Шафаревич игорь ростиславович. Ушел Игорь Ростиславович Шафаревич - RIP

Игорь Ростиславович Шафаревич (3.06.1923, Житомир) - советский, российский математик, философ, публицист и общественный деятель, доктор физико-математических наук, профессор, академик.

Отец его окончил МГУ и работал преподавателем теоретической механики; мать - филолог по образованию, большую часть времени не работала. В семье и от сохранившихся ещё от деда книг Игорь приобрёл любовь к русской литературе, сказкам, былинам, немного позже - к истории.

Следующим увлечением была математика. Учась в школе, сдавал экстерном экзамены на механико-математическом факультете МГУ. После окончания школы был принят на последний курс Университета и окончил его в 1940 году в 17 лет. Защитил кандидатскую диссертацию в 1942 году (в 19 лет), докторскую - в 1946 году (в 23 года).

С тех пор работает в математическом институте Академии Наук (МИАН), с 1960 года - заведующий отделом алгебры.

С 1943 года преподавал в Московском государственном университете. Имеет много учеников. Под его руководством защищено более 30 кандидатских диссертаций. 20 июня 1958 года (в 35 лет) избран членом-корреспондентом АН СССР по Отделению физико-математических наук. 7 декабря 1991 года избран академиком РАН по Секции математики, механики, информатики (математика).

И. Р. Шафаревич известен не только как признанный учёный-математик, но и как публицист, общественный деятель и автор историко-философских публикаций, которые оцениваются некоторыми представителями либерального лагеря как антисемитские и конспирологические.

С конца 1980-х годов Шафаревич открыто печатает в СССР, а затем в России, свои публикации консервативной направленности.

Книги (5)

Записки русского экстремиста

На разломе второго и третьего тысячелетий Россия оказалась в духовном и экономическом кризисе. Больше того, как утверждает выдающийся ученый, мыслитель, общественный деятель Игорь Ростиславович Шафаревич, «у русского народа сейчас нет своего государства, которое стояло бы на страже его государственных интересов».

О том, что ждет Россию и ее несчастный народ в ближайшем будущем, размышляет автор этой книги.

Русофобия

В эссе Шафаревич воспроизвёл идеи французского националистического историка начала XX века Огюстена Кошена, который разработал идею о «малом народе» - антинациональной элите, навязавшей «большому народу» свои идеи и теории и таким образом явившейся подлинной причиной и движущей силой французской революции.

По Шафаревичу, российское воплощение феномена «малого народа» сыграло большую роль в революции в России. При этом «малый народ» не является, по Шафаревичу, каким-либо национальным течением (в нем присутствуют представители разных наций), но он содержит влиятельное ядро, связанное с евреями.

Работа «Русофобия» содержит также поддержку версии, согласно которой расстрел царской семьи является «ритуальным убийством».

Русский народ в битве цивилизаций

В книге «Русский народ в битве цивилизаций» автор формулирует применительно к России понятие «малый народ» - такого слоя людей, которые противопоставляют себя остальному народу, с презрением относятся к его традициям и тем самым утверждают свое право распоряжаться этим народом как материалом собственного творчества.

В России ядро «малого народа» составило еврейство. Усилиями «малого народа» разрушаются «интегрирующие механизмы», позволяющие «большому народу» ощущать себя и действовать как единое целое. Подвергаются осмеянию и делаются предметом ненависти русская история, вера, историческая власть, армия. Создается множество антирусских мифов, внушаемых народу. Народ как бы парализуется, становится беззащитной жертвой небольших агрессивных групп.

Я хорошо помню атмосферу торжествующего еврейского национализма в конце 30-х годов. Каждый год с громом и фанфарами извещалось о победах советских исполнителей на международных конкурсах, и это бывали почти без исключения евреи. (А многие ли из них выдержали испытание временем? Кто знает или помнит сейчас столь тогда прославленных Бусю Гольдштейна, Лизу Гиюльс, Мишу Фихтенгольца и т.д.?) Повсюду гремели песенки самого популярного композитора страны - Дунаевского: его мелодия стала даже позывным сигналом советской радиостанции. (Помню рассказ одного знакомого Шостаковича: Шостакович, познакомившись с какой-то женщиной, сказал ей, что он композитор. Тогда она с уважением воскликнула: «Так Вы, может быть, знакомы и с Дунаевским!») Еврейский театр был столь популярен, что туда ходили даже те, кто ни слова не понимал на идиш, часто только для того, чтобы встретить там влиятельное лицо. С торжеством сообщал и газеты о всё новых победах лучшего шахматиста мира Ботвинника. Самые известные певцы Большого театра, наиболее печатающиеся писатели, поэты, журналисты были евреи. Евреи были тогда и опорой власти, и наиболее привилегированной частью советского общества…Так что ни о какой дискриминации евреев говорить невозможно, да тогда никто так и не считал. Террористический режим, утвердившийся в стране и в партии, затрагивал евреев, как и других. В верхушке НКВД произведены были массовые аресты, там было очень много евреев, их оказалось много и среди арестованных. Но я тогда ни от кого не слышал жалоб на то, что аресты имеют какую-то антиеврейскую специфику, да и потом их в литературе не встречал…Только после окончания войны стало понемногу обнаруживаться, что мировое еврейство и коммунистическая власть в СССР - это не одно и то же и в чем-то их интересы могут расходиться. Существование каких-то различий стало проявляться, начиная с 1948 г., когда возникло Государство Израиль. Само возникновение этого государства явно лежало в области общих интересов. Оно было прокламировано Советом Безопасности ООН, где СССР не только не воспользовался «правом вето», но и активно поддерживал это решение. Руководители советской политики надеялись приобрести в лице Израиля рычаг для влияния на Ближнем Востоке или же по инерции следовали тенденциям мирового еврейства. СССР был одним из первых государств, признавших Израиль. Известно, что в начавшемся арабо-израильском конфликте СССР вначале снабжал Израиль оружием…Но тут выяснилось, что ЕАК играет некоторую самостоятельную роль, отличную от запланированной для него коммунистической властью. Он оказался центром, притягивавшим национальные чувства евреев СССР. Туда поступали сотни писем с призывами активнее помогать Израилю: одни настаивали на разрешении ехать в Палестину, другие предлагал и собирать деньги для помощи Израилю. Тогда это было нечто совершенно неслыханное: человек, имевший отдаленного родственника за границей или получивший оттуда несколько писем, и то уже был уязвим. А ведь вся работа ЕАК была известна НКВД хотя бы через секретарей Комитета. На это наложилось еще то, что посла государства Израиль Голду Меир приветствовали в Москве толпы евреев (обычно при посещении ею синагоги). Сама же Меир всегда придерживалась проамериканской ориентации, которую вскоре приняла и вся политика Израиля. Выяснилось, что советское еврейство считает возможным активно поддерживать политику, отличную от политики коммунистической власти… В газетах появилось выражение «космополит» (часто с прилагательным «безродный»), которое, как всем было ясно, связывалось с еврейским происхождением. Пожалуй, трудно остановить тождество этих двух понятий: «космополит» - «еврей» имея в виду тот смысл, который вкладывался тогда советской прессой). Чувствовалось, что термин «космополит» никак не применим, например, к Кагановичу, Мехлису, Говарду Фесту или Иву Монтану. Скорее, термин «космополит», в его тогдашнем употреблении, можно расшифровать как «еврейский националист, действующий противоположно интересам и политике партии». Космополитам приписывались попытки оказать разлагающее влияние на патриотизм советских граждан, ослабить целостность и прочность советского строя, заражая советских людей буржуазной идеологией, очернить историческое прошлое входящих в СССР народов…Одновременно в газетах появлялись статьи другого типа - фельетоны уже не политического, а бытового уровня, где описывались жульнические махинации какого-нибудь дельца с подчеркнуто еврейским именем и фамилией… Наконец были произведены аресты. Была арестована группа врачей, обвинявшихся во «вредительстве» - умерщвлении под видом лечения ряда партийных вождей и в покушении на жизнь других, в том числе Сталина. Большинство этих врачей были евреи, но среди них было несколько русских. Однако, еврейский аспект этой акции был подчёркнут обвинениями в связях с еврейской благотворительной организацией - «Джойнт». Это дело было прекращено сразу после смерти Сталина. Все присужденные к заключению в лагеря по делу ЕАК, а также находившиеся под следствием по другим делам были освобождены.

