Зигмунд фрейд о любви. Зигмунд Фрейд: любовь как половое влечение

Каждый, кто начинает заниматься психоанализом, вначале, наверное, опасается трудностей, которые уготовят ему толкование мыслей больного и задача репродукции вытесненного. Но вскоре он будет расценивать эти трудности как незначительные, но взамен обретет убеждение, что единственные по-настоящему серьезные трудности встречаются при обращении с переносом.

Из ситуаций, которые здесь возникают, я хочу выхватить одну-единственную, четко описанную, — как из-за ее частоты и реальной значимости, так и из-за ее теоретического интереса. Я имею в виду случай, когда пациентка женского пола недвусмысленными намеками дает понять или говорит об этом открыто, что, подобно любой другой смертной женщине, влюбилась в анализирующего ее врача. Эта ситуация имеет как свои неприятные и комичные стороны, так и серьезные; она также настолько запутана и разнообразно обусловлена, столь неизбежна и трудноразрешима, что ее обсуждение давно удовлетворило бы жизненную потребность аналитической техники. Но так как мы сами не всегда избавлены от ошибок, над которыми насмехаемся у других, то до сих пор не очень-то настаивали на выполнении этой задачи. Мы снова и снова сталкиваемся здесь с обязанностью не разглашать врачебную тайну, без которой в жизни нельзя обойтись, но которая ни к чему в нашей науке. Поскольку психоаналитическая литература принадлежит также к реальной жизни, здесь получается неразрешимое противоречие. Недавно в одном месте я пренебрег секретностью и намекнул, что такая же ситуация с переносом затормозила развитие психоаналитической терапии в ее первые десять лет 1.

1 «Об истории психоаналитического движения» (1914[d]). [Это относится к затруднениям Брейера, связанным с переносом, в случае Анны О. (1895d).]

Для благовоспитанного дилетанта — каковым, пожалуй, является для психоанализа идеальный культурный человек — любовные истории со всем остальным несопоставимы; они, так сказать, из другой оперы и не терпят никакого другого к себе отношения. Если, стало быть, пациентка влюбилась в врача, то он подумает, что в таком случае имеются только два выхода: более редкий, что все условия допускают законное объединение обоих на долгое время, и более частый, что врач и пациентка разойдутся и прекратят начатую работу, которая должна была послужить выздоровлению, как нарушенную стихийным бедствием. Разумеется, допустим и третий выход, который вроде бы даже совместим с продолжением лечения, установление незаконных и недолговечных любовных отношений; но, пожалуй, его делают невозможным гражданская мораль, равно как и звание врача. Тем не менее дилетант попросил бы себя успокоить как можно более ясным заверением аналитика, что этот третий случай полностью исключен. Очевидно, что точка зрения психоаналитика должна быть другой.

Представим второй случай выхода из обсуждаемой ситуации, когда врач и пациентка расстаются после того, как пациентка влюбилась во врача; лечение прекращается. Но состояние пациентки вскоре делает необходимой вторую аналитическую попытку у другого врача; и тут выясняется, что пациентка чувствует себя влюбленной также и в этого второго врача, и точно так же, когда лечение прекращается и начинается новое, она влюбляется в третьего и т. д. Этот со всей определенностью возникающий факт, составляющий, как известно, одно из оснований психоаналитической теории, может найти два применения: одно для анализирующего врача, другое — для нуждающейся в анализе пациентки.

Для врача он означает ценное разъяснение и хорошее предостережение по поводу лежащего у него наготове контрпереноса. Он должен сознавать, что влюбленность пациентки обусловлена аналитической ситуацией и не может быть приписана достоинствам его персоны, что, стало быть, у него нет оснований гордиться таким «завоеванием », как это назвали бы

1 [Вопрос о «контрпереносе» Фрейд затронул еще в своем докладе на Нюрнбергском конгрессе (1910d). Он возвращается к нему еще раз ниже, с. 225 и с. 228—229. Помимо этих пассажей, в других опубликованных произведениях Фрейда эта проблема в явном виде нигде больше не обсуждается.]

вне анализа. И никогда не мешает об этом напомнить. Для пациентки же получается альтернатива: она должна либо отказаться от психоаналитического лечения, либо смириться с влюбленностью во врача как неизбежной судьбой 1.
Я не сомневаюсь в том, что родственники пациентки с такой же решительностью будут высказываться за первую из обеих возможностей, как анализирующий врач за вторую. Но я думаю, что это случай, в котором нельзя уступать решение нежной — или скорее эгоистично ревнивой — заботе родственников. Решающее значение должен был иметь интерес больной. Однако любовь родственников не может излечить невроз. Психоаналитику не стоит себя навязывать, но он может представить себя незаменимым для оказания определенных услуг. Кто в качестве родственника разделяет позицию Толстого по отношению к этой проблеме, пусть продолжает безмятежно владеть своей женой или дочерью, но должен постараться стерпеть, что у нее сохранится также невроз и с ним связанное нарушение ее любовной способности. В конце концов, это такой же случай, как и случай гинекологического лечения. Впрочем, ревнивый отец или супруг глубоко заблуждается, полагая, что пациентка избежит влюбленности во врача, если для преодоления ее невроза изберет другое лечение, отличное от аналитического. Различие скорее будет лишь в том, что такая влюбленность, которой уготовано остаться невыраженной и непроанализированной, никогда не внесет того вклада в выздоровление больной, которого добился бы от нее анализ.

Мне стало известно, что отдельные врачи, которые практикуют анализ, зачастую 2 подготавливают пациентов к появлению любовного переноса или даже просят их «влюбиться только во врача, чтобы анализ продвигался успешно». Мне " непросто представить себе более несуразную технику. Этим лишают феномен убедительного свойства спонтанности и подготавливают самому себе с трудом устраняемые затруднения 3.

1 То, что перенос может выражаться в других и менее нежных чувствах, известно и не нуждается в обсуждении в этой статье. [См. работу «О динамике переноса» (1912b).]
2 [Вместо этого слова только в первом издании стоит: «заблаговременно».]
3 [Только в первом издании этот абзац, носящий характер вставки, набран петитом.]

Вначале, правда, не кажется, что из влюбленности в переносе может возникнуть что-то полезное для лечения. Пациентка, даже самая покладистая до сих пор, вдруг утратила понимание и интерес к лечению, ни о чем другом говорить и слышать не хочет, кроме как о своей любви, на которую она требует ответа; она отказалась от своих симптомов или ими пренебрегает, более того, она объявляет себя здоровой. Происходит полное изменение сцены, как будто игра сменяется неожиданно вторгающейся действительностью, подобно тому, как во время театрального представления раздается пожарная тревога. Тому, кто в качестве врача переживает это впервые, нелегко сохранить аналитическую ситуацию и избежать заблуждения, что лечение действительно завершилось.

Немного поразмыслив, затем разбираешься в этом. Прежде всего вспоминаешь о подозрении, что все, что мешает продолжению лечения, может быть выражением сопротивления1. К проявлению бурных любовных требований, несомненно, во многом причастно сопротивление. Ведь признаки нежного переноса были уже давно заметны у пациентки, а ее уступчивость, ее согласие со всеми объяснениями анализа, ее прекрасное понимание и смышленость, которые она проявляла при этом, разумеется, можно было отнести на счет такой ее установки в отношении врача. Теперь все это словно ветром сдуло; больная стала совершенно неблагоразумной, она словно растворяется в своей влюбленности, и эта метаморфоза регулярно происходила в определенный момент, именно тогда, когда ей нужно было признать или вспомнить особенно неприятный и вытесненный фрагмент из истории ее жизни. Стало быть, влюбленность существовала давно, но теперь сопротивление начинает ею пользоваться, чтобы воспрепятствовать продолжению лечения, чтобы отвлечь весь интерес от работы и чтобы поставить анализирующего врача в неловкое положение.

Если присмотреться, то в ситуации можно выявить также влияние осложняющих мотивов, отчасти таких, которые

1 [Еще категоричнее Фрейд это утверждал еще в первом издании «Толкования сновидений» (1900а), Studienausgabe, т. 2, с. 495. Однако в 1925 году он добавил к тому пассажу пространное примечание, в котором разъясняет его смысл и уточняет предыдущую формулировку.]

присоединяются к влюбленности, отчасти же — особых выражений сопротивления. К мотивам первого рода относятся стремление пациентки убедиться в своей неотразимости, подорвать авторитет врача, принизив его до положения возлюбленного, и все, что прельщает в качестве побочной выгоды при любовном удовлетворении. По поводу сопротивления можно предположить, что оно иногда пользуется объяснением в любви как средством, чтобы испытать строгого аналитика, после чего в случае своей уступчивости ему следовало бы ожидать строгого внушения. Но прежде всего создается впечатление, что сопротивление в качестве agent provocateur усиливает влюбленность и преувеличивает готовность отдаться, чтобы затем тем убедительнее оправдать действие вытеснения, ссылаясь на опасности подобной распущенности. Вся эта мишура, которой в более чистых случаях может и не быть, как известно, рассматривалась Альф. Адлером как сущность всего процесса 1.

Но как должен вести себя аналитик, чтобы не потерпеть неудачи из-за такой ситуации, если для него несомненно, что, несмотря на этот любовный перенос и на протяжении всего времени, пока он существует, лечение нужно продолжить?

Теперь, настоятельно подчеркивая общепринятую мораль, я мог бы легко постулировать, что аналитик никогда и никоим образом не должен принимать или отвечать на предлагаемую ему нежность. Скорее, он должен признать момент подходящим для того, чтобы отстоять перед влюбленной женщиной нравственное требование и необходимость отказа и добиться от нее, чтобы она отступилась от своего желания и, преодолев животную часть своего «я>>, продолжила аналитическую работу.

