Иммиграция с ребенком: испанский опыт и практические с. Посвящать ли ребенка в причины нашей эмиграции и что, вообще, рассказывать ему о его родине? Отступление Донского корпуса

Воспоминания детей-эмигрантов о том, что они увидели во время гражданской войны в России.

В 1925 году в Праге вышел сборник "Дети эмиграции". Ему предшествовали две небольшие книги:
1. "Воспоминания 500 русских детей" (С предисловием проф. В.В. Зеньковского. — Прага, 1924);
2. "Воспоминания детей-беженцев из России" (Под ред. С. Карцевского. — Прага, 1924);
Эти книги были результатом исследования, проведённого в гимназии чешского городка Моравска-Тршебова, расположенного на границе с Германией. В гимназии учились дети русских эмигрантов, покинувших Россию после революции.

12 декабря 1923 года, по инициативе бывшего директора этой гимназии А.П. Петрова, совершенно неожиданно и для учащихся, и для педагогического персонала были отменены два смежных урока и учащимся было предложено: не стесняясь формой, размером и т.д. и без получения ими каких-либо указаний, написать сочинение на тему: “Мои воспоминания с 1917 года по день поступления в гимназию ”. Получившийся материал был обследован преподавателем этой гимназии В.М. Левицким, и изложение обследования напечатано в “Бюллетене Педагогического Бюро”, а также издано отдельной брошюрой (“Воспоминания 500 русских детей”).
Впоследствии подобный опрос провели сразу в нескольких зарубежных школах для русских. К 1 марта 1925 года скопилось 2403 сочинения (около 6500 страниц).
В промежутке времени между напечатанием очерка Левицкого и производством работы преподавателем русской реальной гимназии в Праге С.И. Карцевским был самостоятельно обследован материал детских сочинений этой гимназии, и результат обследования напечатан в журнале “Русская Школа за рубежом”, а также был издан Педагогическим Бюро отдельной брошюрой ("Воспоминания детей-беженцев из России").

Эти сочинения и являются источником, который обработан в книге “Дети эмиграции” (1925). К сожалению, — кроме единственного случая, — нет сведений о том, как в дальнейшем складывалась судьба этих детей.

Работы принадлежат учащимся 15 русских эмигрантских школ: 2-х из Турции, 1-й из Болгарии, 10-ти из Югославии и 2-х из Чехословакии. Из них 9 смешанных, 4 мужских и 2 женских.
Авторов сочинений: мальчиков 1603, девочек 781 и 19 детей, пол которых остался невыясненным.

Чтение тяжёлое , быть может, впечатлительным людям не стоит это читать.
Под катом только цитаты.

Февраль:

“Директор вынул из кармана телеграмму и начал медленно читать. Наступила гробовая тишина: “Николай II отрекся от престола”, — чуть слышно прочитал он и тут не выдержал старик, слезы одна за другой, слезы солдата покатились из его глаз... "Что теперь будет?" Разошлись по классам, сели за парты, тихо, чинно, было такое впечатление, что в доме покойник. В наших детских головках никак не могла совместиться мысль, что у нас теперь не будет Государя”.

“После отречения Государя вся моя дальнейшая жизнь показалась мне такой серой и бесцельной, что когда корпус был распущен, я ничуть об этом не пожалел”.

“Нас заставили присягать Временному Правительству, но я отказался. Был целый скандал. Меня спросили, отчего я не хочу присягать. Я ответил, что я не присягал Государю, которого я знал, а теперь меня заставляют присягать людям, которых я не знаю. Он (директор) прочел мне нотацию, пожал руку и сказал: “Я Вас уважаю!”.

“Солдаты, тонувшие в цистернах со спиртом, митинги, семечки, красные банты, растерзанный вид”.

“Вся Тверская украсилась обгрызками семечек”.

“Помню, как кадеты бежали группами из корпуса на фронт, как их ловили, возвращали обратно и сажали в карцер”.

Октябрь:

“Вечером большевики поставили против нашего корпуса орудия и начали обстреливать корпус и училище. Наше отделение собралось в классе, мы отгородили дальний угол классными досками, думая, что они нас защитят. Чтобы время быстрее шло, мы рассказывали различные истории, все старались казаться спокойными; некоторым это не удавалось и они, спрятавшись по углам, чтобы никто не видел, плакали”.
“Когда нас привезли в крепость и поставили в ряд для присяги большевикам, подошедши ко мне, матрос спросил, сколько мне лет? Я сказал: “девять”, на что он выругался по-матросски и ударил меня своим кулаком в лицо; что потом было, я не помню, т.к. после удара я лишился чувств. Очнулся я тогда, когда юнкера выходили из ворот. Я растерялся и хотел заплакать. На том месте, где стояли юнкера, лежали убитые и какой-то рабочий стаскивал сапоги. Я без оглядки бросился бежать к воротам, где меня еще в спину ударили прикладом”.

“По канавам вылавливали посиневшие и распухшие маленькие трупы (кадет)”.

“Встретил меня полковник, и я отдал ему честь. Он сказал: “Я старый полковник, был храбрый, говорю Вам по совести, чтобы Вы сняли погоны, не рискуйте своей жизнью... кадеты нужны”.

“Император убит. Я оставил это известие без внимания. Разве может Император быть убитым! Разве найдется такой человек, у которого поднимется рука на Императора?”.

Отступление Донского корпуса:

“...Большевики были в 40 верстах. Мы, младшие кадеты, были возбуждены. У многих был замысел бежать на фронт. День 22-го декабря склонялся к вечеру, когда нам объявили, что в 8 часов вечера корпус выступает из города. За полчаса до отхода был отслужен напутственный молебен. И сейчас я ярко представляю себе нашу маленькую уютную кадетскую церковь, в полумраке которой в последний раз молятся кадеты. После молебна была подана команда выстроиться в сотни, где сотенный командир сказал несколько слов... У командира, который смотрел на кадет мальчиков, стоявших с понуренными головами, блеснули на глазах слезы. Видно было... что он искренно жалел нас. Наконец мы, перекрестившись на кадетскую сотенную икону, подобравши свои сумочки, тихо стали выходить из корпуса. Это шествие... напоминало похоронную процессию. Все молчали... Часов в 9 вечера мы вышли из города... нас нагоняли обозы... всадники, извещающие... что фронт недалеко, что большевики нас могут настигнуть...бодро ступали по дороге с винтовками за плечами... среди нас были слабенькие... мы ободряли, облегчали их, помогали нести вещи. Чувствовалось сильное воодушевление”.

Голод:

“Там начали есть человеческое мясо и часто бывали случаи, что на улицах устраивали капканы... ловили людей... делали из них кушанья и продавали на базарах”.

