Тишайший государь Алексей Михайлович Романов. Характеристика правления

Алексей Михайлович
(1629-1676)
Царствовал 1645-1676

«Царь Алексей Михайлович был добрейший человек, славная русская душа. Я готов видеть в нем лучшего человека Древней Руси, по крайней мере, не знаю другого древнерусского человека, который производил бы более приятное впечатление, - но только не на престоле».

В. О. Ключевский. «Курс русской истории».

Алексей Михайлович, второй царь дома Романовых, сын царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Стрешневой. Царь Алексей вступил на престол в шестнадцать лет. Главную роль в управлении государством стал играть при нем его воспитатель, боярин Б. И. Морозов. Свято почитая все заветы старины, Алексей Михайлович любил древне-русский уклад жизни. Он был глубоко и искренне религиозен. За свою доброту и отзывчивость к несчастью и страданию людей Алексей Михайлович еще при жизни получил прозвище «тишайшего царя».

Румяный, с проницательными голубыми глазами и темно-русой, слегка рыжеватого оттенка, бородой, крепкого телосложения, благодаря частому пребыванию во время соколиных охот на свежем воздухе, цветущий здоровьем царь Алексей Михайлович всем своим видом производил величественное и вместе с тем приятное впечатление на всех окружающих.

Алексей Михайлович был женат на Марии Ильиничне Милославской. Бракосочетание с ней совершилось 16 января 1648 года. От этого брака родилось восемь дочерей и пять сыновей. Только шесть дочерей и двое сыновей (царевичи Федор и Иван) пережили отца.

2 марта 1669 года царица Мария Ильинична скончалась, а 22 января 1671 года царь обвенчался с Натальей Кирилловной Нарышкиной, которая через год станет матерью будущего императора России Петра I. Алексей Михайлович царствовал почти 31 год. После его смерти начались сложности с престолонаследием.

АНКЕТА

- уровень образования
начальная грамотность, иностранный язык, богословие, философия, духовная музыка. Дядьки- воспитатели: боярин Б. И. Морозов, В. Н. Стрешнев. Учителя: дьяк В. С. Прокофьев, подьячий Г. В. Львов.

- знание иностранных языков
латинский, польский

- политические взгляды
идеи единовластия царя, жесткий контроль над деятельностью центральных учреждений.

- войны и результаты
с Польшей (1654-1667 гг.) Признание Польшей присоединения Украины к России. Со Швецией (1656-1658 гг.) за выход к Балтийскому морю и овладение Ливонией. Констатация границ 1617 года.

- реформы и контрреформы
создание кодекса государственных законов («Уложения» 1649), денежная реформа, организация массового сыска беглых крестьян, реорганизация таможенных сборов в интересах отечественного купечества, введение войск нового строя.

- культурные начинания
организация государственных школ для обучения подьячих при Заиконоспасском монастыре, дворцовые театры.

- корреспонденты (переписка)
с патриархом Никоном, черниговским архиепископом Лазарем Барановичем, А. С. Матвеевым, А. Л. Ордин-Нащокиным, Н. И. Одоевским, сестрами.

- география путешествий
во время войны посетил ряд литовских городов. Поездки на богомолье в дальние монастыри.

- досуг, развлечения, привычки
охота, придворный театр, шахматы. Строжайшее соблюдение всех религиозных обрядов.

- чувство юмора
несколько грубоватый

- внешний вид
невысокий и коренастый. Лицо немного одутловатое, низкий лоб. Черты мягкие, приятные, носил небольшую бороду и усы.

- темперамент
добродушен, жизнерадостен, вспыльчив, но отходчив.

Литература

Алексеев А. Неистовые ревнители. Московская Русь в XVII веке // Наука и жизнь. - 2009. - N 11. - С. 98-104; N 12. - С. 66-73. : ил.
О царствовании Алексея Михайловича.

Алексей Михайлович (1645-1676 гг.) // Иллюстрированная история России до Петра Великого. - СПб., 1994. - С. 266-292.

Андреев И. «Достоверный охотник» // Наука и жизнь. - 1998. - N 7. - С. 140-147.
О соколиной охоте русских царей.

Андреев И. Нетихий Тишайший // Родина. - 1998. - N 9. - С. 39-43.
О личности царя Алексея Михайловича, как его воспринимали в XVII веке.

Андреев И. Строптивый патриарх // Наука и жизнь. - 2004. - N 6. - С. 112-120.
Статья о противостоянии царя Алексея Михайловича и патриарха Никона написана по материалам книги И. Л. Андреева «Алексей Михайлович».

Андреев И. Л. Отец и сын // Знание-сила. - 2004. - N 2. - С. 121-123.
Сравнительная характеристика царствования Алексея Михайловича и Петра I.

Бахревский В. А. Тишайший: исторический роман . - Москва: Сов. писатель, 1984. - 350 с. : ил.
О царе Алексее Михайловиче.

Бестужева-Лада С. Тишайший преобразователь // Смена. - 2013. - N 1. - С. 4-25. : ил.
О преобразованиях Алексея Михайловича.

Бобров Р. Охотничьих утех любитель // Охота и охотничье хозяйство. - 2002. - N 2. - С. 12-13.
Об охотнике и знатоке охотничьего дела царе Алексее Михайловиче.

Бурлинова А. Тишайший // Знание-сила. - 2004. - N 2. - С. 117-120.
О царе Алексее Михайловиче Романове, прозванном Тишайшим.

Бушуев С. В. «Тишайший» царь и его царствование // История государства Российского / С. В. Бушуев. - Москва, 1994. - С. 112-126.

Вилков В. А. Алексей Михайлович // Все правители России: Великие князья, цари, императоры, генсеки, президенты / В. А. Вилков, Ю. Г. Степанов. - Москва: Рипол классик, 2008. - С. 273-279. : ил.

Внешняя политика России при царе Алексее Михайловиче // Три века: Россия от смуты до нашего времени: исторический сборник (в 6-ти т.) / под ред. В. В. Каллаша. - Москва, 1991. - Т. 2. - С. 106 -139.

Гусев А. В. Человек в истории: царь Алексей Михайлович // Преподавание истории в школе. - 2003. - N 5. - С. 30-36.
Алексей Михайлович Романов как личность позднего русского Средневековья.

Зимин И. Царская охота // Родина. - 2010. - N 12. - С. 146-155. : ил., фот.
Об увлечении охотой Алексея Михайловича.

Иконникова А. Царицы и царевны из дома Романовых: исторический очерк А. Иконниковой. - [Репринт. воспроизведение изд. 1914 г.]. - Москва: Нар. кн., 1991. - 125, II, с. - (Сер. «Былое»; 1).
Самодержавие в Русском государстве.

Алексей Михайлович // История Отечества в лицах: С древнейших времен до конца XVII в. : Биографическая энциклопедия. - Москва., 1993. - С. 113-174.

Какой потехе определен час? // Вокруг света. - 2004. - N 2. - С. 54.
Царь Алексей Михайлович внес уточнение в «Книгу, глаголемую Урядник: новое уложение и устроения чина сокольничья пути» - «не позабывайте: делу время и потехе час». Смысл его уточнения заключался в том, что помимо такого важного дела, как охота, есть и другие дела, которым следует отводить время. Однако впоследствии в этом ставшем пословицей выражении начал употребляться разделительный союз «а», который полностью изменил его первоначальный смысл.

Кошелева О. «Не страшно пасть, страшно упав, не встать…» // Родина. - 2006. - N 11. - С. 41-45.
Эпистолярное творчество царя Алексея Михайловича.

Кушаев Н. А. Образование и воспитание русских государей // Искусство и образование. - 2004. - N 1. - С. 60-84.
Как получали образование и воспитывались русские цари, в том числе Алексей Михайлович Романов.

Лисицына Е. Кошколюбивые самодержцы // Друг. Журнал для любителей кошек. -2008. - N 9. - С. 62-65.
Русские цари, российские императоры и императрицы благосклонно относились к кошкам. Очень любил кошек царь Алексей Михайлович.

Мосунова Т. «Окно в Европу»: о царских невестах и ссыльных поляках в забытой столице // Уральский рабочий. - 2011. - 30 нояб. - С. 6. : фот., ил.
О ссылке царских невест в г. Верхотурье.

[О великом князе Ярославе Мудром и царе Алексее Михайловиче Романове] // Наука и религия. - 2004. - N 1. - С. 58.
О жизни великого князя Ярослава Мудрого и царя Алексея Михайловича Романова, о том, что в решении государственных задач у них много общего.

Россия в царствовании Алексея Михайловича глазами иностранцев // Утверждение династии. - Москва, 1997. - С. 407-418.

Скотт С. Романовы: Биография династии (1613-1999) / пер. со швед. - 2-е доп. и перераб. изд.

Москва: Захаров, 2000. - 316 с.

Соловьев С. М. История России с древнейших времен: В 15 кн. Кн. 6: Т. 11-12: История России в царствование Алексея Михайловича. - Москва: Соцэкгиз, 1961. - 683 с.

Старикова Н. В. Алексей Михайлович // История России: IX-XXI вв. : От Рюрика до Путина. - Москва, 2003. - С. 204-221.

Усович К. Диагностика имиджа топ-менеджера : царь Алексей Михайлович Романов // Управление персоналом. - 2008. - N 12. - С. 78-83; N 13. - С. 72-78.
Об имиджах правителей Руси на примере царской династии Алексея Михайловича Романова.

Фортунатов В. В. Бунташный век Алексея Михайловича «Тишайшего» // Российская история в лицах / В. В. Фортунатов. - СПб.: Питер, 2009. - С. 119 - 122. : ил.

Хоскинг Д. Россия и русские: В 2-х кн. / Д. Хоскинг; пер. с англ. - Москва: АСТ; Транзиткнига, 2003. - Кн. 1. - С. 201-216.
О церковных преобразованиях в годы правления императора и отношениях между донским казачеством и Московским царством.

Яблочков М. Царствование Алексея Михайловича (1645 -1676 гг.) // История дворянского сословия в России / М. Яблочков. - Смоленск, 2003. - Гл. XII. - С. 243-303.

Список литературы подготовила библиограф СБО - И. Г. Таушканова.

В наше время 17 век не вызывает таких воспоминаний, как век, к примеру, восемнадцатый. Связано это с тем, что 18 век - век потрясений, обозначенный серьезными изменениями в жизни Российского царства, это век становления империи. Однако что был бы 18 век без предшествующего? Семнадцатый век создал все предпосылки, подготовил почву для петровских реформ и преобразований этой страны, так трудно идущей на нововведения. Это, как самое главное, и раскрывает автор в своей книге, пытаясь выказать всю существенность 17 века, основную опору делая, конечно же, на царствие Алексея Михайловича как личности, правящей государством.

Алексей Михайлович Романов как личность.

Раскрытие личности второго Романова происходит за счет выдержек из его личной переписки, написанных им самим указов, описания иностранцев, в том числе не только посольских приемов, но и внешности Алексея Михайловича. Некоторые события его царствования описаны действенно, что позволяет представить картину происходящего. Даже эмоции и внутреннее состояние царя волнует автора. Царь раскрывается в нескольких аспектах: как государственный деятель, как охотник ("Уложения сокольничья пути") и как человек, в том числе религиозный и добрый. Опять - таки период более тридцатилетнего царствования Алексея Михайловича делится автором на несколько крупных частей. Из них наиболее крупно можно выделить несколько периодов. Время, когда малодым еще царем "управлял" боярин Борис И. Морозов. Период становления Алексея Михайловича как царя и опора его на патриарха Никона. И последний период, характеризующийся правлением не малолетнего и неопытного государя, а могущественного государя, вникающего во все тонкости государственного правления. Если говорить о втором Романове как о личности, то нужно учитывать его характер, хорошо описанный в книге. Алексей Михайлович отличался необыкновенным миролюбием и набожностью. И.Л.Андреев отмечал у него не только доброту, отзывчивость и набожность, но и нерешительность помещика в своем селе Измайлово, устроителем которого он являлся. А требовательность у него часто доходила до таких пределов, что вызывала неудачи на военном фронте из-за того, что вместо наступления надо было ждать гонцов с приказаниями, чем упускалось так необходимое время. Необходимо также учитывать необычайную эмоциональность царя в совокупности с его молчанием на церемониях принятия послов, к примеру. По написанному им выявляется чувственная поэтическая натура. В общем целом Алексей Михайлович был умнейшим человеком своего времени в своей стране. Несмотря на то, что его знания были неплохими, они мало помогали ему для улучшения государства, поскольку были ориентированы на старину. Алексей Михайлович, в отличие от его сына - преобразователя, не получал образования за границей, но уже отправлял своих подданных на выучку военному делу. Главным вопросом внешней политики времени царствования Алексея Михайловича было присоединение Украины.

Церковь 17 века. Никон.

И.Л.Андреев утверждает, что скорее бы, если бы судьба не уготовила русскому царю участи быть царем, Алексей Михайлович наверняка стал бы митрополитом или, еще вернее, патриархом. Уж слишком знающим в этом деле был наш государь. Во время правления Алексея Михайловича приближенным и патриархом стал Никон. Со времени становления патриархом и до низложения его с этого сана он непрерывно был связан не только с делами духовными, но и немало со светскими, часто советовал царю. Царь уважал его за красноречивость и могущественность души и тела. Однако царь сам не редко вмешивался в дела церковные. Причем нельзя сказать однозначно, кто был не прав и кто превысил свои полномочия, поскольку в эпоху того времени православие и светская жизнь были очень тесно переплетены. Царь считал себя наместником бога на Земле и уже видел себя пятым православным патриархом вселенским. Само существование российского государство для него было олицетворением жизни праведной и благочестивой. Патриарх Никон видел все в своем ракурсе. Идею Российского государства как единого православного он представлял с главенствующей ролью патриарха. Именно в этом и разошлись царь и могущественный патриарх. А потому Алексей Михайлович осудил Никона вселенским собором. Никон до конца жизни так и не согласился с осуждением и так и не простил Алексея Михайловича, несмотря на то, что пережил его. Только после смерти царя он высказался о прощении, хотя царь просил его давно простить.

