Пища богов автор герберт уэллс. Герберт Уэллс «Пища богов

Уэллс Герберт

Пища богов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РОЖДЕНИЕ ПИЩИ

1. ОТКРЫТИЕ ПИЩИ

В середине девятнадцатого века в нашем странном мире стало невиданно расти и множиться число людей той особой категории, по большей части немолодых, которых называют учеными - и очень правильно называют, хоть им это совсем не нравится. Настолько не нравится, что со страниц "Природы" органа, который с самого начала служит им вечным и неизменным рупором, слово это тщательно изгоняют как некую непристойность. Но госпожа публика и ее пресса другого мнения, она-то их именует только так, а не иначе, и если кто-либо из них привлечет к себе хоть капельку внимания, мы величаем его "выдающийся ученый", "маститый ученый", "прославленный ученый", а то и еще пышнее.

Безусловно, и мистер Бенсингтон и профессор Редвуд вполне заслужили все эти титулы задолго до своего поразительного открытия, о котором расскажет эта книга. Мистер Бенсингтон был членом Королевского общества, а в прошлом также и президентом Химического общества, профессор же Редвуд читал курс физиологии на Бонд-стрит, в колледже Лондонского университета, и не раз подвергался яростным нападкам антививисекционистов. Оба с юных лет всецело посвятили себя науке.

Разумеется, как и все истинные ученые, с виду оба они были ничем не примечательны. В осанке и манерах любого самого скромного актера куда больше достоинства, чем у всех членов Королевского общества, вместе взятых. Мистер Бенсингтон был невысок, сутуловат и чрезвычайно лыс, носил очки в золотой оправе и суконные башмаки, разрезанные во многих местах из-за бесчисленных мозолей. Наружность профессора Редвуда также была самая заурядная. Пока им не довелось открыть Пищу богов (на этом названии я вынужден настаивать), их жизнь протекала в достойных и безвестных ученых занятиях, и рассказать о ней читателю решительно нечего.

Мистер Бенсингтон завоевал рыцарские шпоры (если можно сказать так о джентльмене, обутом в суконные башмаки с разрезами) своими блестящими исследованиями по части наиболее ядовитых алкалоидов, а профессор Редвуд обессмертил себя... право, не помню, чем именно. Знаю только, что чем-то он себя обессмертил. А слава обычно чем дальше, тем громче. Кажется, славу ему принес обширный труд о мышечных рефлексах, оснащенный множеством таблиц, сфигмографических кривых (если я путаю, пусть меня поправят) и новой превосходной терминологией.

Широкая публика имела об этих джентльменах довольно смутное представление. Изредка в Королевском обществе, в Обществе содействия ремеслам и тому подобных учреждениях ей представлялся случай поглядеть на мистера Бенсингтона или по крайней мере на его румяную лысину, краешек воротничка или сюртука и послушать обрывки лекции или статьи, которую, как ему казалось, он читал вполне внятно; помню, однажды, целую вечность тому назад, когда Британская ассоциация заседала в Дувре, я забрел в какую-то из ее секций - то ли В, то ли С; - расположившуюся в трактире; из чистого любопытства я вслед за двумя серьезными дамами с бумажными свертками под мышкой прошел в дверь с надписью "Бильярдная" и очутился в совершенно неприличной темноте, разрываемой лишь лучом волшебного фонаря, при помощи которого Редвуд показывал свои таблицы.

Я смотрел диапозитив за диапозитивом и слушал голос, принадлежавший по всей вероятности профессору Редвуду - уж не помню, о чем он говорил; кроме того, в темноте слышалось жужжание волшебного фонаря и еще какие-то странные звуки - я никак не мог понять, что это такое, и любопытство не давало мне уйти. А потом неожиданно вспыхнул свет, и тут я понял, что непонятные звуки исходили от жующих ртов, ибо члены научного общества собрались здесь, у волшебного фонаря, чтобы под покровом тьмы жевать сдобные булочки, сандвичи и прочую снедь.

Помню, все время, пока горел свет, Редвуд продолжал что-то говорить и тыкать указкой в то место на экране, где полагалось быть таблице и где мы вновь ее увидели, когда наконец опять стало темно. Помню, он показался мне тогда самой заурядной личностью: смуглая кожа, немного беспокойные движения, вид такой, словно он поглощен какими-то своими мыслями, а доклад сейчас читает просто из чувства долга.

