Егоровна была категорически против отъезда из дома. Машу, сердце которой изнывало от внезапного расставания с любимым, поспешно собирали в дорогу. Девушка, рыдая, прощалась с Петром.

Глава седьмая. Приступ

К сожалению, тревожные прогнозы оправдались – и вот уже Пугачев со своей шайкой приступил к крепости. Все дороги в Оренбург были отрезаны, поэтому Маша эвакуироваться не успела. Иван Кузьмич, предчувствуя скорую кончину, благословил дочь и попрощался с женой. Свирепые повстанцы ринулись в крепость и взяли в плен офицеров и коменданта. Ивана Кузьмича, а также поручика Ивана Игнатьевича, не желающих присягать на верность Пугачеву, выдававшему себя за государя, повесили на виселице, однако Гринев спасся от смерти благодаря доброму и верному Савельичу. Старик умолял «батюшку» о милости, предлагая лучше повесить его, но отпустить барское дитя. Петра освободили. Рядовые солдаты присягнули на верность Пугачеву. Василиса Егоровна, которую обнаженной вытащили из дома коменданта, начала голосить по мужу, проклиная беглого каторжника, – и погибла от сабли молодого казака.

Глава восьмая. Незваный гость

Встревоженный неизвестностью о судьбе Маши Петр Андреевич вошел в разгромленный дом коменданта, однако увидел лишь перепуганную Палашу, которая сообщила, что Мария Ивановна спрятана у попадьи, Акулины Памфиловны.

Это известие еще больше взволновало Гринева, потому что там был Пугачев. Стремглав помчался он к дому священника и, войдя в сени, увидел пирующих пугачевцев. Тихонько попросив Палашу вызвать Акулину Памфиловну, спросил у попадьи о состоянии Маши.

Лежит, моя голубушка, у меня на кровати… – ответила она и рассказала, что Пугачев, когда услышал стон Маши, стал интересоваться, кто находится за перегородкой. Акулине Памфиловне пришлось на ходу придумать историю о племяннице, которая болеет уже вторую неделю. Пугачев пожелал посмотреть на неё, не помогали никакие уговоры. Но, к счастью, все обошлось. Не выдал Марию даже Швабрин, перешедший на сторону повстанцев и теперь пировавший вместе с Пугачевым.

Немного успокоенный пришел Гринев домой, и там Савельич удивил его, сообщив, что Пугачев – не кто иной, как бродяга, встреченный ими по дороге в Оренбург, которому Петр Андреевич подарил заячий тулуп.

Вдруг прибежал один из казаков и сказал, что атаман требует Гринева к себе. Пришлось повиноваться, и Петр пошел в комендантский дом, где находился Пугачев. Беседа с самозванцем вызывала в душе молодого человека противоречивые чувства: с одной стороны, он понимал, что ни за что не присягнет на верность новоявленному атаману, с другой не мог подвергнуть себя риску смерти, назвав в глаза обманщиком. Между тем, Емельян ждал ответа. «Слушай; скажу тебе всю правду, – заговорил молодой офицер. – Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую».

Кто же я таков, по твоему разумению?
- Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку…»

В конце концов, Пугачев уступил просьбе Петра и согласился отпустить его.

Глава девятая. Разлука

Пугачев великодушно отпустил Гринева в Оренбург, приказав сообщить, что будет там уже через неделю, а Швабрина назначил новым командиром. Вдруг Савельич подал атаману лист бумаги и попросил прочитать, что там написано. Оказывается, речь шла о разграбленном казаками имуществе комендантского дома и о возмещении ущерба, что разгневало Пугачева. Однако, он и в этот раз помиловал Савельича. А Гринев перед отъездом решил еще раз навестить Марию и, войдя в дом священника, увидел, что девушка была без памяти, страдая от сильной горячки. Тревожные мысли не давали покоя Петру: как оставить беззащитную сироту посреди злобных мятежников. Особенно удручало то, что новым командиром самозванцев стал Швабрин, который может причинить зло Маше. С болью в сердце, терзаясь сильными переживаниями, простился юноша с той, которую в душе уже считал своей женой.

По дороге в Оренбург настиг их с Савельичем предатель-урядник, сообщив, что «отец жалует лошадь и шубу со своего плеча», да еще полтину денег (которые он растерял по дороге). И хотя овчинный тулуп не стоил и половины разграбленного злодеями, Петр все же принял такой подарок.

Глава десятая. Осада города

Итак, Гринев с Савельичем прибыли в Оренбург. Сержант, узнав, что приехавшие – из Белогородской крепости, повел их в дом генерала, которым оказался добродушный старичок. Из разговора с Петром он узнал об ужасной кончине капитана Миронова, о смерти Василисы Егоровны и о том, что Маша осталась у попадьи.

Через несколько часов начался военный совет, на котором присутствовал Гринев. Когда стали рассуждать, как действовать в отношении преступников – оборонительно или наступательно, только один Петр высказал твердое мнение о том, что необходимо решительно противостать злодеям. Остальные склонялись к оборонительной позиции.

Началась осада города, вследствие чего свирепствовали голод и беда. Гринева тревожила неизвестность о судьбе любимой девушки. И вот в очередной раз, выехав в стан противника, неожиданно Петр столкнулся с урядником Максимычем, который передал ему письмо от Марии Ивановны. Весточка, где бедная сирота просила защитить её от Швабрина, который насильно принуждает к замужеству с ним, вывела Петра из себя. Опрометью он кинулся в дом генерала, прося дать солдат, чтобы скорее очистить Белогородскую крепость, но не найдя поддержки, решил действовать сам.

Глава одиннадцатая. Мятежная слобода

Петр с Савельичем мчатся в Белогородскую крепость, но по дороге их окружают мятежники и ведут к своему атаману. Пугачев снова благосклонен к Гриневу. Выслушав просьбу Петра Андреевича о том, чтобы освободить Машу из рук Швабрина, он решает ехать в крепость. По дороге они ведут беседу. Гринев уговаривает Пугачева сдаться на милость императрице, но тот возражает: каяться слишком поздно…

Глава двенадцатая. Сирота

Вопреки уверениям Швабрина, что Мария Ивановна больна, Пугачев приказал вести его к ней в светлицу. Девушка находилась в ужасном состоянии: она сидела на полу, в оборванном платье, с растрепанными волосами, бледная, худая. Рядом стоял кувшин воды и лежал ломоть хлеба. Емельян стал негодовать на Швабрина за то, что обманул его, назвав Машу своей женою, и тогда изменник выдал тайну: девушка – не племянница священника, а дочь погибшего Миронова. Это вызвало гнев Пугачева, но ненадолго. Гриневу и здесь удалось оправдаться, ведь, узнав правду, люди самозванца загрызли бы беззащитную сироту. В конце концов, к большой радости Петра, Емельян разрешил ему забрать невесту. Решили отправиться в деревню к родителям, потому что нельзя было ни оставаться здесь, ни ехать в Оренбург.

Глава тринадцатая. Арест

В предвкушении долгого счастья с любимой отправился Петр Андреевич в дорогу. Как вдруг с ужасной бранью окружила их толпа гусаров, перепутав с пугачевскими изменниками. Путников арестовали. Узнав о грозящей опасности острога, куда приказал посадить его майор, а девушку лично привести к нему, Гринев бросился на крыльцо избы и смело вошел в комнату, где, к своему удивлению, увидел Зуева Ивана Ивановича. Когда ситуация прояснилась, и все поняли, что Мария вовсе не кумушка Пугачева, а дочь покойного Миронова, Зуев вышел и извинился перед ней.

После недолгих уговоров со стороны Ивана Ивановича решил Гринев остаться в его отряде, а Марию отправить с Савельичем к своим родителям, в деревню, вручив при этом сопроводительное письмо.

Так Петр Андреевич стал служить в отряде Зуева. Очаги восстания, вспыхивающие по местам, вскоре были подавлены, но Пугачева поймали не сразу. Прошло еще время, прежде чем самозванца обезвредили. Война окончилась, но, увы, мечты Гринева увидеться с родными не осуществились. Вдруг как гром среди ясного неба поступил секретный приказ арестовать его.

Глава четырнадцатая. Суд

Хотя Гринев, которого по доносу Швабрина считали изменником, мог легко оправдаться перед комиссией, он не желал впутывать в эту ситуацию Марию Ивановну, и поэтому умолчал об истинной причине внезапного отъезда из Оренбургской крепости и встречи с Пугачевым.

Мария между тем радушно была принята родителями Петра и искренне объяснила, почему арестовали их сына, опровергнув всякую мысль об измене. Однако, через несколько недель батюшка получил письмо, в котором говорилось о том, что Петр Гринев приговорен к ссылке и будет отправлен на вечное поселение. Это известие стало большим ударом для семьи. И тогда Мария приняла решение поехать в Петербург и лично объяснить ситуацию, встретившись с государыней, Екатериной Второй. К счастью, план девушки удался, а способствовало этому провидение. Осенним утром, уже будучи в Петербурге, разговорилась она с дамой лет сорока и рассказала ей о причине своего приезда, даже не подозревая, что перед ней сама императрица. Искренние слова в защиту того, кто рисковал своей жизнью ради любимой, тронули государыню, и она, убедившись в невиновности Гринева, дала распоряжение освободить его. Счастливые влюбленные вскоре воссоединили свои судьбы. Пугачева же настигла заслуженная казнь. Стоя на плахе, он кивнул головою Петру Гриневу. Через минуту она слетела с его плеч.

“Капитанская дочка” – роман А. С. Пушкина

5 (100%) 5 votes

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Береги честь смолоду.

Сержант гвардии

– Был бы гвардии он завтра ж капитан.

