Коммунистические пытки детей, женщин и пытки детьми в соловецком концлагере. Коммунисты Соловков подают пример

“Доля ты, русская, долюшка женская!
Вряд ли труднее сыскать…”
Н.А.Некрасов

“В 1937 году я жила в Новосибирске. Работала на заводе «Большевик» обойщицей. В начале того года у меня родилась дочь. Мы с мужем были счастливы и не могли нарадоваться на своего первенца. Но 28 июля к нам на квартиру пришли двое мужчин. В это время я собиралась кормить грудью свою крошку. Они сказали, что меня вызывают в органы минут на десять и велели поторопиться. Я передала дочку племяннице и пошла с ними, надеясь скоро вернуться…

В отделении милиции я просидела более часа. Я знала, что моя малышка голодная, кричит, и попросила милиционеров отпустить меня ненадолго, чтобы покормить ребёнка. Но меня не стали даже слушать. В милиции меня продержали допоздна, а ночью увезли в тюрьму. Вот так моя маленькая дочка осталась без материнского молока, а мне больше не удалось испытать чудесной материнской радости. Я не могла представить себе, за что такая жестокость ко мне и к моему ребёнку. Как можно так бесчеловечно разорвать единое целое - мать и дитя...”

Это строки из воспоминаний Веры Михайловны Лазуткиной. Женщины, которая провела за колючей проволокой восемь лет. Ни за что. Просто потому, что местной большевистской власти нужно было поставить галочку в выполнении плана по “выявлению врагов народа”.

Изучая материалы на тему “женщины ГУЛАГа”, я испытал настоящий шок. Передо мной предстало подлинное обличье большевизма, о котором, оказывается, я имел довольно поверхностное представление. Я увидел, насколько жёстко и бескомпромиссно ополчился сатана со звездой во лбу именно на ЖЕНЩИН (в основном - славянок). Почему, об этом будет сказано ниже.

ЗА ЧТО?

С первых же дней прихода к власти большевики решили сразу “убить двух зайцев”: вырвать из среды народа самых честных, совестливых и умных людей (поскольку “быдлу” намного легче внедрить в мозги любую, даже самую безумную идеологию), а заодно создать из них бесплатную рабочую силу. Использовали при этом малейший повод, раздутый затем до “контрреволюционной деятельности”.

Поначалу, ещё на заре советской власти, подобное в основном касалось мужского населения страны (поскольку мужчина более способен на организованное сопротивлению режиму). Но к середине 30-х годов большевистская власть всполошилась. Она поняла, что её врагом в большей мере, чем мужчина, является женщина! По той простой причине, что её мировосприятие, её характер, взращённый в большинстве своём православным укладом жизни, изменить намного труднее, чем у мужчин. Ибо женщина воспринимает окружающую действительность не столько разумом, сколько сердцем. И если мужчину с помощью такой “науки”, как марксизм-ленинизм, можно было убедить в оправданности насильственного отбора у крестьян хлеба, подавления инакомыслия и многочисленных расстрелов представителей “эксплуататорских” классов, то женщина, особенно христианка, склонная к милосердию и всепрощению, подобных доводов не принимала. И, видимо, не приняла бы никогда. Таким образом, советская власть стала сортировать своих противников не только по классовому, но и половому признаку. И в первую очередь под удар большевиков попали женщины - родные и близкие тех, кого однозначно нужно было уничтожить или изолировать от основной массы людей, превращаемых в “винтиков”. Именно для женщин и были в основном предусмотрены такие формулировки преступного статуса, как член семьи врага народа (ЧСВН), член семьи изменника родины (ЧСИР), социально-опасный элемент (СОЭ), социально-вредный элемент (СВЭ), связи, ведущие к подозрению в шпионаже (СВПШ), и т.д.

ДОПРОС

“В центре кабинета на стуле сидит худенькая и уже немолодая женщина. Только она пытается прикоснуться к спинке стула, тут же получает удар и громкий окрик. Однако нельзя наклониться не только назад, но и вперёд. Так она сидит несколько суток, день и ночь без сна. Следователи НКВД меняются, а она сидит, потеряв счёт времени. Заставляют подписать протокол, в котором заявлено, что она состоит в правотроцкистской, японско-германской диверсионной контрреволюционной организации. Надя (так зовут женщину) не подписывает. Молодые следователи, развлекаясь, делают из бумаги рупоры и с двух сторон кричат ей, прижав рупоры к её ушам: “Давай показания, давай показания!” и мат, мат, мат. Они повредили Надежде барабанную перепонку, она оглохла на одно ухо. Протокол остаётся неподписанным. Чем ещё подействовать на женщину? Ах да, она же мать. “Не дашь показания, арестуем детей”. Эта угроза сломила её, протокол подписан. Истязателям этого мало. “Называй, кого успела завербовать в контрреволюционную организацию”. Но предать друзей!.. Нет, она не могла… Больше от неё не получили никаких показаний…” (К.М.Шалыгин: Верность столбовским традициям.)

ВЕЩЬ

Когда каторжанок привозят в лагерь, их отправляют в баню, где раздетых женщин разглядывают как товар. Будет ли вода в бане или нет, но осмотр “на вшивость” обязателен. Затем мужчины – работники лагеря - становятся по сторонам узкого коридора, а новоприбывших женщин пускают по этому коридору голыми. Да не сразу всех, а по одной. Потом между мужчинами решается, кто кого берёт…” (из воспоминаний узниц ГУЛАГа).

И - огромная вывеска на въезде в лагерь: “Кто не был - тот будет! Кто был – не забудет!”

СКОТ

Принуждение женщин-заключённых к сожительству было в ГУЛАГе делом обычным.