Смерть родных:

“Потом вечером моего папу позвали и убили. Я и мама очень плакали. Потом через несколько дней мама заболела и умерла. Я очень плакала”. Ученик приготовительного класса пишет: “Я помню, как приходили большевики и хотели убить маму, потому что папа был он морской офицер”.

“Я уже навеки прощалась с папой, я знала, что его ждет неминуемая смерть с мучениями и пытками”.

“Ворвались какие-то страшные люди, совсем не похожие на людей, вооруженные чем попало, схватили папу и увели, кинув нам только, что до 8-ми часов он будет повешен”.

“У нас сделали обыск и хотели убить мою бабушку, но не убили, а только ранили рукояткой револьвера”.

“И потянулись страшные памятные дни. По ночам, лежа в постели, жутко прислушиваешься в тишине. Вот слышен шум автомобиля. И сердце сжимается и бьется, как пойманная птичка в груди. Этот автомобиль несет смерть... Так погиб дядя, так погибло много из моих родных и знакомых”.

“На этот раз были арестованы и папа и мама, я пошла к маме в тюрьму. Я с няней стояла около тюрьмы несколько часов. Наконец настала наша очередь, мама была за решеткой. Я не узнала маму: она совсем поседела и превратилась в старуху. Она бросилась ко мне и старалась обнять. Но решетка мешала, она старалась сломать ее; около нас стояли большевики и хохотали.
Я отерла слезы, стала успокаивать маму и показала ей на большевиков. Мама увидела их смеющиеся физиономии и, скорей простившись, сама ушла. После этого свидания я уже не хотела больше идти. Я не хотела, чтоб большевики смеялись над нашим горем”.

Расстрелы и зверства:

“Матросы озверели и мучили ужасно последних офицеров. Я сам был свидетелем одного расстрела: привели трех офицеров, по всей вероятности мичманов; одного из них убили наповал, другому какой-то матрос выстрелил в лицо, и этот остался без глаза и умолял добить, но матрос только смеялся и бил прикладом в живот, изредка коля в живот. Третьему распороли живот и мучили, пока он не умер”.

“Несколько большевиков избивали офицера, чем попало: один бил его штыком, другой ружьем, третий поленом, наконец, офицер упал на землю в изнеможении, и они... разъярившись, как звери при виде крови, начали его топтать ногами”.

“Помню я жестокую расправу большевиков с офицерами Варнавинского полка в Новороссийске. Этот полк возвращался с фронта, чтобы разойтись по домам, и должен был выехать на пароходе из Новороссийска. Большевики потребовали у солдат этого полка, чтоб они им выдали своих офицеров. Солдаты сначала не соглашались, но потом выдали, так как большевики пригрозили им, что не выпустят их из города. Ночью офицерам привязали к ногам ядра и бросили с пристани в воду. Через некоторое время трупы начали всплывать и выбрасываться волнами на берег. Проходя по набережной, я несколько раз мельком видала их. Ужасно тяжелое воспоминание оставалось потом. После этого долгое время никто не покупал рыбы, так как стали в них попадаться пальцы трупов”.

“Я быстро подбежал к окну и увидел, как разъяренная толпа избивала старого полковника; она сорвала с него погоны, кокарду и плевала в лицо. Я не мог больше смотреть и отошел от окна, но никак не мог забыть эти зверские лица толпы. Но через несколько часов долгого и мучительного ожидания я подошел к окну и увидел такую страшную картину, которую не забуду до смерти: этот старик-полковник лежал изрубленный на части. Таких много я видел случаев, но не в состоянии их описывать”.

“Вот женщина с воплем отчаяния силится сесть в тронувшийся поезд, с диким смехом оттолкнул ее солдат, с красной звездой дьявола, и она покатилась под колеса поезда... Ахнула толпа”.

“Расстрелы у нас были в неделю три раза: в четверг, субботу и воскресенье, и утром, когда мы шли на базар продавать вещи, видели огромную полосу крови на мостовой, которую лизали собаки”.

Чрезвычайка:

“Познакомился с чрезвычайками, — сколько трупов и неизвестно за что”.

“Открыли чрезвычайку, там так пахло, что слышалось на других улицах”.

“Дом доктора реквизировали под чрезвычайную комиссию, где расстреливали, а чтобы выстрелов не было слышно, играла музыка”.

“Добровольцы забрали Киев, и дедушка со мной пошел в чрезвычайку, там был вырыт колодезь для крови, на стенах висели волосы, ночью я не мог спать, то снилась чрезвычайка, то что стреляют”.

“Я пошел поглядеть в подвал чрезвычайки и то, что я там увидел, заставило меня выскочить обратно. Весь пол был залит кровью, на полулежало несколько трупов. У одного из них лицо было как решето”.

“Один случай очень ясно мне запомнился: когда перевели чрезвычайную комиссию в другое помещение и мы могли придти повидаться со своими, после свидания, когда все были уведены, пришли чекисты и стали выволакивать из двора ужасные посинелые трупы и на глазах у всех прохожих разрубать их на части, потом лопатами, как сор, бросать на воз и весь этот мусор людских тел, эти окровавленные куски мяса, отдельные части тела, болтаясь и подпрыгивая, были увезены равнодушными китайцами, как только что собранный сор со двора; впечатление было потрясающее, из телеги сочилась кровь и из дыр досок глядели два застывших глаза отрубленной головы, из другой дыры торчала женская рука и при каждом толчке начинала махать кистью. На дворе после этой операции остались кусочки кожи, кровь, косточки, и все это какая-то женщина очень спокойно, взяв метлу, смела в одну кучу и унесла”.

Война и месть:

“А в августе 1919 г. в наши руки попали комиссары. Отряд наш на 3/4 состоял из кадет, студентов и гимназистов... Мы все стыдились идти расстреливать... Тогда наш командир бросил жребий, и мне в числе 12-ти выпало быть убийцей. Что-то оборвалось в моей груди... Да, я участвовал в расстреле четырех комиссаров, а когда один недобитый стал мучиться, я выстрелил ему из карабина в висок. Помню еще, что вложил ему в рану палец и понюхал мозг... Был какой-то бой. В середине боя я потерял сознание и пришел в себя на повозке обоза: у меня была лихорадка. Меня мучили кошмары и чудилась кровь. Мне снились трупы комиссаров... Я навеки стал нервным, мне в темноте мерещатся глаза моего комиссара, а ведь прошло уже 4 года... Прошли года. Забылось многое; силой воли я изгнал вкоренившиеся в душу пороки — воровство, пьянство, разврат... А кто снимет с меня кровь? Мне страшно иногда по ночам”.

“Злоба против большевиков-убийц и разрушителей вспыхнула с необъятной силой; месть закипела в крови. Я решил поступить в добровольческий отряд и поступил. Одна мысль занимала меня — отправить как можно больше ненавистных мне "борцов за свободу". С трепетом прижимал винтовку к плечу и радовался, когда видел, что "борец за свободу" со стоном, который мне казался приятной музыкой, испускал дух”.