Внутренняя политика Алексея Михайловича .

Для жизни страны за годы своего правления Алексей Михайлович сделал довольно много. Чего только стоит организация новой армии на пример европейской. Его увлечение военным делом, несмотря на его "тихий" нрав, было очень серьезным. Иностранные источники даже утверждают о созданной самим царем легкой пушке. Нельзя говорить об этом с уверенностью, как и о написании книги о соколиной охоте, но не принимать это во внимание тоже не стоит. Ему же пренадлежит создание Верховного Тайного совета, намного пережившего его. Эта царская канцелярия позволяла следить за деятельностью остальных органов управления и решать наиболее серьезные задачи. Этот орган был принят только благодаря мелочности царя. Его меркантильность сделала немало для утверждения самодержавия. Его деятельность в написании приказов была колоссальной. В годы его правления было принято в 1649 году Соборное уложение. Алексей Михайлович поддерживал промышленность, у себя в Измайлово пытался посадить даже виноград и разводить шелкопрядов, но это было мало результативно. Во времена его царствования началось строение военных кораблей. Он еще до Петра Первого выхватил кусочек у Балтийского моря.

Внешняя политика Алексея Михайловича .

Главным вопросом внешней политики времени царствования Алексея Михайловича было присоединение Украины. Левобережная Уаркина во главе с Богданом Хмельницким несколько раз просила о подданстве, ведя осторожную политику с Крымским ханством и войну с Речью Посполитой. О важности решения присоединения говорит собранный в 1651-3? году третий и последний раз за все правление Алексея Михайловича Земский собор. Присоединение Украины означало войну с Польшей, разрыв Поляновского мира. Но слишком хорошим предложением было и присоединение. Поэтому Москва долго колебалась с ответом. На войну с Польшей поехал сам Алексей Михайлович. Уже после первого похода успехи были явные: взяты Полоцк, Дорогобуж, Смоленск. Но походы эти показали неподготовленность войск, устарелость военного дела. А также Алексей Михайлович, пойдя в поход, совсем не позаботился о дипломатической стороне дела. А потому оказался по возвращении в Москву опять перед выбором, либо продолжение войны с Речью Посполитой, либо война со Швецией. Вопрос разрешился в сторону войны со Швецией, во время которой провалился план Алексея Михайловича взять Ригу. На эмоциональное состояние царя это так повлияло, что он больше никогда сам не ходил в военные походы. После нескольких лет войны в 1658 году подписалось трехлетнее перемирие с сохранением завоеванных земель. Однако вскоре война с Речью Посполитой началась снова и завершилась только в 1667 году Андрусовским перемирием, по которому России отходили Смоленские и Черниговские земли.

Заключение

Вследствии всего можно сказать, что "Алексей Михайлович " не ориентирован на царя, хотя и сохраняет рамки его царствования. Скорее можно говорить об оценке его деятельности в общем и характеристике всего "бунташного века", чем о конкретике царя как личности. Но скорее всего это связано не только с желанием автора передать читателю атмосферу общественной жизни того времени, что нельзя не увидеть, но и с недостатков документов о жизни царя. Автор сам указывает на это в некоторых местах книги, уповая на то, что некоторые события описаны только иностранцами.

Использованная литература

• И.Л.Андреев "Алексей Михайлович", ЖЗЛ, Москва, 2003

Вторым царем из династии Романовых на российском престоле стал сын Михаила Федоровича и его второй жены Евдокии Стрешневой – Алексей Михайлович, отец одного из крупнейших в истории России реформаторов Петра Великого. Более чем тридцатилетнее правление Алексея Михайловича было наполнено бурными событиями: многочисленными войнами и мятежами, воссоединением с Украиной и присоединением Сибири, восстанием Степана Разина и расколом в Русской Православной Церкви.

Вторая половина XVII века, на которую пришлось правление Алексея Михайловича, интересна историкам, прежде всего, как т.н. «допетровская» эпоха, подготовительная к крупным политико-экономическим преобразованиям, социокультурным нововведениями заимствованиям с Запада.

Это было время сосуществования двух культурных течений в жизни российского государства, принадлежавшее как «стародумам» – таким, как первые расколоучители, так и новаторам «западникам» – сторонникам просвещения, иностранных заимствований, торговых и дипломатических сношений с Европой. Целое поколение предшественников Петра выросло и прожило среди борьбы старых понятий с новыми веяниями, и вопрос об образовании и заимствованиях с Запада, по общему убеждению историков, определенно родился еще при отце Петра I. В этой связи сама личность царя Алексея Михайловича, его психологический портрет и жизненный уклад неоднократно становились предметом исследований многих известных ученых.

Выдающийся русский историк В.О. Ключевский писал, что Алексей Михайлович «вырос вместе с поколением, которое нужда впервые заставила заботливо и тревожно посматривать на еретический Запад в чаянии найти там средства для выхода из домашних затруднений, не отрекаясь от понятий, привычек и верований благочестивой старины».

Царевич Алексей родился 19 (29) марта 1629 года и до пятилетнего возраста рос в тереме московского дворца, окруженный многочисленными «мамками». На шестом году он был передан на попечение «дядьки» – боярина Бориса Ивановича Морозова, под надзором которого прошел полный курс древнерусского обучения: вначале учился по букварю, специально составленному для него патриаршим дьяком по заказу дедушки, Патриарха Филарета; затем перешел к чтению часовника, псалтыри, изучал Деяния апостолов, в семь лет научился писать, а на девятом году с регентом дворцового хора начал разучивать «Октоих» – нотную богослужебную книгу, от которой перешел к изучению «страшного пения», т.е. церковных песнопений страстной седмицы, особенно трудных по своему напеву.

Царевич не был лишен и забав: среди игрушек будущего царя были конь «немецкого дела», детские латы, музыкальные инструменты, санки и салазки, любопытная для того времени новинка – «немецкие печатные листы», т.е. выгравированные в Германии картинки, которые использовались в качестве наглядного учебного материала Борисом Морозовым – одним из первых русских бояр, начавших проявлять интерес к западному просвещению. Вероятно, последний ввел и более смелое новшество в московский государев дворец: одел царевича Алексея и его брата Ивана в немецкое платье.

К 12 годам у царевича уже образовалась собственная маленькая библиотека из 13 томов – преимущественно подарков дедушки, дядек и учителей. Большей частью это были книги Священного Писания и богослужебные, но были среди них и изданные в Литве «Лексикон» и «Грамматика», а также «Космография». В целом образование Алексея Михайловича носило традиционный характер. Однако по окончании обучения он не утратил интереса к книгам и в дальнейшем уже по собственному желанию занимался самообразованием, много и постоянно читал, так что вскоре вошел в ряды тогдашних немногочисленных московских интеллектуалов.

К десяти годам царевич мог бойко прочесть в церкви Часы и не без успеха петь с дьячком на клиросе по крюковым нотам стихиры и каноны; при этом он до мельчайших подробностей изучил чин церковного богослужения, в чем мог поспорить с любым монастырским и даже соборным уставщиком.

На 14-м году жизни царевича торжественно «объявили» народу и боярам. Обряд «объявления» означал, что наследник престола, до того тщательно оберегаемый от чужих взоров и злых умыслов, представал перед придворными и народом как человек, достигший совершеннолетия и получивший право публичного участия в церемониях и государственных делах; это служило и гарантией от самозванства в любых его проявлениях. А в 16 лет, после смерти отца Михаила Федоровича, Алексей Михайлович взошел на российский престол. Едва молодому царю была принесена присяга, за которой должно было последовать венчание на царство, на Алексея обрушился новый удар: немногим пережив своего супруга, скончалась благоверная царица Евдокия Лукьяновна.

Григорий Седов. Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем

В начале своего правления осиротевший юный царь находился под сильным влиянием своего бывшего наставника боярина Морозова, который, по сути дела, руководил всей работой государственного аппарата. Впоследствии, когда царь возмужал и из мальчика превратился в человека с определенным и даже оригинальным мировоззрением и сложившимися политическими взглядами, его царствование, по словам современников и общему мнению историков, характеризовалось еще более самодержавным правлением, чем у его отца.

Однако осознание самодержавности своей власти смягчалось набожной кротостью, глубоким смирением царя. «Лучше слезами, усердием и низостью перед Богом промысел чинить, чем силой и славой», – писал он одному из своих воевод. В письме князю Никите Одоевскому в 1652 г. он сообщал: «А мы, великий государь, ежедневно просим у Создателя и у Пречистой Его Богоматери и у всех святых, чтобы Господь Бог даровал нам, великому государю, и вам, боярам, с нами единодушно люди его световы управить вправду всем ровно».

Свое нахождение на престоле России Алексей Михайлович понимал, прежде всего, как ответственность за судьбу царства перед Богом, царское служение для него было сродни суровому святительскому служению.

Стремление укрепить царство и защитить веру, утишить «многи скорби праведных», по его словам, объяснялось не поиском неувядающей славы земного правителя, а необходимым условием для собственного спасения, «широким бо путем вводится душа грешных во врата лютого ада и узким душа праведных во врата в Царство Небесное». «Добиваюсь… чтобы быть не солнцем великим, а хотя бы малым светилом, малою звездою там, а не здесь», – писал царь.

Вскоре после восшествия на престол 17-летний Алексей Михайлович объявил о своем намерении жениться. По обычаю были собраны лучшие невесты, из которых царь выбрал Евфимию Федоровну Всеволожскую, дочь касимовского помещика, по словам современников, красавицу необыкновенную. Однако, когда ее впервые наряжали в царские одежды, то слишком туго затянули волосы, и она упала перед царем в обморок. За то, что «скрыли» болезнь, невесту и ее семью сослали в далекую Тюмень. Царь был крайне опечален, и, спустя некоторое время, не забыв о своей первой невесте, вернул ее из ссылки.

Народная молва объясняла случившееся кознями боярина Морозова, якобы нарочно опорочившего невесту перед государем из боязни, что новая царская родня оттеснит его от власти. Во всяком случае, боярин вскоре устроил женитьбу царя, сумев при этом еще более упрочить свое положение. У его помощника, Ильи Милославского, человека малородовитого, но не лишенного бойкости и способностей, были две красивые дочери. Морозов расхвалил их перед царем и устроил так, чтобы Алексей Михайлович смог их увидеть. 16 января 1648 года царь женился на приглянувшейся ему Марии Ильиничне Милославской. Сам же Морозов, человек по тогдашним понятиям старый, поскольку ему шел 58-й год, взял в жены годившуюся ему во внучки младшую сестру, Анну Милославскую, став, таким образом, царским свояком.

Заключенный по любви брак царя оказался счастливым. За 21 год замужества Мария Милославская родила Алексею Михайловичу 13 детей: пять царевичей и восемь царевен. Правда, царевичи рождались слабенькими и скоро сходили в могилу: первенец Дмитрий не прожил и года; Алексей, с которым были связаны большие надежды, умер, не достигнув 16 лет; Симеон – в 5 лет; ставшие царями Федор и Иван прожили дольше – Федор почти до 22 лет, Иван – до 29. Последний, Иван Алексеевич, соправитель Петра I, кроме телесной слабости, вероятно, страдал и умственной расслабленностью.

В.А. Лейбен. Царская невеста

Дочери Алексея Михайловича, напротив, отличались крепким здоровьем и относительным долголетием, правда, ни одна из них не вышла замуж. Что касается четы Морозовых, то у них, по едкому замечанию придворного врача, англичанина Самюэля Коллинза, бывшего в курсе многих дворцовых сплетен, вместо детей родилась ревность, которая «произвела на свет ременную плеть в палец толщиной».

Если об Алексее Михайловиче в его молодые годы имеются весьма скудные сведения, то о зрелом царе и московском дворе в более поздний период его правления современники оставили многочисленные свидетельства и многословные описания, из которых наибольший интерес для историков, как правило, представляют донесения и воспоминания иностранцев – австрийского посла Августина Мейерберга («Донесение Мейерберга», 1663 г. и «Путешествие в Московию», 1663 г.), секретаря германского императорского посольства Адольфа Лизека («Донесение о посольстве», 1670 г.), английского врача при царском дворе Самюэля Коллинза («О нынешнем состоянии России, 1671г.), курляндского путешественника Якова Рейтенфельса («Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии», 1676 г.). Также обширный материал дает сочинение перебежавшего в Швецию чиновника русского Посольского приказа Григория Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича».

Кроме воспоминаний очевидцев до нас дошла значительная часть литературных сочинений самого царя Алексея – он очень любил писать, его одинаково занимала и польская война, и болезнь придворного, и хозяйство умершего патриарха, и вопрос о том, как петь многолетие в церкви, и садоводство, и мелкие ссоры в его любимом монастыре. Помимо большого числа писем как делового, так и личного характера, он сочинял стихи, составил подробный наказ своим сокольникам «Уложение сокольничья пути», пробовал писать мемуары и, по выражению историка С. Ф. Платонова, «имел даже привычку своеручно поправлять текст и делать прибавки в официальных грамотах, причем не всегда попадал в тон приказного изложения».