“Старосте Кемского лагеря Чистякову женщины не только готовили обед и чистили ботинки, но даже мыли его. Для этого обычно отбирали наиболее молодых и привлекательных женщин… Вообще, все они на Соловках были поделены на три категории: “рублёвая”, “полурублёвая” и “пятнадцатикопеечная” (“пятиалтынная”). Если кто-либо из лагерной администрации просил молодую симпатичную каторжанку из вновь прибывших, он говорил охраннику: “Приведи мне “рублёвую”…

Каждый чекист на Соловках имел одновременно от трёх до пяти наложниц. Торопов, которого в 1924 году назначили помощником Кемского коменданта по хозяйственной части, учредил в лагере настоящий гарем, постоянно пополняемый по его вкусу и распоряжению. Из числа узниц ежедневно отбирали по 25 женщин для обслуживания красноармейцев 95-й дивизии, охранявшей Соловки. Говорили, что солдаты были настолько ленивы, что арестанткам приходилось даже застилать их постели...

Женщина, отказавшаяся быть наложницей, автоматически лишалась “улучшенного” пайка. И очень скоро умирала от дистрофии или туберкулёза. На Соловецком острове такие случаи были особенно часты. Хлеба на всю зиму не хватало. Пока не начиналась навигация и не были привезены новые запасы продовольствия, и без того скудные пайки урезались почти вдвое…” (Ширяев Борис. Неугасимая лампада.)

Когда насилие наталкивалось на сопротивление, облечённые властью мстили своим жертвам не только голодом.

“Однажды на Соловки была прислана очень привлекательная девушка - полька лет семнадцати. Которая имела несчастье привлечь внимание Торопова. Но у неё хватило мужества отказаться от его домогательства. В отместку Торопов приказал привести её в комендатуру и, выдвинув ложную версию в “укрывательстве контрреволюционных документов”, раздел донага и в присутствии всей лагерной охраны тщательно ощупал тело в тех местах, где, как он говорил, лучше всего можно было спрятать документы…

В один из февральских дней в женский барак вошли несколько пьяных охранников во главе с чекистом Поповым. Он бесцеремонно скинул одеяло с заключённой, некогда принадлежавшей к высшим кругам общества, выволок её из постели, и женщину изнасиловали по очереди каждый из вошедших…” (Мальсагов Созерко. Адские острова: Сов. тюрьма на дальнем Севере.)

“МАМКИ”

Так на лагерном жаргоне именовали женщин, родивших в заключении ребёнка. Судьба их была незавидной. Вот воспоминания одного из бывших узников:

“В 1929 году на Соловецком острове работал я на сельхозлагпункте. И вот однажды гнали мимо нас “мамок”. В пути одна из них занемогла; а так как время было к вечеру, конвой решил заночевать на нашем лагпункте. Поместили этих “мамок” в бане. Постели никакой не дали. На этих женщин и их детей страшно было смотреть: худые, в изодранной грязной одежде, по всему видать, голодные. Я и говорю одному уголовнику, который работал там скотником:

Слушай, Гриша, ты же работаешь рядом с доярками. Поди, разживись у них молоком, а я попрошу у ребят, что у кого есть из продуктов.

Пока я обходил барак, Григорий принёс молока. Женщины стали поить им своих малышей... После они нас сердечно благодарили за молоко и хлеб. Конвоиру мы отдали две пачки махорки за то, что позволил нам сделать доброе дело... Потом мы узнали, что все эти женщины и их дети, которых увезли на остров Анзер, погибли там от голода…” (Зинковщук Андрей. Узники Соловецких лагерей. Челябинск. Газета. 1993,. 47.)

ЛАГЕРНЫЙ БЫТ И КАТОРЖНЫЙ ТРУД

“Из клуба нас этапом погнали в лагерь Орлово-Розово. Расселили по землянкам, выкопанным на скорую руку. Вместо постели выдали по охапке соломы. На ней мы и спали… А когда нас переместили в барак, лагерные “придурки” (обслуга, мастера и бригадиры, - В.К.), а с ними и уголовники стали устраивать на нас налёты. Избивали, насиловали, отнимали последнее, что оставалось…” (из воспоминаний В.М.Лазуткиной).

Большинство узниц ГУЛАГа умирало от непосильного труда, болезней и голода. А голод был страшный.

“...заключённым - гнилая треска, солёная или сушёная; худая баланда с перловой или пшённой крупой без картошки... И вот - цинга, и даже “канцелярские роты” в нарывах, а уж общие... С дальних командировок возвращаются “этапы на карачках” - так и ползут от пристани на четырёх ногах…”(Нина Стружинская. За землю и волю. Белорусская газета, Минск, 28.06.1999 )
О лагерной работе.

“С наступлением весны нас стали выводить из зоны под конвоем на полевые работы. Копали лопатами, боронили, сеяли, сажали картофель. Все работы выполнялись вручную. Так что руки наши женские всё время были в кровавых мозолях. Отставать в работе было опасно. Грозный окрик конвоя, пинки “придурков” заставляли работать из последних сил…” (из воспоминаний Лазуткиной В.М.).

В “Архипелаге ГУЛАГ” Солженицына есть слова одной из якутских заключённых: “на работе порой нельзя было отличить женщин от мужчин. Они бесполы, они - роботы, закутанные почти до глаз какими-то отрепьями, в ватных брюках, тряпичных чунях, в нахлобученных на глаза малахаях, с лицами - в чёрных подпалинах мороза...”

И далее: “от Кеми на запад по болотам заключённые стали прокладывать грунтовый Кемь-Ухтинский тракт, считавшийся когда-то почти неосуществимым. Летом тонули, зимой коченели. Этого тракта соловчане боялись панически, и долго за малейшую провинность над каждым из нас рокотала угроза: "Что? На Ухту захотела?..