Но я не исполню этих ожиданий ни в первой, ни во второй их части. В первой части, потому что я пишу не для клиентов, а для врачей, которые должны бороться с серьезными трудностями, и, кроме того, еще потому, что могу здесь свести моральное предписание к его истокам, то есть к целесообразности. На этот раз я, к счастью, способен, не меняя результатов, заменить требование морали соображениями аналитической техники.

1 [Ср. Adler (1911, 219).]

Но еще решительнее я отрекусь от второй части указанного ожидания. Призывать к подавлению влечения, к отказу от удовлетворения и к сублимации, как только пациентка призналась в своем любовном переносе, означало бы поступать не аналитически, а безрассудно. Это было бы подобно тому, как если бы искусственными заклинаниями пожелали вызвать духа из преисподней, а затем, ни о чем его не спросив, отправили бы его обратно. Ведь в таком случае всего лишь довели бы вытесненное до сознания, чтобы, испугавшись его, вытеснить его по-новому. Да и относительно успеха подобного образа действий не нужно обманываться. Как известно, утонченными оборотами речи со страстями мало что можно поделать. Пациентка только почувствует пренебрежение и не упустит возможности за него отомстить.

Так же мало я могу советовать избрать средний путь, который кому-то покажется наиболее благоразумным и состоит в том, что врач утверждает, что отвечает на нежные чувства пациентки, и при этом уклоняется от всех физических проявлений этой нежности, пока не сможет направить отношения в более спокойное русло и поднять их на более высокую ступень. Я должен возразить против такого выхода из положения, указав, что психоаналитическое лечение основано на правдивости. В этом заключена значительная часть его воспитательного воздействия и его этической ценности. Опасно покидать этот фундамент. Кто хорошо освоился с аналитической техникой, тот вообще больше не прибегает ко лжи и обману, обычно необходимым врачу, и, как правило, себя выдает, если иной раз пытается это сделать из лучших намерений. Поскольку от пациента требуют самой строгой правдивости, то ставишь на карту весь свой авторитет, если предоставляешь ему возможность поймать себя на том, что отступаешь от правды. Кроме того, попытка позволить себе откликнуться на нежные чувства пациентки не совсем безопасна. Человек не настолько хорошо владеет собой, чтобы однажды вдруг не зайти дальше, чем намеревался. Поэтому я считаю, что нельзя отрекаться от безучастности, которую приобрели благодаря подавлению контрпереноса.

Я также уже дал понять, что аналитическая техника наказывает врачу не давать нуждающейся в любви пациентке требуемого удовлетворения. Лечение должно проводиться в условиях абстиненции 1; под этим я не имею в виду просто физическое лишение и не лишение всего, чего жаждут, ибо этого, наверное, не вытерпел бы ни один больной. Но я хочу выдвинуть принцип, что у больных нужно сохранять потребность и страстное желание в качестве сил, побуждающих к работе и изменению, и надо остерегаться успокаивать их суррогатами. Ведь ничего другого, кроме суррогатов, предложить и нельзя, поскольку больная вследствие своего состояния, пока не устранены ее вытеснения, получить настоящее удовлетворение не способна.

Признаемся, что принцип, согласно которому аналитическое лечение должно проводиться в условиях лишения, выходит далеко за рамки рассматриваемого здесь отдельного случая и требует подробного обсуждения, благодаря которому должны быть очерчены границы его применимости 2. Однако мы не хотим этого делать сейчас и по возможности будем строго придерживаться ситуации, из которой мы исходили. Что произошло бы, если бы врач поступил иначе и, скажем, воспользовался бы предоставленной друг другу свободой, чтобы ответить на любовь пациентки и удовлетворить ее потребность в нежности?

Если при этом он, должно быть, руководствовался расчетом, что подобной любезностью он обеспечит себе власть над пациенткой и таким образом подвигнет ее решать задачи лечения, то есть навсегда избавит ее от невроза, то опыт должен был бы ему показать, что он просчитался. Пациентка достигла бы своей цели, а он своей — никогда. Между врачом и пациенткой лишь снова произошло бы то, о чем рассказывается в веселой истории о пасторе и страховом агенте. К неверующему и тяжелобольному страховому агенту по настоянию родственников приводят благочестивого мужа, который перед смертью должен обратить его в веру. Беседа длится так долго, что ждущие обретают надежду. Наконец, дверь комнаты больного распахивается. Неверующий в веру не обращен,

1 [Фрейд впервые открыто обсуждает здесь техническую рекомендацию, согласно которой лечение должно проводиться в условиях абстиненции, то есть то, что вошло в психоаналитическую литературу как «правило абстиненции».]
2 [Фрейд еще раз затронул эту проблему в своей работе, прочитанной на Будапештском конгрессе (1919а).]

но пастор уходит застрахованный 1.

Было бы большим триумфом для пациентки, если бы ее любовные притязания нашли ответ, и полным провалом — для лечения. Больная достигла бы того, к чему стремятся все больные в анализе: отыграть, повторить в жизни нечто такое, что она должна только вспомнить, когда ей нужно воспроизвести и сохранить в психической области психический материал 2. В дальнейшем течении любовных отношений она продемонстрировала бы все торможения и патологические реакции своей любовной жизни, при этом их коррекция не была бы возможной, а неприятное переживание закончилось бы раскаянием и значительным усилением ее склонности к вытеснению. Любовная связь делает недейственным аналитическое лечение; соединение того и другого — абсурд.

Стало быть, удовлетворение любовного требования пациентки столь же губительно для анализа, как и его подавление. Путь аналитика совершенно иной, для него нет образца в реальной жизни. Аналитик не уклоняется от любовного переноса, не отгоняет его и не отбивает к нему охоту у пациентки; точно так же он стойко воздерживается от любых на него ответов. Он придерживается любовного переноса, но относится к нему, как к чему-то нереальному, как к ситуации, которую нужно пережить в процессе лечения, которую нужно свести к ее бессознательным первоисточникам и которая должна помочь довести до сознания больной самое сокровенное в ее любовной жизни, чтобы оно было ей подвластно. Чем больше ему кажется, что он сам неуязвим для всякого искушения, тем скорее он сможет извлечь из ситуации ее аналитическое содержание. Пациентка, сексуальное вытеснение которой все же не устранено, а лишь отодвинуто на задний план, в таком случае почувствует себя достаточно уверенной, чтобы проявить все условия любви, все фантазии своего сексуального стремления, все особенности своей влюбленности, и, отталкиваясь от них, сама откроет путь к инфантильным обоснованиям своей любви.

Однако у одного класса женщин эта попытка сохранить любовный перенос для аналитической работы, не удовлетворяя его, окажется неудачной.

1 [Эта притча упоминается также в «Вопросе о дилетантском анализе» (1926e).]
2 См. предыдущую статью «Воспоминание... » и т. д. .

Это женщины с необузданной страстностью, не терпящей никаких суррогатов, дети природы, не желающие брать психическое вместо материального, которым, по словам поэта, доступна только «логика супа с аргументами фрикаделек» 1. С такими людьми оказываешься перед выбором: либо проявить взаимность, либо навлечь на себя всю неприязнь отвергнутой женщины. Но ни в том, ни в другом случае нельзя соблюсти интересы лечения. Приходится безуспешно ретироваться и можно, скажем, задуматься над проблемой: каким образом способность к неврозу сочетается со столь непреклонной потребностью в любви.

Способ, которым постепенно подводят к аналитическому пониманию других, менее агрессивных влюбленных, возможно, у многих аналитиков окажется одинаковым. Прежде всего подчеркивают несомненную причастность к этой «любви» сопротивления. Настоящая влюбленность сделала бы пациентку уступчивой и повысила бы ее готовность решать проблемы своего случая просто по причине того, что этого требует любимый мужчина. Такая влюбленность охотно избрала бы путь через завершение лечения, чтобы сделать себя ценной для врача и подготовить реальность, в которой любовная склонность могла бы найти свое место. Вместо этого пациентка показывает себя упрямой и непослушной, отбросила от себя весь интерес к лечению и явно не испытывает также почтения к глубоко обоснованным убеждениям врача. Стало быть, она продуцирует сопротивление в форме проявления влюбленности и, кроме того, без тени сомнения делает так, что тот оказывается в ситуации так называемой мельницы 2. Ибо если он отклоняет ее любовь, к чему его вынуждают долг и разумение, то она может изображать из себя отвергнутую и в таком случае из мстительности и горькой обиды не даст ему себя вылечить, как она делает это теперь вследствие мнимой влюбленности.

Вторым аргументом против подлинности этой любви является утверждение, что она не содержит в себе ни одной новой черты, проистекающей из нынешней ситуации, а сплошь состоит из повторений и оттисков прежних, также инфантильных реакций.

1 [Гейне, «Бродячие крысы».]
2 [Ситуация при игре в карты, когда из-за неудачного расклада игрок лишается, казалось бы, гарантированного выигрыша и не может никак повлиять на игру. — Прим. перев.]

И врач берется это доказать при помощи детального анализа любовного поведения пациентки.