Еще в древней Иудее вся культурная деятельность была, по-видимому, полностью подавлена единой целью - созданием этноцентрической религии. И позже, вряд ли кто-либо может указать хоть какой-то продукт именно еврейской культуры. Это можно было бы пытаться объяснить тем, что жизнь евреев протекала в рассеянии, хотя не мешало же это им сохранять сознание национального единства, а у других народов это сознание всегда бывает связано с существованием национальной культуры. Но вот создание чисто-еврейского государства Израиль в этом ничего не изменило. Положение стало даже более острым. Казалось бы, такие яркие еврейские таланты проявляются в странах, где евреи вкраплены в незначительных количествах, как уран в окружающей руде. Если их соединить вместе, должен был бы произойти просто атомный культурный взрыв! Но наделе оказалось - пустота. Даже в специфически еврейских областях деятельности. Например, почти все лучшие скрипачи мира - евреи, но я не слыхал ни об одном, вышедшем из Израиля. Тоже относится к шахматистам. Израиль (как признанное государство) существует уже более полувека, а он породил меньше талантов, чем другие маленькие страны: Голландия, Дания, Норвегия. Мы видели и в этом обзоре, что евреи внесли большой вклад в развитие определенных течений человечества. Например, в развитие капитализма в Западной Европе. Но капитализм уже складывался в Италии, Франции. Евреи участвовали только в том, чтобы придать ему определенные черты: финансово-спекулятивное направление. Или в развитии социализма в XIX и XX в.в. Но сам социализм как учение существовал задолго до этого, с Платона. Евреи же играли громадную роль в превращении его в основу революционного движения, в победе социалистической революции и утверждении революционной власти. Кроме того, евреи, после эпохи эмансипации (в ХIХ-ХХ в.в.), участвовали в культурной деятельности многих стран, наряду с представителями коренных (как сейчас говорят - титульных) народов. Например, в развитии немецкой литературы и музыки, общеевропейской физики и математики, мировых финансах и т.д. И в своей собственной специальности - математике - я знаю много имен еврейских способных, талантливых математиков, начиная с XIX в., в своей жизни встречал их и сам. Но все они действовали в той культурной математической традиции, которую уже создали западноевропейские народы. В ней японцы, евреи, русские, китайцы и т.д. были лишь продолжателями. Да хоть такой яркий пример, как гениальный цикл песен Шостаковича «Из еврейской народной поэзии». Видимо, существовал яркий фольклор еврейских местечек, частично был даже собран (как я слышал, еврейскими музыкантами). Но, чтобы превратить его в музыку мирового масштаба, понадобился Шостакович. Я способен указать лишь на один творческий акт, свойственный именно евреям как народу, это создание самих себя: совершенно уникального, не встречавшегося до того сплава религии и национальности, замешанного на идее избранности. И сохранение и укрепление этого удивительного феномена на протяжении более, чем двух тысячелетий. Но это совсем не те плоды культуры, о которых мы говорим в связи с греками, римлянами, немцами, китайцами и т.д. В обычном же, более стандартном понимании, евреи участвуют в деятельности других народов, в рамках уже созданной этими народами культуры. Причем делают развитие некоторых областей или направлений более интенсивным. В своей старой работе «Русофобия» я сравнивал роль евреев в русской революции с ролью катализаторов в химических реакциях. Это вещества, ускоряющие химическую реакцию, хотя в их отсутствие реакция все равно бы происходила, но менее активно. С этим связана более глубокая, объективная опасность слишком значительного участия евреев в развитии какой-то области. Они сами нуждаются в том, чтобы существовала основная масса представителей народа, в принципе создающего новую культуру. Без этого (т.е., например, если евреи становятся большинством, «доминируют») само культурное творчество иссякает, в нем не остается места и для евреев. Наступает ситуация, аналогичная той, которая существует в государстве Израиль.

Игорь Шафаревич -- О «еврейском столетии»

Продолжение. Начало - в № 26

Юрий Слёзкин пишет: "Особые отношения между большевиками и евреями - или, вернее, между большевиками и еврейской революцией - стали существенной частью революционной войны слов. Многие враги большевиков отождествляли их друг с другом, представляя большевизм преимущественно еврейским движением. Сильной стороной этого аргумента была апелляция к очевидным фактам о роли евреев среди вождей партии… Слабой его стороной были не менее очевидные размеры и состав Красной Армии". Тут очень не хватает анализа явления заложничества среди родственников офицеров царской армии, служивших в Красной Армии, и колоссального размера дезертирства из Красной Армии (и из "белых" тоже).

Автор пишет: "И даже Н.А. Соколов… дал явно понять, что еврейским комиссарам Голощекину и Юровскому не составило бы никакого труда найти рьяных цареубийц (и убежденных большевиков) среди местных фабричных рабочих". Но ведь их не нашли и, возможно, и не искали. Это и загадочно и, насколько я помню, в связи с этим и стоит упоминаемая фраза в книге Соколова. Значит, был какой-то стимул личного участия в подобном преступлении, перевешивавший очевидные политические соображения. Тут автор, соблюдая беспристрастность, дает слово Шульгину, приводя цитаты из его книги "Что нам в них не нравится".

