Что такое внутренняя форма слова. Внутренняя форма языка

ПОНЯТИЕ ВНУТРЕННЕЙ формы слова В СОВРЕМЕННОМ ЯЗЫКОЗНАНИИ

Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы

Россия, Республика Башкортостан, 450000 г. Уфа, ул. Октябрьской революции, 3 а.

Тел.: +7 (34 7) 272 77 0 7.

Статья посвящена роли внутренней формы слова в образовании знаков вторичной номинации. Этнокультурное содержание внутренней формы слова представляет собой не объективированную в знаке часть концепта - когнитивного субстрата значения. Важность внутренней формы слова состоит в том, что она связывает звуковой комплекс и значение, то есть слово-звук и слово-значение. С ее помощью происходит сравнение познаваемого с прежде познанным, познание посредством наименования. В статье внутренняя форма слова рассматривается с точки зрения двух взаимосвязанных функций - номинативной и семасиологической, а также приводятся примеры слов с внутренней формой словообразовательного и эпидигматического типа.

Ключевые слова: внутренняя форма слова, номинативная и семасиологическая функция, словообразовательный и эпидигматический типы.

Внутренняя форма слова как элемент языковой семантики - понятие емкое и широкое.

По убеждению Г. Г. Шпета, внутренняя форма языкового знака должна рассматриваться с точки зрения двух его взаимосвязанных функций - номинативной и семасиологической. В рамках первой внутренняя форма вскрывает свою номинативную предметность, а в рамках второй - предметность смысловую .

Номинативная предметность внутренней формы языковых знаков традиционно вызывала особый интерес в отечественной науке о языке. Ф. И. Буслаев впервые сформулировал положение о том, что источником языковой номинации служит, как правило, тот признак, который прежде всех бросается в глаза и глубже, чем другие, волнует наши «чувства и воображения». Сущностные свойства этого признака как эпидигматического звена деривационной памяти языковых значений были обобщены в понятии «внутренней формы» (В. фон Гумбольдт, Г. Штейнталь, В. Вундт), получившем оригинальное, собственно лингвистическое толкование в трудах А. А. Потебни.

Хотя сам А. А. Потебня и причислял себя к ученикам и последователям В. фон Гумбольдта, он пошел значительно дальше своего предшественника: конкретизировал теорию «внутренней формы» слова, разработал концепцию ближайшего и дальнейшего значения слова.

Механизм появления внутренней формы слова А. А. Потебня раскрыл в своих «Записках по русской грамматике». В них ученый излагает взгляд на роль внутренней формы слова в развитии семантики слова. «Назвавши белый стеклянный шар арбузом, ребенок не думал приписать этому шару зеленого цвета коры, красной середки... Из значения прежнего слова в новое вошел только один признак, именно шаровидность. Этот признак и есть знак значения этого слова. ... он (знак) есть общее между двумя сравниваемыми сложными мысленными единицами, или основание сравнения, 1ег1шт сотрагайо^ в слове» .

В этом высказывании А. Потебни следует отметить два момента.

Во-первых, определение знака значения как признака, который, однако, представлен словом (арбуз), словом с выключенными остальными признаками, словом, несущим только один признак. Отсюда вытекает следующее: слово, значение которого представляет некую совокупность признаков, выступает во всеоружии всех этих признаков, когда обозначает данное явление действительности. Но этим функция слова не исчерпывается. В случае «вторичного» называния (имя через имя) слово используется как знак одного признака. И эта функция фактически подобна другой, которую слово выполняет уже не в акции номинации, но в акции коммуникации, когда слова соединяются в словосочетание на основе общего признака. Так, при соединении «вода течет, трамвай едет, говорить о книгах» происходит то, что называется семантическим согласованием и что основывается на наличии общих признаков у соединяющих слов. Можно, очевидно, сказать, что слово в этом случае выполняет две функции как знак. Одна - это называние данного предмета, явления, процесса, это знак данного явления. Другая же функция - это знак одного элемента, одного признака того значения, с которым сочетается знак-номинация.

В этой двойной функции слова заключается и возможность рассмотрения сочетаемости как значения, и невозможность прямого представления этого значения в формах только сочетаемости.

Взятое отдельно, слово манифестирует только себя, свое значение. Взятое в тексте, слово манифестирует и свое значение через сумму признаков, и значение слов, с которыми связано в тексте, будучи представителем одного из признаков сочетающегося слова.

Именно в этой двойной функции слова в речи и проявляется тот же механизм, что и в рождении нового слова, точнее - нового значения.

А. Потебня отстаивает важность внутренней формы, так как «хотя для слова звук так необходим, что без него смысл слова был бы для нас недоступен, но он указывает на значение не сам по себе, а потому, что прежде имел другое значение... Поэтому звук в слове не есть знак, а лишь оболочка, или форма знака, это, так сказать, знак знака, так что в слове не два элемента, как можно заключить из вышеприведенного определения слова как единства звука и значения, а три» .

Таким образом, этот средний элемент, который связывает звуковой комплекс и значение, то есть слово-звук и слово-значение, является той ступенькой, с помощью которой происходит сравнение познаваемого с прежде познанным, познание посредством наименования.

Восприняв идеи В. фон Гумбольдта о сущности членораздельного звука и его отношении к значению, он неоднократно подчеркивал, что «звук проникнут мыслью» .

Ученый опирается на понятие апперцепции -обусловленности каждого конкретного восприятия предыдущим опытом человека. Под прошлым опытом понимают все знания, взгляды, интересы, эмоциональное отношение данной личности. С. Д. Кац-нельсон пишет: «Апперципируя внутреннее, слово апперципирует тем самым и внешний объект. Если восприятие нашло выражение в звуковом рефлексе, то как восприятие, так и воспроизведенный в памяти образ апперципируется этим рефлексом, и этот рефлекс представляет находящийся внутри образ, или интериоризованный предмет» .

Таким образом, новое значение формируется и обозначается через отношение: а) к предшествующей мысли, которая служит его смысловым знаком, или внутренней формой; б) к ее обозначению, выступающему в новом слове как «знак знака», или форма внешняя. Например, память - «способность сохранять и воспроизводить в сознании прежние впечатления, опыт, а также самый запас впечатлений, который хранится в сознании», и памятник -«архитектурное или скульптурное сооружение в память или в честь кого-, чего-либо».

Можно предположить, что ходы мысли, соединяющие два значения, то есть внутреннюю форму со значением, образуют определенную сеть отношений, характеризующую семантику данного языка. Именно об этом писал более ста лет назад А. Потебня: «Известное сочетание представлений, принятое в языке в слове одного корня, по несколько раз повторяется в словах других корней; последующие образования подчиняются аналогии с предшествующими» .

Эти мысли представляются нам особо ценными для понимания семантики знаков вторичной номинации, поскольку их значения формируются опосредованно, путем использования того коллективного опыта народа, который закодирован в соответствующих знаках первичного именования.