Если к этим аргументам добавляют еще необходимую меру терпения, то, как правило, трудную ситуацию удается преодолеть и продолжить работу либо с ослабленной, либо с «опрокинутой » влюбленностью, цель которой в таком случае состоит в выявлении инфантильного выбора объекта и опутывающих этот выбор фантазий. Но мне хотелось бы критически осветить упомянутые аргументы и поднять вопрос, говорим ли мы этим пациентке правду или в своем бедственном положении прибегли к недомолвкам и искажениям. Другими словами: действительно ли влюбленность, проявляющуюся в аналитическом лечении, нельзя назвать реальной?
Я думаю, что мы сказали пациентке правду, однако не всю, не заботясь о последствиях. Из двух наших аргументов первый — более веский. Доля сопротивления в любви-переносе бесспорна и очень значительна. Но все-таки не сопротивление создало эту любовь, оно находит ее, пользуется ею и преувеличивает ее проявления. Неподдельность феномена не ослабляется также и сопротивлением. Наш второй аргумент гораздо слабее; верно, что эта влюбленность состоит из новых изданий старых черт и повторяет инфантильные реакции. Но это — существенная особенность всякой влюбленности. Не бывает влюбленности, которая не повторяла бы инфантильного образца. Именно то, что составляет ее навязчивый характер, напоминающий нечто патологическое, происходит от ее инфантильной обусловленности. Вероятно, любовь-перенос имеет еще меньшую степень свободы, чем та, что случается в жизни и которую называют нормальной, позволяет еще более отчетливо распознать зависимость от инфантильного образца, оказывается менее податливой и способной к модификациям, но это и все, причем не самое главное. На каком основании следует говорить о подлинности любва? На основании ее дееспособности, ее пригодности для осуществления любовной цели? В этом пункте любовь-перенос, по-видимому, не уступает ни одной другой; создается впечатление, что от нее всего можно добиться.

Итак, сделаем краткие выводы: мы не вправе оспаривать у влюбленности, проявляющейся в аналитическом лечении, характер «настоящей» любви. Если она кажется не очень нормальной, то это вполне объясняется тем обстоятельством, что и обычная влюбленность вне аналитического лечения напоминает скорее ненормальные, чем нормальные душевные феномены. Тем не менее она отличается несколькими чертами, которые обеспечивают ей особое положение. Она 1) спровоцирована аналитической ситуацией, 2) доведена до крайности сопротивлением, господствующим в этой ситуации, и 3) в значительной степени не принимает в расчет реальность, она более неразумна, более беспечна, более слепа в оценке любимого человека, чем при нормальной влюбленности. Но мы не вправе забывать, что именно эти отклоняющиеся черты и составляют сущность влюбленности.

Для действий врача наиболее важной является первая из трех упомянутых особенностей любви-переноса. Он выманил эту влюбленность, применив аналитический метод к излечению невроза; она является для него неизбежным результатом врачебной ситуации, подобным физическому обнажению больного или сообщению жизненно важной тайны. Тем самым для него является несомненным, что он не вправе извлекать из нее никакой личной выгоды. Готовность пациентки ничего здесь не меняет, а только перекладывает всю ответственность на его собственную персону. Ведь больная, как он должен знать, ни к какому другому механизму излечения не была подготовлена. После благополучного преодоления всех трудностей она часто признается в фантазии-ожидании, с которой приступила к лечению: если она будет вести себя хорошо, то в конце будет вознаграждена ласковостью врача.

Для врача этические мотивы соединяются тут с техническими, чтобы удержать его от предоставления любви больной. Он должен держать перед глазами цель — чтобы женщина, любовная способность которой сдержана инфантильными фиксациями, стала свободно распоряжаться этой бесценной и важной для нее функцией, но не растратила бы ее во время лечения, а держала бы наготове для реальной жизни, если та обращается к ней после лечения с этими требованиями. Он не должен разыгрывать с ней сцену собачьих бегов, где в качестве приза выставлен венок из колбас и где некий шутник портит все дело, бросив на беговую дорожку отдельную колбасу. Собаки набрасываются на нее, забывая о гонке и о маячащем вдали венке для победителя. Я не хочу утверждать, что врачу всегда будет легко удерживаться в пределах границ, предписанных ему этикой и техникой. Особенно молодому и пока еще не связанному прочными узами мужчине эта задача может показаться тяжелой. Несомненно, половая любовь составляет одно из основных содержаний жизни, и объединение душевного и телесного удовлетворения в любовном наслаждении является прямо-таки одной из ее кульминаций. Все люди, вплоть до немногих взбалмошных фанатиков, знают об этом и в соответствии с этим устраивают свою жизнь; и только в науке стесняются это признать. С другой стороны, мужчине приходится играть неприятную роль отвергающего и отказывающего, когда женщина пытается добиться любви, и от благородной женщины, признающейся в своей страсти, несмотря на невроз и сопротивление, исходит несравнимое очарование. Искушает не грубое чувственное требование пациентки. Оно действует скорее отталкивающе, и нужно призвать всю терпимость, чтобы отнестись к нему как к естественному феномену. Пожалуй, более тонкие и це-лезаторможенные желания-побуждения женщины приносят с собой опасность позабыть про технику и задачу врача ради прекрасного переживания.

И все же уступка для аналитика исключена. Как бы высоко ни ценил он любовь, еще выше он должен ставить то, что у него есть возможность поднять свою пациентку над важнейшей ступенью в ее жизни. Она должна у него научиться преодолению принципа удовольствия, отказу от напрашивающегося, но социально неприемлемого удовлетворения ради удовлетворения более отдаленного, возможно, вообще негарантированного, но в психологическом и социальном отношении безупречного. В целях этого преодоления она должна пройти через доисторические времена своего душевного развития и на этом пути обрести тот прибавок душевной свободы, благодаря которому сознательная душевная деятельность — в системном значении — отличается от бессознательной 1.

Таким образом, аналитик-психотерапевт должен вести борьбу на три фронта: внутри себя — с силами, которым

1 [Это различие разъясняется в работе «Некоторые замечания о понятии бессознательного в психоанализе» (1912g), Studienausgabe, т. 3, с. 35-36.]

хочется низвергнуть его с аналитического уровня, вне анализа — с противниками, которые оспаривают значение сексуальных движущих сил и запрещают ему использовать их в своей научной технике, и в анализе — со своими больными, которые сначала ведут себя как противники, но затем обнаруживают господствующую у них переоценку сексуальной жизни и хотят захватить в плен врача своей социально необузданной страстностью.

Дилетанты, об отношении которых к психоанализу я говорил вначале, несомненно, воспользуются также и этими рассуждениями о любви-переносе в качестве повода, чтобы обратить внимание общества на опасность этого терапевтического метода. Психоаналитик знает, что работает с самыми взрывоопасными силами и требует такой же осторожности и добросовестности, что и химик. Но разве химику когда-нибудь запрещалось заниматься нужными из-за их действия взрывчатыми веществами по причине того, что они небезопасны? Удивительно, что психоанализу приходится заново завоевывать все лицензии, которые давно уже признаны за другими видами врачебной деятельности. Разумеется, я не выступаю за то, что нужно отказываться от безобидных лечебных методов. В некоторых случаях их бывает достаточно, и в конце-то концов, человеческое общество может столь же мало нуждаться в furor sanandi 1, как и в каком-либо другом фанатизме. Но когда полагают, что психоневрозы нужно одолевать, оперируя безобидными средствами, это означает, что с точки зрения их происхождения и практического значения эти нарушения грубо недооценивают. Нет, в действиях врача наряду с medicina всегда останется место для ferrum и для ignis 2, и поэтому нельзя будет обойтись также и без неослабленного, по всем правилам искусства проводимого психоанализа, который не боится орудовать самыми опасными душевными побуждениями и распоряжаться ими на благо больного.

1 [Излечении страстей (лат.).]
2 [Намек на изречение, приписываемое Гиппократу: «То, что нельзя вылечить лекарством, излечивают ножом; то, что не лечит нож, излечивают каленым железом; но то, что нельзя излечить огнем, надо считать неизлечимым». «Афоризмы», VII, 87, в книге Гиппократа «Мысли о здоровых и больных людях и врачевании», 1927, 32. Однако ответственный редактор этого издания, А. Закк, добавляет, что подлинность этого афоризма сомнительна.]

Перевод А. М. Боковикова

Заметки о любви-переносе

«Раз я тебя люблю, ты тоже участвуешь в этом, поскольку в тебе есть что-то, что вызывает во мне любовь к тебе. Это взаимное чувство, потому что есть движение в обе стороны: любовь, которую я к тебе испытываю, возникает в ответ на повод для любви, который есть в тебе.

Мое чувство к тебе – не только мое дело, но и твое тоже. Моя любовь говорит о тебе что-то, чего, быть может, ты сам не знаешь». Жак-Ален Миллер

Что же такое любовь?

Во все времена люди ищут ответ на этот вопрос, и самые обыкновенные и великие умы, но к общему мнению до сих пор не пришли. И не удивительно, ведь предмет исследования очень обширен и субъективен.

О любви складывают стихи, пишут книги, поют песни, о любви молчат, о любви кричат. То, что люди называют любовью, заставляет их танцевать от счастья или убиваться от горя.

Любовь касается всех, независимо от социального статуса, возраста и половой принадлежности. На мой взгляд нельзя однозначно ответить на вопрос «Что такое любовь?».

Кто-то считает, что любит или любил, а потом оказывается, что это была не любовь; кто-то утверждает что еще не встретил свою любовь; что любовь это болезнь; или что любовь длится три года. Одни уверены, что в основе любви лежит сексуальное желание, другие – что духовные ценности. Так или иначе люди, чувствуют то, называют словом «любовь».

Из-за любви мы ревнуем, испытываем яркую гамму чувств и эмоций. Спорим с партнерами о том, как полагается любить. Женщины пытаются объяснить мужчинам, как следует любить женщину, а мужчины пытаются отстоять свою точку зрения. У кого-то любовь получается, у кого-то нет.

Так или иначе любовь во всех своих проявлениях является неотъемлемой частью жизни каждого человека. Именно поэтому любовь изучают так долго и отчаянно.

За все время изучения данного вопроса набралось столько мыслителей, мнений и теорий, что и не перечислить всех. Однако существуют теории, которые получили наибольший отклик в душах людей и потому снискавшие свою популярность. О них и пойдет речь в данной статье. Можно предположить, что эти теории заметнее остальных приблизились к пониманию обсуждаемого вопроса. Как часто говорил Фрейд: «Ваша реакция не была бы столь бурной, если бы я не попал в цель» .