Читаем далее: "Как с этим быть? Возможно, впервые в истории русской политической публицистики Шульгин предложил развернутую недвусмысленную защиту принципа этнической вины, этнической ответственности и этнического раскаяния. Предвосхищая стандартную логику второй половины XX века, он утверждал, что, хотя юридически сыновья за отцов и не отвечают, морально они всегда за них отвечают, отвечали и будут отвечать… Но если принадлежность к нации дарует гордость, она должна по той же причине накладывать и ответственность. Гордиться Толстым, согласно Шульгину, значит, нести на себе вину за Распутина и за большевизм". Но точку зрения Шульгина поддержали авторы-евреи во главе с Биккерманом, белоэмигранты, составившие сборник статей "Россия и евреи", и Я.А. Бромберг, написавший книгу "Запад, Россия и еврейство". С ними-то автор и спорит. Он пишет: "Позиция эта оказалась непопулярной,.. поскольку подразумевала, что каждому есть в чем виниться, но не предлагала универсальной меры виновности; поскольку "честное признание" казалось невозможным без всеобщего отказа от лицемерия, поскольку ни Шульгин, ни "латыши" не спешили исполнять свою часть покаянного действа; поскольку погромы были специфически антиеврейскими, тогда как большевистский террор - гибко антибуржуазным; поскольку через десять лет в Германии придут к власти нацисты;.. и поскольку, наконец, нация не имеет возможности искупить свою вину". Автор намекает на то, что, согласно Шульгину: "Русским, кроме как перед самими собой, извиняться не перед кем". Этот аргумент, как мне представляется, несерьёзен. Книга Шульгина написана, в частности, о еврейских погромах, так что я его не берусь обсуждать. Слёзкин пишет: "Позиция авторов сборника по вопросу о "еврейской "коллективной ответственности" (термин Ландау) ничем не отличается от позиции Шульгина. Ввиду того, что Бромберг называл "старой страстью периферии к выискиванию и превознесению евреев, прославившихся на разных поприщах культурной деятельности", и в особенности, ввиду "беззастенчивой кампании, ведущейся вокруг имени Эйнштейна", не оставалось ничего иного как объявить своими и палачей". С этой точкой зрения и спорит автор: "Язык Бикермана и его единомышленников есть христианский язык греха, раскаяния и покаяния, обращенный к смертным обладателям бессмертных душ. Люди, образующие нацию, могут испытывать стыд, но нации как таковые не в состоянии пойти к исповеди, совершить покаяние и предстать перед творцом своим. Требования национального покаяния не могут быть исполнены, потому что не существует законного источника искупительной епитимии…" Но тут возникает вопрос о немцах и "Холокосте". Вот, казалось бы, пример вполне конкретного покаяния, но когда автор говорит о Холокосте, то голос его звучит металлом, и тут не остается места для "гнилого объективизма". Он цитирует будущего Нобелевского лауреата Эли Визеля: "Освенцим невозможно ни описать, ни вообразить. Является ли холокост кульминацией или аберрацией истории, он выходит за ее рамки… Мертвые владеют тайной, узнать которую мы, живые, либо не достойны, либо не способны… Холокост? Уникальное событие, уникальная тайна, которая никогда не будет постигнута или описана". Однако он не цитирует и даже не упоминает так называемых "ревизионистов", оспаривающих размеры и концепцию уникальности жертв еврейства во время войны. Впрочем, мне-то грех жаловаться на недостаточно широкий взгляд автора на национальные вопросы в России, так как именно из его книги я узнал много подробностей об анкете по "еврейскому вопросу", организованной Горьким в 1915 г., или о том, что Малер, Поппер, Лукач и Кафка были евреями.

Автор приводит цитаты, дающие возможность почувствовать несовместность позиций меньшинства и большинства народа. Цитата: "Ребенок, росший в местечке, усваивал определенный набор противопоставлений и воспринимал одни типы поведения, как характерные для евреев, а другие, "противоположные", как гойские". Слёзкин комментирует: "При взгляде с противоположной стороны перечни эти выглядят также, но оцениваются иначе. Умеренность, ученость, рационализм и преданность семье (а также успехи по части предпринимательства) могли казаться лукавством, трусостью, крючкотворством, немужественностью, клановостью и жадностью". Причем, вся книга не оставляет сомнения (и в этом её интерес для нееврейского читателя), на чьей стороне симпатии автора.

У него явно есть своя концепция революции. Он пишет: "Русская революция была суммой крестьянских восстаний, крестовых походов, племенных войн, колониальных захватов и временных коалиций. Частью этой смеси стала еврейская революция против еврейства".

Конечно, автор не обходит молчанием, как он пишет, "кульминацию темы еврейских комиссаров". Он упоминает книгу о строительстве Беломорканала 1931-1934 гг. и приводит имена некоторых из числа 36-ти ее авторов, а также имена тех, кто занимал основные посты в этом строительстве. Это имена шести евреев и перечисляет их "достоинства", как он их называет: "Сознательность, безжалостность, подвижность, точность, четкость, проницательность и факультативное еврейство в качестве подтверждения, а, возможно, и объяснения всех прочих качеств". Почему еврейство "факультативно" - это неточный перевод этого слова? Непонятно. Автор говорит, что: "То были последние представители героического периода русской революции". И приводит цитату, вполне злободневную, из Гроссмана. Написано после смерти Сталина, но до "перестройки". Речь идет о большевике Льве Меклере: "Он в кротости своей был беспощаден к инакомыслящим. Революция казалась ему беспомощной, детски доверчивой, окруженной вероломством, жестокостью злодеев, грязью растлителей. И он был беспощаден к врагам революции". Большое количество еврейских имен среди представителей новой власти бросалось в глаза и требовало объяснения. Слёзкин цитирует книгу Луначарского, посвященную этому вопросу: "Когда революция победила и организовала государственную власть, значительное количество евреев вошло в органы государства. Они завоевали право на это своей преданной, самоотверженной службой революции". Автор рассматриваемой книги приводит цитаты из воспоминаний, передающие чувства восторга, которые испытывали эти завоеватели или их дети. Это чувство было особенно сильно на фоне общей нищеты. Например, такое воспоминание: "с 35-го года мы стали жить на Николиной Горе… Поселок… расположился в прекрасном сосновом лесу, на высокой горе, в излучине Москва-реки. Место изумительное по красоте, одно из лучших в Подмосковье... Участок был прямо над рекой, на высоком берегу. Дача была большая, двухэтажная, шесть комнат. Брат мамы, Вениамин, не без тайной зависти называл ее "виллой"... Около некоторых дач на реке были сделаны деревянные мостки для купания… Мы, девчонки, любили собираться у мостков под дачей Керженцева. Там было мелко и удобно купаться… Жизнь на даче была прекрасной". Характер этой жизни передает другое воспоминание: "…наша школа находилась в центре города, где, в основном, жили привилегированные слои бесклассового общества, и дети, конечно, соответствующие. Что же касается национально-процентного соотношения, то "еврейское лобби" - абсолютно превалировало. Все эти Нины Миллер, Люси Певзнер, Буси Фумсон, Риты Пинсон, а также Бори Фукс и другие доминировали по всем статьям над малочисленными Иванами Мухиными или Наташами Дугиными. Училась эта элита легко и славно, во всем задавая безоговорочный тон". Автор комментирует: "Они ходили в театры, читали романы XIX века и проводили лето на дачах или на море, примерно так же, как это делали герои романов XIX века. У многих были крестьянские няни, которые в последующих воспоминаниях превращались в подобие крестьянских нянь старых революционеров (и, в конечном счете, в подобие Арины Родионовны, бессмертный прототип всех крестьянских нянь). Инну Гейстер, отец которой был выходцем из черты оседлости и видным теоретиком коллективизации, воспитала Наташа Сидорина из деревни Караулово, Рязанской области". И далее: "Самым престижным советским вузом второй половины 30-х гг. был Институт истории, философии и литературы (ИФЛИ), возглавляемый сестрой Розы Соломоновны Землячки А.С. Карповой-Залкинд… Самые популярные преподаватели ИФЛИ (Абрам Белкин, Михаил Лившиц и Леонид Пинский) были профессорами литературы, а самые заметные студенты (также, в основном, евреи) поэтами, критиками и журналистами". Студенты ИФЛИ любили в своих разговорах, а позже в мемуарах, называть свой институт лицеем, а завязавшуюся там дружбу - лицейской дружбой. Атмосферу, в которой жила эта элита, передают воспоминания, в большом количестве цитируемые автором. Например: "Ох, уж эти подмосковные дали, подмосковные вечера, дачные поселки в перелесках, деревянные дома с открытыми верандами, садики, окруженные деревянным штакетником!.. А под окнами и вокруг - террасы, где романтические дачники сажали душистый табак, днем невзрачный, но вечером и ночью терпко-душистый… Вечером, после "трудового дня", мытье из ковша теплой, нагретой солнцем, водой, сандалии, после дневной бесшабашной босоногости, неторопливое вечернее чаепитие со старшими, но чаще всего длинные, до ночи разговоры с дачными подружками и мальчиками тоже… Постепенно все эти обязательные музыкально-дачные экзерсисы стихали, дачники укладывались спать. Наступала тишина, прерываемая паровозными гудками. Но долго еще то тут, то там слышались призывы мам и бабушек".