Таким посредником между значением знака вторичной номинации и значением его производящего и выступает внутренняя форма. Из этого следует, что содержание внутренней формы составляют те смысловые элементы лексической и грамматической семантики знака-прототипа, которые послужили ее генетическим источником.

В лексикологии внутренняя форма слова играет большую роль в качестве признака именуемого объекта, по которому предмет получает свое название.

В настоящее время в языкознании внутренняя форма слова рассматривается в двух аспектах -ономасиологическом и семасиологическом.

Ономасиологическая трактовка внутренней формы языкового знака берет начало в наиболее ранней потебнианской концепции, согласно которой внутренняя форма рассматривается, как правило, с психологической точки зрения. В этом случае психической основой внутренней формы считаются представления о том или ином дистинктивном признаке - источнике номинации. Именно такое представление, полагает А. А. Потебня, «создает непременную стихию словесных образований» и, следовательно, их смыслообразующие возможности при возникновении единиц вторичного именования: небо с (в) овчинку кажется ко м у «становится тяжело, не по себе от страха, ужаса, боли и т. п.»; укорачивать язык к о м у «заставить кого-либо замолчать, не дать говорить дерзости, лишнее» . Как показывает анализ, внутренняя форма единиц с уже сформировавшимся значением выполняет своего рода дешифрующие функции: гносеологическую, поскольку служит средством познания наименованных идиомами фрагментов внеязыковой действительности, и репрезентирующую - как символ ономатопоэтического образа.

Итак, внутренняя форма как эпидигматиче-ский компонент, источник и стимулятор языковой номинации выступает важным регулирующим фактором формирования языкового значения и его речевой реализации.

Существенная роль в осмыслении внутренней формы принадлежит культурно-историческому фону образования знаков вторичной номинации: бояться как черт ладана «испытывать сильный страх перед кем-либо/чем-либо»; заговаривать зубы «сбивать с толку кого-либо посторонними разговорами, намеренно отвлекать внимание от чего-либо важного, вводить в заблуждение, обманывать». Кроме того, анализ внутренней формы должен органически сочетаться с изучением смысловых трансформаций, происходящих в семантической системе языка, подвергающейся в связи с развитием абстрактного мышления постоянному обновлению. В связи с этим весьма перспективными, на наш взгляд, являются семасиологические концепции внутренней формы языковых знаков.

Основы семасиологического осмысления внутренней формы языковых единиц были заложе-

ны А. А. Потебней во второй период его лингвистической деятельности. Ученый предложил различать языковые и внеязыковые знания о соответствующем объекте номинации, назвав первые «ближайшими», а вторые - «дальнейшими» значениями . «Ближайшее значение» у А. А. Потебни служит конструктивным моментом в развитии «дальнейшего значения» - совокупности энциклопедических (внеязы-ковых) знаний о номинируемом фрагменте реальной действительности, фиксируемых сознанием в виде понятий и образов. «Ближайшее значение», будучи знаком «дальнейшего значения», облегчает процесс мышления, освобождает его от лишних деталей, то есть выступает формой связи старого (производящего) и нового (производного) в значении идиом: сломать себе шею - 1) «получить увечье, погибнуть», 2) «потерпеть полную неудачу в чем-либо»; свить гнездо «устроить свою семейную жизнь, создать домашний уют» .

Открытый А. А. Потебней элемент языковой семантики («ближайшее значение») назван им формальным, поскольку он «является формой другого содержания» . Иными словами, «ближайшее значение» служит внутренней формой репрезентации дальнейшего значения, способом языковой объективации интеллектуально-эмоционального содержания.

Как показывают наблюдения, внутренняя форма знаков вторичной номинации по сравнению с внутренней формой словесных знаков прямой номинации значительно информативнее поскольку, во-первых, проецирует в семантике идиомы не только свойства и признаки элементов денотативной ситуации, но и отношения между ними, а во-вторых, преломляет и конкретизирует сфокусированные в ней субъективные смыслы.

Во внутренней форме знаков вторичной номинации оказываются взаимосвязанными номинативный, предикативный и действенный аспекты смыс-лообразования. В зародыше такая внутренняя форма содержит в себе и коннотативный, и оценочный, семантический компоненты. Поэтому внутренняя форма не сводится ни к концепту, ни к эмосеме, ни к этимологическому значению. Это своего рода «речемыслительный кентавр, фокусирующий в себе один из признаков этимологического образа, модально-оценочный элемент эмосемы и отдельные смысловые гены концепта» .

Как речемыслительный «эмбрион» и внутренняя программа внутренняя форма, всплывая на поверхность языкового сознания, становится источником типичных системно нерелевантных ассоциаций, лингвокреативным стимулом оживления целой цепи социально значимых связей, коннотаций и представлений - всей смысловой гаммы образной палитры языкового знака и, прежде всего, знаков вторичной номинации.

Внутренняя форма слова уподобляет концепт ближайшему родовому значению: истребитель -«тот, который истребляет». И в этом качестве он

представляет в языковом сознании людей суть категоризации соответствующего объекта познания и именования.

Не последнюю роль в интенсификации конно-тативных сем языкового значения играют внутренняя форма как центр этимологического образа и те экстралингвистические смыслы концепта, которые остались в процессе косвенно-производной номинации необъективированными. Так, коннотация фраземы с кондачка создается не столько ее внутренней формой (она находится на периферии языкового сознания людей), сколько теми смыслами концепта, которые остались невербализованными. О них сообщает в своем словаре В. И. Даль: «Скан-дак, скандачек - пляска, один из приемов выступки народной мужской пляски: пяткой в землю, носком вверх. Скандачка с носка». По такому начальному вступлению сразу видно лихого и оригинального в танце молодца. Однако тогда, согласно внутренней форме, выражение должно было иметь значение «ловко, умело». Нынешнее значение слова - «несерьезно, легкомысленно, без понимания дела». Истоки его, видимо, скрыты в смысловой ауре концепта: «зачин» в такой пляске, или скандачок, обычно непредсказуем, поскольку всегда выстраивается на полной импровизации. Все его движения как бы наобум. В этом особая значимость этнокультурной коннотации концепта для переосмысления внутренней формы языкового знака, в частности знака непрямой номинации .

В структуре внутренней формы слова выделяется так называемый «предметный остов», введенный в науку Г. Г. Шпетом.

Предметный остов языкового знака не дан, а задан. Он может быть реализован в языковом знаке, в котором ему сообщается некий смысл, включающий в себя образ действия. Так, намерение пригрозить кому-либо обычно приобретает предметный остов-образ, в пределах которого кодируется амо-дальное содержание: «адресат может быть (или будет) наказан, проучен». Это чистая амодальная программа будущего предметного действия. При этом зрительный образ еще не сформирован. Он формируется в дискурсивной деятельности вместе с выбором той или иной словесной структуры. До словесного облачения предметный остов остается стержневым элементом мысли: человек знает умом, что он хочет сделать, какое воздействие произвести, но не может то, что знает умом, собрать в зрительный образ. Виртуальная, желаемая реальность становится актуальной лишь тогда, когда возникает наглядно-чувственный образ, проецирующий в свою очередь образ словесный . На этом этапе предметный остов превращается в «живую» внутреннюю форму слова, в которой динамика предметного действия сообщает слову почти ощутимую поэтическую (образную) энергию.