Данная статья будет интересна тем, кто испытывает любовь и задается вопросом: почему в любви все так непросто и неоднозначно?

Несмотря на то, что любовь может быть материнская, отцовская, братская, в данном материале предлагаю поговорить о любви, которая зачастую будоражит более остальных – о любви между мужчиной и женщиной.

Любовь по Шопенгауэру

Не могу не обратить внимания на великого мыслителя, которого Лев Толстой называл «гениальнейшим из людей».

Немецкий философ Артур Шопенгауэр – это автор, чей взгляд на любовь заслуживает внимания хотя бы потому, что его рассуждения на данную тему оказали влияние на понимание любви Фрейдом. То что Шопенгауэр называл «воля к жизни» Фрейд впоследствии обозначил как «Эрос».

Шопенгауэр считал, что в основе всякой половой любви лежит инстинкт, направленный исключительно на продолжения рода. Выбор объекта любви происходит инстинктивно.

В свой работе «Метафизика половой любви» немецкий философ объясняет, как этот выбор происходит и почему людей при выборе объекта любви одно привлекает, а другое вызывает отвращение.

В рамках данной статьи нахожу замечательным отрывок из вышеупомянутой работы философа:

«...Надо заметить, что мужчина по своей природе обнаруживает склонность к непостоянству в любви, а женщина – к постоянству . Любовь мужчины заметно слабеет с того момента, когда она получит себе удовлетворение: почти всякая другая женщина для него более привлекательна, чем та, которою он уже обладает, и он жаждет перемены; любовь женщины, наоборот, именно с этого момента возрастает.

Это – результат целей, которые ставит себе природа: она заинтересована в сохранении, а потому и в возможно большем размножении всякого данного рода существ. В самом деле: мужчина легко может произвести на свет больше ста детей в год, если к его услугам будет столько же женщин; напротив того, женщина, сколько бы мужчин она ни знала, все-таки может произвести на свет только одно дитя в год (я не говорю здесь о двойнях).

Вот почему мужчина всегда засматривается на других женщин, в то время как женщина сильно привязывается к одному, ибо природа инстинктивно и без всякой рефлексии побуждает ее заботиться о кормильце и защитнике будущего потомства.

И оттого супружеская верность имеет у мужчины характер искусственный, а у женщины – естественный , и таким образом, прелюбодеяние женщины как в объективном отношении, по своим последствиям, так и в субъективном отношении, по своей противоестественности, гораздо непростительнее, чем прелюбодеяние мужчины.

<...>

Главное условие, определяющее наш выбор и нашу склонность, это – возраст. В общем он удовлетворяет нас в этом отношении от того периода, когда начинаются менструации, и до того, когда они прекращаются ; но особенное предпочтение отдаем мы поре от восемнадцати до двадцати восьми лет.

За этими пределами ни одна женщина не может быть для нас привлекательной: старая женщина, т.е. уже не имеющая менструаций, вызывает у нас отвращение. Молодость без красоты все еще привлекательна, красота без молодости – никогда.

Очевидно, соображение, которое здесь бессознательно руководит нами, это – возможность деторождения вообще; оттого всякий индивидуум теряет свою привлекательность для другого пола в той мере, в какой он удаляется от периода наибольшей пригодности для производительной функции или для зачатия.

Второе условие, это – здоровье : острые болезни являются в наших глазах только временной помехой;болезни же хронические или худосочие совершенно отталкивают нас, потому что они переходят на ребенка.

Третье условие, с которым мы сообразуемся при выборе женщины, – это ее сложение , потому что на нем зиждется тип рода. После старости и болезни ничто так не отталкивает нас, как искривленная фигура: даже самое красивое лицо не может нас вознаградить за нее; напротив, мы безусловно предпочитаем самое безобразное лицо, если с ним соединяется стройная фигура.

Далее, всякая непропорциональность в телосложении действует на нас заметнее и сильнее всего , например, кривобокая, скрюченная, коротконогая фигура и т.п., даже хромающая походка, если она не является результатом какой-нибудь внешней случайности.

Наоборот, поразительно красивый стан может возместить всякие изъяны: он очаровывает нас . Сюда же относится и то, что все высоко ценят маленькие ноги: последние – существенный признак рода, и ни у одного животного тарсус и метатарсус, взятые вместе, не так малы, как у человека, что находится в связи с его прямою походкой: человек – существо прямостоящее.

Вот почему и говорит Иисус Сирахов (26, 23, по исправленному переводу Крауза): «женщина, которая стройна и у которой красивые ноги, подобна золотой колонне на серебряной опоре».

Важны для нас и зубы, потому что они играют очень существенную роль в питании и особенно передаются по наследству.

Четвертое условие – это известная полнота тела, т.е. преобладание растительной функции, пластичности: оно обещает плоду обильное питание, и оттого сильная худоба сразу отталкивает нас.

Полная женская грудь имеет для мужчины необыкновенную привлекательность , потому что, находясь в прямой связи с детородными функциями женщины, она сулит новорожденному обильное питание.

С другой стороны, чрезмерно жирные женщины противны нам ; дело в том, что это свойство указывает на атрофию матки, т.е. на бесплодие; и знает об этом не голова, а инстинкт.

Только последнюю роль в нашем выборе играет красота лица. И здесь прежде всего принимаются в соображение костные части: вот почему главное внимание мы обращаем на красивый нос; короткий вздернутый нос портит все.

Счастье целой жизни для множества девушек решил маленький изгиб носа кверху или книзу ; и это справедливо, потому что дело здесь идет о родовом типе. Маленький рот, обусловленный маленькими челюстями, играет очень важную роль, потому что он составляет специфический признак человеческого лица в противоположность пасти животных.

Отставленный назад, как бы отрезанный подбородок в особенности противен , потому что выдающийся вперед подбородок составляет характерный признак исключительно нашего, человеческого вида.

Наконец, внимание наше привлекают красивые глаза и лоб: они связаны уже с психическими свойствами , в особенности интеллектуальными, которые наследуются от матери».

Считаю важным отметить, что несоответствие предложенным Шопенгауэром критериям выбора объекта любви не говорит о том, что любовь гарантированно пройдет мимо . Действительно человек, выбирая себе пару инстинктивно реагирует на те или иные внешние особенности, которые могут повлиять на выбор.

Однако критерии со временем меняются, человек обладает сложным психическим аппаратом и не ограничивается лишь тем, что называют «инстинктами» .

Жизнь богата примерами, когда человек, несоответствующий критериям «идеального» объекта находит себе пару и создает крепкую семью. Также как и наоборот: человек обладающий «правильными» параметрами проводит жизнь в одиночестве.

Любовь по Фрейду

Учитывая тот факт, что труды Шопенгауэра оказали значительное влияние на Фрейда, мне представляется логичным продолжить статью теорией «Отца психоанализа».

Говоря о взглядах Фрейда на любовь, может показаться, что все просто: в основе любви лежит сексуальное влечение, именуемое Фрейдом «либидо» . И действительно – ничего сложного на первый взгляд. Но если попытаться разобраться, изучая труды Зигмунда, то довольно быстро понимаешь, что все гораздо сложнее.

Именно поэтому до сих пор по всему миру не утихают споры между психоаналитиками, психологами, психотерапевтами и психиатрами, которые пытаются разобраться, что же имел в виду Фрейд.

Учитывая, что эти дебаты длятся уже более ста лет, а полного понимания так и появилось, я даже пытаться не стану анализировать труды классика в рамках данной статьи, но про особенности выбора объекта любви напишу.

Фрейд говорит об особенностях выбора у мужчин, но лично я разделять мужчин и женщин в данном контексте не стану, ибо сам Фрейд в своих «Очерках по теории сексуальности» пишет: «...либидо всегда – и закономерно по природе своей – мужское , независимо от того, встречается ли оно у мужчины или у женщины и независимо от своего объекта, будь то мужчина или женщина».

В работе «О нарциссизме» основатель психоанализа приводит краткий обзор путей выбора объекта. Любить можно по двум типам:

1) По нарциссическому типу: когда находишь и любишь в партнере «то, что сам из себя представляешь (самого себя), то чем [сам] прежде был, то чем хотел бы быть, лицо бывшее частью самого себя».

То есть поиск образа себя в другом человеке. Этакий партнер – зеркало, в котором можно наслаждаться своим отражением.

2) По опорному или примыкающему типу: партнер выступает в роли «вскармливающей женщины, защищающего мужчины и всего ряда приходящих им в дальнейшем на смену лиц».

То есть речь о том, что выбирается объект любви, который будет помогать тебе, дополнять тебя, поддерживать, восполнять – давать то, чего у тебя нет – то есть заботиться.

Фрейд, в свое время замечал, что первый тип выбора объекта любви более характерен для женщин, но не для всех:

«...Особенно в тех случаях, где развитие [период полового созревания] сопровождается расцветом красоты, вырабатывается самодовольство женщины . <...>

Строго говоря, такие женщины любят самих себя с той же интенсивностью, с какой любит их мужчина. У них и нет потребности любить и быть любимой, и они готовы удовлетвориться с мужчиной, отвечающему этому главному для них условию.

Такие женщины больше всего привлекают мужчин не только по эстетическим мотивам, так как они обычно отличаются большой красотой, но также и вследствие интересной психологической констелляции.