Цифры, которые приводит автор, поддерживают эти впечатления. Так, мы узнаем, что "в Ленинграде в 1939 году евреи составляли 69,4% всех дантистов, 58,6% фармацевтов и провизоров, 45%, адвокатов, 38,6% врачей, 34,7% юрисконсультов, 31,9% писателей, журналистов и редакторов, 24,6% музыкантов и дирижеров… Московская статистика была почти такой же". Новая цитата: "Чем выше в советской статусной иерархии, тем выше процент евреев. В 1936/37 годах в Москве евреи составляли 4,8% всех учащихся 1-4-х классов, 6,7% - 5-7-х классов и 13,4% - 8-10-х классов. Среди студентов вузов их доля равнялась (в 1939-м) 17,1%, а среди выпускников - 23,9%. В 1939 году евреи составляли… 19,6% всех врачей Советского Союза. В Ленинграде на долю евреев приходилось 14,4% всех продавцов и 37,9% директоров магазинов. В Красной Армии в 1926 году доля евреев среди слушателей военных академий (8,8%) почти в два раза превышала их долю среди командиров (4,6%) и в четыре раза - среди всех военнослужащих (2,1%). В РСФСР в 1939 году евреи составляли 1,8% школьных учителей и 14,1% - научных работников и преподавателей вузов". Конечно, все они были очень "идейными", в советском смысле этого слова. Это объяснимо и с экономической, и с националистической точек зрения. Так, говорит автор, "Как сказала в своем знаменитом - и, по-видимому, глубоко искреннем и горячо принятом - выступлении на вечере выпускников средних школ в Колонном зале Дома союзов 1 июня 1935 года одноклассница Раисы Орловой Анна Млынек, (…) Самая высшая точка на земном шаре - пик Сталина - завоевана нашей страной. Самое лучшее в мире метро - метро нашей страны. И самое высокое небо - над нашей страной; его герои - стратосферовцы. (…) Быстрее, дальше и лучше всех летают, бегают, учатся. рисуют и играют в нашей стране!.. Да, такими и должны быть мы, первое поколение, рожденное революцией". Конечно, высшей точкой земного шара является не пик Сталина, а Эверест, но такая ошибка только усиливала советский пафос речи. Именно так, судя и по моим воспоминаниям, должны были чувствовать дети тогдашней элиты.

Тем тяжелее было, когда террор ударил и по ней. Недаром этот эпизод (а не раскулачивание, например) известен в истории под названием "большого террора". Но таково основное противоречие любого тоталитарного режима. В данном случае - социалистического. В основе лежит утопия построения такого общества, которое подчинялось бы "хозяевам", как машина. Для этого необходимо, чтобы люди, составляющие это общество, были так напуганы, "что боялись пошевелиться". Это достигалось террором. Но террор должен для этого распространяться и на правящий слой общества. Он даже более подозрителен благодаря большим возможностям. Слёзкин так и пишет: "Члены политической элиты были непропорционально представлены среди жертв Большого Террора, но они не были большинством среди пострадавших. Евреи, не очень многочисленные среди неэлитных жертв, пострадали в пропорциональном соотношении много меньше других этнических групп. В 1937-1938 годах около 1% всех советских евреев было арестовано по политическим обвинениям - против 16% поляков и 39% латышей. В начале 1939 года доля евреев в ГУЛАГе была на 15,7% ниже их доли в советском населении. Причиной этого было то обстоятельство, что евреи не подвергались преследованию как этническая группа". Благодаря этому первые протесты, дошедшие до широкой публики, были написаны еврейскими авторами, но так как перед этим евреи служили опорой режиму, в частности, и авторы протестов, то эти протесты имели двусмысленный характер. В них (в частности, в воспоминаниях Евгении Гинзбург, о которых пишет автор) слышалась жалоба: "За что? Мы так верно служили этому режиму, готовы были и дальше служить ему опорой". В книге приводится характерный диалог между супругами Улановскими, вернувшимися тогда в СССР из Америки, где они "работали" советскими агентами: "Когда при очередном аресте я недоумевала: "Что же делается? Почему? За что?" - отец [т.е. ее муж, агент ГРУ] спокойно ответил: "Что ты так волнуешься? Когда я рассказывал, как расстреливали белых офицеров в Крыму, - не волновалась? Когда буржуазию, кулаков уничтожали - ты оправдывала? А как дошло дело до нас: Как, почему? А это с самого начала так было". Я ему резонно: "Я понимаю, что когда людей убивают - это ужасно, но раньше мы знали, что это нужно для революции. Но тут же не дается никаких объяснений!" И мы стали искать в прошлом - когда же началось". Действительно, можно понять, что количество еврейских имен среди осужденных заставляло настораживаться, но, с другой стороны, еврейство тогда было в такой степени опорой режима, что предположение об антиеврейском характере террора тех времен совершенно нереально. Так, автор пишет: "В самом деле, советская тайная полиция - святая святых режима, известная после 1934 года как НКВД - отличалась чрезвычайно высоким процентом представительства евреев. В январе 1937 года в канун Большого террора среди 111 "руководящих работников" НКВД насчитывалось 42 еврея, 35 русских, 8 латышей и 26 представителей прочих национальностей. Во главе 12 из 20 отделов и управлений НКВД (60%, в том числе - государственной безопасности, тюрем, лагерей, милиции и депортаций) стояли люди, назвавшие себя по национальности евреями. Самое престижное и секретное из всех подразделения НКВД, Главное управление государственной безопасности, состояло из десяти отделов: главами семи из них (тюрем, охраны, контрразведки, особого, иностранного, секретно-политического и учетно-регистрационного) были выходцы из черты оседлости. Дипломатическая служба была почти исключительно еврейской специальностью (как и шпионаж в пользу Советского Союза в Западной Европе и, особенно, в Соединенных Штатах). Начальниками ГУЛАГа с 1930 года, когда он был сформирован, по ноябрь 1938-го, когда Большой террор в основном завершился, были евреи. Как писал об одном из своих персонажей по прозвищу "Полтора жида" Бабель (сам когда-то служивший в тайной полиции, водивший дружбу с несколькими видными палачами и, в конце концов, признавшийся в терроризме и шпионаже), "у Тартаковского душа убийцы, но он наш. Он вышел из нас. Он наша кровь. Он наша плоть, как будто одна мама нас родила". Конечно, опираясь на такую опору, было бессмысленно планировать антиеврейскую кампанию. Но эти вопросы - в четвертой главе, а наиболее болезненные для нас содержатся в главе третьей.