“К нам во двор вбежало два комиссара и, побросав оружие, просили их спрятать в погреб от казаков, которые вошли в город. Я указал на погреб и подумал: "прийдут... я вас предам". Жажда мести взяла верх, и я не мог успокоиться... Подбежал к солдатам... сказал им про... комиссаров... Их арестовали и увели”.

“Из хорошего прошлого ничего не осталось. Досталось за смерть старших братьев, за поругание семьи и родины — одна только месть и любовь к родине, которая не изгладилась за время первого отступления, второго отступления в Крым, бегства из Крыма, и за время трехлетней жизни в Югославии, а наоборот все растет, растет, растет...”

“Утешаю себя мыслью, что когда-нибудь отомщу за Россию и за Государя, и за русских, и за мать, и за все, что было мне так дорого”.

“Отомщу всем тем, кто надругался над родиной. Страшная будет месть”.

“Только и жду случая, чтобы... идти бить всех, кто оплевал, надругался над родиной”.

“Мне удалось попасть в уездную стражу, где я смог удовлетворить до известной степени свое чувство мести”.

“Я дал зарок отомстить как-нибудь этой красной сволочи, что я, конечно, и проделал”.

Краткие заключения и наблюдения:

“Когда мы проезжали берег Италии, то нам отдавали честь немцы”.
“Этот дом называли сумасшедшим, потому что там жило много детей”.
“Когда я ехала, мне было очень весело. Папа по дороге заболел и нас обокрали”.
“Однажды снаряд попал к нам в квартиру, был страшный переполох, т.к. мы еще не привыкли к таким случаям”.
“Поезд назывался Максим Горький, и действительно мы поехали не спеша”.
“В Константинополе я сел на “Австрию” и поехал в Сербию и надеюсь со временем вернуться в Россию”.
“Одного мальчика спросили: “Ты коммунист?” — на что он ответил: “Нет, я православный”.
“Ехали мы в тесноте и в обиде”.
“Было найдено много контрреволюционного, то есть чайные ложки, мамины кольца и т.д.”.
“Золотые часы, которые папа оставил мне, приняли за оружие”.
“И грабили по мандатам и без мандатов”.
“Это были гады, пропитанные кровью, которые ничего не знали человеческого”.
“Я начинала чувствовать ненависть к большевикам, а особенно к матросам, к этим наглым лицам с открытыми шеями и звериным взглядом”.
“Часто попадались зеленые, т.е. дезертиры”.
“Наш поезд был остановлен зелеными, т.е. разбойниками, которые жили в горах и нападали на поезд и на проходящих пешеходов”.
“Я пошел в комнату и увидел, что какие-то люди лежат и стреляют; они себя называли зелеными; я не понимал, что это за люди, — на другой день они были красные”.
“Вскоре начались так называемые дни бедноты, это у всех отбирали белье и вещи”.
“Помню злых комиссаров, которые называли друг друга товарищами”.
“Мама не могла приехать ко мне, потому что большевики буянили”.
“У нас появилась чрезвычайка и разные большевистские выдумки”.
“В это время был сильный голод и каждый человек молился Богу, чтобы дожить свою жизнь до конца”.
“Все стали грубыми, озлобленными и голодными”.
“Наступило мучительное время, когда все забирают, и сам не знаешь, может быть и тебя возьмут”.
“Из России, как из дырявой бочки, все более и более приливало красных”.
“Из России я уехал по следующим причинам: когда наши неприятели начали нас беспокоить, то мы были принуждены выехать оттуда в другой город”.
“Комиссар сказал, что паспорт наш венгерских подданных, и что он не имеет права расправляться с нами”.
“Об этом ужасном годе у меня остались смутные воспоминания, т.к. я была еще довольно мала, но все же помню его, помню что-то красное вокруг”.
“Стали делать что-то с царем и выпускать каторжников... Папу увели в тюрьму из-за каких-то бумаг и взяли много вещей”.
“Это были большевики, которые вскоре заняли нашу родную землю”.
“И жили мы очень хорошо, но вот случилось несчастье — пришли большевики и разграбили все русские владения”.
“Большевики все больше и больше забирали русскую землю”.
“Я понял, что при большевиках, как они себя называли, нам, русским, хорошо не будет”.
“Я спрашивал у своей матери: зачем это все, разве наша родина будет населена другими? Но мать только молча кивнула головой”.
“Я купил себе красную ленту и повесил над кроватью, но потом, когда узнал в чем дело, проклинал себя за то, что купил эту паршивую ленту”.
“Я сначала думала, что все делается к лучшему, но потом дела пошли хуже, и я поняла, что такое революция”.
“Началась революция. Несмотря на свои десять лет, я сразу же понял, что все кончено”.
“Помню выкрик одной старухи по их адресу: "У проклятые! Ишь понацепили красного тряпья, так и Россию кровью зальете, как себя бантами разукрасили". И оно так и вы шло”.
“Они собирали людей и говорили, что все будут равны между собой, и что они будут помогать бедным, и что все будут товарищи. Но все вышло наоборот. Голод, притеснения, убийства”.
“Мой папа был полковник, дед генерал, и поэтому мы не могли оставаться больше”.
“Я увидел израненных офицеров, только что возвратившихся с фронта и нашедших конец свой на родине”.
“Ложась спать я забыла помолиться Богу, и в эту ночь убили папу”.
“Опять начались обыски и расстрелы, идя по улице, чувствовался запах тления, приносимый всегда с собой большевиками”.
“Я почему-то была уверена, что мы не скоро вернемся обратно, потому что уж очень тяжело было уезжать из России”.
“Россию посетил голод, мор и болезни, она сделалась худою, бледною, оборванною нищенкою, и многие покинули ее со слезами на глазах. Бежали от нее и богатые и бедные”.
“Штыками, пальбой провожала меня Родина. Прощай, больная Мать!”.
“Наконец обрушился камень на Россию и раздавил ее”.
“Человечество не понимает, может быть, не может, может быть, не хочет понять кровавую драму, разыгранную на родине... Если бы оно перенесло хоть частицу того, что переиспытал и перечувствовал каждый русский, то на стоны, на призыв оставшихся в тисках палачей, ответило бы дружным криком против нечеловеческих страданий несчастливых людей”.
“Началась война и игрушки были навсегда забыты, навсегда, потому что я никогда уж больше не брал их в руки: я играл ружьями, шашками, рапирами и кинжалами моего отца — других забав у меня больше не было”.
“Они ограбили дочиста нашу дачу, и меня и мать расстреляли, но к счастью и я и мама оказались только раненными и, когда на другой день зеленые были выбиты, нас увезли в лазарет”.
“Нравственная жизнь в эти годы была ужасна. Жил и чувствовал, как будто живу в чужой стране”.
“Чувствовать, что у себя на родине ты чужой, — это хуже всего на свете”.

