Книга пятнадцать жизней гарри огаста читать онлайн. Пятнадцать жизней Гарри Огаста (81 стр.)

Английская писательница Клэр Норт — это настоящий британский “алмаз”. Эта удивительная молодая девушка создает невероятные по красоте и литературному стилю художественные произведения.
Главного героя данного повествования назвали Гарри Огаст. И вот уже в одиннадцатый раз его жизнь подходит к концу. Но парень совершенно спокоен: вопрос смерти его абсолютно не тяготит и не мучает. А почему? Да все очень просто. Дело в том, что Гарри Огаст отлично знает и понимает, что он снова родится. Более того, он родится при тех же самых обстоятельствах, в одном и том же месте. Кроме того, когда он снова родится, то он вспомнит все свои прошлые жизни, все свои воплощения, которые с ним происходили до этого. Так что Гарри Огаст был, как всегда, спокоен, лежа на смертном одре. Он же был так уверен в том, что так будет всегда. И всегда он будет умирать, возрождаться и припоминать свои пережитые прошлые жизни. Но вот возле смертного одра Гарри Огаста появилась какая-то милая девчонка. Это вселенская посланница, которая должна передать умирающему старому мужчине важную вещь. Дело в том, что вселенная неуклонно приближается к катастрофе. И от Гарри Огаста требуется невозможное! Он должен, пребывая в прошлом, предвосхитить калейдоскоп событийного плана в будущем, чтобы навсегда изменить ход всемирной истории.

Читатели, когда принимаются читать данную книгу Клэр Норт, обращают внимание на то, что роман “Пятнадцать жизней Гарри Огаста” очень характерный и брутальный. В первую очередь, читатели думают, что автор этого художественного повествования — это зрелый мужчина. Потому что, когда принимаешься читать этот роман, то складывается именно такое впечатление. Слог и стиль повествования книги “Пятнадцать жизней Гарри Огаста” получается настолько качественным и хорошим, что сложно сразу понять, какого же пола автор. Так лихо, крепко и брутально пишут обычно мужчины. Поэтому, очень удивительно, что так интересно смогла выразиться женщина-писательница, причем, достаточно молодая.
Клэр Норт на нескольких сотнях страницах в книге “Пятнадцать жизней Гарри Огаста” рассказывает нешуточную историю. По хронологии события разворачиваются между 1917 годом и 2000 годом. Гарри Огаст, главный герой данного художественного повествования, — это мнемоник. Он проживает цикличный цикл перерождения-умирания. Этот роман посвящен теме так называемой “временной петли”. Именно в нее попадает наше главное действующее лицо.
Читателей восхищает этот роман, но слегка удивляет его концовка, потому что развязка оказалась очень логичной и простой, хотя само художественное повествование было невероятно запутанным. Так что делайте вывод относительно запутанности или простоты сами. Мы вам предлагаем прочитать эту книжку.

На нашем литературном сайте сайт вы можете скачать книгу Клэр Норт «Пятнадцать жизней Гарри Огаста» (Фрагмент) в подходящих для разных устройств форматах — epub, fb2, txt, rtf. Вы любите читать книги и всегда следите за выходом новинок? У нас большой выбор книг самых разных жанров: классика, современная фантастика, литература по психологии и детские издания. К тому же мы предлагаем интересные и познавательные статьи для начинающих писателей и всех тех, кто хочет научиться красиво писать. Каждый наш посетитель сможет найти для себя что-то полезное и увлекательное.

Два невыносимо долгих года мы ждали перевода романа Клэр Норт о необыкновенном человеке, которому пришлось прожить не одну, а целых 15 жизней для того, чтобы вмешаться в цепочку предопределенных событий и изменить судьбы миллионов людей. Дождались: «Пятнадцать жизней Гарри Огаста » — на русском языке! О новинке, которая мгновенно заняла верхнюю строчку списка «необходимо прочесть», рассказывает редактор издательства «АСТ ».

Время кажется простой субстанцией. Мы можем делить ее на части, измерять, расходовать — скажем, на приготовление обеда или беседу за стаканом виски. С ее помощью мы можем формулировать идеи об устройстве видимой части Вселенной. Но если мы попробуем простым, примитивным языком рассказать ребенку, что такое время, у нас ничего не получится. По большому счету единственное, что мы умеем делать со временем, — это его тратить.