– Того не надобно; пусть в армии послужит.

– Изрядно сказано! пускай его потужит…

………………………………………………………

Да кто его отец?

Отец мой, Андрей Петрович Гринев, в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17… году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.

Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если б паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава богу, – ворчал он про себя, – кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»

Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour être outchitel, не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, то есть (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, – и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю.

Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.

Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.

Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих российских орденов кавалер!.. А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.

Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»

– Да вот пошел семнадцатый годок, – отвечала матушка. – Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна, и когда еще…

«Добро, – прервал батюшка, – пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».

Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.

Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги.

– Не забудь, Андрей Петрович, – сказала матушка, – поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.

– Что за вздор! – отвечал батюшка нахмурясь. – К какой стати стану я писать к князю Б.?

– Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши.

– Ну, а там что?

– Да ведь начальник Петрушин – князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк.

– Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.

Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо.

Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».

Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастьем. Но спорить было нечего! На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу, обливаясь слезами.

В ту же ночь приехал я в Симбирск, где должен был пробыть сутки для закупки нужных вещей, что и было поручено Савельичу. Я остановился в трактире. Савельич с утра отправился по лавкам. Соскуча глядеть из окна на грязный переулок, я пошел бродить по всем комнатам. Вошед в биллиардную, увидел я высокого барина, лет тридцати пяти, с длинными черными усами, в халате, с кием в руке и с трубкой в зубах. Он играл с маркером, который при выигрыше выпивал рюмку водки, а при проигрыше должен был лезть под биллиард на четверинках. Я стал смотреть на их игру. Чем долее она продолжалась, тем прогулки на четверинках становились чаще, пока, наконец, маркер остался под биллиардом. Барин произнес над ним несколько сильных выражений в виде надгробного слова и предложил мне сыграть партию. Я отказался по неумению. Это показалось ему, по-видимому, странным. Он поглядел на меня как бы с сожалением; однако мы разговорились. Я узнал, что его зовут Иваном Ивановичем Зуриным, что он ротмистр ** гусарского полку и находится в Симбирске при приеме рекрут, а стоит в трактире. Зурин пригласил меня отобедать с ним вместе чем бог послал, по-солдатски. Я с охотою согласился. Мы сели за стол. Зурин пил много и потчевал и меня, говоря, что надобно привыкать ко службе; он рассказывал мне армейские анекдоты, от которых я со смеху чуть не валялся, и мы встали из-за стола совершенными приятелями. Тут вызвался он выучить меня играть на биллиарде. «Это, – говорил он, – необходимо для нашего брата служивого. В походе, например, придешь в местечко – чем прикажешь заняться? Ведь не все же бить жидов. Поневоле пойдешь в трактир и станешь играть на биллиарде; а для того надобно уметь играть!» Я совершенно был убежден и с большим прилежанием принялся за учение. Зурин громко ободрял меня, дивился моим быстрым успехам и, после нескольких уроков, предложил мне играть в деньги, по одному грошу, не для выигрыша, а так, чтоб только не играть даром, что, по его словам, самая скверная привычка. Я согласился и на то, а Зурин велел подать пуншу и уговорил меня попробовать, повторяя, что к службе надобно мне привыкать; а без пуншу, что и служба! Я послушался его. Между тем игра наша продолжалась. Чем чаще прихлебывал я от моего стакана, тем становился отважнее. Шары поминутно летали у меня через борт; я горячился, бранил маркера, который считал бог ведает как, час от часу умножал игру, словом – вел себя как мальчишка, вырвавшийся на волю. Между тем время прошло незаметно. Зурин взглянул на часы, положил кий и объявил мне, что я проиграл сто рублей. Это меня немножко смутило. Деньги мои были у Савельича. Я стал извиняться. Зурин меня прервал: «Помилуй! Не изволь и беспокоиться. Я могу и подождать, а покамест поедем к Аринушке».

Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и начал. Мы отужинали у Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно к службе привыкать. Встав из-за стола, я чуть держался на ногах; в полночь Зурин отвез меня в трактир.

Савельич встретил нас на крыльце. Он ахнул, увидя несомненные признаки моего усердия к службе. «Что это, сударь, с тобою сделалось? – сказал он жалким голосом, – где ты это нагрузился? Ахти господи! отроду такого греха не бывало!» – «Молчи, хрыч! – отвечал я ему, запинаясь, – ты, верно, пьян, пошел спать… и уложи меня».

На другой день я проснулся с головною болью, смутно припоминая себе вчерашние происшествия. Размышления мои прерваны были Савельичем, вошедшим ко мне с чашкою чая. «Рано, Петр Андреич, – сказал он мне, качая головою, – рано начинаешь гулять. И в кого ты пошел? Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу, в рот ничего не изволила брать. А кто всему виноват? проклятый мусье. То и дело, бывало, к Антипьевне забежит: „Мадам, же ву при, водкю“. Вот тебе и же ву при! Нечего сказать: добру наставил, собачий сын. И нужно было нанимать в дядьки басурмана, как будто у барина не стало и своих людей!»

Мне было стыдно. Я отвернулся и сказал ему: «Поди вон, Савельич; я чаю не хочу». Но Савельича мудрено было унять, когда, бывало, примется за проповедь. «Вот видишь ли, Петр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не хочется. Человек пьющий ни на что не годен… Выпей-ка огуречного рассолу с медом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки. Не прикажешь ли?»

В это время мальчик вошел и подал мне записку от И. И. Зурина. Я развернул ее и прочел следующие строки:

...

«Любезный Петр Андреевич, пожалуйста, пришли мне с моим мальчиком сто рублей, которые ты мне вчера проиграл. Мне крайняя нужда в деньгах.

Готовый ко услугам

Иван Зурин».

Делать было нечего. Я взял на себя вид равнодушный и, обратясь к Савельичу, который был и денег, и белья, и дел моих рачитель , приказал отдать мальчику сто рублей. «Как! зачем?» – спросил изумленный Савельич. «Я их ему должен», – отвечал я со всевозможной холодностию. «Должен! – возразил Савельич, час от часу приведенный в большее изумление, – да когда же, сударь, успел ты ему задолжать? Дело что-то не ладно. Воля твоя, сударь, а денег я не выдам».

Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув на него гордо, сказал: «Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать и делать то, что тебе приказывают».

Савельич так был поражен моими словами, что сплеснул руками и остолбенел. «Что же ты стоишь!» – закричал я сердито. Савельич заплакал. «Батюшка Петр Андреич, – произнес он дрожащим голосом, – не умори меня с печали. Свет ты мой! послушай меня, старика: напиши этому разбойнику, что ты пошутил, что у нас и денег-то таких не водится. Сто рублей! Боже ты милостивый! Скажи, что тебе родители крепко-накрепко заказали не играть, окроме как в орехи…» – «Полно врать, – прервал я строго, – подавай сюда деньги или я тебя взашеи прогоню».

Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.

Сторона ль моя, сторонушка,

Сторона незнакомая!

Что не сам ли я на тебя зашел,

Что не добрый ли да меня конь завез:

Завезла меня, доброго молодца,

Прытость, бодрость молодецкая

И хмелинушка кабацкая.

Старинная песня

Дорожные размышления мои были не очень приятны. Проигрыш мой, по тогдашним ценам, был немаловажен. Я не мог не признаться в душе, что поведение мое в симбирском трактире было глупо, и чувствовал себя виноватым перед Савельичем. Все это меня мучило. Старик угрюмо сидел на облучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая. Я непременно хотел с ним помириться и не знал с чего начать. Наконец я сказал ему: «Ну, ну, Савельич! полно, помиримся, виноват; вижу сам, что виноват. Я вчера напроказил, а тебя напрасно обидел. Обещаюсь вперед вести себя умнее и слушаться тебя. Ну, не сердись; помиримся».

– Эх, батюшка Петр Андреич! – отвечал он с глубоким вздохом. – Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.

Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согласия не располагать ни одною копейкою. Он мало-помалу успокоился, хотя все еще изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто рублей! легко ли дело!»

Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?»

– Это зачем?

– Время ненадежно: ветер слегка подымается; вишь, как он сметает порошу.

– Что ж за беда!

– А видишь там что? (Ямщик указал кнутом на восток.)

– Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба.

– А вон – вон: это облачко.

Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран.

Я слыхал о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силен; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции и велел ехать скорее.

Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег – и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!..»

Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом – и скоро стали. «Что же ты не едешь?» – спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? – отвечал он, слезая с облучка, – невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом». Я стал было его бранить. Савельич за него заступился: «И охота было не слушаться, – говорил он сердито, – воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправились бы далее. И куда спешим? Добро бы на свадьбу!» Савельич был прав. Делать было нечего. Снег так и валил. Около кибитки подымался сугроб. Лошади стояли, понуря голову и изредка вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жила или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели… Вдруг увидел я что-то черное. «Эй, ямщик! – закричал я, – смотри: что там такое чернеется?» Ямщик стал всматриваться. «А бог знает, барин, – сказал он, садясь на свое место, – воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк, или человек». Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поровнялись с человеком. «Гей, добрый человек! – закричал ему ямщик. – Скажи, не знаешь ли, где дорога?»

– Дорога-то здесь; я стою на твердой полосе, – отвечал дорожный, – да что толку?

– Послушай, мужичок, – сказал я ему, – знаешь ли ты эту сторону? Возьмешься ли ты довести меня до ночлега?

– Сторона мне знакомая, – отвечал дорожный, – слава богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек. Да вишь какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем дорогу по звездам.

Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя божией воле, ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облучок и сказал ямщику: «Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай вправо да поезжай».