ЧАСТЬ 3

.
Сравнительный анализ систем социализации
в США, России и Франции

В этой статье я привожу некоторые самые существенные различия в системах социализации детей эмигрантов из России, исходя из того, что основными агентами социализации являются школа, сверстники и, конечно, семья.
А) Школа
Советская традиция образования предполагала полную узурпацию функций образования и воспитания, освободив максимально наших родителей от заботы о детях для трудовых подвигов. Они должны были только кормить и одевать своих детей. У нас была самая развитая и доступная система послешкольного воспитания и образования. Мамы могли отдать своих детей в спортивные клубы, драмкружки, танцевальные залы и изостудии. Кроме того, дома своих внуков ждали бабушки. Проведя исследования в Европе и США, я могу с уверенностью сказать, что наши дети были самыми опекаемыми и обучаемыми в мире.
Во Франции школы берут на себя ответственность за качество преподавания, но все, что касается воспитания личности ребенка, эта ответственность традиционно отдается родителям. Французские папы и мамы должны привезти ребенка в школу, забрать из школы, организовать его досуг. Дурным тоном считается, если дети гуляют на улице без присмотра родителей.
Но тяжелей всего приходится американским родителям. Если их дети плохо учатся, то это – их вина и недосмотр. Более того, система общественного образования устроена так, что без активной инициативы со стороны родителей, детям просто не вытянуть. Американская школа работает как сложная фабрика, где каждый ребенок движется по своему собственному плану. Курсируя между учителями, классами, передвигаясь по этажам, дети теряются, забывают учебники. Они могут по ошибке попасть не на тот курс и потом три месяцев слушать курс, в котором они ничего не понимают. Между курсами и классами нет никакой преемственности. Если ребенок что-то пропустил, то ему потом уже не догнать своих сверстников. Кроме того, предполагается, что родители будут работать волонтерами (добровольцами) на выходные, помогать мыть окна, проверять домашние задания, просто играть с детьми.
Приводя в такую школу своих детей, эмигранты из бывшего Советского Союза бывают шокированы. Мало того, что их детей не учат (а именно так они оценивают качество и уровень образования в США), так их теперь вызывают в школу два раза в неделю и сообщают на автоответчик о каждом опоздании ребенка на урок.
Теперь, когда и наша система образования, кажется, претерпевает революции, хочется предупредить: только соразмерное распределение ответственности за воспитание и образование детей между школой и семьей дает хорошие результаты. Дорогие частные школы, в которые в России принимают по критерию платежеспособности родителей, дают такой же высокий процент наркомании и девиаций, как и среда беспризорников, потому что родители-снобы также мало проводят времени со своими детьми, как и родители-алкоголики. Это такая обеспеченная беспризорность. Западные частные школы проводят жесткий отбор как детей, так и родителей, тестируя их социальную мотивацию.
Если в семье эмигрантов хватает ресурсов, чтобы переориентироваться на новые условия обучения, то их дети учатся хорошо. Но, к сожалению, много и случаев «выпадения» детей из школьного процесса, запущенности.

В) Сверстники .
Дети, которые приехали со своими родителями в США уже в сознательном возрасте, тем более, если они успели поучиться в российских школах, жалуются на то, что их американские сверстники не умеют дружить и не любят друг друга. Здесь они абсолютно солидарны с детьми наших эмигрантов во Франции. Эмоциональная дистанция между нашими детьми в нашей школе очень маленькая. Чаще всего они учатся в одном классе на протяжении всех десяти лет, и потом воспринимают друг друга как братьев и сестер. Наши дети не только вместе учатся, но дружат после школы, вместе встречают дни рождения, и обычно знают друг о друге много личных деталей. Детям из России бывает дико, когда вчерашние соученики только кивают друг другу при встрече, а не бросаются друг к другу с объятьями.
В наших коллективах, начиная со школьной скамьи, очень важными, я бы сказала, доминирующими, являются неформальные отношения, отношения любви, симпатии, зависимости. Эта неформальная структура доминирует над формальными, деловыми отношениями. Именно она влияет на формирование идентичности детей. Без скрытой коллективной эмоциональной поддержки дети (да и взрослые) чувствуют себя растерянно, испытывают тревогу, впадают в депрессию.
Еще один шокирующий наших детей фактор: отсутствие дисциплины в классах. Отношения в традиционной советской школе иерархичны, предполагают довольно жесткие отношения подчинения, а учителя, завучи, директора наделяются безусловным авторитетом. Отношения между детьми и учителями в западных школах более свободны. Во Франции авторитет учителя определяется его компетентностью, а в США – его дружественным отношением к детям.
Почему мы такие образованные, умные и несчастные? Этот вопрос не дает покоя, когда видишь очевидные преимущества нашего школьного образования и те усилия, которые мы вкладываем в наших детей. Во-первых, в западных школах больше ответственности и возможности реального выбора делегируется семье и ребенку, что в конце концов помогает сформироваться взрослому, ответственному человеку, не боящемуся неопределенности и жизненных перемен. В условиях советской традиции воспитания все ресурсы личности ребенка бросаются на образование, на тренировку интеллекта.
Кроме того, в западной традиции гораздо больше времени уделяется гуманитарному образованию – литературе, языкам, истории. Знания о человеке и обществе помогают ориентироваться детям в самых разных социальных ситуациях.
Наконец, по мнению специалистов, высшее образование в западных странах более эффективно, чем наше, советское и постсоветское. Таким образом, если кривая развития у западного ребенка идет вверх, по нарастающей, то кривая развития ребенка из России идет резко вверх, вплоть до окончания школы, сдачи порою жестоких вступительных экзаменов, а потом начинает снижаться. Перелом происходит после второго курса.

С) Семья .
Сравнение моделей семьи очень важно и для оценки и сравнения ситуаций развития, в которых находятся российские, американские и французские дети, и для того, чтобы понять, с какими проблемами сталкиваются наши соотечественницы, вступающие в межкультурные браки.

Основной причиной женской эмиграции сейчас я бы назвала кризис отечественной модели семьи. Если первые эмигранты из России в конце восьмидесятых руководствовались, в основном, экономическими мотивами, то сегодняшние эмигранты ищут более высокого качества отношений в другой культуре. Молодые девушки еще не разочаровались в семье как таковой, но то, как они жили или жили их родители, их уже точно не устраивает. Смущает и их готовность «сидеть дома и не работать», выйдя замуж. Опыт межкультурных браков пока не позволяет рассматривать и их рецепт безусловного счастья.
Прежде всего потому, что семейные модели в католической Франции, протестантской Америке и православной России контрастируют.