Долгота рабочего дня определялась планом (“уроком”). Кончался день рабочий тогда, когда выполнен план; а если не выполнен, то и не было возврата под крышу…”

ВЫСОТА ДУХА

Среди политзаключённых были люди, глядя на которых, узники вспоминали, что такое человек и к чему он призван в этом мире. Вот отрывок из рассказа бывшего осуждённого об одной “неизвестной баронессе”:

“Тотчас по прибытии баронесса была назначена на “кирпичики”. Можно себе представить, сколь трудно было ей на седьмом десятке таскать двухпудовый груз...

Прошлое, элегантное и утончённое, проступало в каждом движении старой фрейлины, в каждом звуке её голоса. Она не могла скрыть его, если бы и хотела... Она оставалась аристократкой в лучшем, истинном значении этого слова; и в Соловецком женбараке, порой среди матерной ругани и в хаосе потасовок она была тою же, какой видели её во дворце. Она не отгораживалась от остальных, не проявляла и тени того высокомерия, которым неизменно грешит ложный аристократизм. Став каторжницей, она признала себя ею и приняла свою участь как крест, который надо нести без ропота и слёз...

…Не показывая своей несомненной усталости, она дорабатывала до конца дня; а вечером, как всегда, долго молилась, стоя на коленях перед маленьким образком...

Вскоре её назначили на более лёгкую работу – мыть полы в бараке...

…Когда вспыхнула страшная эпидемия сыпняка, срочно понадобились сёстры милосердия или могущие заменить их. Начальник санчасти УСЛОН М.В.Фельдман не хотела назначений на эту “смертническую” работу. Она пришла в женбарак и, собрав его обитательниц, стала уговаривать их идти добровольно, обещая жалованье и хороший паёк.

Неужели никто не хочет помочь больным и умирающим?

Я хочу, - послышалось от печки.

А ты грамотная?

А с термометром умеешь обращаться?

Умею. Я работала три года хирургической сестрой в Царскосельском лазарете...

М.В.Фельдман рассказывала потом, что баронесса была назначена старшей сестрой, но несла работу наравне с другими. Рук не хватало. Работа была очень тяжела, так как больные лежали вповалку на полу и подстилка под ними сменялась сёстрами, которые выгребали руками пропитанные нечистотами стружки. Страшное место был этот барак.

5 марта - годовщина смерти Сталина. О временах великих репрессий, великих строек и великой войны написано очень много. Здесь мы собрали цитаты из книги воспоминаний Николая Киселева-Громова «С.Л.О.Н. Соловецкий лес особого назначения», изданной в Архангельске.

Автор не был заключенным лагеря, он был охранником, служил в штабе военизированной охраны знаменитого Соловецкого лагеря особого назначения - С.Л.О.Н. Лагерь этот, как известно, был первым и являлся образцом не только для ГУЛАГа, но и для лагерей гитлеровской Германии. В 1930 году Киселев бежал из СССР в Финляндию и там написал эти воспоминания.

ДОРОГА ДЛИННАЯ

Зимой в товарном вагоне неимоверно холодно, так как печи в нем нет; совершенно темно - ни ламп, ни свечей не выдается. Очень грязно, а главное, неимоверно тесно - никаких приспособлений для лежания или сидения, и заключенным приходится всю дорогу стоять, сесть не могут из-за тесноты: в товарный вагон без нар сажают не менее шестидесяти человек. Перед отправкой поезда чекисты бросают в вагон старое, часто дырявое ведро и приказывают оправляться в него; в пути следования заключенных из вагонов для отправления их естественных надобностей чекисты не выпускают.

На дорогу из Петрограда, то есть по крайней мере на три дня, заключенному выдается около одного килограмма черного полусырого и черствого хлеба и три воблы. Водою заключенные в дорогу совсем не снабжаются. Когда они в пути следования начинают просить у чекистов напиться, те отвечают им: «Дома не напился! Подожди, вот я тебя напою в Соловках!» Если заключенный, доведенный жаждой до отчаяния, начинает настойчиво требовать воды и угрожает жаловаться высшему начальству, то такого заключенного конвоиры начинают бить («банить»). После этого другие терпят уже молча.

А из таких городов, как Баку или Владивосток, откуда тоже заключенные направляются в СЛОН, дорога продолжается неделями.

РАБОТА

В 7-й роте, в которой тоже концентрируются заключенные перед отправкой на командировки, мне приходилось наблюдать следующее: ротный барак стоит на площади, отгороженной колючей проволокой, в морозное время года десятки заключенных всю ночь напролет безостановочно ходят по ней, потому что для них не хватило места в бараке: там так набито людьми, что пальца нельзя просунуть, оставшиеся на дворе должны все время ходить, чтобы не замерзнуть. Выбившись из сил от ходьбы и холода и не в состоянии противиться сну, они подходят к своим вещам, сложенным тут же, на площади, притыкаются к ним головами и на несколько минут погружаются в сон, холод быстро заставляет их встать и опять метаться по площади.

Партия идет дремучим карельским лесом, летом съедаемая миллиардами комаров и тучами мошкары, среди бесчисленных болот, а зимою, то есть в течение большей части года, по пояс в снегу. Выворачивая из снега обутые в лапти ноги, идут пять, десять, двадцать и даже до тридцати километров. Наступает ночь.

Партия, сто-о-ой! - кричит старший по конвою с небольших саней, на которых его и попеременно всех конвоирующих чекистов везут на себе заключенные. Партия остановилась.