– А почему ехать мне вправо? – спросил ямщик с неудовольствием. – Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой. – Ямщик казался мне прав. «В самом деле, – сказал я, – почему думаешь ты, что жило недалече?» – «А потому, что ветер оттоле потянул, – отвечал дорожный, – и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко». Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать. Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на одну, то на другую сторону. Это похоже было на плавание судна по бурному морю. Савельич охал, поминутно толкаясь о мои бока. Я опустил циновку, закутался в шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды.

Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни. Читатель извинит меня: ибо, вероятно, знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам.

Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония. Мне казалось, буран еще свирепствовал и мы еще блуждали по снежной пустыне… Вдруг увидел я ворота и въехал на барский двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было опасение, чтоб батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почел бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. «Тише, – говорит она мне, – отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?.. Вместо отца моего, вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?» – «Все равно, Петруша, – отвечала мне матушка, – это твой посаженый отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит…» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать… и не мог; комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах… Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение…» Ужас и недоумение овладели мною… И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дергал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали».

– Куда приехали? – спросил я, протирая глаза.

– На постоялый двор. Господь помог, наткнулись прямо на забор. Выходи, сударь, скорее да обогрейся.

Я вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.

Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Савельич внес за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошел хлопотать.

– Где же вожатый? – спросил я у Савельича. «Здесь, ваше благородие», – отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающие глаза. «Что, брат, прозяб?» – «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик». В эту минуту хозяин вошел с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднес ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость, – прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питье». Я с охотой исполнил его желание. Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошел к нему и, взглянув ему в лицо: «Эхе, – сказал он, – опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?» Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком – да мимо. Ну, а что ваши?»

– Да что наши! – отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. – Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте.

«Молчи, дядя, – возразил мой бродяга, – будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» – При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.

Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года. Савельич слушал с видом большого неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на вожатого. Постоялый двор, или, по-тамошнему, умет, находился в стороне, в степи, далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую пристань. Но делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении пути. Беспокойство Савельича очень меня забавляло. Между тем я расположился ночевать и лег на лавку. Савельич решился убраться на печь; хозяин лег на полу. Скоро вся изба захрапела, и я заснул как убитый.

Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла. Солнце сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи. Лошади были запряжены. Я расплатился с хозяином, который взял с нас такую умеренную плату, что даже Савельич с ним не заспорил и не стал торговаться по своему обыкновению, и вчерашние подозрения изгладились совершенно из головы его. Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помочь и велел Савельичу дать ему полтину на водку. Савельич нахмурился. «Полтину на водку! – сказал он, – за что это? За то, что ты же изволил подвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придется голодать». Я не мог спорить с Савельичем. Деньги, по моему обещанию, находились в полном его распоряжении. Мне было досадно, однако ж, что не мог отблагодарить человека, выручившего меня если не из беды, то по крайней мере из очень неприятного положения. «Хорошо, – сказал я хладнокровно, – если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего платья. Он одет слишком легко. Дай ему мой заячий тулуп».

– Помилуй, батюшка Петр Андреич! – сказал Савельич. – Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке.

– Это, старинушка, уж не твоя печаль, – сказал мой бродяга, – пропью ли я, или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля, а твое холопье дело не спорить и слушаться.

– Бога ты не боишься, разбойник! – отвечал ему Савельич сердитым голосом. – Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные плечища.

– Прошу не умничать, – сказал я своему дядьке, – сейчас неси сюда тулуп.

– Господи владыко! – простонал мой Савельич. – Заячий тулуп почти новешенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому!

Однако заячий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать. В самом деле, тулуп, из которого успел и я вырасти, был немножко для него узок. Однако он кое-как умудрился и надел его, распоров по швам. Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком. Он проводил меня до кибитки и сказал с низким поклоном: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей». – Он пошел в свою сторону, а я отправился далее, не обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашней вьюге, о своем вожатом и о заячьем тулупе.

Приехав в Оренбург, я прямо явился к генералу. Я увидел мужчину росту высокого, но уже сгорбленного старостию. Длинные волосы его были совсем белы. Старый полинялый мундир напоминал воина времен Анны Иоанновны, а в его речи сильно отзывался немецкий выговор. Я подал ему письмо от батюшки. При имени его он взглянул на меня быстро: «Поже мой! – сказал он. – Тавно ли, кажется, Андрей Петрович был еше твоих лет, а теперь вот уш какой у него молотец! Ах, фремя, фремя!» Он распечатал письмо и стал читать его вполголоса, делая свои замечания. «Милостивый государь Андрей Карлович, надеюсь, что ваше превосходительство»… Это что за серемонии? Фуй, как ему не софестно! Конечно: дисциплина перво дело, но так ли пишут к старому камрад?.. «ваше превосходительство не забыло»… гм… «и… когда… покойным фельдмаршалом Мин… походе… также и… Каролинку»… Эхе, брудер! так он еше помнит стары наши проказ? «Теперь о деле… К вам моего повесу»… гм… «держать в ежовых рукавицах»… Что такое ешовы рукавиц? Это, должно быть, русска поговорк… Что такое «дершать в ешовых рукавицах»?» – повторил он, обращаясь ко мне.

– Это значит, – отвечал я ему с видом как можно более невинным, – обходиться ласково, не слишком строго, давать побольше воли, держать в ежовых рукавицах.

«Гм, понимаю… „и не давать ему воли“ – нет, видно, ешовы рукавицы значит не то… „При сем… его паспорт“… Где ж он? А, вот… „отписать в Семеновский“… Хорошо, хорошо: все будет сделано… „Позволишь без чинов обнять себя и… старым товарищем и другом“ – а! наконец догадался… и прочая и прочая… Ну, батюшка, – сказал он, прочитав письмо и отложив в сторону мой паспорт, – все будет сделано: ты будешь офицером переведен в *** полк, и чтоб тебе времени не терять, то завтра же поезжай в Белогорскую крепость, где ты будешь в команде капитана Миронова, доброго и честного человека. Там ты будешь на службе настоящей, научишься дисциплине. В Оренбурге делать тебе нечего; рассеяние вредно молодому человеку. А сегодня милости просим: отобедать у меня».

«Час от часу не легче! – подумал я про себя, – к чему послужило мне то, что еще в утробе матери я был уже гвардии сержантом! Куда это меня завело? В *** полк и в глухую крепость на границу киргиз-кайсацких степей!..» Я отобедал у Андрея Карловича, втроем с его старым адъютантом. Строгая немецкая экономия царствовала за его столом, и я думаю, что страх видеть иногда лишнего гостя за своею холостою трапезою был отчасти причиною поспешного удаления моего в гарнизон. На другой день я простился с генералом и отправился к месту моего назначения.

1. Петр Андреевич Гринев – сын отставного военного, который ставит честь превыше всего. До 16 лет был недорослем. В течение повести показано как Петр взрослеет и меняется, превращаясь в зрелого мужчину. Большую роль в формировании его характера сыграла возлюбленная парня – Маша Миронова. Ради нее он рискует жизнью, вырастает духовно и нравственно;
2. Алексей Швабрин – полная противоположность Гринева. Служит в Белогорской крепости 5 лет, несет наказание за убийство. Саркастичный, надменный, подлый, хитрый парень получил отказ от Маши Мироновой. Из-за этого идет на дуэль с Петром;
3. Маша Миронова – молодая девушка, дочь коменданта крепости. В честь нее названа повесть «Капитанская дочка». Маша олицетворяет высоконравственную и благородную особу, чистую и нежную. Проходя трудности, Маша сохраняет верность своим принципам;
4. Пугачев Емельян – вождь восстания, называет себя «Великим государем» Петром III. Самозванец, который закончил казнью.

Экскурс в прошлое

В начале повести Петр Гринев рассказывает читателю о своей юности и детстве. Он единственный в семье, кто выжил. Всего было 9 детей. Мать была дворянкой, а отец майор в отставке. Достаток в семье был средним, хотя жил Петр в родовом поместье в Симбирской губернии. Воспитывал маленького мальчика практически все время слуга Савельич. Он баловал мальчика как родного сына, обучал его на основе рассказов о сказочных героях. Они вместе наблюдали за переменами в природе, ходили на рыбалку, охоту. Сам Савельич умел читать, мог писать и был самым настоящим сказочником.

Отец Петра не занимался воспитанием сына и нанял в качестве учителя французского парикмахера Бопре, который был редкостным гулякой – развратником и пьяницей. Когда стало ясно, что манерный француз не сможет ничему обучить мальчика, его выгнали.

В семнадцать лет Петрушу решили отправить на службу для исправления, так как образование у мальчика было низким. Чтобы дать сыну разностороннее образование, его отец, Андрей Петрович, сослал его в Оренбург. К мальчику был прикреплен и слуга Савельич. Петр расстроился, так как мечтал уехать в Петербург.

На службу!

По правилам, юные дворяне приписывались к какому-то полку на службу. Отец Петра отправляет сына в отдаленный гарнизон Оренбургской губернии, так как побоялся, что сын в Петербурге загуляет.

По пути на службу они остановились в трактире. Вся казна хранилась у Савельича, так как Петр был еще слишком юный, чтобы распоряжаться финансами. В трактире Петруше встречается ротмистр Зурин, который предлагает ему сыграть на биллиарде.

Потом Зурин предлагает сыграть на деньги. Неопытный юноша соглашается, считая что он неплохо владеет кием. Петр проигрывает сто рублей. На то время это огромные деньги. Савельич не хочет отдавать долг и уговаривает барина образумиться и не компенсировать проигрыш. Но Гринев сразу все расставляет на свои места, намекая, кто слуга, а кто барин, и велит оплатить долг. Петр Гринев объяснил слуге, что оплата долга является делом чести.