Наша семья, по определению отечественного психолога Владимира Дружинина, является сумасшедшей смесью православия и язычества. Мужчина при такой модели обладает невероятной властью и авторитетом, но всю ответственность за семью он делегирует жене, матери. Основная его роль – инициировать семью, а семейная поденщина его уже не интересует. Отношения в семье напоминают схватку, которую выигрывает психологически или физически сильнейший. Никакие договоренности здесь не действуют, все разрешается через битие горшков.
Но и эта модель деформировалась в результате того, что в войнах и военных конфликтах мы просто физически теряли огромные мужские популяции. В модели нашей семьи потерялась фигура отца, и уже новой генерации юношей пришлось занимать место ребенка. Не зря говорят об инфантилизме наших мужчин. В свое время этот феномен был очень точно описан Ириной Грековой в ее «Корабле вдов». В такой, дисгармоничной модели, женщина уготована или роль несчастной, покорной жертвы, или роль героини, которая заменит детям и отца, и мать, если муж физически или символически отсутствует.
Такая модель семьи сохранялась в советские времена за счет того, что была развита система послешкольного образования и воспитания, и перегруженным женщинам, которым приходилось успевать и дома, и на работе, было кому перебросить детей, переадресовать часть своей ответственности за семью.
Перестройка стала критической точкой напряжения в терпении и покорности россиянки. Груз был непомерным, бедность реальной, и они стали искать другие способы. Последствием кризиса отечественной модели семьи стала и волна разводов, превосходящая и американские, и французские показатели, и нарастающая женская эмиграция, и социальное сиротство, когда бросают уже не только мужей, но и детей.

Нормальной семьей вслед за Маргарет Мид В.Н. Дружинин называет семью "по католическому типу" : в ней власть и ответственность распределены между мужем и женой, но основную ответственность за семью несет муж как социально более принимаемый и физически более сильный. И дети, и жена находятся в равной эмоциональной близости как к отцу, так и к матери, в целом семья построена по детоцентристкому типу. В основании католической модели лежит принцип гармонии, сбалансированности, пришедший из античности, вознесенный в эпоху Возрождения.
Американская модель семьи обозначается как протестантская; для нее характерна балансировка власти и ответственности то в пользу отца, то в пользу матери. Отношения партнерские, паритетные. Между членами семьи существует конкурентность. Ребенок растет как потенциально равноправный взрослый. Поощряется выражение позитивных эмоций, не принято жаловаться.
Для православного сознания основная норма – это предельная концентрация и внутренняя сосредоточенность. Оно иронично настроено по отношению к внешней позе, равнодушно к комфорту. Более того, телесная удовлетворенность кажется основной помехой для душевной ясности и открытости. Для православия характерно внутреннее напряжение на грани гибели и распада. Надрыв, как говорил Достоевский. Вместе с тем, православная традиция обладает харизмой, которой нет ни в какой другой религиозной традиции. Она фактически снимает все границы в эмоциональном самовыражении человека, вплоть до его гибели или полном растворении в другом, или в Боге. Я повторяю: такие реализации для психологически сильных и выносливых людей, образы которых могут производить сильнейшее впечатление и поклонение окружающих. Но тиражировать ее как норму я бы не стала.
Кстати, необузданная эмоциональность наших женщин оказывает на западного мужчину довольно сильное воздействие. Но интересно другое: после распада браков с русскими женщинами, после живодерских бракоразводных процессов и вереницы сеансов у психоаналитиков, они все равно ищут русскую. «Это как неизлечимая болезнь, я не могу ее забыть”, «Русские так красивы!», «Когда я вижу русскую, мое кровяное давление зашкаливает!», «Я не могу избавиться от этого наваждения!». Но, согласитесь, что это ряд чрезмерных эмоций. Психологически иностранцы «подсаживаются», если использовать терминологию наркоманов, на иглу ярких и тотальных образов, стимулируемых поведением сильных, неистовых людей из России.
Есть еще одно измерение, по которому три парадигмы различаются. Это временное измерение. Я бы сказала, что православная рефлексия тяготеет к прошлому. Все, что было, имеет невероятную ценность. Смерть оказывается идеалом как вечное прошлое. Католическая модель – это интерес к настоящему. Вот почему она легко подвержена модернизациям, и адаптируется под текущую жизнь. Протестантизм – это ожидание счастья и радости в будущем, возможно, в самом ближайшем. Вечно улыбающиеся и оптимистично настроенные американцы нас раздражают именно своим нежеланием замечать трагическое прошлое, или невыразительное настоящее. Одни уходят в бездеятельную рефлексию, другие пытаются принять и упорядочить жизнь вокруг, а третьи пытаются строить совместное будущее, быстро договариваясь о предпринимаемых группой действиях. Протестантская модель прикрывает слабых, и ориентирована на внешний мир. Православная – для исключительно сильных особей, способных внутренне сохраниться при любых внешних невзгодах. Аутичная модель, где психика никогда не закончится и всегда доминирует над внешним миром. Католическая модель частной жизни – для умеренной публики, возможно, поэтому я лично тяготею к католической модели, которая совпадает с нормальной.

Оказывается многих волнует тема "дети эмигрантов хотят назад и возвращаются когда вырастут" .

Одни хотят, другие не хотят. Все зависит от того, как ребенок живет в иммиграции, в каком возрасте он уехал из своей страны, а еще больше зависит от родителей и от тех людей, которые остались у него на родине. Лично я не знаю ни одного эмигранта во втором поколении, который бы вернулся в Россию, но допускаю, что такие есть.

Наш ребенок назад не хочет ему некогда хотеть. Он уехал из России слишком маленьким для того, чтобы оставить там какие-то крепкие связи, кроме бабушки. Но поскольку бабушка круглыми сутками с нами на связи по интернету, то никакой утраты он не ощущает.

А еще есть такой момент: мы изначально не позиционировали свой переезд в Болгарию как какую-то тотальную эмиграцию, не в смысле самого слова, а в смысле чего-то глобального, какой-то перемены в жизни и потери, чего-то трагического и эпохального. Нет. Мы просто ездили-ездили везде и "немного" задержались в Болгарии, не рвали связей и не утратили отношений с тем местом откуда уехали. Регулярно ездили в гости в Россию, постоянно поддерживали и поддерживаем контакты и, вероятно, поэтому он не чувствует себя лишенцем в этом отношении.

Я знаю людей, чьи дети хотят вернуться и даже требуют этого от родителей. Им там лучше. Когда они приезжают в Россию у них там все весело и хорошо, все понятно и привычно. Это говорит только о том, что они не вписались в болгарскую среду, не выучили язык и не находят общего языка с родителями, если родителям тут нравится, а детям нет. Я совершенно убеждена в том, что для маленьких детей (до 12 лет) хорошо там, где хорошо маме и папе, при условии нормальных семейных отношений, конечно.