Современники описывают царя как человека весьма приятной наружности, пышущего здоровьем, добродушного, веселого нрава и даже склонного к озорству. Внешность государя сразу располагала к себе: в его голубых глазах светилась редкая доброта, взгляд этих глаз никого не пугал, но ободрял и обнадеживал.

Лицо государя, полное и румяное, окаймленное русой бородой, было добродушно, приветливо и в то же время серьезно и важно, а полная фигура всегда сохраняла чинную осанку, которую царю придавало осознание значимости и святости своего сана.

Царь отличался благочестием, ревностно соблюдал все религиозные запреты и предписания, не был склонен к питию, слыл примерным семьянином. Любил охоту, лето почти постоянно проводил в живописном селе Коломенском. Алексей Михайлович ценил красоту в ее старомосковском понимании: постоянно строил и перестраивал свой деревянный дворец в Коломенском, стараясь придать ему совершенный вид, любил торжественную обрядность царских выходов, обедов, богомолья.

Валдайский монастырь. Москва. Конец XVII века

На протяжении всей своей жизни царь Алексей представлял образец набожности и благочестия: с любым иноком мог он поспорить в искусстве молиться и поститься. По сообщению С. Коллинза, в Великий и Успенский пост по воскресеньям, вторникам, четвергам и субботам царь кушал раз вдень, и кушанье его состояло из капусты, груздей и ягод – все без масла; по понедельникам, средами пятницам во все посты он не ели не пил ничего.

В церкви он стоял иногда «часов по пяти и по шести сряду, клал по тысяче земных поклонов, а в иные дни и по полторы тысячи». Даже болезнь не всегда могла нарушить строгий порядок.

Ежедневные молитвенные упражнения, суровое постничество, горячее покаяние и неустанный душевный труд составляли значительную часть жизни царя. По мнению В. О.Ключевского, «это был истовый древнерусский богомолец, стройно и цельно соединявший в подвиге душевного спасения труд телесный с напряжением религиозного чувства».

Большинство современников отмечали кротость и милостивость царя, мягкость характера, уважение к человеческому достоинству в подданных. Так, австрийский посол Августин Мейерберг с удивлением писал о том, что этот царь при беспредельной власти своей над народом не посягнул ни на чье имущество, ни на чью жизнь, ни на чью честь. Иногда даже считают, что именно личные качества заслужили Алексею Михайловичу прозвание «Тишайшего», хотя в действительности «тишайший»(лат. clementissimus) – это почетный титул латиноязычного происхождения, впоследствии замененный в дипломатии французским«всемилостивейший» (фр. tresgracieux).

Но доброта, веселость и легкость характера и в самом деле отличали второго представителя Романовых на российском престоле. Алексей Михайлович первым начал ослаблять строгость заведенного при московском дворе чопорного этикета, делавшего столь тяжелыми и натянутыми придворные отношения. Он снисходил до шутки с придворными, ездил к ним запросто в гости, приглашал их к себе на вечерние трапезы, интересовался их домашними делами. Умение входить в положение других, понимать и принимать к сердцу их горе и радость было одной из лучших черт в характере царя. В пример этому часто приводятся его утешительные письма к князю Н.И. Одоевскому по случаю смерти сына и к А. Л. Ордину-Нащокину по поводу побега сына за границу.

Сын князя Одоевского, служивший воеводой в Казани, умер от горячки в 1652 году почти на глазах у царя. Царь сообщил об этом в письме старику отцу, подробно рассказывая о неожиданной смерти. Наряду с многочисленными словами утешений, он писал: «И тебе бы, боярину нашему, черезмеру не скорбеть, а нельзя, чтобы не поскорбеть и не поплакать, и поплакать надобно, только в меру, чтобы Бога не прогневить». Письмо завершалось припиской: «Князь Никита Иванович! Не горюй, а уповай на Бога и на нас будь надежен».

В 1660 г. сын видного дипломата и государственного деятеля Афанасия Ордина-Нащокина совершил тяжкое преступление – бежал из России в Польшу, а затем во Францию, прихватив с собой важные государственные документы и деньги. Отец беглеца был страшно сконфужен и убит горем, сам уведомил царя о своем несчастии и просил отставки. В такой ситуации он мог ожидать опалы и даже казни, но Алексей Михайлович прислал ему сочувственное письмо, утешая в постигшем горе: «Просишь ты, чтобы дать тебе отставку; с чего ты взял просить об этом? думаю, что от безмерной печали. И что удивительного в том, что надурил твой сын? от малоумия так поступил. Человек он молодой, захотелось посмотреть на мир Божий и его дела; как птица полетает туда и сюда и, налетавшись, прилетает в свое гнездо, так и сын ваш припомнит свое гнездо и свою духовную привязанность и скоро к вам воротится». Как ни странно, слова царя оказались вещими: «блудный сын» вернулся и покаялся. В 1665 году он получил в Риге царскую грамоту, в которой Алексей Михайлович уведомлял его о разрешении вернуться и о прощении: «Челобитье твое приняв милостиво, прощаем и обнадеживаем целу и без навету быти. Родитель же твой, зря нашу милость, близ нас пребывают». По мнению ряда исследователей, именно эти события вдохновили Симеона Полоцкого на создание одного из памятников древнерусской литературы – «школьную драму» для зарождавшегося театра под названием «Комедия притчи о Блудном сыне», пользовавшуюся особенным успехом.

При всей отзывчивости характера и природного благодушия Алексей Михайлович, тем не менее, отличался также вспыльчивостью, легко терял самообладание, часто давал излишний простор языку и рукам. На всех портретах царя присутствует некая суровость: сведенные брови, взгляд исподлобья. С. Коллинз, сообщая о взыскательности и требовательности государя, пишет, что царь порой гневен и недобр, потому что его окружают доносчики и бояре, «которые направляют ко злу его добрые намерения» и препятствуют ему стать «наряду с добрейшими государями».

В своем гневе Алексей Михайлович был легко отходчив, быстро и искренне переходя от брани к ласке. Даже тогда, когда раздражение государя достигало высшего предела, оно скоро сменялось раскаянием и желанием мира и покоя. Так, на одном из заседаний Боярской думы, вспыхнув от бестактной выходки своего тестя боярина Ивана Милославского, царь изругал его, побил и пинками вытолкал из комнаты. Однако добрые отношения между тестем и зятем от этого не испортились: оба легко забыли происшедшее.

В другой раз царь вспылил, когда один из придворных, Родион Стрешнев, отказался по старости «отворить» себе кровь вместе с царем (государь, почувствовав облегчение от кровопускания, предложил придворным последовать его примеру). Отказ показался Алексею Михайловичу проявлением высокоумия и гордости, за что он, вспылив, ударил старика: «Твоя кровь дороже, что ли, моей? или ты считаешь себя лучше всех?». После же он не знал, как задобрить и утешить почтенного придворного, просил мира и слал ему богатые подарки.

Двор при Алексее Михайловиче обрел невиданное прежде величие. Жизнь царя была подчинена исполнению тщательно продуманной, глубоко символичной обрядовости.

Вставал он рано – в четыре часа утра, молился, с особым тщанием поклоняясь иконе того святого, чья память отмечалась в этот день. Затем шел на церемониальное свидание с царицей. После заутрени занимался государственными делами: «сидел» с боярами. В определенный час вместе с ними шествовал к обедне.

Если на этот день приходился церковный праздник, царская одежда менялась – Алексей Михайлович надевал золóтное платье вместо бархатного. После обедни царь выслушивал доклады бояр и приказных людей. Пополудни дела оставлялись – начинался царский обед, как правило, довольно продолжительный. Отобедав, царь, как всякий русский человек, должен был поспать до вечерни. После ужина он проводил время в кругу семьи и друзей, за игрой в шахматы или слушая рассказы бывалых людей о старине и неведомых странах. Иноземцы также сообщают о склонности царя работать по ночам: «Царь по ночам осматривает протоколы своих дьяков. Он проверяет, какие решения состоялись и на какие челобитные не дано ответа».

Выезд на богомолье

Алексей Михайлович находился в постоянном движении. Многие недели его жизни заполняли бесчисленные перемещения, переезды, походы – чаще всего, не особенно далекие, в подмосковные дворцовые села и охотничьи угодья Коломенское, Хорошево, Остров, Чертаново, Воробьево, Преображенское, Покровское, Измайлово; реже – более отдаленные богомольные походы в монастыри, куда добираться надо было несколько дней. Выезды царя обставлялись с необычайной торжественностью: даже если государь покидал Кремль на несколько часов, чтобы посмотреть на кулачные бои на Москве-реке, составлялся специальный указ, кому на время его отсутствия «государство ведать».

Правление Алексея Михайловича стало временем расцвета придворного и церковного церемониала Московского царства, который приобрел особую монументальность и знаковость. По мнению одного из биографов, Алексей Михайлович, будучи человеком долга и живой веры, смотрел на свое участие в церковных и придворных церемониях как на нечто, предначертанное ему свыше, как на прямое царское служение, не менее важное, чем охрана границ или справедливый суд. Непременный участник главнейших светских и церковных церемоний и праздников, царь придавал им особый блеск и торжественность, вмешивался в их ход, составлял речи, распределял роли и даже занимался их «оформлением». «Обыкновенные» царские выходы к обедне и богомольные выходы в праздничные дни Алексей Михайлович чаще всего совершал пешком. Иногда, в непогоду или зимой, ему подавали карету, сани, на которых он мог вернуться во дворец по окончании церемонии или добраться до места праздника, если тот происходил далеко от дворца. Само облачение царя и число смен платья свидетельствовали о «ранге события». В большинстве случаев именно по описанию светских торжеств и церковных служб с участием Алексея Михайловича историки могут воссоздать церемониал московского двора и предположить,каким он был в ранние времена.

По большим церковным праздникам, в канун царских именин и в поминальные дни случались царские выходы «с государевым жалованьем» к нищим, в богадельни и тюрьмы. Алексей Михайлович собственноручно раздавал деньги узникам и колодникам, а некоторых тут же отпускал на свободу.

Раздача обыкновенно начиналась очень рано: царь подымался за два-три часа до рассвета и в сопровождении нескольких лиц отправлялся с милостыней. Суммы затраченных средств и число «пожалованных милостью» людей при этом достигали очень внушительных цифр. Особенно крупными были раздачи в Великий пост, прежде всего, в Страстную неделю, а также на Пасху, когда отворялись двери острогов и тюрем и сидельцам объявляли: «Христос воскрес и для вас». От царского имени всех одаривали пасхальными яйцами, одеждой и милостынею для разговенья.

Вообще, для Алексея Михайловича, как и для всякого жителя средневековой Руси, Воскресение Христово являлось самым светлым праздником. В навечерие Светлого праздника царя, по воспоминаниям современников, не покидало приподнятое настроение, он был светел, добр и весел. По традиции Алексей Михайлович отправлялся слушать полунощницу в Престольную комнату Теремного дворца. Праздничная пасхальная заутреня завершалась христосованием, царь первым подходил к Патриарху поздравлять и христосоваться. Затем Алексей Михайлович христосовался с архиереями и жаловал к руке священнослужителей низшего ранга, при этом одаривая каждого пасхальными яйцами. Далее к царю строго почину подходили придворные.

Церемонию открывали ближние бояре и заканчивали московские дворяне, все одетые в золотные кафтаны. Алексей Михайлович, сообразуясь со знатностью, чином и личным отношением к каждому, давал куриные, гусиные или даже точеные деревянные яйца в разных количествах. По окончании церемонии царь шел в Архангельский собор и «христосовался с родителями», т.е. кланялся гробам предков и возлагал на гробницы пасхальные яйца. Затем он отправлялся в обход кремлевских соборов и монастырей, прикладывался к иконам и иным святыням, одаривая яйцами и тамошнее духовенство. По возвращении во дворец Алексей Михайлович христосовался с родными.

На Светлой неделе, чаще всего в среду, Алексей Михайлович принимал в Золотой палате Патриарха с властями, которые приходили к нему с приношением. Патриарх благословлял царя образом и золотым крестом, подносил кубки, дорогие материи, соболиные меха. Подарки получали и все члены царского семейства. Те из церковных иерархов, которые не могли участвовать в церемонии, и все крупные монастыри обязательно направляли из своих областей дары – образа святых, пасхальные яйца и т.н. принос – «великоденский мех меда» (мех – это сосуд, типа кожаного мешка. В мехах в старину хранили разные жидкие продукты – прим. автора) и золотые. В эти дни крестным ходом к царю приходило московское белое духовенство и монастырские власти с приносом – хлебом и квасами. С символической данью царю золотыми монетами у Алексея Михайловича появлялись также гости и торговые люди. Вообще, в продолжение пасхальных дней государя посещали сотни людей из разных сословий и чинов. В большинстве случаев они, торопливо кланяясь, прикладывались к руке и получали пасхальный подарок. По подсчетам исследователей, на Пасху одних только крашеных яиц для раздачи царю требовалось до 37 тысяч.

Важным праздником для русских подданных были царские именины. В этот день все работы были запрещены, торговые ряды замкнуты, а в церквях не играли свадеб и не отпевали покойников.

Современники оставили несколько описаний именин Алексея Михайловича. В день царских именин отмечался и праздник св. прав. Алексия, поэтому утро царя начиналось с поездки в Алексеевский девичий монастырь, где он с придворными и высшим духовенством присутствовал на праздничной Литургии. Выезд отличался богатством нарядов и многочисленностью участников. Алексей Михайлович ехал в высокой черной лисьей шапке и в кафтане, украшенном драгоценными камнями.

