Биографии Характеристики Анализ

Современные поэтессы россии. Читать онлайн «Русские поэтессы

Советская поэзия, зажатая в тесные рамки партийной идеологии и соцреализма, все же оставила довольно заметный след в национальной культуре. И надо отметить, что женщины сделали для этого не меньше, чем мужчины. Рассказываем о самых важных советских поэтессах (и читаем их стихи).

Анна Ахматова

Талант Ахматовой был настолько велик и монолитен, что не мог поместиться в каком-то одном периоде, идет ли речь о Серебряном веке, или об эпохе зубодробительного соцреализма. Поэтессе пришлось испытать почти полный запрет на появление ее стихов в печати и весьма короткий миг официального поклонения.
Хотя некоторые стихи Ахматовой увидели свет уже в Перестройку, вся любовная лирика была напечатана еще в советское время. Она была не только бесспорной царицей русской поэзии, но и своеобразным авторитетом в понимании женской души. Мужчины называли ее стихи энциклопедией слабого пола, а дамы всех возрастов брали пример с лирических героинь и примеряли ситуации на себя.

Песня последней встречи

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,
А я знала - их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: "Со мною умри!

Я обманут моей унылой
Переменчивой, злой судьбой".
Я ответила: "Милый, милый -
И я тоже. Умру с тобой!"

Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.

Марина Цветаева

Поэт-новатор, поэт-революционер Октябрьскую социалистическую не приняла, с облегчением уехала в эмиграцию, где прожила 17 лет, а после возвращения в СССР почти ничего не писала.

«Цветаевщина» стала нарицательным словом в официальной критике. Стихи ее почти не печатали. После смерти первый сборник вышел только в 1961 году, при этом тираж его был просто-напросто смешным – всего 5 тысяч экземпляров.

Поэтому Цветаеву не совсем правильно называть советской поэтессой, но если говорить о влиянии, которое она оказала на молодежь, то безусловно ее творчество было очень важной частью культурной жизни страны. Стихотворения распространялись в списках, старые сборники бережно хранились, за новыми книгами охотились и брали почитать. Несмотря на все ограничения, они проникли достаточно глубоко в жизнь советских людей.

Мне нравится, что вы больны не мной

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной -
Распущенной - и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня - не зная сами! -
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,-
За то, что вы больны - увы! - не мной,
За то, что я больна - увы! - не вами!

Вера Инбер

В молодости некоторые ставили ее рядом с Ахматовой. Другие считали, что Инбер всего лишь следует в фарватере великой поэтессы, но, в отличие от многих, делает это талантливо. Она писала яркие, образные и очень женские стихи, но позднее активная участница литературных салонов Одессы и Москвы превратилась в литературную комиссаршу. Создавалось впечатление, что Инбер старается оправдаться за родственные связи с Троцким, декадентское прошлое, любовь к модным нарядам и идеологически сомнительное раннее творчество.
Все же ее след в советской культуре весьма значителен. Дело не только в том, что в двадцатых и тридцатых годах выходило по 4-5 ее книг в год. Они издаются и сейчас, хотя редко. Например, в 2015 году вышли ее воспоминания о детстве в Одессе. А ранние ее стихотворения периодически появляются в блогосфере. Кстати, песня Высоцкого «Девушка из Нагасаки» – это немного переделанный стих Инбер.

Надо мной любовь нависла тучей...

Надо мной любовь нависла тучей,
Помрачила дни,
Нежностью своей меня не мучай,
Лаской не томи.

Уходи, пускай слеза мешает
Поглядеть вослед.
Уходи, пускай душа не знает,
Был ты или нет.

Расставаясь, поцелую, плача,
Ясные глаза.
Пыль столбом завьется, не иначе
Как гроза.

Грянет гром. Зашепчет, как живая,
В поле рожь.
Где слеза, где капля дождевая -
Не поймешь.

Через час на вёдро золотое
Выглянет сосед
И затопчет грубою стопою
Милый след.

Агния Барто

Советские дети выросли на стихах Агнии Барто. Безусловно, сказки Маршака и Чуковского тоже в обязательном порядке лежали на полке, но ее строчки были легки, просты, легко усваивались… Можно сказать, что они достигали такой необычной кристальной четкости, что были понятны и близки всем детям. Хотя сама Барто была весьма противоречивой личностью.
Убежденная коммунистка, она участвовала в нападках на Чуковского, хотя именно он дал ей путевку в литературную жизнь, а после войны травила Галича. С другой стороны, в шестидесятых она придумала, организовала и вела радиопередачу по поиску потерявшихся детей во времена Великой Отечественной войны.
Сложно подсчитать, сколько всего было напечатано книг Агнии Барто в СССР. После своего первого сборника «Игрушки», того самого с плачущей Таней и качающимся бычком, каждая книга выпускалась огромными тиражами. Даже сейчас поэтесса остается одним из самых популярных детских авторов. Например, в 2016 году было издано 115 ее книг общим тиражом почти 1,2 миллиона.

Синенькая юбочка,
Ленточка в косе.
Кто не знает Любочку?
Любу знают все.

Девочки на празднике
Соберутся в круг.
Как танцует Любочка!
Лучше всех подруг.

Кружится и юбочка
И ленточка в косе,
Все глядят на Любочку,
Радуются все.

Но если к этой Любочке
Вы придете в дом,
Там вы эту девочку
Узнаете с трудом.

Она кричит еще с порога,
Объявляет на ходу:
- У меня уроков много,
Я за хлебом не пойду!

Едет Любочка в трамвае -
Она билета не берет.
Всех локтями раздвигая,
Пробирается вперед.

Говорит она, толкаясь:
- Фу! Какая теснота! -
Говорит она старушке:
- Это детские места.
- Ну садись, - вздыхает та.

Синенькая юбочка,
Ленточка в косе.
Вот какая Любочка
Во всей своей красе.

Случается, что девочки
Бывают очень грубыми,
Хотя необязательно
Они зовутся Любами.

Ольга Берггольц

Ленинградская мадонна, как ее называли в годы Великой Отечественной войны, больше всего знаменита своей гражданской лирикой. Ее стихи, написанные во время блокады, можно назвать одними из самых искренних на эту тему. Поэтому во времена СССР творчество Берггольц намертво встроили в официальную пропаганду, а строчки размножили на монументах, что несколько скрыло все остальные грани ее поэзии. Даже прекрасные строфы ее любовной лирики.
В восьмидесятых годах, когда молодое поколение зачастую безжалостно и несправедливо расправлялось с советской поэзией, именно эта искренность уберегла творчество Берггольц от забвения. И касается это не только ее «Запретного дневника», в котором она откровенно рассказывала о своем аресте в 1938 году. Стихотворения о любви издают даже чаще.