Разводи костры, разгребай снег, устраивайся на ночевку.

Для чекистов заключенные раскидывают походную палатку, которую они, как и самих чекистов, везли на санях, ставят в нее железную печку, приготовляют чекистам кушанье. Сами же греют себе, у кого есть чайники, и пьют кипяток с 200 грам. черного хлеба (если только он у них остался). Потом, согнувшись в три погибели и подложив под голову грязный кулак, заключенные кое-как проводят ночь у костров, все время добывая из-под снега сушняк, поддерживая им огонь и своих костров, и в печке чекистов.

Многие заключенные, видя, что саморубство спасти их не может, а в перспективе - неминуемая смерть с предварительными долгими страданиями, поступают решительнее: они вешаются на обледенелых деревьях или ложатся под подрубленную сосну в тот момент, когда она падает, - тогда их страдания оканчиваются наверняка.

Никаких накомарников, совершенно необходимых в том климате, СЛОН никогда заключенным не выдает. Работая, заключенный то и дело сгоняет или стирает с лица, шеи и головы рукавом то правой, то левой руки немилосердно кусающих его насекомых. К концу работы лицо его делается страшным: оно все распухло, покрыто ранками и кровью раздавленных на нем комаров.

«Стойка на комарах» здесь - излюбленный чекистами способ наказания. «Филон» раздевается донага, привязывается к дереву и так оставляется на несколько часов. Комары облепляют его толстым слоем. «Симулянт» кричит, пока не впадает в обморок. Тогда одни надзиратели приказывают другим заключенным обливать обморочного водой, а другие просто не обращают на него внимания до истечения срока наказания...

Второй бич, которым природа Севера бьет заключенных, - куриная слепота и цинга.

Куриная слепота часто ведет к убийству заключенного, когда он отойдет вечером несколько шагов от командировки в лес, чтобы оправиться, и заблудится. Чекист-надзиратель прекрасно знает, что заключенный заблудился по болезни, но он желает выслужиться, получить повышение, получить благодарность в приказе и денежную награду, а главное - им владеет особенный чекистский садизм. Он рад поэтому взять такого заключенного на мушку и выстрелом из винтовки положить наповал.

Только ничтожная часть больных и саморубов спасается от смерти, остальные мрут на командировках, как мухи осенью. Товарищи по приказанию чекистов снимают с них одежду, белье и голыми бросают в большие ямы-могилы.

«Крикушник» - небольшой сарайчик, сделанный из тонких и сырых досок. Доски прибиты так, что между ними можно просунуть два пальца. Пол земляной. Никаких приспособлений ни для сидения, ни для лежания. Печки тоже нет...

В последнее время в целях экономии леса начальники командировок стали строить «крикушники» в земле. Вырывается глубокая, метра в три, яма, над нею делается небольшой сруб, на дно ямы бросается клок соломы, и «крикушник» готов.

Из такого «крикушника» не слышно, как «шакал» орет, - говорят чекисты. «Прыгай!» - говорится сажаемому в такой «крикушник». А когда выпускают, ему подают шест, по которому он вылезает, если еще может, наверх.

За что же сажают заключенного в «крикушник»? За все. Если он, разговаривая с чекистом-надзирателем, не стал, как полагается, во фронт, - он в «крикушнике». Если во время утренней или вечерней поверки он не стоял в строю как вкопанный (ибо «строй - святое место», говорят чекисты), а держал себя непринужденно, - тоже «крикушник». Если чекисту-надзирателю показалось, что заключенный невежливо с ним разговаривал, - опять он в «крикушнике».

ЖЕНЩИНЫ

Женщины в СЛОНе главным образом заняты работами на рыбопромышленных командировках. Интеллигентные, каких там большинство, и особенно те, что покрасивее и помоложе, служат у чекистов-надзирателей по стирке им белья, готовят им обед...

Надзиратели (и не одни надзиратели) вынуждают их к сожительству с собою. Некоторые, конечно, сначала «фасонят», как выражаются чекисты, но потом, когда за «фасон» отправят их на самые тяжелые физические работы - в лес или на болота добывать торф, - они, чтобы не умереть от непосильной работы и голодного пайка, смиряются и идут на уступки. За это они получают посильную работу.

У чекистов-надзирателей существует издавна заведенное правило обмениваться своими «марухами», о чем они предварительно договариваются между собою. «Посылаю тебе свою мapуxу и пpoшу, как мы с тобой договорились, прислать мне твою», - пишет один чекист другому, когда его «возлюбленная» надоест ему.

СЛОН заключенным женщинам казенной одежды не выдает. Они все время ходят в своей собственной; через два-три года они совершенно оказываются раздетыми и тогда делают себе одежду из мешков. Пока заключенная живет с чекистом, он одевает ее в плохонькое ситцевое платьишко и в ботинки из грубой кожи. А когда отправляет ее своему товарищу, он снимает с нее «свою» одежду, и она опять одевается в мешки и казенные лапти. Новый сожитель, в свою очередь, одевает ее, а отправляя к третьему, опять раздевает...

Я не знал в СЛОНе ни одной женщины, если она не старуха, которая в конечном счете не стала бы отдавать свою «любовь» чекистам. Иначе она неизбежно и скоро гибнет. Часто случается, что от сожительства у женщин родятся дети. Ни один чекист за мое более чем за трехлетнее пребывание в СЛОНе ни одного родившегося от него ребенка своим не признал, и роженицы (чекисты называют их «мамками») отправляются на остров Анзер.

Отправка их производится по общему шаблону. Они стоят в шеренгах, одетые в одежду из мешков, и держат на руках своих младенцев, завернутых в тряпье. Порывы ветра пронизывают и их самих, и несчастных детей. А чекисты-надзиратели орут, переплетая свои команды неизбежной матерной бранью.