Предметный остов в структуре внутренней формы слова в сочетании со смысловым воспри-

ятием объекта номинации представляет собой когнитивную базу любого языкового знака и в этом плане связан с этимоном слова.

Этимон - это первая речемыслительная ступень в процессе порождения слова и его значения. Это своего рода мыслительный конструкт, в котором находит выражение то, как представлен сознанию человека концепт в результате сопоставления всех форм его репрезентации. Так, для слова истребитель этимоном выступает первичный конструкт концепта «истребляющий, уничтожающий», схваченный по сущностным признакам образ; он уже понятен и даже эквивалентен понятию, но существует еще в другой, «зачаточной» системе смысловых измерений. Таким смысловым и эмбриональным ядром этимоном и является внутренняя форма слова.

При таком понимании, внутренняя форма слова истребитель - это некий его процессуальноинвариантный смысл, по-разному актуализируемый в образном пространстве данного концептуального поля: а) тот, кто истребляет кого- или что-нибудь; б) самолет-истребитель; в) летчик истребительной авиации .

Таким образом, кроме предметно-логического содержания, значение знака вторичной номинации содержит информацию о субъективном понимании тех отношений, в которых находятся объект номинации и знак вторичной номинации. Значение таких знаков, по выражению А. Ф. Лосева, «зависит от того смыслового света, который на него падает от обозначаемого предмета» . «Смысловой

свет», падающий от предмета номинации, по отношению к значениям знаков непрямого именования имеет особое этнокультурное содержание. Такое этнокультурное содержание представляет: а) не объективированную в знаке часть концепта - когнитивного субстрата значения; б) экстралингвисти-ческие знания, расширяющие и углубляющие первичные представления об объекте познания; в) этноязыковые смыслы, косвенно исходящие от знаков первичной номинации, послуживших деривационной базой для вторичной номинации; г) коммуникативно-прагматические смыслы, рожденные в процессе взаимодействия языковых значений в соответствующих речевых и ситуативных контекстах.

Наличие внутренней формы у некоторого слова означает наличие у данного слова определенного типа парадигматических смысловых отношений. Существуют два основных типа: словообразовательный (когда отношение устанавливается с другим словом) и эпидигматический (когда вторым термом отношения является другое значение того же слова). Возможны, кроме того, смешанные случаи.

Внутренняя форма словообразовательного типа имеется у слов, образованных от какого-то другого слова по некоторой относительно живой словообразовательной модели - это значит, что любое слово, имеющее деривационную историю, имеет и внутреннюю форму (сравним: дом-ик, пере-писать,

пар-о-воз, или образованное при помощи иных средств, сравним: ход, бег, немецкое Gang - но не, например, пир от пить или жир от жить, так как эти связи для современного языка неактуальны). Так, два омонима заходить - глагол совершенного вида со значением «начать ходить» (по комнате) и глагол несовершенного вида, составляющий видовую пару с глаголом зайти (за угол, в самую чащу), - имеют разную деривационную историю и, что в данном случае одно и то же, - разную внутреннюю форму.

Внутренней формой эпидигматического типа обладают слова, имеющие «прямое» и «переносное» значение, при условии, что исходное значение у данного слова тоже актуально, например: нос (корабля), яблоко (глазное), сточник («причина»), волнение («внутреннее беспокойство»), осел («глупый человек»).

В значительной части случаев внутренняя форма бывает смешанного типа. Например, такие слова, как ручка (дверная), ножка, спинка, ушко (игольное) непосредственно соотносятся не со словами ручка, ножка, а со словом рука (здесь имеет место связь эпидигматического типа: перенос по функции); кроме того, слово ручка имеет деривационную историю (оно образовано присоединением суффикса -к-, который имеет здесь иное значение, чем в ручка «маленькая рука») - и тем самым слово ручка (дверная) имеет также и внутреннюю форму словообразовательного типа.

Другой случай внутренней формы смешанного типа представлен словами абстрактной семантики, значение которых возникло путем метафорического переосмысления пространственных категорий и других параметров материального мира; при этом само слово абстрактной семантики не имеет «конкретного» значения - его имеют лишь составляющие данное слово морфемы. Таковы, например, слова впечатление, влияние, содержание, представление, предположение, отношение. Установление характера внутренней формы осложняется в таких случаях еще тем обстоятельством, что многие такие слова представляют собой кальки (по-морфемные переводы) с иноязычных (прежде всего, греческих и латинских) образцов. Так, например, слово предположение является калькой с греческого prothesis, которое имеет исходное пространственное значение («выставление»). Другой возможный путь возникновения таких слов - утрата исходного «конкретного» значения (например, слово влияние в XVIII в. еще имело значение «вливание»).

Внутренняя форма часто является составляющей заключенного в слове концепта. Согласно «Этимологическому словарю русского языка» М. Фасмера , слово обидеть произошло из об-видеть, где предлог об- имеет значение «вокруг, огибая, минуя», сравним: обнести (кого-то угощением) «пронести мимо, не дать», обделить, обвесить. Слово обидеть, тем самым, имеет внутреннюю форму «обделить взглядом, не посмотреть».

И действительно, как показывает семантический анализ, именно недостаток внимания составляет прототипическую ситуацию возникновения того чувства, которое обозначается русским словом обида - в отличие, например, от английского offence .

Учет внутренней формы иногда позволяет обнаружить различие между значениями квазисино-нимичных слов и устойчивых сочетаний. Сравним фразеологизмы когда рак на горе свистнет и после дождичка в четверг. Событие «рак на горе свистнет» невозможно в реальном мире, тем самым внутренняя форма первого фразеологизма порождает смысл «никогда». С другой стороны, «дождик в четверг» - событие редкое, но возможное; соответственно внутренняя форма второго фразеологизма порождает смысл «возможно, когда-нибудь; неизвестно когда». Это различие отражается в употреблении данных фразеологизмов .

Важное свойство внутренней формы состоит в том, что ее наличие или отсутствие у данного слова есть обстоятельство градуальное: между «полюсами», на которых находятся, с одной стороны, слова, образованные по регулярной модели и без семантических сдвигов (сравним слова читатель или чтение, образованные от глагола читать), то есть имеющие «тривиальную» внутреннюю форму, и, с другой стороны, заимствования типа атом или магазин, изначально лишенные внутренней формы, располагается богатый спектр промежуточных случаев (слов, имеющих внутреннюю форму разной степени полноты и/или прозрачности). Под полнотой имеются в виду случаи частичной морфологической членимо-сти слова - вроде знаменитой буженины или приставочных глаголов типа переключить или укокошить

(где ясно вычленяется лишь значение служебной морфемы - суффикса, приставки), под прозрачностью - степень очевидности, актуальности для языкового сознания имплицируемых данным словом парадигматических смысловых связей.