Продолжение следует

Из книги Газета Завтра 253 (40 1998) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич ПОНТРЯГИН О СЕБЕ И МОИ МЫСЛИ О НЕМ Это - рецензия на недавно появившуюся книгу. Мне кажется, что она может быть интересной очень многим читателям. Называется она - “Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим”. И так как в названии

Из книги Газета Завтра 837 (49 2009) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич В ЗАЩИТУ РУССКОСТИ Владимир Бондаренко. Уважаемый Игорь Ростиславович! Думаю, пора вновь всерьез говорить о русскости в России. Идет непонятная волна запретов публикаций, гонений, обвинений в экстремизме даже при попытке заговорить о русском

Из книги Газета День Литературы # 82 (2003 6) автора День Литературы Газета

Игорь Шафаревич МЫСЛИ, УЖЕ ВЫСКАЗАННЫЕ ВРАЗБРОД ИСТОРИЯ Много тысячелетий человечество живёт при одном и том же строе. Подавляющая часть населения - крестьяне. Города в этой жизни играют очень важную роль. Но лишь как вкраплённые в земледельческое

Из книги Газета День Литературы # 87 (2003 11) автора День Литературы Газета

Игорь ШАФАРЕВИЧ ДОЛГИЕ ЛЕТА! На собственном примере я хорошо чувствую, что подобное пожелание в наши годы не сулит особенно сладкого блага: прожить подольше далеко не в самой привлекательной части жизни. Да, это так, но только если нет в груди духа,

Из книги Газета Завтра 294 (29 1999) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич ЗАЧЕМ НАМ СЕЙЧАС ОБ ЭТОМ ДУМАТЬ? В НАШЕМ КАТАСТРОФИЧЕСКОМ ПОЛОЖЕНИИ, когда реальной является гибель народа, стоит ли тратить силы на размышления об истории, о том, что все равно уже в прошлом? Мне кажется это необходимым, причем по нескольким причинам. Одна

Из книги Д Д Шостакович автора Шафаревич Игорь Ростиславович

Игорь Шафаревич Д Д Шостакович Шостаковичу посвящена целая литература. Специалисты исследовали его симфонии, камерные и вокальные произведения, выяснили, кто из предшественников Шостаковича влиял на его творчество и какое влияние он оказал на развитие музыки. Написаны

Из книги Газета Завтра 880 (39 2010) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич МЫ И ОНИ Предлагаем вниманию наших читателей точку зрения выдающегося русского мыслителя, академика РАН Игоря Ростиславовича Шафаревича на сущность насаждаемой в нашей стране политической системы, именуемой "демократия", которую он высказал в беседе с

Из книги Газета Завтра 330 (13 2000) автора Завтра Газета

Из книги Газета Завтра 912 (19 2011) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич -- Гадания о будущем В. АЛЕКСАНДРОВ С этого номера мы начинаем публикацию новой большой работы Игоря Ростиславовича Шафаревича, посвященной изучению понятия "исторический прогресс". Напряженно вглядываясь в жизнь и сравнивая современность с прошедшей

Из книги Газета Завтра 913 (20 2011) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич -- Гадания о будущем Продолжение. Начало - в № 19 "ЗАПАДНЫЙ КАПИТАЛИЗМ" Нечего и говорить, что идеи Данилевского совершенно не повлияли на историков, работающих вне России. Зато положение изменилось, когда к тем же выводам независимо(?) пришел Шпенглер в

Из книги Газета Завтра 915 (22 2011) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич -- Гадания о будущем Окончание. Начало - в №№ 19-21 КОНЦЕПЦИЯ Мне кажется, что теперь я могу изложить историческую концепцию. Ту, которая, на мой взгляд, согласуется с известными фактами истории. Я её сформулирую в виде пяти положений. Первое. В основе лежит

Из книги Газета Завтра 919 (26 2011) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич -- О «еврейском столетии» Беру в руки книгу Ю.Слёзкина "Эра Меркурия". Это очень интересная книга, начиная с ее названия, которое в английском оригинале звучит "The Jewish century", что значит, насколько я могу судить, "еврейское столетие". Так что я даже долгое время

Из книги Газета Завтра 921 (28 2011) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич -- О «еврейском столетии» Продолжение. Начало - в №№ 26-27 Заголовок главы четвертой, как и вообще названия глав, есть просто проявление шутливости автора и имеют к содержанию глав отношение лишь частично. К примеру, глава третья посвящена роли евреев в

Из книги Газета Завтра 922 (29 2011) автора Завтра Газета

Игорь Шафаревич -- О «еврейском столетии» Окончание. Начало - в №№26-28 Сомнительно и то, что антиеврейская кампания была связана как-то с личностью Сталина. Юрий Слёзкин пишет, например: "После смерти Сталина антиеврейская кампания выдохлась". У меня такого впечатления

Из книги Русские писатели о евреях. Книга 2 автора Николаев Сергей Николаевич

ИГОРЬ ШАФАРЕВИЧ Трехтысячелетняя загадка История еврейства из перспективы современной РоссииЧто такое «еврей»?Здесь мы попытаемся сформулировать некоторые выводы из предшествующих, исторических, глав. Эти выводы, безусловно, дают картину сочень большим числом белых

Из книги Газета Завтра 16 (1168 2016) автора Завтра Газета

Русский гений Игорь Шафаревич Русский гений Игорь Шафаревич Сергей Герасимов Философия истории Игорь Шафаревич Общество в гармонии с Богом и миром Когда берёшься писать о великих людях, то, вольно или невольно, первое чувство, которое охватывает тебя, - это страх.