Друзья твердят: Все средства хороши

Друзья твердят: "Все средства хороши,
чтобы спасти от злобы и напасти
хоть часть Трагедии,
хоть часть души..."
А кто сказал, что я делюсь на части?

И как мне скрыть - наполовину - страсть,
чтоб страстью быть она не перестала?
Как мне отдать на зов народа часть,
когда и жизни слишком мало?
Нет, если боль, то вся душа болит,
а радость - вся пред всеми пламенеет.
И ей не страх открытой быть велит -
ее свобода,
та, что всех сильнее.

Я так хочу, так верю, так люблю.
Не смейте проявлять ко мне участья.
Я даже гибели своей не уступлю
за ваше принудительное счастье...

Вероника Тушнова

Одно время довольно часто появлялись статьи, в которых с каким-то удивлением рассказывали о том, как малоизвестный поэт Вероника Тушнова стала довольно обсуждаемой в девяностых. В этой «малоизвестности» была виновата совокупность сразу нескольких факторов.
Первый сборник она выпустила, когда ей было 34 года. Но стихи в нем совершенно не укладывались в общее настроение в стране и литературе, были «не тренде», как любят говорить сегодня. Выстрелить она смогла только с четвертой книгой «Память сердца», а цикл стихотворений о любви, которые и разлетятся потом по стране, попадут только в книгу «Сто часов счастья».
Стихотворения эти были слишком исповедальными и личными. Опубликовать их Тушнова решилась только когда стало ясно, что смертельная болезнь не отступит, в последний год своей жизни. Например, стих «Не отрекаются любя» был написан аж в 1944 году. Но и после смерти она далеко не сразу пробилась к читателям. Для этого потребовалось почти десять лет и определенная толика удачи, благодаря которой этот сборник попал к композитору Марку Минкову.

Не отрекаются любя

Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.

Юлия Друнина

Первые шаги в литературе и в жизни Друнина делала в окопах, под аккомпанемент выстрелов и взрывов. Ранние публикации и сборники были практически полностью посвящены тому, что ей пришлось пережить в военные годы. В принципе, и их уже хватило бы, чтобы оставить свой след в литературе, но в зрелые годы горизонт ее лирики существенно расширился. И хотя война какими-то образами и сравнениями все равно временами прорывалась в отдельных строчках, на первое место вышло все многообразие окружающей ее жизни.
Уникальность поэзии Друниной в удивительном сочетании порывистости, даже грубости, с нежностью и душевностью. Поэтому ее эмоциональные стихи очень любили подростки. Например, стих «Теперь не умирают от любви» довольно часто встречался в анкетах и откровенниках. Актуальной ее поэзия остается и в нашем веке: сборники переиздаются примерно раз в несколько лет.

Теперь не умирают от любви

Теперь не умирают от любви -
Насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
Лишь без причины человеку плохо.

Теперь не умирают от любви -
Лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но "неотложку", мама, не зови,
Врачи пожмут беспомощно плечами:
"Теперь не умирают от любви..."

Римма Казакова

Женщины-поэты во второй половине существования СССР обладали одной приятной привилегией. От них никто, в том числе ответственные за идеологию товарищи, не ждали политически актуальных стихов. Нет, если они сами выступали с такой инициативой, то это приветствовалось и только. Именно поэтому появился такой феномен как Римма Казакова. Безусловно, в ее творчестве были не только стихи о любви, но о чем бы она не писала – это был взгляд прежде всего женщины.
Казакова быстро стала востребованной в качестве поэта, в 23 года появились первые серьезные публикации, в 26 лет у нее вышел сборник «Встретимся на Востоке». Однако, у ее стихов была еще одна грань: из них получались великолепные песни. Практически у всех звезд, особенно девяностых, в дискографии есть композиции ее авторства.

Ты меня любишь

Ты меня любишь, яростно, гордо, ласково.
Птицей парящей небо судьбы распластано.
Ты меня любишь. Болью моей испытана.
Знаю, не бросишь и не предашь под пытками.

Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь...

Ночью дневною тихо придёшь, разденешься.
Узнан не мною вечный сюжет роденовский.
Я подчиняюсь. Радость непобедимая
Жить в поцелуе, как существо единое.

Ты меня любишь и на коне, и в рубище.
Так полюбил я, что меня просто любишь ты.
Я забываюсь, я говорю: «Прости, прощай!»
Но без тебя я вечною гордой мукой стал.

Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь...

Белла Ахмадулина

Еще при жизни Белла Ахмадулина стала легендой. Она очень рано начала писать зрелые и мудрые стихи. Заметили поэтессу тоже практически сразу. Первый сборник «Струна» вышел в 1962 году тиражом в 20 тысяч экземпляров и тут же стал дефицитом. Она получила всесоюзную славу и настоящую звездную популярность, внимание властей и толпы поклонников. Ее узнавали на улицах, словно актрису или певицу.
Ахмадулина и сейчас остается одной из самых популярных поэтов. Дело не только в том, что она попала в школьную программу, а ее творчество считается искусствоведами одной из главных заслуг эпохи шестидесятников перед русской литературой. Психологически тонкие, образные и изысканные стихи о самых обычных вещах самодостаточны сами по себе. Их продолжают петь, регулярно издавать, цитировать и просто читать.

Прощание

А напоследок я скажу:
прощай, любить не обязуйся.
С ума схожу. Иль восхожу
к высокой степени безумства.

Как ты любил? - ты пригубил
погибели. Не в этом дело.
Как ты любил? - ты погубил,
но погубил так неумело.

Жестокость промаха... О, нет
тебе прощенья. Живо тело
и бродит, видит белый свет,
но тело мое опустело.

Работу малую висок
еще вершит. Но пали руки,
и стайкою, наискосок,
уходят запахи и звуки.

Юнна Мориц

Всегда запрещенная и всегда востребованная Юнна Мориц начинала практически одновременно с Ахмадулиной. Но коренной киевлянке не досталось полных залов, зарубежных командировок и регулярных публикаций в центральной прессе. Поэтессе оставили только одну узкую дорогу к массовому читателю: детскую литературу. Но это были самые взрослые, самые мудрые и самые философские стихи для детей.
Советские граждане зачастую даже не догадывались, что Мориц это не только автор «Большого секрета для маленькой компании» и других песен, в которые превратились ее тексты, но и серьезный поэт со своим оригинальным звучанием и необычной интонацией. Открыть для себя ее талант полностью они смогли только во время Перестройки.

Хорошо - быть молодым

Хорошо - быть молодым,
За любовь к себе сражаться,
Перед зеркалом седым
Независимо держаться,
Жить отважно - черново,
Обо всем мечтать свирепо,
Не бояться ничего -
Даже выглядеть нелепо!

Хорошо - всего хотеть,
Брать свое - и не украдкой,
Гордой гривой шелестеть,
Гордой славиться повадкой,
То и это затевать,
Порывая с тем и этим,
Вечно повод подавать
Раздувалам жарких сплетен!