Таким образом, внутреннюю форму слова можно истолковать как присущий языку прием, «порядок выражения и обозначения с помощью слова нового содержания или, иначе, как выработанную модель, языковую формулу, по которой с участием предшествующих слов и их значений происходит формирование новых слов и значений» . Это языковой механизм, всякий раз приходящий в движение, когда нужно представить, понять и закрепить в индивидуальном обозначении новое явление, то есть выразить словом новое содержание.

ЛИТЕРАТУРА

1. Алефиренко Н. Ф. Спорные проблемы семантики. М., 2005. С. 128-137.

2. Жуков В. П. Семантика фразеологических оборотов. М.: Просвещение, 1978. -159 с.

3. Илюхина Н. А. Образ как объект и модель семиологиче-ского анализа: автореф. дисс. ... д-ра филол. наук. Уфа, 1999. С. 15-19.

5. Лосев А. Ф. Философия имени. М., 1990. С. 75.

6. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. М.,

1981. Т. 1-2. С. 17-19.

7. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.,

8. Потебня А. А. О связи некоторых представлений в языке. Филологические записки. Воронеж, 1864. С. 127.

ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА СЛОВА, осознаваемая говорящими на некотором языке мотивированность значения слова (или словосочетания) данного языка значением составляющих его морфем или исходным значением того же слова, т.е. образ или идея, положенные в основу номинации и задающие определенный способ построения заключенного в данном слове концепта; иногда в том же значении используется термин мотивировка . Термин внутренняя форма слова в этом значении был введен в лингвистический обиход в середине 19 в.А.А.Потебней. Словосочетание внутренняя форма восходит к русскому переводу термина В. фон Гумбольдта innere Sprachform (внутренняя форма языка ), однако содержательно здесь речь идет о разных вещах: под внутренней формой языка Гумбольдт имел в виду своего рода свидетельство «духа народа», заключенное в строе его языка. Понятие внутренней формы находилось на периферии интересов структурной лингвистики, но в последние годы в связи с обращением лингвистики к объяснительным моделям, осознанием необходимости учета фактов диахронии в синхронном описании и потребности в таком семантическом представлении слова, которое было бы ориентировано на учет всех его релевантных парадигматических связей, наблюдается возобновление интереса также к проблеме внутренней формы слова.

В своей работе 1862 Мысль и язык Потебня писал: «В слове мы различаем:внешнюю форму , т.е. членораздельный звук, содержание , объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму , или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание. При некотором внимании нет возможности смешать содержание с внутреннею формою. Например, различное содержание, мыслимое при словах жалованье , лат.annuum , pensio , франц. gage , может быть подведено под общее понятие платы; но нет сходства в том, как изображается это содержание в упомянутых словах: annuum – то, что отпускается на год, pensio – то, что отвешивается, gage первоначально – залог, ручательство, вознаграждение и проч., вообще результат взаимных обязательств, тогда как жалованье – действие любви, подарок, но никак не законное вознаграждение, не следствие договора двух лиц».

Таким образом, внутренняя форма – это след того процесса, при помощи которого языком было создано данное слово, по выражению Ю.С.Маслова – «сохраняющийся в слове отпечаток того движения мысли, которое имело место в момент возникновения слова». Так, например, птица кукушка названа так, потому что она кричит «ку-ку!», слово окно связано со словом око ; здесь в основу номинации положена идея «глаза», которая участвует в построении концепта окна как источник метафорического переноса («окна у дома – как глаза у человека») – или же метонимического (окно – это как бы продолжение нашего глаза, ср. глазок «маленькое окошко»). Слово черника отсылает к цвету обозначаемой ягоды, а слово воспитание – к идее питания ; здесь при формировании понятия был использован механизм метонимии или синекдохи: питание ребенка – это, очевидно, составная часть его воспитания. Этот «след движения мысли» может быть более или менее заметным, а может и вовсе теряться в глубине веков; в последнем случае говорят об утрате, или отсутствии у данного слова внутренней формы. Так, например, слова темница и светлица имеют внутреннюю форму, а тюрьма и комната – нет.

Утрата внутренней формы может происходить по разным причинам. Бывает так, что слово, послужившее основой номинации, выходит из употребления. Такова ситуация, например, со словом кольцо : слово коло , от которого кольцо образовано при помощи суффикса, было вытеснено словом колесо (образованным от основы косвенных падежей слова коло ). В других случаях просто утрачивается связь между производящим и производным словом. Так, город в современном русском языке уже не связывается с глаголом городить , окно с око , слово медведь не понимается как «едящий мед»; сочетания красные чернила , розовое белье илибелый голубь не содержат оксюморона. Все эти связи, однако, присутствуют в языке в латентной форме и могут «оживать» в поэзии или в языковой игре.

Внутренняя форма полностью отсутствует у заимствованных слов (что естественно, так как даже если заимствованное слово и состоит из значимых частей, то они являются значимыми лишь в том языке, в котором оно создано – за исключением тех случаев, когда оно включает морфемы, ставшие «интернациональными», типа антифашистский или реорганизация ). Поэтому наличие внутренней формы может служить указанием на направление заимствования; так, например, можно с уверенностью сказать, что русское словоепископ является заимствованием из греческого episkopos , а не наоборот, только потому, что греческое слово имеет внутреннюю форму («смотрящий вокруг»), а русское – не имеет.

Итак, наличие внутренней формы у некоторого слова означает наличие у данного слова определенного типа парадигматических смысловых отношений. В зависимости от того, какая сущность является вторым термом этого отношения, различаются разные типы внутренней формы. Существуют два основных типа, которые можно назвать, соответственно, словообразовательным (когда отношение устанавливается с другим словом) и эпидигматическим (когда вторым термом отношения является другое значение того же слова). Возможны, кроме того, смешанные случаи.

Внутренняя форма словообразовательного типа имеется у слов, образованных от какого-то другого слова по некоторой относительно живой словообразовательной модели – это значит, что, вообще говоря, любое слово, имеющее деривационную историю, имеет и внутреннюю форму (ср. дом-ик, пере-писать, пар-о-воз , или образованное при помощи иных средств, ср. ход , бег , нем. Gang – но не, например, пир от пить или жир от жить , так как эти связи для современного языка не актуальны). Так, два омонима заходить – глагол сов. вида со значением "начать ходить" <по комнате> и глагол несов. вида, составляющий видовую пару с глаголом зайти <за угол, в самую чащу>, – имеют разную деривационную историю и, что в данном случае одно и то же, – разную внутреннюю форму.

Внутренней формой эпидигматического типа обладают слова, имеющие «прямое» и «переносное» значение, при условии, что исходное значение уданного слова тоже актуально, например: нос (корабля), яблоко (глазное) и т.п.,источник ("причина"), волнение ("внутреннее беспокойство"), вывод (логическая операция), осел ("глупый человек"), ведро , стакан , мешок в значении меры объема и т.п.