Слышал я однажды в те давно прошедшие времена и Бенсингтона; было это в Блумсбери на конференции учителей. Как большинство выдающихся химиков и ботаников, мистер Бенсингтон весьма авторитетно высказывался по вопросам преподавания, хотя я уверен, что самый обыкновенный класс любой закрытой школы в первые же полчаса запугал бы его до полусмерти; насколько помню, он предлагал усовершенствовать эвристический метод профессора Армстронга, посредством коего, пользуясь приборами и инструментами ценою в триста, а то и четыреста фунтов, совершенно забросив все прочие науки, при безраздельном внимании и помощи на редкость одаренного преподавателя, средний ученик за десять - двенадцать лет более или менее основательно усвоил бы почти столько же знаний по химии, сколько можно было почерпнуть из очень распространенных в ту пору достойных презрения учебников, которым красная цена - шиллинг.

Как видите, во всем, что не касается науки, и Редвуд и Бенсингтон были людьми самыми заурядными. Вот только, пожалуй, сверх меры непрактичными. Но ведь таковы все ученые на свете. Тем, что в них есть подлинно великого, они лишь колют глаза ученым собратьям, для широкой публики оно остается книгой за семью печатями; зато слабости их замечает каждый.

Слабости ученых бесспорны, как ничьи другие, не заметить их невозможно. Живут эти люди замкнуто, в своем узком мирке; научные изыскания требуют от них крайней сосредоточенности и чуть ли не монашеского уединения, а больше их почти ни на что не хватает. Поглядишь, как иной седеющий неуклюжий чудак, маленький человечек, совершивший великие открытия и курам на смех украшенный широченной орденской лентой, робея и важничая, принимает поздравления своих собратьев; почитаешь в "Природе" сетования по поводу "пренебрежения к науке", когда какого-нибудь члена Королевского общества в день юбилея обойдут наградой; послушаешь, как иной неутомимый исследователь мхов и лишайников разбирает по косточкам солидный труд своего столь же неутомимого коллеги, - и поневоле поймешь, до чего мелки и ничтожны люди.

А между тем двое скромных маленьких ученых создали и продолжают создавать нечто изумительное, необычайное, что сулит человечеству в грядущем невообразимое величие и мощь! Они как будто и сами не знают цены тому, что делают.

Давным-давно, когда мистер Бенсингтон, выбирая профессию, решил посвятить свою жизнь алкалоидам и тому подобным веществам, наверно, и перед его внутренним взором мелькнуло видение и его хоть на миг озарило. Ведь если бы не предчувствие, не надежда на славу и положение, каких удостаиваются одни лишь ученые, едва ли хоть кто-нибудь с юности посвятил бы всю свою жизнь подобной работе. Нет, их, конечно, озарило предчувствие славы - и видение это, наверно, оказалось столь ярким, что ослепило их. Блеск ослепил их, на их счастье, чтоб до конца жизни они могли спокойно держать светоч знаний для нас!

Да нет же. Речь тут не о гигантизме вовсе. Для Уэллса важно, что мысли становятся новыми, изменяется психология людей, а размер лишь подчёркивает отличие от устаревших моральных карликов.

Не даром деревенский паренёк без образования восклицает: «Думают, сам я огромный, а душонка во мне цыплячья!» и всё время размышляет о мире и о своём месте в нём. Принцесса, отринувшая дворцовые условности ради любимого, готовая рискнуть жизнью. Братья Коссары, постоянно изобретающии, мечтающие сделать мир лучше, задаром устроить жизнь малявок, чтобы только тем было хорошо. Все они люди без корысти, с новым мировоззрением, чище и честнее. Великаны Человеческого Духа. И противостоящий им Кейтэрем, борющийся не за правду, а за власть и победу (не важно какую и над чем, лишь бы была победа), подбадривающий себя наркотиками, жалкий, больной и убогий карлик.

« - Ибо величие не только в нас, не только в Пище, но и в сущности всех вещей! Оно заключено в природе всего сущего; оно – часть пространства и времени. Расти, всегда расти, с первого и до последнего часа – таково Бытие, таков закон жизни. Иного закона нет!

А помогать другим?

Помогать расти, идти вперёд. Это значит, мы и сами растём. Если мы не помогаем им остаться ничтожествами…»

Вот почему человеку нужен Космос. Вот для чего прогресс. Отличный роман о конфликте старого и нового.

«Бесконечная борьба. Бесконечные раздоры. Такова жизнь. Великое и малое не могут найти общий язык. Но в каждом вновь родившимся человеке дремлет зерно величия, дремлет – и дожидается Пищи».

Оценка: нет

Да, книга о величии человеческого духа, но еще и о невымирающих авантюристах с дипломами. В 1904 ими двигала чистая любовь к науке, в наши дни - стремление заработать. Легче от этого не стало. Итак, ученые решили осчастливить человечество Пищей богов, не подумав о последствиях. Вернее, один ни о чем не думает, другой сомневается, но не может остановить эксперимент на полпути, третий делает карьеру, четвертый сознательно стремится изменить мир. И ведь люди-то, в общем, хорошие, и хотели как лучше. А получилась гигантская крапива, гигантские крысы, осы, пауки, жуки, тараканы и все в том же духе. На современном языке это называется экологической катастрофой. Но ученые, конечно, не виноваты. Виноват фермер, которому поручили кормить Пищей экспериментальных цыплят.