Как прекрасно - жить да жить,
Не боясь машины встречной,
Всем на свете дорожить,
Кроме жизни скоротечной!
Хорошо - ходить конем,
Власть держать над полным залом,
Не дрожать над каждым днем -
Вот уж этого навалом!

Хорошо - быть молодым!
Просто лучше не бывает!
Спирт, бессонница и дым -
Всё идеи навевает!
Наши юные тела
Закаляет исступленье!
Вот и кончилось, ля-ля,
Музыкальное вступленье,-

Но пронзительный мотив
Начинается! Вниманье!
Спят, друг друга обхватив,
Молодые - как в нирване.
И в невежестве своем
Молодые человеки -
Ни бум-бум о берегах,
О серебряных лугах,
Где седые человеки
Спать обнимутся вдвоем,
А один уснет навеки.
...Хорошо - быть молодым!..

КОНСТАНТИН МОЧУЛЬСКИЙ

1. М. ЦВЕТАЕВА И А. АХМАТОВА

2. ЗИНАИДА ГИППИУС

3. МАРИЭТТА ШАГИНЯН И ИРИНА ОДОЕВЦЕВА

КОНСТАНТИН МОЧУЛЬСКИЙ

РУССКИЕ ПОЭТЕССЫ

1. М. ЦВЕТАЕВА И А. АХМАТОВА

Наверное в далеком будущем и для нашей эпохи отыщется изящный синтез. Притупятся противоречия, затушуются контрасты, пестрота сведется к единству, и из разноголосицы получится «согласный хор». Будущий ученый, очарованный гармонией, блестяще покажет «единый стиль» нашего времени. Но как жалко нашей нестройности, нашего живого разнообразия, даже нашей нелепости. И никакая «идея» не примирит нас с превращением в маски тех лиц, которые мы знали и любили.

Сложность и противоречивость - черты нашей эпохи - будем хранить их бережно. Нам ценно сейчас не общее, соединяющее наших поэтов в группы и школы, не элементы сходства - всегда внешние и бессодержательные. Частное, личное, ни на что не сводимое, разъединяющее- вот что интересует нас.

Марина Цветаева - одна из самых своеобразных фигур в современной поэзии. Можно не любить ее слишком громкого голоса, но его нельзя не слышать. Ее манеры порой слишком развязны, выражения вульгарны, суетливость ее нередко утомительна, но другой она быть не хочет, да и незачем. Все это у нее- подлинное: и яркий румянец, и горящий, непокладистый нрав, и московский распев, и озорней смех.

А рядом - другой образ - другая женщина-поэт - Анна Ахматова. И обе они- столь непостижимо различные - современницы.

Пафос Цветаевой- Москва, золотые купола, колокольный звон, старина затейливая, резные коньки, переулки пуганные, пышность, пестрота, нагроможденность быта, и сказка, и песня вольная и удаль и богомольность, и Византия и Золотая Орда.

У меня в Москве-купола горят!

У меня в Москве - колокола звонят!

И гробницы в ряд у меня стоят,

В них царицы спят, и цари.

Вот склад народной песни с обычным для нее повторениями и параллелизмом; Напев с «раскачиванием» - задор молодецкий. Ахматова - петербурженка; ее любовь к родному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки.

Но ни на что не променяю пышный

Гранитный город славы и беды.

Цветаева всегда в движении; в ее ритмах - учащенное дыхание от быстрого бега. Она как будто рассказывает о чем-то второпях, запыхавшись и размахивая руками. Кончит - и умчится дальше. Она - непоседа. Ахматова - говорит медленно, очень тихим голосом: полулежит неподвижна; зябкие руки прячет под свою «ложно-классическую» (по выражению Мандельштама) шаль. Только в едва заметной интонации проскальзывает сдержанное чувство. Она - аристократична в своих усталых позах. Цветаева - вихрь, Ахматова - тишина. Лица первой и не разглядишь - так оно подвижно, так разнообразна его мимика. У второй - чистая линия застывшего профиля. Цветаева вся в действии - Ахматова в созерцании,

одна едва улыбается,

там где другая грохочет смехом.

Лирика Ахматовой насквозь элегична - страдальческая любовь, «душная тоска», муки нелюбимой или разлюбленной, томление невесты по мертвому жениху; фон ее - четыре стены постылой комнаты; мучительный недуг, приковывающий к постели. За окном метель - и она одна в надвигающихся сумерках. Поэзия Цветаевой пышет здоровьем, налита знойной молодой кровью, солнечна, чувственна. В ней исступление, ликование, хмель.

Кровь, что поет волком,

Кровь - свирепый дракон,

Кровь, что кровь с молоком

В кровь целует - силком.

Первая - побежденная, покорная, стыдливая, вторая - «царь-девица», мужественная, воинственная, жадная, и в любви своей настойчивая и властная. Цепки ее пальцы, крепки объятия: что схватит - не выпустит. Весь мир - ее; и все радости его перебирает она, как жемчужины на ладони - сладострастно и бережно. Мало ей и земель, и морей, и трав, и зорь. Все ищет, все бродит по степям, да по «окиану»: глаза зоркие, сердце ненасытное.

Ахматова восходит по ступеням посвящения: от любви темной к любви небесной. Истончилось лицо ее, как иконописный лик, а тело «брошено», преодолено, забыто. Прошлое лишь во снах тревожит, вся она в молитве, и живет в «белой светлице», в «келье». Цветаева - приросла к земле; припала к ней, пахучей и теплой, и оторваться не может. Она - ликующая, цветущая плоть. Что ей до Вечности, когда земная жажда ее не утолена и неутолима.

Пью, не напьюсь. Вздох - и огромный выдох

И крови ропщущей подземный гул.

Одна уже в царстве теней: другая еще не постигает возможности смерти.

Я вечности не приемлю

Зачем меня погребли?

Я так не хотела в землю

С любимой моей земли.

Она любит благолепие церкви, торжественность обряда, сладость молитвы. Она богомольна, но не религиозна. Как различно выражается у Ахматовой и у Цветаевой любовь к России! Первая возвышается до истинного пафоса, становится молельщицей за несчастную «темную» родину. Она отрекается от всего личного, отгоняет от себя последние «тени песен и страстей», для нее родина в духе и она молится

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

У другой - не скорбь души, а страшный вопль терзаемого тела. Что ей до того, что убитые станут «божьего воинства новыми воинами»- все они ее сыновья, ее плоть. Она загораживает их собой, как мать своих детей, и диким звериным голосом воет над их трупами.

Это причитание: - быть может самое сильное, из всего написанного Цветаевой.

И справа и слева

Кровавы зевы.