В значительной части случаев внутренняя форма бывает смешанного типа. Например, такие слова, как ручка (дверная), ножка , спинка , ушко (игольное) и т.п. непосредственно соотносятся не со словами ручка , ножка и т.д. а со словомрука (здесь имеет место связь эпидигматического типа: перенос по функции); кроме того, слово ручка имеет деривационную историю (оно образовано присоединением суффикса -к- , который имеет здесь иное значение, чем в ручка "маленькая рука") – и тем самым слово ручка (дверная) имеет также и внутреннюю форму словообразовательного типа.

Другой случай внутренней формы смешанного типа представлен словами абстрактной семантики, значение которых возникло путем метафорического переосмысления пространственных категорий и других параметров материального мира; при этом само слово абстрактной семантики не имеет «конкретного» значения – его имеют лишь составляющие данное слово морфемы. Таковы, например, слова впечатление , влияние , содержание ,представление , предположение, отношение и т.п. Установление характера внутренней формы осложняется в таких случаях еще тем обстоятельством, что многие такие слова представляют собой кальки (поморфемные переводы) с иноязычных (прежде всего, греческих и латинских) образцов. Так, например, слово предположение является калькой с греческого prothesis , которое имеет исходное пространственное значение ("выставление"). Другой возможный путь возникновения таких слов – утрата исходного «конкретного» значения (например, слово влияние в 18 в. еще имело значение "вливание").

Проиллюстрируем разные типы внутренней формы на примере русских названий дней недели. Слова вторник , четверг , пятница и среда имеют прозрачную внутреннюю форму словообразовательного типа: первые три образованы от соответствующих порядковых числительных – соответственно, второй , четвертый и пятый дни недели; среда (или в исконно русской форме, сохранившейся в диалектах, середа ) – это «середина (недели)». Заметим, что аналогичную внутреннюю форму имеет название этого дня недели в немецком языке (Mittwoch), – и это не случайное совпадение: русское среда в значении "срединный день недели" – это древняя семантическая калька (т.е. результат заимствования переносного значения) с соответствующего немецкого слова. Слово воскресенье имеет внутреннюю форму эпидигматического типа – оно отсылает к названию одного из христианских праздников – Воскресению Христову. Изначально слово воскресенье обозначало этот единственный день в году – первый день Пасхи, но примерно с 13 в. оно стало использоваться для обозначения всякого седьмого, нерабочего дня недели, вытеснив в этом значении слово неделя (имеющего прозрачную внутреннюю форму словообразовательного типа "нерабочий день"). Слово неделя в своем исходном значении сохранилось, например, в украинском языке, а в русском оставило свой след в слове понедельник – «день, следующий за (по ) воскресеньем (неделей )». Слово суббота вовсе не имеет внутренней формы – это слово заимствовано из древнееврейского. Внутренняя форма часто является составляющей заключенного в слове концепта. Согласно «Этимологическому словарю русского языка» М.Фасмера, словообидеть произошло из об-видеть , где предлог об- имеет значение "вокруг, огибая, минуя", ср. обнести <кого-то угощением> "пронести мимо, не дать",обделить , обвесить . Слово обидеть , тем самым, имеет внутреннюю форму "обделить взглядом, не посмотреть". И действительно, как показывает семантический анализ, именно недостаток внимания составляет прототипическую ситуацию возникновения того чувства, которое обозначается русским словом обида – в отличие, например, от английского offence.

Учет внутренней формы иногда позволяет обнаружить различие между значениями квазисинонимичных слов и устойчивых сочетаний. Сравним, вслед за А.Н.Барановым, фразеологизмы когда рак на горе свистнет и после дождичка в четверг . Событие «рак на горе свистнет» невозможно в реальном мире, тем самым внутренняя форма первого фразеологизма порождает смысл "никогда". С другой стороны, «дождик в четверг» – событие редкое, но возможное; соответственно, внутренняя форма второго фразеологизма порождает смысл "возможно, когда-нибудь; неизвестно когда". Это различие отражается в употреблении данных фразеологизмов. Так, в следующей фразе употребление идиомы когда рак на горе свистнет было бы неуместно: Придти-то он придет. Может, завтра, а может через месяц. Одним словом – после дождичка в четверг . Аналогичным образом квазисинонимичные идиомы на каждом углу и на каждом шагу различаются тем, что первая не может применяться, когда речь идет о нежилом пространстве: нельзя сказать *В лесу на каждом углу попадались грибы .

Важное свойство внутренней формы состоит в том, что ее наличие или отсутствие у данного слова есть обстоятельство градуальное: между «полюсами», на которых находятся, с одной стороны, слова, образованные по регулярной модели и без семантических сдвигов (ср. слова читатель или чтение , образованные от глагола читать ), т.е. имеющие «тривиальную» внутреннюю форму, и, с другой стороны, заимствования типа атом или магазин , изначально внутренней формы лишенные, располагается богатый спектр промежуточных случаев, т.е. слов, имеющих внутреннюю форму разной степени полноты и/или прозрачности. Под полнотой имеются в виду случаи частичной морфологической членимости слова – вроде знаменитой буженины или приставочных глаголов типа переключить или укокошить (где ясно вычленяется лишь значение служебной морфемы – суффикса, приставки), под прозрачностью – степень очевидности, актуальности для языкового сознания имплицируемых данным словом парадигматических смысловых связей.

Для внутренней формы характерна также необычайная вариативность относительно носителей языка. Для носителей языка неискушенных и не склонных к языковой рефлексии, внутренняя форма существует только в своем тривиальном варианте – в той мере, в какой она обнаруживается в живых и регулярных словообразовательных процессах (дом – домик , рюмка – рюмочная ). У двух категорий людей – лингвистов и поэтов – представления о внутренней форме наиболее богатые, хотя и существенно различные.

Неверно было бы думать, что внутренняя форма – понятие, нужное лишь лингвистам: как раз лингвисты могли бы без него и обойтись, так как соответствующие факты легко могут быть интерпретированы в других терминах – этимологии, словообразовательной семантики и лексикологии. Объединение довольно разнородных явлений в рамках единого понятия «внутренней формы» нужно лишь потому, что оно имеет под собой вполне определенную психолингвистическую реальность. Дело в том, что представление о том, что «истинным» значением слова является его «исходное» значение, необычайно глубоко укоренено в сознании говорящих. Достаточно вспомнить, что с этимологии началась наука о языке, и еще в 19 в. слово этимология употреблялось в значении "грамматика"; при этом само слово этимология , обозначающее сейчас науку о происхождении слов, образовано от греческого слова etymon, которое означает "истина".