Пару лет назад я писала в ЖЖ такой пост:

Вдруг, оказалось, что сегодня у нас годовщина пребывания в стране вечнокрасных помидоров Болгарии.

Я даже поразилась цифре! Я привыкла на вопрос"Сколько вы тут живете?" отвечать: "5 лет". А тут, оказалось, что уже не пять - уже скоро 10, блин! Фигасебе, подумала я, как жизнь-то проходит! А я все никак не соберусь ремонт в бане сделать и, вообще, я много чего не успела сделать, потому что не замечаю течения времени. И мебель у нас все та же, что и в начале... а я-то думаю, чего это обои так запылились... Оказывается, их уже два раза положено было переклеить. Вот такие мы счастливые и совсем не бытовые люди. Кстати, о счастье: в мой первый день приезда в эту страну у меня, внезапно, остановились наручные часы, хорошие, дорогие, швейцарские, любимые. И с тех пор я не ношу часов.
Сообразно событию решила проанализировать ситуацию и сделать выводы. Для сначала провела опрос среди домочадцев в количестве полтора человека: муж и сын. Вопроса было три:
1. Как Вы оцениваете свою жизнь в Болгарии?
2. Нравится ли Вам тут?
3. Не хотите ли на Родину вернуться?
На первый вопрос получила сначала вытаращенные глаза: "Чего это ты спрашиваешь?! Мы, что уезжаем??!!", потом невнятное мычание из разряда, а как надо оценивать, а зачем, никак не оцениваю, что такое "оцениваю".
В общем, резюмирую: народ, вообще, не заморачивается, живет себе как живется - тем и доволен, ничто ни с чем не сравнивает, назад никто не оглядывается. А кое-кому и оглядываться не на что - за плечами только памперсы.
Второй вопрос тоже вызвал недоумение и затруднения. Пошли банальные ответы из туристических путеводителей: "Ну, здесь много достопримечательностей и фруктов, здесь тепло, есть море и горы".
На третий вопрос "полтора человека" хором ответили "Нет!".

Так вот, наш ребенок никогда не просился назад в Россию. Напротив, был случай, когда мы приехали в Россию, а он через три дня спросил у меня когда мы поедем домой. Это куда, поинтересовалась я, - в Болгарию, удивился он моей непонятливости.

Посвящать ли ребенка в причины нашей эмиграции и что, вообще, рассказывать ему о его родине?

Ну, конечно, посвящать, я думаю. То есть, ничего не скрывать, тем более, если спрашивает. Хотя наш не спрашивал и не спрашивает. Наверное потому что знает, что никаких причин нет - это просто жизнь. Мы живем здесь, а он живет с нами, потому что так живут все нормальные дети. Во всяком случае в нашей семье так принято. Мы поедем в другое место и он с нами тоже. До тех пор пока не вырастет и не начнет сам выбирать, что ему делать и как жить.

Он не занимается сравнительными анализами где хуже, а где лучше. Мне кажется дети не склонны к таким вещам - они принимают мир таким какой он есть и просто живут в нем.
Рассказываем ли мы ему про Россию? Специально - нет, но у нас нет никаких запретов на разговоры и вопросы. Он живет в том же мире, что и мы и если мы видим что-то и обсуждаем, то и он это видит и слышит.

Учить ли ребенка русскому языку?

Существование такого вопроса в головах русских людей меня повергло в крайнее удивление. А почему нет? В чем выгода не знать языка? Мне кажется, что чем больше языков знает человек, тем лучше для него не только в социальном плане, но и в физическом: говорят у билингвов и полиглотов реже наступает маразм и мозги быстрее работают.

Про национальное самоопределение я писать не буду - это из разряда причин эмиграции и уже личное дело каждого.

Мы не запрещаем своему ребенку говорить на русском языке и учить его. Также как учим его болгарскому и английскому, а еще и на немецкий замахиваемся.
Учим ли мы ребенка русской литературе? Да. А почему нет? Он просто читает книжки русских авторов или на русском языке. Истории? Тоже учим по мере поступления вопросов.

В общем, я не вижу причин отказывать ребенку в знаниях. Лишь бы он хотел их получать и вам бы хватило на это времени и сил.

Третий самый странный вопрос:

Простят ли нам наши дети эмиграцию? То, что мы увезли их с родины на чужбину.

А почему вообще стоит вопрос о прощении? Стало быть, размышляя так и поступая так, вы заранее знаете, что поступаете неверно? Совершаете ошибку, эмигрируя из России? То есть навешиваете на себя вину.

В таком случае я, наверное, должна винить своих родителей за то, что они когда-то перевезли нас с сестрой с Камчатки на материк?
Тогда странно, почему мне все равно. Может быть я неправильная дочь, наверное правильные дочери должны обвинять и не прощать своих родителей за то, как они прожили свою жизнь, и при этом вырастили их, таких красивых и образованных.

В общем, я не думаю, что у нашего ребенка будет стоять такой вопрос - прощать нас за эмиграцию в Болгарию. В моей голове это не укладывается, потому что никакой вины я за собой не чувствую. Однако, если он когда нибудь и упрекнет меня в этом, то я буду думать, что просто недостаточно крепко привила ему хорошие манеры.

12 декабря 1923 года в самой большой русской эмигрантской средней школе — в русской гимназии в Моравской Тшебове в Чехословакии — по инициативе бывшего директора этой гимназии А.П. Петрова совершенно неожиданно и для учащихся, и для педагогического персонала были отменены два смежных урока и учащимся было предложено: не стесняясь формой, размером и т.д. и без получения ими каких-либо указаний, написать сочинение на тему: “Мои воспоминания с 1917 года по день поступления в гимназию”. Авторы воспоминаний - дети, юноши и девушки в возрасте от 8 до 24 лет.

Фрагменты некоторых сочинений:

“Я рвался на фронт отомстить за поруганную Россию. Два раза убегал, но меня ловили и привозили обратно. Как я был рад и счастлив, когда мать благословила меня”.

“Папа и мама просили его остаться, так как он был еще мальчиком. Но ничто не могло остановить его. О, как я завидовала ему... Настал день отъезда. Брат радостный, веселый, как никогда, что он идет защищать свою родину, прощался с нами. Никогда не забуду это ясное, правдивое лицо, такое мужественное и красивое... Я видела его в последний раз”.