Просители в великом множестве протягивали царю челобитные, которые, «если он прикажет», принимали придворные. По возвращении во дворец царь угощал близких именинным пирогом. Поскольку это были дни Великого поста, именинный стол устраивался довольно редко. В знак особого уважения Алексей Михайлович иногда отправлялся с именинным пирогом к Патриарху. Боярам, придворными иностранным гостям именинные пироги раздавались в столовой или в передней Теремного дворца.

Частью придворного церемониала являлись и выезды царя на охоту – красочное и завораживающее действие. Алексей Михайлович был заядлым охотником, особенно любил соколиную охоту, на которую готов был отправляться на любое время. Царь овладел охотничьим ремеслом до тонкостей, с одного взгляда угадывал качество птицы, хорошо знал своих кречетников, сокольников и ястребников. Царский соколиный двор в селе Семеновском производил впечатление даже на иностранцев: одних сокольников насчитывалось около ста человек, число птиц превышало три тысячи. Здесь были соколы, кречеты, челиги, копчики, ястребы и, по всей видимости, даже орлы. В кречатне имелись экзотические красные и белые ястребы. Кроме хищных птиц, на дворе жили лебеди, гуси, журавли, цапли. В Семеновском же Алексей Михайлович расположил самый большой из своих зверинцев. Здесь было много медведей и прирученных, и диких, которых держали для боев, травли и иных увеселений.

Еще одним сильным увлечением царя было занятие хозяйством. Местом для его хозяйственных опытов служило подмосковное владение в селе Измайлово, где Алексей Михайлович завел образцовые поля и сады и выращивал виноград, арбузы и даже тутовые деревья. Кроме полеводства и садоводства царь завел в Измайлове обширное огородничество, скотные, птичьи, пасечные дворы. В хозяйственный комплекс входили разнообразные постройки, каменные риги для хранения урожая, семь мукомольных мельниц. Для постоянного напора воды была создана система из 37прудов. В довершение ко всему работали льняной и стеклянный заводы, а продукция последнего шла даже на продажу.

Увлечения Алексея Михайловича не исчерпывались охотой и интересом к хозяйствованию. Царь равно получал удовольствие и от чтения, и от шахмат, и даже от грубоватой и незамысловатой придворной потехи. Он очень любил слушать церковные песнопения, сам писал тексты распевов. Общая численность царского хора, куда было чрезвычайно трудно попасть, достигала 180 человек. При дворе звучал и орган.

В 1671 году овдовевший Алексей Михайлович женился во второй раз – на 19-летней Наталье Кирилловне Нарышкиной, воспитывавшейся в доме царского приближенного боярина Артамона Матвеева, где, как считается, ее и увидел царь. От этого брака родились две дочери и сын, в живых остались двое: будущий царь Петр I и дочь Наталья. Под влиянием своей второй жены и боярина Матвеева царь разрешил завести при дворе новинку – «комедийную хоромину». Так произошло рождение русского театра. Выстроенная театральная сцена представляла собой полукружие с декорациями, занавесом и оркестром, состоявшим из органа, труб, барабана, флейт, скрипки и литавр. Представление шло обычно несколько часов. Царь сидел на возвышении, его место было обито красным сукном. В духе азиатских обычаев молодая царица Наталья Кирилловна смотрела спектакль сквозь решетку закрытой от посторонних глаз галереи.

Таким образом, несмотря на доминирование в жизни второго царя из Дома Романовых старорусских традиций и векового церемониала, он все же жил в такое время, когда российское общество неотступно сближалось с европейской культурой. Вопрос о том, что, как и в какой мере следует заимствовать на Западе, и надо ли заимствовать вообще, приобретал характер общенациональной проблемы.

При таких обстоятельствах нежелание Алексея Михайловича делать однозначный выбор между стариной и новшествами, резко порвать с первой или категорически отказаться от последних, ставилось ему в вину последующими поколениями историков и вызывало обвинения в пассивности характера, недостатке таланта государственного деятеля, неспособности встать во главе реформаторского движения.

С другой стороны, неоспоримым является тот факт, что царь Алексей существенно способствовал успеху преобразовательного движения, дав возможность первым реформаторам почувствовать себя свободно, проявить свои силы, и открыл просторную дорогу для их деятельности.

По выражению В. О. Ключевского, Алексей Михайлович своими часто беспорядочными и непоследовательными порывами к новому и своим уменьем все сглаживать и улаживать «приручил пугливую русскую мысль к влияниям, шедшим с чужой стороны» и создал преобразовательное настроение.

Литература

Андреев И. Л. Алексей Михайлович. М., 2003.
Витсен Н. Путешествие в Московию 1664–1665. Дневник. СПб., 1996.
Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Т. I. Ч. II. М., 2000.
Забелин И. Е. Собрание писем царя Алексея Михайловича. М., 1856.
Заозерский А. И. Царская вотчина XVII века. М., 1937.
Иловайский Д. И. История России. Сочинения. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники. М., 1905. Т. 5.
Ключевский В. О. Сочинение в девяти томах. Курс русской истории. Ч. 3. М., 1988.
Коллинс С. Нынешнее состояние России // Утверждение династии. История России и дома Романовых в мемуарах современников XVII–XX вв. М., 1997.
Костомаров Н. Русские инородцы. М., 1996.
Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906.
Мейерберг А. Путешествие в Московию // Утверждение династии. История России и дома Романовых в мемуарах современников XVII–XX вв. М., 1997.
Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. М., 1994.
Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Москву в XVII веке. СПб., 1898.
Платонов С. Ф. Царь Алексей Михайлович (Опыт характеристики) // Исторический вестник, 1886. Т. 24. № 5.
Преображенский А. А. Алексей Михайлович // Преображенский А. А., Морозова Л. Е., Демидова Н. Ф. Первые Романовы на Российском престоле. М., 2000.
Пресняков А. Е. Царь Алексей Михайлович // Российские самодержцы. М., 1990.
Рейтенфельс, Яков. Сказания герцогу Тосканскому о Московии // Утверждение династии. История России и дома Романовых в мемуарах современников
XVII–XX вв. М., 1997.
Сказание Адольфа Лизека о посольстве от императора Римского Леопольда к великому царю Московскому Алексею Михайловичу в 1675 году. СПб., 1837.
Соловьев С. М. Сочинения. М., 1991. Кн. VI.
Талина Г. В. Царь Алексей Михайлович: личность, мыслитель, государственный деятель. М., 1996.
Царь Алексей Михайлович. Сочинения // Московия и Европа. История России и дома Романовых в мемуарах современников XVII–XX вв. М., 2000.

Среди западников и старозаветных людей, не принадлежа всецело ни к тем, ни к другим, стоит личность самого царя Алексея Михайловича. Известна мысль, что если бы в период культурного брожения в Московском государстве середины XVII в. московское общество имело такого вождя, каким был Петр Великий, то культурная реформа могла бы совершиться раньше, чем это произошло на самом деле. Но таким вождем царь Алексей быть не мог. Это был прекрасный и благородный, но слишком мягкий и нерешительный человек.

Не такова натура была у царя Алексея Михайловича, чтобы, проникнувшись одной какой-нибудь идеей, он мог энергично осуществлять эту идею, страстно бороться, преодолевать неудачи, всего себя отдать практической деятельности, как отдал себя ей Петр. Сын и отец совсем несходны по характеру; в царе Алексее не было той инициативы, какая отличала характер Петра. Стремление Петра всякую мысль претворить в дело совсем чуждо личности Алексея Михайловича, мирной и созерцательной. Боевая, железная натура Петра вполне противоположна живой, но мягкой натуре ею отца.

Негде было царю Алексею выработать в себе такую крепость духа и воли, какая дана Петру, помимо природы, еще впечатлениями детства и юности. Царь Алексей рос тихо в тереме московского дворца, до пятилетнего возраста окруженный многочисленным штатом мам, а затем, с пятилетнею возраста, переданный на попечение дядьки, известного Бориса Ивановича Морозова. С пяти лет стали его учить грамоте по букварю, перевели затем на Часослов, Псалтирь и Апостольские Деяния; семи лет научили писать, а девяти стали учить церковному пению. Этим собственно и закончилось образование. С ним рядом шли забавы: царевичу покупали игрушки: был у него, между прочим, конь "немец кого дела", были латы, музыкальные инструменты и санки потешные, словом, все обычные предметы детского развлечения. Но была и любопытная для того времени новинка - "немецкие печатные листы", т.е. выгравированные в Германии картинки, которыми Морозов пользовался, говорят, как подспорьем при обучении царевича. Дарили царевичу и книги; из них составилась у него библиотека числом в 13 томов. На 14-м году царевича торжественно объявили народу, а 16-ти лет царевич осиротел (потерял и отца и мать) и вступил на московский престол, не видев ничего в жизни, кроме семьи и дворца. Понятно, как сильно было влияние боярина Морозова на молодого царя: он заменял ему отца. Дальнейшие годы жизни царя Алексея дали ему много впечатлений и значительный жизненный опыт. Первое знакомство с делом государственного управления, необычные волнения в Москве в 1648 г., когда "государь царь к Спасову образу прикладывался", обещая восставшему "миру" убрать Морозова от дел, "чтобы миром утолилися"; путешествия в Литву и Ливонию в 1654--1655 гг., на театр военных действий, где царь видел у ног своих Смоленск и Вильну и был свидетелем военной неудачи под Ригой, -- все это развивающим образом подействовало на личность Алексея Михайловича, определило эту личность, сложило характер. Царь возмужал, из неопытного юноши стал очень определенным человеком, с оригинальной умственной и нравственной физиономией.

Современники искренно любили царя Алексея Михайловича. Самая наружность царя сразу говорила в его пользу и влекла к нему. В его живых голубых глазах светилась редкая доброта; взгляд этих глаз, по отзыву современника, никого не пугал, но ободрял и обнадеживал. Лицо государя, полное и румяное, с русой бородой, было благодушно-приветливо и в то же время серьезно и важно, а полная (потом даже чересчур полная) фигура его сохраняла величавую и чинную осанку. Однако царственный вид Алексея Михайловича ни в ком не будил страха: понимали, что не личная гордость царя создала эту осанку, а сознание важности и святости сана, который Бог на него возложил.

Привлекательная внешность отражала в себе, по общему мнению, прекрасную душу. Достоинства царя Алексея с некоторым восторгом описывали лица, вовсе от него независимые, -- именно далекие от царя и от Москвы иностранцы. Один из них, например, сказал, что Алексей Михайлович "такой государь", какого желали бы иметь все христианские народы, но немногие имеют" (Рейтенфельс). Другой поставил царя "наряду с добрейшими и мудрейшими государями" (Коллинс). Третий отозвался, что "царь одарен необыкновенными талантами, имеет прекрасные качества и украшен редкими добродетелями"; "он покорил себе сердца всех своих подданных, которые столько же любят его, сколько и благоговеют перед ним" (Лизек). Четвертый отметил, что при неограниченной власти своей в рабском обществе царь Алексей не посягнул ни на чье имущество, ни на чью жизнь, ни на чью честь (Мейерберг). Эти отзывы получат еще большую цену в наших глазах, если мы вспомним, что их авторы вовсе не были друзьями и поклонниками Москвы и москвичей. Совсем согласно с иноземцами и русский эмигрант Котошихин, сбросивший с себя не только московское подданство, но даже и московское имя, по-своему очень хорошо говорит о царе Алексее, называя его "гораздо тихим".

По-видимому Алексей Михайлович всем, кто имел случай его узнать, казался светлой личностью и всех удивлял своими достоинствами и приятностью. Такое впечатление современников, к счастью, может быть проверено материалом, более прочным и точным, чем мнения и отзывы отдельных лиц, -- именно письмами и сочинениями самого царя Алексея. Он очень любил писать и в этом отношении был редким явлением своего времени, очень небогатого мемуарами и памятниками частной корреспонденции. Царь Алексей с необыкновенной охотой сам брался за перо или же начинал диктовать свои мысли дьякам. Его личные литературные попытки не ограничивались составлением пространных, литературно написанных писем и посланий [* Много писаний царя Алексея издано: 1) И. П. Бартенев "Собрание Писем ц. Алекс. Мих.". М., 1856; 2) "Записки Отделения славянской и русск. археологии имп. Русск. археол. общества", т. 11; 3) "Сборник Моск. архива и М. Ин. Дел", т. V; 4) Соловьев "История России", т. XI и XII. Не раз эти писания вызывали ученых на характеристики Алексея Михайловича. Отметим характеристики С. М. Соловьева (в конце XII т. "Истории России"), И. Е. Забелина (в "Опытах изучения русских древностей и истории"), Н. И. Костомарова (в "Русской истории в жизнеописаниях"), В. О. Ключевского (в "Курсе русской истории", т. III).]. Он пробовал сочинять даже вирши (несколько строк, "которые могли казаться автору стихами", по выражению В. О. Ключевского).