Легко представить, много ли из этих младенцев может остаться в живых...

Зимой они идут снежной дорогой во всякую погоду - в трескучий мороз и в снежную вьюгу - несколько километров до прибрежной командировки Ребельда, неся детей на руках.

В отчаянии многие женщины своих детей умерщвляют и выбрасывают в лес или в уборные, вслед кончая и сами жизнь самоубийством. «Мамок», которые умерщвляют своих детей, ИСО посылает в женский штрафной изолятор на Заячьи острова, в пяти километрах от Большого Соловецкого острова.

В КРЕМЛЕ

Тринадцатая рота находится в бывшем Успенском соборе (думаю, я не ошибаюсь в названии собора). Громадное здание из камня и цемента, теперь сырое и холодное, так как печей в нем нет, с его высоких сводов беспрерывно падают капли, образующиеся от человеческого дыхания и испарений. Оно вмещает до пяти тысяч человек и всегда битком набито заключенными. По всему помещению устроены трехъярусные нары из круглых сырых жердей.

Заключенный накануне работал часов двенадцать; придя с работы в роту, он потратил минимум два часа на стояние в очереди за получением хлеба и обеда и на самый обед; потом сушил свою одежду и обувь, или онучи; через час-полтора после обеда начинается вечерняя поверка, на ней он тоже стоит часа два. Лишь после нее он может лечь спать. Но шум и гам кругом не прекращается: кому-нибудь «бьют морду», надзиратели во все горло вызывают наряжаемых на ночную работу, ходят оправляться и разговаривают заключенные. Через несколько часов его поднимают на утреннюю поверку...

У входа в 13-ю роту справа и слева стоят громадные деревянные ушаты высотою метра в полтора, заменяющие уборную. Заключенный, желающий оправиться, должен об этом заявить дневальному, тот доложит дежурному по роте, а дежурный по роте разрешит идти в «уборную» тогда, когда наберется целая партия желающих. Дневальный ведет их к ушатам и ставит в очередь. Чтобы оправиться, заключенный должен влезть на высокий ушат с положенной на него поперек доской, где он будет оправлять свою нужду на глазах у всех стоящих внизу, выслушивая: «А ну-ка, ты, гнилой профессор! Защитник царя-батюшки! Слезай с кадушки пулей! Довольно! Засиделся!» и т. д.

Чтобы вынести такие ушаты, наполненные нечистотами, два человека продевают палку в ушки его и несут на плечах в «центроуборную». Несущие должны спускаться около ста метров по ступеням собора. Чернявский заставлял (обязательно священников, монахов, ксендзов и наиболее чисто одетых или отличающихся своими манерами интеллигентов) выносить их по нескольку раз в день. При этом, чтобы поиздеваться над «барами» и «длинногривыми», он заставлял уголовных преступников толкнуть наполненный до краев ушат, чтобы содержимое расплескалось и попало на впереди идущего, или же учил сбить с ног переднего или заднего из идущих, чтобы потом заставить интеллигентов и священников вытирать пролитое тряпками.

В 1929 году всем священникам 14-й роты через командира роты Сахарова было предложено остричься и снять рясы. Многие отказались сделать это, и они были отправлены на штрафные командировки. Там чекисты с мордобитием и кощунственной бранью остригли их насильно и наголо, сняли с них рясы, одели в самую грязную и рваную одежду и отправили на лесные работы. Польских ксендзов тоже переодели в такую одежду и отправили в лес. Вообще, надо сказать, что польским гражданам в СЛОНе достается больше, чем лицам других национальностей. При малейшем политическом осложнении с Польшей их сейчас же начинают всячески прижимать: они идут в карцеры или на штрафные командировки, где надзиратели быстро доводят их до «загиба».

Глиномялка является как бы отделением карцера. Она представляет собой абсолютно темный и сырой подвал, вырытый под южной стеной кремля. На дне ее лежит полуметровый слой глины, которую заключенные месят ногами для строительных работ. Зимой глина замерзает; тогда на нее ставят маленькие железные печки, оттаивают и заставляют заключенных месить... С попадающих в глиномялку снимают буквально все, и совершенно голые - зимой и летом - они по нескольку часов стоят в мокрой глине по колени...

Фото из альбома, подаренного Управлением Соловецких лагерей особого назначения
С. М. Кирову, первому секретарю Ленинградского обкома ВКП(б).

В мой мир

Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) , один из первых в мире концентрационных лагерей

Реорганизация и закрытие лагеря

Быт соловецких заключенных ярко описан в романе Захара Прилепина "Обитель".

Узники Соловецкого лагеря

В нижеследующем списке мы пытаемся собрать имена соловецких заключенных, отбывавших наказание по церковным делам. Этот список не претендует на полноту, он будет пополняться постепенно, по мере поступления материала. Даты в скобках - прибытие в лагерь (если не указано иное) и убытие (или кончина). Список упорядочен по последней дате.