Поиск этого исходного (и тем самым «истинного») значения – наивное этимологизирование – является неотъемлемой частью языкового поведения и было свойственно человеку испокон веков. Достаточно вспомнить неиссякающие идеи о происхождении слов Москва , русский ; этруски (= это русские), Азия (= аз и я) и т.п. В эпоху, непосредственно предшествующую возникновению сравнительно-исторического языкознания, теоретик русского и церковнославянского языка, лидер славянофильского движения А.С.Шишков в работе «Опыт рассуждения о первоначальном единстве и разности языков» разлагал слово язык как «я (есмь) зык, т.е. звук, звон, голос, гул». Ср. также примеры, приводимые С.Е.Никитиной из современной языковой практики старообрядцев: «путь есть поучение »; «обряд – это обретенное от предков, то, что от них обрели ». Тот же ход мысли, но содержащий иронию, отражен в выражениях типа художник от слова «худо ». Стремление к прозрачности внутренней формы слова, позволяющей понять его значение, часто (особенно в речи детей и малообразованных людей) приводит к коверканию слова в соответствии с его предполагаемой внутренней формой, ср. слова типа спинжак (вместо пиджак ) от спина , вонитаз (вместо унитаз ) от вонять и т.п. Этот механизм эксплуатируется при создании слов типа прихватизация (вместо приватизация ).

Внутренняя форма, найденная в результате такого рода наивного этимологизирования (того, что называется «народной этимологией»), может, однако, влиять на реальное функционирование языка. Примером подобного явления может служить глагол довлеть , который под влиянием народной этимологии, связавшей его с со словом давление (по аналогии с терпеть –терпение , стареть – старение ), в современном языке практически утратил исходное значение "быть достаточным" и управление <чему>: в разговорном языке этот глагол употребляется лишь в значении "давить, подавлять, тяготеть" и имеет управление <над кем/чем> (Прошлое довлело над его жизнью ). Другой пример (приводимый Д.Н.Шмелевым): слово наущение , этимологически восходящее к слову уста , в современном языке воспринимается как стилистически окрашенный («церковнославянский») вариант слова, которое в стилистически нейтральном («русском») варианте выглядело бы как научение , ср. вариативность нощь – ночь, мощь – мочь . В некоторых случаях совпадение фонетического облика и одновременно значения двух этимологически различных (т.е. омонимичных) слов столь разительно и системные связи между такими словами столь прочны, что отсутствие между ними генетической связи удивляет даже лингвистов. Так, слово пекло , родственное латинскому pix , "смола" (а возможно, даже и просто заимствованное из уменьшительной формы формы picula ), в современном языке по праву входит в словообразовательное гнездо глагола печь . Еще один пример – слово страсть , скрывающее в себе два омонима: "сильное чувство, страдание" (страсти Господни ) и "страх" (ср.Страсти какие !, отсюда глагол стращать ). Эти и другие примеры переинтерпретации слова в системе языка под влиянием народной этимологии рассматриваются в статье Т.В.Булыгиной и А.Д.Шмелева Народная этимология: морфонология и картина мира .

было бы определить Внутренняя форма слова как семантическую или структурную соотнесённость лексической или грамматической морфемы слова с другими морфемами данного языка, которая может возникать в представлении говорящих при анализе структуры этого слова. Эта соотнесённость может быть объективно обусловлена сохранением в структуре слова исходного этимона («снегирь» и «снег»), но может быть и результатом так называемой «народной», или «ложной», этимологии («близорукий» из «близозоркий»). Иначе понимается Внутренняя форма слова в семасиологии и стилистике, где с этим термином связывается представление о внутренней образности слова (словосочетания), т. е. о созначениях, возникающих при его употреблении в контексте благодаря различной предметной и системной отнесённости слова (словосочетания) в целом и отдельных его частей. Школа русского и украинского учёного А. А. Потебни понимала Внутренняя форма расширительно не только в отдельном слове, но и в художественном произведении в целом.

2) Внутренняя форма языка. Немецкий учёный В. Гумбольдт выделяет в языке внешнюю форму («выражение, которое язык создаёт для мышления») и Внутренняя форма , т. е. систему понятий, отражающую особенности мировоззрения носителей данного языка и закрепляемую внешней формой языка. В совокупности внешняя и Внутренняя форма образуют форму языка, противополагаемую Гумбольдтом содержанию. В понимании немецкого учёного Х. Штейнталя Внутренняя форма есть способ выражения в языке психического содержания; она противопоставляется звуковому материалу («внешней звуковой форме») и психическому содержанию. Таким образом, Внутренняя форма у Штейнталя соответствует скорее гумбольдтовской форме, а не Внутренняя форма Немецкий учёный В. Вундт , напротив, возвращается к пониманию Гумбольдта, различая «внешнюю языковую форму» как структуру языка и Внутренняя форма как комплекс скрытых психических процессов, проявляющихся с помощью внешней языковой формы.

В современной науке проблема Внутренняя форма рассматривается главным образом в различных ответвлениях неогумбольдтианства (см. Л. Вайсгербер , Э. Сепир , Б. Уорф ). Учёные-марксисты, раскрывая понятие Внутренняя форма , привлекают лингвосоциологию и лингвопсихологию.

Лит.: Гумбольдт В., О различии организмов человеческого языка..., пер. П. Билярского, СПБ, 1859; Шпет Г. Г., Внутренняя форма, М., 1927; Потебня А. А., Мысль и язык, 5 изд., Хар., 1926; Звегинцев В. А., Семасиология, М.,1957, гл. 7; Будагов Р. А., Введение в науку о языке, М., 1958.

А. А. Леонтьев.

Статья про слово "Внутренняя форма " в Большой Советской Энциклопедии была прочитана 9063 раз

ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА СЛОВА, осознаваемая говорящими на некотором языке мотивированность значения слова (или словосочетания) данного языка значением составляющих его морфем или исходным значением того же слова, т.е. образ или идея, положенные в основу номинации и задающие определенный способ построения заключенного в данном слове концепта; иногда в том же значении используется термин мотивировка . Термин внутренняя форма слова в этом значении был введен в лингвистический обиход в середине 19 в. А.А.Потебней . Словосочетание внутренняя форма восходит к русскому переводу термина В. фон Гумбольдта innere Sprachform (внутренняя форма языка ), однако содержательно здесь речь идет о разных вещах: под внутренней формой языка Гумбольдт имел в виду своего рода свидетельство «духа народа», заключенное в строе его языка. Понятие внутренней формы находилось на периферии интересов структурной лингвистики, но в последние годы в связи с обращением лингвистики к объяснительным моделям, осознанием необходимости учета фактов диахронии в синхронном описании и потребности в таком семантическом представлении слова, которое было бы ориентировано на учет всех его релевантных парадигматических связей, наблюдается возобновление интереса также к проблеме внутренней формы слова.

В своей работе 1862 Мысль и язык Потебня писал: «В слове мы различаем: внешнюю форму , т.е. членораздельный звук, содержание , объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму , или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание. При некотором внимании нет возможности смешать содержание с внутреннею формою. Например, различное содержание, мыслимое при словах жалованье , лат. annuum , pensio , франц. gage , может быть подведено под общее понятие платы; но нет сходства в том, как изображается это содержание в упомянутых словах: annuum – то, что отпускается на год, pensio – то, что отвешивается, gage первоначально – залог, ручательство, вознаграждение и проч., вообще результат взаимных обязательств, тогда как жалованье – действие любви, подарок, но никак не законное вознаграждение, не следствие договора двух лиц».