Уэллс с его оптимизмом и уважением к науке не мог закончить на этой ноте. Новый мир проявляет свою светлую сторону. Люди-гиганты действительно великолепны. Одна из лучших утопий Уэллса. Это пока их несколько десятков. Легко представить, что станет с планетой, когда в гигантов превратятся все два миллиарда жителей Земли, как об этом мечтает Редвуд-младший. Утопии, во всяком случае, не будет. Но еще страшнее альтернатива - сотня гигантов строит свою Утопию, а два миллиарда гибнут в джунглях нового мира.

Мир, который хотят создать гиганты, прекрасен. Но ничего из него не получится, если в основе процесса лежит тотальное разрушение. И остается вопрос, актуальный и сегодня - как еще успеют изуродовать нашу планету маленькие экспериментаторы.

Оценка: 8

Если мне задать вопрос: «О чём эта книга», то я наверно растеряюсь и начну судорожно пытаться составить градацию основных мыслей, которых очень много от прочтения книги. Герберт Уэллс написал роман «Пища Богов», судя из названия речь должна идти о некой «пище Богов», собственно речь и идёт о ней. Вот только эта нить романа, пронизывающая все главы романа, всего лишь метафора, хотя и не лишенная физического смысла и содержания. Книга о Жизни, о смысле жизни, о человеческих судьбах, об отношениях, о социальных проблемах, о науке, о религии, об отношении людей к самим себе и тем другим, отличным от себя.

Я отдаю должное Герберту за мастерство писателя, Уэллс прекрасно передает в тексте «Англию», буквально все строчки описания того или иного момента повествования - создают максимальный эффект присутствия. Как подробно, а что главное, без муторности и занудства, он может расписывать те или иные проявления гигантизма природы, совмещая это с элементами некой мистики и ужасов, давая фору нынешним мастерам ужаса с их банальным нападением какого либо огромного существа на человека. Писать так, как пишет Герберт Уэллс, это прекрасно, сама мысль и идея о создании такого романа, дорогого стоит.

В книге есть буквально всё, сюжет без изъянов, и, я полагаю, что автор добился практически невозможного, а именно создал прекрасную компиляцию из интересного сюжета и сильной морали, которая очень тонко и гармонично вписана, без какого либо напора или поучения. В книге нет второстепенного или отвлеченного момента, если вдуматься и провести анализ, то можно будет увидеть, что всё написанно имеет смысл, всё написано не просто так. Очень сложно представить, что эта книга была написала много лет назад, за что книга поднимается в моих глазах ещё на много выше. И, конечно, отдельная благодарность за труд по переводу, который максимально адаптировал Уэллса, использовав всю полноту и красоту русского языка.

Оценка: 9

Большой по объёму роман о борьбе нового и старого, революционного и эволюционного пути развития. Реализована эта авторская идея через изобретение некой субстанции - пищи богов - позволяющей людям, а также животным и растениям вырастать гигантами с сопутствующими последствиями для окружающих.

Весь юмор / экшен сосредоточен в первой трети книги - организации опытной фермы изобретателями, весьма оригинальное управление опытами, и последующими действиями команды энтузиастов, вызванными результатами этих опытов. Есть здесь и борьба с гигантскими крысами (вот кто основоположник страшилки про огромных крыс в канализациях!), осами, прочими ползучими гадами и вредными растениями.

Но в основном роман философский - о конфликте возникшего нового мира и неизбежном конфликте этого мира со старым традиционным, великанов с пигмеями. При этом характеристики, которые даёт Уэллс о причинах эскалации этого конфликта со стороны «пигмеев» - победа на выборах и удержание парламентского большинства - абсолютно не утратили своей актуальности.

В общем, роман идейный, для обдумывания, быстрого ритма и жёсткого действия как в первых романах автора здесь нет.

Оценка: 7

Как-то все угрюмо высказываются об этом произведении, хотя конечно судить не мне. На мой взгляд это произведение отличное. Человек разумен, а толпа неудержимая тупая сила. Это очевидная истина. Человек боится всего чего не понимает или страшится. Учёный создавший чудо пищу с далёкими взглядами на будущее, хотел блага для всего человечества, а получил совсем обратное страх людей перед его придуманным препаратом.

Да под его воздействием дети вырастали до гигантских размеров, но они были людьми, такими же как и все, только ростом огромны. У каждого своя душа, мысли и любовь.

Понятна их ненависть ко всем тем мелким людишкам, которые ненавидели их, а если точнее боялись, причём очень. Можно было бы сосуществовать вместе, так нет надо обязательно уничтожить. Книга великолепна. Советую к прочтению.