Анна Батурина

Старший редактор редакции Neoclassic издательства «АСТ»

Дорогие читатели! Мы знаем, многие из вас ждали выхода романа Клэр Норт «Пятнадцать жизней Гарри Огаста». Отечественные любители фантастики не раз включали его в списки самых ожидаемых переводов. И мы рады, что эта книга вышла из печати и представлена на ваш суд.
Стоит сказать пару слов об авторе. Ее настоящее имя — Кэтрин Уэбб, и свою первую книгу она написала еще в 14 лет! С тех пор писательство стало ее профессией и страстью. Она издала 8 романов под собственным именем, 6 — под псевдонимом Кейт Гриффин и еще 4 — под псевдонимом Клэр Норт. И именно первый роман, опубликованный под псевдонимом Клэр Норт, принес автору настоящее признание. Он был издан более чем в 20 странах мира, удостоен мемориальной премии Джона В. Кэмпбелла за лучший научно-фантастический роман, а также номинирован Британской ассоциацией научной фантастики на «Лучшую книгу года» и на премию Артура Кларка за лучший научно-фантастический роман. Не случайно эту книгу мы включили в серию «MustRead — Прочесть всем! », где были изданы такие наши бестселлеры, как «Марсианин» Энди Вейера и «Девушка в поезде» Полы Хокинс. И мы надеемся, что «Пятнадцать жизней Гарри Огаста» станет достойным продолжением этой серии.

В этом романе каждый читатель сможет найти что-то «свое»: будь то захватывающий сюжет со множеством неожиданных поворотов, фантастическое путешествие во времени или… ответы на вопросы, что было бы, если у каждого из нас был шанс прожить еще одну жизнь. Вы, да-да, именно вы — уверены, что смогли бы им правильно воспользоваться? Но самое интересное — смог ли Огаст?

Клэр Норт «Пятнадцать жизней Гарри Огаста». Отрывок

«Ей было семь лет, мне — семьдесят восемь. У нее были прямые светлые волосы, стянутые в длинный конский хвост. Моя шевелюра, точнее, то, что от нее осталось, — седая, как снег. Я был одет в классический боль- ничный халат, изобретенный, по всей видимости, для того, чтобы приучать человека к смирению. Она — в ярко-голубую школьную форму, белые гольфы и фетровую шапочку. Усевшись на край кровати, она, болтая ногами, заглянула мне в глаза. Потом посмотрела на кардиомонитор. Увидев, что я отключил сигнал тревоги, пощупала мой пульс и сказала:
— Я вас чуть не потеряла, доктор Огаст. Она произнесла эти слова на берлинском диалекте немецкого, однако при желании могла бы обратиться ко мне на любом языке мира, как на родном. Затем принялась чесать левое колено, там, где стягивала мокрая резинка — на улице шел дождь. Не отрываясь от этого занятия, она заявила:
— Мне нужно отправить сообщение в прошлое. Вы скоро умрете. Я прошу вас ретранслировать это сообщение членам клуба, живущим в те времена, когда вы сами были ребенком, — по той же схеме, по какой оно было передано мне. — Я попытался заговорить, но не смог произнести ни звука. — Миру приходит конец, — продолжала она. — Это послание было доставлено мне через жизни многих поколений таких, как мы. Мир гибнет, и мы не можем этому помешать. Передайте это, а дальше поступайте как знаете».

– Но, Гарри…

– Я буду тебе очень благодарен, – прервал ее я. – Увидимся в следующей жизни.

Когда Акинлей ушла, я устроился за столом перед пишущей машинкой, сосредоточился и, глядя на закатное зарево за окном, напечатал на листе бумаги:

Это мое послание тебе.

Мой враг.

Мой друг.

Ты наверняка уже все понял.

Ты проиграл.

Это письмо можно считать моим завещанием. И моим признанием, если угодно. Свидетельством моей победы – и моим извинением. Это последнее, что я пишу в моей нынешней жизни, поскольку мое тело умирает. Всему рано или поздно приходит конец. Вскоре я допишу это письмо, возьму в руку шприц, который оставила мне Акинлей, и положу конец мучающей меня боли. Все, что я рассказал тебе о себе, я сделал для того, чтобы побудить самого себя к действию. Я знаю, что своим рассказом я сделал себя несколько уязвимым. Теперь, чтобы защитить себя, я вынужден уничтожить тебя – а вместе с тобой и все то, что тебе известно обо мне. У меня нет другого выхода, и потому я перехожу к действиям.

Ты наверняка уже обнаружил, что меня нет в больнице. Тебя наверняка охватил страх: ты понял, что, несмотря на процедуру Забвения, моя память уцелела, а сам я сбежал.

Вероятно, ты понял не только это. Ты всегда умел мыслить логически, а значит, скорее всего догадался, что процедура стирания памяти не оказала на меня никакого воздействия – не только в последний раз, но и во время предыдущей аналогичной манипуляции. И в самый первый раз – тоже. Ты скорее всего уже сообразил, что я собираюсь тебе сообщить, но пока еще не можешь в это поверить.