И каждая рана:

И только и это

И внятно мне, пьяной,

Из чрева - и в чрево:

Все рядком лежат,

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат!

Где свой, где чужой?

……………………..

Без воли - без гнева -

Протяжно- упрямо -

До самого неба:

Искусство Ахматовой - благородно и закончено. Ее стихи совершенны в своей Простоте и тончайшем изяществе. Поэт одарен изумительным чувством меры и безукоризненным вкусом. Никаких скитаний и метаний, почти никаких заблуждений. Ахматова сразу выходит на широкий путь (уже в первом ее сборнике «Вечер» есть шедевры) и идет по нему с уверенной непринужденностью. Цветаева, напротив, все еще не может отыскать себя. От дилетантских, институтских стихов в «вечерний альбом» (заглавие первого ее сборника) она переходит к трогательным мелочам «Волшебного Фонаря», мечется между Брюсовым и Блоком, не избегает влияния А. Белого и Маяковского, впадает в крайности народного жанра и частушечного стиля. У нее много темперамента, но вкус ее сомнителен, а чувства меры нет совсем. Стихи ее неровны, порой сумбурны и почти всегда растянуты. Последняя ее поэма: «Царь-девица» погибает от многословья. И все же это произведение - примечательное и голос ее не забывается.

2. ЗИНАИДА ГИППИУС

«Я считаю мои стихи… очень обособленными, своеструнными, в своеструйности однообразными, а потому для других ненужными»,- писала З. Гиппиус в предисловии к своему первому сборнику стихов.

Да, конечно, ненужными, потому что непонятными. Любители «женской» поэзии, нежных и изящных признаний сердца, любовной исповеди шепотком не пойдут за поэтом, который говорит о себе в мужском роде, ни о каком «шарме» женственности не заботится - даже не описывает своей наружности и туалетов. Разнеженный воздухом оранжереи и будуара, убаюканный несложными песенками «про любовь», этот читатель никогда не последует за суровым и неприветливым поэтом. Да и зачем ему предпринимать это мучительное восхождение? Куда его приведут? Внизу все было так уютно и «красиво»: романтические дорожки извивались между грациозными клумбами, в меру печально догорая закат, томно пели птицы.

А здесь - какой угрюмый ландшафт; выжженная солнцем пустыня, острые камни, ржавая неживая трава. И если, задыхаясь на пронзительном ветру, изнемогая от взлетающего вверх пути, - он спросит своего молчаливого спутника: «Когда конец?» - услышит насмешливое: «никогда». Во времена Тютчева наша поэзия описывала в небе орлиные круги. Размахом крыльев охватывала мир - и «блистательный покров» дня и «черный хаос». Теперь она вьется прирученной птицей над одной точкой. Из космической она стала психологической - «лирикой душевных переживаний».

Этой «душевностью» измеряем мы художественную ценность стихов. Приглядываемся как близорукие к нюансам, деталям, штрихам; влюбляемся в технику фарфоровых табакерок. Это так «интимно»! З.Гиппиус не только не культивирует. душевности - она говорит, что душа искушала ее Любовь:

Потом душа бездумная, - опять слепая сила,

Привычное презрение и холод возрастила.

И это заявление не слу...

Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→

Русские поэтессы XIX века

От составителя

В рассказе «Как сложили песню», входящем в книгу «По Руси», Максим Горький блестяще нарисовал процесс рождения женской поэтической исповеди.

На тихой улице Арзамаса вечерней порой на лавочке подле дома кухарка Устинья и молоденькая горничная Маша, стих за стихом, строка за строкой, подхватывая и развивая раз начатую мысль, сочиняют чудесную лирическую песню. Обе выросшие в деревне, они изливают в песне свою тоску по родимым местам, тоску по раздолью полей и воле. Действительно подслушал и запомнил писатель подлинные слова песни или сам написал её, на редкость тонко уловил народный дух, неизвестно, но песня трогает сердце читателя своей
поэтичностью.

Великий писатель, глубоко чувствовавший корни народной жизни, как бы фиксировал в своём рассказе тот очевидный факт, что в устно-поэтическом творчестве народа на протяжении многих столетий огромную роль играла женщина. Анонимный характер старинного поэтического творчества на Руси вплоть до XVIII и даже XIX столетия не позволяет нам в точности выявить, отделить песню, сказание, сказку, созданную женщиной, от песен или сказок, созданных мужчинами. Но какие мощные пласты, какие залежи русского фольклора говорят но весь голос именно о женщине, о её доле! Сколько жалоб и сетований на судьбу и участь женщины в лирических и бытовых, в свадебных и похоронных русских народных песнях! Нет ни малейших сомнений в том, что авторский вклад женщин в эту народную поэтическую сокровищницу был самым значительным. Уже в новейшие времена женщины выступали и как хранительницы фольклора и его носители. Сказительницы, вопленицы, сказочницы, сберегавшие в своей памяти удивительные по объёму поэтические богатства и наращивавшие их собственным творчеством, встречались ещё не так давно повсюду. И только некоторые из этих женщин запечатлели своё имя в истории - такие, как няня А. С. Пушкина Арина Родионовна, как сказительница из Заонежья Ирина Федосова, великолепно описанная М. Горьким в «Жизни Клима Самгина», как вызывавшая восхищение аудиторий Москвы архангельская сказительница Кривополенова. Материалами Ирины Федосовой пользовались в своей работе Некрасов, а затем Мельников-Печерский и Пришвин.

Понятие авторства в искусстве вообще и в литературе в частности непреложно утвердилось в России только после преобразований Петра, в XVIII веке. От этого столетия и довели до нас первые женские имена, связанные с текстом той или иной песни, того или иного поэтического произведения. Совсем не случайно появление первых русских «сочинительниц» совпало по времени с бурным развитием русского театра, когда на сценические подмостки вышли талантливые русские певицы и танцовщицы, а затем и драматические актрисы. Все они набирались прежде всего из народа, из крепостных, с деревенских околиц. Они составляли кордебалет крепостных и некрепостных театров, они исполняли ведущие партии опер и балетов, украшали собой представления, разыгрываемые перед народом, вроде «семика» или «гулянья в Сокольниках».