Он составил "Уложение сокольничья пути", т.е. подробный наказ своим сокольникам. Он начинал писать записки о польской войне. Он писал деловые бумаги, имел привычку своеручно поправлять текст и делать прибавки в официальных грамотах, причем не всегда попадал в тень приказного изложения. Значительная часть его литературных попыток дошла до нас, и притом дошло по большей части то, что писал он во времена своей молодости, когда был свежее и откровеннее и когда жил полнее. Этот литературный материал замечательно ясно рисует нам личность государя и вполне позволяет понять, насколько симпатична и интересна была эта личность. Царь Алексей высказывался очень легко, говорил почти всегда без обычной в те времена риторики, любил, что называется, поговорить и пофилософствовать в своих произведениях. При чтении этих произведений прежде всего бросается в глаза необыкновенная восприимчивость и впечатлительность Алексея Михайловича. Он жадно впитывает в себя, "яко губа напояема", впечатления от окружающей его действительности. Его занимает и волнует все одинаково: и вопросы политики, и военные реляции, и смерть патриарха, и садоводство, и вопрос о том, как петь и служить в церкви, и соколиная охота, и театральные представления, и убийство пьяного монаха в его любимом монастыре... Ко всему он относится одинаково живо, все действует на него одинаково сильно: он плачет после смерти патриарха и доходит до слез от выходок монастырского казначея. "До слез стало! видит чюдотворец (Савва), что во мгле хожу", -- пишет он этому ничтожному казначею Саввина монастыря. В увлечении тем или иным предметом царь не делает видимого различия между важным и неважным.

О поражении своих войск и о монастырской драке пишет он с равным одушевлением и вниманием. Описывая своему двоюродному брату (по матери) Аф. Ив. Матюшкину бой при г. Валке 19 июня 1657 г., царь пишет: "Брат! буди тебе ведомо: у Матвея Шереметева был бой с немецкими людьми. И дворяне издрогали и побежали все, а Матвей остался в отводе и сорвал немецких людей. Да навстречю иные пришли роты, и Матвей напустил и на тех с небольшими людми, да лошадь повалилась, так его и взяли! А людей наших всяких чинов 51 человек убит да ранено 35 человек. И то благодарю Бога, что от трех тысяч голов столько побито, а то все целы, потому, что побежали; а сами плачют, что так грех учинился!.. А с кем бой был, и тех немец всего было две тысячи; наших и больше было, да так грех пришел. А о Матвее не тужи: будет здоров, вперед ему к чести! Радуйся, что люди целы, а Матвей будет по-прежнему". Царь сочувствует храброму Шереметеву и радуется, что целы благодаря бегству его "издрогавшие" люди. Позор поражения он готов объяснить "грехом" и не только не держит гнева на виновных, но душевно жалеет их. Ту же степень внимания, только не сочувственного, царь уделяет и подвигам помянутого Саввинского казначея Никиты, который стрелецкого десятника, поставленного в монастыре, зашиб посохом в голову, а оружие, седла и зипуны стрелецкие велел выметать вон за двор.

Царь составил Никите послание (вместо простой приказной грамоты) "От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси врагу Божию, богоненавистцу и христопродавцу и разорителю чюдотворцова дома (т.е. Саввина монастыря) и единомысленнику сатанину, врагу проклятому, ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею казначею Никите". В этом послании Алексей Михайлович спрашивал Никиту: "Кто тебя, сиротину; спрашивал над домом чюдотворцовым да и надо мною, грешным, властвовать? кто тебе сию власть мимо архимандрита дал, что тебе без его ведома стрельцов и мужиков моих Михайловских бить?" Так как Никита счел себе бесчестием, что стрельцы расположились у его кельи, то царь обвинил монаха в сатанинской гордости и восклицал: "Дорого добре, что у тебя, скота, стрельцы стоят! лучше тебя и честнее тебя и у митрополитов стоят стрельцы по нашему указу!... дороги ль мы пред Богом с тобою и дороги ль наши высокосердечныя мысли, доколе отвращаемся, доколе не всею душою и не всем сердцем заповеди Его творим?!" За самоуправство царь налагал на монаха позорное наказание: с цепью на шее и в кандалах Никиту стрельцы должны были снести в его келью после того, как ему "пред всем собором" прочтут царскую грамоту. А за "роптание спесивое" царь грозил монаху жаловаться на нею чудотворцу и просить суда и обороны пред Богом.

Так живо и сильно, доходя до слез и до "мглы" душевной, переживал царь Алексей Михайлович все то, что забирало его за сердце. И не только исключительные события его личной и государственной жизни, но и самые обыкновенные частности повседневного быта легко поднимали его впечатлительность, доводя ее порою до восторга, до гнева, до живой жалости. Среди серьезных писем к Аф. Ив. Матюшкину есть одно -- все сплошь посвященное двум молодым соколам и их пробе на охоте. Алексей Михайлович с восторгом описывает, как он "отведывал" этих "дикомытов" и как один из них и "безмерно каково хорошо летел" и "милостию Божией и твоими (Матюшкина) молитвами и счастием" отлично "заразил" утку: "Как ее мякнет по шее, так она десятью перекинулась" (т.е. десять раз перевернулась при падении)! В деловой переписке с Матюшкиным царь не упускает сообщать ему и такую малую, например, новость: "Да на нашем стану в селе Таинском новый сокольник Мишка Семенов сидел у огня да, вздремав, упал в огонь, и ево из огня вытащили, немного не сгорел, а как в огонь упал, и того он не слыхал". Во время морового поветрия 1654--1655 гг. царь уезжал от своей семьи на войну и очень беспокоился о своих родных. "Да для Христа, государыни мои, оберегайтесь от заморнова ото всякой вещи, - писал он своим сестрам, -- не презрите прошения нашего!" Но в то самое время, когда война и мор, казалось, сполна занимали ум Алексея Михайловича и он своим близким с тоскою в письмах "от мору велел опасатца", он не удержался, чтобы не описать им поразившее его в Смоленске весеннее половодье. "Да буди нам ведомо, -- пишет он, - на Днепре был мост 7 сажен над водою; и на Фоминой неделе прибыло столько, что уже с мосту черпают воду; а чаю, и поиметь (мост)"... Рассказывают, будто бы однажды в докладе царю из кормового дворца было указано, что квасы, которые там варили на царский обиход, не удались: один сорт кваса вышел так плох, что разве только стрельцам споить. Алексей Михайлович обиделся за своих стрельцов и на докладе раздраженно указал докладчику:"Сам выпей!"

Мудрено ли, что такой живой и восприимчивый человек, как царь Алексей, мог быть очень вспыльчив и подвижен на гнев. Несмотря на внешнее добродушие и действительную доброту, Алексей Михайлович по живости духа нередко давал волю своему неудовольствию, гневался, бранился и даже дрался. Мы видели, как он бранил "сиротину" монаха за его грубые претензии. Почти так же доставалось от "гораздо тихаго" царя и людям высших чинов и более высокой породы. В 1658 г., недовольный князем Ив. АН. Хованским за его местническое высокомерие и за ссору с Аф. Лавр. Ординым-Нащокиным, Алексей Михайлович послал сказать ему царский выговор с такими, между прочим, выражениями: "Тебя, князя Ивана, взыскал и выбирал за службу великий государь, а то тебя всяк называл дураком, и тебе своею службою возноситься не надобно; ...великий государь велел тебе сказать имянно, что за непослушание и за Афанасия (Ордина-Нащокина) тебе и всему роду твоему быть разорену". В другой раз (1660 г.), сообщая Матюшкину о поражении этого своего "избранника" князя Хованского-Тараруя, царь виною поражения выставлял "ево беспутную дерзость" и с горем признавался, что из-за военных тревог сам он "не ходил на поле тешиться июня с 15 числа июля по 5 число, и птичей промысл поизмешался". Несмотря, однако, на беспутную дерзость и "дурость" князя Хованского, Алексей Михайлович продолжал его держать у дел до самой своей кончины: вероятно, "тараруй" (т.е. болтун) и "дурак" обладал и положительными деловыми качествами. (Надобно вспомнить, что в ужасные дни стрелецкого бунта 1682 г. правительство решилось поставить именно этого тараруя во главе Стрелецкого приказа). Еще крепче, чем Хованскому, писал однажды царь Алексей Михайлович "врагу креста Христова и новому Ахитофелу князь Григорью Ромодановскому". За малую, по-видимому, вину (не отпустил вовремя солдат к воеводе С. Змееву) царь послал ему такие укоры: "Воздаст тебе Господь Бог за твою к нам, великому государю, прямую сатанинскую службу!... И ты дело Божие и наше государево потерял, потеряет тебя самого Господь Бог!... И сам ты, треокаянный и бесславный ненавистник рода христианского -- для того, что людей не послал, -- и нам верный изменник и самого истинного сатаны сын и друг диаволов, впадешь в бездну преисподнюю из неяже никто не возвращался... Вконец ведаем, завистниче и верный наш непослушниче, как то дело ухищренным и злопронырливым умыслом учинил; а товарища твоего, дурака и худого князишка, пытать велим, а страдника Климку велим повесить. Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди свои на востоке и на западе и на юге и на севере правду; и мы Божии дела и наши государевы на всех странах полагаем -- смотря по человеку, а не всех стран дела тебе одному, ненавистнику, делать, для того: невозможно естеству человеческому на все страны делать, один бес на все страны мещется!..." Но, отругав на этот раз князя Гр. Гр. Ромодановского, царь в другое время шлет ему милостивое "повеление" в виде виршей: "Рабе Божий! дерзай о имени Божии И уповай всем сердцем: подаст Бог победу! И любовь и совет великой имеей с Брюховецким.

А себя и людей Божиих и наших береги крепко" и т. д.

Стало быть, и Ромодановский, как Хованский, не всегда казался царю достойным хулы и гнева. Вспыльчивый и бранчливый, Алексей Михайлович был, как видим, в своем гневе непостоянен и отходчив, легко и искренно переходя от брани к ласке. Даже тогда, когда раздражение государя достигало высшего предела, оно скоро сменялось раскаянием и желанием мира и покоя. В одном заседании Боярской думы, вспыхнув от бестактной выходки своего тестя боярина И. Д. Милославского, царь изругал его, побил и пинками вытолкал из комнаты. Гнев царя принял такой крутой оборот, конечно, потому, что Милославского по его свойствам и вообще нельзя было уважать. Однако добрые отношения между тестем и зятем от того не испортились: оба они легко забыли происшедшее. Серьезнее был случай со старым придворным человеком, родственником царя по матери, Родионом Матвеевичем Стрешневым, о котором Алексей Михайлович был высокого мнения. Старик отказался, по старости, оттого, чтобы вместе с царем "отворить" себе кровь. Алексей Михайлович вспылил, потому что отказ представился ему высокоумием и гордостью, -- и ударил Стрешнева. А потом он не знал, как задобрить и утешить почитаемого им человека, просил мира и слал ему богатые подарки.

Но не только тем, что царь легко прощал и мирился, доказывается его душевная доброта. Общий голос современников называет его очень добрым человеком. Царь любил благотворить. В ею дворце, в особых палатах, на полном царском иждивении жили так называемые "верховые (т.е. дворцовые) богомольцы", "верховые нищие" и "юродивые". "Богомольцы были древние старики, почитаемые за старость и житейский опыт, за благочестие и мудрость. Царь в зимние вечера слушал их рассказы про старое время о том, что было "за тридцать и за сорок лет и больши". Он покоил их старость так же, как чтил безумие, Христа ради, юродивых, делавшее их неумытными и бесстрашными обличителями и пророками в глазах всего общества тою времени. Один из таких юродивых, именно, Василий Босой, или "Уродивый", играл большую роль при царе Алексее как его советник и наставник. О "брате нашем Василии" не раз встречаются почитательные упоминания в царской переписке. Опекая подобный люд при жизни, царь устраивал "богомольцам" и "нищим" торжественные похороны после их кончины и в их память учреждал "кормы" и раздавал милостыню по церквам и тюрьмам. Такая же милостыня шла от царя и по большим праздникам; иногда он сам обходил тюрьмы, раздавая подаяние "несчастным". В особенности перед "великим" или "светлым" днем Св. Пасхи, на "страшной" неделе, посещал царь тюрьмы и богадельни, оделял милостыней и нередко освобождал тюремных "сидельцев", выкупал неоплатных должников, помогал неимущим и больным. В обычные для той эпохи рутинные формы "подачи" и "корма" нищим Алексей Михайлович умел внести сознательную стихию любви к добру и людям.

Не одна нищета и физические страдания трогали царя Алексея Михайловича. Всякое горе, всякая беда находили в его душе отклик и сочувствие. Он был способен и склонен к самым теплым и деликатным дружеским утешениям, лучше всего рисующим его глубокую душевную доброту. В этом отношении замечательны его знаменитые письма к двум огорченным отцам: князю Никите Ивановичу Одоевскому и Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину об их сыновьях. У кн. Одоевского умер внезапно его "первенец", взрослый сын князь Михаил в то время, когда его отец был в Казани. Царь Алексей сам особым письмом известил отца о горькой потере. Он начал письмо похвалами почившему, причем выразил эти похвалы косвенно -- в виде рассказа о том, как чинно и хорошо обходились князь Михаил и его младший брат князь Федор с ним, государем, когда государь был у них в селе Вешнякове. Затем царь описал легкую и благочестивую кончину князя Михаила: после причастия он "как есть уснул; отнюдь рыдания не было, ни терзания". Светлые тоны описания здесь взяты были, разумеется, нарочно, чтобы смягчить первую печаль отца. А потом следовали слова утешения, пространные, порой прямо нежные слова. В основе их положена та мысль, что светлая кончина человека без страданий, "в добродетели и в покаянии добре", есть милость Господня, которой следует радоваться даже и в минуты естественного горя.