Оценка: 10

Ладно, я примерно понимаю, что хотел аллегорически сказать этим произведение автор о «гигантах мысли среди карликов духа». Но та форма, в которой это реализовано, никак не дает проникнуться идеями произведения. Гигантские люди будут требовать гигантского количества ресурсов, из-за чего вполне возможно начнут широко воевать с «коротышками», а затем возможно и вовсе перегрызутся друг с другом, вовсе забыв о своем стремлении к звездам. Потому что высокие идеалы – высокими идеалами, а кушать тоже что-то надо. Конечно, во времена, когда писалось произведение, проблемы перенаселения нашего несчастного мирка стояли не так остро. Но автор уже тогда воочию мог хотя бы на примере родного Лондона увидеть, к чему примерно может приводить слишком большая концентрация человеческой массы.

Но все же основной недостаток произведения – это его финал. Который не открытый, а просто оборванный. Рассыпав ворох идей, писатель удаляется оставив своих героев и читателей перед лицом неизвестности. Возможно, ему впереди виделось исключительно радужное будущее гигантов. А как по мне, здесь еще много о чем можно было бы сказать. И сделать это было бы не так сложно, учитывая структурную форму произведения, состоящего из различных фрагментов. Но, увы и ах, о том, что ожидало титанов в мире лилипутов в дальнейшем с точки зрения автора мы так и не узнаем. Ему это было уже не интересно, видимо, увлекшись идеями, он в итоге просто несколько подзабыл о своих героях.

Оценка: 6

Я очень трепетно отношусь к книгам Герберта Уэллса, так как именно с «Машины времени» и «Войны миров» в далеком детстве и началось мое знакомство с фантастикой как жанром. И именно после этих книг я и полюбила фантастическую литературу. По этому, не могу я судить строго книги Уэллса. Да, этот роман явно не лучшее произведение автора. Идея уже далеко не нова. Концовка скучновата и переполнена лишними деталями. Но написан роман великолепным языком, а первая половина книги - еще и с юмором. И не стоит забывать про год написания. В свое время эта книга была одной из первых на данную тему.

Так что - 9 из 10.

Оценка: 9

Весьма удачное произведение. Здесь каждый найдёт для себя, то, что ему нравится. Любители динамичных приключений - охоту на гигантских крыс и другой нечисти (1 часть), любители описаний - развитие главного героя (2 часть), любители социального романа - разногласия между людьми и гигантами (3 часть). Главной идеей романа является отношение людей-консерваторов, привыкших и любящих старый строй, ко всему новому. А всё новое в разной степени что-нибудь разрушает в старом строе, как здесь неуклюжие гиганты часто громят людское хозяйство, вызывая к себе недоверие и ненависть.

Уэллс закончил роман в очень правильном месте. На мой взгляд, он бы испортил впечатление, если бы продолжил повествование. Он уже сказал то, что хотел сказать, а что будет дальше - несущественно, додумывайте сами. А мрачный уэллсовский стиль дополняет эффект. Браво, 10 из 10.

Оценка: 10

Мне кажется, что это первый роман в фантастике, в котором автор поднимает проблему противостояния старого человека (обычного) и нового (генномодифицированного). Потом произведений будет много, когда они станут приобретать самые невероятные способности и, как говорили в советской фантастике, мы вырастили нового улучшенного человека. Одним словом оригинальная, серьезная, классическая фантастика со всеми её достоинствами, которой самое место на коллекционной полке.

Герберт Уэллс

Пища богов

Книга первая

ОТКРЫТИЕ ПИЩИ

К середине девятнадцатого столетия в нашем весьма странном мире впервые начинает разрастаться класс людей (по большей части случаев пожилых), которых совершенно правильно называют «учеными», но которые терпеть не могут этого имени. Они до такой степени его не любят, что в журнале «Природа», с самого начала ставшим их привилегированным органом, слово «ученый» никогда не употребляется, как будто бы его совсем нет в лексиконе. Но публика и пресса тем не менее величают их «учеными», когда о них заходит речь. «Многоуважаемый ученый», «наш известный ученый», «маститый ученый» - так мы обычно их величаем.

Как мистер Бенсингтон, так и профессор Редвуд, несомненно, заслужили любое из вышеназванных прилагательных к слову «ученый» еще до своего чудесного открытия, о котором говорится ниже. Мистер Бенсингтон был членом Королевского общества и экс-президентом Химического общества, а профессор Редвуд читал физиологию в Бонд-стритской коллегии Лондонского университета и периодически подвергался жестокой травле со стороны антививисекционистов. Оба с ранней юности посвятили себя науке и жили академической жизнью.