Нас окружает «вселенная Шафаревича». Даже слово «скрепы» заимствовано, видимо, из его работы. И стремление операторов современной официальной антирусофобии скрыть свои истоки постыдно.

19 февраля в Москве скончался академик Игорь Ростиславович Шафаревич - выдающийся математик, смелый общественный деятель - диссидент, друг Солженицына и Льва Гумилева, автор прогремевшей на весь мир работы «Русофобия», посвященной русскому национальному сознанию и его врагам, один из главных идеологов русского пути, уводящего от «двух дорог к одному обрыву» - коммунистической и либеральной.

Запуганное «малым народом» Отечество практически не оказало ему посмертных почестей, хотя обильно пользуется плодами его трудов. Скажем, термин «русофобия» вышел на уровень международного дипломатического словаря - покойный Виталий Чуркин неоднократно обличал с трибуны Совбеза «чудовищную русофобию, граничащую с человеконенавистничеством», воцарившуюся в Киеве.
Но - пусть и со всеми издержками пророка в своем отечестве - Игорь Ростиславович прожил долгую счастливую жизнь.

В стране, где мужчины его народа не доживают до 65, а самые общественно активные - и до 40, он прожил долгих 93 года. В это без малого столетие уместились на самом деле не одна, а несколько жизней.

Первая - жизнь одного из ведущих не только в России, но и в мире математиков.

В 17 лет окончен вуз, в 19 - кандидат, в 23 - доктор, в 35 - членкор, множество решенных сложнейших задач, выстроенных математических систем, признаний, званий и премий. И только звания академика пришлось дожидаться на удивление долго - до 68 лет.

Но тому причиной была вторая жизнь Шафаревича - жизнь диссидента.

С 1955 года Шафаревич подписывает письма, участвует в самиздате, поддерживает Солженицына в самые трудные минуты. Он один из тех русских телят, которые бодаются с советским дубом.

Шафаревич пишет убийственное в своей гуманитарной фундированности и аналитической точности исследование «Социализм как явление мировой истории».

Он находит истоки социализма не у Маркса, не у Кампанеллы и Мелье, а в империи инков и древних восточных деспотиях, таких как Третья династия Ура в Шумере, построенная на строжайшем учете и контроле трудовых ресурсов и государственном распределении продуктов.

В конечном счете, умозаключает Шафаревич, все основные идеи социализма сводятся к фундаментальной воле к смерти, периодически овладевающей не только отдельными людьми, но и целыми обществами. Социалистическая уравнительность, ненависть к семье, обобществление и тоталитарный контроль - все это формы нежизни, овладевающей жизнью и порабощающей ее.

Социализм - рационально декорированная воля к нежизни.

Тут можно было бы поспорить, указав на то, что в России именно крах социализма и привел к торжеству нежизни, к пиру либеральных вурдалаков. На что Шафаревич резонно отвечал, что большинство этих вурдалаков были преподавателями марксистско-ленинской экономики, комсомольскими работниками и так далее.

При этом устремленный к прогрессу через частную инициативу либерализм и устремленный к прогрессу же через тоталитарную сверхорганизацию коммунизм - это лишь «две дороги к одному обрыву», как назвал мыслитель одну из самых известных своих работ. И тот, и другой вид прогрессизма сущностно едины, противопоставляя себя жизни, свободе, вере, органическому началу в человеке и обществе.

Это был удивительный парадокс Шафаревича - будучи математиком, представителем одной из наиболее абстрактных и идеалистичных форм человеческой мысли, он на деле был, пожалуй, самым крупным представителем философии жизни в ХХ веке: антиманихейское начало, гнушение «гнушением плотью» проведено у него очень последовательно.

Он - защитник всего органичного, природного, того, что рождается, развивается и умирает, а не того, что висит на жизни сковывающими путами.

Такими путами он всегда считал коммунизм (хотя антисоветчиком, болезненно выискивающим и систематизирующим мелкие придирки к советской власти, никогда не был). Шафаревич метил в коммунизм, чтобы попасть именно в него, а не в Россию.

Именно это привело к его третьей жизни.

Как русский диссидент он хотел бы быть тем же, чем были (или, по крайней мере, считались) Вацлав Гавел для чехов, Валенса и Михник для поляков, то есть бороться с системой во имя интересов своего народа, своей нации, а не каких-то чужих.

И на этом пути он открывает для себя, что подавляющее большинство диссидентского движения борется с советским не ради русского. Мало того, эта диссидентская тусовка, по сути, навешивает на русский народ, главную жертву коммунистического эксперимента, все грехи коммунизма, чтобы заодно с коммунизмом грохнуть и «Россию-суку».

Александр Зиновьев, сам ставший из диссидента неокоммунистом, несколько лукавил, когда говорил, что «целили в коммунизм, а попали в Россию». Они попали в Россию, потому что в нее и целили.

Из осознания этого факта и рождается «Русофобия» - трактат-предупреждение.

Шафаревич показал в нем с удивительной научной точностью, скорее даже зоологически-вивисекторской, нежели математической, ту идеологию, которая будет править сатанинский бал на наших просторах с начала перестройки и не утихомирилась в полной мере и до сих пор.
«Русофобия» начинается со спора о философии русской истории: «Русофобия - это взгляд, согласно которому русские - это народ рабов, всегда преклонявшихся перед жестокостью и пресмыкающихся перед сильной властью, ненавидевших все чужое и враждебных культуре, а Россия - вечный рассадник деспотизма и тоталитаризма, опасный для остального мира».

Другими словами, во имя торжества демократии, свободы и общечеловеческих ценностей русских надо извести под корень, поскольку именно природа русского народа является главным препятствием на пути к царству добра, а коммунизм если в чем и виноват, то лишь в том, что имел неосторожность упасть на русскую рабскую почву, где немедленно стал уродством.

Шафаревич с какой-то, повторюсь, вивсекторской точностью собрал и квалифицировал наиболее выдающиеся высказывания и фигуры этого русофобского дискурса прямо по методу «О частях животных», так что с тех пор ни Шендеровичу, ни Новодворской, ни Латыниной, ни их эпигонам абсолютно ничего нового прибавить не удалось.

Абсолютно любой русофобский текст в современной российской журналистике составлен из штампов, уже зафиксированных в работе Шафаревича: «Россией привнесено в мир больше зла, чем какой-нибудь другой страной»; «византийские и татарские недоделки»; «Смрад мессианского «избранничества», многовековая гордыня «русской идеи»; «Страна, которая в течение веков пучится и расползается, как кислое тесто»; «То, что русским в этой стране сквернее всех - это логично и справедливо»…

И как резюме всего - единственный доступный для русских путь к счастью и свободе - оккупация, не чья-нибудь, а американская, «мозговой трест генерала Макартура», как выражается цитируемый Шафаревичем Александр Янов.