"Радуйся и веселися, что Бог совсем свершил, изволил взять с милостию своею; и ты принимай с радостию сию печаль, а не в кручину себе и не в оскорбление". "Нельзя, что не поскорбеть и не прослезиться, -- и прослезиться надобно, да в меру, чтоб Бога наипаче не прогневать!" Не довольствуясь словесным утешением, Алексей Михайлович пришел на помощь Одоевским и самым делом: принял на себя и похороны. "На все погребальные л послал, -- пишет он, -- сколько Бог изволил, потому что впрямь узнал и проведал про вас, что опричь Бога на небе-си, а на земли опричь меня, ни у ково у вас нет" [* Это место письма имеет, по-видимому, какой-то особый смысл. Семья этих князей Одоевских далеко не была бедна.]. В конце утешительного послания царь своеручно прописал последние ласковые слова: "Князь Никита Иванович! не оскорбляйся, токмо уповай на Бога и на нас будь надежен!" Горе А. Л. Ордина-Нащокина, по мнению Алексея Михайловича, было горше, чем утрата кн. Н. И. Одоевского. По словам царя, "тебе, думному дворянину, больше этой беды вперед уже не будет: больше этой беды на свете не бывает!" У Ордина-Нащокина убежал за границу сын, по имени Воин, и убежал, как изменник, во время служебной поездки с казенными деньгами, "со многими указами о делах и с ведомостями". На просьбу пораженного отца об отставке царь послал ему "от нас, великаго государя, милостивое слово". Это слово было не только милостиво, но и трогательно. После многих похвальных эпитетов "христолюбцу и миролюбцу, нищелюбцу и трудолюбцу" Афанасию Лаврентьевичу царь тепло говорит о своем сочувствии не только ему, Афанасию, но и его супруге в "их великой скорби и туге". Об отставке своего "добраго ходатая и желателя" он не хочет и слышать, потому что не считает отца виновным в измене сына. Царь и сам доверял изменнику, как доверял ему отец: "Будет тебе, верному рабу Христову и нашему, сына твоего дурость ставить в ведомство и соглашение твое ему! и он, простец, и у нас, великаго государя, тайно был, и не по одно время, и о многих делах с ним к тебе приказывали, а такова простоумышленнаго яда под языком его не видали!" Царь даже пытается утешить отца надеждой на возвращение не изменившего якобы, а только увлекшегося юноши.

"Атому мы, великий государь, не подивляемся, что сын твой сплутал: знатно то, что с малодушия то учинил. Он человек молодой, хощет создания Владычня и творения руку Его видеть на сем свете; якоже и птица летает семо и овамо и, полетав довольно, паки ко гнезду своему прилетает: так и сын ваш вспомянет гнездо свое телесное, наипаче же душевное привязание от Святого Духа во святой купели, и к вам вскоре возвратится!" Какая доброта и какой такт диктовали эти золотые слова утешения в беде, больше которой "на свете не бывает!" И царь оказался прав: Афанасьев "сынишка Войка" скоро вернулся из дальних стран во Псков, а оттуда в Москву, и Алексей Михайлович имел утешение написать Аф. Л. Ордину-Нащокину, что за его верную и радетельную службу он пожаловал сына его, вины отдал, велел свои очи видеть и написать по московскому списку с отпуском на житье в отцовские деревни.

Живая, впечатлительная, чуткая и добрая натура Алексея Михайловича делала его очень способным к добродушному веселью и смеху. Склонностью к юмору он напоминает своего гениального сына Петра; оба они любили пошутить и словом и делом. Среди писем к Матюшкину есть одно, написанное "тарабарски", нелегким для чтения шрифтом и сочиненное только затем, чтобы подразнить Матюшкина шутливым замечанием, что когда его нет, то некому царя покормить плохим хлебом "с закалою". "А потом буди здрав", -- милостиво заключает царь свой намек на какую-то кулинарную оплошность его любимца. Другое письмо к Матюшкину все сплошь игриво. Царь пишет из "подхода" и начинает поручением устроить маленький обман его сестер-царевен: "Нарядись в ездовое (дорожное) платье да съезди к сестрам, будто бы от меня приехал, да спрошай о здоровьи". Матюшкину, стало быть, приказано просто лгать царевнам, что он лично прибыл в Москву из того подмосковного "потешного" села, где тогда жил государь. Вслед за этим поручением царь Алексей сообщает Матюшкину: "Тем утешаюся, что столников беспрестани купаю ежеутрь в пруде... за то: кто не поспеет к моему смотру, так того и купаю!" Очевидно, эта утеха не была жестокой, так как стольники на нее видимо напрашивались сами.

Государь после купанья в отличие звал их к своему столу: "У меня купальщики те ядят вдоволь, -- продолжает царь Алексей, -- а иные говорят: мы де нароком не поспеем, так де и нас выкупают да и за стол посадят. Многие нароком не поспевают". Так тешился "гораздо тихий" царь, как бы преобразуя этим невинным купаньем стольников жестокие издевательства его сына Петра над вольными и невольными собутыльниками. Само собой приходит на ум и сравнение известной "книги, глаголемой Урядник сокольничья пути" царя Алексея с не менее известными церемониалами "всешутейшего собора" Петра Великого. Насколько "потеха" отца благороднее "шутовства" сына, и насколько острый цинизм последнего ниже целомудренной шутки Алексея Михайловича! Свой шутливый охотничий обряд, "чин" производства рядового сокольника в начальные, царь Алексей обставил нехитрыми символическими действиями и тарабарскими формулами, которые по наивности и простоте немногого стоят, но в основе которых лежит молодой и здоровый охотничий энтузиазм и трогательная любовь к красоте причьей природы. Тогда как у царя Петра служение Бахусу и Ивашке Хмельницкому приобретало характер культа, в "Уряднике" царя Алексея "пьянство" сокольника было показано в числе вин, за которые "безо всякие пощады быть сосланы на Лену". Разработав свой "потешный" чин производства в сокольники и отдав в нем дань своему веселью, царь Алексей своеручно написал на нем характерную оговорку: "Правды же и суда и милостивыя любви и ратного строя николиже позабывайте: делу время и потехе час!" Уменье соединять дело и потеху заметно у царя Алексея и в том отношении, что он охотно вводил шутку в деловую сферу.

В его переписке не раз встречаем юмор там, где его не ждем. Так, сообщая в 1655 г. своему любимцу "верному и избранному" стрелецкому голове А. С. Матвееву разного рода деловые вести, Алексей Михайлович, между прочим, пишет: "Посланник приходил от шведскаго Карла короля, думный человек, а имя ему Уддеудла. Таков смышлен: и купить его, то дорого дать что полтина, хотя думный человек; мы, великий государь, в десять лет впервые видим такого глупца посланника!" Насмешливо отозвавшись вообще о ходах шведской дипломатии, царь продолжает: "Тако нам, великому государю, то честь, что король прислал обвестить посланника, а и думнаго человека. Хотя и глуп, да что же делать? така нам честь!" В 1656 г. в очень серьезном письме сестрам из Кокенгаузена царь сообщал им подробности счастливого взятия этого крепкого города и не удержался от шутливо-образного выражения: "А крепок безмерно: ров глубокой - меншей брат нашему Кремлевскому рву; а крепостию -- сын Смоленску граду: ей, чрез меру крепок!" Частная, неделовая переписка Алексея Михайловича изобилует такого рода шутками и замечаниями. В них нет особого остроумия и меткости, но много веселого благодушия и наклонности посмеяться.

Такова была природа царя Алексея Михайловича, впечатлительная и чуткая, живая и мягкая, общительная и веселая. Эти богатые свойства были в духе того времени обработаны воспитанием. Алексея Михайловича приучили к книге и разбудили в нем умственные запросы. Склонность к чтению и размышлению развила светлые стороны натуры Алексея Михайловича и создала из него чрезвычайно привлекательную личность. Он был один из самых образованных людей московского общества того времени: следы его разносторонней начитанности, библейской, церковной и светской, разбросаны во всех его произведениях. Видно, что он вполне овладел тогдашней литературой и усвоил себе до тонкости книжный язык. В серьезных письмах и сочинениях он любит пускать в ход цветистые книжные обороты, но, вместе с тем, он не похож на тогдашних книжников-риторов, для красоты формы жертвовавших ясностью и даже смыслом. У царя Алексея продуман каждый его цветистый афоризм, из каждой книжной фразы смотрит живая и ясная мысль. У него нет пустословия: все, что он прочел, он продумал; он, видимо, привык размышлять, привык свободно и легко высказывать то, что надумал, и говорил притом только то, что думал. Поэтому его речь всегда искренна и полна содержания. Высказывался он чрезвычайно охотно, и потому его умственный облик вполне ясен. Чтение образовало в Алексее Михайловиче очень глубокую и сознательную религиозность. Религиозным чувством он был проникнут весь. Он много молился, строго держал посты и прекрасно знал все церковные уставы.

Его главным духовным интересом было спасение души. С этой точки зрения он судил и других. Всякому виновному царь при выговоре непременно указывал, что он своим проступком губит свою душу и служит сатане. По представлению, общему в то время, средство ко спасению души царь видел в строгом последовании обрядности и поэтому сам очень строго соблюдал все обряды. Любопытно прочесть записки дьякона Павла Алеппского, который был в России в 1655 г. с патриархом Макарием Антиохийским и описал нам Алексея Михайловича в церкви среди клира. Из этих записок всего лучше видно, какое значение придавал царь обрядам и как заботливо следил за точным их исполнением. Но обряд и аскетическое воздержание, к которому стремились наши предки, не исчерпывали религиозного сознания Алексея Михайловича. Религия для него была не только обрядом, но и высокой нравственной дисциплиной: будучи глубоко религиозным, царь думал вместе с тем, что не грешит, смотря комедию и лаская немцев. В глазах Алексея Михайловича театральное представление и общение с иностранцами не были грехом и преступлением против религии, но совершенно позволительным новшеством, и приятным, и полезным. Однако при этом он ревниво оберегал чистоту религии и, без сомнения, был одним из православнейших москвичей; только его ум и начитанность позволяли ему гораздо шире понимать православие, чем понимало его большинство его современников.

Его религиозное сознание шло, несомненно, дальше обряда: он был философ-моралист, и его философское мировоззрение было строго-религиозным. Ко всему окружающему он относился с высоты своей религиозной морали, и эта мораль, исходя из светлой, мягкой и доброй души царя, была не сухим кодексом отвлеченных нравственных правил, суровых и безжизненных, а звучала мягким, прочувственным, любящим словом, сказывалась полным ясного житейского смысла теплым отношением к людям. Склонность к размышлению и наблюдению, вместе с добродушием и мягкостью природы, выработали в Алексее Михайловиче замечательную для того времени тонкость чувства, поэтому и его мораль высказывалась иногда поразительно хорошо, тепло и симпатично, особенно тогда, когда ему приходилось кого-нибудь утешать. Высокий образец этой трогательной морали представляет упомянутое выше письмо царя к князю Ник. Ив. Одоевскому о смерти его старшего сына, князя Михаила. В этом письме ясно виден человек чрезвычайно деликатный, умеющий любить и понимать нравственный мир других, умеющий и говорить, и думать, и чувствовать очень тонко. Та же тонкость понимания и способность дать нравственную оценку своему положению и своим обязанностям сказывается в замечательном "статейном списке", или письме Алексея Михайловича к Никону, митрополиту Новгородскому, с описанием смерти патриарха Иосифа. Вряд ли Иосиф пользовался действительно любовью царя и имел в его глазах большой нравственный авторитет. Но царь считал своей обязанностью чтить святителя и относиться к нему с должным вниманием, поэтому он окружил больного патриарха своими заботами, посещал его, присутствовал даже при его агонии, участвовал в чине его погребения и лично самым старательным образом переписал "келейную казну" патриарха, "с полторы недели ежедень ходил" в патриаршие покои как душеприказчик.

Во всем этом Алексей Михайлович и дает добровольный отчет Никону, предназначенному уже в патриархи всея Руси. Надобно, прочитать сплошь весь царский "статейный список", чтобы в полной мере усвоить его своеобразную прелесть. Описание последней болезни патриарха сделано чрезвычайно ярко с полной реальностью, причем царь сокрушается, что упустил случай по московскому обычаю напомнить Иосифу о необходимости предсмертных распоряжений. "И ты меня, грешнаго, прости (пишет он Никону), что яз ему не воспомянул о духовной и кому душу свою прикажет". Царь пожалел пугать Иосифа, не думая, что он уже так плох: "Мне молвить про духовную-то, и помнит: вот де меня избывает!" Здесь личная деликатность заставила царя Алексея отступить от жестокого обычая старины, когда и самим царям в болезни их дьяки поминали "о духовной". Умершего патриарха вынесли в церковь, и царь пришел к его гробу в пустую церковь в ту минуту, когда можно было глазом видеть процесс разложения в трупе ("безмерно пухнет", "лицо розно пухнет"). Царь Алексей испугался: "И мне прииде, -- пишет он, -- помышление такое от врага: побеги де ты вон, тотчас де тебя, вскоча, удавит!.. И я, перекрестясь, да взял за руку его, света, и стал целовать, а во уме держу то слово: от земли создан, и в землю идет; чего боятися?.. Тем себя и оживил, что за руку-то его с молитвой взял!" Во время погребения патриарха случился грех: "Да такой грех, владыка святый: погребли без звону!.. а прежних патриархов с звоном погребали". Лишь сам царь вспомнил, что надо звонить, так уже стали звонить после срока. Похоронив патриарха, Алексей Михайлович принялся за разбор личного имущества патриаршего с целью его благотворительного распределения; кое-что из этого имущества царь и распродал. Самому царю нравились серебряные "суды" (посуда) патриарха, и он, разумеется, мог бы их приобрести для себя: было бы у него столько денег, "что и вчетверо цену-то дать", по его словам. Но государя удержало очень благородное соображение: "Да и в том меня, владыко святый, прости (пишет царь Никону): немного и я покусился иным судам, да милостию Божиею воздержался и вашими молитвами святыми. Ей-ей, владыко святый, се от Бога грех, се от людей зазорно, а се какой я буду прикащик: самому мне (суды) имать, а деньги мне платить себе ж?!" Вот с какими чертами душевной деликатности, нравственной щекотливости и совестливости выступает перед нами самодержец XVII в., боящийся греха от Бога и зазора от людей и подчиняющий христианскому чувству свой суеверный страх!