Как и все ученые, они обладали довольно невзрачной наружностью. В манерах и фигуре любого актера средней руки гораздо больше самоуверенности, чем во всех членах Королевского общества, вместе взятых. Мистер Бенсингтон был мал ростом, плешив и слегка заикался; он носил золотые очки и мягкие ботинки, во многих местах разрезанные из-за наличия мозолей. В наружности профессора Редвуда тоже не было ничего замечательного. До открытия «Пищи богов» (я настаиваю именно на этом названии) они жили в такой неизвестности, какая выпадает на долю лишь выдающимся ученым, а потому я ничего не могу сообщить читателю об их прошлом.

Мистер Бенсингтон завоевал свои шпоры (если можно так выразиться о джентльмене, носящем мягкие ботинки) замечательным исследованием ядовитых алкалоидов, а профессор Редвуд прославился… что-то не припомню даже, чем! Знаю только, что чем-то очень важным. Кажется, он написал толстую книгу о мышечных рефлексах, с многочисленными диаграммами и прекрасно составленной новой терминологией.

Широкая публика, конечно, ничего не знала ни об одном из этих джентльменов. Иногда, впрочем, в таких местах, как королевский институт или академия художеств, она имела случай полюбоваться багровой плешью и стоячими воротничками мистера Бенсингтона и послушать его бормотанье. Раз, помню, очень давно, когда Британская Ассоциация заседала в Дувре, я случайно попал в одну из ее секций - озаглавленную то ли С, то ли В, а может быть, и какой-то другой буквой - и вслед за двумя очень серьезными дамами просто из любопытства проник в темный зал, на одной из стен которого ярким пятном выступал круг от волшебного фонаря с непонятными для меня диаграммами профессора Редвуда. Долго смотрел я на беспрестанно менявшиеся рисунки, прислушиваясь к шипенью фонаря, к тихому голосу профессора и к каким-то другим звукам, совершенно необъяснимым, как вдруг зал осветился, и я понял, что эти последние звуки обуславливаются дружным жеванием булок и сандвичей, принесенных с собою запасливыми членами Ассоциации.

Редвуд продолжал говорить, прохаживаясь перед экраном, на котором только что красовались его диаграммы. Вид у него был самый обыкновенный. Черноволосый, худенький, нервно-торопливый, он напоминал человека, вместе с чтением доклада занятого чем-то посторонним.

Бенсингтона мне тоже случилось один раз послушать - на педагогическом съезде в Блюмсбери. Подобно большинству химиков и ботаников, он считал себя знатоком в педагогике, хотя, по-моему, не годился бы даже в учители начальной школы. Насколько я помню, мистер Бенсингтон пропагандировал тогда какое-то усовершенствование в эвристическом методе профессора Армстронга, благодаря которому с помощью аппаратов, стоящих триста-четыреста фунтов, и при исключительном внимании к делу как учеников, так и учителей, можно было бы самого обыкновенного мальчика в течение десяти-двенадцати лет обучить химии так же хорошо, как и по дешевым, распространенным тогда учебникам.

При своей учености, оба почтенных джентльмена были, как видите, самыми обыкновенными людьми. Пожалуй, даже менее практичными, - это можно сказать обо всех ученых на свете. Широкая аудитория не замечает в них ничего замечательного, а мелочи, напротив, всем бросаются в глаза.

Вообще говоря, нет более мелочных людей, чем ученые. Живут они по большей части в тесном кружке собратьев по науке, почти в монастырской обстановке, вечно занятые своими исследованиями. Кроме удовлетворения собственного мелочного самолюбия, их ничего не интересует. Забавно смотреть на какого-нибудь маленького, сухонького, седенького, неловкого и самодовольного «великого ученого», когда он, украшенный широкой лентой какого-нибудь ордена, принимает поздравления своих коллег. Забавно читать в журнале «Природа» ламентации на тему о «презрении к науке», когда ангел новогодних наград минует членов Королевского общества, не оставив им ничего на память. Забавно слушать какого-нибудь неутомимого труженика в области гистологии тайнобрачных, когда он критикует труды другого такого же труженика той же почтенной науки. Все это только иллюстрирует человеческую мелочность.

Несмотря на свою мелочность, однако же, наши двое ученых сделали удивительное открытие, чреватое важными последствиями для человеческого рода, такое, которое было бы под силу только великим людям. Они, пожалуй, сами не сознавали важности того, что делают. Положим, и мистер Бенсингтон, и профессор Редвуд в юности, выбирая себе профессию, отдавая свои силы соответствующим наукам, не могли не руководствоваться отчасти и фантазией - мечтами о славе, о величии своего призвания. Без такой мечты разве мог бы молодой человек всецело отдаться делу, которое сулит ему только положение «ученого»?

Нет, они, несомненно, понимали, что делают, несомненно, мечтали, а не только копались в науке. Но величие открытия осенило их настолько, что сами они, увидев это величие вблизи, перестали верить в него.