Возможно, другой автор остановился бы на констатации русофобского феномена, привел бы несколько возражений по существу да процитировал бы лакея Смердякова, мол, «весьма умная нация победила бы весьма глупую-с» - когда еще все это было сказано, смердяковщина, ничего нового.

Но Шафаревич был человеком с другим складом ума.

Увидев симптом, манифест проблемы, его мозг начинал работать, пока не достигал определенного теоретического понимания. А мозг этот был весьма богатым и изощренным.

Он владел английским, французским и немецким, был всегда в курсе новейшей литературы и интересовался передовыми, но не «модными» в дурном смысле слова новейшими западными теориями. Круг его интересов - Арнольд Тойнби, Конрад Лоренц, Карл Ясперс и Карл Виттфогель. Шафаревич имел первоклассную подготовку гуманитария, сразу выдававшую, что он родом из Житомира.

Про Житомир надо сделать маленькое отступление - этот южнорусский город, на Волыни, сейчас превратившийся в символ глубочайшего украинского провинциализма и ассоциирующийся разве что с чертой оседлости, когда-то был интеллектуальной столицей Юго-Западной Руси.

Здесь вырос тончайший из знатоков античной истории, никем ни до, ни после не превзойденный - Михаил Иванович Ростовцев, здесь же родился человек, построивший русским лестницу в Небо - Сергей Павлович Королев.

Игорь Ростиславович был человеком того же высочайшего житомирского уровня, частью разрушенной на его глазах вселенной. Гражданская война, погромы, украинизация - и вот уже русским там делать было нечего, они перебрались в столицу, где столкнулись на одних площадях коммуналок с нерусскими из того же Житомира, клерками Наркомзема, Наркомтяжпрома и Наркомвнудела, «упромысливавшими» русских мужиков коллективизацией (вид подконвойных раскулаченных одним из первых заставил маленького Игоря задавать вопросы).

И вот человек гуманитарного уровня Ростовцева и Тойнби начал поиск объяснений. И нашел их в социологической модели Огюстена Кошена - французского историка, еще молодым павшего на полях Первой мировой и оставившего небольшое по объему, но очень яркое интеллектуальное наследие, касающееся интерпретации происхождения и развития Великой французской революции.

Как аристократ-монархист Кошен, разумеется, продолжал традицию Ипполита Тэна, трактовавшего революцию как заговор и разгул жестокости и злодейства, подорвавшего органическое развитие Франции.

Однако там, где Тэн мастерским пером литератора живописал зверства, Кошен с дотошностью инженера проделал скучную работу, посвященную установлению того, какими именно путями сформировавшаяся в литературных салонах «нация философов» захватила власть во Франции, проведя сотни «стряпчих» в палату третьего сословия Генеральных штатов - а ведь именно эти люди довели Францию до Большого террора.

Среди историко-политтехнологических штудий Кошена есть и произведение более легкомысленное - «Философы», в котором в весьма издевательской манере описана та самая банда просветителей-энциклопедистов, захват которой салонного и литературного господства над Францией и предопределил неизбежность политического захвата ее революционерами.

Кошен вспоминает здесь знаменитую комедию Аристофана «Птицы», в которой по совету грека-авантюриста птицы строят город между небом и землей и перекрывают олимпийским богам доступ к жертвоприношениям, после чего боги начинают пухнуть с голодухи и вынуждены идти к птицам на поклон.

Вот этой вот конструкции - малому городу, «городку», «местечку» - и уподобляет Кошен «республику философов». Она перекрыла каналы коммуникаций между властью и народом, навязала себя обществу как посредника и фактически монополизировала социальный контроль.

Слов «малый народ» в этом своем произведении Кошен не употребляет, говоря о «малом граде», «городке». А о «малом народе» говорит в другой работе, посвященной защите памяти Тэна, утверждая, что негоже приписывать всему французскому народу преступления «малого народа» революционеров, бесчинствовавшего в столице и бывшего меньшинством в провинциях.

Я специально так длинно останавливаюсь на генеалогии теории Шафаревича, чтобы показать простую вещь.

Лгут те, кто утверждает, что это антисемитская теория, которая приписывает «малому народу евреев» бесчинства против большого народа - русских. Кошен и Шафаревич не вкладывают в это понятие никакого этнического смысла, который во Франции и не имел места.

Лгут и те, кто бросился обличать Шафаревича в плагиате - из теоретического материала Кошена, никак не систематизированного, он построил стройную концепцию «малого народа» как меньшинства, навязывающего себя большинству в качестве элиты и социального посредника.

Шафаревич сумел показать малый народ как всеобщее историческое явление - тут и кальвинистские секты, стоявшие за английской революцией, и секта философов, стоявшая за французской, и «левые гегельянцы» в Германии с их беспощадной германофобией и франкофилией, и русские нигилисты, среди которых никаких евреев не было (Шафаревич приводит пикантный факт: когда в 1881 году темные обыватели на основании еврейского происхождения одной из цареубийц - Гесси Гельфман - устроили еврейские погромы, ЦК «Народной воли» в прокламации одобрил их как выступление трудящихся против эксплуататоров).

Сущность этого «малого народа» - в рассмотрении себя как избранных, как гигантов, в ногах у которых должны валяться ничтожные простые смертные, как ордена, призванного владеть и править. В ХХ веке эту миссию «малого народа» взяла на себя «российская», «советская» (меньше всего к ней применимо слово «русская») интеллигенция.

Весь «антисемитизм» Шафаревича, которым его позднее десятилетиями третировала либеральная критика, состоял в том, что он констатировал: социальная механика «малого народа» в ХХ веке приводилась в действие прежде всего этнической энергией еврейского национализма.
В первой половине ХХ века евреи ради разрушения черты оседлости и создания своего мира шли в революцию, во второй половине ради своего воссоединения с Израилем шли в диссидентщину. Но и в том, и в другом случае еврейский национальный порыв обретал формы характерной для «малого народа» ожесточенной ненависти к большому.

Подборка цитат, сделанная Шафаревичем из Бабеля, Багрицкого, многих других светочей местечково-революционной культуры, стала классической и кочует из книги в книгу. Пример Шафаревича явно подвиг Александра Солженицына на его фундаментальный труд «Двести лет вместе» (по сути - «Архипелаг ГУЛАГ» - 2: и по размаху, и по методу, и по общественному значению).

Понятно, что Шафаревичу достались мегаваттные разряды ненависти, вплоть до того, что американская Национальная академия наук в 1992 году потребовала от него добровольно самоотчислиться, чтобы не марать ее своим антисемитизмом (к чести нашей РАН, так прогнуть ее на предмет Шафаревича не посмели ни коммунисты, ни либералы).