Утрата внутренней формы может происходить по разным причинам. Бывает так, что слово, послужившее основой номинации, выходит из употребления. Такова ситуация, например, со словом кольцо : слово коло , от которого кольцо образовано при помощи суффикса, было вытеснено словом колесо (образованным от основы косвенных падежей слова коло ). В других случаях просто утрачивается связь между производящим и производным словом. Так, город в современном русском языке уже не связывается с глаголом городить , окно с око , слово медведь не понимается как «едящий мед»; сочетания красные чернила , розовое белье или белый голубь не содержат оксюморона. Все эти связи, однако, присутствуют в языке в латентной форме и могут «оживать» в поэзии или в языковой игре.

Внутренняя форма полностью отсутствует у заимствованных слов (что естественно, так как даже если заимствованное слово и состоит из значимых частей, то они являются значимыми лишь в том языке, в котором оно создано – за исключением тех случаев, когда оно включает морфемы, ставшие «интернациональными», типа антифашистский или реорганизация ). Поэтому наличие внутренней формы может служить указанием на направление заимствования; так, например, можно с уверенностью сказать, что русское слово епископ является заимствованием из греческого episkopos , а не наоборот, только потому, что греческое слово имеет внутреннюю форму («смотрящий вокруг»), а русское – не имеет.

Внутренняя форма словообразовательного типа имеется у слов, образованных от какого-то другого слова по некоторой относительно живой словообразовательной модели – это значит, что, вообще говоря, любое слово, имеющее деривационную историю, имеет и внутреннюю форму (ср. дом-ик, пере-писать, пар-о-воз , или образованное при помощи иных средств, ср. ход , бег , нем. Gang – но не, например, пир от пить или жир от жить , так как эти связи для современного языка не актуальны). Так, два омонима заходить – глагол сов. вида со значением "начать ходить" <по комнате> и глагол несов. вида, составляющий видовую пару с глаголом зайти <за угол, в самую чащу>, – имеют разную деривационную историю и, что в данном случае одно и то же, – разную внутреннюю форму.

Внутренней формой эпидигматического типа обладают слова, имеющие «прямое» и «переносное» значение, при условии, что исходное значение уданного слова тоже актуально, например: нос (корабля), яблоко (глазное) и т.п., источник ("причина"), волнение ("внутреннее беспокойство"), вывод (логическая операция), осел ("глупый человек"), ведро , стакан , мешок в значении меры объема и т.п.

В значительной части случаев внутренняя форма бывает смешанного типа. Например, такие слова, как ручка (дверная), ножка , спинка , ушко (игольное) и т.п. непосредственно соотносятся не со словами ручка , ножка и т.д. а со словом рука (здесь имеет место связь эпидигматического типа: перенос по функции); кроме того, слово ручка имеет деривационную историю (оно образовано присоединением суффикса -к- , который имеет здесь иное значение, чем в ручка "маленькая рука") – и тем самым слово ручка (дверная) имеет также и внутреннюю форму словообразовательного типа.

Другой случай внутренней формы смешанного типа представлен словами абстрактной семантики, значение которых возникло путем метафорического переосмысления пространственных категорий и других параметров материального мира; при этом само слово абстрактной семантики не имеет «конкретного» значения – его имеют лишь составляющие данное слово морфемы. Таковы, например, слова впечатление , влияние , содержание , представление , предположение, отношение и т.п. Установление характера внутренней формы осложняется в таких случаях еще тем обстоятельством, что многие такие слова представляют собой кальки (поморфемные переводы) с иноязычных (прежде всего, греческих и латинских) образцов. Так, например, слово предположение является калькой с греческого prothesis , которое имеет исходное пространственное значение ("выставление"). Другой возможный путь возникновения таких слов – утрата исходного «конкретного» значения (например, слово влияние в 18 в. еще имело значение "вливание").

Внутренняя форма часто является составляющей заключенного в слове концепта. Согласно «Этимологическому словарю русского языка» М.Фасмера, слово обидеть произошло из об-видеть , где предлог об- имеет значение "вокруг, огибая, минуя", ср. обнести <кого-то угощением> "пронести мимо, не дать", обделить , обвесить . Слово обидеть , тем самым, имеет внутреннюю форму "обделить взглядом, не посмотреть". И действительно, как показывает семантический анализ, именно недостаток внимания составляет прототипическую ситуацию возникновения того чувства, которое обозначается русским словом обида – в отличие, например, от английского offence.

Важное свойство внутренней формы состоит в том, что ее наличие или отсутствие у данного слова есть обстоятельство градуальное: между «полюсами», на которых находятся, с одной стороны, слова, образованные по регулярной модели и без семантических сдвигов (ср. слова читатель или чтение , образованные от глагола читать ), т.е. имеющие «тривиальную» внутреннюю форму, и, с другой стороны, заимствования типа атом или магазин , изначально внутренней формы лишенные, располагается богатый спектр промежуточных случаев, т.е. слов, имеющих внутреннюю форму разной степени полноты и/или прозрачности. Под полнотой имеются в виду случаи частичной морфологической членимости слова – вроде знаменитой буженины или приставочных глаголов типа переключить или укокошить (где ясно вычленяется лишь значение служебной морфемы – суффикса, приставки), под прозрачностью – степень очевидности, актуальности для языкового сознания имплицируемых данным словом парадигматических смысловых связей.

Внутренняя форма, найденная в результате такого рода наивного этимологизирования (того, что называется «народной этимологией»), может, однако, влиять на реальное функционирование языка. Примером подобного явления может служить глагол довлеть , который под влиянием народной этимологии, связавшей его с со словом давление (по аналогии с терпеть – терпение , стареть – старение ), в современном языке практически утратил исходное значение "быть достаточным" и управление <чему>: в разговорном языке этот глагол употребляется лишь в значении "давить, подавлять, тяготеть" и имеет управление <над кем/чем> (Прошлое довлело над его жизнью ). Другой пример (приводимый Д.Н.Шмелевым): слово наущение , этимологически восходящее к слову уста , в современном языке воспринимается как стилистически окрашенный («церковнославянский») вариант слова, которое в стилистически нейтральном («русском») варианте выглядело бы как научение , ср. вариативность нощь – ночь, мощь – мочь . В некоторых случаях совпадение фонетического облика и одновременно значения двух этимологически различных (т.е. омонимичных) слов столь разительно и системные связи между такими словами столь прочны, что отсутствие между ними генетической связи удивляет даже лингвистов. Так, слово пекло , родственное латинскому pix , "смола" (а возможно, даже и просто заимствованное из уменьшительной формы формы picula ), в современном языке по праву входит в словообразовательное гнездо глагола печь . Еще один пример – слово страсть , скрывающее в себе два омонима: "сильное чувство, страдание" (страсти Господни ) и "страх" (ср. Страсти какие !, отсюда глагол стращать ). Эти и другие примеры переинтерпретации слова в системе языка под влиянием народной этимологии рассматриваются в статье Т.В.Булыгиной и А.Д.Шмелева .