А именно, нетрудно заметить, что нарциссизм какого-нибудь лица, по-видимому, очень привлекает тех людей другого типа, которые отказались от переживания своего нарциссизма в полном его объеме и стремятся к любви к объекту. <...>

Но и нарциссические, оставшиеся холодными к мужчине женщины могут перейти к настоящей любви к объекту. <...>

Глубокая любовь к объекту по опорному типу, в сущности, характерна для мужчины. В ней проявляется такая поразительная переоценка объекта, которая, вероятно, происходит от первоначального нарциссизма ребенка и выражает перенесение этого нарциссизма на сексуальный объект.

Такая сексуальная переоценка делает возможным появление своеобразного состояния влюбленности, напоминающего невротическую навязчивость, которое объясняется отнятием либидо у «Я» в пользу объекта».

При этом Фрейд не считал, что все люди распадаются на две различные группы в зависимости от нарциссического или опорного типа выбора объекта. Он писал: «Я готов допустить, что имеется много женщин, любящих по мужскому типу, и у них развивается имеющаяся у такого типа сексуальная переоценка» .

От себя замечу, что в настоящее время считается, что характер объектных отношений по типу «объект – опора» свойственен не для невротической структуры, а для людей с пограничным расстройством личности. О данном расстройстве не было известно во времена Фрейда.

При этом я полностью согласен с автором и считаю, что строгое разделение на два типа и привязывание каждого из них к определенному полу – недопустимо . Как в своей работе, так и вне кабинета я часто встречаю людей, которым независимо от пола присущ тот или иной тип выбора объекта любви.

Чаще всего можно встретить людей чей тип выбора партнера – смешанный. «Мы говорим, что человек имеет первоначально два сексуальных объекта: самого себя и воспитывающую его женщину, и при этом допускаем у каждого человека первичный нарциссизм, который иногда может занять доминирующее положение при выборе объекта».

Фрейд указывает два основных фактора, под влиянием которых развивается или нормальное сексуальное поведение, или отклоняющиеся его формы.

Первый фактор - это пропущенные через сознание требования культуры: стыд, сострадание, отвращение, конструкции морали и авторитета и т.п.

Второй - выбор того или иного сексуального объекта. Нормальное развитие идет, если таким объектом становятся гениталии субъекта противоположного пола.

Любовь по Фромму

Далее не могу оставить без внимания теорию любви очень популярного во всем мире автора, которого считают одним из основателей нового фрейдизма.

Немецкий социолог, философ, социальный психолог и психоаналитик, Эрих Фромм, также как и древние философы считал, что существует несколько видов любви, а именно: братская любовь, материнская, эротическая, любовь к себе и любовь к Богу .

Говоря о теории Фромма, выделю лишь то, что на мой взгляд является наиболее интересным для размышления.

Фромм утверждал, что существует зрелая и незрелая любовь . Незрелую любовь он называл «псевдолюбовь» и за любовь как таковую не считал, а вот зрелую любовь он считал истинной любовью.

Незрелая любовь по мнению ученого это вовсе не любовь, а что-то вроде биологического симбиоза.

«Симбиотический союз» или «незрелая любовь» – это симбиоз созависимых садиста и мазохиста, потерявших свою психическую целостность и не имеющих собственного «Я».

Такие люди не чувствуют себя полноценными и компенсируют эту неполноценность посредством партнера. Они регулярно ссорятся, считая что их неправильно любят и не понимают.

Часто представители «незрелой любви» оценивают любовь количеством материальных вложений: даришь подарки – значит любишь, а не даришь – значит любви нет и т.п.

Те кто занимаются и наслаждаются «псевдолюбовью» часто «любят» мозг партнера по разным мелочам и словно вторгаются в личность партнера. Такие люди используют своих партнеров для удовлетворения своих садомазохистических потребностей.

Настоящая любовь между ними не получается, т.к. в глубине души – бессознательно они отдали свои сердца родителям, чаще всего матерям. Поэтому то они и не способны «отойти от нарциссизма и от кровосмесительной привязанности к матери и роду», чтобы построить любовь. Именно такую привязанность к матери, мешающую любви, мне часто приходится прорабатывать со своими пациентами.

Переходя к истинной любви, замечу, что одним из показателей зрелой любви является способность «уважать и охранять одиночество друг друга» .

«Зрелая любовь» по мнению Фромма – это искусство. Любовь предполагает взаимное уважение, заботу, ответственность и хорошее знание друг друга.

Это не мимолетный порыв чувств, не влюбленность, которую ученый также относил к «псевдолюбви», а союз, в котором партнеры содействуют друг другу, помогая расти и развиваться во всех направлениях. Для этого каждый из партнеров должен быть способен на бескорыстную любовь и в первую очередь любить себя.

«Только тот, кто действительно любит себя, может любить кого-то другого» .

Зрелая любовь – это добровольный союз двух полноценных, любящих себя личностей, в котором каждый из партнеров сохраняет собственную индивидуальность и независимость и при этом не претендует на независимость партнера и не занимается посягательством на его «Я».

«Зрелая любовь это единение при условии сохранения собственной целостности и собственной индивидуальности» <...>

Если незрелая любовь говорит: «Я люблю, потому что любим», то зрелая любовь исходит из принципа: «Я любим, потому что я люблю».

Незрелая любовь вопит: «Я люблю тебя, потому что я нуждаюсь в тебе!» Зрелая любовь рассуждает: «Я нуждаюсь в тебе, потому что я люблю тебя» , – писал Фромм и был уверен, что настоящая любовь доступна не каждому, и чаще всего встречается незрелая любовь.

Зрелая же любовь возможна только тогда, когда оба партнера зрелые психически. От себя хочу заметить, что психическая зрелость – весьма редкое явление в наше время. Поэтому так много разводов и неполных семей.

Любовь по Хорни

Еще один взгляд на любовь, который я нахожу любопытным и заслуживающим внимания, принадлежит яркой представительнице неофрейдизма Карен Хорни.

На своей лекции в рамках собрания Немецкого Психоаналитического общества в 1936 году, Хорни представила аудитории доклад, посвященный любви, а именно невротической потребности в ней.

Под термином «невроз» Хорни понимала не ситуационный невроз, а невроз характера, начавшийся в раннем детстве и захвативший всю личность, поглотив ее в той или иной мере.

Также сразу замечу, что нормальным Хорни называла то, что обычно для культуры, в которой [вырос и] живет человек.

«Все мы хотим быть любимыми и наслаждаемся, если это удается. Это обогащает нашу жизнь и наполняет нас счастьем. В такой степени потребность в любви, или, точнее, потребность быть любимым, не является невротической».

«Разница между нормальной и невротической потребностью в любви может быть сформулирована так: для здорового человека важно быть любимым, уважаемым и ценимым теми людьми, которых он ценит сам, или от которых он зависит; невротическая потребность в любви навязчива и неразборчива. У невротика потребность в любви заметно преувеличена» , – замечает Хорни.

Если продавщица, официант или любой другой случайный человек не очень любезен, то невротику это может испортить настроение или даже ранить его в зависимости от степени невроза. Невротик воспринимает такую «нелюбезность» как нелюбовь, направленную именно на него.

Еще одной особенностью, характерной для невротической любви, по мнению психоаналитика, является переоценка любви .

«Я имею в виду, в частности, тип невротических женщин, которые чувствуют себя в опасности, несчастными и подавленными всегда, пока рядом нет никого бесконечно им преданного, кто любил бы их и заботился о них . Я имею в виду также женщин, у которых желание выйти замуж принимает форму навязчивости.

Они застревают на этой стороне жизни (выйти замуж) как загипнотизированные, даже если сами абсолютно неспособны любить и их отношение к мужчинам заведомо скверное . <...>

Существенная характеристика невротической потребности в любви – это ее ненасытность, выражающаяся в ужасной ревнивости: Ты обязан(а) любить только меня!» .

Такое явление можно наблюдать у множества супружеских пар и в любовных интригах. Даже в дружбе невротиков такое поведение часто имеет место, когда друзья или подруги ссорятся и ревнуют словно они супружеская пара. Под ревностью Хорни понимает «ненасытность и требование быть единственным предметом любви» .

Ненасытность невротической потребности в любви также выражается в желании быть безусловно любимым(мой).

«Ты обязан(а) любить меня независимо от того, как я себя веду» и/или «Любить того, кто тебе отвечает взаимностью, не так уж сложно, а поглядим-ка, сможешь ли ты полюбить меня, не получая взамен ничего».

Также от невротика часто можно услышать: «Он(а) любит меня только потому, что получает от меня половое удовлетворение». В невротических отношениях партнер обязан постоянно доказывать свою «настоящую» любовь, жертвуя своими нравственными идеалами, репутацией, деньгами, временем и т. п., а невыполнение вышеуказанного воспринимается невротиком как предательство.

Далее Карен Хорни задается вопросом: «Наблюдая ненасытность невротической потребности в любви, я спрашивала себя – добивается ли невротическая личность любви к себе, или на самом деле всеми силами стремится к материальным приобретениям? <...>

Есть люди, которые сознательно не признают любви, говоря: «Все эти разговоры о любви – просто ерунда. Вы дайте мне что-нибудь реальное!» <...>

Не выступает ли требование любви только прикрытием тайного желания что-то получить от другого человека, будь то расположение, подарки, время, деньги и т. п.? На этот вопрос трудно ответить однозначно».

И действительно, в то время Хорни было трудно, во всяком случае куда труднее чем было бы сегодня, ответить на этот вопрос однозначно, ибо как и во времена Фрейда о пограничном расстройстве личности все еще не было известно. Зная о ПРЛ хочу заметить, что многие из тех формулировок, которые Хорни считала невротическими я отношу именно к пограничному состоянию.

«Как правило, эти люди очень рано столкнулись с жестокостью жизни, и считают, что любви просто не бывает. Они полностью вычеркивают ее из своей жизни. Верность этого предположения подтверждается анализом таких личностей. Если они проходят анализ достаточно долго, они иногда все же соглашаются, что доброта, дружба и привязанность действительно существуют», – делится опытом Хорни.