Но, если вдуматься, концепция Шафаревича не возводит на еврейский народ обвинение в русофобии, а снимает его. Да, Шафаревич приводит ярчайшие примеры иудейской ксенофобии с ветхозаветных и талмудических времен. Да, он приводит ярчайшие примеры еврейской революционной и интеллигентской русофобии в ХХ веке. Но из его концепции следует, что до начала ХХ века евреи спокойно себе жили без русофобии, никакой генетической ненависти к русским у них не было.

В концепции Шафаревича энергия освобожденного из гетто еврейства столкнулась с социальными формами революционного «малого народа» и заполнила в нем практически все свободные места.

Яков Алтаузен не потому предлагал в своих стихах Минина расплавить, что евреи якобы испокон веков ненавидят русских, а потому, что ненавидящая русских социальная форма была заполнена такими Алтаузенами. Но не только, конечно - там же имелись красный недоскоморох Ефим Придворов, который Демьян Бедный, или историк-марксист Михаил Покровский, оба чистейшие русаки, вклад которых в формирование советского русофобского дискурса был огромен.

Разница между еврейской и нееврейской частями «малого народа» была в одном - когда советская власть, перестав в нем нуждаться, начала его разборку и утилизацию, с русской частью «малого народа» удалось покончить сравнительно легко, так как ее конструкция была чисто социальной (так же легко покончили во Франции с якобинцами).

А вот с еврейской частью вышло иначе - имея самостоятельный источник энергии, самостоятельные системы связей, по динамике и интенсивности далеко превосходящие и энергию ослабленного русского народа, и энергию социальной виртуальной советской власти, «малый народ» выжил, обрел новые ориентиры и цели - выезд из СССР, либерализация СССР по образцу стран, где диаспорам живется хорошо, самосохранение внутри советской системы.
Произошло окончательное самоотождествление этнической и социальной составляющей, выразившееся в приводимой Шафаревичем чеканной формуле Надежды Мандельштам: «Всякий настоящий интеллигент всегда немного еврей».

Нельзя сказать, что Шафаревич сам не провоцировал агрессию малого народа - наряду с суховатыми теоретическими выкладками и выписками в «Русофобии» немало убийственных публицистических пассажей, задевающих за живое.

Он умел пройтись и по личностям. Например, в примечаниях он дает убийственные характеристики двум кумирам интеллигентствующей диссиденции - Василию Гроссману и Александру Галичу с их регулярными русофобскими эскападами, типа высмеиваемого русского передовика производства:

«Галичу (Гинзбургу) куда лучше должен был бы быть знаком тип пробивного, умеющего втереться в моду драматурга и сценариста (совсем не обязательно такого уж коренного русака), получившего премию за сценарий фильма о чекистах и приобретающего славу песенками с диссидентским душком. Но почему-то этот образ его не привлекает».

Понятно, что такого литераторы и тусовка не прощают.

Обструкция приобрела такой масштаб, что сегодня, к примеру, официальные пропагандистские рупоры как воды в рот набрали - откликнулись на смерть мыслителя в основном «диссидентские» с патриотической или, как ни странно, с либеральной стороны издания (по большей части с антипатией, но такая антипатия лучше молчания).

Все это особенно показательно, если учесть, что современный «путинский» мир, каким мы его знаем на 19 февраля 2017-го, в значительной степени выдуман, сформулирован, сконструирован именно Шафаревичем.

К нему восходят логика и приемы антирусофобской пропаганды, нацеленной на Запад. К нему же - стилистика «они о нас», заточенная против русофобствующей оппозиции. Полемические конструкции, выстроенные Шафаревичем, можно обнаружить не только у патриотических публицистов, но и у Дмитрия Киселева и даже Владимира Соловьева, а многие тезисы Шафаревича давно перекочевали без ссылок в речи патриарха и президента.

Сама политическая философия Шафаревича - «третий путь», уводящий от «двух дорог к одному обрыву» - коммунистической и либеральной, почвенничество, традиционализм, критика западного пути к демократии, подчеркивание необходимости органичных политических, экономических, нравственных форм, характерных именно для русской цивилизации, лежит сегодня в основе нашего «официоза», по крайней мере как он представляет себя сочувствующим на Западе, протягивая руку то трампистской Америке, то лепеновской Франции.

Даже слово «скрепы» заимствовано, видимо, из работы «Русофобия» десять лет спустя».

Путинская Россия живет под влиянием мощной идеологической «солженицынской» доминанты, но для Солженицына не было, пожалуй, большего интеллектуального авторитета, чем Шафаревич, и именно это предопределило солженицынскую идеологию последних десятилетий.

Нас окружает «вселенная Шафаревича». И стремление операторов современной официальной антирусофобии скрыть свои истоки, на мой взгляд, довольно постыдно.

Но соответствие, конечно, не полное.

Для Шафаревича всегда и во всем на первом месте стоял русский народ. Для него это была та естественная органическая общность, та система солидарности, сохранение которой гарантировало продолжение человеческой жизни и в индивидуальном и в родовом качестве.
Все свои работы Шафаревич писал прежде всего в интересах русской нации, заботясь о том, чтобы в сложном многонациональном концерте, раздирающем СССР и Россию, интересы русских не пострадали.

Если он в полной мере и не преуспел, то уж точно создал точку сборки, создал тот антирусофобский дискурс, ту систему идейной поддержки русских национальных интересов, без которых нам в эти страшные годы было бы гораздо тяжелей.

Было и еще одно существенное отличие Шафаревича - уже от значительной части окружавшего его патриотического сообщества: неоопричников, неосталинистов, неоимперцев.

Побудительным мотивом написания «Русофобии» было решительное отрицание мнения, что сталинский тоталитаризм является естественным продуктом русской истории, а не революционным насилием над нею, что Сталин - это продолжение Ивана Грозного, Петра и вечной русской тяги к хозяйскому кнуту, что для русской души свобода невозможна.

Шафаревич категорически отрицал этот русофобский дискурс и не без недоумения относился к ситуации, когда его во многом единомышленники фактически приняли основные тезисы русофобской историософии, только с обратным знаком, заявив, что да - русскому человеку свобода не нужна, великий Хозяин наш вечный исторический архетип, от Грозного до Сталина, а неоопричнина - наш политический идеал.

Важно не забыть сегодня, что мысль Шафаревича в общем и целом этому восторгу перед злом противоположна.

Для него русская история была нормальным органическим историческим развитием, насильственно прерванным экспериментом по внедрению инфернальной социалистической воли к смерти. И личной задачей Шафаревича было вернуть Россию на пути жизни.

Шафаревич был всегда очень близок не только лично, но и идейно со Львом Гумилевым, антиманихейство и теория антисистемы которого так близки к жизнеутверждению и теории «малого народа» Шафаревича.

Но вот гумилевского евразийства, уничтожительного для русских, Шафаревич, кажется, никогда не разделял. Его заботило сохранение именно русского народа, он заботился о выживании и укреплении оригинальной русской цивилизации.

И в этом смысле наследие Шафаревича является, пожалуй, наиболее светлым и безупречным из всего, что оставила нам русская мысль второй половины ХХ века.

Егор Холмогоров