Буран в степи

После оплаты долга, Гринев обещает Савельичу больше не играть на деньги, сожалея о своем промахе. Ехать еще долго и слуга прощает молодого барина. Из-за беспечности Петра они попадают в беду – надвигается сильный буран. Юноша приказывает ямщику продолжить путь и вскоре они застревают в степи, где придется расположиться на ночлег.

Все понимают, что сбились с пути, да и изрядно замерзли. Помог путникам незнакомец старик, который провел их до ближайшего дома. В знак признательности Петр Гринев хотел дать старику деньги, но Савельич не позволил. И барин отдал заячий тулуп.

Петруша уснул в избе и ему приснился сон, который он называет пророческим впоследствии. Снилась ему мать и дом родной, мать сообщила, что отец находится при смерти. Далее он рассказывает, что видит мужика незнакомого, который сидит на постели отца и называет себя мужем матери. Незнакомец хочет получить благословение отца, но Андрей Петрович его не дает. Мужик хватает топор и всех убивает. Петр остается единственным живым наблюдателем.

Когда Петр приехал в Оренбург, то сослуживец отца отправляет его еще в большую глушь – Белгородскую крепость. Парень расстроен еще больше.

В Белогорской крепости

В крепости, которая располагалась в сорока верстах от Оренбурга, люди занимались охотой, рыбалкой, работали на огороде. Служащие тренировались на плацу и редко стреляли из пушки.

Хозяином крепости был Иван Кузьмич Миронов, хотя управляла всем его супруга – Василиса Егоровна. Еще у коменданта и его жены была дочь Машенька. Семья была простая и душевная, что сразу понравилось Петру. Правда в этот день знакомство Машеньки и Петруши не состоялось.

В крепости, которая была очень похожа на село, Петр познакомился с юным поручиком Алексеем Ивановичем Швабриным, которого отправили в ссылку за дуэль, где он убил своего соперника. Швабрин постоянно недобро отзывался обо всех, саркастично говорил о Машеньке, выставляя ее дурочкой. Что донес и до Гринева. Но когда Петя сам познакомился с Машей, то посчитал что Алексей лжец.

Коварство Швабрина

Петра оставили жить у казака Семена Кузова. Подселение Петра было вынесено Семену как наказание от семьи Мироновых за потраву в их огороде. Так начались однообразные дни службы Петра. Вскоре Гринев заметил, что Алексей Швабрин начал пренебрежительно и насторожено относится к нему. Это случилось из-за того, что им обоим нравилась дочь коменданта – Машенька.

Швабрин воспринял Гринева как соперника. Сама же Маша отказала Алексею на предложение руки и сердца. За отказ он начал позорить ее перед другими людьми и выставлять в нелестном свете. Хотя на самом деле Маша была честной и доброй девушкой. Отец и мать девушки переживали за дочь, так как они не могли обеспечить ей приданное.

Дуэль и письмо домой

Однажды, окрыленный мыслями о девушке, Гринев написал стихотворение, где было написано имя Мария. Алексей Швабрин прочел произведение Петра и начал с издевкой высмеивать его, посоветовав завоевывать расположение Машеньки не стишками, а материальными вещами. Предложил подарить ей пару сережек. Гринев вспылил и назвал Алексея вруном.

Швабрин вызвал Петра на дуэль, так как такое оскорбление было неуместно для офицера. Юноши решили драться на шпагах. В итоге дело не дошло до дуэли. Супруга коменданта Василиса узнала о поединке и запретила проводить его. Парни согласились, но позже снова сделали попытку сразиться на шпагах. Но с утра Иван Игнатьич и еще несколько мужчин привели юношей к Василисе Егоровне. Она отругала молодых людей повторно и отпустила.

Маша узнала о дуэли, рассказала Гриневу о том, что Швабрин сватался к ней. Петр понял, почему вспылил Алексей и опять назначил дуэль на котором Гринев получил ранение. Когда он очнулся, то увидел, что перед ним сидит Машенька.

Петя понял, что влюблен в девушку и написал письмо родителям, в котором просит дать благословение на свадьбу. Однако отец Петра отвечает отказом, так как считает что сын еще не созрел для брака.

Волнения в городе, нападение на крепость

В крепости начинается беспокойство. Миронов получает приказ готовиться к обороне от бунтовщиков. Якобы Емельян Пугачев лжесвидетельствует и нарекает себя Петром III. Он сбежал из-под стражи и наводит страхи на окружающих. Одна надежда, что разбойники пройдут мимо крепости.

Иван Кузьмич просит увезти Машу и супругу в Оренбург, где крепче защита в крепости. Василиса Егоровна отказывается уезжать и решает не оставлять мужа одного. Машенька прощается с Гриневым, но уехать ей не удается. Все дороги перекрыты. Часть людей перешли на сторону разбойников, в Белогорская крепость сдается.

Всем служащим предлагают принять нового правителя Пугачева, но все отказываются. За это казнят отца Маши и Ивана Ивановича. Далее должны были убить Петра, но Савельич умолял Пугачева сжалиться и помиловать парня. Слуга рассказывает позже Петру, что тот старик, который спас их от бури и тот, кому Гринев подарил тулуп, был Емельян Пугачев.

Василиса Егоровна узнает, что мужа повесили и говорит, что не сможет жить без супруга. Один из восставших ранит ее насмерть. Маша заболевает. Рядом с ней селится Пугачев. Пугачеву говорят, что это племянница попадьи, чтобы тот не убил Машу.

Отъезд в Оренбург

Гринева выпускают из крепости, чтобы передать, что он требует сдать город. Перед этим они долго беседуют, и Пугачев рассказывает Петру сказку об орле и вороне. Петр делает другой вывод об услышанном, чем Пугачев. Гринев не соглашается присягнуть Емельяну, говоря, что он верен императрице.

Петр уезжает в Оренбург, зная, что Маша остается в крепости. Он отправляется прямиком к генералу и просит отбить крепость назад. Собирают совет, на котором сидят чиновники. Принято решение не рисковать и не атаковывать крепость. Петр растерян и расстроен, не знает, как вызволить Машеньку.

Пугачев набирает в свой отряд все больше людей и пытается напасть на Оренбург. Однако в этот раз город устоял и оборону пробить невозможно. Однажды Петру передают письмо от Машеньки. Он с волнением читает. Оказывается Швабрина поставили следить за порядком в крепости и он дал Маше три дня на раздумья, чтобы та стала его женой. На что Маша пишет в письме – «Лучше умереть, чем быть с Швабриным».

Гринев направляется в Белогорскую крепость вместе с Савельичем. С большой сложностью, с разрешения Емельяна, Петру удается вывезти Машу из крепости. Швабрин в догонку рассказывает, что Маша дочь коменданта. Но Пугачев отвечает, что в его правилах не отменять помилование, если он уже решил это.

Поездка к родным и военное следствие

Восстание терпит поражение, отряды Пугачева отступают за Урал. Гринев отправил Машу к своим родителям и те встретили ее как свою. Отправить Машеньку к родителям Петра помог тот самый ротмистр Зуров, которому Гринев отдал долг в сто рублей.

Над Гриневым сгустились тучи. Его вызвали к следователю и обвинили в предательстве и отношениях с бунтовщиками. Донос на Петра написал Швабрин. Петр пытается оправдаться, но не хочет подставлять любимую. Следствие признает Петра виноватым и назначает наказание – повешение. Но позже заменяют наказание на пожизненную ссылку в Сибирь. Маша понимает, что Петр понес наказание из-за нее, желая ее обезопасить.

Развязка

Машенька направляется к самой императрице. Родители Петра считают, что Маша не хочет женится на предателе родины и с печалью прощаются с ней. Однако Маша возвращается назад с победой о помиловании от самой императрицы. Маша доказала, что Гринев понес наказание из благородства. Машенька становится богатой невестой, так как получает дары от самой императрицы. Императрица таким образом компенсирует дочери смерть отца Ивана Миронова.

Влюбленные женятся и переезжают жить в Симбирскую губернию. Пугачев казнен на Красной площади, а Гринев едет на казнь последний раз посмотреть ему с благодарностью в глаза. Их взгляды в конце встречаются.

Тест по повести Капитанская дочка

СЕРЖАНТ ГВАРДИИ

«Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.

Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника».

Затем мальчику наняли учителя французского языка по имени Боп-ре. Он любил выпить, был «ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу». Но вскоре им пришлось расстаться.

Прачка Палашка пожаловалась, что мусье ее обольстил. Андрей Петрович Гринев сразу же его выгнал. «Тем и кончилось мое воспитание. Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась» .

Отец решил отдать Петрушу в службу. Мальчик очень обрадовался. Он вообразил себя офицером гвардии, живущим в Петербурге. Но Петрушу отправили к Андрею Карловичу Р., старинному товарищу отца, в Оренбург. С ним отправился Савельич.

В Симбирске, в трактире, Петру встретился Иван Иванович Зурин, ротмистр гусарского полка. Он убедил мальчика, что солдат обязательно должен научиться играть в бильярд, научиться пить пунш. Чем оба и занялись. В конце игры Зурин объявил Петру, что тот проиграл сто рублей. Но деньги были у Савельича. Иван Иванович согласился подождать и пригласил Петрушу пока что поехать к Аринушке.

Отужинали у Аринушки. Петр изрядно напился, затем оба вернулись в трактир. А Зурин только повторял, что нужно к службе привыкать. Утром Савельич упрекал своего хозяина в том, что тот рановато начал гулять. А тут еще и долг в сто рублей...

«Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину».