«Другой признак невротической потребности в любви – чрезвычайная чувствительность к отвержению, которая так часто встречается у истерических личностей.

Любые нюансы и в любых отношениях, которые можно было бы истолковать как отвержение, они воспринимают только так, и отвечают на это проявлениями ненависти.

У одного моего пациента был кот, который иногда позволял себе не реагировать на его ласку. Однажды, придя из-за этого в ярость, пациент просто шмякнул кота об стенку. Это достаточно демонстративный пример ярости, которую может вызвать у невротика отвержение. Реакция на реальное или воображаемое отвержение не всегда настолько очевидна, нередко ее скрывают».

В рамках данной темы Хорни говорит, что также часто встречаются люди с непоколебимыми, хотя и бессознательными убеждениями, что любви не существует . Такое мировоззрение (защита) характерно для тех, кто страдал от жестких разочарований в детстве, которые «заставили их вычеркнуть из своей жизни любовь, привязанность и дружбу раз и навсегда».

В связи с ненасытностью потребности в любви невротику практически никогда не удается достичь того уровня любви, в котором он нуждается – всегда будет мало.

Если любовь требует от человека способности и желания спонтанно отдаваться другим людям, делу или идее, то невротик обычно к этой отдаче неспособен в связи с тревогой и явной или скрытой агрессией к окружающим.

Чаще всего фундамент такого поведения закладывается в детстве в силу дурного обращения с ребенком. Со временем тревога и враждебность усиливаются, а причины симптомов невротик часто не осознает.

По той же причине он никогда не способен/или не хочет встать на место другого. «Он не задумывается над тем, сколько любви, времени и помощи может или хочет дать ему другой человек – он хочет только всего времени и всей любви! Поэтому он принимает за оскорбление любое желание другого иногда побыть одному или интерес другого к чему-то или кому-то еще, кроме него».

В большинстве случаев «невротик не отдает себе отчета в своей неспособности любить». Однако некоторые из них способны признать: «Нет, я не умею любить». Еще один симптом, присущий невротикам – это непомерный страх отвержения .

«Этот страх может быть так велик, что часто не позволяет им подойти к другим людям даже с простым вопросом или участливым жестом. Они живут в постоянном страхе, что другой человек их оттолкнет. Они могут бояться даже преподносить подарки – из страха отказа».

Существует множество примеров того, как реальное или воображаемое отвержение порождает усиленную враждебность в невротических личностях. Со временем такой страх может стать причиной того, что невротик все больше и больше отдаляется от людей.

«Я совсем не боюсь секса, я ужасно боюсь любви». И в самом деле, она едва могла выговорить слово «любовь», и делала все, что было в ее силах, чтобы держать внутреннюю дистанцию от людей, проявляющих это чувство» .

Также как и Хорни, я считаю, что любовь не гарантирует сексуальный контакт, ровно как и секс не является гарантом любви. В мире проживает огромное количество невротиков, боящихся любви, при этом имеющих регулярную половую жизнь. Часто с разными партнерами.

Резюмируя свой доклад Хорни, говорит о причинах ранее упомянутых страхов, коренящихся в повышенной базальной тревоге, и перечисляет основные невротические защиты от нее:

1. Невротическая потребность в любви, девиз которой, как уже упоминалось:«Если ты любишь меня, ты меня не обидишь» .

2. Подчинение: «Если уступать, всегда делать то, что от тебя ждут, никогда ничего не просить, никогда не сопротивляться – никто тебя не обидит» .

3. Третий путь был описан Адлером и в особенности Кюнкелем. Это компульсивное стремление к власти, успеху и обладанию под девизом: «Если я всех сильнее и выше, меня не обидишь».

4. Эмоциональное дистанцирование от людей, как способ достижения безопасности и независимости . Одна из важнейших целей такой стратегии – стать неуязвимым.

5. Судорожное накопительство, которое в таком случае выражает не патологическое стремление к обладанию, а желание обеспечить свою независимость от других.

Очень часто мы видим, что невротик избирает не один путь, а пытается смягчить свою тревогу самыми различными путями, часто противоположными и даже взаимоисключающими».

Любовь по Лакану

Напоследок я оставил теорию очень проницательного автора: «Любить – значит давать то, чего не имеешь, тому кто этого не хочет» –, утверждает французский психоаналитик Жак Лакан. (L"amour c"est donner ce qu"on n"a pas à quelqu"un qui n"en veut pas)

Эта формулировка заинтриговала многих и меня в том числе. Данный взгляд на любовь и теперь способен незамедлительно реанимировать любую дискуссию на тему любви. Вариантов толкований этого определения любви – много.

Что касается меня, то я сторонник классической интерпретации, которую можно встретить и у Алена Бадью, и у Жана-Люка Нанси, и у Жака-Алена Миллера и у других знатоков Лакана.

Попробуем разобраться. «Любить – значит давать то, чего не имеешь» . Для того, чтобы это стало возможным необходимо признаться себе в том, что ты не полноценен.

«Иначе говоря «давать, то чего не имеешь» – значит признавать, что тебе чего-то не хватает, и это «что-то» отдавать другому, «размещать в другом».

Это не значит отдавать ему то, чем ты владеешь, – вещи или подарки; это значит отдавать то, чем ты не владеешь, что-то, что за пределами тебя самого. А для этого надо признать свою неполноту, «кастрацию», как говорил Фрейд» .

«. ..В этом смысле по-настоящему можно любить только с позиции женщины. Любовь феминизирует. Вот почему влюбленный мужчина всегда немного смешон. Но если он этого смущается, боится показаться нелепым, это значит, что на самом деле он не слишком уверен в своей мужской силе» .

Исходя из написанного, можно сделать вывод, что влюбленный мужчина временами может ощущать себя неполноценным, и чувствуя тревогу быть ситуативно – агрессивным по отношению к своей любимой, которая невольно заставляет его чувствовать себя кастрированным и зависимым.

Этим можно объяснить иногда возникающее у мужчины желание «сходить налево» к нелюбимой женщине: «таким образом он вновь оказывается в позиции силы, от которой в любовных отношениях он отчасти отходит» то есть, можно сказать, восполняет утраченную с любимой женщиной собственную полноту (борьба с кастрационной тревогой, о которой писал Фрейд).

Что касается женщин, то «им свойственно раздвоение в восприятии мужчины-партнера. С одной стороны, он – любовник, доставляющий наслаждение, они испытывают к нему влечение. Но он также и мужчина любящий, феминизированный этим чувством, по существу, кастрированный.

Все больше женщин предпочитают мужскую позицию: один мужчина, дома, – для любви, другие – для физического наслаждения» , – говорит ученик Лакана.

Жак-Ален Миллер и продолжает:

«Чем больше мужчина посвящает себя одной женщине, тем вероятнее, что она со временем приобретет для него материнский статус: чем больше он ее любит, тем больше обожествляет, воздвигает на пьедестал. А когда женщина привязывается к одному-единственному мужчине, она его «кастрирует».

Поэтому и получается, что путь идеальных отношений весьма узок. Аристотель, например, считал, что лучшее продолжение супружеской любви – это дружба».

Но есть то, что мешает реализовать модель Аристотеля: «...диалог между противоположными полами невозможен: каждый из любящих по сути обречен вечно постигать язык партнера, действуя на ощупь, подбирая ключи к замку, который постоянно меняется.

Любовь – это лабиринт недоразумений, выхода из которого не существует».

Заканчивая статью хочу выразить свое личное мнение: я думаю, что полного и однозначного понимания любви и ответа на вопрос «Что такое любовь?» – до сих пор не существует.

Считаю, что имеются лишь разные концепции, теории, представления и взгляды на данный вопрос, которые субъективно подходят или не подходят каждому отдельно взятому человеку.

Каждый человек находит среди множества теорий ту, которая субъективно наиболее близка и больше остальных соответствует жизненной позиции, требованию и степени невроза.

Чем бы ни был и как бы ни назывался этот сложный комплекс эмоций, однозначно можно сказать, что это то, ради чего живут и развиваются многие люди во всем Мире, даже если они не имеют ни малейшего энциклопедического знания о том, что принято называть словом «любовь».

Любовь в основе своей и теперь настолько же животна, какой она была испокон веков.
З. Фрейд

Фрейд был зол на человечество.
А. Белкин

В академической науке России психоанализ никогда не занимал существенного ни теоретического, ни практического места, а имеющиеся методологии никак не связаны с научным сообществом, отсюда непопулярность психоанализа как терапевтического метода. И. А. Задорожнюк пишет: «Статус психоанализа в России ограничен миссионерской деятельностью, что объединяет его с феминизмом. Духовные традиции русской культуры обладают институциональными особенностями, делающими непроницаемыми широкие социальные круги российского общества для феминистских идей, порождённых иным образцом эротических отношений».

А вот на Западе из всех эротических теорий ни одна не наделала столько шума в научных кругах и в общественном мнении, сколько теория австрийского психиатра Зигмунда Фрейда (1856-1939). Конец XIX века, викторианская эпоха в западной культуре любви преобладали иррационалистические концепции, акцентирующие внимание на бессознательных и иррациональных моментах в эросе. Этот вектор развития наиболее ярко проявился в психоанализе З.Фрейда и его последователей. Достаточно быстро психоанализ З.Фрейда становится доминирующей формой понимания феномена любви или, точнее, сексуальности. И на протяжении десятилетий он оставался ведущей теорией западной сексологии.

Революционную роль сыграло учение З.Фрейда о бессознательном, о его влиянии на сознание, об эротическом характере глубинных мотивов поведения. Тем самым его теория вторглась в "епархию" писателей, философов и церкви ломая устойчивое представление о единовластии разума в человеческой жизни.