“Когда нас привезли в крепость и поставили в ряд для присяги большевикам, подошедши ко мне, матрос спросил, сколько мне лет? Я сказал: “девять”, на что он выругался по-матросски и ударил меня своим кулаком в лицо; что потом было, я не помню, т.к. после удара я лишился чувств. Очнулся я тогда, когда юнкера выходили из ворот. Я растерялся и хотел заплакать. На том месте, где стояли юнкера, лежали убитые и какой-то рабочий стаскивал сапоги. Я без оглядки бросился бежать к воротам, где меня еще в спину ударили прикладом”.

“По канавам вылавливали посиневшие и распухшие маленькие трупы (кадет)”.

“Нас “товарищи” называли “змеенышами контрреволюции”, как обидно было слышать такое прозвище!”

“Сделали обыск и взяли маму в тюрьму, но после 3-х недель отвезли маму в Екатеринодар, я подошел попрощаться, а красноармеец ударил меня по лицу прикладом — я и не успел”.

“Большевики все больше и больше забирали русскую землю”.

“Я понял, что при большевиках, как они себя называли, нам, русским, хорошо не будет”.

“Свет от пожара освещал церковь... на колокольне качались повешенные; их черные силуэты бросали страшную тень на стены церкви”.

“Одна (сестра милосердия) был убита, и тот палец, на котором было кольцо, отрезан”.

“Офицеры бросались из третьего этажа, но не убивались, а что-нибудь себе сламывали, а большевики прибивали их штыками”.

Пришел знакомый и стал рассказывать о том, как “Пришли большевики к нему в дом и убили жену и двух детей; вернувшись со службы, он пришел домой и увидел, что весь пол был в крови и около окна лежали трупы дорогих ему людей. Когда он говорил, он постоянно закрывал глаза; его губы тряслись, и, крикнув, вскочил с дивана и, как сумасшедший, вылетел во двор, что было дальше, я не видела”.

“Вечер. Тишина нарушалась выстрелами и воем голодных псов. Пришла старая няня и рассказывает вот что: (она была в числе заключенных и чудом выбралась оттуда) заключенные, избитые, раздетые, стояли у стен, лица их выражали ужас, другие с мольбой смотрели на мучителей, и были такие, чьи глаза презрительно смотрели на негодяев, встречали смерть, погибая за родину. Начались пытки. Стоны огласили... своды гаража, и няня упала; ее потом вынесли вместе с трупами”.

“Мама начала просить, чтоб и нас взяли вместе с ней; она уже предчувствовала и не могла говорить от волнения. В чрезвычайке маму долго расспрашивали, чья она жена. Когда мы вошли в комнату, нашим глазам представилась ужасная картина... Нечеловеческие крики раздавались вокруг, на полу лежали полуживые с вывороченными руками и ногами. Никогда не забуду, как какая-то старуха старалась вправить выломанную ногу... Я просто закрыла глаза на несколько минут. Мама была ужасно бледна и не могла говорить”.

“На другой день, когда они опять ворвались к нам, увидели моего дядю в погонах и офицерской форме, хотели сорвать погоны, но он сам спокойно их снял, вынул револьвер и застрелился, не позволив до себя дотронуться”.

“Большевики совсем собрались уходить и перед отходом изрубили все вещи и поранили брата. Потом один из них хотел повесить маму, но другие сказали, что не стоит, так как уже все у них отобрали и все равно помрем с голоду”.

“Они потребовали мать и старших сестер на допрос. Что с ними делали, как допрашивали, я не знаю, это от меня и моих младших сестер скрывали. Я знаю одно — скоро после этого моя мать слегла и вскоре умерла”.

“Я своими глазами видела, как схватили дядю и на наших глазах начали его расстреливать, — я не могу описать всего, что мы переживали”.

“Я очень испугался, когда пришли большевики, начали грабить и взяли моего дедушку, привязали его к столбу и начали мучить, ногти вынимать, пальцы рвать, руки выдергивать, ноги выдергивать, брови рвать, глаза колоть, и мне было очень жаль, очень, я не мог смотреть”.

“Стали обыскивать, отца стащили с кровати, стали его ругать, оскорблять, стали забирать себе кресты... отец сказал: я грабителям не даю и ворам тоже не даю. Один красноармеец выхватил наган и смертельно его ранил. Мать прибежала из кухни и накинулась на них. Они ударили ее шашкой и убили наповал. Моя маленькая сестра вскочила и побежала к нам навстречу. Мы пустились бежать в дом. Прибегаем... все раскидано, а их уж нет. Похоронили мы их со слезами, и стали думать, как нам жить”.

“Явился к нам комиссар, который нам предлагал конфет и угрожал только, чтоб мы ему сказали, где наш отец, но мы хорошо знали, что они его хотят убить, и молчали”.

"В 12 часов ночи за нами пришли красноармейцы, с которыми была одна женщина. Построив нас по росту, они отвели в подвал, темный, сырой, с каким-то неприятным запахом. Раздев нас догола, среди нас были и женщины, они отобрали несколько офицеров и поставили к стенке. Прогремели выстрелы, раздались стоны. После первых жертв женщина комиссар отобрала женщин и передала красноармейцам для потехи у нас же на глазах. Я находился в каком-то оцепенении... Ко мне подошла чекистка и сказала: “Какой ты красивый мальчик. Знаешь что! Идем со мной на ночь и ты будешь счастлив. Ты многое узнаешь и станешь моим товарищем”. Не слыша моего ответа, она грубо засмеялась и потащила меня в смежную комнату. Не помня себя, я закричал и заплакал. Она оттолкнула меня и сказала: “Уведите назад этого паршивца, я сегодня не в настроении”. Очутившись в камере, я потерял сознание. Очнулся уже дома, на своей кровати с перевязанной головой. Папа выздоровел и сменил меня. Я уже больше трех недель лежал в горячке. (Приближалась Добровольческая армия.) Придя домой, я застал... сестру в слезах. Ничего не говоря, сестра указала на газету. Я взял и опустились руки. Там было написано, что сегодня ночью отец и другие будут расстреляны, как бывшие офицеры-черносотенцы. Мы не знали, что делать. Решили пойти отслужить молебен Преподобному Даниилу, святому отца”

Планируя отъезд в Барселону, мы все время задавались вопросом - как же все организовать при наличии почти 4-летней дочки Ярославы Александровны. Такой же вопрос неоднократно задавали наши друзья и знакомые. И правда - на Родине бабушки-дедушки, садик, друзья. Все налажено-отлажено, доктора выбраны, планы построены. Очень беспокоило, как дочка тут адаптируется, как будет общаться, не зная языка, не будет ли скучать по дому.