Феодор Поликарпов (1920 - 1921), освобождён
Григорий (Козырев) , еп. Петропавловский (март - октябрь 1924), освобожден досрочно
Софроний (Арефьев) , обновл. еп. (1923 - 1924), освобожден
Александр (Толстопятов) , иером. (26 сентября 1924 - 18 июня 1925), досрочно освобожден, отправлен в ссылку
мц. Анна Лыкошина (октябрь 1924 - 11 октября 1925), умерла в лагере
Арсений (Смоленец) , еп. Ростовский (1923 - 1925), освобожден
Киприан (Комаровский) , еп. (1923 - 1925), сослан во Владивосток
сщмч. Константин Богословский , прот. (30 марта 1923 - 1925), освобожден
Владимир Волагурин , свящ. (30 марта 1923 - не ранее 1925), дальнейшая судьба неизвестна
Гавриил (Абалымов) , еп. (16 мая 1923 - май 1926), освобожден
Митрофан (Гринёв) , еп. Аксайский (июнь 1923 - июнь 1926), выслан в Алатырь
сщмч. Захария (Лобов) , еп. Аксайский (26 сентября 1924 - 3 сентября 1926), отправлен в ссылку в Краснококшайск (Йошкар-Ола)
Николай Либин , прот. (26 сентября 1924 - сентябрь 1926), освобожден
Питирим (Крылов) , игум. (14 декабря 1923 - 19 ноября 1926), переведен на спецпоселение
Павел Диев , прот. (22 февраля 1924 - 3 декабря 1926), сослан в Усть-Сысольск (Сыктывкар, Коми)
сщмч. Иоанн Павловский , свящ. (21 мая 1921 - 1926 )
сщмч. Арсений Троицкий , прот. (16 мая 1923 - 1926), освобожден
сщмч. Игнатий (Садковский) , еп. Белевский (14 сентября 1923 - 1926), освобожден
Петр (Соколов) , еп. Вольский (1923 - 1926), освобождён
Серафим (Шамшев) , иером. (1923 - 1926), сослан на Урал
Сергий Городцов , прот. (1924 - 1926), отправлен в ссылку
мч. Стефан Наливайко (26 октября 1923 - 1926), выслан в Казахстан
Никон (Пурлевский) , еп. Белгородский (27 мая 1925 - 27 июля 1927), освобождён и сослан в Сибирь
сщмч. Александр Сахаров , прот. (22 октября 1924 - 7 августа 1927), умер в лагере
Мануил (Лемешевский) , еп. Лужский (3 февраля 1924 - 16 сентября 1927), освобожден
Василий (Беляев) , еп. Спас-Клепиковский (1926 - 1927), освобожден
сщмч. Евгений (Зернов) , архиеп. (1924 - 1927), отправлен в ссылку
мч. Иоанн Попов , проф. МДА (1925 - 1927), отправлен в ссылку
сщмч. Иоанн Стеблин-Каменский , прот. (26 сентября 1924 - 1927), освобожден
Серафим (Мещеряков) , митр. Ставропольский (25 сентября 1925 - 1927), освобождён
сщмч. Сергий Знаменский , прот. (1926 - 1927), освобожден
Софроний (Старков) , еп. (1923 - 1927), сослан в Сибирь
Тарасий (Ливанов) (1924 - 1927/28), освобожден
прмч. Анатолий (Серафим) Тьевар (19 июня 1925 - январь 1928)
прмч. Иннокентий (Беда) , архим. (17 декабря 1926 - 6 января 1928), умер в лагере
сщмч. Амфилохий (Скворцов) , еп. Красноярский (1926 - апрель 1928), освобожден
Глеб (Покровский) , архиеп. Пермский (26 марта 1926 - 24 августа 1928), освобожден с ограничениями в выборе места проживания
сщмч. Василий (Зеленцов) , еп. Прилукский (24 сентября 1926 - 22 октября 1928), досрочно освобожден с высылкой в Сибирь
Амвросий (Полянский) , еп. Каменец-Подольский (21 мая 1926 - 30 ноября 1928), отправлен в ссылку
сщмч. Прокопий (Титов) , еп. Херсонский (26 мая 1926 - декабрь 1928), выслан на Урал
сщмч. Иувеналий (Масловский) , архиеп. Курский (1924 - 1928), освобожден
Василий Гундяев (1923 - не позднее 1928), освобожден
сщмч. Иннокентий (Тихонов) , еп. Ладожский (1925 - ок. 1928), выслан в Вологду
сщмч. Петр (Зверев) , архиеп. Воронежский (весна 1927 - 7 февраля 1929), умер в лагерной больнице
Корнилий (Соболев) , архиеп Свердловский (май 1927 - ?), затем отправлен в ссылку
Феодосий (Алмазов) , архим. (17 июля 1927 - 6 июля 1929), освобождён и выслан в Нарымский край
сщмч. Иларион (Троицкий) , архиеп. Верейский (январь 1924 - 14 октября 1929), выслан в Казахстан
Борис (Шипулин) , архиеп. Тульский (9 марта 1928 - 24 октября 1929), досрочно освобожден с высылкой в Вологодскую губ.
сщмч. Антоний (Панкеев) , еп. Мариупольский (1926 - 1929), отправлен в ссылку
исп. Петр Чельцов , прот. (19 июня 1927 - 1929), освобожден
сщмч. Иоасаф (Жевахов) , еп. Дмитриевский (16 сентября 1926 - конец 1929), выслан в Нарымский край
Владимир Хлынов , прот. (1920-е), освобожден
сщмч. Николай Восторгов , свящ. (декабрь 1929 - 1 февраля 1930), умер в лагере
сщмч. Василий Измайлов , прот. (26 августа 1927 - 22 февраля 1930), умер в лагере
сщмч. Алексий (Буй) , еп. Козловский (17 мая 1929 - февраль 1930), этапирован в Воронеж
сщмч. Иоанн Стеблин-Каменский , прот., 2-й раз (16 августа 1929 - 23 апреля 1930), арестован в лагере, этапирован в Воронеж и расстрелян
присп. Агапит (Таубе) , мон. (март 1928 - 23 мая 1930), выслан в Северный край на три года
присп. Никон (Беляев) , иером. (март 1928 - 23 мая 1930), выслан в Северный край на три года
сщмч. Серафим (Самойлович) , архиеп. Угличский (1929 - осень 1930), переведен в Белбалтлаг
мч. Леонид Сальков (1927 - 1930), выслан в Междуреченский район Вологодской обл.
мч. Владимир Правдолюбов (8 августа 1929 - ок. 1930), отправлен в ссылку в Вельск
Сергий Конев , прот. (5 декабря 1927 - ок. 1930), освобожден
сщмч. Николай Симо , прот. (16 марта 1931), арестован в лагере сразу после прибытия и этапирован в Ленинград
сщмч. Владимир Введенский , свящ. (30 марта 1930 - 3 апреля 1931 года), умер в стационаре Голгофо-Распятского скита
сщмч. Герман (Ряшенцев) , еп. Вязниковский (январь 1930 - 10 апреля 1931), дальнейший срок заключения был заменён ссылкой
сщмч. Виктор (Островидов) , еп. Глазовский (июль 1928 - 10 апреля 1931), сослан в Северный край
Авенир Обновленский , (8 октября 1929 - май 1931), выслан в Усть-Цильму
сщмч. Сергий Голощапов (20 ноября 1929 - лето 1931), отправлен в ссылку
исп. Николай Лебедев , свящ. (3 ноября 1929 - 9 августа 1931), сослан в Мезень
присп. Александр (Орудов) , игум. (30 октября 1928