ВОЖАТЫЙ

Только в дороге Петру удалось примириться с Савельичем.

И тут путников настиг буран. Петр увидел какую-то черную точку, ямщик погнал лошадей к ней. Это оказался дорожный человек. Он предложил всем поехать на постоялый двор, который находился недалеко. Медленно стала продвигаться кибитка по высокому снегу. Пока ехали, Петруше приснился сон, который он так и не смог позабыть. «Мне казалось, буран еще свирепствовал, и мы еще блуждали по снежной пустыне...

Вдруг увидел я ворота и въехал на барской двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было опасение, чтобы батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почел бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. Тише, - говорит она мне, - отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?... Вместо отца моего, вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?» - «Все равно, Петруша, - отвечала мне матушка - это твой посаженый отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит...» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать... и не мог; комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах... Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение...» Ужас и недоумение овладели мною... И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дергал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали».

«Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Провожатый «был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч... Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское». Не раз был он в этих краях. Провожатый и хозяин заговорили на воровском жаргоне о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года. Савельич на собеседников посматривал с подозрением. Постоялый двор очень походил на разбойничий приток. Петрушу же это только забавляло.

Утром буря утихла. Запрягли лошадей, расплатились с хозяином. А провожатому Петр пожаловал свой заячий тулуп. Бродяга был чрезвычайно доволен подарком.

Приехав в Оренбург, отправились прямо к генералу. На завтра был назначен переезд в Белогорскую крепость к капитану Миронову, человеку доброму и честному.

КРЕПОСТЬ

Крепость представляла собой деревушку, окруженную бревенчатым забором. От старой капитанши Петр узнал, что сюда переводят офицеров за неприличные поступки. Вот, например, Швабрина Алексея Иваныча перевели за убийство. «Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет».

Вошел урядник, молодой и статный казак. Василиса Егоровна попросила Максимыча отвести офицеру квартиру почище.

Петра Андреича отвели к Семену Кузову. Изба стояла на высоком берегу реки, на самом краю крепости. Половина избы занята была се-мьею Семена Кузова, другую отвели Петру.

Утром к Петруше явился Швабрин. Познакомились. Офицер рассказал Петру о жизни в крепости. Комендант пригласил обоих обедать. Он оказался стариком бодрым, высокого роста. В комнату «вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши, которые у ней так и горели. С первого взгляда она не очень мне понравилась. Я смотрел на нее с предубеждением: Швабрин описал мне Машу, капитанскую дочь, совершенною дурочкою. За обедом говорили о том, сколько батюшка Петра душ имеет; что у капитанской дочери Маши всего-то приданого, что «частый гребень, да веник, да алтын денег... Хорошо, коли найдется добрый человек; а то сиди себе в девках вековечной невестою».

Марья Ивановна при этом разговоре вся покраснела, и даже слезы капнули на ее тарелку. Петру стало жаль ее, он поспешил переменить разговор.

ПОЕДИНОК

Прошло несколько недель, и Петр привык к жизни в Белогорской крепости. В доме коменданта был он принят как родной. В Марье Ивановне офицер нашел благоразумную и чувствительную девушку.

У Швабрина было несколько французских книг. Петр стал читать, и в нем пробудилась охота к литературе.

«Спокойствие царствовало вокруг нашей крепости. Но мир был прерван внезапным междоусобием».

Петр написал песенку и понес ее к Швабрину, который один во всей крепости мог оценить такое произведение.

Мысль любовну истребляя, Тщусь прекрасную забыть, И ах, Машу избегая, Мышлю вольность получить! Но глаза, что мя пленили, Всеминутно предо мной; Они дух во мне смутили, Сокрушили мой покой. Ты, узнав мои напасти, Сжалься, Маша, надо мной, Зря меня в сей лютой части, И что я пленен тобой.

Швабрин решительно объявил, что песня нехороша, потому что напоминает «любовные куплетцы». А в образе Маши Швабрин увидел капитанскую дочку.

Потом Швабрин сказал: «...ежели хочешь, чтоб Маша Миронова ходила к тебе в сумерки, то вместо нежных стишков подари ей пару серег» . Эта фраза окончательно взбесила Петра. Договорились о дуэли. Но Иван Игнатьич стал отговаривать молодого офицера.

«Вечер провел я, по обыкновению своему, у коменданта. Я старался казаться веселым и равнодушным, дабы не подать никакого подозрения и избегнуть докучных вопросов; но признаюсь, я не имел того хладнокровия, которым хвалятся почти всегда те, которые находились в моем положении. В этот вечер я расположен был к нежности и к умилению. Марья Ивановна нравилась мне более обыкновенного. Мысль, что, может быть, вижу ее в последний раз, придавала ей в моих глазах что-то трогательное».

Со Швабриным условились драться за скирдами на"другой день в седьмом часу утра.

«Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту минуту из-за скирда вдруг появился Иван Игнатьич и человек пять инвалидов.

Он потребовал нас к коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в крепость вслед за Иваном Игна-тьичем, который вел нас в торжестве, шагая с удивительной важнос-тию ».

Иван Кузмич отругал горячих противников. Когда же они остались наедине, Петр Андреич заявил Швабрину, что на том это дело не кончится.

«Возвратись к коменданту, я по обыкновению своему подсел к Марье Ивановне. Ивана Кузмича не было дома; Василиса Егоровна занята была хозяйством. Мы разговаривали вполголоса. Марья Ивановна с нежнос-тию выговаривала мне за беспокойство, причиненное всем моею ссорою с Швабриным».

Марья Ивановна призналась, что нравится Алексею Иванычу Швабрину, ведь он за нее сватался. Тогда Петр понял, что Швабрин замечал их взаимную симпатию и старался отвлечь друг от друга. Уже на следующий день Алексей Иваныч пришел к Петру.

Отправились к реке, стали драться на шпагах. Но тут послышался голос Савельича, Петр обернулся... «В это самое время меня сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча; я упал и лишился чувств».

ЛЮБОВЬ

«Очнувшись, я несколько времени не мог опомниться и не понимал, что со мною сделалось. Я лежал на кровати, в незнакомой горнице, и чувствовал большую слабость. Передо мною стоял Савельич со свечкою в руках. Кто-то бережно развивал перевязи, которыми грудь и плечо были у меня стянуты».

Оказалось, Петр пролежал без памяти пять суток. Марья Ивановна наклонилась к дуэлянту. «Я схватил ее руку и прильнул к ней, обливая слезами умиления. Маша не отрывала ее... и вдруг ее губки коснулись моей щеки, и я почувствовал их жаркой и свежий поцелуй».

Петр просит Машу стать его женой. «Марья Ивановна от меня не отходила. Разумеется, при первом удобном случае я принялся за прерванное объяснение, и Марья Ивановна выслушала меня терпеливее. Она безо всякого жеманства призналась мне в сердечной склонности и сказала, что ее родители конечно рады будут ее счастию». Но что скажут его родители? Петр написал письмо отцу.

Со Швабриным офицер помирился в первые дни выздоровления. Иван Кузмич не стал наказывать Петра Андреича. А Алексея Иваныча посадили в хлебный магазин под караул, «до раскаяния».

Наконец Петр получил от батюшки ответ. Он не собирался давать сыну ни своего благословения, ни своего согласия. К тому же отец собирался просить о переводе Петра из Белогорской крепости куда-нибудь подальше.

Но ведь Петр Андреич ничего в своем письме о поединке не писал! Подозрения Петра остановились на Швабрине.

Офицер отправился к Маше. Он попросил ее обвенчаться без согласия его родителей, но она отказалась.

«С той поры положение мое переменилось. Марья Ивановна почти со мною не говорила и всячески старалась избегать меня. Дом коменданта стал для меня постыл. Мало-помалу приучился я сидеть один у себя дома. Василиса Егоровна сначала за то мне пеняла; но видя мое упрямство, оставила меня в покое. С Иваном Кузмичем виделся я только, когда того требовала служба. Со Швабриным встречался редко и неохотно, тем более что замечал в нем скрытую к себе неприязнь, что и утверждало меня в моих подозрениях. Жизнь моя сделалась мне несносна».

ПУГАЧЕВЩИНА

Оренбургская губерния в конце 1773 года была заселена множеством полудиких народов, признавших еще недавно владычество российских государей. «Их поминутные возмущения, непривычка к законам и гражданской жизни, легкомыслие и жестокость требовали со стороны правительства непрестанного надзора для удержания их в повиновении. Крепости выстроены были в местах, признанных удобными, заселены по большей части казаками, давнишними обладателями яицких берегов. Но яицкие казаки, долженствовавшие охранять спокойствие и безопасность сего края, с некоторого времени были сами для правительства неспокойными и опасными подданными.

В 1772 году произошло возмущение в их главном городке. Причиною тому были строгие меры, предпринятые генерал-майором Траубенбергом, дабы привести войско к должному повиновению. Следствием было варварское убиение Траубенберга, своевольная перемена в управлении и наконец усмирение бунта картечью и жестокими наказаниями».

Однажды вечером, в начале октября 1773 года, Петра вызвали к коменданту. Там уже были Швабрин, Иван Игнатьич и казацкий урядник. Комендант прочитал письмо от генерала, в котором сообщалось, что из-под караула сбежал донской казак и раскольник Емельян Пугачев, «собрал злодейскую шайку, произвел возмущение в яицких селениях и уже взял и разорил» несколько крепостей, производя везде грабежи и смертные убийства». Было приказано принять надлежащие меры к отражению помянутого злодея и самозванца, а буде можно и к совершенному уничтожению оного, если он обратится на крепость, вверенную вашему попечению».

Было решено учредить караулы и ночные дозоры.