Ты, конечно же, пошлешь за мной людей, и они наверняка меня найдут – точнее, мой труп. Акинлей к этому времени уже уедет – свою работу она сделала. Рядом с моим телом твои люди найдут пустой шприц и это письмо, которое они, я полагаю, доставят тебе в больницу. Как только ты взглянешь на первую страницу, ты сразу же поймешь – не можешь не понять, – что ты проиграл.

Ты проиграл. В другой, следующей своей жизни семилетний мальчик с картонной коробкой под мышкой, идя по тропинке где-то в южном пригороде Лондона, остановится у большого красивого дома с садом, откуда будет доноситься благоухание рододендронов. Где-то неподалеку, за горой, будут шуметь поезда. В доме будут жить супруги по имени Говард и Урсула. Садовник, ухаживающий за рододендронами в их саду, будет носить фамилию Ранкис.

Семилетний мальчик подойдет к этим незнакомым ему людям и предложит им что-нибудь из содержимого своей картонной коробки – может, яблоки, а может, апельсины. Или какие-нибудь сладости. Подробности в данном случае не важны – важно то, что ни один нормальный взрослый не откажется от угощения, искренне предложенного ему невинным ребенком. Хозяин и хозяйка, а может, и садовник тоже, наверняка возьмут что-нибудь у мальчика и поблагодарят его. А затем, когда он зашагает прочь по тропинке, съедят оставленные им фрукты или пирожные.

Мой враг.

Мой друг.

Ты наверняка уже все понял.

Ты проиграл.

Ей было семь лет, мне - семьдесят восемь. У нее были прямые светлые волосы, стянутые в длинный конский хвост. Моя шевелюра, точнее, то, что от нее осталось, - седая, как снег. Я был одет в классический больничный халат, изобретенный, по всей видимости, для того, чтобы приучать человека к смирению. Она - в ярко-голубую школьную форму, белые гольфы и фетровую шапочку. Усевшись на край кровати, она, болтая ногами, заглянула мне в глаза. Потом посмотрела на кардиомонитор. Увидев, что я отключил сигнал тревоги, пощупала мой пульс и сказала:

Я вас чуть не потеряла, доктор Огаст.

Она произнесла эти слова на берлинском диалекте немецкого, однако при желании могла бы обратиться ко мне на любом языке мира, как на родном. Затем принялась чесать левое колено, там, где стягивала мокрая резинка - на улице шел дождь. Не отрываясь от этого занятия, она заявила:

Мне нужно отправить сообщение в прошлое. Вы скоро умрете. Я прошу вас ретранслировать это сообщение членам клуба, живущим в те времена, когда вы сами были ребенком, - по той же схеме, по какой оно было передано мне. - Я попытался заговорить, но не смог произнести ни звука. - Миру приходит конец, - продолжала она. - Это послание было доставлено мне через жизни многих поколений таких, как мы. Мир гибнет, и мы не можем этому помешать. Передайте это, а дальше поступайте как знаете.

Я обнаружил, что могу членораздельно говорить только на тайском языке, но и на нем в состоянии был произнести только одно слово - «почему?».

Она улыбнулась, поняв мой так и не произнесенный вслух вопрос, наклонилась и прошептала мне на ухо:

Мир рушится, потому что рано или поздно это должно случиться. Но дело в том, что этот процесс ускоряется.

Это было начало конца.

Клуб, катаклизм, моя одиннадцатая жизнь и мои отнюдь не мирные и не благостные смерти в последующих жизнях - все это не имеет никакого значения, если не понимаешь, с чего все началось.

Мой отец - Рори Эдмонд Халн, мать - Элизабет Ледмилл, но я узнал об этом лишь уже в моей третьей жизни.

Не знаю, правильно ли будет сказать, что мой отец изнасиловал мою мать. Если бы это дело рассматривал суд, он столкнулся бы с серьезными затруднениями, решая вопрос о том, имел ли в данном случае место состав преступления. Любой более или менее умный человек мог бы склонить присяжных как в ту, так и другую сторону. Мне стало известно, что моя мать не кричала, не сопротивлялась и даже не сказала моему отцу «нет», когда он набросился на нее в кухне в ту ночь, когда я был зачат. Последующие двадцать пять минут, на протяжении которых он выплескивал наружу свой гнев и ревность, стали его местью неверной жене, которую он осуществил за счет ни в чем не повинной девушки, прислуживавшей на кухне. Если смотреть на случившееся формально, моя мать не подвергалась насилию. Однако если учесть, что она, будучи двадцатилетней девушкой, работала в доме моего отца, а ее будущее целиком и полностью зависело от выплачиваемого ей жалованья, нетрудно понять, что моя мать просто не имела возможности сопротивляться - обстоятельства, в которых все произошло, были подобны приставленному к ее горлу ножу.