Ещё в царствование Елизаветы, в 40-х годах XVIII века, прославилась театральная танцовщица Аксинья Баскакова. А в конце XVIII - начале XIX столетия блистают знаменитая Параша Ковалёва-Жемчугова (1768-1803), московская драматическая актриса Мария Синявская, одна из театральных наставниц Жемчуговой (о ней оставил восторженные отзывы Н. М. Карамзин), балерина Татьяна Шлыкова-Гранатова и обладательница чарующего меццо-сопрано, любимица москвичей Елизавета Сандунова. Воспитанница приютского дома, жена актера Силы Сандунова Елизавета Семёновна Сандунова (1777-1826) приобрела известность как оперная певица, исполнившая свыше двухсот ролей. Зрительный зал дрожал от оваций, выступала ли Сандунова в опере или в комическом спектакле. Она славилась и как задушевная исполнительница русских народных песен. Пела «Лучину», «Из лесу, лесу тёмного», «В поле липонька стояла», пела о женской доле. «Слушаешь её,- писал о Сандуновой один современник,- и аж сердце щемит. Кажется, видишь всё, о чём поёт Лизанька». Сандуновой и принадлежит песня «Если б завтра да ненастье», несущая на себе столь сильную печать фольклора, что песня, вероятно прозвучавшая впервые со сцены, скоро стала народной и пелась вплоть до начала XX века. Параше Жемчуговой традиция упорно приписывала популярную песню «Вечор поздно из лесочку Я коров домой гнала», в которой излагается необычайная история крепостной девушки, ставшей «госпожой». Едва ли всё же песня создана самой Парашей. Сомнительным считается авторство и других песен XVIII века, приписываемых женщинам: «Во селе, селе Покровском» - императрице Елизавете Петровне (песня входила в исполнительский репертуар Сандуновой), «По горам, по горам» - Марии Львовне Нарышкиной, пользовавшейся известностью в качестве певицы. Гораздо достоверней принадлежность популярной даже в XIX веке песни «Я в пустыню удаляюсь» Марии Воиновне Зубовой, урождённой Римской-Корсаковой (ум. в 1799 г.). Н. И. Новиков писал про Зубову, что она «сочинила немало весьма изрядных стихотворений, а особливо песен». Сочиняла стихи и дочь знаменитого поэта и драматурга XVIII века Сумарокова - Екатерина Александровна Княжнина. В юности, до замужества, она бывала при дворе Елизаветы и обратила на себя внимание своей образованностью и остротой ума. С ней любил поговорить М. В. Ломоносов, отзывавшийся о Сумароковой: «Вот умница барышня!»

Надо отметить, что кроме Е. А. Княжниной, жены драматурга Якова Борисовича Княжнина, в XVIII веке писали стихи и жёны поэтов Державина и Хераскова. В ту пору далеко не все дворяне, любившие литературу и пробовавшие в ней силы, решались печататься. Это считалось делом, ронявшим дворянское достоинство. Чурались дворяне и профессиональных занятий наукой. Появление первого дворянина на профессорской кафедре в начале XIX столетия Н. М. Карамзин объявил историческим событием. Не удивительно, что большинство литературных женских имён, какие мы встречаем в XVIII веке, непосредственно связаны с писательскими или артистическими кругами, а многие стихи, написанные женщинами, вошли в песенники и иные издания без подписи автора.

Однако постепенно положение изменялось. В начале XIX века Анна Петровна Бунина и Анна Алексеевна Волкова, (умев отбросить стесняющие предубеждения, уже стремятся печатать свои стихи, добиваются этого и даже прибегают к покровительству не только писателей, но и сановных, придворных лиц. Именно эти поэтессы первыми в России издают книги (моих стихотворений и вступают в существовавшие тогда литературные объединения. А вскоре, когда русская поэзия, русская литература стала стремительно обретать огромную глубину и блеск, обретать общественное значение, интерес к ней в образованных дворянских кругах проявляется всё острее и выглядит чуть ли не модой. Этому способствовал подъём национального сознания, наступивший с Отечественной войной 1812 года, возросшая тяга к родному языку. Один за другим, в особенности в столицах, в Москве и Петербурге, возникают литературные и музыкальные салоны, в которых известную роль играли и стихотворцы-женщины. Помимо салонов княгини 3. Волконской, графини Е. Ростопчиной, поэтессы Каролины Павловой в 20- 30-х годах славились салоны переводчицы А. П. Елагиной, поэтессы Е. А. Тимашёвой, а также салоны С. Д. Пономарёвой, А. О. Смирновой, Е. А. Карамзиной. Салонный лоск, светское воспитание наложили свой сильный отпечаток и на обильное литературное творчество Е. Ростопчиной, и в известной мере на поэзию Каролины Павловой. Эти поэтессы уже претендуют в поэзии на роль, равную роли мужчин; их принимают в своё братство, ценят и даже возвеличивают самые блестящие, крупнейшие деятели тогдашней литературы, начиная с Пушкина и Жуковского, Баратынского и Языкова. Рассуждая о роли женщин в литературе, критик Иван Киреевский в 1834 году на страницах одесского альманах «Подарок бедным» писал: «…давно ли с этим словом писательница соединялись самые неприятные понятия: пальцы в чернилах, педантство в уме и типография в сердце!» А теперь, констатирует критик, «название Литератора стало уже не странностью, но украшением женщины: оно во мнении общественном подымает её в другую сферу, отличную от обыкновенной, так, что воображение наше создает вокруг неё другое небо, другой воздух, и ярче и тепле, чем ваш Одесский… впрочем, я говорю здесь только о новом поколении и частию о среднем: в старом поколении, которое привыкло видеть в женщине полуигрушку,- предрассудок против писательниц ещё во всей силе. Он задавил, может быть, не один талант, обещавший новую красоту нашей литературе и, может быть, новую славу,-кто знает? Вследствие этого предрассудка большая часть наших дам-поэтов пишет мало, и либо совсем не печатает, либо печатает без имени. Исключений не много».

Конечно, не всегда именитые авторы относились к литературным занятиям женщин столь уважительно и сочувственно. К примеру, приятель И. Киреевского поэт Е. А. Баратынский, терзаемый горькими мыслями о назначении поэта в обществе, так в 1826 году - на восемь лет раньше критика - остерегал «поэтов прекрасного пола» против тщеты литературных стремлений:

Не трогайте парнасского пера,
Не трогайте, пригожие вострушки!
Красавицам немного в нём добра,
И им Амур другие дал игрушки.
Любовь ли вам оставить в забытьи
Для жалких рифм? Над рифмами смеются,
Уносят их летейские струи -
На пальчиках чернила остаются.