Василиса Егоровна оказалась не в курсе дела. Она решила все выведать у Иван Игнатьича. Он и проговорился. Вскоре все заговорили о Пугачеве.

«Комендант послал урядника с поручением разведать хорошенько обо всем по соседним селениям и крепостям. Урядник возвратился через два дня и объявил, что в степи верст за шестьдесят от крепости видел он множество огней и слышал от башкирцев, что идет неведомая сила. Впрочем, не мог он сказать ничего положительного, потому что ехать далее побоялся».

Юлай, крещеный калмык, сказал коменданту, что показания урядника были ложны: «по возвращении своем лукавый казак объявил своим товарищам, что он был у бунтовщиков, представлялся самому их предводителю, который допустил его к своей руке и долго с ним разговаривал. Комендант немедленно посадил урядника под караул, а Юлая назначил на его место». Урядник бежал из-под караула при помощи своих единомышленников.

Стало известно, что Пугачев собирается немедленно идти на крепость, приглашает казаков и солдат в свою шайку. Слышно было, что злодей завладел уже многими крепостями.

Машу решено было отправить в Оренбург к ее крестной матери.

ПРИСТУП

Ночью казаки выступили из. крепости, взяв насильно с собою Юлая. А около крепости разъезжали неведомые люди. Марья Ивановна уехать не успела: дорога в Оренбург отрезана; крепость окружена.

Все отправились на вал. Пришла и Маша - дома одной страшнее. «...Она взглянула на меня и с усилием улыбнулась. Я невольно стиснул рукоять моей шпаги, вспомня, что накануне получил ее из ее рук, как бы на защиту моей любезной. Сердце мое горело. Я воображал себя ее рыцарем. Я жаждал доказать, что был достоин ее доверенности, и с нетерпением стал ожидать решительной минуты».

Тут банда Пугачева стала приближаться. «Один из них держал под шапкою лист бумаги; у другого на копье воткнута была голова Юлая, которую, стряхнув, перекинул он к нам чрез частокол. Голова бедного калмыка упала к ногам коменданта».

Иван Кузмич простился с женой и дочерью, благословил их. Комендантша с Машей удалились.

Крепость была сдана. «Пугачев сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо. Казацкие старшины окружали его.

Отец Герасим, бледный и дрожащий, стоял у крыльца, с крестом в руках, и, казалось, молча умолял его за предстоящие жертвы. На площади ставили наскоро виселицу. Когда мы приближились, башкирцы разогнали народ и нас представили Пугачеву».

Ивана Кузмича, Ивана Игнатьича было приказано повесить. Швабрин же уже был среди мятежных старшин. Его голова была обстрижена в кружок, а на теле красовался казацкий кафтан. Он подошел к Пугачеву и сказал ему на ухо несколько слов.

Пугачев, даже не глядя на Петра, приказал его повесить. Палачи потащили его к виселице, но внезапно остановились. Савельич бросился в ноги к Пугачеву и стал просить о помиловании воспитанника, обещал выкуп. Петра Андреича освободили.

Жители начали присягать. И тут раздался женский крик. Несколько разбойников вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрепанную и раздетую донага. Один из них успел уже нарядиться в ее душегрейку. Другие разворовывали квартиру. В конце концов несчастную старушку убили.

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

Более всего Петра мучила неизвестность о судьбе Марьи Ивановны. Палашка сказала, что Марью Ивановну спрятали у попадьи Акулины Памфиловны. Но туда ведь поехал обедать Пугачев!

Петр бросился к дому священника. От попадьи он узнал, что Пугачев уже ходил смотреть на «племянницу», но ничего ей не сделал. Петр Аед-реич отправился домой. Савельич вспомнил, отчего лицо «душегуба» показалось ему знакомым. Это был тот самый «пьяница, который выманил у тебя тулуп на постоялом дворе! Заячий тулупчик совсем новешенький; а он, бестия, его так и распорол, напяливая на себя!»

Петр был изумлен. «Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский тулуп, подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством!»

«Долг требовал, чтобы я явился туда, где служба моя могла еще быть полезна отечеству в настоящих, затруднительных обстоятельствах... Но любовь сильно советовала мне оставаться при Марье Ивановне и быть ей защитником и покровителем. Хотя я и предвидел скорую и несомненную перемену в обстоятельствах, но все же не мог не трепетать, воображая опасность ее положения».

И тут пришел один из казаков с объявлением, «что-де великий государь требует тебя к себе». Он был в доме коменданта.

«Необыкновенная картина мне представилась: за столом, накрытым скатертью и установленным штофами и стаканами, Пугачев и человек десять казацких старшин сидели, в шапках и цветных рубашках, разгоряченные вином, с красными рожами и блистающими глазами. Между ими не было ни Швабрина, ни нашего урядника, новобраных изменников. «А, ваше благородие! - сказал Пугачев, увидя меня. - Добро пожаловать; честь и место, милости просим». Собеседники потеснились. Я молча сел на краю стола ».

До налитого вина Петр так и не притронулся. Разговор зашел о том, что теперь банде нужно идти к Оренбургу. Поход был объявлен к завтрашнему дню.

Пугачев остался с Петром наедине. Атаман заявил, что «еще не так пожалует своего знакомца», если тот станет ему служить.

«Я отвечал Пугачеву: «Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую».

«Кто же я таков, по твоему разумению?» -« Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку». Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, - сказал он, - чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?»

«Нет, - отвечал я с твердостию. - Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург».

Пугачева поразили смелость и искренность Петра. Атаман отпустил его на все четыре стороны.

РАЗЛУКА

«Рано утром разбудил меня барабан. Я пошел на сборное место. Там строились уже толпы пугачевские около виселицы, где всё еще висели вчерашние жертвы. Казаки стояли верхами, солдаты под ружьем. Знамена развевались. Несколько пушек, между коих узнал я и нашу, поставлены были на походные лафеты. Все жители находились тут же, ожидая самозванца. У крыльца комендантского дома казак держал под уздцы прекрасную белую лошадь киргизской породы. Я искал глазами тела комендантши. Оно было отнесено немного в сторону и прикрыто рогожею, Наконец Пугачев вышел из сеней. Народ снял шапки. Пугачев остановился на крыльце и со всеми поздоровался. Один из старшин подал ему мешок с медными деньгами, и он стал их метать пригоршнями. Народ с криком бросился их подбирать, и дело не обошлось без увечья.

Пугачева окружали главные из его сообщников. Между ими стоял и Швабрин.

Взоры наши встретились; в моем он мог прочесть презрение, и он отворотился с выражением искренней злобы и притворной насмешливо-,сти. Пугачев, увидев меня в толпе, кивнул мне головою и подозвал к себе ».

Атаман советовал Петру тут же отправляться в Оренбург и объявить от него губернатору и всем генералам, чтоб ожидали Пугачева к себе через неделю. «Присов"етуй им встретить меня с детской любовию и послушанием; не то не избежать им лютой казни» .

Швабрина Пугачев назначил новым командиром. «С ужасом услышал я сии слова: Швабрин делался начальником крепости; Марья Ивановна оставалась в его власти! Боже, что с нею будет!»

И тут Савельич подал Пугачеву бумагу. Там были перечислены все вещи, украденные разбойниками. Савельич хотел, чтобы Пугачев вернул за все это деньги! Петр Андреич перепугался за бедного старика.

Но «Пугачев был, видно, в припадке великодушия. Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова. Швабрин и старшины последовали за ним».

Петр поспешил в дом священника увидеться с Марьей Ивановной. У нее ночью открылась сильная горячка. Она лежала без памяти и в бреду. Больная не узнала своего возлюбленного.

«Швабрин пуще всего терзал мое воображение. Облеченный властию от самозванца, предводительствуя в крепости, где оставалась несчастная девушка - невинный предмет его ненависти, он мог решиться на все. Что мне было делать? Как подать ей помощь? Как освободить из рук злодея? Оставалось одно средство: я решился тот же час отправиться в Оренбург, дабы торопить освобождение Белогорской крепости, и по возможности тому содействовать. Я простился с священником и с Акулиной Памфиловной, с жаром поручая ей ту, которую почитал уже своею женою» .

ОСАДА ГОРОДА

«Приближаясь к Оренбургу, увидели мы толпу колодников с обритыми головами, с лицами, обезображенными щипцами палача. Они работали около укреплений, под надзором гарнизонных инвалидов. Иные вывозили в тележках сор, наполнявший ров; другие лопатками копали землю; на валу каменщики таскали кирпич и чинили городскую стену.

У ворот часовые остановили нас и потребовали наших паспортов. Как скоро сержант услышал, что я еду из Белогорской крепости, то и повел меня прямо в дом генерала».

Петр все рассказал генералу. Более всего старик обеспокоился из-за капитанской дочери.

На вечер был назначен военный совет. «Я встал и, в коротких словах описав сперва Пугачева и шайку его, сказал утвердительно, что самозванцу способа не было устоять противу правильного оружия».

Но на наступательные движения никто не согласился. Решено было отражать осаду. Потянулись долгие дни голода.

Петр случайно встретил урядника, который передал ему письмо. Из него офицер узнал, что Швабрин принудил отца Герасима выдать ему Машу, «застращав Пугачевым». Теперь она живет в доме отца под караулом. Алексей Иванович принуждает ее выйти за него замуж.

«Батюшка Петр Андреич! вы один у меня покровитель; заступитесь за меня бедную. Упросите генерала и всех командиров прислать к нам поскорее сикурсу да приезжайте сами, если можете. Остаюсь вам покорная бедная сирота

Марья Миронова».

Петр бросился к генералу, стал просить роту солдат для очистки Белогорской крепости. Но старик отказал.