Клэр Норт

Пятнадцать жизней Гарри Огаста

* * *

Вступление

Это мое послание тебе.

Мой враг.

Мой друг.

Ты наверняка уже все понял.

Ты проиграл.

Второй катаклизм начался во время моей одиннадцатой жизни, в 1996 году. Я умирал, погружаясь в теплый морфиевый туман. Так же безжалостно, как если бы по моей спине провели кубиком льда, она выдернула меня из этого блаженного состояния.

Ей было семь лет, мне – семьдесят восемь. У нее были прямые светлые волосы, стянутые в длинный конский хвост. Моя шевелюра, точнее, то, что от нее осталось, – седая, как снег. Я был одет в классический больничный халат, изобретенный, по всей видимости, для того, чтобы приучать человека к смирению. Она – в ярко-голубую школьную форму, белые гольфы и фетровую шапочку. Усевшись на край кровати, она, болтая ногами, заглянула мне в глаза. Потом посмотрела на кардиомонитор. Увидев, что я отключил сигнал тревоги, пощупала мой пульс и сказала:

– Я вас чуть не потеряла, доктор Огаст.

Она произнесла эти слова на берлинском диалекте немецкого, однако при желании могла бы обратиться ко мне на любом языке мира, как на родном. Затем принялась чесать левое колено, там, где стягивала мокрая резинка – на улице шел дождь. Не отрываясь от этого занятия, она заявила:

– Мне нужно отправить сообщение в прошлое. Вы скоро умрете. Я прошу вас ретранслировать это сообщение членам клуба, живущим в те времена, когда вы сами были ребенком, – по той же схеме, по какой оно было передано мне. – Я попытался заговорить, но не смог произнести ни звука. – Миру приходит конец, – продолжала она. – Это послание было доставлено мне через жизни многих поколений таких, как мы. Мир гибнет, и мы не можем этому помешать. Передайте это, а дальше поступайте как знаете.

Я обнаружил, что могу членораздельно говорить только на тайском языке, но и на нем в состоянии был произнести только одно слово – «почему?».

Она улыбнулась, поняв мой так и не произнесенный вслух вопрос, наклонилась и прошептала мне на ухо:

– Мир рушится, потому что рано или поздно это должно случиться. Но дело в том, что этот процесс ускоряется.

Это было начало конца.

Начнем с начала.

Клуб, катаклизм, моя одиннадцатая жизнь и мои отнюдь не мирные и не благостные смерти в последующих жизнях – все это не имеет никакого значения, если не понимаешь, с чего все началось.

Меня зовут Гарри Огаст.

Мой отец – Рори Эдмонд Халн, мать – Элизабет Ледмилл, но я узнал об этом лишь уже в моей третьей жизни.

Не знаю, правильно ли будет сказать, что мой отец изнасиловал мою мать. Если бы это дело рассматривал суд, он столкнулся бы с серьезными затруднениями, решая вопрос о том, имел ли в данном случае место состав преступления. Любой более или менее умный человек мог бы склонить присяжных как в ту, так и другую сторону. Мне стало известно, что моя мать не кричала, не сопротивлялась и даже не сказала моему отцу «нет», когда он набросился на нее в кухне в ту ночь, когда я был зачат. Последующие двадцать пять минут, на протяжении которых он выплескивал наружу свой гнев и ревность, стали его местью неверной жене, которую он осуществил за счет ни в чем не повинной девушки, прислуживавшей на кухне. Если смотреть на случившееся формально, моя мать не подвергалась насилию. Однако если учесть, что она, будучи двадцатилетней девушкой, работала в доме моего отца, а ее будущее целиком и полностью зависело от выплачиваемого ей жалованья, нетрудно понять, что моя мать просто не имела возможности сопротивляться – обстоятельства, в которых все произошло, были подобны приставленному к ее горлу ножу.