Глава из воспоминаний Созерко Мальсагова, посвященная положению женщин в Соловецком концлагере. Прекрасный очерк нравов ранней Совдепии.
___
ГЛАВА 9

УЧАСТЬ ЖЕНЩИН

Ужасная компания — Как выплачиваются карточные долги — Чекистский гарем — «Рублевые» женщины — Венерические болезни.

Самое большое благо, выпавшее политическим, это то, что их женам и детям не приходится соприкасаться с уголовниками. Компания этих женщин ужасна.

В настоящее время в Соловецких лагерях содержится около 600 женщин. В монастыре они расселены в «женском здании» — в Кремле. На Поповом острове им полностью отведен барак № 1 и часть других. Три четверти из них составляют жены, любовницы, родственницы и просто соучастницы уголовных преступников.

Официально женщин высылают на Соловки и в Нарымский край за «постоянную проституцию». Через определенные промежутки времени в крупных городах европейской России против проституток предпринимаются рейды с тем, чтобы отправлять их в концлагеря. Проститутки, которые при советском режиме объединились в своего рода официальные профсоюзы, время от времени устраивают в Москве и Петрограде уличные шествия с целью протеста против рейдов и высылок, но это приносит мало пользы. Характер и образ жизни этих женщин до такой степени дикий, что их описание любому, не знакомому с условиями соловецкой тюрьмы, может показаться бредом сумасшедшего. К примеру, когда уголовницы направляются в баню, они заранее раздеваются в своих бараках и совершенно нагие прогуливаются по лагерю под раскаты смеха и одобрительные возгласы соловецкого персонала.

Уголовницы так же, как и мужчины, приобщаются к азартным карточным играм. Но в случае проигрыша они вряд ли могут расплатиться деньгами, приличной одеждой или продуктами. Ничего этого у них нет. В итоге каждый день можно оказаться свидетелем диких сцен. Женщины играют в карты с тем условием, чтопроигравшая обязана немедленно отправиться в мужской барак и отдаться подряд десяти мужчинам. Все это должно происходить в присутствии официальных свидетелей. Лагерная администрация никогда не вмешивается в это безобразие.

Можно представить себе то ощущение, которое уголовницы вызывают у образованных женщин из контрреволюционной категории. Самые отвратительные ругательства, вместе с которыми упоминаются имена Бога, Христа, Божьей Матери и всех святых, поголовное пьянство, неописуемые дебоши, воровство, антисанитария, сифилис—этого оказывается слишком много даже для человека с сильным характером.

Послать честную женщину на Соловки—значит в несколько месяцев превратить ее в нечто похуже проститутки, в комок безгласной грязной плоти, в предмет меновой торговли в руках лагерного персонала.

Каждый чекист на Соловках имеет одновременно от трех до пяти наложниц. Торопов, которого в 1924 году назначили помощником Кемского коменданта по хозяйственной части, учредил в лагере официальный гарем, постоянно пополняемый по его вкусу и распоряжению. Красноармейцы, охраняющие лагерь, безнаказанно насилуют женщин.

По лагерным правилам из контрреволюционеров и уголовниц ежедневно отбирают по 25 женщин для обслуживания красноармейцев 95-й дивизии, охраняющей Соловки. Солдаты настолько ленивы, что арестанткам приходится даже застилать их постели.

Старосте Кемского лагеря Чистякову женщины не только готовят обед и чистят ботинки, но даже моют его. Для этого обычно отбираются наиболее молодые и привлекательные женщины. И чекисты обходятся с ними так, как им захочется. Все женщины на Соловках поделены на три категории. Первая — «рублевая», вторая — «полурублевая», третья — «пятнадцатикопеечная» (пятиалтынная). Если кто-либо из лагерной администрации просит «первоклассную» женщину, т. е. молодую контрреволюционерку из вновь прибывших в лагерь, он говорит охраннику: «Приведи мне «рублевую».

Честная женщина, отказавшаяся от «улучшенного» пайка, который чекисты назначают своим наложницам, очень скоро умирает от недоедания и туберкулеза. На Соловецком острове особенно часты такие случаи. Хлеба на всю зиму не хватает. Пока не начинается навигация и не будут привезены новые запасы продовольствия, и без того скудные пайки урезаются почти вполовину.