И однако, можно с уверенностью сказать, что в пушкинскую эпоху в русской поэзии складывается прочная традиция женского поэтического творчества; женщины-поэты начинают довольно широко печататься. 3. Волконская, Е. Ростопчина, А. Готовцова, Е. Тимашёва, К. Павлова - поэтессы, лично знавшие Пушкина или вращавшиеся в том же светском кругу, куда был вхож и великий поэт,- уже вносят определённый вклад в литературный процесс своего времени. Но названными именами список женщин, причастных к стихотворству, не исчерпывается. Писали стихи жена поэта Фёдора Глинки Авдотья Глинка, жена писателя А. Вельтмана Елена Вельтман, переводила стихи русских поэтов на иностранные языки (и издавала эти переводы за границей) жена брата Баратынского Ираклия А. Д. Абамелек-Баратынская, которую Пушкин в юности пил ещё двухлетним ребёнком (к ней обращено его стихотворение «В альбом кн. А. Д. Абамелек»). На краткий срок появилась одарённая девушка Елизавета Кульман, семнадцати лет умершая от скоротечной чахотки сырой петербургской осенью 1825 года. Занималась писанием стихов жительница Казани Александра Фукс, жена медика, профессора Казанского университета. В начале сентября 1833 года, направляясь в Оренбург для сбора материалов о восстании Пугачёва, Пушкин был у Фуксов в Казани, о чём хозяйка дома, не блиставшая талантом, написала пространное и довольно неуклюжее стихотворение, поместив его потом в сборнике своих опытов, вышедшем в Казани в 1834 году. Если полистать альманахи того времени, то мелькнут имена В. Н. Анненковой, М. А. Лисицыной, М. Б. Даргомыжской, матери композитора. В 1837 году вышли «Опыты в стихах 15-летней девицы Елисаветы Шаховой». В 1839 году за новый сборник стихов Шахова, вскоре удалившаяся в монастырь, получила от царя фермуар и перстень с бриллиантом, хотя стихи её были столь же беспомощны, как и вымученные произведения Фукс.

Надо ли говорить о том, как резко на таком фоне женской поэзии 20-30-х годов выделялось творчество Евдокии Ростопчиной и Каролины Павловой. Стремление Е. Ростопчиной раскрыть свою душу, передать психологические и бытовые подробности, в которых постигается самый аромат эпохи,- придаёт интерес её стихам, несмотря на их многословность и растянутость, сыроватость фактуры, тривиальность в рифмовке, известную банальность языка. Прошедшая с юности немалую поэтическую школу, пристально вглядывавшаяся в лапидарный и глубокомысленный стих Баратынского, Каролина Павлова, если сравнить её с Е. Ростопчиной, проявляет большее мастерство, лучше владеет формой и ищет в своих стихах решения более сложных вопросов. Есть что-то контрастно различное в душевном складе этих поэтесс-современниц, в равной мере честолюбивых и неприязненных друг к другу. В даровании Каролины Павловой были заложены куда большие потенции саморазвития, изменения и совершенствования (об этом говорят её поздние стихи, созданные в годы, когда слава её уже меркла), и не случайно Валерий Брюсов, с увлечением занимавшийся изучением наследия поэтессы и в 1915 году издавший её произведения, считал Каролину Павлову одним из выдающихся русских поэтов XIX столетия.

Творчество русских поэтесс первой половины XIX века, помимо прочего, весьма ценно для нас тем, что по-своему ярко освещает фигуры корифеев русской поэзии той поры. Поэтессы-женщины находят свой особый тон и свой подход к теме, пишут ли они о Пушкине, о Лермонтове или о Баратынском. Нам интересно читать «Две встречи» Евдокии Ростопчиной, повествующей о Пушкине в обстановке бала, в разговоре с юной девушкой, только что вывезенной в свет. Или напутственные её стихи Лермонтову, где запечатлено настроение в минуту разлуки с уезжавшим из Петербурга в последний раз и уже обречённым поэтом. Неожиданный и важный по значению отклик на гибель Пушкина мы находим в стихах Надежды Тепловой - он отражал отношение лучшей части русского образованного общества к этой потрясшей многие сердца трагедии.

Читатели прошлого века, так же как, впрочем, и мы, искали в произведениях поэтесс раскрытия особенностей женского восприятия жизни, или, как выражались историки литературы, «лирику женского сердца». «В женских исповедях есть особая прелесть»,- говорил П. А. Вяземский в письме к А. Готовцовой, В. Г. Белинский, утверждая в одной из своих статей 1840 года, что «мужчина, по природе своей, всеобъемлющее женщины и одарён способностью выходить из своей индивидуальной личности и переноситься во всевозможные положения», «тогда как женщина заперта в самой себе, в своей женской и женственной сфее» и «не может быть великим поэтом», вместе с тем писал: «Женщина лучше, нежели мужчина, может изображать женские характеры, и её женское зрение всегда подметит и схватит такие тонкие черты, такие невидимые оттенки в характере или положении женщины, которые всего резче выражают то и другое и которых мужчина никогда не подметит».

Поражает одно общее обстоятельство, когда изучаешь жизнь и творчество русских поэтесс: глубокое неблагополучие их судеб. Ущемлённость, столкновения и конфликты с непосредственно близкой средой, тягостный надзор властей предержащих, болезненные семейные драмы… Дорогою ценой нередко платили за право на поэтическое творчество, на творческую жизнь литераторы-мужчины. Но ещё дороже взыскивала за это судьба с женщин. Причины тому, несомненно, коренились в самих основах помещичье-буржуазного миропорядка в стране.

Стоит указать и на тот факт, как на протяжении столетия исподволь изменялась социальная, сословная принадлежность поэтесс, как наряду с дворянками стали появляться в поэзии представительницы разночинцев, людей интеллигентного труда. Но не было, однако, случая, чтобы на печатные страницы вышла со стихами простая крестьянка или дочь мастерового!

Как и во всей русской поэзии, в творчестве русских поэтесс легко различить определённые исторические этапы. Предлагаемый вниманию читателя сборник, не преследуя специально такой цели, выявляет эту историческую последовательность с полной очевидностью. Открывающие сборник стихи А. Буниной и А. Волковой по духу, по лексике, по жанровым признакам в значительной мере принадлежат ещё XVIII веку, эпохе Державина. Затем чётко обрисовывается пушкинский период, носивший в творчестве поэтесс преимущественно романический характер. Стихотворения Юлии Жадовской уже отмечены воздействием музы Некрасова. Некрасовская гражданственная нота подхвачена и в суровых стихах Анны Барыковой. Непосредственно связанная с движением народников, она обращается к открытой публицистике, гневно бичует самодержавие. Стихи выдающейся революционерки-народоволки Веры Фигнер также неотделимы от демократического направления в русской поэзии. Влияние могучей некрасовской музы сказывалось в русской поэзии до самого конца столетия. И только в стихах Мирры Лохвицкой и отчасти П. Соловьёвой (Allegro), созданных на рубеже нового, XX века, мы чувст-Вуем веяние модернистской, декадентской эстетики - в девя-ностых годах заявили о себе и Бальмонт, и Мережковский, и Гиппиус, положившие начало тому течению в русской поэзии, которое чуть позднее получило название символизма. А стихотворения Г. Галиной и Т. Щепкиной-Куперник, при всех их недостатках, по существу примыкали к передовой демократической литературе, олицетворением которой уже на грани XIX-XX века стал молодой Максим Горький и которая с открытым забралом выступала против кладбищенских упадочных настроений в книгах декадентов и символистов.

Все эти грани истории русской поэзии проступают в предлагаемом сборнике избранных стихотворений поэтесс.