То же чувство деликатности, основанной на нравственной вдумчивости, сказывается в любопытнейшем выговоре царя воеводе князю Юрию Алексеевичу Долгорукому. Долгорукий в 1658 г. удачно действовал против Литвы и взял в плен гетмана Гонсевского. Но его успех был следствием его личной инициативы: он действовал по соображению с обстановкой, без спроса и ведома царского. Мало того, он почему-то не известил царя вовремя о своих действиях и главным образом об отступлении от Вильны, которое в Москве не одобрили. Выходило так, что за одно надлежало Долгорукого хвалить, а за другое порицать. Царь Алексей находил нужным официально выказать недовольство поведением Долгорукого, а неофициально послал ему письмо с мягким и милостивым выговором. "Похваляем тебя без вести (т.е. без реляции Долгорукого) и жаловать обещаемся", -- писал государь, но тут же добавлял, что эта похвала частная и негласная: "И хотим с милостивым словом послать и с иною нашею государевою милостию, да нельзя послать: отписки от тебя нет, неведомо, против чего писать тебе!" Объяснив, что Долгорукий сам себе устроил "бесчестье", царь обращается к интимным упрекам: "Ты за мою, просто молвить, милостивую любовь ни одной строки не писывал ни о чем! Писал к друзьям своим, а те -- ей, ей! -- про тебя же переговаривают да смеются, как ты торопишься, как и иное делаешь... Чаю, что князь Никита Иванович (Одоевский) тебя подбил; и его было слушать напрасно: ведаешь сам, какой он промышленник! послушаешь, как про него поют на Москве"... Но одновременно с горькими укоризнами царь говорит Долгорукому и ласковые слова: "Тебе бы о сей грамоте не печалиться: любя тебя пишу, а не кручинясь; а сверх того сын твой скажет, какая немилость моя к тебе и к нему!... Жаль конечно тебя: впрямь Бог хотел тобою всякое дело в совершение не во многие дни привести... да сам ты от себя потерял!" В заключение царь жалует Долгорукого тем, что велит оставить свой выговор втайне: "А прочтя сию нашу грамоту и запечатав, прислать ее к нам с тем же, кто к тебе с нею приедет". Очень продуманно, деликатно и тактично это желание царя Алексея добрым интимным внушением смягчить и объяснить официальное взыскание с человека, хотя и заслуженного, но формально провинившегося.

Во всех посланиях царя Алексея Михайловича, подобных приведенному, где царю приходилось обсуждать, а иногда и осуждать поступки разных лиц, бросается в глаза одна любопытная черта. Царь не только обнаруживает в себе большую нравственную чуткость, но он умеет и любит анализировать: он всегда очень пространно доказывает вину, объясняет, против кого и против чего именно погрешил виновный и насколько сильно и тяжко его прегрешение. Характернейший образец подобных рассуждений находим в его обращении к князю Григорию Семеновичу Куракину с выговором за то, что он (в 1668 г.) не поспешил на выручку гарнизонам Нежина и Чернигова. Царь упрекнул Куракина в недомыслии, в том, что он "притчею не промыслит, что будет" вследствие его промедления. "То будет (объясняет царь воеводе): первое -- Бога прогневает... и кровь напрасно многую прольет; второе -- людей потеряет и страх на людей наведет и торопость, третье -- от великаго государя гнев примет; четвертое -- от людей стыд и срам, что даром людей потерял; пятое -- славу и честь, на свете Богом дарованную, непристойным делом... отгонит от себя и вместо славы укоризны всякия и неудобные переговоры восприимет. И то все писано к нему, боярину (заключает Алексей Михайлович), хотя добра святой и восточной церкви и чтобы дело Божие и его государево свершалось в добром полководстве, а его, боярина, жалуя и хотя ему чести и жалея его старости!" Наблюдения над такими словесными упражнениями приводят к мысли, что царь Алексей много и основательно размышлял. И это размышление состояло не в том только, что в уме Алексея Михайловича послушно и живо припоминались им читанные тексты и чужие мысли, подходящие внешним образом к данному времени и случаю.

Умственная работа приводила его к образованию собственных взглядов на мир и людей, а равно и общих нравственных понятий, которые составляли его собственное философско-нравственное достояние. Конечно, это не была система мировоззрения в современном смысле; тем не менее в сознании Алексея Михайловича был такой отчетливый моральный строй и порядок, что всякий частный случай ему легко было подвести под его общие понятия и дать ему категорическую оценку. Нет возможности восстановить в общем содержании и системе этот душевный строй, прежде всего потому, что и сам его обладатель никогда не заботился об этом. Однако для примера укажем хотя бы на то, что, исходя из религиозно-нравственных оснований, Алексей Михайлович имел ясное и твердое понятие о происхождении и значении царской власти в Московском государстве как власти богоустановленной и назначенной для того, чтобы "рассуждать людей вправду" и "беспомощным помогать". Уже были выше приведены слова царя Алексея князю Гр. Ромодановскому: "Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди своя на востоке и на западе и на юге и на севере вправду". Для царя Алексея это была не случайная красивая фраза, а постоянная твердая формула его власти, которую он сознательно повторял всегда, когда его мысль обращалась на объяснение смысла и цели его державных полномочий. В письме к князю Н. И. Одоевскому, например, царь однажды помянул о том, "как жить мне, государю, и вам, боярам", и на эту тему писал: "А мы, великий государь, ежедневно просим у Создателя... чтобы Господь Бог... даровал нам, великому государю, и вам, боярам, с нами единодушно люди Его, Световы, рассудити вправду, всем равно". Взятый здесь пример имеет цену в особенности потому, что для историка в данном случае ясен источник тех фраз царя Алексея, в которых столь категорически нашла себе определение, впервые в Московском государстве, идея державной власти. Свои мысли о существе царского суждения Алексей Михайлович черпал, по-видимому, из чина царского венчания или же непосредственно из главы 9-й Книги Премудрости Соломона. Не менее знаменательным кажется и отношение царя к вопросу о внешнем принуждении в; делах веры. С заметной твердостью и смелостью мысли, хотя и в очень сдержанных фразах, царь пишет по этому вопросу митрополиту Никону, которого авторитет он ставил в те годы необыкновенно высоко. Он просит Никона не томить в походе монашеским послушанием сопровождавших его светских людей, "не заставливай у правила стоять: добро, государь владыко святый, учить премудра -- премудрее будет, а безумному -- мозолие ему есть!". Он ставит Никону на вид слова одного из его спутников, что Никон "никого де силою не заставит Богу веровать". При всем почтении к митрополиту, "не в пример святу мужу", Алексей Михайлович видимо разделяет мысли не согласных с Никоном и терпевших от него подневольных постников и молитвенников. Нельзя силой заставить Богу веровать -- это по всей видимости убеждение самого Алексея Михайловича.

При постоянном религиозном настроении и напряженной моральной вдумчивости Алексей Михайлович обладал одной симпатичной чертой, которая, казалось бы, мало могла уживаться с его аскетизмом и наклонностью к отвлеченному наставительному резонерству. Царь Алексей был весьма эстетичен -- в том смысле, что любил и понимал красоту. Его эстетическое чувство сказывалось ярче всего в страсти к соколиной охоте, а позже -- к сельскому хозяйству. Кроме прямых ощущений охотника и обычных удовольствий охоты с ее азартом и шумным движением, соколиная потеха удовлетворяла в царе Алексее и чувству красоты. В "Уряднике сокольничья пути" он очень тонко рассуждает о красоте разных охотничьих птиц, о прелести птичьего лета и удара, о внешнем изяществе своей охоты. Для него "его государевы красныя и славные птичьи охоты" урядство или порядок "уставляет и объявляет красоту и удивление"; высокого сокола лет -- "красносмотрителен и радостен"; копцова (т.е. копчика) добыча и лет -- "добро-виден". Он следит за красотой сокольничьего наряда и оговаривает, чтобы нашивка на кафтанах была "золотная" или серебряная: "к какому цвету какая пристанет"; требует, чтобы сокольник держал птицу "подъявительно к видению человеческому и ко красоте кречатьей", т.е. так, чтобы ее рассмотреть было удобно и красиво.

Элемент красоты и изящества вообще играет не последнюю роль в "урядстве" всего охотничьего чина царя Алексея. То же чувство красоты заставляло царя увлекаться внешним благочестием церковного служения и строго следить за ним, иногда даже нарушая его внутреннюю чинность для внешней красоты. В записках Павла Алеппского можно видеть много примеров тому, как царь распоряжался в церкви, наводя порядок и красоту в такие минуты, когда, по нашим понятиям, ему надлежало бы хранить молчание и благоговение. Не только церковные церемонии, но и парады придворные и военные необыкновенно занимали Алексея Михайловича с точки зрения "чина" и "урядства", т.е. внешнего порядка, красоты и великолепия. Он, например, с чрезвычайным усердием устраивал смотры и проводы своим войскам перед первым литовским походом, обставляя их торжественным и красивым церемониалом. Большой эстетический вкус царя сказывался в выборе любимых мест: кто знает положение Саввина-Сторожевского монастыря в Звенигороде, излюбленного царем Алексеем Михайловичем, тот согласится, что это одно из красивейших мест всей Московской губернии; кто был в селе Коломенском, тот помнит, конечно, тамошние прекрасные виды с высокого берега Москвы-реки. Мирная красота этих мест -- обычный тип великорусского пейзажа -- так соответствует характеру "гораздо тихаго" царя.

Соединение глубокой религиозности и аскетизма с охотничьими наслаждениями и светлым взглядом на жизнь не было противоречием в натуре и философии Алексея Михайловича. В нем религия и молитва не исключали удовольствий и потех. Он сознательно позволял себе свои охотничьи и комедийные развлечения, не считал их преступными, не каялся после них. У него и на удовольствия был свой особый взгляд. "И зело потеха сия полевая утешает сердца печальныя, -- пишет он в наставлении сокольникам. -- Будите охочи, забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехою... да не одолеют вас кручины и печали всякия". Таким образом, в сознании Алексея Михайловича охотничья потеха есть противодействие печали, и подобный взгляд на удовольствия не случайно соскользнул с его пера: по мнению царя, жизнь не есть печаль, и от печали нужно лечиться, нужно гнать ее -- так и Бог велел. Он просит Одоевского не плакать о смерти сына: "Нельзя, что не поскорбеть и не прослезиться, и прослезиться надобно -- да в меру, чтобы Бога наипаче не прогневать". Но если жизнь -- не тяжелое, мрачное испытание, то она для царя Алексея и не сплошное наслаждение. Цель жизни -- спасение души, и достигается эта цель хорошей благочестивой жизнью; а хорошая жизнь, по мнению царя, должна проходить в строгом порядке: в ней все должно иметь свое место и время; царь, говоря о потехе, напоминает своим сокольникам: "Правды же и суда и милостивые любве и ратнаго строя николиже позабывайте: делу время и потехе час".

Таким образом, страстно люби мая царем Алексеем забава для него все-таки только забава и не должна мешать делу. Он убежден, что во все, что бы ни делал человек, нужно вносить порядок, "чин". "Хотя и мала вещь, а будет по чину честна, мерна, стройна, благочинна, -- никто же зазрит, никто же похулит, всякий похвалит, всякий прославит и удивится, что в малой вещи честь и чин и образец положен по мере". Чин и благоустройство для Алексея Михайловича -- залог успеха во всем. "Без чина же всякая вещь не утвердится и не укрепится; бесстройство же теряет дело и восставляет безделье", -- говорит он. Поэтому царь Алексей Михайлович очень заботится о порядке во всяком большом и малом деле. Он только тогда бывал счастлив, когда на душе у него было светло и ясно, и кругом все было светло и спокойно, все на месте, все по чину. Об этом-то внутреннем равновесии и внешнем порядке более всего заботился царь Алексей, мешая дело с потехой и соединяя подвиги строгого аскетизма с чистыми и мирными наслаждениями. Такая непрерывно владевшая царем Алексеем забота позволяет сравнить его (хотя аналогия здесь может быть лишь очень отдаленная) с первыми эпикурейцами, искавшими своей "атараксии", безмятежного душевного равновесия, в разумном и сдержанном наслаждении.

До сих пор царь Алексей Михайлович был обращен к нам своими светлыми сторонами, и мы ими любовались. Но были же и тени. Конечно, надо счесть показным и неискренним "смирением паче гордости" тот отзыв, какой однажды дал сам о себе царь Никону: "А про нас, изволишь ведать, и мы, по милости Божий и по вашему святительскому благословению, как есть истинный царь христианский наричюся, а по своим злым мерзким делам недостоин и во псы -- не токмо в цари!" Злых и мерзких дел за царем Алексеем современники не знают; однако иногда они бывали им недовольны. В годы его молодости, в эпоху законодательных работ над Уложением (1649 г.), настроение народных масс было настолько неспокойно, что многие давали волю языку. Один из озлобленных реформами уличных озорников Савинка Корепин болтал на Москве про юного государя, что царь "глядит все изо рта у бояр Морозова и Милославскаго: они всем владеют, и сам государь все это знает да молчит". Мысль, что царь "глядит изо рта" у других, мелькает и позднее.