Понимание его учения о любви лучше начать с объяснения З.Фрейдом природы невроза: основой невроза, является конфликт между "принципом удовольствия" и "принципом реальности", происходящий в психике человека. Когда конфликт достигает невыносимой остроты, человек от него "сбегает в болезнь", ищет в ней спасения от диктата реальности.

Как возникает этот конфликт? Каждый младенец от рождения совершенно бессознательно подчиняется в своем поведении "принципу удовольствия", купается в наслаждениях и стремится избегать неприятных ощущений. Он насквозь эротичен, не способен ни к какому самоограничению, он - совершенно безнравственный сластолюбец. Детская сексуальность связана, преимущественно, со ртом и анусом, а не с половыми органами, поскольку последние еще не достигли зрелости. (Именно учение о детской сексуальности вызвало наибольшее негодование и критику общественности: "Как можно ангельски невинное дитя представлять сладострастником?!") Со временем окружающая среда начинает неумолимо ограничивать детские "права" на удовольствия, принуждает считаться с требованиями внешнего мира. Таким образом, в противовес единовластному "принципу удовольствия" в психике начинает формироваться "принцип реальности" и вместе с ним - сфера сознания, человеческое "я". Под давлением внешней реальности человек вынужден отказываться от чисто "сексуального мышления", познавать законы реальности и приспосабливаться к ним.

Для взрослого человека, живущего в современном обществе, совершенно недопустимы те вольности, которые естественны для младенца. Однако "первичные позывы" к удовольствиям у взрослого не исчезли. Что же с ними стало? Они либо подавлены (т.е. вытеснены в бессознание, хотя и не ликвидированы), либо "окультурены", преобразованы в непрямые формы осуществления, изменены иногда почти до неузнаваемости (все равно как дерево в результате обработки становится совсем непохожим на него столом). В итоге "принцип реальности" берет верх над "принципом удовольствия", но последний не уходит в небытие. Первичные позывы сластолюбия, которые З.Фрейд обозначил собирательным термином "либидо" (лат. libido - влечение, желание, страсть), должны так или иначе - не прямо, так косвенно - получать удовлетворение. В противном случае, либидо уподобится пару в наглухо закрытом паровом котле. Грубое рассогласование между сознанием и бессознательным, между "хочу" и "нельзя" ведет к неврозу, неадекватным поведенческим реакциям.

З. Фрейд набрасывает следующий сценарий развития сексуальности человека. Первоначально, в детстве либидо не имеет соответствующего сексуального объекта (пока еще нет «примата», как говорит Фрейд, «генитальной зоны»), а «употребляется на другие несексуальные цели». Правда, в раннем детстве можно говорить о «зародышах сексуальной деятельности» (сосание груди матери). Поскольку в этот период либидо витает в состоянии напряжения, не прикреплено к объекту, оно временно может фиксироваться на любых объектах. Отсюда Фрейд делает принципиальный вывод, что предрасположение к отклоняющимся формам сексуального поведения «составляет общее первоначальное сексуальное предрасположение полового влечения человека, из которого в течение периода созревания развивается нормальное сексуальное поведение».

Самое раннее эмоциональное влечение ребенка к другим проявляется в виде "идентификации". Это - отождествление себя с кем-то, копирование кого-то любимого или, наоборот, нелюбимого, представление себя вместо кого-то отсутствующего или утраченного (например, отца, матери). "Идентификация, - замечает З.Фрейд, - между прочим, имеет своим следствием ограничение агрессии против человека, с которым идентифицируются; этого человека щадят и ему помогают".

По мнению З. Фрейда идентификация играет определенную роль в возникновении у человека "Эдипова комплекса", которому он придавал важное значение для понимания человеческого поведения. Маленький сын поначалу идентифицирует себя с отцом, видя в нем свой идеал. По отношению к любимой матери он хотел бы выполнять ту же роль, что и отец, но в таком случае само наличие отца препятствует осуществлению этого желания (у девочек соответственно все наоборот). Первоначально ребенок делает любимое лицо объектом своих еще неверно направленных сексуальных устремлений. В результате идентификация с отцом принимает враждебную окраску, отношение к отцу становится амбивалентным (двойственным): он одновременно и идеал, и соперник. "Амбивалентная установка к отцу и только нежное объектное стремление к матери является для мальчика содержанием простого позитивного "Эдипова комплекса". Разрушение "Эдипова комплекса" происходит путем "отказа" от матери как предмета любви в пользу отца, т.е. сын в конце концов "уступает" мать отцу. После этого может усилиться его идентификация либо с матерью, либо с отцом. Второй исход более желателен, так как сохраняет нежное отношение к матери и укрепляет мужество в характере мальчика. "Нежелательный" исход чаще бывает у девочек, чем у мальчиков. "Очень часто из анализа узнаешь, - писал З.Фрейд, - что после того как пришлось отказаться от отца как объекта любви, маленькая девочка развивает в себе мужественность и идентифицирует себя уже не с матерью, а с отцом, т.е. потерянным объектом".

Первая детская любовь, связанная с "Эдиповым комплексом", вытесняется из сознания в бессознание и продолжает существование в скрытом, "забытом" виде, а остаток любовных чувств проявляется уже только в нежной (а не сексуальной) форме. Нежное чувство - во всех его разнообразных проявлениях - является, по мнению З.Фрейда, преемником прежнего, вполне чувственного, влечения.

Это психоаналитическая (читай психиатрическая) версия эдиповой фазы развития ребенка, а вот что об этой фазе говорит современная психология. Первые явные проявления полового интереса у ребенка происходят в возрасте примерно 3-х лет и направлены на родителя противоположного пола. Так, например, мальчик "не по-детски" ревнует, когда папа оказывает знаки внимания маме, рвется в родительскую спальню, чтобы спать с мамой, а девочка демонстрирует папе свои наряды и умения, льнет к нему и пытается проводить с ним все время, пока он находится дома. В гармоничной семье, где есть папа и мама, которые любят не только своего ребенка, но и друг друга, происходит полноценное прохождение ребенком эдиповой фазы развития, что приводит к формированию личности наиболее полно адаптированной к реальностям взрослой половой жизни.

В неполных семьях или в семьях, где отношения между супругами лишены любви и взаимопонимания, недополучение наглядного примера, телесных и других ласк приводит к сложностям во взаимоотношениях с противоположным полом во взрослой личной жизни. В наш Клуб регулярно приходят письма с проблемами: , или полная противоположность... Есть и другие варианты взрослых проблем с пробелами в воспитании этой важной (а не важных фаз в детстве нет) эдиповой фазы:

В действительности полностью развившийся Эдипов комплекс, как он был описан Фрейдом, обнаруживает все эти тенденции: чрезмерные требования безусловной любви, ревность, собственническое отношение, ненависть вследствие отвержения, - которые характерны для невротической потребности в любви. В этих случаях Эдипов комплекс нельзя рассматривать как источник невроза, так как он сам является невротическим образованием.

З. Фрейд указывает два основных фактора, под влиянием которых развивается или нормальное сексуальное поведение, или отклоняющиеся его формы. Это, с одной стороны, пропущенные через сознание требования культуры (стыд, сострадание, отвращение, конструкции морали и авторитета и т.п.), с другой - выбор того или иного сексуального объекта (нормальное развитие идет, если таким объектом становятся гениталии субъекта противоположного пола). Так как сексуальное развитие представляет собой сложный и длительный процесс, то, как замечает З.Фрейд: «...всякий шаг на этом длинном пути развития может привести к месту фиксации (т.е. случайному, как оправданному, так и неоправданному культурой выбору сексуального объекта), всякая спайка этого запутанного сочетания может стать поводом к диссоциации полового влечения» - т.е. нарушению нормального развития. Это может быть неправильное воспитание в асоциальных, дисгармоничных семьях, неполноценное воспитание в неполных семьях, перепутывание пола в результате ошибочных акцентов и идеалов, влияние субкультуры, нарушения соматических структур и др.

Понятие любви, в трактовке З.Фрейда, - это обобщение всего того, что происходит от энергии первичных позывов (либидо), т.е. это - половая любовь с целью совокупления, а также любовь к себе, любовь родителей, любовь детей, дружба и общечеловеческая любовь. Он писал: "...Психоанализ научил нас рассматривать все эти явления как выражение одних и тех же побуждений первичных позывов..."

З. Фрейд считал, что все человеческие привязанности вытекают из одного общего источника – полового влечения, либидо. Он писал, что ядро того, что мы называем любовью, – это половая любовь, цель которой – половая близость.

...любовь в основе своей и теперь настолько же животна, какой она была испокон веков.
З.Фрейд.

В основе его работ лежит связь между любовью и сексуальностью. Любовь, по Фрейду, – иррациональное понятие, из которого исключено духовное начало. Любовь в теории сублимации, разработанной Фрейдом, низводится к первобытной сексуальности, являющейся одним из основных стимулов развития человека».
Д.псх.н. профессор Е.П. Ильин «Психология любви». Книга есть в нашей «Любовь, семья, секс и около…»

Либидо это не только сексуальные инстинктивные влечения, либидо представляет собой особую энергию, которая может трансформироваться, принимать разный вид; далее, либидо - это и определенное количество энергии, разное у разных людей. «У нас, пишет Фрейд,возникает представление об определенном количестве либидо, психически представленное, как мы говорили, Я - либидо, продукция которого, увеличение или уменьшение, распределение и сдвиг, должна дать нам возможность объяснить наблюдаемые психосексуальные феномены».