Поэтому-то, может быть, Редвуд сделался таким неуживчивым и раздражительным.

Я называю «Пищей богов» то вещество, которое открыли Бенсингтон и Редвуд. Последующие события доказали уже, да и впредь не перестанут доказывать, что я нисколько не преувеличиваю.

Но мистер Бенсингтон был, в сущности, так же неспособен дать своему открытию это название, как выйти из своей квартиры на Слэн-стрит в пурпурной тоге и лавровом венке. Это название вырвалось у него в первую минуту под влиянием научного восторга, но он тотчас же признал его нелепым.

Как и подобает настоящему «ученому», увидав величие вблизи, он тотчас же закрыл перед ним глаза. Окрестить свое открытие «Пищей богов» ему показалось почти наглостью. Он даже удивился, что такое название вырвалось у него в первую минуту.

А все-таки… а все-таки, я полагаю, что в глубине души он и сам не знает настоящей цены своего открытия: это видно по нему иногда…

Ну да, знаете ли, - говорил он как-то раз, потирая руки и нервно посмеиваясь, - это представляет интерес не с одной только теоретической точки зрения…

Затем, нагнувшись к уху профессора Редвуда, он прошептал:

При надлежащей постановке дела мы могли бы, пожалуй, продавать это как пищу, или, по крайней мере, как составную часть пищи.

Как назвать? - продолжал он, отвечая на вопрос Редвуда и пристально рассматривая разрезы на своих мягких ботинках. - Мне кажется, что нужно остановиться на каком-нибудь тонком классическом намеке… Это соответствует достоинству науки. Я думал… вы, может быть, найдете мою фантазию смешной… но иногда позволительно немного пофантазировать… что вы скажете насчет Гераклеофорбии? А? «Пища Геркулеса»?! Но если это вам не нравится…

Редвуд сидел молча и ничего не возражал.

Можно, пожалуй, назвать Титанофорбией - «Пищей титанов»… Вы предпочитаете первое название? Вы не находите, что оно несколько…

Нет, не нахожу.

А, тем лучше! Очень рад!

Итак, они назвали свое открытие Гераклеофорбией. Это название употреблено и в докладе Королевскому обществу, который однако же, так и не был напечатан вследствие дальнейших неожиданных событий. Собственно говоря, было четыре сорта Гераклеофорбии, и только последний из них, четвертый, я называю здесь «Пищей богов».

Идея открытия принадлежала Бенсингтону, но так как она была подсказана ему одной из работ профессора Редвуда, то Бенсингтон счел долгом посоветоваться с этим джентльменом о дальнейшей работе. Сама идея была в равной мере и из области физиологии, и из области химии.

Annotation

Теренс Маккенна

ПИЩА БОГОВ

ВВЕДЕНИЕ: МАНИФЕСТ «ЗА НОВЫЙ ЗГЛЯД НА ПСИХОАКТИВНЫЕ ВЕЩЕСТВА»

1. ШАМАНИЗМ: СТАНОВЛЕНИЕ МЕСТА ДЕЙСТВИЯ

2. МАГИЯ В ПИЩЕ

3. ПОИСК ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ДРЕВА ПОЗНАНИЯ

4. РАСТЕНИЯ И ПРИМАТЫ: ПОЧТОВЫЕ ОТКРЫТКИ ИЗ КАМЕННОГО ВЕКА

5. ПРИВЫЧКА КАК КУЛЬТУРА И КАК РЕЛИГИЯ

6. ВЫСОКИЕ РАВНИНЫ РАЯ

II ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

7. ПОИСКИ СОМЫ – ГЛАВНОЙ ЗАГАДКИ “ВЕД”

9. АЛКОГОЛЬ И ХИМИЯ ДУХА

10. БАЛЛАДА О ГРЕЗЯЩИХ ТКАЧАХ: КОНОПЛЯ И КУЛЬТУРА

11. ДОВОЛЬСТВА ПЕНЬЮАРА: САХАР, КОФЕ, ЧАЙ И ШОКОЛАД

12. ДЫМ ВАМ В ГЛАЗА: ОПИЙ И ТАБАК

13. СИНТЕТИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА: ГЕРОИН,КОКАИН, А ТАКЖЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ

IV РАЙ, ВНОВЬ ОБРЕТЕННЫЙ?