В поведении Коломенского архиепископа Иосифа (1660--1670 гг.) вскрывались не раз его беспощадные отзывы о царе Алексее и боярах. Иосиф говаривал про великого государя, что "не умеет в царстве никакой расправы сам собою чинить, люди им владеют", а про бояр -- что "бояре -- Хамов род, государь того и не знает, что они делают". В минуты большого раздражения Иосиф обзывал Алексея Михайловича весьма презрительными бранными словами, которых общий смысл обличал царя в полной неспособности к делам. Встречаясь с такими отзывами, не знаешь, как следует их истолковать и как их можно примирить со многими свидетельствами о разуме и широких интересах Алексея Михайловича. "Гораздо тихий" царь был ведь тих добротой, а не смыслом; это ясно для всех, знакомых с историческим материалом. Только пристальное наблюдение открывает в натуре царя Алексея две такие черты, которые могут осветить и объяснить существовавшее недовольство им.

При всей своей живости, при всем своем уме царь Алексей Михайлович был безвольный и временами малодушный человек. Пользуясь его добротой и безволием, окружавшие не только своевольничали, но забирали власть и над самим "тихим" государем. В письмах царя есть удивительные этому доказательства. В 1652 г. он пишет Никону, что дворецкий князь Алексей Мих. Львов "бил челом об отставке". Это был возмутительный самоуправец, много лет безнаказанно сидевший в приказе Большого дворца. Царь обрадовался, что можно избавиться от Львова, и "во дворец посадил Василия Бутурлина". С наивной похвальбой он сообщает Никону: "а слово мое ныне во Дворце добре страшно, и (все) делается без замотчанья!" Стало быть, такова была наглость князя Львова, что ему не страшно казалось и царское слово, и так велика была слабость государя, что он не мог сам избавиться от своего дворецкого! После этого примера становится понятным, что около того же времени и ничтожный приказный человек Л. Плещеев мог цинично похваляться, что "про меня де ведает государь, что я зернщик (т.е. игрок)!... у меня де Москва была в руке вся, я де и боярам указывал!". В упоминании государя Плещеевым мелькает тот же намек на отсутствие страха перед государевым именем и, словом, как и в наивном письме самого государя. Любопытно, что придворные и приказные люди не только за глазами у доброго царя давали себе волю, но и в глаза ему осмеливались показывать свои настроения.

В походе 1654 г. окружавшие Алексея Михайловича, по его словам в письме кн. Трубецкому, "едут с нами отнюдь не единодушием, наипаче двоедушием, как есть облака: иногда благопотребным воздухом и благонадежным и уповательным явится; иногда зноем и яростию и ненастьем всяким злохитренным и обычаем московским явятся; иногда злым отчаянием и погибель прорицают; иногда тихостью и бедностью лица своего отходят лукавым сердцем... А мне уже, Бог свидетель, каково становится от двоедушия того, отнюдь упования нет!" При отсутствии твердой воли в характере царя Алексея он не мог взять в свои руки настроение окружающих, не мог круто разделаться с виновными, прогнать самоуправца. Он мог вспыхнуть, выбранить, даже ударить, но затем быстро сдавался и искал примирения. Он терпел князя Львова у дел, держал около себя своего плохого тестя Милославского, давал волю безмерному властолюбию Никона -- потому, что не имел в себе силы бороться ни с служебными злоупотреблениями, ни с придворными влияниями, ни с сильными характерами. Не истребить зло с корнем, не убрать непригодного человека, а найти компромисс и паллиатив, закрыть глаза и спрятать, как страус, голову в куст -- вот обычный прием Алексея Михайловича, результат его маловолия и малодушия. Хуже всего он чувствовал себя тогда, когда видел неизбежность вступить открыто в какое-либо неприятное дело. Малодушно он убегал от ответственных объяснений и спешил заслониться другими людьми. Сообщив Никону в письме о неудовольствиях на него, существующих среди его окружающих, царь сейчас же оговаривается: "И тебе бы, владыко святый, пожаловать -- сие писание сохранить и скрыть втайне!... да будет и изволишь ему (жалобщику) говорить, и ты, владыко святый, говори от своего лица, будто к тебе мимо меня писали (о его жалобах)". Желание стать в стороне стыдит, по-видимому, самого Алексея Михайловича, и он предлагает Никону отложить объяснение с недовольным на него боярином до Москвы. "Здесь бы передо мною вы с очей на очи переведались", -- предлагает он, разумеется, в надежде, что время уничтожит остроту неудовольствии и смягчит врагов до очной ставки. Душевным малодушием доброго государя следует объяснить его вкус к письменным выговорам: за глаза можно было написать много и сильно, грозно и красиво; а в глаза бранить трудно и жалко. В глаза бранить кого-либо царю Алексею было можно только в минуты кратковременных вспышек горячего гнева, когда у него вместе с языком развязывались и руки.

Итак, слабость характера была одним из теневых свойств царя Алексея Михайловича. Другое его отрицательное свойство легче описать, чем назвать. Царь Алексей не умел и не думал работать. Он не знал поэзии и радостей труда и в этом отношении был совершенной противоположностью своему сыну Петру. Жить и наслаждаться он мог среди "малой вещи", как он называл свою охоту и как можно назвать все его иные потехи. Вся его энергия уходила в отправление того "чина", который он видел в вековом церковном и дворцовом обиходе. Вся его инициатива ограничивалась кругом приятных "новшеств", которые в его время, но независимо от него стали проникать в жизнь московской знати. Управление же государством не было таким делом, которое царь Алексей желал бы принять непосредственно на себя. Для того существовали бояре и приказные люди. Сначала за царя Алексея правил Борис Ив. Морозов, потом настала пора кн. Никиты Ив. Одоевского, за ним стал временщиком патриарх Никон, правивший не только святительские дела, но и царские; за Никоном следовали Ордин-Нащокин и Матвеев.

Во всякую минуту деятельности царя Алексея мы видим около него доверенных лиц, которые правят. Царь же, так сказать, присутствует при их работе, хвалит их или спорит с ними, хлопочет о внешнем "урядстве", пишет письма о событиях -- словом, суетится кругом действительных работников и деятелей, Но ни работать с ними, ни увлекать их властной волей боевого вождя он не может. Добродушный и маловольный, подвижной, но не энергичный и не рабочий, царь Алексей не мог быть бойцом и реформатором. Между тем течение исторической жизни поставило царю Алексею много чрезвычайно трудных и жгучих задач и внутри, и вне государства: вопросы экономической жизни, законодательные и церковные, борьба за Малороссию, бесконечно трудная, -- все это требовало чрезвычайных усилий правительственной власти и народных сил. Много критических минут пришлось тогда пережить нашим предкам, и все-таки бедная силами и средствами Русь успела выйти победительницей из внешней борьбы, успевала кое-как справляться и с домашними затруднениями. Правительство Алексея Михайловича стояло на известной высоте во всем том, что ему приходилось делать: являлись способные люди, отыскивались средства, неудачи не отнимали энергии у деятелей; если не удавалось одно средство -- для достижения цели искали новых путей. Шла, словом, горячая, напряженная деятельность, и за всеми деятелями эпохи, во всех сферах государственной жизни видна нам добродушная и живая личность царя Алексея. Чувствуется, что ни одно дело не проходит мимо него: он знает ход войны; он желает руководить работой дипломатии; он в думу Боярскую несет ряд вопросов и указаний по внутренним делам; он следит за церковной реформой; он в деле патриарха Никона принимает деятельное участие. Он везде, постоянно с разумением дела, постоянно добродушный, искренний и ласковый. Но нигде он не сделает ни одного решительного движения, ни одного резкого шага вперед. На всякий вопрос он откликнется с полным его пониманием, не устранится от его разрешения; но от него совершенно нельзя ждать той страстной энергии, какой отмечена деятельность его гениального сына, той смелой инициативы, какой отличался Петр.

Алексей Михайлович вполне соответствовал своему прозванию "Тишайший". Мало кто из монархов того времени обладал таким мягким характером, будучи однако способным к решительному действию. С.М. Соловьёв так описывает царя: "Новый царь добротою, мягкостью, способностью сильно привязываться к близким людям был похож на отца своего, но отличался большей живостью ума и характера и получил воспитание, более сообразное своему положению." Действительно, Алексей Михайлович старался поступать во всём так, как должно христианину. Сохранял простоту отношений со знатью: "Много прошло времени с тех пор, как старший князь в роде княжеском стал великим государем, царем московским и всея Руси, но простота первоначальных отношений его к окружающим, к ближним людям не исчезла. Около дворца великого государя, в самом Кремле, потом в других лучших частях Москвы, в Китае и Белом городе, в домах пообширнее других, окруженные бедными родственниками, знакомцами и многочисленною крепостною дворнею, живут знатные люди разных чинов, более или менее близкие к царю. Это старинная дружина княжеская; слово исчезло, но основной характер остался, характер военный: все это ратные люди, члены дружины, старшие и младшие; им поручаются, как и в старину, разные гражданские должности, но при этом они не теряют своего постоянного, военного характера".

Но Алексея Михайловича нельзя назвать нерешительным или слабым. Личность Царя полностью сформировалась во время тринадцатилетней войны, когда ему приходилось сталкиваться с непостоянностью военного успеха, самостоятельно руководить армией осаждающей Смоленск. Тогда-то и пришлось столкнуться Никону, находившемуся в незаконном положении государя, с проявлением государевой воли. Однако и тогда совесть не давала покою "Тишайшему" царю: " Когда дело кончилось, приговор был произнесён - и вместо святейшего патриарха, великого государя Никона, в воображении царя явился бедный монах Никон, ссыльный, в холодной пустыни Белозерской, гнев прошёл, прежнее начало пробуждаться, Алексею Михайловичу стало жалко, ему стало страшно... В религиозной душе царя поднимался вопрос: по-христиански ли поступил он? Не должен ли он искать примирения с Никоном, хотя и не был вправе изменять приговора соборного?"

" Бесспорно, Алексей Михайлович представлял самое привлекательное явление, когда-либо виденное на престоле царей московских. Иностранцы, знававшие Алексея, не могли высвободиться из-под очарования его мягкой, человечной, благодушной природы. Эти черты характера выставлялись еще резче, привлекали тем большее внимание и сочувствие при тогдашней темной обстановке. «Изумительно, - говорили иностранцы, - что при неограниченной власти над народом, привыкшим к совершенному рабству, он не посягнул ни на чье имущество, ни на чью жизнь, ни на чью честь». Простое, патриархальное обхождение русского самодержца с подданными тем более должно было поражать иностранцев, что в Западной Европе оно уже исчезало: там был век Людовика XIV! Особенную мягкость, особенную привлекательность природе Алексея, поступкам его сообщала глубокая религиозность, которая проникала все его существо. Но, напоминая отца мягкостию природы, Алексей, с другой стороны, напоминал знаменитого сына своего живостию, восприимчивостью, страстностию, был очень вспыльчив, и когда человек, возбудивший гнев его, был к нему близок, то, по тогдашнему обычаю, Алексей расправлялся с ним собственноручно, смирял, и это, как мы видели, не считалось посягновением на честь; цесарский посол Майерберг, который так восхищается характером царя Алексея Михайловича, описывает следующие случаи. Когда узнали в Москве о поражении Хованского и Нащокина в 1661 году, царь созвал Думу и спрашивал, что делать? какими средствами отбиться от страшного врага? Начинает говорить тесть царский, боярин Илья Данилович Милославский: «Если государь пожалует, даст мне начальство над войском, то я скоро приведу польского короля пленником». Ничто так не раздражало царя Алексея, как хвастовство и самонадеянность; он вышел из себя: «Как ты смеешь, страдник, худой человечишка, хвастаться своим искусством в деле ратном? Когда ты ходил с полками? Какие победы показал над неприятелем? Или ты смеешься надо мною?» Словами дело не кончилось: гневный царь дал пощечину старому тестю, надрал ему бороду, выгнал его пинками из комнаты и захлопнул двери. "Здесь можно особенно выделить то, что соловьёв сближает Алексея Михайловича со своим великим сыном.

Что касается наружности, Алексей Михайлович имел кроткие черты лица, был бел, краснощёк, с красивою бородой, тёмно-русый, крепкого телосложения. Иногда ночи проводил в горячих молитвах, увлекался охотой, но был полон. Кроме того, Алексей Михайлович был очень хорошо образован по тем меркам, любил читать и писать. Ещё одно его несомненное качество - умение выбирать людей.

Читая Соловьёва, можно заметить его однозначно положительную оценку Алексея Михайловича. Историк сравнивает его с Петром І, как бы забывая, на мой взгляд о том, что Алексей Михайлович почти ничего не сделал для преобразования, обновления культуры России, по-прежнему закрывая всё в старине. Давался отпор прогрессивным силам, обличавшим такие пороки, как пьянство, невежество, варварство, необразованность. Так за подобные обличения был сослан в Сибирь Юрий Крижанич. Случались и казни, подавления бунтов. Вообще очень интересным мне представляется сочетание понятий "бунташный век" и "Тишайший" царь. Однако всё же бесспорным мне представляется то, что "Тишайший" царь оказал замечательное воздействие на историю России.