Но одновременно либидо - это и неосознаваемые желания, которые стремятся реализоваться, причем есть два важных условия такой реализации. Во-первых, либидо может реализоваться, если находит свой объект (Фрейд называет его то «сексуальный объект», то «объект-либидо»). Фрейд пишет, что исследование либидо «становится доступным только тогда, когда это либидо нашло психическое применение, чтобы привязаться к сексуальным объектам, т.е. превратиться в объект-либидо... Мы видим тогда, как либидо концентрируется на объектах, фиксируется на них или оставляет эти объекты, переходит с них на другие и с этих позиций направляет сексуальную деятельность индивида, которая ведет к удовлетворению, т.е. частичному временному потуханию либидо... будучи отнятым от объектов, либидо остается витающим в состоянии напряжения и, наконец, возвращается к «Я»...».

Второе условие реализации либидо - представление его в сознании (прохождение через сознание). Именно это условие является проводником социальных требований: одни бессознательные сексуальные желания (морально и культурно оправданные) допускаются сознанием, другие - нет. В последнем случае происходит или вытеснение этих желаний, как правило, с трансформацией в область патологии (неврозы и прочее), или их сублимация, т.е. выход и применение энергии либидо в других областях (например, в творчестве - научном, художественном, духовном).

Философский анализ теории любви Фрейда:
«В работах 3. Фрейда и В. Райха феномен любви в культуре рассматривается в контексте системы запретов. Запреты в психоанализе понимаются главной формой дистанции антропного феномена любви.
В концепции 3. Фрейда к двум типам влечения, новоевропейской философии добавлен третий, основанный на запрете желания, что способствует развитию различных форм сублимации.
Исходное положение концепции 3. Фрейда о сублимации раскрывает разрыв менаду самостью и ее стремлением. Это особенное положение переживания. 3. Фрейд полагает, что исходное желание запретно и его в культуре подменяет желание разрешенное. 3. Фрейд выделяет два уровня запрета желаний: первый препятствуют животному поведению человека, а второй представлен как ограничения в рамках конкретной культуры. Возможность разрыва между истинно желаемым и получаемым в рамках культуры - новое положение в переживаниях человека.
Зафиксирована разница между позициями 3. Фрейда и В. Райха. 3. Фрейд считает, что освобождение первичных желаний приведет к высвобождению животных и запретных желаний. Это положение принимает большинство его последователей. В. Райх считает, что природа человека добра, а источником зла является слой культуры, впитанный человеком. Он подавляет биологическую природу. Так разрыв желаний принимается обоими. 3. Фрейд исключает экстаз (любовь понимается им только как снятие напряжения и в этом аспекте подобна смерти) и специфическое единение-единство (любовь как внутреннее эгоистическое и изолированное от другого переживание). Дистанция сводится к культурному запрету и исключается из субъекта».
Д.филос.н О.И. Николина «Феномен любви в бытии человека»

Фрейд с самого начала относился к любви скептически и иронично.
Психоаналитик

«Рассуждения Фрейда на тему любви и нежности не дают нам ответа на вопрос: каким образом нежность вплетается в генитальную любовь. Половой акт не предполагает подавления сексуального стремления (наоборот, он является воплощением сексуального позыва), но откуда же в таком случае возникает нежность? Кроме того, Фрейд ничего не говорит об удовлетворенной сексуальности. Если нежность присутствует в генитальной любви, значит, она порождена вовсе не подавлением сексуального стремления, а какими-то иными причинами, и эти причины, по-видимому, совсем не сексуального характера. Анализ Сатти ясно показывает нам несостоятельность фрейдисткого подхода к этой проблеме. Об этом же свидетельствуют работы Рейка, Фромма, Дефореста и других ревизионистов фрейдизма. Адлер, например, уже в 1908 году пришел к выводу, что потребность в любви не может быть производной от сексуальной потребности»

«Свою «теорию» Фрейд создавал специально, чтобы объяснить ею неврозы, вот только сделать этого, она, как раз, и не смогла. Не сделала! Эти больные посещали психоаналитика десятилетиями, даже и тогда, когда те считали результаты такого «лечения», удовлетворительными. Эта «гипотеза» привела к тому, что случаи самоубийств больных, лечившихся у психоаналитиков, (включая самого Фрейда), сделались делом обычным. Не владея гипнозом, Фрейд решил «объяснять» больному его невроз, как проблему «подсознательно» исключительно сексуальную. Для этого и изобрёл теорию и метод: «пансексуализм» и «самоанализ». В клинике нервных болезней они не прижились потому, что ими нельзя было никого вылечить. И как ни бились фанаты с «анализом» и «секс-толкованием» снов, им так и не удалось объяснить, ни одного сексуального невроза, ни одного сексуального извращения, ни одного заболевания нервной системы. Ничего. Ноль… Врачи, убедившись в непригодности метода, его выбросили, после чего он и стал куском хлеба для «психоаналитиков» – людей менее щепетильных».
Владимир Иванов «Любовь и войны полов». Книга есть в нашей «Любовь, семья, секс и около…»

«Фрейд понимал сексуальность широко – как переживание и осуществление человеком своего либидо, т.е. сексуального влечения. Фрейд намеренно отказался от термина «эрос», настаивая на либидозном, т.е. из либидо вытекающем понимании секса. Таким образом расширялось и понятие сексуального. Либидо – это психофизическая основа не только любви в собственном смысле слова, но всего разнообразия тех привязанностей и влечений, которые в живом языке называются любовью в неспецифических и частных смыслах этого слова. Предлагая рассматривать либидо как фундаментальное основание всех человеческих устремлений, выражающихся не только в традиционно понимаемом сексуальном поведении, Фрейд усматривал своеобразное проявление либидо и в желании младенца припасть к материнской груди, и в творческом устремлении художника».

«Мы выбираем друг друга не случайно... Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании».

«Чем безупречнее человек снаружи, тем больше демонов у него внутри».

«У каждого человека есть желания, которые он не сообщает другим, и желания, в которых он не сознается даже себе самому».

«Каким смелым и самоуверенным становится тот, кто обретает уверенность, что его любят».

«Иногда сигара - это просто сигара».

«Почему мы не влюбляемся каждый месяц в кого-то нового? Потому что при расставании нам пришлось бы лишаться частицы собственного сердца».

«В основе всех наших поступков лежат два мотива: желание стать великим и сексуальное влечение».

«В любовных отношениях нельзя щадить друг друга, так как это может привести лишь к отчуждению. Если есть трудности, их надо преодолевать».

«Женщина должна смягчать, а не ослаблять мужчину».

«Любовь - самый проверенный способ преодолеть чувство стыда».

«Мы стремимся в большей степени к тому, чтобы отвести от себя страдания, нежели к тому, чтобы получить удовольствие».

«Человеку свойственно превыше всего ценить и желать того, чего он достичь не может».

«Сама по себе любовь - как страдание, лишение - снижает чувство собственной значимости, но взаимная любовь, обладание любимым объектом снова его повышает».

«Только воплощение в жизнь мечты детства может принести счастье».

«Великим вопросом, на который не было дано ответа и на который я все еще не могу ответить, несмотря на мое тридцатилетнее исследование женской души, является вопрос: «Чего хочет женщина?»»

Зигмунд Фрейд родился 6 мая 1856 в небольшом городке Фрайберг в Моравии (регион Чехии). Его отец был купцом с острым умом и тонким чувством юмора. Его мать была женщина с живым характером на 20 лет моложе своего мужа. Ей был 21 год, когда она родила своего первенца и любимца - Зигмунда. Когда ему было около пяти, семья переехала в Вену, где Фрейд прожил большую часть своей жизни. Блестящий ученик, он поступил в медицинскую школу – в те времена в Австрии это был один из немногих "жизнеспособных" вариантов для еврейского мальчика.

Именно Фрейд предположил, что забывчивость или оговорки не случайны, они проявления внутренних конфликтов и желаний. Он же сделал вывод, что сексуальное влечение - самый мощный творец человеческой психологии (утверждая, что в основе всех наших поступков лежат два мотива: желание стать великим и сексуальное влечение) и шокировал общество предположением, что сексуальность присутствует даже у младенцев. Его наиболее известная теория - "Эдипов комплекс", говорит о том, что у мальчиков есть сексуальное влечение к матери и чувство ревности к отцу.

Зигмунд Фрейд - мысли о любви и сексе

• Идеальная, вечная, очищенная от ненависти любовь существует только между зависимым и наркотиком.

• Мы выбираем друг друга не случайно... Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании.

• Чем безупречнее человек снаружи, тем больше демонов у него внутри.

• Если один ничего не мог бы найти в другом, что следовало бы исправить, то вдвоем им было бы ужасно скучно.

• Все, что вы делаете в постели, прекрасно и абсолютно правильно. Лишь бы это нравилось обоим. Если есть эта гармония - то вы и только вы правы, а все осуждающие вас - извращенцы.

• Сексуальным отклонением можно считать только полное отсутствие секса, все остальное - дело вкуса.

• У каждого человека есть желания, которые он не сообщает другим, и желания, в которых он не сознается даже себе самому.

• Люди в целом неискренни в сексуальных вопросах. Они не демонстрируют открыто свою сексуальность, а прячут ее, надевая на себя плотное пальто, сшитое из материи под названием «ложь», как будто в мире сексуальных отношений стоит плохая погода

• Великим вопросом, на который не было дано ответа и на который я все еще не могу ответить, несмотря на мое тридцатилетнее исследование женской души, является вопрос: «Чего хочет женщина?»

• Когда старая дева заводит собачку, а старый холостяк коллекционирует статуэтки, то таким образом первая компенсирует отсутствие супружеской жизни, а второй создает иллюзию многочисленных любовных побед.

• Муж - почти всегда лишь заменитель любимого мужчины, а не сам этот мужчина

• Любящий многих - знает женщин, любящий одну - познаёт любовь.

• Человек никогда ни от чего не отказывается, он просто одно удовольствие заменяет другим.

• Иногда сигара - это просто сигара.