МЯТЕЖНАЯ СЛОБОДА

Петр решил отправляться в крепость. Савельич поехал с ним. По дороге старика схватили разбойники. Снова путники оказались в руках Пугачева.

«Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение, вторично приведшее меня к Пугачеву, подавало мне случай привести в действо мое намерение».

Петр Андреич сказал, что хочет освободить сироту, которую обижают в Белогорской крепости. Глаза у Пугачева засверкали, он обещал судить обидчика Швабрина. Петр сказал, что сирота - его невеста. Еще больше раззадорился атаман.

Утром запрягли кибитку, отправились в Белогорскую крепость. «Я вспоминал об опрометчивой жестокости, о кровожадных привычках того, кто вызывался быть избавителем моей любезной! Пугачев не знал, что она была дочь капитана Миронова; озлобленный Швабрин мог открыть ему все; Пугачев мог проведать истину и другим образом... Тогда что станется с Марьей Ивановной? Холод пробегал по моему телу, и волоса становились дыбом...»

СИРОТА

«Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие».

Швабрин догадался, что Пугачев им недоволен. Он трусил перед ним, а на Петра поглядывал недоверчиво. Зашел разговор о Маше. «Государь! - сказа^ он. - Вы властны требовать от меня, что вам угодно; но не прикажите постороннему входить в спальню к жене моей». Пугачев засомневался в том, что девушка его жена. Вошли.

«Я взглянул и обмер. На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Марья Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба. Увидя меня, она вздрогнула и закричала. Что тогда со мною стало - не помню».

На вопрос Пугачева Марья Ивановна ответила, что Швабрин ей не муж. Атаман выпустил девушку.

«Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею убийца ее родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала бе? чувств. Я кинулся к ней; но в эту минуту очень смело в комнату втерлась моя старинная знакомая Палаша и стала ухаживать за своею барышнею. Пугачев вышел из светлицы, и мы трое сошли в гостиную».

«Что, ваше благородие? - сказал, смеясь, Пугачев. - Выручили красную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду посаженым отцом, Швабрин дружкою; закутим, запьем - и ворота запрем!»

И тут Швабрин сознался, что Маша - дочь Ивана Миронова, который казнен при взятии здешней крепости. Но и это Пугачев простил Петру. Он выдал ему пропуск во все заставы и крепости, подвластные атаману.

Когда Марья Ивановна и Петр Андреич наконец-то встретились, стали говорить о том, что же им теперь делать дальше. «Оставаться ей в крепости, подвластной Пугачеву и управляемой Швабриным, было невозможно. Нельзя было думать и об Оренбурге, претерпевающем все бедствия осады. У ней не было на свете ни одного родного человека. Я предложил ей ехать в деревню к моим родителям. Она сначала колебалась: известное ей неблагорасположение отца моего ее пугало. Я ее успокоил. Я знал, что отец почтет за счастие и вменит себе в обязанность принять дочь заслуженного воина, погибшего за отечество».

Пугачев и Петр расстались по-дружески.

«Мы приближились к городку, где, по словам бородатого коменданта, находился сильный отряд, идущий на соединение к самозванцу. Мы были остановлены караульными. На вопрос: кто едет? - ямщик отвечал громогласно: «Государев кум со своею хозяюшкою» . Вдруг толпа гусаров окружила нас с ужасною бранью. «Выходи, бесов кум! - сказал мне усастый вахмистр. - Вот ужо тебе будет баня, и с твоею хозяюшкою!»

Я вышел из кибитки и требовал, чтоб отвели меня к их начальнику. Увидя офицера, солдаты прекратили брань. Вахмистр повел меня к майору. Савельич от меня не отставал, поговаривая про себя: «Вот тебе и государев кум! Из огня да в полымя... Господи владыко! чем это все кончится?» Кибитка шагом поехала за нами.

Через пять минут мы пришли к домику, ярко освещенному. Вахмистр оставил меня при карауле и пошел обо мне доложить. Он тотчас же воротился, объявив мне, что его высокоблагородию некогда меня принять, а что он велел отвести меня в острог, а хозяюшку к себе привести ».

Петр пришел в бешенство, бросился на крыльцо. Высокоблагородием оказался Иван Иванович Зурин, некогда обыгравший Петра в Симбирском трактире! Они немедленно помирились. Зурин сам вышел на улицу извиняться перед Марьей Ивановной в невольном недоразумении и приказал вахмистру отвести ей лучшую квартиру в городе. Петр остался ночевать у него и рассказал ему свои похождения.

Зурин посоветовал старому знакомцу «развязаться» с капитанскою дочкой, отправить ее в Симбирск одну, а Петру предложил оставаться у него в отряде.

«Хотя я не совсем был с ним согласен, однако ж чувствовал, что долг чести требовал моего присутствия в войске императрицы. Я решился последовать совету Зурина: отправить Марью Ивановну в деревню и остаться в его отряде».

«На другой день утром пришел я к Марье Ивановне. Я сообщил ей свои предположения. Она признала их благоразумие и тотчас со мною согласилась. Отряд Зурина должен был выступить из города в тот же день. Нечего было медлить. Я тут же расстался с Марьей Ивановной, поручив ее Савельичу и дав ей письмо к моим родителям. Марья Ивановна заплакала».

Вечером выступили в поход. «Шайки разбойников везде бежали от нас, и все предвещало скорое и благополучное окончание. Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы, освободил Оренбург. Но все же сам Пугачев не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал там с успехом злодействовать. Пришло известие о разорении сибирских крепостей.

Вскоре Пугачев бежал. Через время его полностью разбили, а самого поймали.

«Зурин дал мне отпуск. Через несколько дней должен я был опять очутиться посреди моего семейства, увидеть опять мою Марью Ивановну... Вдруг неожиданная гроза меня поразила. В день, назначенный для выезда, в самую ту минуту, когда готовился я пуститься в дорогу, Зурин вошел ко мне в избу, держа в руках бумагу, с видом чрезвычайно озабоченным. Что-то кольнуло меня в сердце. Я испугался, сам не зная чего. Он выслал моего денщика, и объявил, что имеет до меня дело».

Это был секретный приказ ко всем отдельным начальникам арестовать меня, где бы ни попался, и немедленно отправить под караулом в Казань в Следственную комиссию, учрежденную по делу Пугачева. Вероятно, слух о дружеских отношениях Петра с Пугачевым дошел до правительства.

«Я был уверен, что виною всему было самовольное мое отсутствие из Оренбурга. Я легко мог оправдаться: наездничество не только никогда не было запрещено, но еще всеми силами было ободряемо. Я мог быть обвинен в излишней запальчивости, а не в ослушании. Но приятельские сношения мои с Пугачевым могли быть доказаны множеством свидетелей и должны были казаться по крайней мере весьма подозрительными» .

В Казанской крепости ноги Петра заковали в цепи, а потом отвели его в тюрьму и оставили одного в тесной и темной конурке. На следующий день узника отвели на допрос. Спрашивали о том, когда и как стал офицер служить у Пугачева. Петр все рассказывал, как есть. И тут пригласили того, кто обвинил Гринева. Это оказался Швабрин! «По его словам, я отряжен был от Пугачева в Оренбург шпионом; ежедневно выезжал на перестрелки, дабы передавать письменные известия о всем, что делалось в городе; что наконец явно передался самозванцу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить своих товарищей-изменников, дабы занимать их места и пользоваться наградами, раздаваемыми от самозванца».

Тем временем Марья Ивановна принята была родителями жениха с искренним радушием. Вскоре они к ней привязались, потому что нельзя было ее узнать и не полюбить. «Моя любовь уже не казалась батюшке пустою блажью; а матушка только того и желала, чтоб ее Петруша женился на милой капитанской дочке».

Известие об аресте сына поразило семью Гриневых. Но никто не верил, что это дело может закончиться неблагополучно. Вскоре батюшка получил из Петербурга письмо о том, что подозрения насчет участия Петра «в замыслах бунтовщиков, к несчастию, оказались слишком основательными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть, но что государыня, из уважения к заслугам и преклонным летам отца, решилась помиловать преступного сына и, избавляя его от позорной казни, повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное поселение» .

Старик поверил в то, что его сын изменник. Он был неутешен. «Марья Ивановна мучилась более всех. Будучи уверена, что я мог оправдаться, когда бы только захотел, она догадывалась об истине и почитала себя виновницею моего несчастия. Она скрывала от всех свои слезы и страдания и между тем непрестанно думала о средствах, как бы меня спасти».

Марья Ивановна, Палаша и Савельич отправились в Софию. Утром девушка в саду случайно встретилась с придворной дамой, которая стала ее расспрашивать о том, зачем она приехала. Маша рассказала, что она дочь капитана Миронова, что приехала просить у государыни милости. Дама сказала, что бывает при дворе. Тогда Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая стала читать ее про себя. Но когда дама поняла, что девушка просит за Гринева, ответила, что императрица не может его простить. Но Маша попыталась объяснить даме, что Петр не смог оправдаться, потому что не хотел вмешивать в дело ее. Тогда незнакомка попросила никому не говорить о встрече, пообещав, что ответа девушке ждать придется недолго.

Вскоре государыня потребовала Машу ко двору. Когда же Маша увидела императрицу, то узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она в саду! Государыня сказала, что убеждена в невиновности Петра, и дала письмо к его отцу.

«Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева. Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом Петр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии».

В основе романа лежат мемуары пятидесятилетнего дворянина Петра Андреевича Гринева, написанные им во времена царствования императора Александра и посвящённые «пугачёвщине», в которой семнадцатилетний офицер Петр Гринев по «странному сцеплению обстоятельств» принял невольное участие.