К тому времени, когда беременность моей матери стала заметна окружающим, отец вернулся на военную службу во Францию, где и пробыл до конца Первой мировой войны в качестве ничем не выделяющегося майора шотландского гвардейского полка. Умение ничем не выделяться на войне, в которой за один день нередко гибли целые дивизии, было весьма завидным качеством. Так или иначе, выгонять мою мать из дома без рекомендации осенью 1918 года пришлось моей бабке по отцовской линии, Констанс Халн. Человек, которому было предначертано судьбой стать моим приемным отцом и который был для меня родителем в куда большей степени, чем тот, кто меня зачал, посадил мою мать в тележку, запряженную пони, и отвез на местный рынок. Там он снабдил ее несколькими шиллингами и посоветовал обратиться за помощью к другим обездоленным женщинам, а их в округе было немало. Кузен по имени Аллистер, на самом деле приходившийся моей матери седьмой водой на киселе, к счастью, был достаточно богат. Он взял ее на работу на свою фабрику по производству бумаги, находившуюся в Эдинбурге. Однако живот рос, а сил у матери оставалось все меньше, и в какой-то момент, когда стало ясно, что она не в состоянии справляться со своими обязанностями, на ее место взяли другую девушку. В отчаянии мать написала моему родному отцу, но письмо было перехвачено и уничтожено моей бдительной бабкой. В результате в канун нового, 1919 года, истратив последние гроши, мать купила билет на поезд, идущий из Эдинбурга в Ньюкасл. В дороге у нее начались роды.

Свидетелями моего появления на свет в женском туалете на станции Берика-на-Твиде были профсоюзный активист Дуглас Крэннич и его жена Пруденс. Впоследствии мне рассказали, что начальник станции, заложив руки за спину, стоял, сурово насупившись, в шапке, покрытой снегом, перед дверью туалета, не пуская туда ничего не подозревавших женщин. Время было позднее, день праздничный, так что никого из врачей в местной больнице не оказалось. Медик появился только через три часа, но было поздно. К этому времени кровь на полу уже загустела и запеклась. Моя мать была мертва. Пруденс Крэннич держала меня на руках. О смерти матери я знаю только со слов Дугласа. Как я понял, она просто истекла кровью. Ее похоронили на местном кладбище под могильной плитой с надписью: «Лиза, умерла 1 января 1919 года. Да упокоится ее душа с миром». Только когда могильщик спросил, как звали усопшую, миссис Крэннич вспомнила, что даже не успела спросить у моей матери ее фамилию.

Далее последовало обсуждение вопроса, как быть с внезапно осиротевшим малышом, то есть со мной. Полагаю, миссис Крэннич испытывала сильное желание оставить меня у себя, но финансовое положение ее семьи не позволяло ей этого сделать. Кроме того, этому помешало то, что мистер Крэннич предпочел в данном случае следовать букве закона. У малыша есть отец, воскликнул он, и у него как у отца есть права на ребенка. Впрочем, это заявление было бы начисто лишено практического смысла, если бы у матери не было с собой адреса человека, которому вскоре предстояло стать моим приемным отцом, – Патрика Огаста. Вероятно, мать сохранила его в надежде, что Патрик поможет ей встретиться с моим биологическим отцом, Рори Халном. Были наведены справки по поводу того, является ли Патрик Огаст моим родителем. Это вызвало в округе большой переполох, поскольку тот уже давно был женат на Харриет, женщине, которая в итоге стала моей приемной матерью, и детей у супругов не было. Их бездетный брак в захолустном местечке, где табу на использование презервативов продолжало существовать даже в начале 70-х годов XX века, всегда был темой весьма оживленных дискуссий. Теперь же шум поднялся такой, что в скором времени он достиг ушей обитателей усадьбы Халн-Холл, где в то время проживали моя бабка Констанс, две мои тетки – Виктория и Александра, моя кузина Клемент и Лидия, несчастная жена моего отца. Как я полагаю, моя бабка сразу же догадалась, чей я сын и каковы были обстоятельства моего появления на свет, но не захотела взять на себя заботы обо мне. Это сделала Александра, более молодая из моих теток, которая проявила больше благоразумия и сострадания ко мне, чем все мои остальные родственники вместе взятые. Поняв, что если будет установлено имя моей покойной матери, жители округи сразу же поймут, чей я сын, она сделала Патрику и Харриет Огаст предложение. Суть его сводилась к следующему: если они согласятся усыновить и воспитать меня, она, Александра, позаботится о том, чтобы Патрик и Харриет ежемесячно получали сумму, которая с лихвой покроет все их расходы, связанные с появлением в их семье ребенка. Кроме того, она пообещала, что, когда я вырасту, обеспечит мне вполне приличное безбедное будущее. Сделку следовало зафиксировать подписанием соответствующих бумаг – как со стороны супругов Огаст, так и со стороны семьи Халн.

Патрик и Харриет, посовещавшись некоторое время, согласились. Они воспитали меня как своего сына, и только после того, как началась моя вторая жизнь, я начал понимать, кто я и откуда.