14 КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ПСИХОДЕЛИКОВ

15. ПРЕДВОСХИЩЕНИЕ РАЯ АРХАИЧНОГО

ЭПИЛОГ: ГЛЯДЯ ВОВНЕ И ВНУТРЬ В МОРЕ ЗВЕЗД

Теренс Маккенна

ПИЩА БОГОВ

ОТ РЕДАКТОРА

В этой книге представлена одна из самых оригинальных версий происхождения человека и всего того, что привычно ассоциируется с его качествами – языка, сознания, культуры. Экстравагантная, на острие утонченной артистичности оригинальность – неотъемлемая грань жизни и творчества Теренса Маккенны. Этот человек, отмеченный льющейся через него речью Иного, принадлежит к редкой среди мыслителей породе визионеров, получивших от неба дар выбалтывать самые невероятные тайны. Кажется, такой почти пророческой миссии для передачи предельного опыта успешнее других форм соответствует форма визий – многомерных синестезийных пространств, населенных объектами органов чувств, мыслей и прозрений, запредельных обычному существованию. Используя же определение самого Маккенны, он и есть настоящий шаман – тот, “кто достиг виденья начала и конца всех вещей, и кто может передать это виденье ” (С. 34).

Воспоминание о его публичном выступлении сохранилось у меня как особый, хорошо отличимый от других след. Высокий и худощавый, стремительный и энергичный, он с первых же слов поразил какой-то играющей в нем утренней музыкой. По контрасту с силой на первом плане, он создавал отчетливое впечатление “не-здешности” своим медленным голосом и большими глазами эльфа из кельтских сказаний на втором. За каждым его словом звучало ощутимое преобладание еще несказанного.

Где его неспешная певучая речь научилась тайне сирен, откуда в нем эта небрежная способность одним высказыванием создавать многомерные миры? Речевая магия Маккенны – особое явление само по себе. Недаром, до того как его рукописями заинтересовались крупные издатели, он приобрел широкую известность в андерграунде благодаря надиктованной на аудиокассеты книге “Истые галлюцинации” и еще нескольким десяткам экстравагантных записей, а его ночные беседы в Лос-Анджелесе проходили при заполненных публикой залах.

Представляя в этой работе “психоделическую теорию эволюции человека”, Маккенна привлекает обширный по охвату материал из антропологии, истории древнейших культур, ботаники, психологии, психофармакологии, культурологии и многих других областей знания. Он тщательно прорабатывает гипотезу о возможной весомой роли психоактивных веществ в истории человечества, происхождении шаманизма, мировых религий, современной техники и технологии. Это весьма необычный взгляд, но он имеет право на внимательное изучение.

Влияние психоактивных растений на культуру является предметом основанной Гордоном Уоссоном науки этномикологии, которая приобрела академическое признание. Но темы этой дисциплины быстро переросли рамки чистой науки и получили в 60-е годы нашего века острое повсеместное звучание. Вероятно многим известно, что американская контркультура и движение за развитие человека были в немалой степени созданы предшествующим десятилетием “психоделической революции”, что ряд направлений современной рок-музыки и информационно-коммуникативой технологии – от “Битлз” до виртуальной реальности – испытали влияние опыта необычных состояний сознания. Известно также и то, что некоторые из тех, кого по праву можно назвать создателями европейской цивилизации – художники, композиторы, писатели, архитекторы, мыслители последних 500 лет, – имели постоянный доступ к таким состояниям, спонтанно возникающим, либо достигаемым с помощью индивидуальных психопрактик. В этих расширенных и необычных состояниях они видели больше, выражали оригинальнее и глубже, точнее и неожиданнее соответствовали своему времени.

Наверное одним из главных героев размышлений Маккенны является человеческая способность к воображению и ее предельное – визионерское – выражение. Но “история воображения” рассказывается все-таки визионером. Таким образом, то, что предлагается читателю, это не теория в общепринятом смысле, а скорее, мысленный эксперимент с культурой, проигрывание до конца взгляда на историю человека, исходя из гипотезы о симбиотической связи пра-людей с психоактивными растениями и центральной роли языка и воображения в том, что сделало нас людьми. Образно выражаясь, съев психоактивный гриб наш обезьянный предок изменился настолько, что вынужден был создать современную культуру для восстановления нарушенного равновесия с природой. Оригинальность таких представлений заставляет американских обозревателей утверждать, что “если верна хотя бы часть размышлений Маккенны, то когда-нибудь он будет считаться “Коперником сознания”. Интерес к этим идеям в мире выражает и тот факт, что книги Маккенны уже изданы на испанском, немецком, французском, итальянском, португальском и японском языках.