У нас нет оснований забывать колоритную фигуру Евдокии Ростопчиной, давшей в своих стихах весьма богатый материал для познания дворянского быта и культуры первой половины XIX столетия. Творчество Каролины Павловой с давних пор постоянно находится в орбите внимания литературоведов и признано существенной страницей в истории русской поэзии. Несущие печать несомненного таланта стихотворения Юлии Жадовской, такие, как «Нива» и несколько других, когда-то знала вся читающая Россия - они входили в популярные школьные хрестоматии и проникали в гущу народа, были его духовным хлебом. Одним из ярких наследников поэзии Некрасова выступала в лучшую пору своего творчества Анна Барыкова, тем самым внося достойный вклад в литературу демократического лагеря в царской России.

Творчество русских поэтесс XIX столетия - неотъемлемая часть нашей богатейшей поэзии. Оно открыло дорогу деятельности поэтесс XX века, среди которых - Анна Ахматова и Марина Цветаева, ставшие в ряд крупнейших творцов художественного слова. Незримые нити тянутся из XIX века и к нашим дням, когда женщины заняли в поэзии столь значительное место.

Ник. Банников

Цитируется по: Русские поэтессы XIX века/Сост. Н. В. Банников. Гравюры Н. И. Калиты. Оформ. Н. И. Крылова.- М.: Сов. Россия, 1979.- 256 с, ил. гравюры.

Поэзия – это как секс. Если тебе этого не хочется, значит тебе этого и не надо.

А для тех, в чьей жизни стихотворения не закончились синхронно с последним школьным звонком, мы решили собрать пятерку знаковых для современной девушки молодых поэтов.

Вера Полозкова

Ее стихи репостили на страницах соцсетей даже те, кто на уроках литературы учил не то, что понравилось, а то, что в два столбика. Наглая, высокая, в цветных фенечках, джинсах и романах, пишущая только о себе и про себя – Полозкова настойчиво не нравилась серьезным литераторам, хрипло декламирующим друг другу в узких водочно-огуречных кругах.

Потому что художник – это годы голода, чахотки, репрессий и забвения. А не девятнадцать, четвертый размер груди, ЖЖ, никнейм веро4ка и «его хочется так, что даже подташнивает». Не бывает таких поэтов, ну не бывает же!

Знаменитые строки:

Завяжи с этим, есть же средства;

Совершенно не тот мужчина.

У меня к нему, знаешь, – детство,

Детство – это неизлечимо.

Анна Довгалева (Лемерт)

Анна выглядит точь-в-точь так, как должна выглядеть молодая, страшно талантливая поэтесса: рыжая, угловатая, не слишком худая, одетая без затей и модных бирок.

Это абсолютно тот случай, когда читая стихи, представляешь совершенно иной образ: дерзкой, острой на язык, укутанной в черное и кожаное, такой себе юной Анджелины Джоли – с сигаретой вприкуску и размашистой татуировкой на плече. Лемерт не заморачивается и пишет обо всем подряд: котах, юности, свободе, любви, смерти. Примерно вот так пишет...

Знаменитые строки:

собирать вещей не больше, чем входит к тебе в рюкзак,

не заводить собак и детей,

не толстей, не привязывайся, не богатей,

уходи в такую ночь: серебристый зигзаг

молнии, оборванные линии электропередач,

дождь в лицо и немного град.

Аля Кудряшова (izubr)

Саша Васильев из «Сплина» называл ее новым Бродским – и, надо сказать, был трезв и нисколько не шутил. Прямолинейная, злая не то на себя, не то на Господа Бога, Кудряшова – пример девочки, с которой хорошо дружить, но, чур-чур, быть ее мамой. Раздраженная, экзальтированная, чуть ли не с пеленок зависающая на странных поэтических конкурсах, сооружающая тонкие, искренние стихи даже из состава на банке шампуня... Ты обязательно влюбишься в ее способ обращения со словами, даже не сомневайся.

Знаменитые строки:

И щека у нее мягка и рука легка,

И во всем права, и в делах еще не провал.

В следующий раз она будет кричать, пока

Не выкричит все, чем ты ее убивал.

Ах Астахова

Fashion-поэтесса – наверное именно так правильнее будет называть Астахову. Стильная, красивая, тонкая, уделяющая презентации стихотворений едва ли не больше внимания, чем их содержанию. Впрочем, поклонники Ах Астаховой утверждают, что любят ее вовсе не за красную помаду и острые коленки. А за снайперское попадание рифмами в самую мякоть их сердец.

30 000 подписчиков только в контакте – тому подтверждение.

Знаменитые строки:

чтоб больше не выглядеть слабой и скучной.

но помни: родных не бросают. не губят.

ну что же молчишь ты? скажи мне, не мучай –

тебя хоть там любят?

тебя хоть там любят?..

Стефания Данилова

Как бы трудно нам ни было поверить, что люди, рожденные в 1994 году, уже могут считаться известными поэтами (причем писать не только о птичках и солнышке), но факт есть факт. Даниловой 19, ее читают с экранов айподов и любят до слез, мурашек и всего, что в таких ситуациях полагается. Под ее строчки хорошо напиваться – советуют знающие.

Знаменитые строки:

Тобой, увы, мне не было обещано

ни звания «любимая», ни «друг».

Но я - твоя

надпропастьюворженщина -

надеюсь на страховку нежных рук.

КОНСТАНТИН МОЧУЛЬСКИЙ

РУССКИЕ ПОЭТЕССЫ

1. М. ЦВЕТАЕВА И А. АХМАТОВА

Наверное в далеком будущем и для нашей эпохи отыщется изящный синтез. Притупятся противоречия, затушуются контрасты, пестрота сведется к единству, и из разноголосицы получится «согласный хор». Будущий ученый, очарованный гармонией, блестяще покажет «единый стиль» нашего времени. Но как жалко нашей нестройности, нашего живого разнообразия, даже нашей нелепости. И никакая «идея» не примирит нас с превращением в маски тех лиц, которые мы знали и любили.


Сложность и противоречивость - черты нашей эпохи - будем хранить их бережно. Нам ценно сейчас не общее, соединяющее наших поэтов в группы и школы, не элементы сходства - всегда внешние и бессодержательные. Частное, личное, ни на что не сводимое, разъединяющее- вот что интересует нас.


Марина Цветаева - одна из самых своеобразных фигур в современной поэзии. Можно не любить ее слишком громкого голоса, но его нельзя не слышать. Ее манеры порой слишком развязны, выражения вульгарны, суетливость ее нередко утомительна, но другой она быть не хочет, да и незачем. Все это у нее- подлинное: и яркий румянец, и горящий, непокладистый нрав, и московский распев, и озорней смех.


А рядом - другой образ - другая женщина-поэт - Анна Ахматова. И обе они- столь непостижимо различные - современницы.