«Оживление» внутренней формы, обнаружение скрытых смыслов является одним из самых характерных приемов поэтической речи – наряду с установлением новых ассоциативно-деривационных связей. При этом при использовании языка в поэтической (по Р.Якобсону) функции между этими двумя классами явлений нет жесткой границы. Как справедливо замечают Т.В. Булыгина и А.Д.Шмелев, когда Цветаева пишет Минута: минущая: минешь ! – то это можно интерпретировать и просто как звуковое сближение слов минута и минуть , и как псевдоэтимологизацию слова минута . Поэтому у одного слова может быть несколько различных актуальных для языкового сознания парадигматических смысловых связей, которые сосуществуют, не вступая в противоречие. Так, слово горе связано одновременно со словом горячий и горький, ср. горе горькое ; горькие слезы и горючие слезы (горячий и горючий исторически образованы от глагола гореть , с которым слово горе связано этимологически). Слово тоска в русском языке связано этимологически со словами тщетно и тошно , а также, вторичным образом, т.е. в силу наличия одновременно фонетического и семантического сходства, со словом тесно. При этом все три варианта внутренней формы слова тоска отражаются в его актуальном значении.

Рассмотрим теперь сочетание железная дорога: при «обычном» употреблении языка (т.е. в его коммуникативной функции) идеи "железный" здесь вообще нет, в том смысле, что ее нет в толковании: тот факт, что рельсы, по которым едет поезд, сделаны из железа, не имеет никакого значения для правильного пользования данным языковым знаком. Однако при малейшем отходе от употребления языка по его «прямому назначению» (т.е. при возникновении поэтической функции) этот смысл активизируется, оживает, выходит наружу. Это происходит например, в блоковских строчках Тоска дорожная, железная // Свистела, сердце разрывая. Арутюнова Н.Д. О стыде и стуже . – Вопросы языкознания, 1997, № 2
Баранов А.Н. Внутренняя форма как фактор организации значения дискурсивных слов
Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Внутренняя форма идиом и проблема толкования . – Известия РАН. Сер. лит. и яз., 1998, № 1
Гак В.Г. Типология лингвистических номинаций . – В кн.: Гак В.Г. Языковые преобразования. М., 1998
Зализняк Анна А. О месте внутренней формы слова в семантическом моделировании . – Труды международного семинара Диалог"98 по компьютерной лингвистике и ее приложениям, т. 1. Казань, 1998
Маслов Ю.С. Введение в языкознание , изд. 3-е. М., 1998
Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Народная этимология: морфонология и картина мира . – В кн.: Славянские этюды. Сборник к юбилею С.М.Толстой. М., 1999

Внутренняя форма слова – это признак, который составляет основу наименования. В основу наименования слова кукушка положен признак характерного крика, хотя кукушка может быть охарактеризована с разных сторон – размера, цвета, формы. Разная внутренняя форма может обнаруживаться у слов, именующих один и тот же предмет. Так, в русском литературном языке и в диалектах для обозначения одуванчика есть слова одуванчик, пухлянка, летучка, молочник. Все четыре слова имеют одну понятийную основу, однако внутренняя форма, мотивирующая каждое название, оказывается неодинаковой. В первом случае мотивирующим признаком является действие "дуть" во-втором -–признак формы, в третьем слове название опирается на мотивирующий признак «то, что может летать», и в четвертом слове внутренняя форма указывает на сходство сока этого растения с молоком.

Мотивирующий признак, положенный в основу наименования, может быть разного типа. Он может основываться на звукоподражании: хихикать, гавкать, рычать, квакать. Другие типы внутренней формы наблюдаются в производных словах и словах с переносным значением. В производных словах внутренняя форма проявляется в сопоставлении с однокорневыми словами: летчик- человек, который летает ». Переносное значение мотивируется другими значениями того же многозначного слова: Он рыба, а не человек. В этом примере значение слова рыба – «холодный, неэмоциональный, равнодушный» мотивируется прямым значением слова.

Указанные типы мотивированности называют соответственно фонетической, словообразовательной и семантической мотивированностью.

Внутренняя форма слова со временем исчезает и, наоборот, появляется у слов, которые ее не имели. Утрата внутренней формы связана со многими причинами: фонетическими изменениями, исчезновением слова, служившего основой мотивации, семантическими изменениями. Так, слово жердь исторически связано со словами городить, город, однако изменения, которые привели к фонетическим различиям в корнях этих слов, мешают осознанию этой связи.

Утрата мотивирующего слова приводит к утрате внутренней формы. Слова кольцо, около в современном русском языке не имеют внутренней формы, хотя в прошлом она у них была. Старая мотивированность опиралась на слово коло – «круг, колесо». С выходом из употребления слова коло мотивирующий признак, опирающийся на это слово, исчезает.

Семантические изменения, происходящие в лексическом значении, также отражаются на внутренней форме. Так, слово город когда-то соотносилось со словом городить, поскольку в древности города огораживались частоколом или крепостной стеной. Постепенно с изменением реалий лексическое значение утратило признак «имеющий ограду», и семантические связи между этими словами были нарушены.

§ 32. Этимология, народная этимология

Слова не только утрачивают, но и приобретают внутреннюю форму. Чаще всего это происходит в процессе народной этимологии. Народная этимология – это примысливание мотивации в тех словах, где ее не было. Примысливание основывается на звуковых и смысловых ассоциациях. Например, пиджак – это «одежда, надеваемая со спины», поэтому слово пиджак при установлении мотивирующего признака, меняет свой вид, превращаясь в спиджак. Другие примеры: бульвар – «место, где гуляют», поэтому бульвар становится гульбаром. Как видим, народная этимология сопровождается фонетическими изменениями непонятных заимствованных слов. Именно это дает возможность семантически соотнести этимологизируемое слово с понятными словами.

Многие слова, не имеющие в настоящее время внутренней формы, в прошлом ее имели. Выявлением утраченной внутренней формы занимается этимология. Этимология исследует происхождение слов, при этом используются данные диалектов и родственных языков. Например, слово сустав этимологически связывается с глаголом ставить. Доказательством этой связи служит диалектное употребление глагола выставить руку, палец в значении «вывихнуть».

Этимологический анализ слов получил научную основу, когда были разработаны приемы сравнительно-исторического изучения языков, когда были открыты фонетические закономерности в их развитии. Например, знание закономерностей в изменении звуковой оболочки слов конец и начало позволило восстановить старый корень и говорить об общей в прошлом семантике этих корней.

Однако исследование развития значений слов, восстановление первичной семантики имеет свои трудности. Трудности этимологического анализа определяются тем, что семантические изменения обусловлены разнообразными факторами – природной и общественной средой, материальной и духовной культурой носителей языка, и при изучении содержательной стороны слова необходимо по возможности учитывать все факторы и языкового, и внеязыкового порядка.