Петр Андреевич с лёгкой иронией вспоминает своё детство, детство дворянского недоросля. Его отец Андрей Петрович Гринев в молодости «служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17... году. С тех пор жил в своей симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина». В семье Гриневых было девять человек детей, но все братья и сестры Петруши «умерли во младенчестве». «Матушка была ещё мною брюхата, - вспоминает Гринев, - как я уже был записан в Семёновский полк сержантом».

С пятилетнего возраста за Петрушей присматривает стремянной Савельич, «за трезвое поведение» пожалованный ему в дядьки. «Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля». Затем появился учитель - француз Бопре, который не понимал «значения этого слова», так как в своём отечестве был парикмахером, а в Пруссии - солдатом. Юный Гринев и француз Бопре быстро поладили, и, хотя Бопре по контракту обязан был учить Петрушу «по-французски, по-немецки и всем наукам», он предпочёл скоро выучиться у своего ученика «болтать по-русски». Воспитание Гринева завершается изгнанием Бопре, уличённого в беспутстве, пьянстве и небрежении обязанностями учителя.

До шестнадцати лет Гринев живёт «недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками». На семнадцатом году отец решает послать сына на службу, но не в Петербург, а в армию «понюхать пороху» да «потянуть лямку». Он отправляет его в Оренбург, наставляя служить верно «кому присягаешь», и помнить пословицу: «береги платье снову, а честь смолоду». Все «блестящие надежды» молодого Гринева на весёлую жизнь в Петербурге разрушились, впереди ожидала «скука в стороне глухой и отдалённой».

Подъезжая к Оренбургу, Гринев и Савельич попали в буран. Случайный человек, повстречавшийся на дороге, выводит заблудившуюся в метели кибитку к умёту. Пока кибитка «тихо подвигалась» к жилью, Петру Андреевичу приснился страшный сон, в котором пятидесятилетний Гринев усматривает нечто пророческое, связывая его со «странными обстоятельствами» своей дальнейшей жизни. Мужик с чёрной бородою лежит в постели отца Гринева, а матушка, называя его Андреем Петровичем и «посажёным отцом», хочет, чтобы Петруша «поцеловал у него ручку» и попросил благословения. Мужик машет топором, комната наполняется мёртвыми телами; Гринев спотыкается о них, скользит в кровавых лужах, но его «страшный мужик» «ласково кличет», приговаривая: «Не бойсь, подойди под моё благословение».

В благодарность за спасение Гринев отдаёт «вожатому», одетому слишком легко, свой заячий тулуп и подносит стакан вина, за что тот с низким поклоном его благодарит: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас Господь за вашу добродетель». Наружность «вожатого» показалась Гриневу «замечательною»: «Он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское».

Белогорская крепость, куда из Оренбурга послан служить Гринев, встречает юношу не грозными бастионами, башнями и валами, а оказывается деревушкой, окружённой деревянным забором. Вместо храброго гарнизона - инвалиды, не знающие, где левая, а где правая сторона, вместо смертоносной артиллерии - старенькая пушка, забитая мусором.

Комендант крепости Иван Кузьмич Миронов - офицер «из солдатских детей», человек необразованный, но честный и добрый. Его жена, Василиса Егоровна, полностью им управляет и на дела службы смотрит как на свои хозяйственные. Вскоре Гринев становится для Мироновых «родным», да и сам он «незаметным образом ‹…› привязался к доброму семейству». В дочери Мироновых Маше Гринев «нашёл благоразумную и чувствительную девушку».

Служба не тяготит Гринева, он увлёкся чтением книг, упражняется в переводах и сочинении стихов. Поначалу он сближается с поручиком Швабриным, единственным в крепости человеком, близким Гриневу по образованию, возрасту и роду занятий. Но вскоре они ссорятся - Швабрин с издёвкой раскритиковал любовную «песенку», написанную Гриневым, а также позволил себе грязные намёки относительно «нрава и обычая» Маши Мироновой, коей эта песенка была посвящена. Позже, в разговоре с Машей, Гринев выяснит причины упорного злоречия, которым Швабрин её преследовал: поручик сватался к ней, но получил отказ. «Я не люблю Алексея Иваныча. Он очень мне противен», - признается Маша Гриневу. Ссора разрешается поединком и ранением Гринева.

Маша ухаживает за раненым Гриневым. Молодые люди признаются друг другу «в сердечной склонности», и Гринев пишет батюшке письмо, «прося родительского благословения». Но Маша - бесприданница. У Мироновых «всего-то душ одна девка Палашка», в то время как у Гриневых - триста душ крестьян. Отец запрещает Гриневу жениться и обещает перевести его из Белогорской крепости «куда-нибудь подальше», чтобы «дурь» прошла.

После этого письма для Гринева жизнь стала несносной, он впадает в мрачную задумчивость, ищет уединения. «Я боялся или сойти с ума, или удариться в распутство». И только «неожиданные происшествия, - пишет Гринев, - имевшие важное влияние на всю мою жизнь, дали вдруг моей душе сильное и благое потрясение».

В начале октября 1773 г. комендант крепости получает секретное сообщение о донском казаке Емельяне Пугачеве, который, выдавая себя за «покойного императора Петра III», «собрал злодейскую шайку, произвёл возмущение в яицких селениях и уже взял и разорил несколько крепостей». Коменданту предложено «принять надлежащие меры к отражению помянутого злодея и самозванца».

Вскоре уже все заговорили о Пугачеве. В крепости схвачен башкирец с «возмутительными листами». Но допросить его не удалось - у башкирца был вырван язык. Со дня на день жители Белогорской крепости ожидают нападения Пугачева,

Мятежники появляются неожиданно - Мироновы даже не успели отправить Машу в Оренбург. При первом же приступе крепость взята. Жители встречают пугачевцев хлебом и солью. Пленных, среди которых был и Гринев, ведут на площадь присягать Пугачеву. Первым на виселице гибнет комендант, отказавшийся присягнуть «вору и самозванцу». Под ударом сабли падает мёртвой Василиса Егоровна. Смерть на виселице ждёт и Гринева, но Пугачев милует его. Чуть позже от Савельича Гринев узнает «причину пощады» - атаман разбойников оказался тем бродягой, который получил от него, Гринева, заячий тулуп.

Вечером Гринев приглашён к «великому государю». «Я помиловал тебя за твою добродетель, - говорит Пугачев Гриневу, - ‹…› Обещаешься ли служить мне с усердием?» Но Гринев - «природный дворянин» и «присягал государыне императрице». Он даже не может обещать Пугачеву не служить против него. «Голова моя в твоей власти, - говорит он Пугачеву, - отпустишь меня - спасибо, казнишь - Бог тебе судья».

Искренность Гринева поражает Пугачева, и тот отпускает офицера «на все четыре стороны». Гринев решает ехать в Оренбург за помощью - ведь в крепости в сильной горячке осталась Маша, которую попадья выдала за свою племянницу. Особенно его беспокоит, что комендантом крепости назначен Швабрин, присягнувший Пугачеву на верность.

Но в Оренбурге Гриневу в помощи отказано, а через несколько дней войска мятежников окружают город. Потянулись долгие дни осады. Вскоре случаем в руки Гринева попадает письмо от Маши, из которого он узнает, что Швабрин принуждает её выйти за него замуж, угрожая в противном случае выдать её пугачевцам. Вновь Гринев обращается за помощью к военному коменданту, и вновь получает отказ.

Гринев с Савельичем выезжают в Белогорскую крепость, но у Бердской слободы они схвачены мятежниками. И снова провидение сводит Гринева и Пугачева, давая офицеру случай исполнить своё намерение: узнав от Гринева суть дела, по которому тот едет в Белогорскую крепость, Пугачев сам решает освободить сироту и наказать обидчика.

По дороге в крепость между Пугачевым и Гриневым происходит доверительный разговор. Пугачев отчётливо осознает свою обречённость, ожидая предательства прежде всего со стороны своих товарищей, знает он, что и «милости государыни» ему не ждать. Для Пугачева, как для орла из калмыцкой сказки, которую он с «диким вдохновением» рассказывает Гриневу, «чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью; а там что Бог даст!». Гринев делает из сказки иной нравственный вывод, чем удивляет Пугачева: «Жить убийством и разбоем значит по мне клевать мертвечину».

В Белогорской крепости Гринев с помощью Пугачева освобождает Машу. И хотя взбешённый Швабрин раскрывает перед Пугачевым обман, тот полон великодушия: «Казнить, так казнить, жаловать, так жаловать: таков мой обычай». Гринев и Пугачев расстаются «дружески».

Машу в качестве невесты Гринев отправляет к своим родителям, а сам по «долгу чести» остаётся в армии. Война «с разбойниками и дикарями» «скучна и мелочна». Наблюдения Гринева исполнены горечи: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Окончание военной кампании совпадает с арестом Гринева. Представ перед судом, он спокоен в своей уверенности, что может оправдаться, но его оговаривает Швабрин, выставляя Гринева шпионом, отряжённым от Пугачева в Оренбург. Гринев осуждён, его ждёт позор, ссылка в Сибирь на вечное поселение.

От позора и ссылки Гринева спасает Маша, которая едет к царице «просить милости». Прогуливаясь по саду Царского Села, Маша повстречала даму средних лет. В этой даме все «невольно привлекало сердце и внушало доверенность». Узнав, кто такая Маша, она предложила свою помощь, и Маша искренне поведала даме всю историю. Дама оказалась императрицей, которая помиловала Гринева так же, как Пугачев в своё время помиловал и Машу, и Гринева.