Пафос Цветаевой- Москва, золотые купола, колокольный звон, старина затейливая, резные коньки, переулки пуганные, пышность, пестрота, нагроможденность быта, и сказка, и песня вольная и удаль и богомольность, и Византия и Золотая Орда.

У меня в Москве-купола горят!
У меня в Москве - колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят,
В них царицы спят, и цари.

Вот склад народной песни с обычным для нее повторениями и параллелизмом; Напев с «раскачиванием» - задор молодецкий. Ахматова - петербурженка; ее любовь к родному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки.

Но ни на что не променяю пышный
Гранитный город славы и беды.

Цветаева всегда в движении; в ее ритмах - учащенное дыхание от быстрого бега. Она как будто рассказывает о чем-то второпях, запыхавшись и размахивая руками. Кончит - и умчится дальше. Она - непоседа. Ахматова - говорит медленно, очень тихим голосом: полулежит неподвижна; зябкие руки прячет под свою «ложно-классическую» (по выражению Мандельштама) шаль. Только в едва заметной интонации проскальзывает сдержанное чувство. Она - аристократична в своих усталых позах. Цветаева - вихрь, Ахматова - тишина. Лица первой и не разглядишь - так оно подвижно, так разнообразна его мимика. У второй - чистая линия застывшего профиля. Цветаева вся в действии - Ахматова в созерцании,

одна едва улыбается,
там где другая грохочет смехом.

Лирика Ахматовой насквозь элегична - страдальческая любовь, «душная тоска», муки нелюбимой или разлюбленной, томление невесты по мертвому жениху; фон ее - четыре стены постылой комнаты; мучительный недуг, приковывающий к постели. За окном метель - и она одна в надвигающихся сумерках. Поэзия Цветаевой пышет здоровьем, налита знойной молодой кровью, солнечна, чувственна. В ней исступление, ликование, хмель.

Кровь, что поет волком,
Кровь - свирепый дракон,
Кровь, что кровь с молоком
В кровь целует - силком.

Первая - побежденная, покорная, стыдливая, вторая - «царь-девица», мужественная, воинственная, жадная, и в любви своей настойчивая и властная. Цепки ее пальцы, крепки объятия: что схватит - не выпустит. Весь мир - ее; и все радости его перебирает она, как жемчужины на ладони - сладострастно и бережно. Мало ей и земель, и морей, и трав, и зорь. Все ищет, все бродит по степям, да по «окиану»: глаза зоркие, сердце ненасытное.


Ахматова восходит по ступеням посвящения: от любви темной к любви небесной. Истончилось лицо ее, как иконописный лик, а тело «брошено», преодолено, забыто. Прошлое лишь во снах тревожит, вся она в молитве, и живет в «белой светлице», в «келье». Цветаева - приросла к земле; припала к ней, пахучей и теплой, и оторваться не может. Она - ликующая, цветущая плоть. Что ей до Вечности, когда земная жажда ее не утолена и неутолима.

Пью, не напьюсь. Вздох - и огромный выдох
И крови ропщущей подземный гул.

Одна уже в царстве теней: другая еще не постигает возможности смерти.

Я вечности не приемлю
Зачем меня погребли?
Я так не хотела в землю
С любимой моей земли.

Она любит благолепие церкви, торжественность обряда, сладость молитвы. Она богомольна, но не религиозна. Как различно выражается у Ахматовой и у Цветаевой любовь к России! Первая возвышается до истинного пафоса, становится молельщицей за несчастную «темную» родину. Она отрекается от всего личного, отгоняет от себя последние «тени песен и страстей», для нее родина в духе и она молится

Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.

У другой - не скорбь души, а страшный вопль терзаемого тела. Что ей до того, что убитые станут «божьего воинства новыми воинами»- все они ее сыновья, ее плоть. Она загораживает их собой, как мать своих детей, и диким звериным голосом воет над их трупами.


Это причитание: - быть может самое сильное, из всего написанного Цветаевой.

И справа и слева
Кровавы зевы.
И каждая рана:
- Мама
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева - и в чрево:
- Мама!
Все рядком лежат,
- Не развесть межой.
Поглядеть: солдат!
Где свой, где чужой?
……………………..
Без воли - без гнева -
Протяжно- упрямо -
До самого неба:
- Мама!

Искусство Ахматовой - благородно и закончено. Ее стихи совершенны в своей Простоте и тончайшем изяществе. Поэт одарен изумительным чувством меры и безукоризненным вкусом. Никаких скитаний и метаний, почти никаких заблуждений. Ахматова сразу выходит на широкий путь (уже в первом ее сборнике «Вечер» есть шедевры) и идет по нему с уверенной непринужденностью. Цветаева, напротив, все еще не может отыскать себя. От дилетантских, институтских стихов в «вечерний альбом» (заглавие первого ее сборника) она переходит к трогательным мелочам «Волшебного Фонаря», мечется между Брюсовым и Блоком, не избегает влияния А. Белого и Маяковского, впадает в крайности народного жанра и частушечного стиля. У нее много темперамента, но вкус ее сомнителен, а чувства меры нет совсем. Стихи ее неровны, порой сумбурны и почти всегда растянуты. Последняя ее поэма: «Царь-девица» погибает от многословья. И все же это произведение - примечательное и голос ее не забывается.

2. ЗИНАИДА ГИППИУС

«Я считаю мои стихи… очень обособленными, своеструнными, в своеструйности однообразными, а потому для других ненужными»,- писала З. Гиппиус в предисловии к своему первому сборнику стихов.


Да, конечно, ненужными, потому что непонятными. Любители «женской» поэзии, нежных и изящных признаний сердца, любовной исповеди шепотком не пойдут за поэтом, который говорит о себе в мужском роде, ни о каком «шарме» женственности не заботится - даже не описывает своей наружности и туалетов. Разнеженный воздухом оранжереи и будуара, убаюканный несложными песенками «про любовь», этот читатель никогда не последует за суровым и неприветливым поэтом. Да и зачем ему предпринимать это мучительное восхождение? Куда его приведут? Внизу все было так уютно и «красиво»: романтические дорожки извивались между грациозными клумбами, в меру печально догорая закат, томно пели птицы.


А здесь - какой угрюмый ландшафт; выжженная солнцем пустыня, острые камни, ржавая неживая трава. И если, задыхаясь на пронзительном ветру, изнемогая от взлетающего вверх пути, - он спросит своего молчаливого спутника: «Когда конец?» - услышит насмешливое: «никогда». Во времена Тютчева наша поэзия описывала в небе орлиные круги. Размахом крыльев охватывала мир - и «блистательный покров» дня и «черный хаос». Теперь она вьется прирученной птицей над одной точкой. Из космической она стала психологической - «лирикой душевных переживаний».