Чекисты и шпана заражают женщин сифилисом и другими венерическими заболеваниями. Как широко распространены на Соловках эти болезни, можно судить по следующему факту. До недавнего времени больные сифилисом располагались на Поповом острове в специальном бараке (№ 8). В связи с последующим ростом заболеваемости барак № 8 не мог уже вмещать всех пациентов. Еще до моего побега администрация «разрешила» данную проблему, разместив их в других бараках со здоровыми людьми. Естественно, это привело к быстрому увеличению числа зараженных.

Когда домогательства наталкиваются на сопротивление, чекисты не гнушаются мстить своим жертвам.

В конце 1924 г. на Соловки была прислана очень привлекательная девушка — полька лет семнадцати. Ее вместе с родителями приговорили к расстрелу за «шпионаж в пользу Польши». Родителей расстреляли. А девушке, поскольку она не достигла совершеннолетия, высшую меру наказания заменили ссылкой на Соловки на десять лет.

Девушка имела несчастье привлечь внимание Торопова. Но у нее хватило мужества отказаться от его отвратительного домогательства. В отместку Торопов приказал привести ее в комендатуру и, выдвинув ложную версию в «укрывательстве контрреволюционных документов», раздел донага и в присутствии всей лагерной охраны тщательно ощупал тело в тех местах, где, как ему казалось, лучше всего можно было упрятать документы.

В один из февральских дней в женском бараке появился очень пьяный чекист Попов в сопровождении еще нескольких чекистов (тоже пьяных). Он бесцеремонно влез в постель к мадам Икс, даме, принадлежащей к наивысшим кругам общества, сосланной на Соловки сроком на десять лет после расстрела мужа. Попов выволок ее из постели со словами: «Не хотите ли прогуляться с нами за проволоку?» — для женщин это означало быть изнасилованными. Мадам Икс, находилась в бреду до следующего утра.

Необразованных и полуобразованных женщин из контрреволюционной среды чекисты нещадно эксплуатировали. Особенно плачевна участь казачек, чьи мужья, отцы и братья расстреляны, а сами они сосланы.

Соловки — страшная, позорная страница в истории Советского союза. Сломанные судьбы, искалеченные души. Более миллиона замученных людей. Сейчас принято замалчивать постыдные моменты прошлого страны. Но HistoryTime думает иначе, а потому сегодня расскажет о самой страшной тюрьме СССР.

Вначале был СЛОН. Не спешите ухмыляться такой забавной аббревиатуре. Многие граждане Советского союза боялись этого слова, как огня. Да и как не бояться, если оно обозначало место, из которого не возвращаются? СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения. В народе — Соловки.

Он был основан еще в царское время — специально для самых первых революционеров, членов социалистических партий. К моменту заключения в СЛОН они уже были прожженными лагерниками, но Соловки поражали даже их. Совершенно чудовищные условия, изощренные издевательства над психикой и телом…

Попадали сюда и уголовники. Но самым поразительным оказалось то, что в этот лагерь согнали абсолютно все духовенство, которое после запрета религии продолжало вести службы, причащать и исповедовать приход.

Невыносимое мучение — идти втроем по болоту, держа в руках смычку рельсового полотна весом в сто шестьдесят килограмм. К десяти часам три старика совершенно выбились из сил. Один из них, Колокольцев… лег на землю со словами: «Убейте меня лучше! Я больше не в силах!..» Колокольцев умер от разрыва сердца около четырех часов утра.

Во второй половине 30-х годов — когда репрессии достигли пика — в Соловки отправили многих неугодных власти ученых, культурных деятелей, работников Коминтерна…

Чтобы понять, что такое Соловки, можно вспомнить концентрационные лагеря нацистской Германии. Советские лагеря, к сожалению, можно назвать их предшественниками. Да уж, гордиться явно нечем.

В отчаянии многие женщины своих детей умерщвляют и выбрасывают в лес или в уборные, вслед кончая и сами жизнь самоубийством. «Мамок», которые умерщвляют своих детей, ИСО посылает в женский штрафной изолятор на Заячьи острова, в пяти километрах от Большого Соловецкого острова.

Соловки стали «опытной» площадкой, на которой разрабатывали самые изощренные методы наказаний и допросов, позже примененные в ГУЛАГе. Психологическое давление, телесные истязания, показательные расстрелы… Через Соловецкий лагерь особого назначения с 1920-го года по 1939-й прошли более миллиона советских граждан. Более миллиона! Подавляющее большинство, что называется, без вины виноватые, пострадали от несправедливого суда. Домой вернулось лишь несколько сотен человек. Несколько сотен из целого миллиона…

Людей расстреливали днем. Что ж, нельзя было ночью, тихо? А зачем же тихо? — тогда и пуля пропадает зря. В дневной густоте пуля имеет воспитательное значение. Она сражает как бы десяток за раз.

Расстреливали и иначе — прямо на Онуфриевском кладбище, за женбараком (бывшим странноприимным домом для богомолок) — и та дорога мимо женбарака так и называлась расстрельной . Можно было видеть, как зимою по снегу там ведут человека босиком в одном белье (это не для пытки! это чтоб не пропала обувь и обмундирование!) с руками, связанными проволокою за спиной — а осужденный гордо, прямо держится и одними губами, без помощи рук, курит последнюю в жизни папиросу.

В 1937-м году СЛОН был переименован в СТОН — Соловецкую тюрьму особого назначения. И это действительно был стон — стон народа, страдающего из-за тоталитаризма в своем государстве.

В 1939-м году история СТОН была расформирована. Советским гражданам будто бы дали глотнуть свежего воздуха… но тут же его перекрыли. Летопись начала новую позорную страницу советской истории, и ей стала…

Продолжение следует…