Сегодня же мы можем сказать, что переезд оказался бОльшим стрессом для нас, чем для Ярославы Александровны. Пока мы нервничали и переживали, Яся налаживала контакты с новой страной.
А детский вопрос - это, собственно, то, чем Испания нас очень удивила и продолжает удивлять.
Отношения у Барселоны с детьми, безусловно, прекрасные:)

Детей тут очень любят. Вашему ребенку везде будут улыбаться, оказывать знаки внимания, пытаться погладить по головке, а не будут рассказывать, о том, что "ай-яй-яй, дитя без шапки!". Не пугайтесь, если 80-летний дедушка, который еле передвигается с палочкой, вдруг начнет кривляться и показывать язык вашему ребенку. Поэтому первым делом научите ваше чадо обворожительно произносить приветственное «Ола!» - это ему пригодится для покорения испанских взрослых.

Здесь с ребенком вы можете быть повсюду - магазины, спортзалы, рестораны. Дети тут не помеха ни в чем. Мы, например, ходим на занятия по испанскому в компании дочки. Она сидит рядом с нами, слушает преподавателя, смотрит мультики в наушниках на планшете, рисует, разукрашивает, ест бублики. В общем, развлекается, но никому не мешает. Как мы поняли, такие «комплекты» учеников имеются и в других группах. Конечно, никто не отменял бэйби-ситтеров, но мы пока не видим такой необходимости. Да и 8-10 евро в час не хочется отдавать, пока ребенок прекрасно гуляет с нами.

Также, в контексте детской темы, очень радует инфраструктура города. Мы уже писали, что первый месяц нам пришлось жить в Барри Готика - это самый туристический район Барселоны. В других городах Европы такие районы обычно называют Старый Город - узкие мощеные улочки, кафешки, пабы, магазины и прочие радости туриста. И вот что нас удивило - это огромное количество детских площадок там, где, казалось бы, в них нет нужды . Только возле нашего дома, в двух минутах ходьбы в разных направлениях, было три площадки. А в целом, они тут натыканы по всему городу.

Вот, например, площадка прямо над оживленной 4-ех полосной дорогой - район Грасия. Все огоржено и безопасно.

А вот другая - рядом с парком Гуэль.

Ну и конечно же, здесь в полной мере выражена картина, на которую бесконечно может смотреть любая мама - папы с детьми. Нашему славянскому глазу это зрелище непривычно и умилительно, но для Испании оно - абсолютная норма. Собственно, зачастую мамы на детской площадке оказываются в меньшинстве. А папа вполне резво выгуливает двоих-троих детей. Причем, это, похоже, не национальная черта испанцев. С детьми возятся все - испанцы, перуанцы, немцы, пакистанцы. Тут напрочь рушится образ «родителя-добытчика», гордо восседающего на диване после тяжкого рабочего дня и требующего добавки супа и макаронов.

Вы тоже можете приобщиться к этому детскому «празднику жизни». Для этого потребуется собрать некоторые документы.

Итак, для получения визы типа D в Испанию вашему ребенку (любого возраста) понадобится проездной документ (аналог взрослого загранпаспорта). Но важно знать, что уже тут, на территории Испании, во всех учреждениях у вас будут требовать не проездной документ, а свидетельство о рождении с переводом и апостилем. Так что не оставляйте его на родине.

Кроме того, чтобы получить визу, вашему ребенку нужны:
- медицинская справка (такая же, как и для взрослого),
- материальное обеспечение (из расчета 536 евро на месяц проживания),
- желательно нотариальное заявление от родителей с обязательством нести все материальные затраты по содержанию ребенка,
- страховой полис,

Мы еще наслышаны, что, если вашему ребенку уже исполнилось 6 лет, вам понадобится контракт с учебным заведением в Испании, где будет учиться ребенок. Но, так как Ярослава Александровна младше, мы этот вопрос не изучали, поэтому ограничиваемся таким вот слухом.

Также, если детка где-то учится на родине, нужна справка из этого учебного заведения.

Прежде, чем переехать, не лишним будет озаботиться еще некоторыми моментами.

Собрать для ребенка аптечку (для взрослых тоже не помешает). Большое количество препаратов в Европе продаются исключительно по рецепту. Хотя Испанию можно считать довольно простой в этом плане страной - очень многое есть в свободной продаже. Но ряд привычных для вашей семьи препаратов на первое время лучше взять.

Страховка. Как для себя, так и для ребенка, мы взяли обычную, безо всяких особых преференций. Пользоваться украинской страховкой тут довольно утомительно - в случае чего, нужно сначала позвонить в страховую, подождать, пока они выберут вам больницу, и только потом уже ехать туда. Поэтому планируем в ближайшее время оформить местный полис, который должен значительно упростить общение с медицинскими учреждениями.

Выписка из медицинской карточки ребенка с указанием всех сделанных прививок, переведенная на испанский язык (эта выписка вам понадобится при оформлении в сад или школу). Как быть тем, кто ребенка не вакцинирует, мы не в курсе. Возможно, нужно переводить документы о медотводе.
Безусловно, приехав куда-либо надолго с ребенком, рано или поздно вы заинтересуетесь вопросом образования .

Вас очень удивит, но в 3 года ребенок пойдет не в сад, а в школу. Хотя эта опция по желанию. А вот с 6-ти лет образование является обязательным. Приятное новшество - с недавних пор право на бесплатное образование имеют все без исключения дети, находящиеся в Испании. Даже дети нелегалов.

Гуглы и прочие интернеты дают весьма противоречивую информацию о пути определения «кровинушки» в местную школу. Но по итогу наш путь был таков. Мы отправились в Департамент образования нашего района. Заполнили заявку, где указали 4 приоритетные для нас школы. Также предъявили прописку, свидетельство о рождении и копию паспорта одного из родителей. (Позднее, для оформления уже в конкретную школу, нам понадобится документ о вакцинации ребенка, о котором сказано выше).

Теперь, до конца июля мы ждем письма, в котором нас известят о том, какая школа нас берет. Если ни в одной из указанных нами школ не окажется свободных мест, нам должны предложить другую школу поблизости к нашему дому.

Кстати, выбирая школу, вы также указываете, хотите ли вы бесплатную (государственную) школу или же платную (частную или полугосударственную). Ваши предпочтения обязуются соблюдать.
Как и во всех других случаях, незнание испанского языка несколько усложняло весь процесс подачи заявки и поиска нужных учреждений. Но мы уже весьма умело размахиваем руками, сочетаем английский со скудными познаниями испанского. Если вы когда-то неплохо играли в игру «Крокодил» - этот опыт вам, бесспорно, пригодится:)

В ближайшее время будем изучать, где бы Ярославе Александровне поплясать, порисовать и заняться другими полезными делами - говорят, тут есть что-то наподобие наших дворцов пионеров. А пока гуляем, рисуем, читаем украинские книги, которые привезли с собой из Киева - для этого мы брали целое отдельное багажное место в самолете.
В общем, пока что все не очень страшно. Главное, чтобы дочь перуанского жениха не привела - не сильно они красивые:)