Существует множество других перспектив в свете которых можно рассматривать эту работу. Следует только предостеречь читателя от ее поверхностных интерпретаций в русле предзаданных идеологических шаблонов. Так, книга эта – довольно серьезный анализ человеческих пристрастий вообще, от пристрастий к кофе, сахару и табаку, до пристрастий к определенному стилю жизни, идеям или влияющей на психику пище, включая специи и психоактивные растения. В этом ряду только и можно понять пристрастие к алкоголю и тяжелым наркотикам – крэк-кокаину, опиатам, амфетаминам и т.п. В таком прочтении книга суть “анатомия и археология человеческих пристрастий” (“Алгебра Потребностей” по У. Берроузу). И очевидно, что без попытки углубленного понимания этой темы мы никогда не поймем “что делать”, скажем, с 10 млн. российских алкоголиков или с 2 млн. российских наркоманов. Если во всем мире, потакая своим привычкам, выросшим до одержимостей и пристрастий, люди ежегодно тратят на психоактивные вещества средства, сравнимые с затратами на медицину и искусство, то какие еще аргументы нужны, чтобы наконец-то серьезно и по-новому задуматься над этой общечеловеческой проблемой?

Маккенна и предлагает такой разговор, исходящий из исследовательской позиции, преодолевшей обычный буржуазно-обывательский взгляд на вещи, которому “все давно уже ясно”, и в котором позиции добра и зла расписаны наперед. Он подвергает сомнению очевидное, и его сомнения непросто отбросить, так как они основаны на объективных фактах. Книга Маккенны, безусловно, будит мысль. Можно не соглашаться с представленными в ней идеями, но глубина подхода, широта охвата темы и интеллектуальная высота дискуссий вызывают участие.

Вот почему данный текст полезно прочесть современному потребителю чая и кофе, сахара и шоколада, табака и алкоголя, телевидения и моды, считающему, что “наркомания” – это что-то другое. В одном из отмечаемых в книге смыслов, все мы принадлежим к обществу наркоманов, чье поведение контролируется пристрастием к доминирующей пищевой, эмоциональной и ментальной диете, тесно увязанной с антиэкологической, саморазрушительной машиной современной цивилизации. А раз так, то, по мысли автора, до тех пор пока мы не осознаем себя рабами этих привычек, наши “декларации независимости” будут значить не больше, чем грезы опьяненного своими пристрастиями человечества, а проекты спасения Земли – являться не более чем предсмертными утопиями, виденьями, в которых напоследок “прокручивается” самое главное из несделанного в жизни.

Владимир Майков

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Мне весьма приятно узнать, что мои размышления наконец-то переводятся на русский язык. Идеи “Пищи богов”, как мне кажется, являют собой усилие слить экстравагантное чувство мистического и таинственного с диалектикой науки и рационального исследования природы. То же самое сочетание я нахожу во многих моих русских друзьях – прелестную напряженность между романтическим мечтателем и трудолюбивым техником и инженером. Отсюда моя надежда на то, что в России эти идеи смогут найти дружественную аудиторию, способную развить мои прозрения в апеллирующую к широким кругам точку зрения. Россия как общество, которому приходиться выстраивать себя заново, может многому научиться из ошибок, допущенных на Западе в вопросах...

Уэллс Герберт

Пища богов

Герберт Уэллс

Пища богов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РОЖДЕНИЕ ПИЩИ

1. ОТКРЫТИЕ ПИЩИ

Быть может, кое-какие странности Редвуда, который был как бы не от мира сего, объясняются тем, что он (в этом теперь уже нет сомнений) несколько отличался от своих собратьев, он был иным, потому что перед глазами его еще не угасло то давнее ослепительное видение.

"Пища богов" - так называю я субстанцию, которую создали мистер Бенсингтон и профессор Редвуд; и, принимая во внимание плоды, которые она уже принесла и, безусловно, принесет в будущем, название это вполне заслуженно. А потому я и впредь буду так ее называть. Но мистер Бенсингтон в здравом уме и твердой памяти не способен был на столь громкие слова это было бы все равно, что выйти из дома на Слоун-стрит облаченным в царственный пурпур и с лавровым венком на челе. Слова эти вырвались у него в первую минуту просто от изумления. Он назвал свое детище Пищей богов, обуреваемый восторгом, и длилось это не более часа. А потом он решил, что ведет себя нелепо. Вначале, думая об их общем открытии, он словно воочию увидел необъятные возможности, поистине необъятные, зрелище это изумило и ослепило его, но, как подобает добросовестному ученому, он тотчас зажмурился, чтобы не видеть. После этого название "Пища богов" уже казалось ему крикливым, почти неприличным. Он сам себе удивлялся: как это у него сорвалось с языка подобное выражение!

И, однако, это мимолетное прозрение не прошло бесследно, а вновь и вновь напоминало о себе.

Право же, - говорил он, потирая руки и нервически посмеиваясь, - это представляет не только теоретический интерес. К примеру, - он доверительно наклонился к профессору Редвуду и понизил голос, - если умело за это взяться, вероятно, ее можно будет даже продавать... продавать именно как продукт питания, - продолжал он, отходя в другой конец комнаты. - Или по крайней мере как элемент питания. При условии, разумеется, что она будет съедобна. А этого мы не знаем, пока не изготовили ее.